Была у меня подруга по необходимости, точнее сказать, по обстоятельствам. Я так ее называю, потому что сама не знаю, как объяснить наши с ней отношения. Ничего общего у нас не было вообще. Наташка попала в наш класс, когда осталась на второй год в своем. Она была самая настоящая двоечница. Нескладно сложенная, невысокого роста, ее густые каштановые волосы никогда не были знакомы с рукой парикмахера – стриг ее дома отец. Она была девочкой не просто боевой, а до ужаса задиристой драчуньей. Ее часто дразнили, поводов у двоечников всегда хватает. Но ни один обидчик не оставался ненаказанным ею. Она не просто дралась, она била больно и от всей души. Никогда я не видела, чтобы она плакала.
Подружились мы только потому, что, мало того, что теперь стали одноклассницами, мы еще и жили по соседству. Через пару домов от нашей улицы за высоким дощатым забором буквой «Г» стояли два старых деревянных барака. Они, по-моему, и по сей день там стоят. И в каждом из них живут по шесть семей.
Каждый день я заходила за Наташкой, и мы вместе шли в школу. Наташка у меня постоянно списывала. Она не делала этого дома у меня, потому что стеснялась моих родителей. У нее дома любые неправильные действия были абсолютно исключены из-за лютого отца дяди Вани.
Мы останавливались у большой скамейки какого- то двора на полпути в школу (а идти нам больше двух километров), она говорила «давай», и я безропотно подавала ей тетрадки, да еще и поддерживала портфель, чтобы удобно было писать. Однажды я забунтовала и сказала, что не дам – очень уж жалко было просто так вот за пять минут подарить то, на что вчера убит был весь вечер. Да еще помогали родители – очень трудная была задача. В ответ я получила по голове ее портфелем так, что просто упала. Пока я поднималась и отряхивалась, Наташка спокойно сидела на скамейке и сдирала мое творение.
Больше я никогда не возражала…
Наташка, да и мама ее Екатерина Ивановна, жутко ненавидели дядю Ивана. Представляете, когда говорят про широкую русскую душу? Шире не бывает - коренастый, высокого роста, волосы черные, как воронье крыло, громкий низкий голос, который, кроме матерных слов ничего в своей жизни не произносил, ну и драчун, скандалист, человек без тормозов абсолютно.
Дядя Ваня пил сильно и так часто, что вряд ли я когда-нибудь видела его хотя бы полутрезвым. И бил… И Наташку, и свою жену, тетю Катю, бил и материл по поводу и без повода. Его боялись и ненавидели все соседи. Он постоянно орал благим матом и не боялся никого. Милицию вызывать никому даже в голову не взбредало - жить-то хочется! А он и убить может, чуть что.
Отыграться на нем они могли только тогда, когда он полумертвый лежал где-нибудь на лавке по дворе и храпел. Наташка с тетей Катей, проходя мимо за водой или еще по какой-то нужде, старались высказать ему все, что о нем думают. И «чтоб ты сдох, скотина» и все остальное в таком же духе. Соседи просили жалостно: « Катя, Наташка, да, не трогайте вы его, проснется сейчас – всем достанется. Дайте детям хоть поиграть спокойно во дворе!»
Работал он в любом состоянии. Он был отличным столяром и плотником. Делал под заказ резные тумбочки, шкафчики, столы. И ведь надо же, чтобы при таком грубом оформлении самого себя, он вырезал и разукрашивал нежнейшие узоры, похожие на кружева.
Прямо напротив порога квартиры стоял длиннющий деревянный сарай, в котором дядя Иван и оборудовал свою мастерскую. В перерывах между работой он сидел на огромной колоде, курил «Беломор» папиросу за папиросой и комментировал каждого соседа, снующего по двору: «Ты чё, _ля, ищешь? Вон положил я твою пилу на место, она ж у тебя скоро заржавеет на _ _ й, бросил посереди двора, _ ля, и ищет теперь!», « Ты, курица, здесь свои тряпки обо_ _ анные не вешай , на _ _ й мне надо башку прятать, чтоб твои сопли не капали! Убери, пока не выбросил!». Все скрипели зубами, но молчали.
Меня он «любил» примерно так же, поэтому, когда я заходила за Наташкой, то обычно стояла в коридоре и тихонько ждала.
Однажды я испугалась дядю Ивана по-настоящему. Я стола и ждала, когда Наташка закончит завтракать, через длинный коридор видна была только спина дяди Ивана, сидящего на табуретке за столом.
« Мать, достань огурцов из погреба, сушит…», - проворчал дядя Ваня. Наташкина мама послушно открыла крышку погреба, который находился за спиной хозяина, и быстренько спустилась в глубокий погреб по железной скрипучей лестнице. Вытащила банку огурцов и, еще не закрыв погреб, стала открывать ее ножом.
