Убивая время в ожидании, когда за окном начнёт темнеть, Чарли, размышляла об абсурдности того, что её окружает, попутно слушая какую-то очередную передачу, тема которой сильно претендовала на синтез психологии и эзотерики. Услыхав о том, что согласно кому-то или чему-то люди, любящее кислое всенепременно эгоисты, а сладкое – напротив, она сильно удивилась. Сколько себя помнила, Чарли была сладкоежкой и, всю свою осознанную жизнь считала себя законченной эгоисткой.
Когда маршрутное такси несло её по сумеречному городу, в гости к тем, кто по неведомой Чарли причине хотел её видеть, она вспомнила давеча услышанную тему. Странным образом атмосфера, а может размеренный гул двигателя и чувство движения, подвигли её на более глубокие рассуждения, относительно эгоизма, в наличии которого она была убеждена. Мало того, Чарли полагала эту черту характера показателем нормы для психики. Рассуждения привели её к неожиданному результату – сомнениям в том, что она законченный, неисправимый эгоист и эгоцентрик. Последнее было субстанциально и неоспоримо, но вот пагубная страсть к сладостям назойливо нашёптывала ей о ненадёжности первого из определений.
«Вообщем-то, о том, эгоист ты или нет, спрашивать следует не себя, а тех, с кем сфера твоей жизни постоянно пересекается» - это умозаключение стало окончательным вердиктом назойливой теме, на чём Чарли сочла верным успокоиться. Если честно, побочный эффект этого рассуждения – отношения с окружающими – сфокусировал на себе её внимание куда больше. Нет, дело было не в том, что Чарли сильно волновало, как её воспринимают друзья и близкие, а в тех тенденциях, которые она символически читала в этих отношениях.
Не так давно, она ощутила странный, беспричинный дискомфорт в обществе некоторых своих друзей. Сейчас она, благодаря прежним ментальным операциям, наконец, ухватила нить, ведущую к сути причины этого чувства. «Уровень ответственности» - так Чарли обозначила для себя корень данной проблемы.
Да, в силу тех или иных причин, люди, о которых она думала, стали относиться к своей жизни по другому, как бы «по-взрослому». Именно поэтому, Чарли и перестала их понимать. Нет, точнее было сказать не «понимать», ибо она по-прежнему понимала их прекрасно, распознавая мотивации их поступков даже прежде них самих, а «принимать». Она больше не могла «принимать» для себя «их мира», он стал чужим, словно отдалившись в сторону «серьёзной, нормальной, взрослой» жизни. А в этой стороне Чарли было тесно, неуютно, а главное - скучно. Она кивала их рассуждениям, внимательно выслушивала рассказы о трудностях жизни, всегда помогала, чем именно она могла помочь, но каждый раз, стоило ей только прикоснуться, эмпатически окунуться во всё это, как её накрывало неодолимое желание уйти, и как можно скорее.
Её хотелось срочно выйти, выскочить на улицу, где идёт дождь, который обязательно смоет с её души эту тяжеловесность чужой жизни, что она невольно, благодаря своим особенностям, смогла ощутить.
«Они выросли» - безапелляционно заявляло её собственное понимание. Чарли чувствовала себя стоящей на берегу и глядящей на реку по имени Жизнь, в бурных водах которой несётся большее из того, что её окружает. Она точно знала, что не хочет и никогда не захочет войти в эти воды, чтобы присоединиться к плывущим в них.
Дело было не в том, что Чарли боится «взрослой» жизни – на предмет этой причины она себя неоднократно проверяла, просто всё её существо буквально заявляло, что отторгает этот уровень бытия, как тело отторгает инородный объект.
Вернувшись к теме «кислого» эгоизма, Чарли поняла, что он тут совершенно ни при чём, и поймала себе на мысли, что теперь её трансцендентальность приобрела статус трансцендентности. Однако, ощутив на своих губах задумчивую улыбку, она посмотрела в окно на сумеречные улицы, и улыбнулась ещё шире.
«Эмоции ребёнка, разум старика и тело зрелого человека» - этот набор её вполне устраивал, мало того – он ей нравился.