I
- Уютная эта общага все-таки. И музыка у них современная. И парни какие-то подобрались необычные, хотя, такая же лимита, как и мы все, - рассуждала Ядвига, сидя на диванчике комнаты отдыха общежития инструментального цеха.
Элита инструментальных цехов, слесари-инструментальщики, парни рукастые. В их круг попасть не просто. Много нужно от Бога получить, а ещё больше сил потратить, чтоб дар этот не только не потерять, но и преумножить. И собирали их сюда не по показателям, которые они могли бы продемонстрировать, как атлеты. Глаз, точная рука и мозги в башке –критерии, по которым они сюда попали.
Всякого возраста мужчины, дамочки и барышни жили здесь в этом корпусе. Но. Самый главный Начальник завода при формировании коллектива, отдал именно этот, почти развалившийся, корпус лимите с руками. Так он идею сформировал: «Рукастые? Докажите!».
А лимита? Ей выживать надо было. И они из довоенного здания, с полностью «убитым» интерьером устраивали себе жилища. Благо, что стены и фундамент «на века» (как нынче не делают) сработаны были. И в этой, почти, необъявленной войне неустроенному быту постепенно выявлялся победитель.
Конечно, поначалу лимита была довольна тем, что им московские бояре пожаловали. Но… Работа у слесаря-инструментальщика почти ювелирная. А здесь…. И выспаться нельзя по-человечьи.
Делает слесарь-инструментальщик пресс-форму. И знает. С этой пресс-формы максимум две детали кондиционных изготовят. Конкретных. Для особых нужд страны. Но конструктор тоже не дурак. Он стандарты знает. И далее пресс-форма может быть приспособлена для изготовления какого-нибудь ширпотребовского товара, который не нуждается в сверхточных размерах, чтобы нужду человечью ублажать. Так вот чтобы такую пресс-форму сделать, и отдых нужен полноценный.
Мало-помалу, жилье они свое обустраивали. Самый главный помогал. На материалы не скупился, и через два года общежитие стало, как говаривали, образцово-показательным. Особо мастеровитые жили по два человека в комнате, а уж совсем одаренные даже по одному устраивались. Правда, кухня, душ и отхожие места были общие. Но сам факт того, что они были не во дворе – уже роскошь.
В общежитие было даже четыре специальных помещения. Три из них метров по шестьдесят квадратных имели культурно-бытовое назначение. А четвертое – подвальное во всю длину корпуса было отведено под мастерские. Нет. Производственных задач там не выполняли. Но как-то так подбирался народ в этом корпусе, что мастерить для них было не только работой, но и хобби. И по их инициативе Самый главный начальник завода, именуемый теперь директором разрешил обустроить эти мастерские списанным оборудованием: верстаками слесарными и столярными, циркуляркой и даже токарным и фрезерным станками.
В одном из трех помещений рабочий люд телевизор посматривал. В другой – студенты заочники из слесарей уроки учили. А в третьей…. Третья комната была специальная. Называлась комнатой отдыха. В ней танцы устраивались по выходным и праздничным дням. А по будням комендант её тоже на замок не закрывал. Пусть молодежь посидит, на фортепьянах поиграет или в шахматы. А по особо торжественным дням: дни рождения, свадьбы или, просто так, небольшие застолья устраивались в ней.
Но как-то само собой сложилось, что алкоголь особым почетом не пользовался.
Нет, рюмочку, другую и здесь позволялось пропустить, а то, прямо-таки страна Утопия какая-то получается. Но без излишеств. А мордобои? Это исключительная ситуация. Возникала, как правило, по инициативе гостей во время танцев. Но с этим обстоятельством быстро разбирались и опять продолжались очень интеллигентные пляски под аккомпанемент…. Ну, это статья особая. Об этом позже.
II
Жил в этом общежитии и один тихий пьяница. Звали его дядей Семеном. По каким-то причинам, может, кто и знает, не считал он субботу рабочим днем, даже тогда, когда страна ещё не перешла на пятидневную рабочую неделю. А потому в пятницу он брал себе бутылочку московской особой. Победоносно с ней справлялся. В субботу бывал раненым. Но в воскресенье поработать он был готов с его огромным пожалуйста.
Директор нашел его в одном из авторемонтных батальонов во время войны и эвакуировал его с поля боя для решения больших стратегических задач в тылу. В то время директор работал у Очень большого начальника. Вначале референтом. А потом Очень большой начальник надел на него служебную уздечку по его таланту и мотался тот по фронтам, наблюдая, как воюет техника, разработкой и производством которой и руководил Очень большой начальник.
Срослись они с Семеном и до сих пор вместе работали. А что в общежитии? Так это дядя Семен так решил. Был у него домик под Тулой. И не хотел он в город переезжать. Приедет к себе под Тулу, «струганет» парня или дивчину и опять едет решать государственные задачи. А что? Без хорошего слесаря трудно решать важные государственные задачи. Это Вам не теорию относительности придумывать. Тут руками надо делать.
Жена привыкла к жизни такой. Деньгами он её не обижал. Да и подсобное хозяйство выручало. Так и жили. И директор смирился с таким отношением дяди Семена к субботе. Вошел в положение. И в комнате отдельной жил дядя Семен.
Но тоска вдруг напала на дядю Семена. Приедет он, бывало, домой, попытается сыновей (хорошие хлопчики получились) к металлу пристрастить, а они ни в какую. Бычка завалить, кабанчика освежевать – это милое дело, а чтоб железо мастерить….
