Серёжа робел от покойницы в доме. Его робость передавалась и мне.
- Папа, я боюсь бабушку…
- Да чего ж её бояться, сынок?!
Все домашние разошлись по неотложным делам. А я остался по причине своих синяков. Вчера в подворотне подростки налетели дикой сворой, шапку сняли, деньги требовали…
Серёжа не отходил от меня. Надвигались сумерки, и робость усиливалась. Почему так бывает? И говори, не говори: не бойся мёртвого человека, а бойся живого - не успокаивает. Тут что-то другое, чего, может, и понять не дано.
Бабушка наша умерла легко. Прилегла отдохнуть после чая, заснула и не проснулась. Верно, сказано: не ищи лёгкой жизни, а помни о лёгкой смерти. Лёгкой жизни у Софьи Аверьяновы не было. Всю себя отдала детям, внукам, правнуку…
- Бабушка Соня, а ты пирожки с капустой испекла? - часто с порога спрашивал Серёжа.
- И с капустой, сыночек дорогой, и с яблоками. Тебе какой, Серёженька, выбрать?
Пирожки её всегда были удачные - мягкие, румяные, пахучие… А руки у бабушки тёплые, ласковые. Она гладила Серёжкины упругие волосы. Ребёнок прижимался к ней словно котёнок, казалось, ему хочется свернуться у неё на коленях, и замурлыкать от ласки.
- Бабушка Соня, а я опять пятёрку получил.
- Да как же иначе, внучек дорогой?! Ты же у нас - умница!
Как солнышко, согревала бабушка Соня всю семью теплом своей души.
И вдруг души у неё не стало. Это невозможно понять и представить: у бабушки Сони нет души. Неестественно, фантастично… Не оттого ли робость?
- Папа, когда же наши придут?
Наконец, раздался звонок. Пришли две знакомые монашки почитать Псалтырь - мать Мария и мать Пелагея.
- А мы тут с сынишкой в боязни обретаемся, - обрадовался я людям.
- Да какая ж боязнь?! – удивилась мать Пелагея.
- Нечего бояться, - сказала мать Мария. - Вовсе нечего! Подойдите к бабушке, дотроньтесь до её тела, и страха не будет.
Трудно превозмочь себя. Но я коснулся холодного лба усопшей, а Серёжа дотронулся до её руки. И странно: робости, как и не было. Я стал поправлять седые пряди бабушкиных волос, а Серёжа гладил её скрещенные уставшие руки. Но бабушка Соня больше не могла ответить ему взаимностью. И от обиды что ли, от тоски и скорби по щекам Серёжи скатывались крупные слёзы.
- Так-то! А то робость их взяла!
- Но почему исчез страх? Это можно объяснить?
- А как же – нельзя! В покойниках нет души, потому и жутко. Душа отлетела, - объяснила мать Мария. - А коснёшься покойника, душой-то своей поделишься - и нет робости. Живых надо бояться. Вон как помяли тебя дети антихристовы!..
Да уж куда больше бояться! За версту обходим тёмные углы и переулки… Боимся соседям дверь открыть: не воры ли? Боимся за депутата подпись поставить: не афёра ли? Продавец обвесит, банкир обманет, начальник уволит, а чиновник взятку запросит… Боимся и мёртвых и живых. Не потому ли, спрашивается, что у тех и у этих суть одна. У покойников нет души. А много ли души у вора, насильника, у иного чиновника?.. Живые покойники! Люди не вдохнули в них душу - прикосновениями губ и рук, добрыми делами и словами, горячей любовью …И идут с нами по жизни, живые покойники - не обласканные, холодные, бездушные люди.
Жаль покойников, а живых «покойников» жаль стократ. Может, и к ним прикасаться почаще надо, чтобы не бояться их? Может, перейдёт к ним хоть частица человеческой души? И убийца осознает вдруг чудовищность своего преступления, насильник совладает с похотью, а грабитель пойдёт в цех или на поле зарабатывать свой хлеб... Да ведь как прикоснешься к таким?!
Серёжа совсем освоился. Он помог старушкам зажечь свечи и без конца задавал вопросы.
- Какой хороший, добрый сынишка растёт! - похваливала его мать Пелагея.
- Да как же по-другому!? – соглашалась мать Мария. - Сколько души-то в него вложила бабушка Софья! Весь он – в неё. Царство ей небесное!