Отрывок из романа Полуденной Азии Врата.
****
Астрахань Алонсо посетил только весной следующего года. Отыскав в русско-татарском городе с минаретами мечетей и куполами православных соборов малоприметную каплицу Святой Римской церкви, он с трепетом вошел в ее чертоги. Ватными, непослушными ногами лжешевалье с трудом перешагнул порог миссии Христовых братьев. Во дворе католического молитвенного дома его с поклоном встретил пожилой монах. Узнав, что желанный гость, преодолев дальний и опасный путь с Тибета к Волге, прибыл от брата Орацио де ла Пенны с вестями к отцу Иннокентию, он поспешил сопроводить барона во флигель.
В главе астраханской миссии иезуитов не было ничего необычного. Напротив, это был классический служитель канонической церкви: сухой, седовласый, с прямым и немного излишне загнутым к верхней губе носом. Он бережно держал в правой руке малый молитвенник, закинутым в листы указательным перстом, прижимая его к сутане фиолетового цвета. Падре Иннокентий оказался весьма сух и на слова. Его вопросы были хлестки как выстрелы. За каких-то полчаса он вытряс из полуживого от страха Алонсо все, что тот узнал от брата Орацио и капитана Эльтона, историю паломничества ханши Джан, возвращение с Тибета через Бухару, и повелел вернуться обратно в калмыцкие улусы.
— Если ханша желает видеть владельцем Ногайских степей своего сына, — проскрипел он, найдя пристанище молитвеннику на столике, — что ж, помогите ей в этом.
— Но как, Ваша милость?
— По воле всемогущего Господа нашего, прошлой осенью в Петербурге почила Анна Иоанновна, известная противница влияния католической церкви на внутренние дела России, и воцарилась Анна Леопольдовна. Объявивший себя регентом при малолетнем Иоанне Антоновиче, еретик Бирон повержен! В апреле сего года, рукой новой императрицы подписан манифест «О винах бывшего герцога курляндского». Он приговорен к четвертованию, но, к сожалению, помилован, и теперь держит путь в Сибирь.
— Простите, ваша милость, но я пока не вижу связи межу этими событиями и моим влиянием на ханшу.
— Очень жаль! Вы производите впечатление умного служителя нашего братства. Дондук-Омбо на смертном одре, если он еще не определился какой из миров избрать, надо ему помочь. Падре Мариана учит нас, что для блага Римской церкви и спасения душ христианских, братии ежечасно ее оберегающей, самим Господом дано право: «разрушать подданных от присяги и низлагать государей». Вы же испанец! Неужели не знакомы хотя бы с кратким руководством трактата «Институт тираноубийства», своего великого земляка?
— Все мы люди Господа, Ваша милость. Труды профессора де Марианы осуждены Римом. И не мне…
— Какие пустяки…— оборвал его падре. — Позволю себе напомнить вам теорию искусства применять казус! Или вы и образцами казуистики не владеете?
— Помню только основы, Ваша милость. Я слишком долгое время жил среди дикарей, и уже многое подзабыл.
— Немудрено, — смягчился отец Иннокентий. — Я и сам, знаете, стал забывать сие искусное словострастие! Вот послушайте:
«Во многих случаях у нас нет полной уверенности в том, что мы поступаем согласно с нашими обязанностями. Из двух представляющихся нам взглядов на данный вопрос каждый может опираться на известные основания, но ни один из них не может считаться несомненно достоверным, а является лишь вероятным, правдоподобным. При этом оба противоположные мнения могут иметь за себя равное число оснований или в пользу одного из них может быть приведено большее количество оснований, а в пользу другого — меньшее. Самое правдоподобие может опираться или на основания внутренние, или на внешние. То есть на авторитет сведущих лиц, заслуживающих уважения и доверия учителей и авторов. От более или менее правдоподобного мнения различают более или менее безопасное мнение. Более безопасное мнение — то, следуя которому легче избегнуть нарушения законов, чем, следуя противоположному...».
Пребывая в доме графа Анри де Аннтире, Алонсо прочел много книг братства посвященных казуистике и из нагромождения терминов вынес простую истину: религиозные нравственные и юридические принципы можно толковать исходя из случая, заведомо тебе благоприятного. Главное, умело его поднести, подкрепить слова авторитетными изречениями ученых мужей прошлого и настоящего и вопрос решится в твою пользу. Слушая Его милость, он лишь услужливо клонился в почтении, ожидая продолжения монолога, но его не последовало.
— Но менее безопасному мнению можно следовать даже и тогда, когда оно менее вероятно, — изрек отец Иннокентий и перешел к конкретике: — Думаю, именно такой казус, нам и представился. Подскажите его ханше. И пусть незамедлительно посылает в Санкт-Петербург просьбу об утверждении калмыцким верховным народаправителем своего сына. Господь бог, вельми не терпит нерешительных людей. Сейчас или никогда! Естественно, в числе посольства калмыков поедете и вы. В Петербурге встретитесь с нашей тайной сестрой Варварой Ольшанской. К случаю, кажется, вы ее знаете?
— Знаком по Гданьску...
— Вот и мило. Она объяснит вам дальнейшие действия по возведению на ханство принца Рандула. Если все пройдет, как задумано, ханша будет нам обязана властью сына, а это, в дальнейшем, принесет богатые дивиденды...
