Усни и не проснись,
Умри, но без сомнений,
Наплюй на откровение-
Ад где-то позади.
Крики за стеной донеслись до его ушей. Соседи ругались, муж с женой. Они всегда кричали с самого утра, она кричала что-то типа: «Я ненавижу тебя! Целыми днями только и делаешь, что на диване лежишь!». А он ей отвечал: «Хватит орать, у меня отпуск!». И так с самого утра. Достали. Он встал, приступ кашля тут же скрутил его. Дома никого нет: родители уже на работе, зарабатывают деньги. Он сплюнул кровь в раковину в ванной. Сначала он думал, что это дёсна кровоточат. Рядом с бритвой лежали сигареты. Он достал одну из пачки и закурил. Дым сизой змейкой уплывал в сторону вытяжки. Соседи продолжали орать за стеной. Огонёк на кончике сигареты наливался силой и расслаблялся в такт вдохам и выдохам. Он уныло смотрел на себя в зеркало. За стеной что-то упало, разбилось вдребезги. Он вошёл в свою комнату и нажал кнопку POWER на пульте: домашний кинотеатр ожил, зажглись неоновые лампочки, подсвечивающие колонки изнутри, глухой щелчок издал сабвуфер. Всё вместе выдавало почти 800 Вт. Он достал из стенки один из дисков и положил в лоток привода DVD. Внутри механизмы считывали содержимое диска. Он замер, наслаждаясь мгновениями бездействия, прислушался, как замер диск, ожидающий команды взорваться. Форточка открыта, это хорошо. Он не помнил, как открывал её, наверно, родители. С некоторых пор они проветривают постоянно. Он открыл окна полностью, впуская солнце в дом. Соседи за стеной продолжали ругаться. Достали.
- Шоу начинается! – Произнёс он и нажал PLAY. Музыка не оглушила его, он уже привык к такому, но вся улица обернулась в сторону его окна.
В РАССВЕТНЫЙ ЧАС ШАКАЛ,
О ГОЛОДЕ ЗАБЫВ, СЛЕДИТ С ХОЛМА
ЗА МРАЧНОЙ КОННИЦЕЙ В ДАЛИ…
Он открыл шкаф и достал джинсы, футболку и лёгкую кофту. Было жарко, но он всегда замерзал. За стеной крики прекратились, в стену застучали. Он лишь улыбнулся.
…ОН ДОБРЫЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ,
ОН СОЛНЦЕМ БЫЛ И БЫЛ ЛУНОЙ…
Ну, сейчас они попляшут…
…ИМПЕРИЯ ОСТАЛАСЬ ЕГО ВДОВОЙ…
Резко тишина в колонках сменилась жёстким ритмом: с его стола слетела рамка с фоткой, на которой он со своей девушкой в парке. Она бросила его три месяца назад. Он её не винил. Ему некого было винить.
В дверь позвонили. Он открыл – соседи через стену:
-Ты что глухой?! Можно потише!
-Мешаю вам ругаться?
-Что?! Рот закрой, иначе…
-Иначе что? Ударишь меня? Вызовешь милицию? Ты и твоя жена разбудили меня в девять утра своими воплями. Вы делаете это каждый день вот уже две недели. Ты и твоя жена меня достали.
-Послушай ты…
-Нет, это ТЫ послушай! До 23 я могу делать у себя дома всё что хочу, и, если надо будет, я тысячеваттные колонки притащу, разверну их динамиками к стене, за которой вы орёте, и включу на всю. Ты знаешь, что такое тысяча ватт звука? Это просто всё, что у этой стены стоит, что на ней висит или около неё находится, окажется у противоположной стены вместе со штукатуркой и люстрой с потолка. Я надеюсь, что мы достигли взаимопонимания? До свидания.
Перекошенное лицо соседа и его жены осталось за закрытой дверью. А раньше он был таким милым… Раньше жизнь вообще была другой. Он поставил чайник на огонь и прошёл в ванную. Душ смыл сонливость, которая порой подолгу не отпускает его. На кухне его ждали около тридцати таблеток, которые ему предстояло выпить. Он не хотел, его уже тошнило от лекарств. Чайник засвистел. Он снял его с огня, налил воду в чашку, сыпанул растворимого кофе. Есть ему совсем не хотелось, но он каждый день пересиливал себя, думая о том, что ему просто негде больше брать энергию. Новый приступ кашля скрутил его, он упал на пол и свернулся калачиком.
