Дубровский

История, о которой я хочу рассказать, произошла более тридцати лет тому назад в столице Таджикистана  Душанбе.
Главный герой моего рассказа Джонибек Акобиров работал в то время корректором в душанбинском книжном издательстве «Ирфон», что в переводе с таджикского означает «Факел знаний».
Всего нас было шесть корректоров: наш начальник Исмаил Хамраев, по кличке «шеф», Джонибек, я, русский корректор, и три женщины- корректорши, все замужем и все с детьми.
Работали мы в большой светлой комнате и были друг у друга – как на ладони.
Каждый имел свою изюминку в характере, но самой яркой фигурой среди нас был, конечно, Джонибек.
Стройный и гибкий, как молодой джайран, он в свои двадцать пять лет был красив мужской неброской внутренней красотой.
Все его движения: поворот головы, походка, взмахи рук при ходьбе – все выдавало в нем человека сильного и целеустремленного.
Ходил он по земле уверенно, высоко подняв голову и широко расправив плечи.
Женщины сердцем чувствовали его силу и поэтому от девушек у Джонибека не было отбоя.
Они то и дело звонили ему на работу, и он подолгу занимал разговорами служебный телефон корректорского отдела, чем вызывал недовольство нашего начальника, который чрезвычайно не любил, когда его подчиненные в рабочее время отвлекались на посторонние дела.
По этому поводу у них часто возникали словесные стычки, из которых молодой и решительный Джонибек, как правило, выходил победителем, оставаясь на поле брани, а шеф, не отличавшийся особой храбростью, трусливо убегал в дальний конец издательского коридора и там, стоя у пыльного окна, курил одну сигарету за другой, зализывая тем самым моральные раны, нанесенные ему Джонибеком.
Но суть проблемы была, конечно, не в телефоне.
Хамраеву давно перевалило за сорок, от сидячей работы у него вырос животик, похожий на спелую острую дыньку «торпеду», а на макушке розово светилась маленькая симпатичная плешь.
Он медленно, но неизбежно старел и очень тяжело переживал этот процесс.
Особенно плохо Исмаил переносил невнимание женщин к своей персоне. А это случалось с каждым годом все чаще и чаще.
Отчаянный ловелас в молодости, неоднократный победитель женских сердец, он чувствовал, что постепенно теряет былую спортивную форму, и поэтому до дрожи в пальцах, до тяжелого стука сердца в груди завидовал Джонибеку.
Завидовал его молодости, завидовал успеху у девушек. Жалел, что девушки звонят Джонибеку, а не ему. Каждый такой звонок был для него невероятной мукой.
Он страдал, терял сон и аппетит, много курил, но зависть все равно проедала его мозг, как мышь проедает плинтус.
Шеф чувствовал, что долго так продолжаться не может.
Мелкая его душонка не смогла справиться с завистью и тогда Хамраев, чтобы избавиться от источника своих мучений решил при первой возможности уволить Джонибека с работы.
Как паук он сидел и ждал, когда Джонибек сам запутается в сетях.
И он дождался своего часа.
Кроме девушек у Джонибека была еще одна страсть – творчество.
Он переводил с русского языка на таджикский прозу советских писателей. Таких как Чингиз Айтматов, Фазиль Искандер, Федор Абрамов.
Особенно он любил рассказы Василия Шукшина.
Шукшин был его кумиром.
Джонибек буквально бредил Шукшиным, безмерно восхищался им, по- настоящему боготворил его.
Акобиров перевел на родной язык все, что написал Шукшин и эти переводы, как показало время, стали лучшими переводами Шукшина в республиках Средней Азии во времена Советского Союза.
У Джонибека был заключен договор с другим Душанбинским издательством на перевод рассказов Василия Шукшина.
По договору Акобиров должен был закончить перевод в апреле, но он не успевал к сроку, потому что шеф знал о договоре и, ненавидя Джонибека, не давал ему возможности сидеть над переводом.
Он постоянно загружал Акобирова работой, подсовывая ему одну корректуру за другой. В то время, как три женщины – корректорши неделями сидели без работы, ходили по магазинам или вязали мужьям теплые носки, а Акобиров же в это время в поте лица вычитывал никому ненужные статистические сборники по сельскому хозяйству или телефонные справочники объемом с небольшой сундук.
В конце марта Джонибек – все-таки справился с этой ерундой и у него выдалось несколько свободных денечков, чтобы заняться переводом.
Он так спешил, что даже просил нас не подзывать его к телефону, когда звонили девушки и умоляли позвать Джонибека хотя бы на минуточку.
