- Это будет вафельная сказка, после которой в уголках губ остаются сладкие вафельные крошки.
Потому что мы идем ко мне, напиваться чаем с вафлями.
И они пошли, нет, побежали, потому что начался легкий дождь, из тех, которые красят ресницы и умывают каким-то простым, очевидным счастьем, осознанием:
- Мы живем, я живу!
А потом было окно, за которым тает снег – оказалось, что они бежали дни, недели, почти месяц – представляешь , сколько всего произошло мимо них, сколько всего пробежало с ними в ногу, за спиной, впереди, что схватить не хватило всего лишь рывка.
- Там-пам-пам… а вафли дожили?
- Конечно, они ж крылатские. Летают по комнате, летают внутри. От них вырастают крылья.
- Вафельные?
- Да, ими кормят небо. Ты когда-нибудь слышал, как хрустит небо?
- Только снег.
- Так снег – это тоже небо, которое по частичкам приземлилось на землю.
Чайник засвистел, чай налит, вафли живы.
- Я давно не рассказывала. Столько сказок, но все они молчат. Пусть хоть эта болтает.
Под окнами ходил Сентябрь, позванивая шпагой - дуэль с августом закончилась дружеским пиром, после которого хотелось совершать всякие глупости, чудить и путать людей в клубки историй, посыпанных рыжей листвой.
Поздним вечером на форзаце англо-русского словаря я обнаружила аккуратную надпись ручкой: «Осенний бульвар, д.23». Чудесное название, как не влюбиться и как не поверить. Место встречи, время – угадай. Седьмого ноября, свернув с маршрута отмеченного стрелочками судьбы или кем-то ещё, я проехала до Крылатского.
Выход из метро.
- А вы любите вафли? – это мне, ребенок лет десяти.
- Люблю, - он протянул мне бумажку. Очередной адрес, мне потрясающе везет.
Столько людей, домов и огня фар, а где-то тут несуществующий дом. Конечно, не существующий, дом-призрак. Дом ждущий, когда в нем включат свет.
И я его нашла. Он стоял единственный темный и тихий. Я заглядывала в окна, и видела только отражение. Отражение, которое прошло вглубь комнаты, щелкнуло выключателем, распахнуло дверь:
- Здравствуй, мне совершенно некого было угостить хрустом снега. И поэтому ты здесь.
Хрустели страницы книг, которые мы жадно читали от ночи до ночи. Я не знаю, как она успела за каких-то два месяца накупить столько. Говорит: если книга смотрит в глаза – не купить невозможно, как ребенок, который увидел тебя первой и поэтому зовет мамой.
Хрустели вафли, как будто это наша самая обожаемая сладость. В конце концов, я поняла, что это так, потому что её вафли были особенными, в каждой по ноте, и чем больше съешь, тем громче в тебе музыка, тем четче мотив, а вскоре мы стали мастерами внутренней музыки.
Хрустел снег на полу, хрустел в соседней комнате, оставляя рисунки, падал сверху и снова, и снова хрустел.
И не надоедало.
Иногда хруст затихал, потому что говорила я, немного хрустящим от долгого молчания голосом:
- Ты понимаешь, я ж теперь ни о чем кроме хруста снега и чая с вафлями говорить не смогу.
- А зачем говорить и зачем уходить. Ты побудь со мной ещё и ещё. За окном всюду дождь, знаешь, что он твердит: оставайся пока, не спеши в меня. Я тебя подожду. И, укрыв собой, провожу до дома, в котором никогда не будет жить хруст.
Снежинки таяли на ладонях, играла мелодия в часах, мы танцевали хрустящие танцы, и во всем мире горело только наше окно.
- Что тебе подарить?
- Вечность , вечность дари, что бы свет навсегда и чуть-чуть темноты, плакать только от счастья и однажды от песен, вырезать снега хруст, находить то, что ищешь, отыграть на отлично свою музыку, тем кого любишь, обнимать не бояться, позабыть все плохое и, конечно, вернутся…
- И, конечно, вернуться….
- Вы спите? – меня разбудили. Меня снова разбудили. Уже который год 7 ноября я прихожу на Осенний Бульвар. Нахожу за зелеными палатками Площадь Защитникам Неба, крайнюю скамейку, закрываю глаза, и ко мне приходит та давняя история, с хрустом снега и родного плеча.
А все тот бредовый Сентябрь, в который нападало множество сов, Осень, которая меня постоянно обсыпала пухом. Осень, которая замерзшей кистью руки тихо бренчит по гитаре моей все ещё детской и сказочной души и не верит, что когда-то отыщет рядом со мной хоть долю смысла. И это её так радует, что она громко смеется в дожде, сидя на крыше с Сентябрем, Октябрем и немножечко хрустящим Ноябрем