-Боже, когда же я умру?
Это вырвалось случайно, он не спросил бы этого, если бы не кашель. Он итак знал, когда умрёт, и он никогда не обратился бы к богу.
-Добрый день! Слушаю вас!
Девушка за кассой мило улыбалась и ждала ответа.
-Фри стандарт, соус какой-нибудь и попить.
-Какой соус?
-На ваш выбор.
-А что попить?
-А что есть?
-Пиво, кола, фанта, спрайт, чай, кофе, минералка.
-Давайте колу.
Девушка улыбнулась, взяла деньги, отдала ему сдачу. Всё это произошло почти мгновенно. Он взял поднос с заказом и прошёл в ту часть кафе, где были мягкие диваны. За окном люди маячили туда-сюда по своим делам, в кафе почти никого не было, что не удивительно, солнце ведь ещё не перевалило за зенит. Позади него за столиком сидела молодая парочка, неподалёку какой-то мальчик что-то оживлённо писал в тетрадке, рядом с ним стояла нетронутая тарелка с салатом. Интересно, почему этот мальчик заказал салат, а не бутерброд какой-нибудь. Диваны приятно согревали, расслабляли и заставляли забыть о реальности, чего было делать никак нельзя. Иначе появится надежда, и будет труднее. Девушка за кассой дала ему кетчуп, что ж, это делает ей честь. Он окунул в кетчуп палочку картофеля – фри и положил её в рот, блокируя рвотные позывы, которые возникали всегда при виде еды, даже если она вызывает аппетит. Сначала он думал, что это из-за опухоли, но потом решил, что это из-за лекарств. Хотя, если бы не они, он бы, наверно, не вставал с больничной койки. Парочка позади него засмеялась. Он тоже улыбнулся. Солнце за окном ткнуло лучом ему в глаз, он зажмурился и отодвинулся от окна.
Итак, он умирал. У него был рак лёгких. Врачи давали ему год, из которого три месяца уже прошли. Теоретически, можно было вырезать одно лёгкое, но он слишком поздно обратился к врачам, второе лёгкое тоже начало гнить. Он не обращал внимания на заполненный кровью рот по утрам, думал, что дёсны кровоточат, и, вместо того чтобы обратиться к онкологу, он сменил зубную пасту. Ему только перевалило за двадцать. Врачи сказали, что, скорее всего это наследственное, плюс сигареты. Предлагали разное лечение, химиотерапию, на что он сказал, что хотел бы лежать в гробу с волосами на голове. Услышав в диагнозе слово «наследственное», его отец и мать стали считать себя виноватыми. Мама плакала, когда он отказался от сильного лечения и ограничился таблетками. Отец молчал, но по его глазам было видно, что он понимает. В прошлом его отец был крупным бизнесменом, но погорел в лихие 90-ые. Сейчас он работал охранником в банке, мама работала учителем в школе. Вся ихняя зарплата уходила на дорогостоящие препараты, от чего он чувствовал, что вместе с собой забирает и их, потому, что они совсем забыли о себе. От голода их семью спасали акции Газпрома, которые приобрёл отец ещё в пору их богатства. Акций было немного, но они давали ощутимые деньги. Он сказал отцу, что не станет лечиться, ложиться в больницу, что всё равно конец известен, и он не хочет разорять семью, а хочет просто пожить. Отец тогда впервые расплакался и пожал сыну руку. Каждый день он оставлял сыну 300 рублей на расходы, и по 700 с каждой зарплаты откладывал ему на похороны. Узнав, что он умирает, девушка бросила его, сказав, что лучше сейчас чем потом. Он не спорил. Узнав о своей болезни, он пришёл в институт, в деканате забрал документы, объяснив причину, пришёл на лекцию, встал за кафедру, несмотря на протесты преподавателя, и сказал, что ему не суждено получить образование, потому что он умирает. Пожелав всем удачи, он ушёл и никогда не заходил туда. Друзья слали ему SMSки с сочувствием, и, вскоре, он устал от сочувствия, от жалости, слёз при его появлении. Сам он не плакал, не кричал: «За что?» в громыхающие молниями тучи. Никакого пафоса – он тихо, мирно ждал смерти. Ему не было страшно, скорее грустно. Парочка позади встала и направилась к выходу, и в этой части кафе он остался один. Говорят, что если знаешь, когда придёт твой конец, начинаешь чувствовать жизнь острее, наслаждаешься каждым днём, открываешь для себя незатейливые радости. Он не испытывал ничего подобного.
