Окончание. Начало: «Настасьина плоть»
http://www.proza.ru/2009/08/23/915
В автобусе Егор дремал. Трёхчасовая поездка немного утомила, но воспоминания о Насте скрашивали её однообразие. Дорога незримо тянула нить от деревни к городу. Он пытался ближе к концу пути оборвать её, но всё его усердие, наоборот, концентрировало даже цвет нити.
Подойдя к собственной двери, Егор не совсем смело достал ключ, машинально открыл замок и вошёл в дом. Громко работал телевизор. Привычная чистота и уют прихожей изо дня в день встречали его первыми. Он поставил на пол деревенские дары и тихо прошёл к гостиной, встал в проёме, опершись на открытую дверь.
Мягкая мебель была обита велюром цвета индиго с вкраплением голубых и чёрных тонов в виде крупных запятых, словно увеличенных под лупой для пособия одного знака препинания.
В кресле сидела светловолосая женщина в декольтированном переливающемся голубом платье, отчего казалась ему мерцающим топазом на синем бархате обивки. В руке покоилась забытая миниатюрная кофейная чашечка. Наклонившись немного вперёд, женщина была полна изящества и грации. И внимательно следила за происходящим на экране. Егору не хотелось сразу вторгаться в её пространство, и он великодушно разрешил ей поставить на журнальный стол чашку, поправить браслет выше запястья, украшенный чёрным овальным камнем из уральских самоцветов. Он также боялся вспугнуть её своим появлением. Женщина невзначай повернула голову, немного вздрогнула от неожиданности и, брызнув большими неправдоподобно голубыми, как у сиамской кошки, глазами, взметнула вверх крылышки рук и подлетела к нему тонкой голубой стрекозкой. Знала, наверное, как чудо-хороша в этом своём ошарашивающем наряде цвета весенне-чистого настоенного голубого неба с примесью молодой бирюзы. Аромат французского «Голубого Моря» был услышан им сразу. Егор изумился не прелести жены, а тому, что внутри не сработало, как бывало раньше. Не трепетнуло до дрожи. Он мягко отстранил стрекозиные крылья.
- Погоди, Машунь, испачкаешься, - так же мягко произнёс Егор, Я весь в пыли, - уточнил он.
- Ой, какой ты!
- Какой?
Она хотела сказать: заросший деревенский, чуть-чуть чужой. В последнем она была бы абсолютно права – в «яблочко!» - но смягчила ответ:
- Пыльный, - проведя по небритой щеке, она потёрла пальцы и чмокнула ниже глаза.
- А что это мы при параде? – спросил Егор.
- Нас в гости пригласили, день рождения у Савицких. Не пойти нельзя. Как ты? Настроен с дороги?
- Ещё не знаю. Чаем напоишь? А я в душ.
Войдя в ванную, он медленно снял с себя одежду и порадовался недолгому заточению, благодаря цивилизацию. Прохладный душ возвращал его в город, сбивая жар объятий Насти, которые продолжали жечь его крепкие плечи. И надо было как-то завуалироваться от проницательных глаз Маши, доктора-психолога. Она частенько рушила все его алиби, вытаскивая их из укромных уголков говорящего лица Егора. Он растёрся жёстким махровым полотенцем, ещё раз оглядел себя в зеркале, исследовал подлежащие сомнению участки тела, провёл рукой по лицу, «сделал» улыбку и появился в кухне.
- Совсем другой вид. Теперь – мой Егор, - она прижалась к нему, - Я соскучилась, - нежно обняла его. Егор слабо ответил ей, но тут же исправился. Мария внимательно глянула на него:
- Ты устал? Сейчас напою тебя чаем с лимоном. Я вчера здесь выпечку затеяла. Твои любимые эклеры. А вечером сделаю массаж.
- Спасибо, Мари, - он был тронут её заботой, - Мне бы чего-нибудь холодненького. Кваску, например.
- Есть молоко.
- Годится, пусть будет молоко.
- Егорушка, ты решил идти к Савицким? – спросила Маша.
- Пойди одна, дорогая. Я тебя встречу. Когда будешь возвращаться, позвони мне. И потом, ты же знаешь моё отношение к ним. Не люблю их. Нудные.
