В. П. Раков
Ивановский государственный университет
К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ И ЭПОХА ПОЛИТИЧЕСКОГО МОДЕРНА
1.Тема эта полна драматических обертонов – и не только потому, что личность государственного деятеля «разошлась» с эпохой рубежа XIX – начала ХХ вв., но и потому, что конфликт этот значительно глубже политических аспектов ситуации, в которой волею судеб пришлось принимать участие К. П. Победоносцеву. Речь идет о сломе государственной системы, формировавшейся в течение веков и все-таки оказавшейся бессильной перед натиском внетелеологических энергий истории. Попытки осмыслить случившуюся катастрофу сопряжены с поиском каузальных факторов, а их – множество, однако в срезе интеллигентоведения и с первого взгляда очевидно следующее.
2. Как писал П. Струве, революция «объясняется совпадением ;…; извращенного идейного воспитания русской интеллигенции» и воздействия «мировой войны на народные массы» (Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Вехи. Из глубины. М., 1991. С.461). Это воздействие было тем более разрушительным, что интеллектуальный и нравственный нигилизм мыслящей части общества соединился с тем качеством национальной ментальности, которое является, может быть, ее архетипным признаком. Известный исследователь выразился по этому поводу так: «Ни одному из христианских европейских народов не свойственны соблазны такого самоотрицания, как русским». (Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1993. Т.1. С.5). При всем этом, скажем и о главном. К означенному историческому рубежу Россия подошла в состоянии духовного и экономического расцвета. И тут она предстала перед вызовами политического модерна. Последний же вел себя в высшей степени агрессивно. Нигилизм, на котором выросла «безосновная» интеллигенция, отвергал монархию как исторически ценностную форму бытия, а также ее культуру, в том числе и политическую. Критике и поношению подверглись сакральные сферы жизни, их содержание, этикет и церемониал. Ключевые концепты национального космоса объявлялись «вековыми предрассудками», что находило «историческую», социологическую и даже утопическую (в духе народнических мечтаний) аргументацию.
3. В атмосфере эпохи прослушивались мотивы эсхатологии, откровенного кликушества и истерии. Вопрос в том, что же происходит в мире и что есть Россия как держава и Империя, современниками осознан не был. Да и сейчас еще далеко до его прояснения. Тем не менее, понятно, что и 1905, и 1917 годы – это вехи в истории падения и гибели России как традиционного общества со всем его цивилизационным богатством ( см.: Домников С. Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество. М., 2002).
4. Хаосогенные силы, вырвавшиеся на простор истории, были велики. Многие мыслители видели их опасность для Отечества; в ряду пророков был и Победоносцев. Но русское образованное общество не вняло обращенному к нему предостережению (см.: Гайденко П. П. «Вехи»: Неуслышанное предостережение // Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001).
С чем же пришел Победоносцев к «Граду и миру»? Вера, прежде всего православие, была краеугольным камнем, на котором возведена его философия «умного делания». В то время, когда в России установилась зловещая мода на атеизм, сектантство, бравирование космополитичностью взглядов и стиль насмешливо-презрительного отношения к патриотизму, что порождало у многих болезненное чувство национальной неполноценности, ; именно в это время Победоносцев выступает против раздоров в Церкви и обществе. Он напоминает, что в Евангелии провозглашается тезис: «Кто не против нас, тот с нами» (Лук., XII, 30) (Победоносцев К. П. Вопросы жизни // Тайный правитель России: К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866 – 1895. Статьи. Очерки. Воспоминания. М., 2001. С.415. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц в скобках). Максимально приближаясь к острым жизненным проблемам, философ указывает, что в христианском мире имеются два меча: «меч духовной и меч гражданской власти». Третьему же быть не должно, ибо ему сопутствуют война, насилие над совестью, мятежи, заговоры и бунты, низвержение правительства и т. п. (см.: С.417).
Становящаяся ныне популярной философия толерантности внедрялась Победоносцевым в общественное сознание. Тем, кто находится во власти мглистой злобы и ненависти (о чем, заметим, своевременно было написано в кн.: Шелер М. Ресентимент в структуре моралей / Пер. с немецк. А. Н. Малинкина. СПб., 1999), Победоносцев внушал, напоминая слова ап. Иакова: «Гнев мужа правды Божией не соделывает» (Иак.,I 20) (C.417).