-Простите!
Он поднял глаза с подноса на улыбающуюся ему работницу кафе:
-Вы закрываетесь?
-Нет, что вы! Просто я хотела узнать, не нужно ли вам ещё что-то…
-Нет, спасибо. Я уже ухожу.
Лицо официантки слегка погрустнело, но она снова улыбнулась:
-Ничего! Приходите ещё!
-Непременно… Извините, а где туалет?
-По тому коридору до конца!
-Благодарю.
Он вбежал в туалет, и его тут же вырвало, потом его скрутил кашель, и он склонился над раковиной, сплёвывая кровь и остатки желчи во рту. Он уже научился предсказывать приступы, но не мог их сдерживать. Выйдя на улицу, он включил плеер и пошёл вперёд по дороге. Сегодня он должен был пойти на приём к врачу, но он не пошёл. Душные белые кабинеты больницы угнетали его, да и смысла не было туда ходить, диагноз он знал наизусть. Он зашёл в «Метро», купил местную газету и направился в парк. Гороскоп обещал ему интересные встречи, приключения и неожиданные известия. Город жил своей маленькой жизнью: в газете писали о заседании городской думы, об интересных людях, рублика криминальной хроники, кроссворд, программа передач на неделю, объявления, реклама. Жизнь не останавливается, время течёт незаметно для людей, но заметно для него, он часто видел в своём воображении огромные часы, ведущие обратный отсчёт: 9 месяцев, или 36 недель, или 252 дня, или 6048 часов, или 362880 минут, или 21772800 секунд, 800, 799, 798… Он тряхнул головой, и часы исчезли. Зазвонил телефон:
-Да?
-Сынок, это я. Ты где?
-Гуляю в парке. Как дела в школе?
-Нормально. Антоша, ты выпил таблетки?
-Да, мама. Всё хорошо.
-Ладно, гуляй, поешь чего-нибудь.
-Хорошо, пока.
-Пока.
Он повесил трубку. Солнце грело, на улицы выходило всё больше людей: молодые люди, девушки, дети, семьи. Кто-то выгуливал собаку, кто-то разговаривал по телефону, кто-то неспешно прогуливался. Это было красиво и неинтересно, это было обыденно. Но ему было хорошо, лучше, чем с утра. Каждую ночь ему снятся кошмары, и утром ему всегда плохо. Он прибавил громкость на плеере: музыка заполнила голову, лишая её мыслей, и он отдался ровному движению тела.
Площадь – муравейник в это время, даже, несмотря на то, что будни. Антон улыбнулся. Колонны людей сновали туда-сюда, садились в автобусы, спешили, бежали, шли, обнимались, целовались, ругались, и ещё сотни разных состояний проглядывались в этой толпе. Автобусы развозили муравьев, куда им было нужно, в самые разные стороны, таксисты скучковались у «Слоёного пирожка», обсуждали работу, хвастались. Миллиарды звуков, миллионы слов, Антону хотелось закрыть уши, но это было бы глупо. На всё это урбанизированное великолепие наблюдал Воскресенский собор. Антон улыбнулся, подумав, что этому собору не хватает Химер у куполов. Белоснежные колонны собора привлекали и отталкивали, как резкий свет в глаза. Потёртые ногами верующих ступени. Антон присел и коснулся их рукой, ощущая их тепло. Воображение рисовало ему картинку, в которой сотни верующих идут сюда, поднимаются по этим ступеням, просят Бога о чём-то своём. Он встал, окинул собор взглядом. Волнение перед величественной архитектурой исчезло. Собор потерял силу, как дом Марстенов в «Жребии» Кинга, когда из него изгнали нечистую силу. Теперь это было простое помпезное здание, выбивающееся из окружающего пространства.
