С благодарностью Инне за сны и все остальное...
Хочу назвать тех, без кого книга бы никогда не получилась, чье творчество помогало мне от начала и до конца:
Говард Филлипс Лавкрафт
Урсула Кребер Ле Гуин
Джеймс Джордж Фрезер
Владимир Семенович Высоцкий
Предисловие.
Надоело! Сколько я ни читал фэнтези – все одно и тоже. Главный герой добр и благороден, он сворачивает шею киммерийскому быку, владеет приемами кан-киро и носит меч, выпивающий чужие души. А если он ничего не сворачивает, не ломает и не рубит, то тогда он, непременно, маг, повелевающий ветрами, огнем и драконами. На-до-ело! А если герой не владеет магией, ему никто не дает волшебного меча и каждый встречный проходимец в состоянии его поколотить? Такого мне еще не довелось увидеть. Иногда, правда, герой не обладает ничем вышеперечисленным, зато рядом с ним идут богатыри и волшебники. Начало этому, конечно положили Говард и Толкин, но это уже стало шаблоном, от которого почти никто не отступает.
И мне захотелось показать слабого, ничем не выдающегося человека, который брошен в водоворот смертельно опасных событий, но который хочет не просто выжить любой ценой, а не потерять человеческого достоинства, не стать негодяем и подлецом.
Получилось ли у меня это – судить вам, читатели...
Примечание: слово «хевдинг» читается через букву ё.
Глава 1, в которой Равенелл убеждается, что прогуливать уроки – нехорошо
В такое утро, как сегодня, идти на учебу – пытка. Равенелл лежал в постели и мрачно смотрел в потолок. Опять эта бессмыслица риторики, грамматики, истории, которая подозрительна хороша и безмятежна. И все ради чего? Стать, как отец, старшим писцом при дворе герцога? Да, отец – человек достаточно уважаемый, но славу и гордость Витебю составлял не вовсе не толстый подслеповатый герцог, нисколько не похожий на своих предков-полководцев и уж, тем более, не писцы, усердно переписывающие никому не нужные бумажки в недрах дворца. Витебю гордился своими ремесленниками, чьи товары расходились не только по соседним островам, но и продавались далеко-далеко, на север и юг, запад и восток, по всему огромному Островному краю. Равенелл вздохнул. Как это замечательно, наносить узоры на оружие, покрывать резные шкатулки лаком, не боящимся воды, делать переплеты для книг лучших библиотек. А что он может? Рассуждать о силлогизмах? Переписывать аккуратным почерком нуднейшие книги о достоинствах прежних герцогов? Разве это жизнь? Вопреки чудесному весеннему утру, Равенелл становился все мрачнее и мрачнее.
Но вставать все равно пришлось. За неплотно занавешенными окнами город жил своей обычной утренней жизнью. Доносился звон молотков оружейников, по каменной мостовой тарахтели деревянные колеса тележек, и стучали копыта мулов, слышались выкрики уличных торговцев. А Равенелл кое-как натянул на себя одежду и поплелся на кухню – завтракать.
В коридоре между комнатами, кухней и прихожей на стене висело большое медное зеркало, очень хорошо отполированное и покрытое стеклом, чтобы не тускнело. Отец повесил его так, чтобы на него падал свет из кухни. В зеркале отражался скромно одетый долговязый худой подросток, с аккуратно подстриженными волосами соломенного цвета и очень белой кожей, выдававшей то, что ее обладатель редко бывает на солнце. Равенелл был умным, с отличной памятью, ловкими пальцами каллиграфа, впечатлительный, легко утомлявшийся и нервный.
На столе уже стоял завтрак. Равенелл наскоро умылся, плеснув водой на лицо, и сел за стол. Свежие булочки, медовое варенье из яблок, кипяченая вода – обычный завтрак показался Равенеллу невкусным и он через силу впихивал все это в себя. Кое-как поев, он вышел в прихожую, подхватил сумку с тетрадями, чернильницей и перьями, подготовленную с вечера, и вышел на улицу, даже не попрощавшись с матерью.
