1.
Оформление документов шло к завершению, когда вдруг нам объявили: президент Молдавии Мирча Снегур возражает против репатриации граждан его республики через Украину. Он требует нашего прибытия в Кишинёв, где и будет решён окончательно вопрос о нашем выезде в Израиль.
Украинские власти не стали упорствовать, и Сохнут был вынужден заказать автобусы, чтобы доставить нас в столицу Молдовы. Сложность заключалась в том, что кратчайший путь (через Бендеры) был закрыт.
Нас повезли обходными дорогами: через Белгород-днестровский, Арциз, Чимишлию.
В Кишинёве нас поселили в доме отдыха "Дойна”, расположенном на одной из окраин города. Здесь нам выделили отдельный деревянный домик, очень удобный, утопающий в зелени, в котором мы коротали время между приёмами пищи в обществе комаров, настойчиво стремящихся составить нам компанию и установить самые что ни на есть тесные контакты.
В первые десять дней пришлось опять побегать по инстанциям. От нас потребовали уйму справок: об отсутствии задолженности за квартиру, воду, свет, о сдаче трудовых книжек, военного билета, даже книг в библиотеку.
За многими справками пришлось ездить в Бендеры, благо страсти там временно улеглись, и стали курсировать автобусы. Проезд, однако, не был свободным: возле Новых Анен стоял пост молдавской полиции, а возле Бендер – приднестровских гвардейцев. И те, и другие производили обстоятельные проверки документов и багажа, который положено было извлечь из сумок и чемоданов и разложить для осмотра по частям.
Как бы то ни было, но теперь можно было проехать в обоих направлениях и собрать необходимые справки.
Лене полагалась пенсия за последние три месяца плюс за шесть месяцев вперёд (в связи с выездом за границу), но не выдали ни копейки: в банке не оказалось наличных денег.
Я повидал дочку с с зятем и внучку Лучику, которые вернулись в Бендеры, но оставаться там надолго не собирались. Жизнь города была парализована, предприятия простаивали или вообще закрывались, работать было негде. Уезжать с нами они тоже не решались: вряд ли в Израиле дефицит музыкантов и артистов. Был план, правда, не окончательный, уехать на Украину, но и этот план непросто было осуществить.
Одним словом, наши дети оставались на распутье.
Когда канитель с документами закончилась, потянулись томительные дни ожидания. Три раза в день мы ходили в столовую, но в остальное время скука была неимоверная.
От нечего делать мы – я, Лена и Олежек – ездили иногда в центр города, ходили по магазинам с полупустыми прилавками или просто гуляли, но состояние ожидания не покидало нас ни на минуту и вытесняло все остальные мысли и чувства.
Израиль… Сколько раз снилась мне эта страна – без конкретных очертаний и лиц, как на сюрреалистической картине. Но это был Израиль, именно его видел я в своих снах. Кое-что мы знали об этой стране из писем Марика, Зины, Сони. Очень конкретно представил я себе родину моих предков, читая "Иосифа и его братьев” Томаса Манна. Многие годы ждал я с нетерпением встречи с этой страной, и теперь она, наконец, должна состояться. Однако какое-то бюрократическое чрево никак не может переварить наши гербовые и обыкновенные бумажки, оно тужится и пыжится, а мы – жди и жди, когда этот процесс закончится.
Уже скоро месяц, как мы поселились в "Дойне”, а нам всё говорят: скоро! И опять столовая, опять сидение на скамейке в парке или возле нашей избушки, опять бессмысленное шатание по улицам или чтение газет, затрагивающих всякие проблемы – уже не наши проблемы…
И вот, наконец, первые счастливчики, получившие заграничные паспорта и авиабилеты с указанием номера рейса и даты вылета. Потом и наша очередь: нам также вручают паспорта. В моём две фотографии: моя и Олега. Осталось встретиться с консулом для получения визы, но это уже мелочи. Всё идёт по плану: виза получена.
- Хотите лететь чартерным рейсом?
- Хочу, - отвечаю я, хотя впервые слышу слово чартерный. Какая разница – чартерный, чёртырный! Лишь бы скорей.
Вылет послезавтра вечером.
На ночь глядя…
Звоню Баланам: приезжайте провожать. Приехала только дочка: Виталий занят.
Аэропорт. Сидим с Зиночкой. Скоро вылет. Мы улетаем, а она остаётся. Увидимся ли ещё?