-Ты не существуешь.- Антон поднял глаза на крест на куполе.- Тебя нет. Все эти люди, все обманывают сами себя. Это твоя воля? Хочешь, чтобы я умер? Почему тогда не сбить меня машиной? Не сломать мне шею? Ты ставишь законы, заповеди, но именно ты решаешь, кому жить, а кому умереть, а значит, ты тоже убийца. Ты наплевал на свои же законы, на своё учение, ты топчешь то, во что верят миллионы. Почему? Почему моя мать должна плакать по ночам?! Почему отец должен хоронить собственного ребёнка?! Им эти муки за что?! Ах да, я забыл: ад при жизни гарантирует рай на небесах, люди сами делают свой выбор! А у меня даже выбора нет! Посмотри на землю! Брось взгляд на людей, среди которых ты жил! Узрей, что значит вести жизнь священника, и ездить на иномарке, посмотри, как по трупам и слезам карабкаются на самый верх по карьерной лестнице, и это справедливость?! Да пошёл ты…
Антон плюнул на ступени и отвернулся от собора. В ответ ему гудела улица. Он пошёл в сторону рынка. Плеер убивал мысли битами, он почти его не слышал. Эмоции его иссякли, он тяжело дышал, осознавая, что скоро очередной приступ кашля. Да к чёрту всё! Он достал сигарету и закурил. Дым проник в лёгкие и привычно вырвался через рот и нос. Мир. Человечество. Нравственность. Он не ощущал ничего от этих слов, усталость, болезнь и тоска рвали его на части, превращая сердце в ледяной камень, а кровь – в жидкий азот, который не даёт этому камню растаять. В ленинском садике он увидел двух девочек лет пятнадцати, которые прятались за кустами и курили. Совсем недавно познавшие боль месячных, они были одеты как проститутки, что вызвало у Антона жгучее желание. Трахнуть обеих. Прямо в ленинском садике в середине дня. Он свернул и направился к ним. Девушки сначала насторожились, но его улыбка заставила их расслабиться.
-Да ладно, курите. Я никому не скажу.
-Ты кто?
-Я – человек, который исполняет желания в ответ.
Девушки засмеялись.
-Не смейтесь! Вот чего бы вам сейчас хотелось?
Их недавно налившиеся груди завораживали, шортики просились сброситься с бёдер.
-Я хочу в «Бендер» сегодня.
-А я хочу школу закончить без троек.
Антон улыбнулся.
-Смотрите. – Он достал из кармана две тысячерублёвые купюры. – Я дам каждой из вас по штуке: ты сможешь сходить в «Бендер», а ты – провести себе интернет и качать любые задания, или накупить ГДЗ.
-Ты серьёзно?
-Как никогда. И это вам ничего не будет стоить, я ни одну из вас даже пальцем не трону.
-А чего же ты хочешь?
- Я хочу, чтобы вы занялись сексом прям здесь. Кусты спасут вас от посторонних глаз, если вы ляжете.
-Ты что охренел?! – Сказала одна из них, но Антон увидел сквозь топ, как набухли её соски. Она хотела этого, безумно хотела, до боли в животе. Вторая не сказала ни слова.
-Да ладно, всё равно вы дома смотрите порно и мастурбируете, возможно, даже вместе. Я не снимаю вас, я вас трогать не буду, вы получите деньги за собственное удовольствие.
Они ещё играли в непорочных девочек, но глаза их выдавали.
-Ты точно не тронешь нас? – Спросила девушка, которая молчала.
-Лена, ты дура???
-Подумай, мы управимся за десять минут.
-Но я не могу…
-Ты точно нас не тронешь?
Антон покачал головой. Лена повернулась к подруге и что-то шепнула ей на ухо. С минуту они совещались. Потом Лена повернулась к Антону:
-Где гарантии, что ты отдашь деньги?
-Я отдам тысячу до, остальное – после.
Девушки переглянулись. Антон видел, что все сдерживающие барьеры сломаны.
-Ладно, мы согласны.
-Вы правда это сделаете?
-Да.
Антон повернулся к собору и улыбнулся, пожимая плечами. Затем повернулся к девушкам:
-Нет. Я не стану давать вам деньги, а вы не станете этого делать. По крайней мере, для меня.
Девушки переглянулись:
-Ты что, нас развёл? Это что, хорошая шутка, по-твоему?! Да пошёл ты на х…
Последние слова неслись уже Антону в спину. Конечно, не все такие, как эти две, но и случайностью это он не назвал бы. Настроение его поднялось, он чувствовал себя победителем. Антон улыбнулся миру, и, свернув на улицу Карла Маркса, придавил шаг.