Не исключено, что некоторые интеллектуалы, изгнавшие из науки истории признаки гуманитарности, скажут, что дискурс и публицистика Победоносцева лишены прагматичности, откровенно утопичны и далеки от реального контекста как давнего, так и нашего времени. Это мы уже слышали, но вот то, о чем писал автор «Вопросов жизни», полезно бы знать и скептикам. В указанном труде подчеркивалось, что в основе бытия человека, до тех пор, пока он не превратится в животное, лежит «религиозное чувство», которое «нельзя исторгнуть из души его и из социальной жизни» (С.436). Вера – фундамент моральных ценностей и ключевой компонент в составе гуманистически нормативной жизни общества. С ее помощью человек не ощущает социальные обязательства как ярмо и тяжкий груз. Победоносцев пишет, например, что «религиозное мерило долга не умственное и не абстрактное, но связано нераздельно живым чувством тронутой верою душ и способно действовать на душу непосредственно, бессознательно и без умственного напряжения ;…; » (С.437) Без веры невозможно утверждение таких норм социального комфорта личности, как свобода совести и терпимость (С.418), формы местного самоуправления (С.427), а также извечное «стремление к идеалу», любви и правде, которое присуще человеку (С.438).
5. Не надо удивляться тому, что, разные понятия даются здесь в одном ряду, ибо самочувствие каждого из нас слагается из личностного мира и деятельных форм существования. Мы говорим, следовательно, об экзистенциальном мифе личности, находимом в системе воззрений Победоносцева. И вот с позиций этого мифа он смотрит на такие государственные установления, как суд и демократия. Тема эта достойна специального изучения. Мы подчеркнем лишь несколько моментов. Во-первых, Победоносцев настойчиво культивировал идею права как регулятивного института общественных отношений, что не мешало бы помнить адептам своеобразной теории «не-юридичности» русской культуры. Во-вторых, этот законник и «буквоед» отдавал себе отчет в том, что «господство права не есть еще победа и господство правды» (С. 439). Столь же осмотрительно Победоносцев оценивает и то, что именуется демократией. В его социально-политических построениях мы видим, по существу, концепцию наибольшего благоприятствования по отношению к личности. От демократии же, в том ее виде, в каком она наблюдалась в странах буржуазной Европы XIX в., мыслителя отторгало пренебрежение национально-историческими особенностями быта народа и, как он считал, «прямолинейный деспотизм мнимого народоправления» (С. 432). Как видим, тут угаданы глобальные проблемы прогрессистского развития, а также неприглядная проза современной политической жизни России. Сейчас не нужно читать Ортегу-и-Гассета или Р. Генона, достаточно вспомнить Победоносцева, некогда писавшего следующее: «Непомерное развитие материальной цивилизации всюду приводит к оскудению духовных начал, добра и правды и к распространению лжи в социальном быте и в социальных отношениях» (С. 442). Внести в этот диссонанс элемент гармонии призвана культура, о чем надо говорить в специальной работе.
О Победоносцеве много писали – ярко, умиленно и злобно. Но тут требуется ум, не зараженный страстью и движимый стремлением к истине. Это понимал В. Розанов, посвятивший деятельности нашего героя целый ряд статей. Он необычайно глубоко заглянул в его душу, питавшуюся «бескорыстным волнением, идущим от Пушкина, Карлейля, Эмерсона» (Розанов В. В. Около народной души, М., 2003. С.93) По слову писателя, Победоносцев «внутри себя неподдельно был чем-то средним между маркизом Позою, Дон-Кихотом, Гамлетом, Вертером» и потому «он был наш» (там же, с.94). Но здесь же читаем: нелюбовь и неуважение к просвещению; пристрастие к охранению дурного и проч. Таково обоснование двойственности сознания Победоносцева. Ну, а что, если мы хотим заглянуть глубже?! Автора «Апокалипсиса нашего времени» нельзя упрекнуть в близорукости. И все же… Даже незаурядные мыслители нередко смотрят на мир через окуляры своего времени. Верно: момент какого-то оцепенения видится в фигуре Победоносцева. Он, кажется, застыл в нерешительности. Его одолевают сомнения. Еще бы: за плечами – тысячелетняя история России. «Не навреди!..» Это – его девиз и завет. Поэтому предстоит разобраться, было ли дурным то, что защищалось Победоносцевым от натиска политического модернизма, который часто и назвать-то таковым невозможно из-за неприкрытой его агрессивности по отношению к культуре и ее вековым традициям. У созидателей и разрушителей – разные философии. Победоносцевым сказано:
Не быть творцом, когда тебя ведет
К прошедшему одно лишь гордое презренье.
Дух создал старое: лишь в старом он найдет
Основу твердую для нового творенья. (с.4)
Хорошо бы знать и помнить об этом!..