Надо бы что-то сказать, очень важное, но все слова и мысли поблекли, зависли в пустоте. Пустота – и в голове. Говорим о пустяках. Оставляем остатки наших денег. Какой-то незнакомый человек подходит к нам и тоже предлагает оставшиеся у него деньги.
Последние объятия, поцелуи. Слёзы сами наворачиваются на глаза.
Мы идём на посадку. Граница позади, граница впереди.
Движемся в окружении толпы, обвешанной сумками, баулами, портфелями, саквояжами. Одну пассажирку несут на носилках. Это мать Рывкиной, детского врача из Бендер. Она парализована, но её тоже везут в Израиль. Каждый добирается, как может.
Исход… Последний ли?
Автобус подвозит нас к трапу самолёта. Последняя проверка билетов. А вот и наши места. Олежек садится у окна, мы – рядом. Разгон. Взлёт. Закладывает уши, но это пустяки.
Я чувствую, как самолёт набирает высоту. Выше, ещё выше. И вот уже облака далеко внизу.
Мы летим на восток – навстречу ночи.
Молоденькие стюардессы. Хотим ли мы пить? Да, мы хотим пить.
Потом нас кормят: колбаса, сыр, яйца, варенье. Чай, кофе – на выбор. Отлично!
Кто-то подаёт голос на весь салон:
- Мы летим в Эрец-Исраэль! Чувствуете?
Хором:
- Чувствуем!
Разговоры. Они доносятся со всех сторон. Всеобщее возбуждение.
Мысли пляшут в голове, перескакивая с прошлого в будущее и обратно.
Летит самолёт, и летит время. Мы летим навстречу времени. Летим в прошлое, но для нас это будущее.
Опять закладывает уши – неужели снижаемся?
Да, полёт завершается, и нас об этом информируют по радио. Минут через десять под нами - море огней. Да ведь это Тель-Авив!
Ещё десять минут – и колёса коснулись посадочной полосы. Земля.
Святая земля!
Полёт окончен. Сколько времени было потрачено на сборы, а на полёт – два часа. Всего два часа!
Экипаж прощается с пассажирами. Можно сходить. Спускаемся по трапу. Нас ждут автобусы.
А вот и аэропорт. Пассажиры нашего рейса приглашаются в специальный зал ожидания. Мы можем позвонить родственникам - звонок бесплатный. Можно попить соки на выбор: апельсиновый, яблочный, клубничный, манго – соки тоже бесплатно. Впрочем, иначе и быть не могло: у нас всё равно нет ещё местных денег.
Звоню Зиночке: мы в Израиле, долетели благополучно.
Пью соки: апельсиновый, потом манго.
Олежек и Лена тоже пьют, на их лицах наслаждение и радость – то ли оттого, что соки вкусные, то ли оттого, что мы на земле Израиля.
2.
Ночь, половина второго. Звонить или не звонить Брикерам? Они, конечно же, спят, не стоит их, наверно, будить. Позвоню позже: всё равно надо ждать. А пока можно просто посидеть и поглазеть вокруг. Странно, но спать совсем не хочется.
Позвонить брату, что ли? Нет, пока не нужно. Телефон сына я вообще не знаю, у меня только его адрес.
В Израиле живут и другие наши родственники: Айзины, Штекели, Дола с детьми, тётя Зина и дядя Фима, но они нас к себе не приглашали. Приглашение мы получили только от Брикеров, значит, позвонить надо будет прежде всего им. Но я сделаю это позже, после оформления всех документов. Тем более, что они сейчас спят.
Некоторые наши попутчики уже оформили все бумаги и получили первые деньги – чеком и наличными. Интересно бы взглянуть на эти деньги, но подождём своих.
Вдруг слышу свою фамилию: меня приглашают на собеседование, комната такая-то.
