– Товарищ курсант! Какой дурак
сказал вам красить эту крышу?
– Так это вы приказали, товарищ
полковник!
– Да? Ну, тогда крась!
* * *
– Нормальные люди делают кучу возле
бордюра! – говорит командир роты личному
составу на уборке территории.
* * *
Замполит роты курсантам, работающим
после отбоя в Ленинской комнате:
– Пока не повесите всех членов
Политбюро, спать не ляжете!
Три «были» из курсантской жизни периода
завершения Перестройки в СССР.
Дверь отворила Лена. Как и зимой. Отворила сразу же, как только он позвонил, словно ждала его прихода. Но зимой она бросилась Сергею на шею, а теперь замерла в дверном проёме, запахнув на груди домашний халатик. В её больших чёрных глазах Назаров не видел ничего, кроме удивления и испуга. Уголки губ, которые он знал наизусть, были опущены вниз, отчего на лице застыла маска какой-то детской обиды.
Вот она, близко-близко, такая желанная и... чужая. Сергей понял это по её глазам и выражению лица. Да ещё по причёске. Раньше она никогда не стриглась и не делала «х и м и ю», носила волосы почти до середины спины. Каштановые, мягкие, пушистые – он хорошо помнил их прикосновение, помнил, как они легко струились между его пальцами.
Но эта «химия» была сделана не для него, Сергея.
– А, это ты... – голос Лены ничего не выражал, – привет.
– Привет, Лен, – в горле отчего-то возник комок, – держи, это тебе.
Она взяла его цветы. Сергей хотел обнять её и поцеловать, но Лена отстранилась. Странно, но даже запах, исходивший от неё, стал иным, чем прежде.
– Кто он? – тихо спросил Назаров. Её лицо дрогнуло:
– Кто – он?
– Ну, этот... другой.
– Уходи, Серёжа. Не надо больше... Прощай.
На её длинных ресницах задрожали слёзы, и она поспешно опустила глаза. Сергей никак не мог поверить в реальность происходящего:
– Ты... что ты наделала, Ленка, чего же ты наделала?..
Он шагнул назад, словно отшатнулся, и, не вызвав лифта, стал спускаться по лестнице. Не быстро и не медленно, всё ещё в шоке, всё ещё до глубины души потрясённый тем, что только что произошло между ним и той, кого он считал своей девушкой.
Внутри словно всё вдруг разом оборвалось и рухнуло куда-то в бездонную звенящую пустоту.
Этажа через два Назаров услышал, как наверху хлопнула дверь. Та самая, которую в феврале он осторожно прикрыл за собой носком ботинка, держа в руках притихшую покорную Лену... Всё, конец. Никогда этого больше не будет.
Как просто и страшно.
И какое тому есть леденящее сердце определение – «Неизбежность»...
А всего лишь за пару часов перед этим, Сергей, пожалуй, был самым счастливым человеком в мире. Истошно завывая, электричка метро летела тогда сквозь космическую тьму перегонов, изредка прорезаемую стремительными росчерками прожекторов-комет. И было удивительно приятно каждой клеточкой тела ощущать великолепие жизни и свободу.
Сво – бо – ду!..
Подхватив с пола у ног свой тощий кейс-«дипломат», Назаров, раздвигая народ погоном «парадки», протолкался к дверям, перечёркнутым двойной истерической надписью: «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ!». С наслаждением сделав обратное, Сергей окинул взглядом лица своих случайных попутчиков через отражение в глубине стекла.
Усталые, замкнутые. Кто-то, прикрыв глаза, дремал, кто-то читал газету или листал книгу. У одного парня на голове нелепо торчали громоздкие наушники от красного кассетного «плеера», висевшего на поясном ремне его «в а р ё н ы х» джинсовых брюк.
Но Сергей радовался им всем, даже самым унылым. Потому что ещё сегодня утром он, как дурак, торчал в училище, где по прихоти ротного прокуковал в опустевшей казарме два своих законных отпускных дня.
Потом был штурм переполненного аэробуса на Москву, три часа полёта над облаками, посадка в Домодедово – целый калейдоскоп маленьких событий и благоприятных совпадений. И теперь он вдруг снова оказался здесь, дома.
Это было настоящее счастье. Счастье возвращения, жажда нормальной человеческой жизни, ожидание предстоящих встреч с родителями, старыми друзьями, городом.
И Леной...
Дома, как он и думал, всё было по-прежнему. Мама неисправима: когда Сергей после душа ужинал, блаженно жмурясь, она сидела рядом и, рассказывая окрестные новости, смотрела, как он ест. А старший Назаров, выпив единолично грамм сто за долгожданный приезд сына-курсанта, уже умиротворённо созерцал в соседней комнате футбольную трансляцию, оставив их на кухне вдвоем.
На сердце у Сергея было удивительно хорошо и спокойно. Век бы так сидеть, разговаривая с мамой, ни о чём не думая и не заботясь, но… Он украдкой взглянул на часы: пора идти к Лене. Сергей поцеловал мамины руки и поднялся из-за стола.