После её ухода Егор расстелил постель, лёг, ощущая свежесть белья. Он глубоко вздохнул. Мария была исключительной хозяйкой. «Сказочная мечта» каждого мужчины. Претензий к жене у него никогда не возникало. Вдобавок ко всему – Бог внешностью не обидел и партнёрша идеальная. Идеальная? А Настя? Кем была Настя? Партнёрство в минувшей сладострастной ночи исключалось. Водоворотное чувство без времени, звуков, без планеты. Как там у Пастернака? Судьбы скрещенье… Мари… Эталон… И всё же…
Теребя подбородок и ворочая головой по подушке, он стремительно вернулся в деревню, к Насте, на сеновал. Она вдруг привиделась ему роскошной примадонной столичного театра, удивительно похожей на Наталью Гундареву. Как это он сразу не разглядел поразительного сходства. Она улыбалась ему, сладкая женщина, звала и протягивала руки.
Он застонал и проснулся.
«Господи!» - поднялся Егор. Настя не отпускала его. «Чертовщина!» - ругнулся он. «Который час?» Говоря сам с собой, посмотрел на часы. «Пора бы и Марии вернуться». Но он отодвигал её приход и боялся предстоящей ночи, любовных игр с женой, которые доселе протекали в хорошем, без натяжек, ключе с изощрёнными вариантами. Они оба были не прочь доставить друг другу приятные волнения и, обнявшись, замечательно заснуть, ища на рассвете сброшенные одежды, простыни и другие изобличающие мелочи. Лукаво улыбаясь, утрами продолжали ласкаться ещё несколько мгновений. Связь с другими женщинами никак не отражалась на интиме супругов.
Позвонили Савицкие и сказали, чтобы встречал Машу через полчаса. Сожалели об отсутствии, понимая, что устал с дороги.
Жена была немного навеселе. Раньше Егору это нравилось. Она раскрепощалась до панельной дамы, была обольстительна, и он ловил себя на мысли всякий раз, что это словно впервые.
«И это всё сейчас должно повториться», - ужаснулся Егор, опасаясь, что не поддержит её и выдаст себя с головой. Хоть он и поднаторел в адюльтере, но что-то сейчас клинило и срабатывало не в его пользу.
- Я скоро, - сказала она, прижавшись к нему, затем, на ходу снимая голубую радугу платья, скрылась за дверью ванной. Послышался бег воды и негромкое, чуть суррогатное пение Марии.
Она вышла обнажённая загорелая стройная мокрая… Капли воды бриллиантиками сверкали на её теле. Грудь двумя небольшими упругими яблоками… вдруг неожиданно проявилась Настасьиными изюминками. Он мотнул головой.
- Я по-прежнему волную тебя, - утвердительно игриво сказала жена и пошла на него, высоко подняв руки над головой в придуманном ею ритмическом танце.
- Да, - не зная, соврал или нет, ответил Егор.
- Так обними меня, приголубь, муженёк, - прижалась к нему прохладной кожей.
…Это было похоже на плохой театр. Из глубинки.
Мари не упрекнула его за пионерский аскетизм после разлуки. Лежала с запрокинутыми руками, широко раскрыв глаза.
- Маш, ты не спросила о тётке. Она завтра выписывается. Ничего серьёзного, слава Богу, - заполнил навязчиво длинную паузу молчания Егор. Что-то надо было говорить.
- Можно было бы и не ездить, - заметила Мария.
- Кто его знает, что можно, а чего нельзя. Лучше не брать греха на душу. Чтобы после не каяться, - в раздумье произнёс Егор, - Помог я ей. Забор поставил. И очень много дров нарубил… «Это уж определённо»… на всю жизнь хватит.
- Егорушка, - вкрадчиво, нараспев, заговорила Мария, - Скажи-ка, друг любезный, не свела ли тебя с ума какая-нибудь деревенская ведьма?
- Я просто устал, Мари, - выдохнул врасплох застигнутый Егор, - А ведьм в деревне давно нет. Они умерли, - вспомнил он чёрный платок Насти, - Спи. Утро вечера мудренее. И не бери тяжёлого в руки.
Он знал, был почти уверен, что справился с ролью, но поверил ли ему взыскательный избалованный зритель в лице жены?
Маша заснула. Или притворилась спящей. Во всяком случае, дышала ровно. Егор поднялся, прошёл на балкон, закурил. Гирлянды звёзд развесило ночное небо. Рыжая луна соперничала с его шевелюрой. Было далеко за полночь. Город, набегавшись за день, спал безмятежным, нашалившимся вволю ребёнком. Егор во время перекура бережно сторожил его сон, думая о своей жизни.
Они с Машей оба были во втором браке. Общих детей у них не получилось, а от первых – имели по одному взрослому ребёнку. Чада вели самостоятельную жизнь, временами татаро-монголами опустошая карманы родителей. Безбедная жизнь позволяла ссудить н-ную сумму детям. Не отказывали себе в удовольствии сходить в гости, театр, ресторан.