Мы говорили несчастным девушкам, что Джонибек вышел, а когда вернется мы не знаем, он нам дескать, ничего не сказал.
Джонибек в это время сидел рядом с телефоном и работал над переводом.
Шеф видел, что Джонибек занимается посторонним делом, но молчал, потому что чувствовал: при такой спешке Акобиров обязательно сделает какую-нибудь промашку и тогда на его шефской улице, обязательно наступит большой радостный праздник.
Так оно и случилось!
В начале апреля в один прекрасный весенний день, посыльный принес из типографии корректуру двух романов Пушкина – «Дубровский» и «Капитанская дочка».
Хамраев расписался в разносной книге и немедленно всучил корректуру Джонибеку.
Акобиров со вздохом сожаления спрятал томик Шукшина в стол и приступил к выполнению своих прямых служебных обязанностей, то есть к чтению корректуры.
Тут надо пояснить одну деталь!
У нас корректорском отделе имелся специальный журнал учета корректур.
Журнал представлял собой толстую амбарную книгу, за который шеф в конце каждого года ходил к нашему завхозу Ольге Степановне Астаховой.
Сев за свой руководящий стол, Хамраев брал в руки линейку и карандаш и, высунув от старания кончик языка, целый рабочий день расчерчивал журнал на графы.
Каждая страница журнала делилась на три части: «Фамилия автора», «Название произведения» и «Подпись редактора».
Вычитав корректуру, мы записывали все эти сведения в журнал и несли его на подпись редактору. Редактор ставил в журнале закорючку, забирал корректуру, а мы считались свободными до поступления следующей корректуры.
Так Джонибек и делал всегда.
Но в это раз творческая его голова, замороченная девушками и спешкой дала неожиданную осечку. Вычитав корректуру, он в графу «Фамилия автора» написал Дубровский, а в графу «Название произведения» - «Капитанская дочка».
Получалось, что «Капитанскую дочку» написал Дубровский, а не Пушкин.
Не заметив промаха, Джонибек понес корректуру редактору.
Редактор отдела классической прозы Алишер Каримов был человек пожилой, опытный и добрый. Он заметил ошибку Джонибека и сразу понял, что это всего лишь обычная невнимательность. Он знал, что Акобиров грамотный человек и понимает разницу между Пушкиным и Дубровским.
Но в официальном журнале нельзя было допускать подобных ошибок.
Поэтому Каримов решил поговорить с Хамраевым и на этом, как он думал, инцидент будет исчерпан.
Добрый редактор Каримов  ничего ни знал ни о девушках, ни о договоре с другим издательством и, тем более, он даже не догадывался о ненависти начальника к своему подчиненному.
На другой день встретив шефа в коридоре, Каримов с некоторой долей сарказма в голосе выразил ему пожелание: дескать, уважаемый товарищ начальник, не пора ли вам в вашем отделе открыть курсы по ликвидации безграмотности, а то некоторые ваши сотрудники не понимают кто такой Пушкин, а кто Дубровский.
Шеф с утра еще не заглядывал в журнал, поэтому он слушал редактора и не понимал, о чем тот говорит: только удивленно хлопал глазами и нервно почесывал подбородок.
Тогда Каримов рассказал об ошибке Джонибека и попросил опытного и мудрого начальника Хамраева провести с Акобировым маленькую воспитательную беседу, что бы подобное недоразумении больше не повторялись.
Сказавши эти слова, редактор одобряюще хлопнул шефа по плечу и пошел по своим делам.
 А Хамраев некоторое время стоял с открытым ртом, все еще слабо веря в свою удачу.
Когда редактор ушел, шеф закрыл рот и как молоденький помчался в корректорскую. Пробежав через всю комнату к своему столу. Хамраев схватил журнал и убедился что редактор прав.
И тогда его измученное завистью лицо осветилось счастливой детской улыбкой: шеф моментально смекнул, что имеет реальную возможность сегодня же и без особых хлопот избавиться от Джонибека раз и навсегда.
Взяв журнал, он осторожно, будто боясь расплескать горячие щи из тарелки, понес его на вытянутых руках в кабинет директора издательства.
Вернулся Хамраев быстро вид у него был чрезвычайно довольный. Журнал он небрежно держал под мышкой. Заботиться о нем не было нужды: журнал сделал свое дело. Написанное пером не вырубишь топором!
Я представил себе всю сцену разговора Хамраева с директором.
Вот наш начальник на цыпочках входит в кабинет. Кладет журнал на стол, и пока директор листает страницы, шеф говорит не умолкая.
Говорит, что все издательство гудит от возмущения, что такую ошибку простить нельзя, что Акабирова надо уволить. А вдруг приедет комиссия из Министерства печати, тогда позор на всю республику. И он убедил директора.
