Наверное, мне следует написать эту книгу.
А кому же ещё?
Книг о кентаврах, в том числе с картинками, на свете довольно много, однако все они созданы людьми, а потому излагают лишь человеческую точку зрения на древние предания о нашем народе и нашей истории.
Люди же впадают в две крайности. Либо они просто пересказывают баснословные домыслы пращуров, не вникая в степень их правдоподобия – либо, напротив, объявляют все свидетельства о присутствии на земле великого и вольного народа кентавров сугубым вымыслом, и в лучшем случае отождествляют нас с племенами степных кочевников.
Иных книг, написанных с кентаврической точки зрения, я пока не встречала. И, к сожалению, я не знаю никого из своих собратьев, кто захотел бы или смог бы взяться за такое трудное дело.
Нас вообще осталось мало. Даже приблизительно не скажу, сколько именно. Мы рассеяны по свету и почти не общаемся друг с другом. Отчасти потому, что вынуждены скрывать свою сущность. А отчасти потому, что тысячелетия вражды и гонений приучили каждого из нас жить одиноко и не доверять наших тайн никому, включая близких. Впрочем, есть среди нас и такие, кто просто не ведают правды или, смутно догадываясь о ней, с негодованием её отвергают, не желая иметь с нашим племенем ничего общего. Они позволили убедить себя в том, что человек – венец Творения, и не быть человеком – постыдно.
Что ж, внешне мы стали полностью похожими на людей.
Ассимилировались.
Иначе нас давно бы полностью уничтожили.
Душа бессмертна, а память неистребима, пока жива хоть частица мыслящей плоти.
Меня никто не учил истории наших предков, и мне пришлось добывать знания самостоятельно, по крупицам. Ведь породившие меня считали себя самыми обычными людьми, не подозревавшими о том, что некогда в их род затесался двусущностный. Память же и восприимчивость к прошлому, как и талант, не всегда передаются из поколения в поколение в нераздельной полноте: бывает, что после века забвения отдалённый потомок вдруг обнаружит в себе способности, которых вроде бы, его непосредственные родители были начисто лишены. Голос крови и сердца оказывается сильней человеческих предрассудков о возможном и должном.
Так случилось и со мной. Иначе я никогда бы не поняла, кто я такая. Это либо дано ощутить, либо нет.
Я не помню, когда я прозрела. Вероятно, в отрочестве. Или в ранней юности. Когда начала писать стихи, которые никому не показывала.
Мое диковатое детство
часто видело вас наяву,
золотые кентавры степей
с дыханьем из чистой полыни.
Я помню, что мне хотелось
сесть на спину из чистого золота
и умчаться к сизым курганам,
чтобы рвать и жевать полынь,
седую от страха и зноя.
Инерция обычного человеческого мышления диктовала мне сакраментальный образ всадника верхом на коне – ха, нужно ещё поискать кентавра, который бы добровольно согласился подставить спину под задницу двуногого!.. Ну, разве что этот двуногий совсем ребёнок, и к тому же ребёнок любимый…
Однако правильнее было бы написать не «сесть на спину», а «стать такой, как они – со спиной из чистого золота».
Дать себе волю и осознать себя тем, что ты есть: кентавридой.
Тогда я этого ещё не понимала.
Но точно знала, что моя родина – там. И народ мой пришёл – оттуда.
Поэтому, когда я в детстве попала туда, я сразу поняла: это – мой край, моя земля, мой воздух, кто бы нынче ни считал себя тут хозяевами.
Если мне нельзя там жить, я хотела бы там умереть.
Или хотя бы развеяться прахом над морем и степью…
«Ибо лучше сгореть, чем сгнить», – говорил один мой приятель, которого я, быть может, сама и выдумала.
Я много чего выдумываю, но, чем страннее мой вымысел, тем он обычно истиннее. Потому что чистая правда чаще всего кажется невероятной.
Ведь невозможно объяснить, почему человек вдруг начинает ощущать себя кентавром. А такие есть, я знаю. И отнюдь не все из них – лошадники. Кстати, чаще всего у последних симптомы кентавричества – ложные. Нередко такое случается с юными девушками. Несколько раз побывав на ипподроме или всерьёз втянувшись в занятия верховой ездой, они гордо называют себя «кентаврицами» или «кентаврихами» («кентаврессами»), надеясь тем самым показаться интереснее или привлечь внимание спортивных и романтичных молодых людей. А некоторые входят в образ кентавра, приобщившись к компьютерным играм. Но с таким же успехом человек может провозгласить себя эльфом или драконом, начитавшись фэнтези и насмотревшись красивых экранизаций. Крылья или хвост у него от этого заведомо не вырастут.