В мыслях опять возникла Настя. У калитки. Она телепатически звала его. Егор затушил сигарету, судорожно глотнул воздуха и направился в спальню.
Осенние дни потянулись своей чередой однообразно, уныло, с затяжными дождями,
обжигающим ветром, сорвавшим с веток все кружевные бикини из разноцветных листьев.
Егор потихоньку втянулся в работу, жизненный ритм. Первый снег полностью укрыл августовское приключение в деревне. Только иногда, ночами, он во сне до хруста сжимал в крепких руках миниатюрное тело Маши, которая, просыпаясь, терялась в догадках и сознавала, что не ей предназначались объятия, но заподозрить Егора ни в чём не могла. У него не стало ни внеочередных дежурств, ни срочных вызовов на работу, ни мужских компаний. Всё постепенно ушло.
К Новому году к ним в гости приехала тётка Екатерина. Своим визитом она всколыхнула память о Насте, но плотный снежный покров обратил Егора в зимнюю спячку. Он чувствовал себя медведем и очень боялся, что тётка расшевелит его среди зимы. Она не говорила о деревне. На вопрос Егора о соседях, ответила кратко:
- Живы, здоровы, кланялись, - и более не распространялась. А ему вдруг отчаянно захотелось услышать хотя бы имя Насти, но тётка перевела разговор о сборе урожая в предстоящем году, а по весне сама справится. Возраст не тот, не подужает с урожаем.
Егор усмирил проснувшуюся радость оттого, что возможен вариант приезда в деревню.
- Чего ж, поможем, - бравадно заверил её Егор, - Ты, тётя Катя, не волнуйся. Жив буду, подсоблю.
- Вот и славно. Может, с Машей приедете?
Егора словно заставили облизать кактус. С вонзившимися колючками трудно ответить что-то вразумительное. Ухитрившись потоком воздуха обезболить язык, он проговорил:
- Что ты, тётушка, Маше деревня заказана. Она отпуск только на море проводит. Это мне раззудить плечо в радость. А Марья скучать будет. Она без душа и города – не жилец. Ты, если что, и по весне клич дай.
Катерина с нескрываемым интересом глянула в его глаза. Он стойко выдержал взгляд. И за себя и за Настю.
- Правда, весной тяжко будет, кадров не хватает, но что-нибудь придумаю. Договорились. Август или сентябрь располагай.
«Что это он так подозрительно самоотдачен?» Настя опять забрала его в свой лиановый плен рук, опять душистое тело пахнуло. Он согнул локтевой сустав и пошевелил пальцами.
- С рукой что? – обеспокоенно спросила Катерина
- Всё в порядке, - быстро ответил он, - Занемела немного.
Снежная зима сбросила свой подвенечный наряд, как только тёплые солнечные лучи полились с неба. Белая метель цветущих садов была короткой, равной мигу. Екатерина не просила о помощи весной. Летом Егор затеял ремонт. Маша уехала отдыхать. И лишь в августе пришла телеграмма, что он может приехать.
Тётка Екатерина ждала племянника. Август повторялся в погоде. Деревня снова встретила его той же живностью. Проходя мимо дома Насти, он глянул на калитку. Учащённо забилось сердце. Катерина во дворе стругала лучины. Завидев Егора, бросила нож и побежала навстречу.
- Как жива-здорова, Екатерина Дмитриевна? – обнимая её, поглядел через плечо на Настасьин двор. Он был странно пуст.
- Да, слава Богу, - ответила та, смахивая слезу. – На долго ли?
- Ещё не определился. Неделю-другую. Не выгонишь? – улыбнулся Егор.
- Что ж мы стоим. Айда в дом. – слегка подталкивая племянника в спину, пригласила она. – Живи сколь хочешь. Мне одной сумно, хоть и привыкла уже.
Катерина всё расспрашивала о Маше, детях, работе, когда Егор с аппетитом, как в детстве, уплетал ароматный густо-красный борщ. Сама же поглядывала на красивую большую коробку конфет, поглаживая её сверху и не решаясь открыть.
- Так и будешь смотреть на неё? Кушай, это тебе.
- Много больно, - по-девчоночьи рассмеялась она, - соседей бы угостить надо.
- Угостишь, я там ещё кулёк привёз. Шоколадных тоже. И печенье. А это сейчас открывай.
Женщина распаковала коробку, открыла крышку. Бережно достала из ячейки круглую конфету и откусила, ловя проливающийся ликёр ладонями.
- Надо же, вишня, - улыбнулась она.
Егору было радостно смотреть на неё. Поблагодарил за угощение, сказал, что пойдёт в огород посмотреть плацдарм для военных действий.