Улица встретила его свежим весенним ветром, отчего Равенеллу стало еще тоскливее. Весна в этом году выдалась очень ранняя и теплая. Еще не наступило равноденствие, а уже было тепло, почти как летом. И в такое время, когда природа пробуждается после нудных дождей и снегопадов пасмурной зимы, когда, кажется, кровь начинает быстрее бежать по жилам, когда начинают волновать и смущать неясные чувства – сидеть за партой! Равенелл понуро брел под весеннее галдение чаек по главной улице, пробираясь между пешеходами и уворачиваясь от повозок.
– Равенелл!
Подросток обернулся, услышав знакомый голос. Издали ему махал рукой его друг Хайвен. Рядом с Хайвеном шла Сигри – подруга их детства.
– Равенелл, наплюй ты на эту свою Высокую Школу! – еще издали начал Хайвен. – Мы тут собрались немного погулять за городом. Пошли с нами.
– «Вы» – это вы вдвоем? – осторожно спросил Равенелл.
– Это – мы вдвоем, а еще Сван и Олсон, – ответила Сигри.
Равенелл, слишком много времени сидящий взаперти, то дома, то в Высокой Школе, давно не видел друзей. Поколебавшись лишь несколько мгновений, он выдохнул:
– Пошли!
Сван и Олсон поджидали их недалеко от ворот. Прошли те времена, когда Витебю боялся нападения с суши и ворота открывались с большими предосторожностями. Соперник Витебю, Витланд, другой город на их острове, был полностью разрушен лет пятьдесят назад. В истории, которую учил Равенелл, вина за это была возложена на пиратов-северян, хотя старики рассказывали, что северяне лишь выполнили самую грязную работу, уничтожив почти всех жителей Витланда, а город разрушил дед нынешнего герцога. Но, теперь, в распахнутые ворота мог проходить и проезжать любой, а стражники всего лишь собирали пошлину с тех, кто привозил товар на продажу.
Пятеро подростков спокойно вышли из города, немного прошли по дороге на север и свернули к небольшой пустынной косе, выдающейся в море. Когда-то там стояла рыбацкая деревушка, но необычайно сильная волна разрушила ее целиком, погубив почти всех жителей. Селиться в этом месте больше не стали, и коса стала местом отдыха таких, как Равенелл и его друзья. В праздники тут бывало немало народу, но сегодня песчаная полоса была совершенно пустой.
– Глядите-ка, корабль, – лениво заметил Хайвен.
– Южанин, – равнодушно добавил Олсон. – Похоже, идет сюда. Видно хочет спросить, как удобнее войти в гавань.
– Вот ты ему и расскажешь, – предложил Равенелл.
– Ну да, рассказывать буду я, а заработанные деньги будем тратить все вместе, – фыркнул Олсон.
– С каких это пор ты стал скупердяем? – поинтересовалась Сигри.
– Да просто настроение с утра плохое, – пожаловался Олсон.
Они отвернулись от моря и продолжили прерванный разговор. Говорил, в основном Равенелл, а остальные только задавали ему вопросы. В Высокой Школе больше не учился никто, и немного узнать о тамошних премудростях было очень интересно.
– А магии вас не учат? – интересовалась Сигри.
– Нет. И, по-моему, все это сказки. Никогда не видел волшебника.
– А как же старый Увве? – удивился Олсон. – Когда он выходит в море, ветер всегда попутный. И рыба всегда ловится там, где он забрасывает сети.
– А, может, он плывет только когда ветер попутный? И сети забрасывает только там, где рыба?
– Да нет, другие, которые плывут с ним, и ветер поймать не могут, и столько рыбы не ловят. Говорю тебе, он знает какие-то заклинания. Отчего-то же он всегда что-то шепчет себе под нос?
Равенелл пожал плечами. Людям свойственно называть чудесным все, что они не умеют сами – так говорил ему один из наставников. Наверное, и рыбацкое мастерство старика было таким же чудом. Но убедить в этом он не мог – да и особенно не хотел.
Между тем корабль уже подошел так близко, что уже доносился голос капитана вовсю орущего на команду. А затем послышался скрип уключин: с корабля спустили большую шлюпку. В ней плыла дюжина людей невиданной внешности. Ребята во все глаза уставились на смуглых незнакомцев. Видны были только развевающиеся короткие плащи и замысловатые тюрбаны. А когда шлюпка коснулась носом берега, и матросы вылезли оттуда, на них обнаружились еще и узорчатые кожаные сапоги до колен и полотняные рубашки, свисавшие до середины бедер. Колени у всех были голые, только у одного на коленках были повязки, расшитые золотыми узорами.
