Дело было в середине 70-х. Я работал старшим научным сотрудником в лаборатории технологии сборки, вёл темы, касающиеся испытаний редукторов. Со мной работали ещё три человека. Мы сами заключали хоздоговоры с заводами, проектировали испытательные стенды, доставали необходимое комплектующее оборудование, внедряли стенды в производство.
Я бы не сказал, что мы были слишком перегружены - бывали, конечно, напряженные периоды, но после очередного аврала мы позволяли себе немного расслабиться. Благодаря этому я смог часть времени уделять написанию статей в научно-технические журналы, разработке изобретений, завершить и защитить свою кандидатскую диссертацию.
Должен сказать, что нахлебниками у остального коллектива лаборатории мы не были, скорее наоборот, т.к. их работы были более мелкими, менее выгодными. И даже таких, мелких работ было мало. Заключить хороший хоздоговор, организовать его выполнение – задача заведующего лабораторией. Но для этого нужно иметь хороший научный задел. У нашего завлаба ни задела, ни организаторских способностей не было.
Наша автономия была неполной – работали мы сами, но заработанные нами деньги делились на всех. Это было обидно, но мы терпели, т.к. такие были правила: финансовой единицей была лаборатория, а не группа.
Казалось, живи и радуйся: люди пашут, деньги на зарплату есть, премии идут, лаборатория на хорошем счету у начальства – что ещё завлабу нужно?
Начиная эти воспоминания, я рассчитывал, что мне удастся не давать характеристику завлабу – не получается! Ладно, по крайней мере, я изменю его фамилию, имя и отчество.
Так вот, с Маркеловым Александром Петровичем я был не то чтобы на ножах, но в натянутых отношениях.
Он пользовался покровительством заместителя гендиректора НИИ и из кожи лез, чтобы угодить ему. На каком-то собрании в его присутствии сказал елейным голоском, что замдиректора для него как “отец родной”. Это не мешало ему иногда подсесть ко мне и шепотом, так, чтобы никто не слышал, и, зная, что я не продам, рассказывать о том, какой замдиректора мелочный, непорядочный. Не знаю зачем он это делал: может, просто хотел выговориться, а, может быть, провоцировал меня, чтобы потом заложить. Тем не менее, Маркелов старался подражать шефу, считал, что и я как подчиненный должен включать его в состав авторов изобретений, статей. Поскольку я этого не делал (перестал бы себя уважать, если бы сделал!), он придирался ко мне, старался как-нибудь напакостить, в основном, по мелочам. То он, считая, что я самый незагруженный человек в лаборатории – другие чертят, а я пишу статью в журнал! - просит выполнить какую-нибудь малоквалифицированную работу, то пошлёт на уборку листьев на территории института.
Должен признать, что я, со своей стороны, пользовался каждым удобным случаем, чтобы – как бы покультурнее выразиться – подначить его (увы, подначить – это не совсем полноценный заменитель), подшутить над ним, огрызнуться на его замечание.
Например, случайно выясняется, что он не читал “Войну и мир”. Я тут же заявляю, что человек не может считаться культурным, если он не читал этой книги. На отдельском вечере, заметив, что он танцует с хорошенькой девушкой, я громко её спрашиваю: - Надеюсь, это не белый танец?
Выражаясь языком известной кинокомедии, мы испытывали взаимную неприязнь.
Без излишней скромности могу заметить, что я пользовался авторитетом и в институте и на заводах. В институте – за умение заключать хорошие договоры, за организацию их выполнения, за хорошие показатели от их внедрения в производство. На заводах – за то, что никогда не обманывал, не подводил заводчан, держал слово.
Так, например, однажды я прилетел на Иркутский завод тяжелого машиностроения, где уже работали наши люди, стараясь запустить испытательный стенд. Иду по заводу, навстречу главный технолог. Увидел меня, радостно воскликнул: - Кивенсон приехал, теперь дело пойдёт!