«Пусти, дай я! Отвали, я сказал!» - дядя Ваня поднялся с табуретки и начал открывать банку. В этот момент (не понимаю, что на нее нашло, может, вчера бил опять?) Наташка убрала тихонько табуретку! Я все видела, но реагировать времени не было – в тот же момент со страшным грохотом, сопровождаемым диким матом, дядя Иван грохнулся в погреб.
Я подскочила машинально к этой импровизированной проруби, и мы втроем со страхом смотрели вниз. Дядя Ваня лежал без движения… Как только раздался стон, тетя Катя крикнула: «Бегите, девки!» Мы рванули изо всех сил! Наташка в руках держала туфли. Через пару улиц мы, видя, что никто нас, слава Богу, не преследует, приостановились и шли дальше, с трудом пытаясь отдышаться…
Наташка в этот день побила пару пацанов ни за что, отхватила пару очередных двоек, на каждый стук в дверь класса пряталась под парту. Хотя, если бы отец и пришел в школу, вряд ли бы он стал стучаться – он бы просто выбил дверь ногой, оттолкнул учительницу, а Наташку, как котенка, выдернул бы из-под парты.
Вообще-то дороги в школу он не знал, на собрания не ходил. Тетя Катя тоже не бывала в школе по той причине, что вкалывала маляром, да еще и подхалтуривала едва ли не в каждом доме односельчан. Она была тоже женщиной боевой, но не наглой, очень улыбчивой и приятной. Нравилась она всем, все ей сочувствовали, хотя жалоб не слышали никогда. Чего жаловаться, и так все всё знают и видят!
Не знаю, каким было наказание, только Наташка на следующий день в школе не была, а я зайти побоялась. А уже через день пришла, как ни в чем не бывало - хорохорилась, бедняга!
Много было и других эпизодов из жизни, но мы их опустим…
Мы окончили школу. Наташка еле-еле дотянула, домучила учебу, пошла работать на завод, вышла замуж, родила сына.
Я со своими замужествами-разводами, переездами в другие города, практически про нее забыла. Дружить не было надобности, тем более, интересов общих не было.
Только иногда слышала от родителей сведения об одноклассниках, в том числе и о ней, типа «женился», «развелся» да «купил квартиру».
Как-то припарковавшись у привокзального киоска по дороге к родительскому дому, в котором я не жила уже много лет, я машинально шарахнулась в сторону - навстречу мне шел в рабочем синем халате дядя Ваня. За руку он вел мальчика лет трех – Наташкину копию.
- Ну, привет, двоечница! - сам остановил меня дядя Ваня. Мне он показался непривычно трезвым.
- Здрасте, дядь Вань. Как поживаете, как Наташка с тетей Катей?
- Нормально. Катька больная вся, дохлая, а Наташка ничего, работает. А это мой внучек Юрка! Во, какой у меня пацан! Настоящий мужик растет! Ходили вот получку мою тратить.
- А Вы как, не болеете?
- Да, какая зараза меня возьмет - весь наскрозь проспиртован. Щас у меня вот забота появилась - внука подымать надо. Что с этих куриц толку-то? Да, Юрка!
- Дедуля, а машинку?
- Ща, ща, в сельпе купим. Тот грузовик здоровый! Ну, ладно, пойдем мы. Наташке-то привет передать?
- Ну, чего Вы спрашиваете? Естественно, передайте! Может я и заскочу на минутку, она-то дома?
- Да, дома. Заходи. Ты, смотрю, крутая – на машине сама ездишь…
- …
- А я тоже вот предпринимателем заделался!
- Плотничаете?
- Ну да… Что могём, то и делаем. Ну, бывай, малая!
К Наташке я не заскочила, конечно. Но мама рассказала, что Штейман теперь ( фамилия у них какая-то немецкая была, они с Волги, из Балаково сюда приехали) и пьет меньше, и, вообще, тише стал намного. Предпринимательство его кто-то надоумил открыть – прямо у себя там, в сарае и фирма его. Только он теперь умнее стал, не шкафчики за бутылку делает, а гробы стругает… Клиенты отовсюду приезжают, недорого потому что берет и за день заказ выполняет. К сожалению, работы у него много…
Ну, а самое главное, на Юрке, внуке своем, помешан. У него ж старший сын, оказывается, был. Умер давно. Мы-то, видишь, такого и не слышали.… Так он в Юрке этом грехи свои замаливает. Мальчишка хороший, умненький, развитый и очень боевой. Порода! Но он, по- хорошему, боевой. Играется с нашими соседскими, конфеткой с каждым поделится. А Ивана не узнать – почти не пьет, Юрку балует, матом при нем только так, для связки слов, как запятую, пару слов вставит и все! Катя говорит, и дома утих совсем. Работает день и ночь, только про Юрку все и говорит, мечтает из него настоящего человека вырастить. Гуляет, по грибы с ним ходит, на рыбалку, во дворе сидит и читает ему книжки – буквы, оказывается, еще сам помнит кой-какие…
Прошло еще лет пять. Я как-то между делом, сидя на скамеечке под виноградом с мамой, просто так спросила: « Ну, как там кто из наших? Встречала кого? Какие новости?».