За час до окончания рабочего дня дверь в корректорскую распахнулась  и на пороге возникла Марина Синюхина, толстая деваха, с сигаретой в зубах и сощуренным от дыма левым глазом.
Эта самая Марина, секретарша нашего директора, еще в те, советские времена, не стесняясь людей, смолила сигареты, носила откровенные декольте, мазала губы такой яркой помадой, что некоторые шоферы на городских перекрестках воспринимали ее лицо как запрещающий сигнал светофора.
Она была хамкой высшей категории. Многие сотрудники издательства боялись ее и старались с ней не связываться.
Ходили слухи, что она – любовница шестидесятилетнего директора, но об этом говорили очень осторожно, никому не хотелось терять насиженное местечко.
Так это было или иначе, но приближенная к власти Марина чувствовала себя в издательстве полной хозяйкой.
Загородив могучими телесами проход, она не спеша обводила корректорскую заплывшими от жира глазками.
Сердца большинства из тех, кто сидел в комнате, тревожно сжались: никому не хотелось идти на «ковер» к директору, властному и грубому человеку.
Только Хамраев смотрел на Марину доброжелательно и спокойно он -  то знал, зачем пожаловала секретарша директора.
Поблуждав по корректорской, ее глаза наконец-то остановились на Джонибеке. Но Джонибек был занят переводом и не смотрел по сторонам.
Такого пренебрежения к своей персоне Марина не могла вынести.
Она сплюнула сигарету на пол, раздавила ее носком туфли и, плавно покачивая бедрами, прошла через всю комнату к столу Джонибека.
- Чем это мы тут занимаемся в рабочее время? - ехидно спросила она и брезгливо, точно жабу, взяв томик Шукшина за переплет двумя пальцами, подняла его над столом. Книга беспомощно повисла в воздухе, печально шелестя страницами.
Услышав громкий голос Марины у себя под ухом Джонибек вздрогнул и поднял голову.
Он увидел перед собой толстую секретаршу директора, от которой несло табаком и веяло еще чем-то непонятно-тревожным. Это была та самая психологическая стена, которая возникает между двумя людьми совершенно различных жизненных позиций. Эту стену невозможно преодолеть сколько бы люди не работали или не жили вместе.
Марина была чужая.
По наглости, с которой вела себя Синюхина, умный Джонибек понял, что он допустил какую-то ошибку и ему больше не работать в издательстве. Ведь Марина была прямым продолжением своего начальника, хамовитого и наглого директора. А когда он понял, что терять ему нечего, глаза его сверкнули такой ненавистью к Марине, к директору, к Хамраеву, ко всем чужим, с кем сталкивала его жизнь, что мне даже стало жалко Марину, которая одна приняла за всех это мощный удар.
Она слегка отшатнулась от Джонибека, в глазах ее мигнул страх, но тут же, справившись с собой Марина, презрительно разжала пальцы и томик Шукшина неловко шлепнулся на стол.
Резко повернувшись к Джонибеку спиной, она пошла к выходу. Бедрами Марина уже не виляла. На пороге не поворачивая головы она бросила:
- Иди к директору, ненормальный. Он тебя срочно вызывает.
И скрылась за дверью.
Ее уход напомнил бегство.
Джонибек, как раненную ласточку, осторожно взял книгу, бережно расправил страницы и аккуратно положил в стол.
Потом встал и пошел следом за Мариной.
Вернулся он минут через пять. Видимо, директор не стал с ним церемониться: сразу объявил, что он уволен.
Ни на кого не глядя, Джонибек с мрачным видом, молча, выгреб из ящика стола всякую мелочь, вроде карандашей и авторучек, рассовал все по карманам и, прижав к груди томик Шукшина, и вышел в коридор.
В гробовой тишине корректорской шеф натянул на локти черные нарукавники, чтобы не истерся об стол и без того потрепанный пиджак и как ни в чем не бывало принялся читать корректуру.
Постепенно, один за другим, будто отходя от столбняка, мы тоже начали работать.
Так ушел от нас Джонибек Акобиров, хороший человек, любимец девушек и переводчик Шукшина.
Через полгода после этих событий в издательстве «Адив» вышла в свет книга рассказов Василия Шукшина в переводе Джонибека Акобирова.
Джонибек все таки успел закончить перевод к сроку.
Перевод получился очень удачный.
Я своими глазами видел в книжных магазинах поклонников Шукшина, стоявших в очередях за книгой.
Шукшина любили не только в России, но и в далеком Таджикистане.

КОНЕЦ