Из тетради, найденной на съемной квартире.
Кто был ничем
Тот станет всем.
(Читай наоборот.)
Из цикла « Записки эмигрантки».
-Вот здесь, вот здесь и здесь!- Палец с немыслимым накладным ногтем показывал на кухонные шкафчики. Она говорила на иврите, показывая, где я еще не оттерла, не дотерла. Она каждый раз приклеивает какие-то ужасные ногти…Господи, какой противный голос.
-Пошла вон, дура – шепчу я на русском и мчусь на второй этаж домывать четвертый или пятый туалет. И вот, наконец-то, я выхожу из осточертевшего мне дома, чуть не плача от усталости. В автобусе еще раз пересчитаю денежки, которые мне заплатили, полюбуюсь на них. До Нацерат-Илита ехать долго, и я успею отдохнуть. За весь рабочий день я выпила чашку гадкого кофе, и желудок жалобно заскулил. Теперь надо подумать какую трапезу я буду готовить себе вечером. Да, помню я, помню, что в холодильнике санитарный день. Но есть две картошки…или три. Или две, кажется. На сегодня хватит. Я выйду в небольшом торговом центре Раско, там есть русский магазинчик. В магазине, каждый раз подавляя неловкость, спрашиваю у русской продавщицы
-У вас колбасные обрезки есть?
-Для кошки?
-Да, для кошки - вру я. Кошки нет уже, раньше была. Хватаю пакетик и, расплатившись в кассе, кидаю его в свой рюкзачок. Так, теперь хлеба, обязательно черного (хотя он намного дороже). В маленькой пекарне у кавказцев покупаю черный хлеб. Теперь снова в автобус и минут через двадцать я буду дома. Из рюкзачка пахнет вкусным. В автобусе надо сесть в самом конце. Тихонечко, чтобы никто не видел, выудить из пакетика шмат розовой ветчины, отщипнуть кусок черняшки и схавать все, урча и похрюкивая. Господи, как быстро все проглотилось!
Дома оказалось три картошки. Одна большая и две поменьше. Две поменьше и одна большая.
Но очень большая. Ревностно взвешивая их на руке, как скупой рыцарь, решаю сварить две поменьше. Это же больше, чем одна. Пока варилась картошечка, приплясывая и распевая,
Сегодня праздник у девчат,
Сегодня в клубе танцы…
крошу луковицу, дольку чеснока, укропчик. Даже лук зеленый нашла! Приплясываю и распеваю (ни слуха, ни голоса нет). Да, имею право. Горячую рассыпчатую картошечку перекладываю в эмалированную миску(еще из Союза), заправляю маслом, лучком, укропом, и кусок черного хлеба посыпанного крупной солью, и большая кружка крепкого чая. .Красота! И в гробу я видела их холодильники, набитые деликатесами. Куда этим деликатесам до моей картошечки! И, наливаю еще чаю, и кусок хлеба посыпаю оставшимся зеленым луком. Ах, как вкусен мой простенький ужин, щедро приправленный голодом и здоровой усталостью. Каждый вечер сплошное счастье, да праздник просто! А ждет меня книга «Японские гравюры». Не удержалась, купила за сумасшедшие деньги ( 140 шек., три недели жить можно). Но зато каждый вечер я могу любоваться ими и срисовывать их остро-отточенными карандашами. На каждой гравюре сбоку нарисованы иероглифы. Я их тоже срисовываю. А иероглифы- то зачем? Будто я японский знаю. Да, не знаю я никакого японского. Но эти иероглифы, как вестники из другого мира, из другого измерения. Они так непонятны и так непостижимо красивы – посланцы из космоса. И кончается мой чудесный вечер. Я требую продолжения банкета! Да, пожалуйста. Сейчас завалюсь с книгой Акунина, перечитаю еще раз любимые места из «Турецкого гамбита» и всех героев примерю на себя. И, уже засыпая, я прокручиваю одну и ту же сцену. Вот хозяйка выговаривает мне что-то, глядя на меня, как на убогую, с жалостью и презреньем, лёжа на диванных подушках и, просто подыхая от скуки, эта крашеная блондиночка с тонной косметики на морде, и тошнотворным запахом дорогих духов тычет мне в лицо свою безоблачную, сытую жизнь. А я должна быть благодарна за разрешение драить ее унитазы. Она придирчиво рассматривает свои руки, и в этом огромном доме я для нее самый неинтересный предмет. И этот указующий палец (указюлька). Я вскидываю руку, в руке пистолет с глушителем.
- Пух!
И маленькая дырочка во лбу. Черт возьми! Как красиво смотрится тяжелый черный пистолет с глушителем в моей маленькой крепкой руке, с коротко подстриженными ногтями, всегда, с кротко подстриженными ногтями.
-Пух – И аккуратная дырочка в середине лба. Каждую ночь я веду отстрел всех оскорбивших и унизивших меня. Каждую ночь я отстреливаю этих взбалмошных избалованных дур, этих истеричек, не прочитавших ни одной книги. И я хочу все забыть и, чтоб меня забыли.
-Все равно, все равно, все равно я счастливей их - твержу я, размазывая слезы.