Никто не успел сказать ни слова, как подростков повалили, заткнули им рты заранее приготовленными кляпами, а руки связали за спиной. Их бросили на дно шлюпки, похитители сели следом – и шлюпка отчалила. Все произошло в полном молчании, только человек с повязками то и дело покрикивал, задавая ритм:
– Раз-два! Раз-два!
Когда шлюпка достигла борта, сверху скинули пять веревок. Ребят обвязали вокруг пояса и грубо вздернули на верх так, что Равенелл ободрал себе щеку об борт.
– Всех вниз! – сказал кто-то, кого Равенелл не видел. Он говорил очень быстро, сглатывая буквы и целые слоги так, что временами его речь становилась неразборчивой. – П’д’жди! Ее – оставь!
– Х’р’шо, – также быстро и неразборчиво отозвался другой голос.
А в следующее мгновение Равенелл почувствовал, как сильные руки хватают его и швыряют в черную дыру люка. Люк был совсем неглубокий, и, несмотря на сильный шок, Равенелл сообразил откатиться подальше и правильно сделал: вслед за ним в трюм полетели его друзья. Люк захлопнулся, и Равенелл оказался в полной темноте.
– Кто это? – дрожащим шепотом спросил Хайвен.
– Работорговцы, – также тихо ответил Равенелл.
Работорговля была запрещена на большинстве островов, но владение рабами не преследовалось. Лишь в паре городов раб немедленно становился свободным, только попав туда. Правда, ходили слухи, что рабов тайно можно продать и купить – достаточно только знать, где это сделать. Ну, и еще существовали страшные серебряные рудники Хольмина, куда герцоги продавали преступников. Возможности освободиться были, только сделать это было также сложно, как добраться вплавь от одного острова к другому. Тут мысли Равенелла были резко прерваны громким криком. Это кричала Сигри. Равенелл дернулся, поняв, что происходит наверху, но не мог сделать ничего: связан он был очень крепко, даже руки начали затекать. Крик оборвался, потом зазвучал как-то придушенно, вновь усилился. Так продолжалось долго – Равенеллу это показалось вечностью. Потом крики перешли в стоны и, наконец, затихли. Еще через какое-то время крышка люка поднялась, впустив поток солнечного света. Один из работорговцев накинул веревочную петлю на палке на ногу Равенелла, и с удивительной силой и ловкостью выдернул его наверх, как пробку из бутылки. На палубе находилось несколько моряков. Равенелл содрогнулся, увидев на одежде одного из них кровь. Чьи-то руки развязали веревки у него на руках, а потом сильно толкнули в спину. Равенелл упал на палубу лицом вниз. Он был не в силах смягчить падение затекшими руками и сильно ушибся. Пока он лежал, стараясь не расплакаться, ему развязали и ноги. Потом южанин ухватил его за шиворот и поставил на ноги.
– А он – ничего, – задумчиво сказал стоящий напротив Равенелла работорговец с плетью в руках. – А ну, повернись!
Равенелл послушно развернулся.
– Теперь снимай штаны!
Равенелл застыл, не зная, правильно ли он разобрал быструю и невнятную речь южанина. Сразу же его обожгла невыносима боль от удара плетью. Равенелл не закричал только потому, что в этот момент он не мог даже вздохнуть. Боль парализовала все его тело и он неподвижно застыл на палубе. Со всех сторон раздались смешки. Работорговец чуть выждал и ткнул Равенелла концом плети.
– Я сказал: «Снимай штаны»!
Путаясь в завязках, Равенелл поспешно распустил пояс и скинул штаны, забыв про стыд. Только теперь из его горла вырвался стон.
– Нагнись!
Равенелл послушно выполнил приказ.
– Раздвинь задницу руками!
От удара Равенелл впал в какое-то помраченное состояние и выполнял все приказы чисто машинально, не задумываясь над тем, что делает.
– Ну, как он вам? – с гнусными интонациями в голосе спросил работорговец. – Кто-нибудь хочет?
