В детстве у меня было очень мало подруг. В основном во дворе жили парни, которые играли в войнушку и «казаки-разбойники» А я всегда мечтала о подружке, чтоб играть с ней в куклы и дочки-матери, а также обсуждать этих противных и вредных мальчишек.
Когда мне было лет 8, в дом по соседству переехала семья. Так у меня появилась подруга. Две Ирины. «Ира большая и Ира маленькая», - называла нас ее мама из-за нашего роста. Я была чуть выше. С самого появления Иры маленькой во дворе все заметили, что она хромает. Сначала подумали, что упала или натерла ногу, потом Ира маленькая рассказала, что, когда ей было 3 годика, она упала с балкона со второго этажа. Все поражались этому, но верили. Позже я узнала, что никакого балкона не было. Был страшный диагноз ДЦП. А историю про балкон придумала мама Ирины.
Я искреннее была рада появлению Иры в моей жизни. Со временем я перестала замечать, что она хромает. Привыкла ко всему. И даже к тому, что с ней нельзя было играть в прятки или догонялки. Ира постоянно моталась по больницам и санаториям в надежде что-то исправить. Ничего не помогало, и с каждым годом с ростом, одна нога Иры казалась короче и короче. Не обходилось ни одной прогулки без ее падений. Падала она постоянно и очень стеснялась этого. Я старалась делать вид, что ничего не произошло и всё хорошо. Хорошо не было. Были счищенные коленки и синяки. Ах, да. Ира постоянно приходила с синяками. Говорила, что упала, ударилась – и мы ей верили. В ее ситуации упасть было очень легко. Верили, пока однажды ночью я не услышала дикие крики Иры. Я испугалась. А папа сказал, что так происходит каждую ночь. Намного позже я узнала от самой Иры, что каждую ночь ее жестоко избивал отчим. Раздевал до гола и бил ремнем по всему телу, попадало и по лицу. Поэтому Ира постоянно ходила в ссадинах и синяках на лице.
Как-то раз отчим учил Иру кататься на велосипеде. Он не мог понять, что в ее положении научиться ей этому будет крайне трудно, да к тому же и больно. Поэтому после очередной Ириной неудачи он скинул ее с велосипеда и ударил. Она даже не плакала, потому что привыкла к побоям и крикам.
Детям играть с Ирой было неинтересно, потому что всегда приходилось выбирать более спокойные игры. Поэтому постепенно Иру стали дразнить хромоножкой и перестали с ней общаться. А я общалась. Я поттягивала ее по английскому языку, писала за нее сочинения по литературе. И главное - я никогда не обращала внимания на ее ногу – как будто она такая же, как все. И я думаю, ей нравилось это.
Время бежало, а мы продолжали общаться. Я закончила школу. Через год выпустилась она. Я поступила в университет. А Ира осталась сидеть дома – она так и не пересилила свой страх и комплексы. Хотя, спокойно могла поступить на бюджет по льготам инвалида детства практически в любое учебное заведение.
Ее мама развелась с отчимом и уехала в Испанию, где вскоре вышла замуж за обеспеченного мужчину, который не хотел ничего знать о ее прошлом, тем более о больном ребенке-инвалиде. Ира поначалу мечтала, что ее заберут в Испанию, сделают операцию, и она наконец-то сможет нормально ходить. Вместо этого, она таскала ведрами воду, ходила в неудобной – неортопедической обуви и ни разу за 3 года не прошла курс лечения – положенный ей раз в полгода.
На работу Ира не шла – жила на свою пенсию по инвалидности и передачки матери из Испании. В деревне у нее появилась своя компания, так называемые малолетки, с которыми Ира научилась пить, курить и ругаться матом. Мне она больше никогда не звонила. Иногда, кажется, специально отворачивалась, делая вид, что не заметила, чтобы не здороваться.
Ей стало интереснее с теми, кто также как и она, не работает, не учится, и ни к чему не стремится в жизни. Это её жизнь. И её выбор.