- Ну, про кого рассказать? Мишку видела, толстый стал твой жених… Генка в депутаты баллотировался.… Ну, Штейман Иван умер…
- Дядя Ваня? А он чего? Не старый же еще, болел, что ли?
- А… Ты что, про Наташку не слышала?
- Нет… А с ней что?
И мама поведала мне историю, услышав которую, я не могла придти в себя еще очень долго… К Наташке в тот день меня ноги не смогли доставить, мы встретились и поговорили еще лет через пять, когда все более-менее улеглось.
Шестилетний Юра ни шагу не ступал без контроля дедушки над ним. Другие дети не то, что из двора выбегали, некоторых и на другом конце поселка родители ловили. Чем бы не был занят Юра, дед всегда был начеку, комментировал каждый его шаг, отвечал на все вопросы, помогал строить во дворе шалаши, в перерывах между заказами, мастерил скворечники, учил Юрку молотком работать, сделали вместе с внуком парту для будущих занятий - осенью идти ведь в школу!
В тот вечер дети во дворе во главе с предводителем Юрой играли в прятки. Дед – рядом, как всегда. Лучше всех прятался Юрка. Взъерошенный, он вбегал в столярную мастерскую, которая всегда была нараспашку, кричал: «Деда, прячь!» И дядя Иван так его запрятывал, что искать было бесполезно.Он учил внука, что нужно искать такие места, на которые никто в жизни не может подумать. «Сдаетесь?» - спрашивал малышей Юркин дед. И, только получив, утвердительные кивки пацанов в ответ, смеялся и показывал, где спрятал внука.
- Дядь Ваня, а, дядь Вань, ну где Юрка?- спрашивали в сотый раз мальчишки.
- Да, отстаньте, не знаю. Я в дом ходил за бинтом – палец вон шваркнул, блин! Сами ищите, не прятал я, некогда было. «Да, кыш, отседова!»- хватал за рубашки и штаны детвору, которая шарила по всем углам мастерской, двигая крышки готовых и доски для изготовления новых гробов,- « Шо вы мне тут лазите, нету его тут, сказал же! Вон за сараями ищите!»
- Пап, иди ужинать, и Юрку домой уже гони. Хватит! Темнеет!
Тут только что-то сильно кольнуло Ивана в самое сердце... С тех пор, как он не слышал детских голосов во дворе, прошло уже много времени… Чем закончились поиски Юрки он, увлекшись срочным заказом и попивая пиво, не заметил. Забыл…
- Дома, понятно, нет, - стал он соображать быстро. - «К соседям в квартиры я ему не разрешаю ходить … где ж он?»
Поняв, что произошло неладное, дядя Ваня не по возрасту резво перепрыгнул через свои доски-палки, вскочил в квартиру, гаркнул «искать!» и уже в следующую секунду бегал по двору, заглядывая во все сараи, выбивая прикрытые на щеколду двери и крича благим матом «Юра, сынок! Юра! Внуча!». Все жильцы квартир, собиравшиеся уже за ужином, выскакивали из бараков от этого дикого ора.
- Что случилось? Юра? Да нет! У нас нету...
Все опрашивали своих пацанов, в ответ получая единую версию – Виталик водил у себя в коридоре, все спрятались, Юрку не нашли, обыскали все, даже за территорию двора выходили (хотя Юра не мог!), игру забросили, разошлись по домам, Юрку никто больше не видел…
Всю ночь обыскивали весь поселок, обошли все цыганские дворы (хотя наши местные цыгане – свои, нормальные люди!), осмотрели карьер с фонарями, вокзал, озеро, воинскую часть. Подняли на ноги милицию. Дядя Ваня приказал дома осмотреть всё, даже резные тумбочки, в которые и кот бы не поместился… подвал, погреб… светил фонарем на березы и сосны, окружавшие по периметру бараки…
Трое суток не спал никто в этом дворе. Люди уходили на работу, возвращались с одним вопросом: «Ну, что Юра?».