– Лучше я пойду с девочкой еще разок развлекусь, – буркнул кто-то и хлопнул дверью. Через мгновение Сигри закричала опять.
– Ладно, гони его в трюм, еще успеем.
– Подожди, – вмешался новый голос. – Раб, повернись.
Равенелл повернулся, не обращая внимания на упавшие штаны. Перед ним стоял капитан, тот, с повязками на коленях. В руках у него была сумка Равенелла, откуда торчал край тетради.
– Это – твое?
В голове у Равенелла, казалось, что-то щелкнуло, и он обрел дар рассуждать.
– Да, господин мой, – ответил он.
В этот же миг на него обрушился еще один удар, такой же страшный, как и первый. На этот раз дыхание не перехватило, и Равенелл громко вскрикнул.
– Ты не поклонился, раб, – сказал ему капитан.
– Да, господин мой, – через силу сказал Равенелл, поклонившись.
По его спине вновь ударила плеть, правда, не так сильно.
– Ты недостаточно низко кланяешься, раб.
– Да, господин мой, – теперь Равенелл поклонился, чуть не коснувшись лбом палубы.
– Вот так-то лучше, раб. Хотя ты и грамотный, все равно, ты – вещь. И ты будешь продан за хорошие деньги... Пошел вниз!
Равенелл без раздумий повернулся и прыгнул вперед. Запутавшись в спущенных штанах он упал, пополз вперед, и перевалился через край под смешки работорговцев.
Следующие девять дней стали самыми страшными в жизни Равенелла. Сильная ноющая боль от ударов плетью, невыносимое чувство стыда и беззащитности от перенесенных унижений и страх перед новыми издевательствами. К этому примешивались еще и крики и стоны Сигри, которую продолжали насиловать. Кормили их черствым хлебом и какими-то непонятными объедками. Вода была с неприятным запахом, от чего Равенелла постоянно тошнило. Несколько раз его рвало. Для туалета у них была бадья с неплотно прилегающей крышкой, от которой шло зловоние. Страшно было даже представить, как здесь могло бы жить несколько десятков пленников. Через девять дней такого пути корабль глухо стукнулся о причал и Равенелла вызвали наверх. Там ему в руки сунули перо, чернильницу и наполовину заполненный свиток.
– Пиши: «Велунд – сто двадцать марок за рабыню из Витебю» – приказал капитан.
Равенелл написал, несмотря на ночь и качающийся тусклый фонарь – единственный источник освещения. Потом он поднял голову и увидел Сигри, а рядом – какую-то пышнотелую женщину с густой вуалью на лице. Такие вуали носили летом, чтобы не обгорело лицо, но сейчас она явно была нужна, чтобы оставаться неузнанной. Лицо у Сигри было опухшее, губы вздулись, но на безвольно болтавшихся руках веревок не было. Женщина потянула Сигри за руку, сильно, но не грубо. Равенелл подумал, что, может, Сигри взята служанкой в дом. Тогда ей будет не так уж и плохо. Сзади раздался голос одного из южан:
– Девочки больше нет, так, может, мальчик будет не хуже.
Равенелл обмяк, перо и бумага выпали из его рук. Но капитан ответил:
– Обойдешься! За раба, который умеет так писать, на Хольмине дадут марок триста, не меньше. А если он свихнется, то его там и даром не возьмут. Погляди, какой задохлик!
Тот, другой, не унимался.
– Девочка же не свихнулась. А свихнулась бы, ты бы ее продал? Почему ее можно, а его нельзя?
– Он, точно, свихнется, – капитан презрительно ткнул Равенелла ногой. – А девочку любую сбыть можно. Даже на безумных покупатели находятся.
– Иногда, за таких даже больше дают, – поддакнул еще один и хохотнул. – Некоторым такие больше нравятся.
– Пшел в трюм – бросил Равенеллу капитан, завершив разговор.
Равенелл с трудом оторвался от палубы, на которой сидел, и, не дожидаясь удара плетью, пополз – ноги не держали его – к люку. Перевалившись через край, он свалился вниз – в темноту, которая теперь казалась спасительной.