За столом сидит молодой человек, он обращается ко мне по-русски. Анкетные данные, затем вопрос: были ли у вас контакты с КГБ? Вспоминаю: да, один раз. В Бендерах. Пустяки, ничего особенного, не стоит, наверно, рассказывать. А вы расскажите, время у нас есть. Начинаю рассказывать. То была забавная история. Я выпустил в школе стенную газету и все тексты напечатал на пишущей машинке. Одна из моих коллег, жена городского прокурора, после бурных восторгов поинтересовалась: зарегистрирована ли моя машинка в милиции? Отвечаю: нет. А разве нужно? Говорит: надо, обязательно. Иду в милицию, спрашиваю: где регистрируют пишущие машинки? Отвечают: не у нас; спросите в КГБ. Пошёл в КГБ. Начальник усаживает меня напротив своего стола и минуты две молча рассматривает в упор. И только потом задаёт вопросы, уже не глядя: кто? откуда? место работы? жена? родители? Наконец: в чём проблема? Рассказываю о машинке. Отвечает: мы не регистрируем пишущие машинки. Их можно купить в любом магазине канцтоваров. Вот и вся наша беседа.
Мой слушатель, похоже, немного разочарован: он ожидал услышать нечто более значительное. Увы! Чем богаты, тем и рады.
- Что ж, поздравляю вас и вашу семью с прибытием в Израиль!
Благодарю за поздравление. На этом собеседование закончено.
Возвращаюсь к своим. Спрашивают: всё? Нет, говорю, ещё не всё. Нас ещё должны вызвать всех вместе.
Скоро четыре часа утра. В зале осталось менее половины прилетевших вместе с нами.
Наконец, нас тоже приглашают. Проверяют документы. Потом выдают деньги, чек и справки на получение удостоверений личности.
Первый раз в жизни держу в руках израильские шекели. Сколько это: много или мало? Понятия не имею. Потом разберёмся.
У выхода нас дожидается микроавтобус, на нём, как нам сообщили, мы можем поехать бесплатно в любой населённый пункт страны.
Водитель говорит по-русски, и мы ему сообщаем, что нам нужен Реховот, улица Бней-Моше, дом такой-то.
Ещё ночь, но трасса, по которой мы едем, освещена на всём своём протяжении. Отличная дорога! Шесть полос движения - по три в каждом направлении. Дорожные знаки отсвечивают и сверкают, как будто их недавно вымыли. Вспоминаю трассу Кишинёв-Одесса, узкую и ухабистую – никакого сравнения!
Минут через тридцать въезжаем в пределы большого города: это и есть Реховот. Водитель останавливается возле мужчины, занятого уборкой, чтобы спросить, где улица Бней-Моше. Скоро мы находим эту улицу, она совсем близко. А вот, наконец, и дом, где живут Брикеры, но я забыл номер квартиры. Как быть? Вспоминаю: у меня есть номер телефона. Но чтобы позвонить из автомата, нужен жетон, а жетона нет. Ни у кого. Опять загвоздка
Наконец, мы видим старичка, который открывает один из магазинчиков; у него должен быть телефон. После переговоров водителя со старичком я получаю доступ к аппарату.
Звоню – в трубке голос Зины. Говорю, что мы внизу, возле дома.
- Я сейчас! – взволнованно произносит она в трубку, и через минуту мы уже обнимаем друг друга.
3.
Целую неделю провели мы в гостях у Зины с Сашей. За это время повидали почти всех родственников, которые приглашали нас наперебой.
Мы побывали в гостях у Сони с Аркадием, ездили в Бат-Ям к Марику, где он поселился с женой и её родителями, навестили Милю с Лорой, а также их сына Сашу, который жил поблизости и успел вместе со своей женой Татьяной сотворить моему брату внучку, милое создание с необыкновенным именем Даниэла. Везде нам устраивали тёплые приёмы с обильными угощениями.
Однако пора уже было обзавестись собственной квартирой, и в этом деле опять помогла нам Зина, которая в первые недели после нашего прибытия в Израиль стала нашим ангелом-хранителем: ходоком по банкам и мисрадам, переводчиком и гарантом, посредником и советником. Вместе с Соней она организовала сбор всяких предметов первой необходимости, в которых мы очень нуждались: тарелок, ложек, кастрюль, сковородок, постельных принадлежностей и даже кое-какой одежды – ведь мы приехали с двумя баулами и сумкой, нагруженной книгами. Нам натаскали столько всякой всячины, что через год, когда мы переезжали в Ришон-Лецион, чтобы поселиться вместе с Мариком и его семьёй, нам для вещей не хватило одной машины, пришлось многое выбросить.
Но это было потом, а сейчас надо было привыкать к новым условиям и непривычному ритму жизни, усваивать минимум ивритских слов и выражений, необходимых хотя бы для того, чтобы купить продукты в магазине или на рынке.
