БЕЗЫСХОДНОСТЬ КАК СЛЕДСТВИЕ ОТЧАЯНИЯ
Ботинками по листьям, как по вчерашним письменам. Визитки разосланы и переданы точно по адресу. Осень, о, эта осень! Нереальный, почти искусственный свет из-за туч. Как на сцене. Чувствуешь, что добросовестно играешь в жизнь. И пасмурно, и дождь в лицо. И все сырое, как зареванные салфетки. Везде салфетки, небо не в духе, визитки пошли в ход незамедлительно.
Ожесточенно рвать вопли, собранные в кулачок, в кармане куртки. Низко наклонять лицо к земле, пытаясь разглядеть просвет в тучах. И мчаться, наслаждаясь холодом и витиеватыми вопросами, выглядывающими из-за стволов календарей.
Еще, еще ветра в глаза, все равно ничего не видно, календари-самоубийцы мечут листками опять в лицо, в лицо. Как кнут. И что-то выкручивает, как тонкую ниточку красного цвета на спицах. Связывают, вплетают в узор, цепляют, переносят на вспомогательную… Это как… как…
Удар. Неожиданно, глупо и некстати удар плечом в плечо. Причем такой силы, что мы обе летим на землю, недоуменно ощущая листья под руками. Все-таки трогать – это реальнее, чем смотреть.
- Простите, я вас не заметила…
И я кинулась поднимать опрокинутую мадмуазель весьма строгой наружности. «Наверно, учитель», - подумала я, ежась под укоризненным наклоном очков, которые, впрочем, ничего не отражали.
- Наверно, я подвернула ногу… и поэтому споткнулась, налетела на вас…
Вместе доковыляли до влажной скамейки. Я была сбита с толку, с курса, по которому мчалась, и ощущала себя дротиком с нелепым оперением, который не долетел до цели благодаря налетевшему порыву ветра. И потому сосредоточенно молчала.
- Это так странно… Что вы.. меня заметили… То есть помогли…
А что в нашем мире не странно? Кто-то живет от таблетки до укола, от больничной палаты до белой простыни, кто-то от зарплаты до долгов…
- Опасно нынче на улицах. Сегодня ногу, завтра – голову.
Я с подозрением смотрела на свою визави. На что она намекает? Я не хулиганка, не удрала с позором с места внезапной аварии… Чтобы как-то перевести разговор в другое русло, я с тоской сказала:
- А меня Лина зовут…
- Очень приятно, хотя и неожиданно. Вот что, Лина, вы так спешили… Наверно, я вас задерживаю. Мне уже лучше.
- Да нет, вы знаете, я так… Просто была на волне… Это как серфинг. Только вместо волн – мысли, а вместо доски – настроение.
- Я вижу, вы экстремалка. Простите, я вас скинула с доски… Теперь волну придется, наверное, долго ждать... Но у меня есть альтернатива…
Незнакомка достала невесть откуда взявшийся шлем. Серый, матовый защитный шлем. Я немного опешила от такого поворота. Но отказать было неудобно, и я молча приняла молчаливое предложение. Глубоко вдохнув и зачем-то зажмурившись, я натянула его на голову, чувствуя себя совершеннейшей идиоткой. Открыла глаза, а там…
- Наши нервы имеют свойство натягиваться, пружинить, рваться. По сути, это только живые тоненькие резиночки, недолговечные, как и сам человек. В состоянии покоя они проживут долго. Но есть вещи, которые изо дня в день изнашивают их. То, что ты видишь сейчас, это материализованные мысли и чувства людей.
Я видела цветные сгустки разных размеров. Они имели ширину, длину, высоту, но не имели формы. А кроме того, у них был и еще один показатель, ставший теперь зрительно ощутимым – время. Серым было уныние, зеленой была тоска (кстати, самая длинная и протяженная), радость была розовой в жёлтую крапинку, пурпурной была любовь, черной была зависть. Надменность и молчание были одного цвета, но разной структуры, в корне похожей – серо-голубые. Там было еще множество различных чувств, кокетливо драпирующихся в мысли соответствующего фасона, однако меня привлекало одно, мятущееся, не находящее себе покоя, агрессивного ярко красного цвета – Отчаяние. Оно металось от Молчания к Надменности, укрывалось от Грубости, пряталось от Маразма, просило что-то у Гордости, баламутило Любовь, убивало Нежность и Радость, рвало в клочья Счастье, впитывало в себя Слезы, пожирало Ненависть, заискивало перед Равнодушием. Стремительно развивая скорость, Оно заполняло все своим шлейфом, Оно поглощало тысячи ранее неведомых мне чувств различных оттенков, и постепенно от них не осталось ничего… Только пульсирующее, фиолетового цвета Нечто с красно-синими прожилками, вид которого немедленно вызвал приступ тошноты, до того оно было физическим, неприятным, поглощающим. В Него нельзя было смотреть и нельзя было оторваться. Дыхание сливалось с Его пульсом, и распирало изнутри дикими воплями и рыданиями.
- Так действует на человека Отчаяние. Оно дает ему нечеловеческие силы. Маленький ребенок в отчаянии может выломать крепкую деревянную дверь. Человек с паническим страхом высоты сам прыгнет в пропасть. Солдаты с гранатой в руке сами ложатся под танк. Возможности Отчаяния еще не изучены полностью… Но Оно всегда первым делом уничтожает своего носителя. Как детеныши скорпионов свою мать. Выгрызают внутренности, питаясь ими, а как останется одна оболочка, вырываются наружу.
Приходя в себя, я с трудом воспринимала слова незнакомки. Стащенный ею с меня шлем лежал между нами. Один вопрос стал поперек человеческой жизни:
- Как же… как же с Ним бороться?
- С Ним нельзя бороться. Его нужно только предотвращать. Или… изолировать, держать под колпаком. А какова эта, по сути, шутовская принадлежность, решать тебе. Но в любом случае неприятно мерить чужие маски, - говорила она, поглаживая шлем, - под ними ты скрываешь свое Отчаяние, которое у всех одно, но разного цвета, в зависимости от того, чем оно вызвано.
Смотря вслед незнакомке, я вдруг отчетливо поняла, зачем ей, имеющей пустоту вместо лица, скрытую за обыденными очками, не отражающими ничего, шлем, он же колпак. А звали ее
- Безысхоооднооость! – прокричала она мне, исчезая в сумерках нашего города.