Дорогуша, еще мартини! Мои слова. Я и без того порядком пьяна. Во рту черная маслина. В бокале невинно плещется мартини. Мартини бьянко. Пятый бокал. Или седьмой. Неудивительно, что я сбилась со счета. Такое чувство, что в этой компании пью только я. Остальные собравшиеся трезвы. Как стеклышки. Отсутствие счастья в личной жизни - отличный повод, чтобы напиться. Оправдываю себя. Кругом сплошные семейные пары. Счастливые. Или отлично умеющие создавать иллюзию счастья. Одна я как белая ворона. Только что одета в глубокий блюмарин. Полулежу на диване. Поигрываю босоножкой с сияющими пряжками на кончиках пальцев. Жалкий способ привлечь внимание. По моим расчетам среди лиц мужского пола обязательно найдется фетишист, готовый соблазниться моей идеальной ступней. Но после того, как один хлюпик начинает добиваться признания, какой же все-таки у меня размер - сорок первый или сорок второй, быстро обуваюсь. Вообще-то тридцать девятый.
Его жена суетится на кухне. Она всегда перебарщивает с черными тенями для век. И совершенно не умеет готовить. Одни ее итальянские тирамису чего стоят. Хорошо, что среди приглашенных нет коренных итальянцев. Я ем только из вежливости. А она все подкладывает и подкладывает. Радушная хозяйка. Поэтому в конце вечера со мной может случиться если не диатез, то уж точно расстройство желудка.
Они вместе довольно долго. Плод их взаимной любви недавно отметил пятилетний юбилей. И весь вечер крутится у меня под ногами в костюме ангелочка. Хотя по характеру это сущая бестия. Чего стоит моя белая сумочка из крокодиловой кожи, разрисованная ее розовыми фломастерами.
Ее отец на порядок старше матери. Но в постели она наверное так себе. Как и в кулинарии. Он регулярно позволяет себе пройтись налево. Я точно знаю о двух его прошлогодних трофеях. Один из трофеев сам проговорился. Для нее я была эдаким дневником, которому она могла исповедоваться о своей разнообразной сексуальной жизни. Весьма любопытно. А еще она старательно набивалась мне в подруги. К счастью не набилась. Она уже давно перешагнула рубеж бальзаковского возраста. И ей с большим трудом удавалось замаскировывать приметы женщины "далеко за сорок". Ее сыну было двадцать. Она нас даже сватала. По пьяни. Сын вообще-то был ничего. Вот только иметь такую свекровь мне не очень хотелось. Но хоть сыну и было двадцать, она всем говорила, что родила его рано. Еще в школе. По тем временам это было сродни подвигу. Такой вот крутой маневр. Артистка. На все праздники он дарил ей шариковые дезодоранты. А она, дура, хвасталась. Как будто это были звезды с неба. Но этого вполне хватало, чтобы она исправно раздвигала ноги. А потом кто-то кого-то бросил. И она нашла себе другого воздыхателя. Более щедрого, наверное.
Другим его трофеем стала звезда местного телевидения, похожая на обезьянку. С такими приматами у каждого школьника в старых альбомах имеются фотографии. Я не исключение. Это была обезьянка Маша, которая чуть не откусила мне указательный палец. А я всего лишь хотела ее погладить. Вот и сижу на фотографии вся зареванная. А рядом мартышкина задница.
На местном канале эта девица вела какую-то программу про прыщавых подростков. Потом ее пригласили работать в столицу на один из государственных каналов. Подлизала нужному человеку. И теперь она приезжает на малую родину, чтобы собрать лавры и дать мастер-класс начинающим журналистам. Столичная штучка. Ведет программу о спортсменах, которые завязали со спортом и подвизаются на других поприщах. Поют, танцуют, снимаются в кино. По крайней мере, пытаются это делать. Жалкое зрелище. А она на правах звезды по всему городу рекламирует зубную пасту против кариеса. С ее-то кривыми зубами. Да и паста так себе. Купила один тюбик. На акции в поддержку отечественного производителя. Как-то видела их в машине. Она курила в приоткрытое окошко. А он сидел, расставив ноги. Я специально поздоровалась, чтобы он смутился. Мои ожидания были оправданы.