Олег поступил в школу-интернат, а мы с Леной начали посещать ульпан - курсы по изучению иврита. Но иврит давался нам с трудом, его усвоение продвигалось медленно, особенно у меня; я был в числе самых отстающих. Скоро стало ясно, что разрыв между нами и остальными слушателями курсов, в основном молодыми людьми, будет расти, и мы перешли в вечерний ульпан, где большинство слушателей составляли люди нашего возраста.
На то была ещё одна причина: у Лены появилась возможность что-нибудь заработать. Дело в том, что ещё в Одессе мы познакомились с молодой супружеской парой - Сашей и Таней Айзиными. Позже выяснилось, что мы даже родственники: отец Саши был родным братом Аркадия Айзина, мужа моей сестры Сони. В Бендерах мы жили по соседству, но Саша тогда был ещё ребёнком. Сейчас это был симпатичный молодой человек, женатый на миловидной женщине, которая приехала в Израиль, будучи на последнем месяце беременности. Квартиры, снятые нами в Реховоте, оказались в одном районе. Частые встречи и общие проблемы очень нас сблизили, несмотря на разницу в возрасте.
Уже через неделю после прибытия в Израиль Таня родила мальчика, которого назвали библейским именем Йонатан. Молодая мама попросила Лену взять на себя обязанности няни, пока она будет посещать курсы иврита. Лена согласилась, несмотря на символическую плату, которая ей была обещана: она очень любила возиться с такими крошками, да и молодым помочь тоже хотелось.
Однако с ивритом у нас и в вечернем ульпане дело не очень клеилось. Память была не в состоянии усвоить обрушившийся на нас поток слов и выражений. Мы, словно сито, пропускали их через себя, с трудом удерживая отдельные капельки этого потока, из которых невозможно было склеить какое-то предложение. Впрочем, кое-что я усвоил: на рынке я смело пускал в ход самый актуальный в этот период вопрос: кама оле? (сколько стоит?), на что нередко получал ответ на русском языке (продавцы сообразили, что им тоже неплохо бы знать язык большинства их покупателей).
Почти одновременно с Таней, несколькими днями позже, наша невестка Нелля родила нам внучку. Беременность проходила у неё не очень гладко, но девочка родилась нормальная, с умными и любопытными глазками; её назвали ивритским словом Бина, что означает "мудрость”, "разум”. Причина выбора этого имени была и в том, что оно начиналось с буквы Б, как и имена её прабабушек: Броня, Бетя. Таким образом, Марик стал папой, чему он был несказанно рад. Комод и кроватка для ребёнка были куплены самые лучшие, коляска – лучшая, титули – лучшие. К заботам о ребёнке были привлечены все члены семьи: бабушка Рая и дедушка Володя, тётя Зина и сестричка Илона; не остался в стороне и семилетний Игорёк, которому очень нравилось развлекать свою младшую родственницу.
Один раз в неделю приезжал Олег. Его абсорбция протекала не очень гладко, он с трудом ладил с ребятами, а одного из младших школьников даже поколотил за оскорбление; зато на иврите изъяснялся свободно, а это многого стоило.
Однажды, после возвращения, он рассказал нам о том, как ему удалось добраться до дома. Денег на автобус у него в этот раз не было. Ничего не оставалось, как возложить все надежды на попутную машину.
Скоро один из водителей, заметив его, съехал на обочину и притормозил. По пути разговорились.
Сидевший за рулём пожилой мужчина начал расспрашивать Олега, кто он, откуда, чем занимается. Похоже, что рассказ попутчика очень его взволновал, потому что он не только довёз Олега до автовокзала в Тель-Авиве, но дал ещё двадцать шекелей на автобус и бутерброды.
Израильтяне в таких случаях не скупятся. В другой раз Олег искал какую-то контору и сбился с пути. Он спросил первую встречную, куда же он попал и далеко ли отсюда до центра города. Женщина ответила, что далеко, но туда ходят маршрутные такси. Олег поник духом, и это, видимо, отразилось на выражении его лица. Женщина догадалась, что у него нет денег. Недолго думая, она вытащила из кошелка десять шекелей, сунула ему их в руку и предложила поторопиться: маршрутка стояла на остановке.