- Не батя, - оба в голос, - не наше это дело. Вон Степку присмотри. Мастеровитый паренек.
Присмотрелся к Степану. Пацан ещё, четырнадцать только исполнилось, а из колхозной мастерской не вылезает. Мужики взрослые с уважением к нему. Петровичем называют.
- Забрал бы ты его Семен с собой, - обратилась мать Степана. – В кого он только такой удался? Из всякой железки что-нибудь да придумает.
Мать не лукавила. Она действительно не знала, в кого это Степан удался. Замуж до войны выйти не успела. А одинокой каково? Вот и находила урывками ласку мужскую.
- Хиловатый он у меня удался. Может на городских харчах откормится. Ты уж подсоби мальчонке. Седьмой класс закончил. Может куда его и пристроишь?
III
- Староват становлюсь, - директор настороженно уставился на Семена, ожидая продолжения.
Но с расспросами не торопился.
- Время уходит, а мне приходится много времени на черновую работу тратить.
Директор опять никакого внимания.
- Ну, что ж ты молчишь, Михалыч? Спроси что-нибудь.
- А чего спросить, Семен? Годами ты меня помоложе. На пенсию, вроде, рановато. А песня у тебя какая-то странная. Чего хочешь?
- Дай выпить!
- Серьёзный у тебя вопрос. Ни разу ты у меня водки не просил.
- А сейчас прошу. Дашь или нет?
- А чего не дать? На!
Директор достал бутылку и разлил по полстакана каждому.
- Мне-то позволишь с тобой?
- Да подожди ты со своей водкой. Помощник мне нужен.
Директор прищурился. Задумал что-то Семен. Этих помощников к нему набегут, только кликни. Но он все время от них отмахивался. Что-то здесь не так.
- Ты водкой-то не разбрасывайся. Попросил налить, налил. Нечего ей киснуть. Давай махнем.
Уговорил-таки Семен директора, не смотря на то, что Степану только четырнадцать лет исполнилось и работать он должен в соответствие с законодательством только по четыре часа до шестнадцати лет, а после по шесть - до восемнадцати. Да и лимит на иногородних у директора был достаточно жестким. А когда увидел щупленького курносого пацаненка ростом в полтора метра, плюнул сгоряча себе в душу, но «слово не воробей». Предложил Семену в ремесленное его определить при заводе.
- Испортят, - буркнул Семен, - сам выучу.
Пришлось оформлять учеником слесаря.
Поселился Степан у дяди Семена в комнате. Своих-то детей Семен не воспитывал, всё в разъездах бывал. И растаял Семен.
Да и Степан не подвел. Когда через три месяца он показал свою пробную работу, начальник цеха аж подпрыгнул от неожиданности. Мерил, мерил деталь во всех направлениях. Чистоту обработки проверял пластинками специальными и в восторге брякнул
- Это же работа четвертого…, пятого разряда. Сам делал?
- Нет, разметку делал дядя Семен.
- Не горячись, Петров, - остудил начальника цеха директор. – Работа хорошая. И третий разряд, если комиссия не возражает, можно присвоить.
- И то верно, - поддержал директора дядя Семен. Так и порешили.
Ко двору пришелся Степан. Школу рабочей молодежи окончил, в институт поступил. А когда время подошло воинский долг отдавать, то отдавал он его в батальоне охраны завода. Надели на него форму и три года в этой форме он к своему верстаку ходил. За время это особо не подрос, но сантиметров десять-двенадцать прибавил. Жиров не нагулял. Так по-мальчишески и выглядел. Хотел усами или бородой годы прибавить, но уж больно неказистая шерсть у него на лице росла. Пришлось эту затею бросить.
Разряд у него был уже самый высокий. Да не просто высокий, а был он рабочим с персональным окладом. И комнату в общежитие отдельную занимал.
На танцах в комнате отдыха уже радиола с колонками стояла. К ней магнитофон приставили. И ещё более популярным стало общежитие. Окрестные девчонки стали приходить. К слову сказать, к этому времени директор переставил забор. И общежитие оказалось за территорией завода, что обеспечило бОльшую свободу, а, значит, способствовало более близким контактам с местным населением.
Надумал Степан ещё более популярным общежитие сделать. И с дядей Семеном соорудили они чудо-аппаратуру. Всё по науке. Промерили по всем акустическим параметрам комнату отдыха. Соорудили звуковые колонки. Собрали усилитель. Подобрали подходящую магнитофонную приставку, кажется, литовского производства. Установили колонки в нужных, в соответствие с расчетами местах, и полилась музыка, как в хорошем концертном зале. Одно из подсобных помещений приспособили для установки пульта управления всем этим чудом. А репертуар? Баловалась в то время молодежь фарцовкой. Диски самые модные покупали, переписывали, продавали….
Директор приходил. Понравилось. Он даже японцев приводил. Бегал один из них с каким-то приборчиком. Во все углы с ним тыкался и только языком щелкал, удивляясь. Наверно, потом фирму «Sony» организовал и весь мир японской аппаратурой оккупировал.
IV
Положил глаз директор на Степана. Он же директор, а не дамочка. Он истинную цену человека понимал по-своему, по директорски.
- Степа, ты нынче вечер никуда не планируй, - загадочно произнес дядя Семен. – Нас на семейное торжество Михалыч приглашает.
- С какого …, - чуть было не вырвалось у Степана, овладевшего за время службы армейской терминологией,
- А вот с такого. Зубы почисти и костюмчик габардиновый надень.