– Куда это ты собрался, на ночь глядя? – удивлённо спросила мать.
– Да к Лене сходить хочу, – ответил он улыбаясь.
– Останься, сынок! Поздно уже, люди, наверное, только с работы пришли, устали. Может завтра сходишь, Серёжа?..
Он посмотрел ей в глаза сверху вниз:
– А что случилось, мам?
– Ничего. Опять за своё: только приехал и убегаешь. Мы же с отцом тебя почти полгода не видели.
– Глупости, прекрати, ма. Я же, без малого, на месяц вернулся, ещё успею вам тут надоесть. Ключ я возьму, если что – вы меня не ждите, ложитесь спать. А так я скоро, чао!
– Иди, сын, конечно иди. Ты у нас уже взрослый.
– Ну, мама!..
– Что «ну, мама»? Давай, давай – лети к своей Джульетте, Ромео!..
Назаров засмеялся и чмокнул мать в щёку.
– Эх, Серёженька-Серёженька... – со вздохом сказала она, и ласково погладила сына по стриженому затылку.
А теперь что?.. Он похлопал себя по карманам джинсов. Ч-чёрт, забыл, блин, переложить сигареты из формы. И здесь тебе облом, воин... Как говорят в доблестных бронекопытных войсках: «Танковый тебе стоп-сигнал!..» Смысл этого выражения в том, что судьба повернулась к тебе «пятой точкой». Как корма идущего впереди танка в колонне.
Вечерний ветерок приятно освежал пылающее лицо. Назаров глубоко вздохнул и едва не застонал. Потом медленно пошёл к своему дому. Как же всё глупо вышло, почти пять лет веры ни во что. А ведь ещё со школы были вместе.
Идиотизм какой!..
Теперь понятно, почему вот уже три-четыре месяца, как письма от неё стали приходить ему всё реже и реже. Они вдруг сразу сделались какими-то куцыми и сдержанными. А на своё последнее перед отпуском послание он ответа вообще так и не дождался. И решил по наивности, что это почта плохо работает...
В её квартире на двенадцатом этаже всё также мягко светились окна.
Неужели ей сейчас самой не больно? Хотя нет же – слёзы... Может, этот парень как раз у неё? Или это его она так ждала, поспешно распахнув по ошибке дверь ему, Сергею?.. Да ладно, чего уж себе душу-то травить! Какое это теперь имеет значение? Просто его, Назарова, слишком долго здесь не было.
Мироздание вечно. Город неизменен, меняются только люди в нём. Да и с чего бы ему, городу, меняться? Это он, Сергей Назаров, уехал-приехал, так и мотается четвёртый год как неприкаянный от отпуска до отпуска. И для огромного города его долгие отсутствия и скоротечные возвращения абсолютно ничего не значат.
Без него точно так же как вот сейчас, зажигаются фонари на столичных улицах, трещат сверчки в асфальтовых трещинках, веселятся и грустят люди за окнами своих квартир. А он тут уже всего лишь гость, как ни крути.
Причём гость незваный.
...господи, опять эта глухая ноющая пустота внутри! Идти домой не хотелось. Оставаться здесь одному, у своего подъезда – слишком больно. Напиться бы, надраться в стельку, что б хотя бы на время заглушить эту боль... Интересно, Кир у себя? Вполне возможно, ведь ещё только девятый час...
Костя Киреев оказался дома. Он тоже был одноклассником Назарова, неоднократно проверенным в многочисленных совместных школьных и уличных передрягах. Два года назад его забрали в армию с первого курса юрфака Университета, но прошлым летом, когда из Вооружённых Сил вдруг отпустили всех студентов, Костик досрочно вернулся обратно, прослужив около года в «королевских войсках» под Куйбышевым. Кроме всего прочего, они жили в одной «коробке», только на разных её этажах, и уж кто всегда был рад Сергею, так это он.
Ещё не выбравшись из лифта, Назаров понял, что у друга полным ходом идёт гулянка. По всей площадке из-за двери Киреевых разносился звенящий голос вокалиста «Наутилуса Помпилиуса»:
Я ломал стекло, как шоколад в руке.
Я резал эти пальцы за то, что они
Не могут прикоснуться к тебе.
Я смотрел в эти лица, и не мог им простить
Того, что у них нет тебя, и они могут жить...
«Как раз в тему, – мрачно подумал Сергей. – Сейчас бы ещё его «Шар цвета хаки» или «Группу крови» Цоя услышать, и всё, день удался!..»
– О, старик! – Костя нисколько не изменился за полгода, и вёл себя так, словно они расстались только вчера: – давай-давай, военный, проходи!
Вечеринка была в самом разгаре. Трёхкомнатная квартира плавала в интимном полумраке, а в гостиной, где под переливами цветомузыки танцевали три-четыре тесно обнявшиеся пары, властвовал голос Вячеслава Бутусова:
Но я хочу быть с тобой! Я хочу быть с тобой.