Во время ханукальных и пасхальных праздников мы познакомились с некоторыми сторонами религиозной жизни в Израиле. По этим вопросам у меня никогда не было конкретных представлений. Да и откуда было им взяться, если в нашей семье, как и вообще в стране, где мы жили, религиозные праздники не отмечались, традиции были преданы забвению, иврит находился под запретом, синагог не было, а старые евреи, знакомые с религиозными обычаями, унесли свои знания в могилы.
В начале 90-х годов, когда еврейская жизнь стала пробуждаться, интерес к ней со стороны большинства наших единоверцев успел атрофироваться.
Оказавшись – уже в Израиле – в синагоге в Судный день (Йом-кипур), я чувствовал себя чужим в обществе собравшихся, я не понимал ни одного слова в молитвах, которые возносились богу, ощущал себя в этой среде отщепенцем, инородным телом, и это было очень неприятное чувство. Всё это не мешало мне, однако, интересоваться вопросами религии, раздумывать над отдельными фрагментами "Торы” и других книг.
Был, например, момент, когда я пытался понять, почему в ,,Торе” написано: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова и т.д. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что версия этой священной книги вернее по существу. Женщина – подобие земли, почвы, она приспособлена вынашивать семя, но сама не в состоянии производить его. Она должна получить это семя извне; нужен сеятель, и сеятель этот – мужчина. Без его семени почва останется пустырём. Вот и получается, что по большому счёту жизнь потомству даёт мужчина: Авраам родил Исаака (а не Сарра), Исаак родил Иакова (а не Ревекка). Точнее, наверно, было бы сказать: породил...
Запомнилась экскурсия по старому городу в Иерусалиме. Конечно, это не Петербург и не Вена: от былого величия здесь мало что уцелело. Удручающее впечатление оставили развалины древних построек – груды камней, среди которых угадывались элементы некогда роскошных жилищ наших предков: пол, выложенный особой плиткой, остатки купален, фрагменты двориков, фонтанов, спален, столовых, хозяйственных помещений.
Однако, оказавшись перед Стеной плача, мы ощутили некий трепет, словно эта стена излучала таящуюся в древних камнях энергию. На глаза сами собой навернулись слёзы, которые я с трудом пытался удержать. Возможно, это было действие самовнушения, но я не стал бы отрицать и то, что на этой небольшой площади возле Стены существует сгусток энергии, впитавший молитвы, мольбу о насущном, покаяния и заклинания сотен поколений потомков Авраама. Не исключено, что именно она, эта энергия, заставляет трепетать наши сердца, отвлечься от повседневного, обратить свои чувства и помыслы к Тому, кто начертал свои заповеди на скрижалях Завета.
Потом были будни и заботы о хлебе насущном. Я ходил в супермаркет, на рынок, в овощные лавки, выискивая продукты подешевле и повкуснее, и скоро убедился в том, что повкуснее не бывает подешевле. Тем не менее, мы могли себе позволить обеды, по молдавским меркам, довольно роскошные: кебабы с зелёным горошком, макаронные изделия с маслом и сыром, картофель и другие овощи, огурцы и помидоры круглый год, полукилограммовые плитки шоколада и цитрусовые в неограниченном количестве.
Очень скоро состоялось наше знакомство с израильской зимой. Когда начинался дождь, то он лил как из ведра, превращая улицы в реки, и становилось понятно, откуда взялась легенда о всемирном потопе. Впрочем, вода после дождя очень скоро куда-то уходила, не успев образовать слой грязи, как это бывало на нашей бывшей родине.
Несмотря на то, что температура здесь никогда не опускалась до нуля градусов, в квартире бывало так же холодно, как на улице. Оно и неудивительно: израильтяне научились обходиться без печного отопления, используя в редких случаях электрические обогреватели. Мы, привыкшие к паровому отоплению, кутались, как могли, но согреться не всегда удавалось, особенно по ночам. Впрочем, таких дней в году набиралось немного; зато бывали зимы, когда мы гуляли в январе без шапок и пальто, достаточно было простенькой рубашки и свитерка.
Израильская весна – это прежде всего запахи пардесов, то есть цитрусовых плантаций; они проникают всюду, неся с собой тепло и радость. Одно плохо: продолжается это время года недолго. Не успеешь оглянуться – и снова лето, снова жара и влажность, и теперь приходится включать вентиляторы, пить больше воды и становиться чаще под душ. Что поделаешь: такова она – Палестина!