Квартира в высотке на Котельнической набережной встретила гостей семьей в полном составе. Хозяин, хозяйка, дочь старшая с мужем и дочь младшая.
Дочери директора хотя и были принцессами по общепринятым понятиям, по статусу своему, однако, как сообщала Алла Борисовна: «Но кто бы увидал портрет принцессы той…». Хотя, как говорят, стерпится, слюбится. Да и не такие они уж и страшные были. Отдали же старшую дочь замуж. Правда, за одного из начальников цехов, тоже бывшего лимитчика.
У Степана матримониальных намерений не было, а уж о патрилокальном браке не думал и вовсе (в общежитие, что ли, невесту вести), а потому воспринял приглашение, как оказание уважения его наставнику, дяде Семену, и ему.
Но Семен всё понял
- Сватают тебя, Степа! Смотри не прогадай! С рожи воды не пить, а девка, вроде, незаносчивая.
Так и повелось. Его ещё, раз-два, с Семеном приглашали. Семен один раз сослался на то, что домой поедет, и в следующие разы его и не приглашали более.
В театры Степана водит стали. В 1964 году в театре им. Е.Б. Вахтангова «Принцессу Турандот» восстановили. У директора «случайно» билеты оказались. Но особенно Степану театр Образцова нравился. Втягивали Степана в культурную жизнь столицы. Почти восемь лет он в столице проработал, и директор его из лимитчиков перевел. Оформил прописку постоянную и в очередь на жилье поставил, дав ему предварительно орден Трудового Красного Знамени и назначив заместителем начальника инструментального цеха. Степан уже пятый курс института станкостроения заканчивал.
Однако, Степа по отношению к Анюте, дочери директора, особых пристрастий не проявлял. Да и не знал он, как это делать надо. Барышни к нему особого интереса не испытывали, вот и ходил он, если можно так выразиться, девственником. А осторожные намеки Анюты просто не понимал.
V
И вот сидит Ядвига на диванчике, музыку слушает. Пригласят, попрыгает вместе со всеми и опять на диванчик пристраивается. А рядом Степан. Слушает, как его аппаратура звучит.
Ядвига девушка разбитная, из Западной Белоруссии в Москву приехала. На знаменитой кондитерской фабрике работала. Очень замуж хотелось за москвича. Но москвичи попадались какие-то неустроенные. Сами жили в коммуналках и тоже мечтали о возможности «замуж выйти» за москвичку обеспеченную.
Плюнула Ядвига на поиски жениха знатного. Подруги об этом общежитие рассказали. Вот и пристрастилась она сюда на танцы ходить.
Сидит с ней рядом этот недомерок и внимания на неё никакого не обращает. Вьются около Ядвиги кавалеры пригожие, рослые, красивые. Но нет настроения сегодня.
А к этому недомерку подходят иногда эти парни пригожие и с уважением
- Петрович! Что-то низы барахлят.
Недомерок уйдет на несколько минут, вернется, а ему
-Ну, ты голова! – Комплименты сыплются от парней пригожих.
Заинтересовал её недомерок. Недомерок, а друзья, с уважением, Петровичем кличут.
Сама она дева статная. Метр восемьдесят с небольшим, но без жиров излишних и худобы неестественной. Очень красивая барышня. Об этом «с небольшим» она даже говорить стеснялась. Но захотелось Ядвиге внимание этого недомерка на себя обратить.
Девушка она была простая, да и блондинка, естественная, между прочим, при том. Взяла и брякнула.
- Ну, понимаю я, почему высокие мужчины маленьких женщин любят. А маленькие мужчины любят высоких барышень?
Степан от такого «кадрилово» почти захмелел.
- А почему высокие мужчины любят маленьких барышень?
- А говорят, что их в постели легко потерять, - ещё большую глупость проворковала Ядвига.
Но главное начать. Так подсказывал опыт Ядвиге.
И тут что-то проскочило в мозгу у Степана, и он глупость, казалось бы, начал пороть.
- А вот ты не понимаешь одной важной детали. Что значит потерять в постели? - Полилась речь Степана, непонятная ему самому. Наверно, чрезмерно накопленный тестостерон заставил его мозг ворочаться в непривычной орбите. - Представь себе другую ситуацию. Вот сейчас тебе никто не интересен. Не нашла ты себе сегодня того, кого хотела.
- Ну?
- Подожди. Приходишь ты разочарованная в свою комнату. Скучающе посидела у зеркала. Причесалась. Взгрустнула. Легла в постель и…. неожиданно нашла там маленького мужчину!
Ядвиге показался такой план интересным.
- А что? Попробуем! Только ко мне далеко ехать.
Степан как в омут.
- Ты меня сможешь найти в моей постели.
VI
Ядвига девушка была обстоятельная. Как не торопил ее Степан, а бурной атаки не получалось. А как он её торопил, и сам не понимал. То слева подойдет, то справа. Но даже, когда она села на стул перед столом, на котором помещалось скромное зеркало, чтобы привести себя в порядок (барышни знают, как они это делают: тушь, макияж убрать и прочее) её макушка упиралась ему в нос. И чтобы в эту макушку ее поцеловать, приходилось Степану слегка на цыпочках приподниматься.
- Не торопись, Штефан, - так решила называть его Ядвига, вытаскивая их сумочки цветастый халатик и зубную щетку, - дай мне полотенце и проводи в душ.
Когда же гигиенические процедуры были проделаны, Ядвига по-хозяйски разобрала постель, разделась, легла и легким похлопыванием по простыне показала Степану место, где она собиралась его искать.
Степан юркнул под одеяло и замер, не зная, что ему делать.