Я ТАК хочу быть с тобой – И я буду с тобой!
В комнате с белым потолком, с правом на надежду.
В комнате с видом на огни, с верою в любовь!
На балконе кто-то курил, и огоньки сигарет то вспыхивали, то притухали в сумерках.
Костик провёл Сергея на кухню, плеснул портвейна в стаканы, затем прикрыл застеклённую дверь в холл:
– Ну что, Назарыч, давай, как водится, за встречу! Чертовски рад тебя видеть, вояка. За твоё возвращение, старина!
Выпили. Закусили конфетами и бутербродами с плавленым сыром и «докторской» колбасой, которые в изобилии высились на столике у холодильника. Киреев разлил по новой.
– Что тут у тебя? – Сергей мотнул головой в сторону двери с кухни.
– Да у одной девчонки в группе день рождения – повод собраться тем, кто не разъехался на лето. «Скинулись», отоварили талоны. Достали кое-какой дефицит. А у меня хата как раз свободная: «предки» к морю подались, в Ялту, нежиться в лазурных волнах. Ты-то сам давно прикатил?
– Сегодня.
– У Лены уже был?
– Угу, – невнятно пробурчал Сергей, залпом, как спирт, глотая вино.
Костя присвистнул, проведя пятернёй по волосам:
– То-то я смотрю, что ты такой смурной. Тут, брат, одного «портвешка» маловато будет...
Он открыл холодильник, извлекая на свет божий запотевшую бутылку «Пшеничной» и банку венгерских маринованных огурцов.
– Ты извини, Серый, я себе немного – пьяный уже. А ты давай, догоняй нас, – приговаривал Киреев, разливая водку, – «полтишок» ещё никому в такой ситуации не вредил...
Опрокинули, морщась, затем дружно похрустели огурчиками. Ледяная «Пшеничная» тёплой волной разошлась по телу… Закурили киреевский «Родопи». Помолчали. Потом Сергей налил себе ещё чуток водки, и выпил не закусывая.
Алкоголь наконец-то начал своё милосердное действие. Назаров загасил сигарету в хрустальной пепельнице на подоконнике, и, опустившись за стол, спрятал онемевшее лицо в ладонях. Костя стоял над ним, привалясь плечом к оконному косяку, и курил, задумчиво глядя, как в открытую форточку сквозняком вытягивает сизый пахучий табачный дым.
– У них в сентябре свадьба, – вдруг сказал он. – Я как-то с универа иду, смотрю, а её какой-то бородатый парень у дома из «Шахи» высаживает. Ленка потом сказала, что он её часто так подвозит.
– Кто? – глухо, в ладони, спросил Сергей.
– Ну, этот Артём, за которого Ленка твоя выходить собирается. Прости, что я тебе не написал – не хотел лезть в ваши отношения.
– Она больше не моя, – равнодушно сказал Назаров.
– Извини, старый, я не хотел...
– Он кто, тоже студент?
– Не-а, аспирант там какой-то у неё в институте, ему лет под тридцать. И «упакованный» весь – с «тачкой» и дачей. Говорят, серьёзный мужик, наукой занимается. Может он ещё, конечно, где-нибудь кооператорствует или фарцует, кто ж его знает.
– Почему так выходит, Костя? – б е с ц в е т н о произнёс Сергей. – За что она так со мной?.. Неужели всё потому, что у меня нет этих сопливых «тачек» - дачек?.. Так это фигня. Ещё годик, и я «лейтёхой» стану получать раза в полтора больше этого её аспиранта, если он, конечно, не какой-нибудь там «крутой»... Боялась, что меня на войне могут убить или искалечить?.. Так всё уже, теперь Афган закончился, дальше Кушки не пошлют. А повезёт, так я, в принципе, могу и в нормальную заграницу попасть служить. Кто знает, вдруг с распределением удачно получится?.. У нас же танков в Восточной Европе хоть пруд пруди. Чего же она вдруг струсила? Ведь всё нормально было.
Киреев придвинул Назарову стакан с водкой и бутерброд:
– Пей, Серый, пей давай! Я тебе что скажу – это жизнь. Мы строим планы, а она, зараза такая, распоряжается по-своему. Ни твоей, ни Ленкиной вины в том, что у вас всё так вышло, нет. Смотри на это дело проще: не дождалась – ну и чёрт с ней, забудь! Начни сначала. И нечего себя накручивать. Тебе, Серёга, сейчас надо хорошенько расслабиться. Здесь есть свободные девочки, пойдем, познакомлю. Увидишь воочию будущее советской юриспруденции, причём очень светлое, симпатичное и без лишних комплексов. Только не будь занудой. А заодно и классику послушаем. Пошли, старик, хватит здесь киснуть и жалеть себя!
«Ми-ишел, май белл...» – вздыхали битлы в гостиной. Разноцветные блики переливались в такт музыке по лицам танцующих парней и девушек, югославской мебели, потолку и паукообразной люстре.
Сергей откинулся на софу.
