Помнишь, как ты вез ее из студии домой на мотоцикле? Теплый летний ливень заставил Вас спрятаться в маленьком кафе на Сущевке. Тогда ты впервые рассмотрел ее еле заметные веснушки. Сжал ее ладонь на светлой скатерти так, словно всю жизнь только этого и желал.
Ты говорил ей за нечаянно наставшим обедом, что находишься в самом уютном возрасте, возрасте Христа. Вроде все у тебя есть, чтобы не суетиться, но есть еще стремления, чтобы не засиживаться. Одно из которых маленькое уютное гнездышко. В твоих темных глазах, сквозь пушистые ресницы, отражалась ее улыбка. Ты улыбался ей в ответ. Она смотрела на тебя, и изучала детали твоего красивого, экзотичного лица, запоминала в нем каждую мелочь.
Потом ты вез ее по Кутузовскому, мимо заведения, ставшего Вашим излюбленным позднее. (Вы любили приезжать туда в нарочито старых джинсах и майках. Зато на твоей любимой машине. )
Тогда грянул гром. Полил дождь. Ты снял с себя куртку и укрыл ее стройное тело. Чтобы, загнав мотоцикл под козырек ее подъезда, промокшему насквозь, трястись потом от холода, и уверять, что доберешься до дома, и что тебе не хочется смущать ее присутствием мало знакомого человека.
Но она настояла. Отправила тебя в горячий душ, снабдив теплым халатом и пушистым полотенцем, сварила горячий шоколад, а потом сушила твои блестящие, гладкие волосы теплым феном. Помогала тонкими пальцами укладывать их красиво.
Вы заболтались. До четырех утра сидели на шкуре невинно убиенного животного, рассказывая друг другу что-то очень важное. Вы не могли наговориться. Встречались пальцами в густой шерсти импровизированного ковра. Смущались от этого. Ты говорил, говорил, говорил…ты умеешь это делать искусно. Умел делать. До этого дня.
А помнишь, как она прибежала в Ваш излюбленный ресторан, держа за спиной большой бумажный пакет? Там была виниловая пластинка. Та самая, которой не было в твоей коллекции. Она привезла ее из командировки. Потратила три свободных вечера из четырех на ее поиски.
Вы смеялись. Ты тогда впервые ее поцеловал. Это было так легко и непринужденно, что она забыла обо всех мужчинах, уделявших ей внимание. Поверила тебе. Твоей лучезарной, зубастой и задорной улыбке. Более Вы не смущались изучать друг друга тактильно, целоваться и не разжимать рук. Обнимать друг друга на публике.
И все завертелось. Общие друзья, поездки, ди-джеи, походы в кино и вечера в шумных кампаниях на дачах. Тебе было хорошо, и ты сильно ни о чем не заботился. У нее был легкий, порхающий характер. Ты был уверен в ней, и знал, что, не смотря на все обиды, недомолвки и мелкие ссоры, вечером Вы все равно будете вместе, в маленьком переулке за Арбатом. Ты был уверен, до этого дня. И, чего греха таить, не относился к ней серьезно. Время шло. Вы друг другу все также лучезарно улыбались, дарили друг другу осенние и зимние сказки…А потом разошлись, так же легко и непринужденно.
Тебе казалось, что это мелочи, и все было так несерьезно. Ты махал ей вслед, шутливо кричал, что Вы все равно друзья, и что завтра ты ей наберешь.
День…два…три…месяц….и вот весна.
Ты сидишь в аэропорту, в очередной раз разругавшись с очередной дамой сердца. Думая о том, что год самого уютного возраста подходит к завершению, а гнездышка ты так и не свил ни с кем. Вспоминаешь о том, как замечательно закрыла щель в коллекции та пластинка Вестбама, непонятно каким чудом добытая ею в Мюнхене. Она разделяла с тобой твои музыкальные вкусы. И будучи на восемь лет тебя младше, умудрялась посещать все те же мероприятия, бывать в тех же местах, где любил бывать ты в годы беззаботной молодости. Ты сидишь в красивых очках и кепочке, в нарочито старых джинсах с дырками. С трехдневной щетиной, в майке с репродукцией Джоконды, подвергнутой пластическим преображениям. Трогаешь красивыми пальцами резиновую аппликацию на майке и вспоминаешь, что год назад ты снял с себя майку, впитавшую в себя весь дождь, пролившийся на Кутузовский, и отдал ей. Она ее заботливо выстирала и повесила сушиться. Пока майка сохла, Вы болтали до четырех утра. Ты фотографировал ее, с перепачканной от брызг спиной. Вам тогда казалось смешным сочетание вышивки и брызг.
Утром ты уехал в одной куртке, а майку, с такой же аппликацией, оставил ей.
Ты улыбаешься, похоже, сам себе. Вспоминаешь, как заставил ее смущаться, одевать ту самую майку на себя прямо в Вашем любимом ресторане. И думаешь, что есть причина, толкнувшая тебя купить точно такую же. С Джокондой. Вспоминаешь о том, как Вам было легко и хорошо вместе. Думаешь о том, что за несколько месяцев ничего подобного в твоей жизни не случилось, а временным пассиям от тебя нужен был только статус и деньги. Магической легкости и ужинов у камина, в переулке, за Арбатом, больше не случалось. Ты разрешаешь мысли о том, что скучаешь без нее, овладеть тобой полностью, и набираешь ее номер. Ведь твой язык отлично подвешен, и расстались Вы друзьями. Ведь майка с Джокондой, она не спроста куплена.
Ожидание.
Первый гудок. И ты слышишь совсем рядом знакомый до боли джаз.
Ожидание. Ты взволновано оглядываешься в поисках источника звука. Снимаешь очки, и более не знаешь, что сказать. Твое сердце корчится, словно по нему проводят хирургическим скальпелем. Она идет по терминалу, все та же, веселая, кудрявая, за руку…с твоим лучшим другом. Ты убираешь трубку от уха. А она замечает тебя и машет. Они идут прямо к тебе, спортивные, высокие и красивые. Лучезарно улыбаясь. Тебе же хочется сорвать с себя эту чертову майку…ты знаешь, что твой лучший друг постарался на славу, и рассказал про тебя все, как есть. Утвердив ее во мнении, что все, что было между Вами - мелочи.