- Да ты совсем мальчик, любимый, - растягивая слова заволакивающим голосом, в котором, то ли от волнения, то ли по другой причине прорезался легкий польский акцент. – Не волнуйся и не торопись. Всё будет хорошо.
И начала мягко гладит ему живот, легкими движениями рук слизывая с него трусы. А когда Ядвига нежно накрыла ему рот своими мягкими губами, мурашки у Степана пролетели по маршруту «макушка-копчик», слегка задержавшись, добежали до пяток, и мощная пульсирующая детородная струя обожгла живот.
Степан замер. Он не знал, что делать дальше.
- Какой ты славный Штефан. Ты так любишь свою Ядвигу? Успокойся, мальчик, - продолжала ворковать Ядвига, размазывая всё добро, выскочившее из Степана по его и своему животу. А далее, как бы в подтверждение своих добрых к нему чувств, положила свой указательный палец себе на язык.
- Вкусно!
Степана это ошарашило. Но ненадолго. Молодость брала верх, и уже новый заряд боевой готовности толкал на свершение подвига.
Ядвига достала красивый пакет с эротической картинкой и, разорвав его, оснастила орудие Степана контрацептивным средством.
Степан, конечно же, занимался самообразованием в этом вопросе. Моделировал процесс оснащения своего орудия таким приспособлением. Аптечные товары данного назначения продавались по две копейки за штуку и по четыре за комплект. Упрятаны они были в какие-то грязно-красные пакетики. Аптекарши всегда, то ли смущаясь, то ли по инструкции, исходящей от вышестоящих властей, это изделие № 2 Баковской фабрики перед тем как подать покупателю, заворачивали пакеты в бумагу, предназначенную для упаковки бандеролей на почте. Сами изделия были с избытком пересыпаны тальком. А это произведение издавало нежный аромат маслянистой жидкости, которая позволяла мягко поместить его на предназначенное для него место.
Ядвига повернула Степана к себе и, помогая ему, позволила овладеть собой.
- Не торопись, любимый….
Но эти слова были не услышаны, Степан задергался и опомнился только от своего истощенного крика, когда горячая сладость взрывом разорвала его спинной мозг. Ядвига ещё некоторое время не отпускала его до тех пор, пока он полностью не расслабился.
- А теперь поцелуй меня, Штефан.
Степан вонзился в неё губами. Ядвига медленно перевела его голову к себе на грудь. Смущаясь, Степан несколько раз лизнул её соски и, не зная, что делать дальше откинулся на спину.
В глазах Ядвиги он прочел некоторое неудовольствие и ожидание.
- Успокойся, милый. Всё хорошо.
И под её ласковые поглаживания он слегка вздремнул.
- Вот я и стал мужчиной, - промелькнула в полудреме мысль, но какое-то внутреннее неустройство не позволяло эту формулу считать окончательной.
Молодое тело не требовало длительного отдыха. И желание появилось вновь.
- Ты проснулся, мой мальчик? И опять хочешь свою Ядвигу?
Слова эти были неестественными, игрушечными, словами из индийского кино, но ему казались они искренними и критиковать… блондинку… за эти слова, было выше его сил.
- Самых злых своих мальчиков ты уже израсходовал. И у меня дни сейчас не такие опасные, - ворковала Ядвига, подминая под себя Степана. – Обойдемся в этот раз без…
И теперь уже Ядвига овладела Степаном.
Степану было легко и уютно под ее телом. А Ядвига двигаясь медленно, казалось расчетливо, одновременно массировала себе грудь.
- Тебе хорошо, милый?
Из радиоприемника, настроенного на радиостанцию «Маяк», раздалась мелодия первой строки известной песни «Подмосковные вечера», которой радиостанция отсчитывала получасовые интервалы.
Ядвига взяли руки Степана и положила их себе на упругие груди, призывая своими движениями ласково гладить их. Его организм в два приема освободившись от излишней плоти чувствовал себя прекрасно и не торопился расставаться с ещё оставшейся в нем энергией.
Из приемника мягко звучала музыка, а плавные неторопливые движения Ядвиги напоминали медленный танец. Ядвига задвигалась энергичнее, попытки Степана начать движение с нею в такт она легким касанием руки приостановила. И вот, казалось, что в ней тоже что-то взорвалось, и замерла Ядвига, откинув голову.
- Штефан! Какой ты милый мальчик. – Как бы опомнившись через некоторое время, произнесла Ядвига и снова начала плавные движения, смахнув со лба капельки пота.
В ответ на это из радиоприемника опять прозвучала мелодия первой строчки знаменитой песни. И опять плавные движения ускорились, теперь Ядвига позволила Степану танцевать с нею в такт и через некоторое время застонала. Но чтобы уменьшить амплитуду звуковых колебаний, вызванных её стоном, прижала ладонь ко рту. Стон превратился в мычание. Снова пауза. И теперь, находясь в том же положении, Ядвига протерла полотенцем потное лицо.
- Иди сюда, милый, - и не выпуская Степана из своих объятий и из себя, перевернулась на спину и обхватила Степана, оказавшегося сверху, ногами. Расслабившись, мягко приказала. – Теперь твоя очередь, любимый. Только не торопись.
Организм уже позволял Степану не торопиться, и теперь под музыку он начал свой медленный танец, одновременно под руководством рук Ядвиги двигая бедрами то влево, то вправо. Ядвига вступила с ним в танец. Медленный вальс плавно переходил сначала в фокстрот, а затем в рок энд ролл. И когда Степан уже готов был сгореть, Ядвига снова застонала и крепко зажала Степана ногами, лишив его возможности двигаться.