«Ми-ишел!..»
То ли из-за полутьмы, то ли из-за выпитого, то ли потому, что Назаров уже давно не видел так близко своих ровесниц в приватной обстановке, а, скорее всего по всем этим причинам сразу, все девушки в комнате показались ему удивительно красивыми. Какая же эффектная блондиночка танцует с тем долговязым очкариком! Фигурка у неё – просто закачаешься: попка выпуклая, а высокая грудь и тонкая талия выгодно подчёркивались белым жакетиком.
А как смеётся, запрокинув голову, та стройная длинноволосая брюнетка, разговаривая с подругой...
«Ми-ишел!..»
Волосы у неё такие же тёмные и волнистые, как раньше были у Ленки. Как раньше... раньше... ра-нь-ш-ш-ш... Сергей долго ворочал в хмельной голове это слово, «обсасывая» его со всех сторон. Странно, но оно не причиняло боли. Назаров понимал, что та пока лишь затаилась на время, и в конечном итоге снова напомнит о себе. Всё равно...
Голова приятно кружилась. А может действительно, плюнуть на всё и опять начать с нуля?.. Ну, скажем, с этой длинноволосой? Она так ничего себе, привлекает внимание. Пригласить её на следующий «м е д л я к», и пошло-поехало?..
Он отлично понимал, что не встанет и не пригласит танцевать ни эту, ни любую другую девушку на вечеринке. Из-за Лены. И из-за боязни оказаться непонятым – это в лучшем случае. А в худшем – причинить боль чужому, ни в чём не повинному человеку. «Хватит, – устало сказал себе Сергей, – у людей праздник, а мне выть в пору. Лишний я здесь!»
Он поднялся с дивана, поймал за локоть Костю, танцевавшего с невысокой полноватой девушкой в красном свитере и «лосинах».
– Ты чего? – спросил друг.
– Пойду я, Кир, не обижайся...
Киреев понимающе кивнул:
– Как знаешь, Серый. А то оставайся, скоро «в и д а к» раскочегарим, мне тут «Грязные танцы» с Патриком Суэйзи на пару дней дали посмотреть. А ещё есть «Сердце ангела», «Девять с половиной недель» и новая «Эммануэль» – Костя заговорщицки подмигнул Назарову. – Оставайся, весело будет. Верно, Ирэн?
Миловидная толстушка улыбнулась, заинтересованно глянув на Сергея. Вроде мельком, но внимательно.
– Не, старый, пойду я. Устал сегодня. Всем привет, – медленно сказал Назаров, невольно улыбаясь ей в ответ. Уходить вдруг почему-то расхотелось.
– А мы тебя не отпустим. Сдавайся, военный, ты в плену! – Константин грозно выпятил вперёд нижнюю челюсть.
– Русские не сдаются! – ответил «пленник», выдвинув свою челюсть не менее грозно. «Остаться, что ли? – тоскливо подумал он. – Первый день отпуска всё-таки... Да фиг с ним со всем, я ведь тоже человек! Остаюсь».
– Где у тебя телефон, Кир? В прихожей? Предупрежу «предков», что я у тебя, чтоб не волновались. Будьте с ним осторожны, Ира, у него талант уговаривать людей!
– Я знаю, – сказала девушка, кротко вздохнув. Киреев в ответ забавно выпучил глаза и скорчил другу «рожу». Но сделал это так, что бы его гримасу ненароком не заметила партнёрша.
Когда Назаров вернулся после звонка домой обратно к танцующим, «Скорпионс» в динамиках как раз только-только начали свою шикарную балладу «Still loving You»:
Time, it needs time!
To win back your love again
I will be there, I will be there.
Love, only love!
Can bring back your love someday
I will be there, I will be there...
И Сергей сразу же решительно направился к длинноволосой брюнетке, одиноко стоявшей в противоположном углу комнаты с полупустым фужером в руке. «А, была не была, – думал он в эту секунду. – Чем я рискую? Ну, отошьёт, так вон их тут сколько, другую девчонку приглашу, подумаешь!..»
...Он бежал по росистому лугу. Над ним стелилось синее-синее свежее небо, и дышалось легко, как после грозы. На горизонте темнел лес, над которым распростёрлась радуга в полнеба.
И кругом ни души.
Сергей иногда невесомо подлетал над землёй – и тогда всё в нём восторженно замирало. Он наслаждался бегом, покоем, царившим вокруг. Его джинсы до колен потемнели от влаги, сбитой с травяных стеблей, но он не ощущал прикосновения волглой ткани точно так же, как и собственного веса.
Зато на правом плече у него висело нечто небольшое, но увесистое и угловатое. Это «нечто», при каждом его шаге, подскакивало и неприятно тыкалось в спину.
Ещё не осознав, что это такое, Сергей провёл сзади по холодному металлу. Скосил глаза – рука лежала на цевье укороченного «калаша». При беге брезентовый автоматный ремень дёргался, норовя соскользнуть с плеча. Назаров машинально поправил его, и сразу же, точно придавленный тяжестью оружия к земле, сбился с ритма, оступился и перешёл на шаг.