Давно это было, а вспомнить приятно.
Не умаляя вклада сотрудников, могу сказать, что самые ответственные этапы работы я брал на себя. Иначе наше направление заглохло бы, как и многие другие направления, оказавшиеся в глиняных руках равнодушных людей.
Ну вот, после того, как я охаял своего завлаба и воскурил фимиам самому себе, можно перейти к описанию стычки, ставшей апогеем конфликта, тлевшего до тех пор как бикфордов шнур, и радикально изменившей наши деловые судьбы.
Мы не били друг другу морды, не размахивали ножами и не стреляли – всё-таки это был научно-исследовательский институт, а не бандитский Петербург, но по накалу страстей мы не уступали участникам кровавых разборок.
В тот день Маркелов подсел к моему столу и с гадливой улыбкой сказал: - Михаил Борисович, я считаю, что твои люди уже без тебя справятся с темами по испытаниям, а ты должен начать какое-нибудь новое направление. Ты им уже не нужен.
- Во-первых, не справятся. Ты ни хрена не понимаешь в этом деле, поэтому так думаешь. Во-вторых, когда я пишу статьи или продумываю заявки на изобретения, я тем самым закладываю основы, создаю научный задел для нового направления. Начинать новую тему, когда ещё не заложен фундамент для её разработки, несерьёзно.
- Что-то долго ты возишься с этим фундаментом...
И тут я не выдержал. - Ах ты ж сука! Это ты, который за всё время работы в институте не сделал ничего толкового, упрекаешь меня!?
Говорят, я флегматик. Но где-то я читал, что флегматичные люди это не те люди, которые спокойно, равнодушно ко всему относятся. Нет, они так же переживают происходящие события, как и все остальные, но они стараются сдерживаться, не проявлять открыто свои чувства. До поры, до времени...
И я заорал так, что слышно было далеко за стенами лаборатории. Я применял самые изощрённые формы мата, которые сейчас, к счастью для читателей, не смог бы воспроизвести.
В заключение я прокричал: - Вон из лаборатории, подонок, или я прибью тебя на хрен!
(Нет, не даром я три года провёл в детдоме и несколько лет мастеровал в цехе – кое-чему научился!).
Маркелов пулей выскочил из лаборатории.
Через несколько минут я, отдышавшись, пошел в коридор покурить. Обратил внимание: женщины, которые считали меня одним из самых деликатных сотрудников отдела, сидели с открытыми ртами и смеющимися глазами, на лицах мужчин блуждала сдержанная улыбка. Не так часто в институте можно услышать такие перлы!
Что бы ни говорили о вреде курения, но сигарету после психологического взрыва можно сравнить разве что с сигаретой после ... Ладно, не об этом речь.
В коридоре Маркелов нерешительно, с опаской подошел ко мне: - Ну, Михал Борисович, успокойся, ну чего ты разнервничался!? – Пошёл на хрен, гадёныш!
Я покурил и пошел к заведующему отделом.
- Анатолий Николаевич, - сказал я. Ты хочешь, чтобы в отделе произошло убийство и чтобы тебя тягали во все инстанции и прорабатывали за плохую воспитательную работу? Я так понимаю, что нет. Так переведи меня в другую лабораторию, пожалуйста. Иначе я рано или поздно убью эту б..дь Маркелова!
- А что, собственно, произошло?
- Вызови его и расспроси. Ты его знаешь, поэтому то, что он скажет, умножь на коэффициент запаса точности. А меня переведи.
Анатолий Николаевич поверил мне. На следующий день распоряжением по отделу меня и моих помощников перевели в другую лабораторию вместе с нашим направлением и нашими темами.
Меньше, чем через год Маркелов вынужден был перейти на преподавательскую работу в учебный институт, так как в лаборатории не стало денег даже на зарплату, не говоря уже о премиях. А меня вместе с моей группой вернули в лабораторию сборки и назначили её завлабом.
Но это уже другая история.