Свет мелькал, бил в глаза, заставлял мозг уставать и отключаться. Музыка призывала двигаться. Антон сидел за столиком и смотрел на танцующую толпу. Перед ним стоял стакан с «Бёрном», смешенным с водкой. Хотелось курить, но здесь это запрещено. Он не знал, зачем он пошёл в ночной клуб, в последнее время он многое делал под влиянием импульсов. Среди толпы он увидел несколько знакомых лиц, он очень надеялся, что его не заметят, он сидел в самом дальнем и тёмном углу. Это были его бывшие одногрупницы. Антон не видел из три месяца, они не изменились внешне, всё такие же весёлые и красивые. Ему тоже хотелось танцевать, он любил раньше быть частью танцующей толпы, он мог подойти и присоединиться к знакомым девушкам, поговорить, но он не делал этого, он знал, что будет. Антон встал и пошёл в курилку. Они все чураются его, для них он – словно прокажённый, они видят в его лице могилу. Сл стороны это может показаться ужасным, но, на самом деле, так и происходит чаще всего, поэтому, не будем охать и ахать, будем принимать жизнь такой, какая она есть. Вернувшись, он допил оставшийся в стакане коктейль и направился к барной стойке взять ещё. Он был незаметен в толпе, словно его не было, он никого не толкнул, никто не задел его. Антон ощущал себя призраком. У барной стойки кишел народ: молодые люди, девушки. Времени было около нуля часов, ещё час, и всякого рода парфюмерия перестанет сдерживать пот, и все они станут вонючим стадом. Антон улыбнулся. От Моцарта коровы давали больше молока, интересно, что бы с ними стало от electro.
-Вам что-то подать?
-Да. «Бёрн» с водкой.
Бармен взял деньги и смешал ему коктейль. Антон взял стакан и направился к своему столику. Толпа – стадо не изменилась. За его столиком сидела девушка, её лицо было ему смутно знакомо.
-Простите, это мой столик.
-Да? На нём написано ваше имя? – Девушка не грубила, она интересовалась.
-Нет, но на нём лежат мои сигареты.
-Откуда мне знать, что они ваши?
Он определённо её где-то видел.
-Возьмите пачку.
-Зачем?
-Возьмите, тогда скажу.
Она улыбнулась и подняла пачку со стола. Антон поймал её взгляд.
-Их там 17. И ещё там лежит мой входной билет.
Она открыла пачку.
-Что ж, вы победили. Садитесь, а я уйду.
-Нет, мне этого не хотелось бы. Не уходите.
-Почему?
-Ну, во-первых, вы не взяли мои сигареты, а во-вторых, я вас где-то видел.
Она посмотрела на него пристальнее, изучая его лицо. Симпатичная, скромно одета для клуба и вызывающе для улицы, пила она вроде шампанское. В глазах её он увидел вспышку.
-Антон?
-Да. Ты меня знаешь?
-Мы с тобой вместе в садик ходили, помнишь? Я – Галя!
Он вспомнил её. Тогда она была миленькой белобрысой девчушкой с двумя косичками. Как возраст меняет людей…
-Как ты?
-Ну, я нормально! Учусь в Политехе, а сегодня вот, отдыхаю!
-Будешь чего-нибудь, я дойду, возьму…
-Возьми мне пива, на тебе деньги…
-Да ладно, я угощаю!
-Я так не могу, Антон.
-Ну, если ещё что-то будем брать, то ты угостишь меня!
-Хорошо!
Антон дошёл до бара и вернулся с двумя стаканами пива.
-Спасибо!
-Не за что!
Он сел рядом с Галей, музыка уже не била в мозг.
-А как ты?
Антон смутился:
-Ну, я в педе учился, но полгода назад забрал документы.
-Почему?
-Ну, долгая история…
Антон глотнул пива. Галя понимающе посмотрела на него:
-Отчислили?
-Ну, скажем, я понял, что не закончу институт. Может оно и к лучшему.
Галя погрустнела. Казалось, что какие-то неожиданные мысли пришли ей в голову. Антону хотелось улыбнуться, но он не хотел испортить момент: Галя была похожа на цветок, который вот-вот раскроется.
-Знаешь, я тоже не осуществила того, чего хотела. Наверное, когда мы были детьми, то мир был полным возможностей, а как подрастаешь, то всё становится иным. Мне 20, я скоро отучусь в институте, моя внешность ещё позволяет мне найти молодого человека, но они почему-то хотят лишь ласки и секса, а сюда я прихожу, потому что дома скука смертная.
