За соломой

   
Осень. Хмурый и холодный день конца сентября. Леса тоскливо темнеют облетевшими деревьями, сырые от дождя убранные поля сиротливо жмутся к опушкам.  По дороге поднимающейся из деревни, навстречу мне, бредёт маленький Митя. Одежда его грязна и промокла, на ногах дырявые башмаки,  на голове картуз, оставшийся от старшего брата, умершего прошлой весной. Отец их, Потап, мужик с красным лицом, беспробудно пьяный после ухода от него жены, перебрался к своей сожительнице в соседнюю деревню, а Митю забрала к себе бабка. Мать приезжала к Мите тайком этим летом, много плакала, что-то говорила и обещала вернуться, а Митя смотрел на неё, часто моргал и не верил.
Поравнявшись со мной, он задирает голову, здоровается и, кивая на ягдташ, спрашивает:
- Это вы её на верхнем болоте подстрелили?
- Да, - отвечаю я ему, поправляя висящую крякву, - у старых мостков,  а ты сам далеко ли собрался?
- Да вот, бабка за соломой  послала, -  отвечает он, рассматривая моё ружьё, - давече на поле скирды ставили, так там солома осталась.
- Поздновато ставили, - замечаю я,  - уж  зима скоро.
- Да, - соглашается Митя, - а в прошлом годе так всё под снегом и сгинуло. Работать-то  некому… Это, чай, не то, что у вас там в городе.
Митя смотрит на меня и вытирает мокрым рукавом своё чумазое лицо.
Я вспоминаю вымирающую деревню, в которой он живёт - одну улицу в несколько домов,  где остались почти одни старики; соседнее село, с непроходимой грязью, одноэтажными бараками, и сараями с провалившимися крышами; после - серые мостовые города, с мусором, лужами, пьянчугами, валяющимися на тротуарах у кабаков, и мне становится тоскливо.
- Только вы меня не выдавайте, я  ж не ворую, а солома все равно сгниёт, так уж не сказывайте никому, ладно? – и он вопросительно снова глядит на меня.
- Ладно-ладно, не скажу, - успокаиваю я его.
- У нас ведь две овцы, да козочка – оправдываться Митя, - сейчас пускай, а зимой чем их кормить-то? Покупать дорого, да и денег нету, отец не присылает ничего. Вот солома-то и пригодится, а в морозы ей и печку растопить хорошо.
Снова принимается моросить дождь.
- Ну ладно, я пойду, мне ещё две ходки до темноты надо сделать, а то бабка ругаться опять будет, - говорит Митя и спешит наверх по дороге.
Я спускаюсь к реке и у моста ещё раз оборачиваюсь. Вдали, под свинцовым холодным небом, по размытой дороге плетётся маленькая, тщедушная фигурка. Что ждёт её в этой жизни? 
Ветер шумит в прибрежных ивах, дождь становится сильнее, начинает смеркаться.
   

                ***