// Светлой памяти своего дяди Николая посвящаю//
Черная туча опустилась на село. Умер дядько Николай, директор единственного в селе завода.
Умер внезапно, ранним утром. Вышел в сенцы, налил кружку чаю, запалил сигаретку… да так и упал лицом вниз, и больше не поднялся.
Жена враз постарела на десяток лет, всю ночь прорыдав у мертвеца на груди.
Криком зашлась сестра, кинулась отнимать несчастную от покойника, да не сдержалась – сама упала рядом, заревела звериным голосом…
Загомонила брюхатая молодшая невестка, схватилась за живот, спасая неродившегося еще первенца.
Обнялись сыновья, утерли скупую слезу, бросились справлять похороны.
Внуки зашептались у порога, побежали разносить весть по селу, и вскоре из каждой хаты потянулись бабы и мужики к церкви – ставить свечи за упокой.
Старшая невестка надоила козу; выгнала из хатона лучшего поросенка, поймала гуся, выбрала самого жирного кролика, отдала мужу – режь. Собралась бесчисленная родня, принялась готовить поминки. Столы накрыли во дворе. Всю ночь, пока жена с сестрой голосили у гроба, парни мели двор, а девки и бабы-племянницы жарили-парили-варили, резали тонкое тесто на лапшу, щедро сдабривая снедь солеными слезами…
Едва затеплился рассвет, послали за батюшкой, просить прийти к обеду.
К полудню двор наполнился разноголосым плачем десятков родственников и друзей… Съехались из райцентра, из соседних деревень, из дальних городов…
Казалось, во всем селе не было человека, который не плакал.
До кладбища шли пешком – впереди кум Николая с деревянным крестом; следом, утирая рукавами слезы, несли венки сельские бабы, а за гробом под руки вели жену с сестрой…
У могилы провожали покойного ружейными залпами.
Как стали заколачивать гроб, жена с сестрой истошно завопили, кинулись навзничь в кладбищенскую грязь…
Мужики оттащили женщин, гроб опустили в могилу, ударились о крышку комья сырой земли…
Сквозь слезы сельские жители шептались: «Как же мы жить-то будем теперь? Кто нам поможет, деньгами, советом… А ну как поставят заместо Николая спекулянта городского, и распродаст он наш завод, а нас на улицу, как щенят ненужных…»
Горе скрыло от селян одинокую женскую фигурку, скромно стоящую скраю похоронной процессии.
***
За день до похорон сидела бабка-повитуха, сваха Николаева, в избе супротив вдовы его.
- Думай, Людмила! Думай! Девка нужна. Чтобы кровь его носила, и детородна была. Чтоб и станом и лицом на него была похожа.
- А если… - вскинулась Людмила, да уронила голову в ладони и захлебнулась слезами.
- Знаю, родимая, что ты удумала. Да, дочь моя девкой ходит, но младенец тут не поможет. Думай! Ну неужто нет такой?
- Так ведь одни сыновья у нас, матушка! И родня в селе сплошь мужики.
Покачала головой повитуха недовольно, поджала губу.
- Ох, слабая кровь у вас, раз девки не рОдятся! Знай, Людмила, только в девке сила крови нашей! Парень жизни только отнимает, а девка подарить может.
Заголосила Людмила, а бабка-повитуха все знай приговаривает:
- Чтоб лицом и станом на него похожа была… Чтоб кровь его в ее венах протекала…
Всплеснула руками Людмила.
- Есть! Ох, дура я старая! Есть! Племянница рОдная, Вика! И станом в него, и лицом не отличишь, только что баба!
Усмехнулась повитуха, потерла ладони.
- Ну, Людмила, теперь твоя воля! Успеешь привезти ее – все сделаю. Чин по чину.
***
- Виктория Андреевна, вас к телефону!
Вика подняла взгляд от бумаг.
- Меня? А кто?
- Не знаю, - секретарша пожала плечами. – Какая-то женщина, говорит, родственница из села.
- Хм, странно… Ну, соединяй.
Вика поднесла к уху трубку. Там что-то шипело, трещало и щелкало, однако сквозь помехи отчетливо слышался женский плач, похожий на вой.
- Алло! Алло, говорите! – прокричала Вика, понимая, что иначе собеседница ее не услышит.