Дыхание тоже сбилось. Тяжело дыша, он стал продираться сквозь жёсткую траву. Сергей упрямо двигался к лесу, словно там была конечная цель его пути. Футболка прилипла к взмокшему разом телу, волосы лезли в глаза. Взмахом головы он постоянно отбрасывал их со лба.
Радуга поблекла и растаяла, а лес, сколько Назаров к нему не брёл, оставался всё таким же далёким.
Внезапно он почувствовал, что уже не один здесь, огляделся, и точно: впереди, метрах в пятидесяти от него, легко бежали к опушке двое – парень и девушка.
Девушку Сергей узнал сразу.
Они казались бесконечно счастливыми в своём обоюдном стремлении достичь горизонта. Рука в руке. Лицо парня ускользало от восприятия, словно его не существовало вовсе – что-то расплывчатое, постоянно меняющееся... Волосы Лены струились по плечам и спине, колыхаясь в такт бегу. Она смеялась – звонко, непринужденно.
Назаров замер, прикованный к месту свинцовой тяжестью, вдруг возникшей в ногах. Он не мог больше двигаться. Тогда, задыхаясь от бессилия и злости, он привычно вскинул к лицу автомат, прицеливаясь вслед удаляющимся фигурам. Они уже казались ему не живыми людьми, а ростовыми мишенями на стрельбище. Но прорезь прицела как будто приблизила их на миг, и в этот самый последний миг Лена на него оглянулась.
Стреляные гильзы веером полетели в сторону.
Бегущие люди, будто наткнувшись на невидимую стену, исчезли в высокой траве.
Краешком сознания Сергей всё же понимал, что это лишь тяжёлый сон, и захотел проснуться. Но кошмар затягивался, не желая выпускать его из своих липких объятий.
Назаров как бы раздвоился вдруг, увидев себя со стороны – злого, потного, грязного. Вот он закинул автомат за спину и побрёл, сбивая росу, к убитым. Оказалось, что идти требовалось совсем недалеко.
В мокрой зелени травы лежало два изувеченных пулями тела. Парень ещё шевелился.
Двойник Сергея – а он, превратившись в стороннего наблюдателя, отказывался верить, что способен на такое – встал в трёх шагах от умирающего, хладнокровно наблюдая за его агонией.
Затем снял оружие с плеча и перевёл режим ведения огня на одиночную стрельбу.
Назаров застонал и... рывком сел в постели. Сердце колотилось бешено.
За окном светало. Безжизненной многоэтажной громадой спал дом напротив. На подоконнике за окном, отчаянно пища и чирикая, дрались два воробья.
Ф-фу, значит, это действительно был только сон. Какое облегчение!.. Картинки из кошмара, точно стоп-кадры в кино, стояли перед глазами. Интересно, а смог бы он так вот спокойно расстреливать безоружных людей на самом деле?.. Блин, не приведи, господи!.. Приснится же такое.
Сергей успокоено откинулся обратно на подушку и закрыл глаза. Всё в порядке, он дома. Нервы ни к чёрту, вот всякая белиберда и снится. Лучше уж о чём-нибудь приятном подумать. Ну, или о ком-нибудь...
На вечеринке у Кости он всё-таки сразу же познакомился с той симпатичной брюнеткой, Светой Закутской. Сергей поначалу ощущал себя с ней неуклюже, как танк «Тэ – семьдесят два» на городской автостраде, но затем эта неловкость мало-помалу исчезла.
Танцевать он умел неплохо. А у неё оказались удивительное чувство ритма и великолепная координация движений.
Танцуя со Светой очередной медленный танец, Сергей нёс ей на ушко всякую чушь. Но странно: ей нравилось. Она вся как-то сразу затихала в его руках. И так тесно прижималась к нему, что он ч у в с т в о в а л её разгорячённое гибкое тело и крепкие небольшие груди.
Тогда ему приходилось контролировать себя изо всех сил, что б ни вышло так, как в анекдоте про женщину в переполненном автобусе, говорящую прижатому к ней толпой мужчине: «Это ручка вашего портфеля или вы так рады меня видеть?..»
Впрочем, по загадочной улыбке на лице партнёрши, Назаров вскоре понял, что его состояние всё равно не осталось ею незамеченным, но особого шока, однако не вызвало.
Потом они долго целовались в прихожей у вешалки. Кто-то из парней, проходя мимо, присвистнул, уважительно сказав «Ого!». Сергей, не отрываясь от девушки, обвившей его шею руками, показал из-за её спины кулак нахальному незнакомцу.
Дальше – погруженная в темноту пустая комната, видимо родительская спальня, просторная застеленная пледом кровать... торопливые слова, торопливые жадные поцелуи, торопливое раздевание... волосы Светланы, размётанные по пледу, бледное пятно её лица, почти невидимое в темноте, обоюдная страсть, неожиданная для самого Сергея... обжигающая вспышка, умиротворение, покой...