Дядя Ваня психовал, глотал валерьянку и опять куда-то бежал… бежал… Он видел, наверное, всех зайцев в лесу, потому что лапку каждой елочки поднимал с последней надеждой …
Солдаты воинской части забросили службу, поиски шли серьезные, подключили даже курсантов военного училища…
Не знаю, на какой день, но, в конце концов, поиски прекратили. Объявили розыск. Дядя Ваня писал строительным карандашом объявления, чуть ли не слюной расклеивал их на каждом шагу … В доме никто ни спал, ни ел… Дверь и окна квартиры круглые сутки нараспашку… И… дикий рев, страшнее львиного рыка: «Юра! Юра! Внучек! Сынок!» Рыдания, рыдания, снова крик! Ни одного матерного слова! Ни одного!
Наташа положила голову на Юркину парту. … Устала… Глаза не видят, уши не слышат… Прилечь бы хоть на час- отец убьет! Просто убьет! Нету сил…
Тетя Катя в кресле полулежа на плече Наташиного мужа, причитает: «Ну, где ж ты, деточка, сейчас! Кто ж тебя украл прямо из-под носа у дедушки твоего?»
Эту версию все уже мусолили который день. Но только ни при Иване! Боже, упаси!
Он и слышать не хотел о том, что его внука просто не может быть…
На заказчиков, которые в траурных одеждах приходили за своим «товаром», Иван смотрел с необыкновенной нежностью, жалостью и сочувствием. И только разводил руками, да утирал слезы величиной с фасоль.
Иван захотел ужасно пить. Вышел на кухню. Закурил. Открыл холодильник, осмотрел пустые полки – ничего давно не варили, постоял еще минут пять, рассматривая снизу вверх, сверху вниз. …Закрыл холодильник. Покурил… Опять открыл на секунду, сразу же захлопнул, вошел в комнату, где уже еле живые сидели его домашние, взял рабочий халат, надел его, закрыл окно на шпингалет. Все подняли глаза на него в немом вопросе. Он быстро прошел в одну, вторую комнату, на кухню – проделал то же самое с остальными окнами. Остановился как трибун в центре зала и сказал: «Всем спать!»
Наташка зарыдала, запричитала Екатерина Ивановна. Он гаркнул опять: «Спать, я сказал! Не нойте! Отдохнуть Вам надо! Спааать!»
- Ваня, не надумай, что с собой сделать! Найдем мы Юрочку …, - присаживаясь на кровать и поправляя на голове платок, прошептала почти тетя Катя.
- Замолкни, Катенька! - ласково сказал дядя Ваня, одновременно, может быть, впервые в жизни, гладя по растрепанной голове Наташу. Он стал за эти дни седым, как луна на сегодняшнем небе. - «Ложитесь, девки, спать, отдохнуть надо. И халамуды все с себя снимайте, нечего в одёже спать! И умойтесь ! В чистое утром одеваться будем ! Ничё я с собой не сделаю. Надо с одним разобраться…».
Наташин сон сном назвать едва ли можно было. Она думала: «Все кончено. Если уж папа поверил, это - конец!».
Она встала и подошла к окну, открыла, взяла отцовскую папиросу и впервые в жизни закурила, никого не боясь, даже отца. «Совсем умом тронулся бедный старик», - подумала…
Из открытой настежь отцовской мастерской ярко светил фонарь прямо в Наташино лицо. Дядя Ваня работал. Она наблюдала, как он брал доски, шлифовал, стругал, бил молотком, станок заработал на весь двор. Соседи стали открывать окна, кто-то вышел на крыльцо. Но не шум станка разбудил их – дядя Ваня пел, пел, скорее всего, тоже впервые, потому что слов не знал, а завывал печально и очень громко, заглушая все остальные рабочие звуки, одно и то же: «Ой, ты степь широооокая, степь раааздоооольная…».
И опять, и опять ту же строчку про степь…
Когда уже под утро он вдруг резко замолчал и направился к порогу квартиры, тетя Катя, Наталья и Юрин папа стояли одетые, умытые и причесанные у порога. Ждали...
Он вошел, прошел мимо них, демонстративно открыл верхний шкафчик буфета, налил из бутылки ровно сто граммов водки, понюхал рукав, встал, снял халат, заправил рубаху в брюки, отряхнул с себя опилки и как-то торжественно сказал: «Пойдемте мои, родные, поможете мне!»
Все молча и медленно проследовали за Иваном в сарай. Центр мастерской был расчищен от мусора, щепок, обрезков. На чистом покрывале стоял гроб нестандартного размера - маленький, а рядом - крышка.
Не обращая внимания на сползающую по стенке на пол тетю Катю, Иван открыл тяжелую дверь старой развалины- холодильника ЗИЛ … Молча, придерживая дверцу этого холодильника-убийцы, чтобы тельце не выпало на пол, Наташа с супругом достали своего сына и аккуратно переложили туда, где он останется теперь навсегда…
Дядя Ваня ушел из жизни месяца через два. Лег спать и больше никогда не проснулся…