Если Сигри продавалась ночью и тайно, то в Скогерне все это делалось открыто, правда, не в самом городе, а в пригороде, расположенном рядом с городскими стенами, и имевшем свой собственный причал. За крепкого Хайвена дали восемьдесят марок, это означало, что он, скорее всего, будет работать на знаменитых виноградниках Скогерна, производивших лучшее вино во всем Островном крае. Тоже не так уж и плохо.
Короткий переход, и корабль бросил якорь на рейде Роттвика. Роттвик был скверным местом с очень плохой репутацией. Корабли редко приставали к его причалам, из боязни воров и грабителей, но на рейде было относительно безопасно. Ольсена купил какой-то тип в маске и с мечом, открыто висевшем у него на поясе. Люди в поджидающей его лодке выглядели и вовсе сущими головорезами. Да и дали они за подростка всего лишь шестьдесят марок, от чего капитан работорговцев долго ругался и несколько раз пнул Равенелла.
В Хальстамаре, тоже ночью, какой-то толстяк нездорового вида долго рассказывал, как он тоскует по умершему сыну, гладил теплой влажной рукой по головам Свана и Равенелла и ожесточенно торговался, чтобы купить их обоих. Но капитан потребовал за Равенелла триста марок, а за Свана – сто пятьдесят. Толстяк выторговал десятку и увел Свана с собой, сунув ему, как маленькому, в рот конфету. Равенелл остался один.
Теперь корабль плыл на юго-восток. Где-то находился рынок рабов, которых работорговцы хотели купить для выгодной продажи в рудники. Равенелла никто не трогал, мучимый голодом и жаждой он валялся в трюме, потеряв счет дням. Он бы, наверное, все-таки сошел с ума, если бы не сильный ветер, который начал сильно раскачивать корабль с борта на борт, из-за чего Равенелла бросало из стороны в сторону. Полубредовое оцепенение спало с подростка, и он начал цепляться за неровности пола, чтобы избежать ушибов. Внезапно корабль закружило волчком, затем раздался страшный удар. Корабль на что-то наткнулся, потом отлетел назад, развернулся и вновь ударился о препятствие. Борт, на который отбросило Равенелла, лопнул как орех. Летя по воздуху, Равенелл успел ухватиться за большую доску, их тех обломков, которые летели вместе с ним и крепко держась за нее упал в воду. Он перелетел через риф, об который разбился корабль. На море был сильный ветер, лишь немного не дотягивающийся до шторма, ходили крупные волны, Здесь, за стеной рифа, волн не было, зато была беспорядочная зыбь, волнуемая ветром. Волны кидали Равенелла в разные стороны, а он был так измучен, что почти не способен плыть. Он просто держался за свою деревяшку и ждал, пока море хоть чуть-чуть утихнет.
А вот дела работорговцев были совсем плохи. Корабль неплотно засел на рифе, и волны то почти отрывали его от рифа, то снова били о коралловую скалу. Равенелл через риф перелетел, выброшенный ударом, а перепрыгнуть риф или, хотя бы, взобраться на него, было невозможно: слишком уж ярились волны. Южане спустили шлюпки, одна из которых была сильно повреждена первым ударом, и попытались отплыть. Если бы им удалось обойти рифы, то, может быть, они бы еще спаслись, но человеческих сил для борьбы с морем не хватало. Болтавшийся за рифом Равенелл не видел этой борьбы, но ее окончание он все-таки увидел. Когда он развернулся лицом к рифу, то увидел, как большая волна подняла шлюпку, полную людей в развевающихся плащах, и бросила прямо на верхушку рифа. Одному удалось через этот риф перевалиться, но у него не было ничего, чтобы могло помочь ему плыть, а намокший плащ тянул вниз. Он утонул на глазах Равенелла. Это придало подростку новых сил. Ветер теперь перестал крутиться и задул вдоль берега, беспорядочная зыбь стала обычными крупными волнами. Равенелл долго боролся с ними, но все же он смог выбраться на песок и даже отползти от берега в тень, после чего застыл в полузабытьи, которое уже стало для него привычным.