Она пошла в ванную, приводить себя в порядок, а Назаров – на кухню, где с Костей и ещё одним его однокурсником, «добил» остатки портвейна из очередной бутылки, ошеломлённый только что случившимся с ним чудом.
Остальная компания уже расселась в тёмной гостиной перед «видаком». Там мерцал экран телевизора, стояла гробовая тишина, и лишь с видеокассеты доносился приглушённый гнусавый голос закадрового переводчика: «Меня зовут Луи Цайфер... Просто обожаю эти варёные яйца, а вы?.. Кстати, в некоторых религиях яйцо считается символом души...»
И только тут, на кухне, допивая терпкое вино, Назаров вдруг понял, что стал для Светы тем же, чем, по сути, она была для него: лекарством от одиночества, средством преодоления какой-то неведомой пока ему зияющей душевной раны. Это открытие так поразило его, что Сергей, поставив стакан на стол, поспешно выскочил в коридор.
Светлана стояла в прихожей у зеркала, собираясь уходить. Увидев её, Назаров даже на секунду усомнился в том, что был с ней близок всего лишь минут двадцать тому назад, настолько она показалась ему строгой, независимой и... незнакомой.
И ещё – очень красивой.
– Я провожу тебя, – сказал он хрипло.
Она искренне удивилась:
– Тебе охота ехать в Тёплый Стан? Придётся брать машину, метро уже закрыто.
– Это не обсуждается.
– Какой ты решительный, Серёжа! Но эти подвиги совершать вовсе не обязательно. Ты ничего мне не должен.
– Света, я просто хочу проводить тебя – и всё. Что б лечь спать уверенным, что с тобой ничего не произошло по дороге домой. От нас до Тёплого Стана свет не ближний.
– Да уж, твоё Медведково – это край земли.
– Ага, а Тёплый Стан у нас – это центр Вселенной!
Девушка от души рассмеялась, и Назаров засмеялся вместе с ней. Затем он привлёк её к себе.
– Ну что ж, тогда поехали к центру Вселенной?.. – тихо сказала она, серьёзно глядя ему в глаза.
– Поехали.
Такси или «частника» в этот полуночный час проще всего было поймать у метро. Сергей и Светлана шли под руку тёмными пустынными улицами, иногда останавливаясь для того, что бы поцеловаться. Именно поэтому путь растянулся для них более чем на полчаса, хотя обычно Сергей проходил его минут за десять.
Когда они уже почти дошли до станции, Света вдруг сказала:
– Ты только не вздумай в меня влюбляться...
– Ты тоже.
Она усмехнулась, и шутливо ткнула кулачком его в плечо:
– Ты хороший, добрый, красивый, сильный... В такого парня влюбиться недолго. Коварный соблазнитель!
– Угу, а ещё я пукаю, когда гороха наемся!
– Да-а-а, всё-таки природное отсутствие ума, к счастью, несколько гасит нимб над вашим челом, товарищ курсант...
– Ну что вы, товарищ студентка, для военного человека это скорее достоинство, чем недостаток. Вы мне льстите.
– Надо же, и чувство юмора у него есть... Чем же тебя пронять-то можно?..
– Света, открою тебе свою самую страшную тайну: если хочешь услышать как я кричу, включи «Ласковый май»!
Вот так, с шутками-прибаутками, они и добрались до метро. Был второй час ночи. Возле закрытой станции стояла одинокая «Волга» салатового цвета с «шашечками» на боку и зелёным огоньком за лобовым стеклом. Её водитель спал внутри, откинувшись в своём кресле.
Сергей подошёл к такси, и деликатно постучал костяшками пальцев по стойке кузова. Таксист проснулся, повертел головой, приходя в себя, а затем приспустил оконце:
– Куда едем, командир?
– В Тёплый Стан.
– А там куда?
Тут Назаров понял, что до сих пор не знает адреса Светы, поэтому вопросительно оглянулся на девушку.
– Улица Тёплый Стан, дом возле спортшколы «Самбо-70», знаете? – Светлана подошла поближе, и встала рядом с Сергеем.
Водитель, тёртый жизнью мужик лет за сорок, улыбнулся:
– Дом пока ещё не знаю, а спортшколу – да. Садитесь, подброшу. Только, молодёжь, по ночному времени это будет стоить недёшево, предупреждаю сразу.
– Разберёмся, – ответил Назаров уверенно. В нагрудном кармане его джинсовой куртки в военном билете лежало аж целых пятьдесят рублей: сиреневый «четвертной», два красных «червонца» и синенькая «пятёрка» – настоящий капитал. Половину этой суммы ему дала вечером мама перед его уходом к Лене.
Боже, казалось, с того момента прошла целая вечность!..
Они со Светой сели сзади рядом друг с другом. Шофёр погасил зелёный сигнал, и полуобернулся к ним:
– Как поедем, молодёжь: по счётчику или так?
– А как удобнее? – прикинулся наивным простаком Сергей. – Я давно на такси не ездил, всё больше на танках, знаете ли...