- Алло! – раздалось наконец на другом конце провода. – Виконька, родненькая, это я, тетя Маша!
Вика напряглась и вспомнила. И всю свою сельскую родню, и саму тетку Марию.
Когда-то давно Вику, девятнадцатилетнюю девчонку, мать привезла на свою родину. Отходить после развода. Брошенную мужем племянницу и сестру встретили хорошо, поселили в светлую комнату, накормили, обогрели и пообещали поддержать. Дядька Николай, родной брат Марии, тут же предложил ей место на своем заводике. А две недели спустя Вику везли на Николаевой машине в райцентр, бледную, с сильным кровотечением – выкидыш…
После этого Вика не вернулась в село, а уехала обратно в город, и с тех пор никогда не общалась с этими родственниками, уже лет десять.
- Да, тетя Маша, здравствуйте!
- Горе у нас, родненькая! Горе горькое, горе черное, - заголосила Мария. – Коленька мой, брат, Николай… помер он, дитятко! Давеча утром! Схороним завтра, приезжай, милая!
- Да, конечно, тетя! Приеду. Примите мои соболезнования! – Вика сама ужаснулась этой дурацкой дежурной фразе.
- Что? Не слышу, дите! В общем, приезжай, ждем мы тебя!
В трубке послышались короткие гудки.
С минуту Вика озадаченно смотрела в окно. Затем решительно вышла из кабинета и обратилась к секретарше.
- Наташа, я беру отгулы. Три дня. У нас горе, дядька умер, нужно ехать на похороны.
«Горе у нас, горе…» - крутилось у Вики в голове. «А нет ведь у меня горя!» - подумала вдруг она и устыдилась собственной бесчувственности.
Быстро достала из кармана мобильник, набрала мамин номер.
- Да, доча! – откликнулась мать.
- Мама, из села звонили… тетя Маша…
- Ага, и что?
- Мама, дядя Коля умер…
- Коля? Какой Коля?
- Ну здравствуйте! Брат твой, Коля! На похороны поедешь?
- Ооой, Вика, ну куда мне на похороны?! И тебе какого хрена ехать? – возмутилась мама. – Ты ж не общалась с ними сколько! Позорище!
- Мама, они позвонили!!! – все сильнее раздражалась Вика. – И что ж, что не общались? Это дань памяти, мы обязаны… Ладно, ты не хочешь, я сама поеду!
Вика в сердцах бросила трубку в сумку.
***
Четвертый час тряслась Вика в старой маршрутке. За окнами мелькали высохшие поля, тонкие речушки, разваленные деревенские домики.
Серая тоска котенком свернулась на сердце. «Зачем еду? Ведь не помню его даже. Лет-то сколько прошло, права мать…»
Попутчики колючими взглядами всматривались в Вику. Дети жались к матерям.
«Чужая я тут! У них жизнь особая, деревенская. Я как пришелец среди них, злая тетка-инопланетянка. Ничего, дядю вот похороню, и домой… сразу домой… к маме». Вспомнив о матери, Вика досадливо передернула плечами. Та все же наотрез ехать отказалась. Мол, негоже к родне лишь с горем выбираться. Вот денег накоплю, да приеду к ним с подарками, с радостью и весельем.
Маршрутка въехала в село и поплелась по ухабам мимо домов. У старой церквушки она остановилась, и водитель зычно крикнул:
- Конечная!
Вика на дрожащих ногах спустилась на родную землю. «А куда дальше-то?»
- Извините! – обратилась девушка к испуганной селянке, тотчас же прижавшей к груди щекастого ребенка. – Вы не подскажете, где здесь Верваки живут?
- Ох, матушки! Вы к Николаю на похороны?
- Да, - удивилась Вика. – Николай Вервак – мой дядька.
- Так дывысь, вон улица с серым домом, бачишь? – легко переходя на ты, забалакала селянка. – Ось до конца дойдешь, а там первый дом слева. Да сама побачишь, там же крышечка от домовины у забора, и веночки…
- Спасибо!
- Иди скорийше, девка! Вроде как ждут они тебя!
Вика засеменила вдоль указанной улицы, утопая каблуками в деревенской грязи.
«Бред какой-то… Вот бред… Домовина… Веночки…» - думала она, поддевая носами ботинок серые высохшие листья.