Она посмотрела на него. Антон улыбнулся мимолётной улыбкой и глотнул пива:
-Да, я понимаю. Мне приятно, что ты вот так вот взяла и открылась мне.
-Ну, откройся и ты мне.
-Это тяжело.
-Это легче чем кажется!
Он глотнул ещё пива:
-Я не знаю, зачем я сюда пришел. В последнее время я многое делаю без какой-либо цели. Всё кажется… до боли знакомым. Я всё ищу что-то, чем стоит дорожить, о потере чего стоит жалеть, чтобы появилась надежда на лучшее. Мне хочется увидеть что-то, чего я ещё не видел, прожить то, что ещё не прожил, но, кажется, я уже прожил всё, что можно было.
-Романтично. Интересные мысли.
-В голову лезет всякое, когда находишься на пороге смерти.
-У меня рак. Мне осталось чуть меньше года.
-Господи…
Галя смотрела в свой стакан с пивом. Антон улыбнулся:
-Вот чего мне сейчас не нужно, так это сочувствия.
-Но это ужасно…
-Это – жизнь. Все умирают.
Галя улыбнулась, но в глазах её застыла тоска. Антон посмотрел на шевелящуюся массу на танцполе: девушки, парни, завтра они все проснутся с ощущением, что ночь прожита не зря, хотя на самом деле всё наоборот.
-Могу я спросить. Не обижайся…
-Спрашивай.
-Ты знаешь, когда умрёшь. Как это, когда знаешь?
Антон задумался. Пива в её стакане было меньше, чем в его.
-Это скучно. Теряется интрига.
-Тебе страшно?
-Нет. Я не знаю, что там будет, но я не боюсь неизвестности. Наверное, единственное, что я испытываю – это жалость к моим родителям.
Галя кивнула и допила пиво залпом. Антон улыбнулся и сделал тоже самое. Его уже клонило в сон, музыка и свет наваливались, и, в тоже время, не давали уснуть. Мама каждые выходные ставила свечку в церкви, молила, чтобы он не умер. Он знал, что умрёт, но не мешал ей надеяться. Он надеялся лишь на одно, на то, что это произойдёт быстро.
В три часа он распрощался с Галей и вышел на улицу. Прохладный ночной воздух охватил его и тут же отпустил. Антон поплёлся домой по тёмным улицам города, его шаги звучали гулким эхом. Наверно, так и будет там: темно, холодно, сыро. Он не думал, что его ждёт Рай, это слишком невероятно. Его мысли прервал хруст веток где-то неподалёку. Антон повернулся в сторону звука: через дорогу, кусты едва заметно дрожали. Кто-то там был. В былые времена ему в голову полезли бы картинки из голливудских ужастиков, но не теперь. Антон тихо перешел дорогу и прокрался в те самые кусты. Далеко он углубляться не стал, было темно, но в темноте всё же угадывались два силуэта, лежащих на поляне, окруженной кустарником.
-Я хочу тебя.
-Да, я чувствую.
Там были парень и девушка. Судя по звукам, они целовались и обнимались.
-Мне нравится твоё тело.
-Миша, хватит! – Девушка игриво засмеялась. – Миша, не надо!
-Почему? Ты не любишь меня?
-Конечно люблю!
Они были пьяны, это было ясно по голосам. Антон замер.
-Мы так долго встречаемся, мы любим друг друга. Давай сделаем это.
-Нет, я не хочу.
-Я чувствую, хочешь.
-Да, но я не стану.
-Почему?
-Потому что.
Парень слез с девушки и лёг рядом:
-Знаешь, я устал.
-От чего?
-Ты всегда раздразнишь, а потом – ничего.
-Ты сам всегда пристаёшь с ласками…
-Тебе они не нравятся?
-Нравятся!
-Или ты считаешь, что со мной играть можно?
-Я не играю с тобой!
-Ты просто не хочешь меня, считаешь меня недостойным этой великой чести.
-Я хочу тебя!
Он загоняет её в угол своими нападками, чтобы она чувствовала себя виноватой. Вот урод. Антону стало противно, он хотел, уже было, уйти, но тут парень встал и свалил куда-то. Девушка кричала ему вслед его имя, но он не обернулся. Она заплакала. Антону хотелось что-то сказать ей, но он тихо выбрался из кустов и побрёл своей дорогой.