И почувствовал толчок локтём в бок от Светланы.
– Танкист, что ли? – удивился «шеф», как-то п о - н о в о м у взглянув на своего ночного пассажира.
– В отпуске, курсант, четвёртый курс, – с улыбкой отрапортовал Серёжа, и заработал новый тычок. Что бы избежать их повторения в дальнейшем, он взял Светины тёплые ладони в свои.
– И на чём вас сейчас учат, небось, на «семьдесят вторых», или что-то уже поновее появилось?
– Точно, на «семьдесят вторых» учимся, и «семьдесят шестых» плавающих тоже!.. А вы откуда это знаете? Служили?
– Эх, парень, да я ещё на «пятьдесят пятых» в Белой Церкви мехводом после «учебки» начинал. Потом меня перебросили на «шестьдесят четвёртые» под Яворов. Пришлось немного переучиваться. А «семьдесят вторые» в соседнюю часть стали поступать аккурат уже под мой дембель... «Шестьдесятчетвёрку» я до сих пор вспоминаю как страшный сон – хоть и очень мощная была машина, но капризная!
– Почему «была»?.. Наши «преподы»... в смысле преподаватели, рассказывали, что на Дальнем Востоке у нас против китайцев до сих пор всё, что только можно развёрнуто, даже чуть ли ещё не «ИСы» и «тридцатьчетвёрки»... Там и «пятьдесят пятые» есть, и «шестьдесят вторые», и «шестьдесят четвёртые». Они все ещё о-го-го!..
– Да ты что, правда?! – почему-то обрадовался таксист. – Ещё в строю, значит, «гробины» наши!.. А против китайцев, действительно, всё сгодится, их же много.
Светлана, растеряно хлопая длинными ресницами, переводила взгляд с одного мужчины на другого. Для неё весь этот их «военный» разговор был настоящей китайской грамотой.
Шофёр вдруг протянул руку Назарову:
– Андрей!.. – представился он. Потом покосился на Свету, и добавил: – ...Григорьевич.
– Сергей Николаевич! – в тон ему произнёс курсант, отвечая на рукопожатие, и все трое рассмеялись.
Водитель какое-то время помолчал, а потом, видимо на что-то решившись, сказал:
– Извини, Серёжа, совсем забесплатно я вас отвезти не смогу, иначе без штанов останусь, но возьму по минимальному тарифу. «Пятёрка» тебя устроит? Даже по счётчику отсюда сейчас червонец набежит, не меньше. А без счётчика ночью до Тёплого Стана такса пятнадцать рублей. У «частников» цена такая же, если не больше. Согласен?
– На «пятнашку» или на «пятёрку»?..
– Порядок в танковых войсках, – удовлетворённо сказал водитель, включая зажигание и снимая машину с «ручника», – на ходу траки рвут!.. Я же сказал, брат: с тебя будет пять рэ – и точка! Лучше скажи, как хочешь ехать: по Кольцевой или через центр?
– А как быстрее, Андрей?
– По Кольцу, там почти нет светофоров.
– Значит, тогда так и едем.
– Не вижу препятствий, хотя...
– Что?
– Да так, ничего особенного – по Кольцу так по Кольцу. Сам увидишь.
Последующие сорок минут запомнились Сергею надолго. И не потому, что на Кольцевой автодороге практически напрочь отсутствовали не только светофоры, но и нормальное уличное освещение, безопасные пешеходные переходы и надёжное ограждение между встречными полосами.
И не оттого запомнилась курсанту эта поездка, что многие автомашины в потоке без нужды использовали «дальний» свет, ослепляя тем самым остальных участников движения. В таких случаях, таксист Андрей Григорьевич, матерясь вполголоса, называл подобных водителей «долбанутыми папуасами», а узкую (всего лишь по паре полос в каждую сторону) окружную трассу – «чукотской «дорогой смерти».
Дважды они проезжали мимо «свежих» и довольно серьёзных аварий. Их места ещё издали были хорошо заметны в темноте, благодаря скоплению транспорта и перемигиванию «люстр» на крышах машин милиции и «Скорой помощи».
Действительно, «дорога смерти».
Из кассетной автомагнитолы приглушённо, но отчётливо звучал знакомый эстрадный шлягер:
...А дальше закружило, понесло:
Меня – в Афган, тебя – в валютный бар.
В меня стрелял душман, а ты свой божий дар
Сменила на ночное ремесло.
Путана, путана, путана –
«Ночная бабочка», но кто же виноват?
Путана, путана, путана...
Огни отелей так заманчиво горят!