Выхожу на балкон. Холодный воздух немного отрезвляет. Плетется за мной. Пробуем вступить в межличностные отношения. Делится впечатлениями о каком-то дешевом ужастике, который посмотрел вчера. После анатомических подробностей, связанных с отрезанием различных частей тела, меня начинает тошнить. Прошу его либо уйти, либо сменить пластинку. Выбирает второе. Теперь говорим о машинах. Рассказывает о своей. Отличная машина. Доволен ей. Просто писает кипятком. Японская модель. Говорю, что мне нравятся французские. Это так. Чтобы возразить. Хотя не могу вспомнить ни одной марки французского автопрома. Мне вообще-то фиолетово. Потому что до пунктов назначения всегда добираюсь на своих двоих. За исключением тех случаев, когда он подвозит меня с работы. И периодически вместо коробки передач тискает подвернувшееся под горячую руку мое левое колено. В такие моменты я вещаю ему про своих мужчин. Ему нравится, что их у меня много. Здоровая конкуренция. И ему необязательно знать, что на данном этапе число моих воздыхателей равняется количеству градусов в его теплой минеральной воде. Зеро.
Подходит ближе. С головой зарывается в платье цвета блюмарин. Путается в подъюбнике. Винтажный фасончик. В стиле шестидесятых. Дергаюсь, пытаясь выкурить его оттуда. Мартини разливается по кафельной плитке. В комнате во всю гремят быстрые танцы. Начинаю пятиться назад. Свешиваюсь через балконное перила. Это небезопасно. Не горю желанием погибнуть таким вот нелепым образом. Наконец-то вылазит. Запыхавшийся и раскрасневшийся. На губе какая-то присохшая бляшка из запекшейся крови. Быстро целует в ушную раковину. Приглашает завтра на рыбалку. Будем только ты и я. Дохлая романтика. Соглашаюсь, чтобы скорее отвязался. На субботу все равно нет планов. Только предстоящие муки от похмелья. Рыбалка так рыбалка. И черт с ним, что не умею рыбачить. Уходит, укусив за волосы и выдрав тонкую прядь. Немного больно.
Едем в машине. Перед глазами в разные стороны раскачивается какая-то зловонная дрянь в форме дубового листа. Как маятник. По радио играет хит десятилетней давности. Под него я впервые поцеловалась. С мальчиком, у которого была седая челка. И стабильно первое место на олимпиаде по математике. У меня с этим предметом были весьма натянутые отношения. На полочке лежат наушники, таблетки аспирина. И два билета в театр. Назавтра. На балет. В портер. Вряд ли его спутницей буду я. Уж лучше балет, чем рыбалка. Зевает. Свободной рукой пытается дотронуться до содержимого моей блузки. Не получается. И угораздило меня согласиться на такое. Сейчас заедем в непроходимую чащобу, из которой потом хрен удерешь. Машина тащится по проселочной дороге. То и дело подпрыгиваем на кочках и канавах. На заднем сидении трясутся тонкие удочки вместе с прочей рыболовной дребеденью. И большая плетеная корзина, из которой пахнет копченой колбасой. Любимая жена снаряжала любимого мужа на рыбалку. Улов купим по дороге. В придорожной забегаловке. Делал это сотни раз. Сам признается. По полу катается бутылка водки. Говорит, для меня. Чтобы я в свое время могла расслабиться.
Время приходит. Через несколько минут останавливаемся в темном лесу. Заблудиться там - раз плюнуть. Глушит мотор. Тянет мое тело на заднее сиденье. Лежу на каких-то раскрасках его дочери. Юбка задрана до ушей. Пытаюсь оказывать сопротивление щуплой фигурке с цыплячьими ножками. Еле сдерживаю смех. Массивная бляшка его джинсов больно бьет по животу. Говорю, что не могу. Почему? Красные дни календаря. Исчерпывающий ответ. Сплевывает. Натягивает штаны, гремя медной бляхой. Какого хрена я тогда приперлась? Порыбачить. Ехидно улыбается. А какого черта так вырядилась? Сама не знаю. Сижу и блаженно улыбаюсь. Как дура.
Едем домой. Без улова. Громко матерится. И шмыгает сопливым носом. Самолично ополовинивает припасенную для меня бутылку водки. Говорю, что это опасно. Что на дороге могут остановить. Сама же хочу, чтобы ему влепили штраф. И забрали права. На ближайшей к городу бензоколонке сдирает с меня мелочь. На бензин. А потом высаживает на автобусной остановке. Заправившись за мои деньги. Плетусь домой пешком. На каблуках. Автобусы с этой остановки в мою сторону никогда не ходили.