Ему было грустно. Да, не все люди плохие: Галя не плохая, девушка, плачущая в кустах не плохая, но все они страдают, по своему испытывают боль, только им понятную. Плохой ли он? Да, наверно. Опухоль – не обязательно испытание души для перерождения её в Раю, она может быть и наказанием за грехи. Антон кивнул сам себе и прибавил шаг. Любой другой бы человек сжал волю в кулак и боролся бы, не редки случаи, когда опухоль исчезала. Но есть ли смысл бороться? Если это испытание, то он всё равно окажется в Раю, не этого ли желать? Зачем этому сопротивляться? А если это наказание, то ему не избежать его, и трепыхаться смысла нет. Но всё это звучит как демагогия, закрывающая его внутреннее желание бороться. Может, по этому она и появилась, эта болезнь? Может, он всегда хотел умереть? Антон открыл дверь и вошёл в квартиру. Родители уже спали. Он прокрался в свою комнату и нырнул под одеяло. Голова хотела отдохнуть, он закрыл глаза и провалился в сон.
Ожидание смерти хуже самой смерти. Каждый переживает это по разному. Интересно, какая она? Вряд ли это старуха с косой и в балахоне. Антон улыбнулся. В его голове возникла картина, в которой ему приходит ЭТО, протягивает костлявую руку: «Твой час пришёл!». Антон не удержался и засмеялся. Девушка за кассой смутилась, он махнул ей рукой, показывая, что не она вызвала этот смех. Лениво ползла стрелка часов, неторопливо ездили автобусы. Перед ним лежал картофель – фри и рядом высился стакан с колой. Сегодня приступов ещё не было, но это ничего не означало. Он знал, что опухоль всё ещё там, порой он ловил себя на странном чувстве, будто она шевелилась внутри, как шевелится младенец внутри утробы матери. Он чувствовал, что она там. В его воображении она была чем-то вроде осьминога, чёрного осьминога, который всё дальше и дальше тянет свои лапы. Ему как всегда было нечем заняться. Что бы он ни делал, ему казалось, что он впустую тратит драгоценное время. Каждый день он засыпал и просыпался, хотя надеялся, что не проснётся. Когда знаешь, что смерть держит тебя за плечо, и ты чувствуешь затылком её гнилостное дыхание постоянно, то престаёшь бояться и плакать, и начинаешь улыбаться ей. Свежий воздух уже не так воспринимался, гнилостное дыхание становилось роднее. Он не раз задумывался, что было бы, если бы его опухоль исчезла. Был бы он счастлив? Можно лицемерить себе, говоря, что нормальная жизнь вернулась, что всё как и раньше, он снова стал бы весёлым, душой компании, умным и красивым. Но всё было бы не так. Он сжёг мосты: ушёл из института, расстался с девушкой, попрощался с миром. Ему так легче. С ужасом Антон осознал, что он попал в зависимость от этой странной свободы, которую ему даёт близость смерти. Он воспринимает мир, как хочет, делает, что хочет. Он ни чем не скован, его ничто не держит здесь, так какого чёрта?! Антон встал и вышел из кафе. Он смело вышел на проезжую часть. Машины сигналили ему, но ему было всё равно. Хватит дышать мне в затылок, возьми меня. Всё слилось в один сплошной жёлто-серый туман, каким-то краем сознания он воспринимал гудки, но они были такими далёкими… Потом он взлетел, воздух нежно обнял его, и понёс куда-то. Он улыбнулся, но улыбка превратилась в гримасу боли, когда затылком он почувствовал удар об асфальт. Туман исчез. Он открыл глаза и увидел синее, ни облачка, ни птицы, одно сплошное тотальное синее небо. Он поднял голову: кровь капала в затылка на асфальт, разбавляя серое красным. Он сразу понял, что произошло. На него неслась машина, и, вместо того, чтобы обнять смерть и поцеловать её холодный капот, он отпрыгнул назад. Антон приложил руку к затылку, кровь ещё текла.
-Что происходит?
Он отступил на шаг.
-Я…
Глаза его бегали. Люди, машины, стёкла домов, кафе, торгового центра – он не узнавал ничего.
-Я что… хочу жить?