Но этот безумный полёт сквозь слепящую тьму ночного Кольца под музыкальный аккомпанемент шансона врезался в память Назарову, прежде всего, из-за Светланы. Как только они отъехали от метро, девушка сразу же уснула, доверчиво положив голову ему на плечо. И все сорок минут в пути он боялся даже чуть-чуть шевельнуться, что бы случайно не потревожить её сон. Он по-прежнему держал Свету за руки, а от сквозняка в салоне левую щёку, нос и шею ему иногда довольно сильно щекотали её пушистые волосы. От них шёл приятный тонкий аромат, а от прильнувшего к нему девичьего тела – уютное тепло. И от всего этого Назарову становилось невыразимо хорошо. Хрупкая нежность – вот как, пожалуй, стоило назвать то чувство, которое он испытывал к Свете Закутской.
Она вылечила его от боли. Она вольно или невольно заставила отступить прочь пустоту в его груди. Она стала второй женщиной в его жизни, с которой он был близок в постели. И разрыв с Леной перестал теперь казаться ему чем-то вроде всемирной катастрофы.
Это была ещё не любовь, но её предчувствие.
Иногда Сергей тоже закрывал глаза, но не для того, что бы задремать. Ему просто хотелось хоть немного попытаться осмыслить происходящее. Он ещё не успел толком разобраться ни в своих мыслях, ни в своих чувствах. Слишком много событий свалилось на него всего лишь за один вечер.
У него вдруг возникло ощущение, что за эти несколько часов он как будто бы успел прожить уже целую жизнь.
Наконец они свернули с Кольцевой автодороги на Профсоюзную улицу, а у кинотеатра «Аврора» – и на улицу Тёплый Стан. Здесь машин на дороге вообще почти не встречалось.
Вскоре водитель немного проехал дворами и затормозил таксомотор у какого-то высокого бетонного забора:
– Это «Самбо-70», – сказал таксист, проведя ладонью по уставшим глазам. – Куда дальше-то?
Сергей и сам этого не знал. Поэтому он с сожалением подвигал занемевшим плечом, на котором прикорнула Светлана, и осторожно поцеловал её в макушку. Девушка всхлипнула во сне, протестующе мотнула головой, но затем всё-таки с трудом открыла глаза.
Какую-то долю секунды она недоумённо смотрела на Сергея, потом улыбнулась ему, и быстро огляделась вокруг:
– Что, уже приехали? Школа? Вон мой дом. Мы здесь выйдем, можно?
Назаров расплатился с таксистом. Взяв деньги, тот подмигнул курсанту, и на прощание ещё раз крепко пожал ему руку:
– Эх, напомнил ты мне, парень, молодость в погонах!.. «Нет страшнее оружия на свете, чем танк «Т-72» с его многонациональным экипажем…» Что, так до сих пор говорят?
– А то!.. «Братская семья народов: командир – хохол, наводчик – русский, а механик-водитель – сын степей».
– Да уж, да уж: «броня крепка и танки наши быстры. А наши люди – хули говорить!..» Ладно, поеду дальше. Давай, Серёжа, береги моторесурс и никогда не сдавайся. Удачи тебе!..
Сергей проводил Свету до подъезда, идя с ней рядом, но не предпринимая никаких попыток обнять её или поцеловать. Она опять казалась ему непонятной прекрасной незнакомкой, с которой у него ничего не было, да и не могло быть. По определению. Может, всё это ему только приснилось?..
Светлана тоже шла молча, погрузившись в какие-то свои мысли, и зябко обнимая себя за плечи. Заметив это, Назаров снял куртку, и накинул её на девушку. Та благодарно ему кивнула, тут же запахнув джинсовку у горла.
У подъезда девятиэтажного дома, в котором жила Светлана, они остановились. «Сейчас она скажет мне спасибо за то, что проводил, и мы расстанемся навсегда. Но я не хочу с ней расставаться!.. Спрошу-ка её телефонный номер. Если она его даст, значит, я ей не совсем безразличен...»
Небо на востоке понемногу начинало светлеть, и птицы по округе уже завели свои первые, пока ещё неуверенные трели.
Волшебная ночь подходила к концу.
– Ты сейчас куда? – спросила Света.
– К себе домой, – пожал плечами Сергей. – А пока прогуляюсь. Скоро уже метро откроют.
– Помнишь, когда ты решился меня проводить, то сказал, там, у Кости, что хочешь лечь спать уверенным в том, что со мной ничего плохого не случилось по дороге?..
– Конечно, помню, – Назаров ощутил, как его губы помимо воли складываются в широкую улыбку.
– Так вот, а теперь я не хочу беспокоиться за тебя, милый, и поэтому приглашаю в гости. Уедешь обратно днём, а заодно и выспишься, как следует.
– Ты одна живёшь, что ли, без родителей? – удивился Сергей.
– С папой, но он сейчас в отъезде, и вернётся только к вечеру. А я послезавтра уезжаю на две недели к тётке в Феодосию, так что у нас, Серёжа, не так уж и много времени... Пойдём?
– Что ты там сказала по поводу «выспишься»?..
– Пошляк! Как можно делать такие оскорбительные намёки честной девушке! Вы не в танке, товарищ военный! – В её глазах плескалось бесконечное озорство.
– О, сударыня, прошу извинить меня за бестактность: мы совершенно забыли поговорить о погоде...
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)