Помогать Дондук-Омбо определиться, барону де Плесси де Флер не пришлось, когда Алонсо прибыл обратно в улус ханши Джан, то узнал, что старый хан умер. По совету лжешевалье вдова не стала медлить, и придала казни семь самых влиятельных зайсанов волжских калмыков, хотевших провозгласить в своих улусах власть Дондук-Даши. На общем хурале, в окружении служителей Будде Шакьямуни, она подняла к солнцу присланную великому Аюке из Тибета, печать на власть и объявила, что теперь Далай-лама благословил ханом Рандула. Не дожидаясь решения Белой царицы, гордая кабардинка сама, во всеуслышание, нарекла своего сына новым верховным народаправителем.
Посольство калмыков Санкт-Петербург встретил холодами, промозглой осенней сыростью. Сколько ханша не торопила, главное в ее жизни событие, раньше октября посланники с волжских степей от хана Рандула не успели добраться до чертогов Белой царицы. Как и велел отец Иннокентий, по прибытию барон де Плесси де Флер снова посетил слободу французских мастеров и отыскал дом Иоганна Лестока.
Во внутреннем дворике лейб-медика Елизаветы Петровны по-прежнему стояла летняя беседка, только она была усыпана не яркими цветами, а желтыми увядшими листьями и вместо радости навивала грусть неотвратимо уходящего времени. Семь лет Алонсо не видел обладательницу змеевидного браслета с красным рубином, и ему стало любопытно, как сейчас выглядит синеокая красавица. При упоминании отцом Иннокентием о пани Ольшанской, у него в жилах вскипела кровь, подобное чувство сын мавританки испытывал лишь однажды в юности, когда впервые увидел Лисену, обмывающую девичий стан у ручья. И в Гданьске, и на крымском полуострове у испанца не было недостатка в женщинах. Гордая кабардинка Джан, ненавязчиво, заботилась об том, чтобы ночи он проводил не один, но такого блаженного чувства у Алонсо не появлялось. И вот оно возникло в третий раз, нежданно, от мимолетного взгляда на беседку. Воспоминания заполнили его тело и привели душу в смятение, вытеснив из нее даже обычный страх перед встречей с Ее милостью.
Варвара совсем не изменилась, она была словно стоявшее за окном петербуржское утро — прекрасна и холодна. Ольшанская приняла гостя в будуаре. Роскошная обстановка дамской комнаты, аромат исходящих от собеседницы благовоний и ее пленительно-откровенный наряд, созерцаемая через тончайшую ткань грудь, совсем уж не расположил барона к разговору о политике.
— Мой милый друг, — ласково проговорила она после ничего не значащих слов этикета, — прелести моего тела, видимо мешают вам сосредоточиться на главном. У меня есть два варианта решить эту проблему. Первый, — вы ненадолго покидаете меня, и я одеваю что-нибудь скромное и благочестивое. Второй, — мы вместе навещаем мою постель. В зябкое и хмурое утро, так хочется согреться горячим южным мужчиной!
— Я предпочитаю остаться, Ваша милость, — блеснув черными очами, выдохнул он.
Ольшанская улыбнулась.
— Называйте меня Варварой...
Алонсо лежал на мягкой перине и рассматривал лепнину на потолке, все еще не веря, что обладательница браслета с красным рубином находится рядом. Что он обнимает ее обнаженные округлости, а она нежно поглаживает его взорвавшуюся излияниями плоть.
— Мой милый друг, — прикрыв угасшее мужское желание краем одеяла, проговорила Варвара, — надеюсь, вы не подумали, что я отдалась вам из-за любви?
— Вы хотели согреться.
— И это тоже... Разве было бы лучше если вместо дельного разговора вы глазели мне в декольте и нагромождали в воздухе фразы, одна глупей другой. Мой личный опыт, а он весьма немалый, говорит о том, что в постели мужчины откровенны, как нигде. К тому же, на время они перестают думать нижней частью своего тела и вспоминают о своей голове.
— Цель оправдывает средство...
— Не совсем. Мужчина — есть, и цель, и средство. Женщина же, тварь Господня, существует для достижения оного, и во благо оного! Теперь поговорим о вашем деле. Я получила послание падре Иннокентия, где он просит всячески посодействовать ханше Джан, в ее желании возвести сына в ханы волжских калмыков, и, не теряя времени, справилась о положении сего обстоятельства. Вывод: кланяться с прошением Анне Леопольдовне, посольству калмыцких владельцев не имеет смысла.
— Почему?
— Не спрашивайте!.. Это вельми опрометчиво, мой милый друг. Правды вы, все равно, пока не изведаете, а неприятности наживете. Лучше обратитесь посольством к дочери Петра Великого. Иоганн Лесток, после моей с ним беседы, милостиво согласился, устроить тайную встречу посланников ханши с Елизаветой Петровной. И не бойтесь обращаться к ней: «Государыня наша», «Матушка-защитница» и прочее, прочее, прочее.
— А если узнает императрица?!
— Если и прознает, то не ко времени ей сие станет...
____________________________
Роман «Полуденной Азии Врата», читайте в публикациях с примечаниями автора на моей странице в течение ноября на Проза.Ру.