Глава 2, в которой выясняется, что в море водится не только килька
Солнце уже почти скрылось в водах на западе, когда бушующее море вдруг успокоилось. Даже мелкой зыби было не видно там, где только что ярились волны. Сильный ветер, порывы которого так мешали Равенеллу выбраться на берег, дул по-прежнему, но теперь он не мог расшевелить мертво замершую воду. От моря вдруг повеяло жутью. Равенелл вскочил на ноги и начал всматриваться в тени, которые замелькали где-то глубоко. Ужас все наваливался и наваливался на него, и он дрожал всем телом.
Внезапно на расстоянии половины полета стрелы из воды высунулась ужасная голова. Она была немногим больше человеческой, покрыта мертвенно-бледной чешуей и скользкой на вид. Огромные глаза равнодушно смотрели на Равенелла. Теперь от ужаса подросток застыл на месте, не в силах пошевелиться. В памяти всплыли истории о Повелителях Глубин, которые приносили кровавые жертвы своим чудовищным богам, даже более кровожадным, чем их холодные, бездушные подданные. И эти боги были живыми! Немногим морякам, видевшим их далеко в Великом Океане или в жарких тропических морях, удавалось уйти живыми и не потерявшими рассудок, чтобы донести до перепуганных слушателей частичку того древнего ужаса, которого им довелось пережить.
Вслед за первой головой появилась другая, третья, четвертая... Только тогда Равенелл стряхнул с себя смертельное оцепенение и побежал, побежал так, как никогда в жизни, тихонько воя от страха. Одного взгляда, брошенного назад, на выходящих из воды тварей, было достаточно, чтобы вой сменился ужасным криком. Если бы не долгие дни на корабле работорговцев, Равенелл бы сошел с ума. Переваливаясь с одной перепончатой ноги на другую, негромко шипя, за ним следовали ужасные пародии на людей, чьи руки и ноги были скручены и изломаны самым противоестественным образом. В наступающей ночи их чешуйчатые тела фосфоресцировали, позволяя разглядеть их во всех отвратительных подробностях. Но никакое описание не может объяснить причину такого страха Равенелла. Дело не в уродливой внешности, не в злобном сверкании глаз, которое сменило равнодушие, стоило только чудовищам увидеть, как жертва убегает. Нет! От Повелителей Глубин исходила волна ненависти ко всему живому, ощущение их чужеродности всему на свете. Их боялись не из-за облика или опасности быть убитым. Это не рассудок требовал немедленного бегства, это чувство, пронесенное с незапамятных времен, говорило, что они – противоположность человеку, что в них живет что-то, что всегда было самой страшной угрозой, страшнее, чем смерть. Все древние страхи оживали при их виде, и человек вновь начинал чувствовать себя беспомощной игрушкой в руках нечеловеческих существ, чьим смыслом жизни были мучения и убийства других.
Равенелл пробежал примерно на два полета стрелы, когда вновь набрался мужества оглянутся. К его изумлению и неописуемой радости, чудовища намного отстали. Их тела не были приспособлены к бегу по земле, а жабры с трудом снабжали тела воздухом. Равенелл чуть снизил скорость, но бежать не прекратил, пока преследователи окончательно не скрылись из виду. Тогда он остановился. Сердце, казалось вот-вот выскочит из груди, легкие не справлялись, а ноги подкашивались. Равенелл понимал, что упади он – и идущие по следам чудовища найдут его. Он начал путать следы, то и дело меняя направление движения. Безлунная ночь мешала ему идти; он постоянно натыкался на кусты. Если иногда на несколько мгновений ветер разгонял тучи, то Равенелл пробовал определить, куда он идет. Только один раз он увидел достаточно звезд, чтобы с облегчением понять: он направляется вглубь острова, подальше от берега. Так он шел, поминутно спотыкаясь, часто падая и бесшумно плача, чтобы не привлечь внимания морских чудовищ.
Ближе к утру ветер порядком разогнал тучи. Равенелл убедился, что он по-прежнему шел прочь от берега, и, только тогда, позволил себе упасть и не встать. Он знал, что спать слишком опасно, но глаза закрылись сами собой. Проснулся он когда солнце уже взошло.