Все звуки исчезли, он слышал лишь биение своего измученного сердца. И он заплакал.
На кладбище было тихо. Ото всюду, из земли торчали кресты, памятники, лица, смотревшие с них, казались знакомыми и холодными, хотя большинство лиц улыбалось. У кого-то памятник был общий, на пару с женой или мужем, давно высохшие цветы засоряли могилы, кое-где пробивалась трава, но и она была жёлтой. Антон бродил среди могил незнакомых ему людей и рассматривал их лица. Ему не нравились пафосные гранитные изваяния или шикарная ограда, он хотел себе скромный маленький памятник с мелкой фоткой, и из мрамора. Гранит чёрный, он отталкивает. Вообще, всё это отталкивает: памятники, ухоженные могилы, цветы. Где-то глубоко под ними лежат разложившиеся трупы, кого-то, возможно, ещё пожирают черви, и вся эта поверхностная мишура кажется свадебным платьем, надетым на проститутку. Лица памятников следили за Антоном с осуждающим спокойствием. Он не почувствовал того, что хотел почувствовать. Надежда по-прежнему была с ним, а кладбище было мёртвым.
Взгляд его зацепился за средних размеров крест. К нему была прикреплена фотография молодой, красивой девушки. Она была полна жизни и улыбалась. Могила её была ухоженной, рядом с ней стоял небольшой столик и крохотная скамейка, на которой больше двух человек и не помещалось. Антон открыл калитку ограды, прошёл и присел рядом с могилой.
-Иванова Анна. 1990 – 2007. Семнадцать лет! Как тебя угораздило?
Девушка, молча, улыбалась ему с фото.
-Привет, я Антон. Я не знаю тебя, и ты не знаешь меня… но я думаю, что ничего страшного! Вот мы и познакомились. Ты красивая, я не всем подряд это говорю… Не подумай плохого… А я вот увидел тебя, и ты мне понравилась по фотке. Ты, наверно, была чудесной девушкой, и у тебя было много поклонников круче меня. Я, видишь сама, наверно, не особо блещу внешностью. Не думай, что я набиваю себе цену, я просто хочу быть откровенным с тобой. Говоря, что незнакомому человеку можно выложить всё без боязни и стеснения. Я просто хочу поговорить с кем-то, и вот, решил поговорить с тобой. Может, мы подружимся, и я, когда умру, буду заходить к тебе в гости. Хотя вряд ли: ты наверняка в раю, а меня туда не пустят… Знаешь, я не жалею ни о чём. Да, мало пожил, да, не сделал многое, но так можно говорить и в семьдесят лет. Тебе, наверное, там многого не хватает: друзей, восхода солнца, «Cosmo». Мне будет не хватать плеера, сигарет, наверно, людей на улицах. Я как-то всё ищу, знаешь, из-за чего стоит жить, я смотрю на людей, на окружающие меня вещи, но ничего не нахожу. Ты можешь сказать, что стоит ради мамы с папой, но я бы повзрослел, женился бы, уехал бы от них, и забыл бы всё то, что меня с ними связывает. Может, так и должно быть, может я ничего не нахожу, чтобы отойти в мир иной спокойно, не горюя о потерянном, я не знаю. Хочется всё же думать, что я несколько ослеп, а может и видеть нечего. Так или иначе, я скоро лягу где-то здесь рядом. Я не боюсь, я устал от ожидания. Мне хочется, чтобы мой поезд скорее пришёл и унёс меня в даль. И хочется в вагон для курящих.
Анна по-прежнему улыбалась, Антон закурил и посмотрел ей в глаза. Солнце окрасилось в алые цвета и медленно приближалось к горизонту. Ветер притих, трава перестала шелестеть, понимая, что скоро закат.
P.S. Соседи Антона помирились.
Девушка за кассой часто вспоминала Антона, но вскоре вышла замуж и уехала в другой город.
Галя нашла себе молодого человека, окончила институт и благополучно устроилась на работу.
Анна Иванова умерла в 2007 от многочисленных переломов и разрыва внутренних органов. Её избивали и насиловали трое. Родители часто посещали её могилу, и удивлялись, когда находили на ней свежие цветы и окурки рядом со столиком.
Антон прожил ещё полгода. Он лежит на том же кладбище, что и Анна. Памятник, как он и хотел, у него из мрамора. На фото он не улыбался.