Снова «Подмосковные вечера».
Теперь уже не дожидаясь приказа Ядвиги, Степан начал, как учили, свои движения плавно, не торопясь. Ядвига снова вступила с ним в танец. Лужа пота хлюпала между их животами. Теперь Ядвига уже не руководила действиями Степана. От соприкосновения животов раздавались мощные шлепки. Оба тряслись как сумасшедшие, пока звериный рев в один голос не вырвался из их глоток.
Отдышавшись, минут через пятнадцать, Ядвига потащила Степана в душевую.
- Вот теперь, Штефан ты стал настоящим мужчиной.
И теперь Степан окончательно в это поверил.
- Любовью, милый, надо заниматься трезвыми. А сейчас неплохо было чего-нибудь съесть и выпить. – Она открыла холодильник. – А ты, Штефан, шалун и завлекала. Кому это ты приготовил?
Из холодильника ею были извлечены бутылка популярного в то время вина «Российского» за один рубль восемьдесят семь копеек, плитка шоколада и нарезанный сыр.
- Давай поженимся!
- Конечно, милый. Но не сегодня. В среду ты меня пригласишь в ресторан, и там мы всё обсудим.
Выпив по полстакана вина, слегка зажевав его сыром и шоколадом, рухнули как подкошенные и сразу уснули.
VII
Дядя Семен, живший в соседней комнате, почти оправившись от ран, нанесенных ему в битве с «Московской особой» в пятницу, мирно спал.
Неожиданный крик за стеной его слегка насторожил. Но всё быстро затихло.
- Спьяну показалось, - решил дядя Семен и опять прилип к подушке.
Через пятнадцать минут за стеной послышалась возня. Какая-то такая возня, которая была не свойственна его соседу. А минут через пятнадцать женский стон.
- Чтобы там такое могло быть?
Но решил не вмешиваться. И снова заснул. Спал крепко, пока его не разбудил рев двух голосов за стеной. Вскочив спросонья, и медленно приходящим сознанием дошел до сути происходящих событий за стеной.
- Вот засранец, – с легким чувством зависти к Степану и небольшой грустью по своей так неожиданно прошедшей молодости, подумал дядя Семен, - расчехлился, наконец.
Дядя Семен вспомнил свои немногие любовные утехи, когда в фронтовой чехарде удавалось иногда получить свою малую толику женской ласки, которая отдавалась ему, да и им принималась под девизом «Война всё спишет». И когда на заводе, в коротких перерывах между строгими часами производства военных продуктов для победоносных действий Красной Армии, на сон, на общих нарах прямо в цехе, где вповалку спали мужчины и женщины, символически отгородившись простынями, люди догоняли убежавшую от них на войну любовь.
За стеной утихли. Было четыре часа утра. Дядя Семен покряхтел. Игнорируя выработанное им самим правило: «После пятницы ни грамма хмельного», вылил недобитые им в борьбе пятьдесят грамм водки, выпил и снова лег спать.
В семь утра за стеной опять началась возня.
- Эх! МОлодежь, мать их…
Оделся, сходил в магазин, купил пельменей, сметаны, сварил и с кастрюлей в руках, предварительно убедившись, что там тихо, постучал в дверь к Степану.
- Эй! МОлодежь! Изголодались, наверно? Отворяйте дверь, кормить вас буду.
- Кто это там? – Вопрос прозвучал женским голосом и явно не в адрес дяди Семена.
- Сейчас открою, - отозвался Степан, - минуту.
Степан был в футболке, в джинсах, за которые чуть ли не месячную зарплату отдал, а на кровати, уже покрытой покрывалом сидела барышня в цветастом халатике, грациозно поджав ноги, и, ничуть не смущаясь, приветливо разглядывала дядю Семена.
- Где ж ты такую красоту добыл? – Вслух спросил дядя Семен, а про себя подумал, - попадись мне такая лет пятнадцать назад, я бы с ней неделю кувыркался.
- А ему не с красотой быть не по чину. Такому только красоту и подавай, - ответствовала за Степана Ядвига.
Дядя Семен даже слегка смутился.
- Кончай базары разводить. Хозяйка, накрывай на стол. Степан! А выпить у тебя что-нибудь есть?
- Дядя Семен ты даже по субботам не пьешь, а сегодня воскресенье.
- А я не себе прошу. Да и тебе нельзя, ты в восемь вечера дежурным по заводу заступаешь. А вот барышне не помешает.
Страна почти везде уже перешла на пятидневную рабочую неделю. В выходные и в ночные смены работали только ремонтные службы. Но завод, понятное дело, без присмотра оставлять нельзя. Потому начальники цехов и их заместители два раза в месяц в нерабочее время дежурили по заводу. А начальники участков и мастера – по цехам.
Степан об этом почти забыл, потому неуверенно буркнул
- Да помню, помню….
- Помнит он! Ни хрена ты не помнишь.
Позавтракали.
- Ну, девонька, прощайтесь, а этому бойцу отоспаться надо.
- До среды, Штефан. Помнишь?
VIII
В среду у Степана была намечена встреча с Анютой, и он мучительно выдумывал причину, по которой мог бы на неё не ходить. Но удача сама сопутствует счастливым. Анюта во вторник позвонила Степану и объявила, что встречу нужно перенести на четверг. И билеты у неё есть в театр на Таганке. А в среду у них в институте какое-то важное мероприятие, и она будет занята.