- Ступай, а я к курам, потом к тебе подойду.
Он медленно миновал аккуратные грядки, ряды воинствующих маков, отломив несколько головок, высыпал прямо в рот вкусную дробь и направился к подсолнухам. Присел на перевернутое ведро, вдыхая огородный бальзам.
Где-то, совсем рядом, громко заплакал ребёнок. От неожиданности Егор вскочил. Умиротворённого, безмятежного настроения как ни бывало. Быстро пошёл в сторону плача. На соседской делянке среди подсолнечника в коляске посапывал младенец. Скорее всего, его встревожила какая-то мошка. Он сонно разбросал крохотные ручонки, во рту двигалась пустышка, а золотистые тонкие редкие кудряшки на лбу шевелил ветерок, как бы вентилируя душное пространство коляски.
«Ах ты, рыжий подсолнушек! - умилился Егор, - Это чьё же бесхозное дитя? – вглядывался в лицо ребёнка. – Совсем маленький. Сколько ж это ему? Месяца два-три не больше». Огляделся по сторонам. Ребёнок снова забеспокоился. Шапочка сдвинулась и рассыпанный снопик редких, рыжих, вспотевших волос высветило закатное солнце.
«Бог мой!» - всполошился в догадке Егор, переведя взгляд от коляски на видневшуюся крышу соседского дома, снова вернулся к малышу, - Неужто!» - обомлел он.
Настя, неслышно подошедшая сзади – пока он сопоставлял что к чему – обняла его тёплыми сильными руками в мелких тёмных веснушках.
Взбудораженный Егор обернулся и увидел Настины глаза, в которых отчаянно кричала любовь, перемешанная с ожиданием и болью. Не в силах поверить, что всё это явь, она стала сползать, прижимаясь головой к его телу. Он поднял её, с трудом разорвав крепкий обхват вокруг ног.
- Настя, прошу тебя, не надо, милая, - успокаивал её Егор. Она уткнулась в его грудь и тихо плакала.
- Ах ты, охальник городской! – тётка Екатерина, увидевшая их вместе, не смогла сдержать себя, - Выходит, ты Настасьин двор вспахал! – не унималась она. – Деревня чуть ли не цельный год ребусы решает – чьё это рыжее чудико, - вытащила мальца из коляски, - Так это твоё сочинение, твой солнечный лучик! А как же… - она поперхнулась застрявшим именем жены Егора, отдала ребёнка Насте, прикрыла рот рукой и замолчала.
- Нет, нет, - слабо запротестовала Настя, - Что это вы придумали, тётя Катя…
- А тут и придумывать нечего. Две капли. Настя, Настя! Девка ты – хоть куда. А ты, - повернулась она к Егору, - Силу свою на молодой бабе испытал. Да? Неотразимость свою рыжую. Вся ваша масть такая. И отец, ныне здравствующий, и дед, и дядька твой – с войны не пришедшие – одним миром мазаны. Пули, они тоже дуры, как бабы, выбирают золотоволосых…
- Не виноват он, не виноват. Сама я…
- Ой, ли? Ну, да ладно. Чего воду в ступе молоть. Только далее-то что? А ну, кыш отсюда, тебя ещё здесь не доставало! – в сердцах крикнула распалившаяся Катерина сбежавшему от надоевших до смерти кур петуху шафранного – с огненными высверками – оперения, косо поглядывающего на окружающих. Он отбежал от женщины и встал рядом с Егором.
- Петух и тот рыжий, - меняя тональность, сдалась она.
Настя гладила щёчку ребёнка, а Егор, ошеломлённый свалившейся ситуацией, словно опьянел.
- А что, тётя Катя, приеду к тебе насовсем жить. Примешь? – приобнял пожилую женщину, не отрывая глаз от малыша.
- Хитришь, Егорушка, не приедешь. Не обнадёживай меня, а то как размечтаюсь. У меня кроме тебя и нет никого.
- А вдруг брошу всё и останусь. У тебя никого, а у меня – вон сколько! – развёл руками Егор.
Настя не могла собрать губы, они всё время расползались. То ли от стоявших в глазах слёз, то ли от того, что Егор рядом.
Он бережно взял ребёнка на руки.
- А как останусь! – щурясь, проговорил племянник. Но куражная мысль уже катила девятый вал и готова была вот-вот захлестнуть его. «Интересно, кто кого? Стихия меня или я - её?» - ещё трепыхнулся Егор, но почувствовал, что набегающая огромная волна новой жизни в свете крошечного солнечного лучика набирала такую силищу… И он почти физически ощутил, как она сбивала его с ног.
*--------------------
"Подсолнух" - фото автора