На дальнем перекрестке завиднелась крышка гроба, прислоненная к забору. «Здесь!» - подумала Вика и ускорила шаг.
Наконец девушка приблизилась к зеленому забору, уставленному придвинутыми к нему пестрыми венками. В воздухе слышались разноголосые всхлипы. Вика толкнула скрипучую калитку и вошла во двор.
Серая мощеная дорожка вела к добротному кирпичному дому. У двери Вика замялась, но все же открыла ее и вошла.
- Здравствуйте! – в нависшей тишине ее голос прозвучал искусственно.
Посреди просторных сеней стоял гроб. Толпившиеся вокруг него люди теперь не отводя глаз смотрели на Вику. Мужчины и женщины – прямо и открыто, дети – прижавшись к ногам матерей, исподлобья. Разными взглядами на нее смотрели одинаковые глаза. Ее собственные глаза. Глаза породы Верваков.
Первой спохватилась тетка Мария.
- Виконька, родненькая! – вскрикнула она, косолапо бросившись к племяннице. – Где ж ты была, дорогая моя? Заждались тебя!
- Ооох, горе-то какое, видишь, Виконька! – подхватила вдовая Людмила, хватая племянницу мужа за руку. – Не дождался тебя, доченька! Ууумер… - взвыла вдруг она, и сыновья поспешно оттащили ее к углу хаты. Туда, где стояла, перебирая связку сушеных ягод костлявыми пальцами, сваха-повитуха.
- Батько, выносим гроб! – гаркнул сын Николаева кума. – Пошли вже, хватя!
Двинулись на кладбище. Вика шла позади всех и удивлялась, каким же искренним и неприкрытым было горе селян. Из каждого двора, мимо которого они проходили, слышался сдавленный вой, бабки-торговки вдоль улицы утирали кулаками слезы, размазывая серую пыль по лицу.
Могилу вырыли на самом высоком кладбищенском холме. Пришла пора опускать гроб. Вика с ужасом смотрела на теток Машу и Людмилу, которых волоком тащили от гроба по раскопанной земле.
- Доченька, что ж ты с дядькой-то не попрощалась! – раздался рядом с Викой скрипучий старушечий голос. Она обернулась. За плечом стояла бабка-повитуха. – Пойдем, дочка! Ты ж кровь его, родная кровь, надобно землицу кинуть в могилочку…
Вика послушно засеменила за бабкой. Та крепко вцепилась в ее запястье и не отпускала.
Подошли к самому краю прямоугольной ямы. Запястье Вики побелело от повитухиной хватки. Девушка попыталась высвободить руку, но ей это не удалось. Вика взглянула на повитуху. Губы бабки шевелились, пальцы свободной руки странно двигались, как будто царапая воздух вокруг…
«Разорвись, разойдись… мертвое, оживись… кровь родная, возьми два края… один край мертвый, другой живой, один оставь, а второй будет твой… смерть гнилая, вот тебе кровь молодая, оставь ее там, а его верни нам… Женское, мужское, по крови родное, зажимай, время, забирай, племя! Под кровью взрастайя, мертвец, просыпайся!»
Бабка-повитуха резко уколола Викину руку острым краем сухой ветки. Алая кровь закапала в могилу…
***
Над селом занималась яркая весенняя заря. Николай, сощурившись, вышел в сенцы и затянулся вкусной папиросой. В окошко светило ласковое солнышко, играя лучами в голубых николаевых глазах.
Скрипнула дверь. В сенцах показалась улыбающаяся Людмила, держащая в руках глиняный кувшин с парным молоком.
- Будешь, Коленька?
Николай крепко поцеловал жену, принял из ее рук кувшин и принялся смачно пить. Людмила, присев на скамейку, с улыбкой любовалась мужем. По щеке катилась крупная слеза.
Николай оторвался от питья.
- Милонька, что с тобой?
Людмила, всхлипнув, уткнулась мужу в грудь. Тот обнял ее и, поглаживая по спине, проговорил:
- Ну, буде, буде… Чего ты плачешь, жена? Я с тобой, я не пропаду никуда теперь… Вот сейчас позавтракаю да пойду на могилке племянницы оградку поставлю. А ты бы пошла лучше, порося зарезала, назавтра сороковины по ней справить надобно… Да матери ее позвонить, сестрице моей. Все-таки родная кровь!
Май 2008 – 05.11.2009