Привела Ядвига Степана в ресторан. Ни в «Славянский Базар», ни в «Арагви», ни в чопорный «Берлин», а обычный, под каким-то порядковым номером, да ещё и с приставкой через тире, как на угольной шахте, «бис». Мест свободных, вроде, не было, но предложенные три рубля швейцару показали, что для обладателей трешек места ещё есть.
Ресторан ухоженный. Небольшой оркестр уже работал «на Парнас», то есть выполнял заказы публики за наличные. Чувствовалось, что веселье, если ещё не в самом разгаре, то уже началось. Услужливый метрдотель подвел их к двуместному столику, сняв с него табличку «Заказано».
На Ядвигу, естественно, сразу обратили внимание, и, буквально, через пять минут подскочил ухажер, желающий девушку потанцевать, испросив на это разрешение у Степана.
Степан поглядел на Ядвигу, и та глазами показала, что не желает этого.
- Штефан, я пришла в ресторан с тобой и ни с кем танцевать не собираюсь.
Но ухажер не успокоился и через пятнадцать минут опять подошел и опять получил отказ от Степана.
В третий раз он подошел и, обращаясь уже к Ядвиге
- Ну что ты нашла в этом сморчке? Я тебе такую ночь подарю….
Договорить он не успел. Горячая польская кровь выступила на щеках. Ядвига взяла вилку в руки и, повернувшись лицом к танцору, зло прошипела
- Слушай ты, сволочь! – Польский акцент в минуты волнений давал о себе знать. Зразумей!. Если ты ещё раз подойдешь и хотя бы одно вонючее слово произнесешь в адрес моего друга…. Нет, если ты просто подойдешь к нашему столу ещё раз, я этой самой вилкой тебе все яйца распотрошу.
- Бешеная какая-то. Вот кур…, но, поглядев на вилку в боевой готовности, прикусил язык.
Присев за свой столик, несостоявшийся ухажер что-то неприличное громко произнес в адрес Ядвиги. Та медленно поднялась, подошла к его столику и наотмашь хлестко ударила его. А рука-то у неё ого-го, а ухажер уже был в приличном подпитии. Не сдержал равновесия и со стулом грохнулся на пол. Ядвига взяла со стола его вилку и бросила ее на него.
- Это тебе на память от Польской Народной республики, дупа вонючая, - и повернувшись к подбежавшему метрдотелю, добавила, - за наш несостоявшийся ужин рассчитается этот говнюк.
Метрдотель понимающе кивнул, повернулся к столику ухажера и, разведя руками, поведал
- Я все видел и слышал. Не хотите скандала, расплатитесь и уходите. Не повезло вам, господа хорошие, на иностранку напоролись, польку. Мне международных скандалов не надо. Давайте разойдемся по мирному, ни мне, ни вам неприятности не нужны.
Ужин был испорчен.
Уже в общежитие, немного выпив и перекусив, Ядвига успокаивала Степана.
- Я тебя специально в ресторан привела. Вот ты предлагаешь нам пожениться. А представь себе, что всю жизнь на нас буквально все будут смотреть как на ненормальных. А отморозки, подобные сегодняшнему, ещё и гадости будут творить. И поверь, не только словами. Штефан, я клянусь тебе. Мне кажется, что я тебя полюбила. У меня были мужчины. Было много мужчин, но так хорошо мне ещё ни с кем не было.
Степана от такой откровенности слегка передернуло, но он тут же об этом постарался забыть.
- Мы не сможем жить в стороне от людей, - и грустно улыбаясь, добавила, - нам будут предлагать даже заявку подать в книгу рекордов Гиннеса: «Вот, мол, есть такой мужчина, Штефан, жена которого выше его на двадцать пять сантиметров». А вонючие журналисты допытываться будут: «Как у нас всё происходит в постели?»
Легли спать. Долго ворочались, но, в конце концов, Морфей победил.
Проснувшись в пять утра от прикосновений Ядвиги, Степан медленными плавными движениями (урок не прошел даром) «разогрел» Ядвигу, и через пятнадцать минут раздался двухголосый рев, который, конечно же, разбудил дядю Семена.
Приняв душ, нежно поцеловав Степана и со словами
- В субботу я приеду, милый, - не дождавшись ответа, побежала на свою кондитерскую фабрику.
IX
Встречи продолжались. Степан рассказал Ядвиге об Анюте. И та ненавязчиво готовила Степана к близости с Анютой. Чтобы их первая связь, если Анюта девственница, не стала для неё неприятным воспоминанием.
Месячные не пришли. Ядвига подождала ещё неделю и пошла к врачу. Барбара Стефановна, тоже полька, всю войну провела в военно-полевом госпитале. Насмотрелась всякого. Выходила девчонку с ранением в живот. Девочка была беременна на четвертом месяце, и пуля застряла в эмбрионе.
Девчонки на фронте, забеременев, не торопились в тыл, в голодуху. И до тех пор, пока живот не выползал из своих обычных размеров, держались.
После войны уволилась из армии, переквалифицировалась в гинеколога.
- Опять аборт? Нельзя тебе больше, милая. Выбросишь, детей больше не будет. Опять сволочь попался?
- Нет. Хороший парень. Но не пара я ему. Да он и не знает.
- Что будешь делать?
- Рожать к матери поеду. Нас три сестры: от немца, русского и я от пОляка. Мать поймет. Да и отец мой отыскался. Всех нас в Польшу зовет.
- С Богом, девочка!
- Штефан! Уезжаю я. В Польшу.