Людей, играющих в кентавров наяву или в виртуальной реальности, немало. Однако это вовсе не значит, что они являются теми, кем хотели бы казаться. Иногда эти игры таят под собой компенсирующую потребность в силе, свободе и самоутверждении; иногда за ними кроются сугубо эротические фантазии; иногда – просто желание побыть в шкуре иного существа, поскольку быть человеком – это довольно тягостно.
А некоторые просто дурачатся, и всё.
Для них кентавр – такой же карнавальный персонаж, как Баба Яга или Змей Горыныч.
Настоящие кентавры не выставляют свою сущность напоказ.
Некоторые из нас даже не умеют ездить верхом. Я, к примеру, если не считать совсем уж детских катаний на пони, взгромоздилась на лошадь, когда мне стукнуло… ну, не буду говорить, сколько. И никакой наездницы из меня не вышло. Хитромудрая лошадь знала, что я не могу причинить ей боли, и потому не собиралась меня слушаться. Она воспринимала меня примерно как сестру: у неё – жеребёнок, у меня – ребёнок; мы не могли желать друг другу зла, однако у неё не было никаких оснований видеть во мне высшее существо и тем более испытывать передо мною какой-то страх.
С другой стороны, у меня не было насущной потребности почувствовать свою власть над нею и испытать то, что испытывают настоящие двуногие наездники. Зачем?.. Ведь в глубине души я и так знала, каковы её ощущения от неспешного шага вверх по глинисто-каменистой тропе, от лёгкой рысцы по ровному травянистому плато, от тенистых дубрав, из которых так не хочется выходить под палящее солнце…
Это знание мне было дано изначально, и опыт верховой езды ничего к нему прибавить не мог.
Вообще люди слишком привыкли к виду всадника или лошадей, запряжённых в колесницу, чтобы смотреть на подобные картинки с иной точки зрения, – в частности, кентаврической.
Как ни памятник герою, полководцу или правителю – обязательно конный.
И всюду высятся разные варианты одной и той же композиции: двуногое всеядное млекопитающее горделиво красуется поверх покорённого четвероногого травоядного собрата, полагая эту позу принуждения верхом величия и достоинства. А если конь под всадником ещё пытается рыпаться, возникает и восхищение иного рода: надо же, молодец какой, покорил зверя, справился с диким норовом скакуна! Ну, а когда какой-нибудь Аполлон правит целой квадригой, восторгу и вовсе нет предела: вот – сила, вот – мощь, вот – блеск!.. Хотя зачем нужна четвёрка коней, чтоб тащить колесницу с одним ездоком, непонятно.
У кентавров с лошадьми – особые отношения.
Больше всего похожие на братские.
Наверное, изначально замышлялось, что и с людьми они будут такими же.
Но тут – не сложилось.
Лошади, безусловно, в целом лучше людей. Они помнят причинённое зло, но не знают предательства. Им чужда бессмысленная жестокость. Они не убивают – по крайней мере, нарочно. Конечно, отчасти причина в том, что они – не хищники. Но, например, быки или носороги – тоже не хищники. Однако нрав у них куда более буйный и скверный.
Откровенно говоря, у нас, кентавров, характер тоже обычно не сахарный. Мы своенравны, вольнолюбивы, горды, обидчивы и вспыльчивы. Некоторые из нас даже воинственны или весьма грубы. Но до носорогов нам всё-таки далеко, хотя бы потому, что мы – существа разумные и вдобавок наделённые речью. Кроме того, хотя в совсем древние времена между племенами кентавров иногда случались кровавые столкновения, то после катастрофической битвы с лапифами стал действовать нерушимый запрет на убийство собратьев.
Кентавры не убивают друг друга.
И не убивают лошадей – кроме тяжелораненых, для которых быстрая смерть становится желанным освобождением от страданий.
Все лошади об этом прекрасно знают.
Поэтому они либо безоговорочно слушаются кентавров, если те внушают им должное уважение, либо, как та кобыла меня – совсем не слушаются.
Про лошадей мы, конечно, ещё поговорим – это так, попутное, к слову.