Не вдаваясь в подробности, рассказала о сестрах и нашедшем их отце.
- Подари мне колечко на память.
Степан, высылая матери ежемесячно по пятьдесят рублей, собирал деньги на машину. Очередь должна была подойти через три года, и он уже накопил около четырех тысяч рублей. Снял пятьсот рублей, и они с Ядвигой пошли в ювелирный магазин.
Ядвига указала ему на самое дешевенькое, за тридцать семь рублей, 375-ой пробы. Степана это не устроило. Он долго о чем-то шептался с продавцом.
- Ну, хорошо, хорошо, молодой человек. Исключительно ради Вашей прекрасной дамы. Есть у меня одно прелестное колечко, но хватит ли у Вас денег?
Втроем они прошли в какой-то закуток, и ювелир достал шкатулку, обитую бархатом.
- Исключительно только для вас, молодые люди.
Ядвига открыла шкатулку и потому, как блеснули глаза, ювелир понял, что может поторговаться. Ядвига примерила кольцо, оно оказалось впору. И теперь, уже, казалось, безразлично разглядывая его, спросила
- Сколько же пан желает за этот ширпотреб?
- Помилуйте, пани. Какой ширпотреб? Где Вы видели такой ширпотреб? Это работа самого Моисея Соломоновича.
- Я не знаю никакого Моисея Соломоновича, но за эту безделицу я позволю своему жениху заплатить не более сто пятидесяти рублей.
- Вам очень повезло, пан, - обращаясь к Степану, защебетал ювелир. – У Вас хороший вкус. В невесты Вы выбрали не только очень красивую пани, но и большую умницу. Она будет хорошей хозяйкой.
- Но, - теперь уже обращаясь к Ядвиге, - пани, это кольцо я выкупил за четыреста пятьдесят рублей. А мои комиссионные? Только из уважения к Вам, пани, могу уступить за четыреста семьдесят.
Степан никогда ещё не присутствовал при таких сценах, и протекающий у него на глазах торг вызвал неподдельный интерес.
- Ты посмотри, Штефан, на этого пана. Он меня за дурочку держит.
Ювелир отчаянно замахал руками.
- От сердца отрываю. Хорошо, пани, пусть будет по-Вашему. Отдаю за четыреста пятьдесят.
- Нет, Штефан, мы отсюда уходим. Пан не понимает.
И Ядвига, положив кольцо в шкатулку, уже готова была передать его ювелиру.
- Пани, Вы отлично разбираетесь в коммерции. Конечно, Вы знаете, что деньги Моисею Соломоновичу я ещё не отдал. Я их должен буду отдать после продажи кольца. Уступаю его Вам за четыреста. Это грабеж, но, думаю, что Моисей Соломонович поймет меня, когда я расскажу ему, на пальце какой красивой пани будет сверкать его чудное изделие. Но Вашу красоту бедному еврею словами не передать.
- Ой, хитрит пан. Пан ведь и есть тот самый Моисей Соломонович. И он сам видит эту красоту. Я согласна, пан, чтобы мой жених заплатил пану двести рублей.
Ювелир рассмеялся.
- Вот это порода. Я ещё раз поздравляю пана с таким чудесным выбором невесты. Но, простите, пани, меньше чем за двести пятьдесят рублей я его не отдам. И только из очень большого уважения к Вам.
- Вот теперь я верю пану. Пан назвал правильную цену.
Вышли из магазина.
- Штефан! У тебя сейчас есть два часа свободного времени? Я уезжаю сегодня. Поезд через два часа. Вещи уже на вокзале.
- Как? Уже?
- Штефан, милый, так будет легче. А часок мы с тобой проведем в ресторане гостиницы «Советская». Я там уже заказала наш прощальный ужин.
Они находились вблизи станции метро Маяковского. Легко остановили какую-то черную «Волгу» и через пятнадцать минут были уже за столом.
Понятно, что на душе у Степана было скверно. Ядвига иногда подносила к глазам платочек.
На вокзале она очень нежно его поцеловала, и поезд понес ее в неизвестном для Степана направлении….
X
- Семен! Ты чего старый хрен молчал? Почему не сообщил, что этот щенок связался с какой-то сучкой? – орал директор на своего давнишнего друга.
- Видел бы ты, Михалыч, эту, как ты говоришь, сучку, у тебя бы глаза от зависти к щенку на лоб вылезли. Мне такая красота попадись, я бы и на тебя и на завод хрен бы положил, - дядя Семен налил из графина воды, отпил, - по крайней мере, месяца на два.
- Что? Так серьезно?
- Эх, Михалыч, серьёзней не бывает.
- Да я эту ****юшку на 101-ый километр выселю.
- Опоздал ты, Михалыч?
- Как? Они расписались?
- Да остынь ты….
По селектору голос секретаря
- Павел Михайлович! Вас из министерства Битюков спрашивает.
- Нет меня. Я в цехе.
- Но я…
- Скажи, что ушел в механический. А если он насчет делегации, то доложи, что на 15 часов все исполнители проекта Б-14 будут в конференц-зале. Если нужно, я ему перезвоню через час.
Горяч был Михалыч и лет десять назад заехал в ухо этому Битюкову, в то время старшему специалисту главного управления министерства, прямо в литейном цехе.
Формально Битюков был прав. Печь не была полностью готова к эксплуатации. Требовалось ещё недели две. Но сроки поджимали, и для срочного заказа нужен был металл. Михалыч предложил рокировку. На подходе была вторая печь. Через месяц она могла быть запущена с соблюдением всех регламентов. И вот после её запуска Михалыч планировал остановить первую печь для доработки.
- Я буду писать докладную министру, - выкрикнул Битюков.
- Да катись ты, - и вот тут Михалыч заехал ему в ухо.
Скандал был. Хотели из партии исключить. Но заменить было не кем. Записали строгий выговор в учетную коммунистическую карточку. А через полгода в срочном порядке задним числом сняли. Повезло Михалычу. Сработал без аварий. Государственный объект, под который завод Михалыча поставлял оборудование, был сдан во время. Лично Никита Сергеевич поздравил Михалыча прилюдно со своим решением наградить его орденом Ленина. А Битюкова тогда отправили с повышением в Сибирь, директором завода. Бывший директор там неожиданно скончался. Через пять лет Битюков вернулся на должность начальника главного управления и теперь был начальником у Михалыча. Друзьями они не стали, но мстить Битюков не пытался. Может, побаивался, а может, смирился.
- Так расписались они или нет?
- Остынь ты, говорю тебе. Уехала Ядвига. И уехала дальше, чем твой 101-ый километр находится.
- Что так?
- Так она решила. Да и какая из них семья. Она на две головы его выше. И чего она в нем нашла? -Хихикнул Семен, - но чую, влюблена в него как кошка.
Михалыч облегченно вздохнул.
- Сегодня пятница. У тебя день сражений, как я помню. Давай по стопарику махнем и вали домой.
Выпили. Помолчали.
- Ну, а он как? К Анюте почти не ходит.
- Да успокойся ты, чудило. Тебе, можно сказать повезло. Ты же Степку с зеленых соплей знаешь. А у него до этой польки ни одной бабы не было. А эта курва, судя по всему, опытная. Научила Степку чему-то. Так что не придется тебе, товарищ директор, Степке инструкции писать, как твою Нюрку из девок в бабы переводить.
Через три месяца сыграли комсомольскую свадьбу. И в подарок молодой семье от завкома была выделена однокомнатная квартира.
XI
Шли годы. По итогам очередной пятилетки Михалычу и дяде Семену по Золотой звезде Героев труда привинтили. Степану, теперь уже главному инженеру, орден Ленина пожаловали. В 1983 году Михалыч ушел на пенсию. Директором стал Степан Петрович. Через пять лет тоже Героя получил. Михаил Сергеевич пожаловал.
Время новое началось. Начальники всех рангов резко повысили себе заработки.
Старшая дочь Михалыча с мужем развелась, вышла замуж за дипломата и жила теперь в Швеции. Кстати, замужество обеим сестрам пошло на пользу. Они преобразились, и, глядя на них нынче, вряд ли кто-нибудь угадал в них тех давнишних гадких утят.
Степан с тестем взяли участок вблизи Истринского водохранилища и построили себе два дома. Мать Степана жила с сыном и, мучаясь бездельем, пыталась помогать домработнице. Та, боясь оказаться без работы, деликатно отстраняла её от хозяйских забот, и старуха завела кур.
Время началось смутное. Капиталистические революционеры пытались растащить завод, но Михалыч, знакомый с Ельциным ещё по Московскому горкому КПСС, завод отстоял. Степана пару раз пытались подстрелить, но нужные ребята разобрались, и стрелки исчезли.
Как-то в конце 90-ых годов раздался телефонный звонок.
- Пан Штефан, - удивленно позвала Анюта, - Вам, дорогой пан, звонят из Польши. Дама какая-то. Кто бы это? В Польше, проказник, шашни завел? Хоть из дома не выпускай. А тихоней столько лет прикидываешься.
Анюта улыбаясь, передала трубку Степану.
У Степана забилось сердце. Столько лет! А ведь ничего не забыл.
- Пан Штефан? Это Ядвига, хозяйка гостиницы, в которой Вы останавливались два месяца назад.
- Вот чертовка! Узнала ведь, что два месяца назад я действительно был в Польше, - подумал Степан и вслух, - конечно, пани Ядвига, я Вас помню. Будет очень приятно оказаться Вам полезным.
Через неделю он встречал её на том же Белорусском вокзале, на котором расстались более тридцати лет назад.
Он её узнал сразу. Высокая, статная, с хорошо сохранившейся фигурой. На пальце - кольцо, подаренное им. Рядом девочка, лет двенадцати. И что-то удивительно родное увидел Степан в её лице. Словно со старой фотографии сошла его матушка.
- Моя внучка, Марыся.
Степан с немым вопросом поглядел в глаза Ядвиги, и та движением век подтвердила его предположение.
- Как ты могла…?
- Пан Штефан, у нас в Варшаве проходил конкурс детского творчества. Марыся учится в хореографическом училище, и представители Большого Театра пригласили её продолжить учебу в их училище.
Степан понял, что тема закрыта.
- Ты по-русски понимаешь?
- Да, так, немного зразумею. Мама разучивАла меня по-русски.
Марысю устроили в интернат при училище. А по выходным, по настоянию Анюты, Степан забирал её в их дом.
- Мне кажется, Степа, Марыся похожа на тебя с мамой.
- Так и ты на меня похожа. Две руки две ноги….
- Смолоду ты был серьезнее. А сейчас всё больше шуточками отделываешься. Не обращай внимания. Это я так. Приревновала по-бабьи почему-то. Наверно, люблю….
А Семен? Живет у себя под Тулой. Ездят к нему частенько, в основном, по пятницам Степан с тестем. Вроде, на рыбалку. Но в основном, в качестве боевой поддержки в его неустанной борьбе с «Московской особой».