Открыв глаза, Равенелл встал и едва сдержал крик: для тела, избитого волнами и измученного ночным бегством, каждое движение было пыткой. Но он сжал зубы и поковылял вперед, все дальше и дальше. Уже совсем скоро он, к своему ужасу, услышал шум прибоя. Но к шуму примешались человеческие голоса, и он, продравшись сквозь кусты, вышел навстречу нескольким мужчинам и женщинам, собиравших плавник.
– Мир вам, добрые люди, – приветствовал их Равенелл.
– И тебе того же, – неприветливо буркнул один из мужчин.
Равенелл внимательно оглядел всех. Невысокие, похожие друг на друга, как родственники, бледные больше, чем должны быть люди, проводящие много времени на воздухе, угрюмые.
– Наш корабль разбился недалеко от берега на той стороне острова. Спутники мои утонули, только мне посчастливилось спастись, – Равенелл решил не рассказывать все. Кто знает, не промышляют ли местные жители разбоем или работорговлей.
– Вчера? – спросил тот же мужчина.
– Да. Побережье было пустынным, и я шел всю ночь вглубь острова, надеясь встретить людей.
– Ну и встретил, – пробурчал мужчина. – И что нам теперь делать? Ну, да, ладно. Пойдем, путник, в деревню. Будешь нашим гостем. Хольми, проводи.
Одна из женщин поманила Равенелла за собой. Он пошел, настороженно посматривая по сторонам. Что-то в поведении людей ему не нравилось. Сердце сжалось от дурных предчувствий.
Такой убогой деревни ему еще не довелось видеть. Не было ни одного дома, который бы не нуждался в починке. Не было ни признаков довольства, не слышно ни ржания лошадей, ни мычания коров. Конечно, они могли быть в это время на далеких пастбищах, но и подходящих хлевов тоже не было видно. Лишь несколько коз жевали какие-то листья, да куры рылись в пыли, рядом с играющими детьми. Кривоногими, худыми, но со вздувшимися животами... Кривоногими! Равенелл даже остановился. Он знал об этом недуге – и знал, чем он лечится. Рыбой. Просто надо давать рыбы детям и все проходило само собой. Но чтобы рыбы не было в приморской деревушке? Да, на берегу не сохли лодки, не было натянутых сетей, море было пустынно.
– Вы не ловите рыбу? – растерянно спросил Равенелл. – Но почему?
Женщина горько вздохнула.
– Когда-то мы только этим и жили. А еще у нас было достаточно скота. Но потом из моря пришли Повелители Глубин. Они устроили у здешних берегов пастбища, на которых пасут рыб и запретили нам выходить в море. А потом они отняли у нас всех коров и овец – по одной. Им нравится свежая кровь, и мы остались без скота. Они платили жемчугом и кораллом, очень щедро, я знаю цены. Но жемчуг не станешь есть, а к нам никто не плавает: боятся морских жителей.
Женщина помолчала, потом добавила:
– Мы бы давно уже все умерли, но Повелители Глубин приносят нам водоросли, из которых можно делать лепешки. Эти лепешки, да козье молоко – вот и вся наша еда. Не знаю... Но может быть, тебе было бы лучше утонуть, чем попасть к нам... Ты голоден?
Равенелл покачал головой.
– Нет. Но я не отказался бы от нескольких часов сна.
– Да, путь был неблизкий. Пойдем, у нас найдутся пустые дома.
Дом встретил их странным запустением. Равенеллу приходилось бывать в пустых домах и на городских окраинах, и в деревнях: куда только не заберется компания из четырех мальчишек и девчонки. Но то, что он увидел, неприятно поразило его: ощущение было такое, будто бы обитатели уехали отсюда месяц назад, рассчитывая вот-вот вернуться. В доме нашлось совершенно все, пусть покрытое пылью и чуть тронутое плесенью: деревянная кровать, грубое, но довольно чистое белье, подушка, набитая свалянной овечьей шерстью.
– Можешь считать этот дом своим, – женщина впервые улыбнулась. – Отдыхай.
Равенелл поблагодарил ее витиеватыми выражениями, подождал, пока она не выйдет, и лег на постель не раздеваясь. Дурные предчувствия снова сжали его сердце, но вскоре он уснул под ласковый шум прибоя.
Проснулся он от громких голосов за стеной. Что-то было не так. Он сел, пытаясь понять и внезапно оледенел от страха: море смолкло. Дверь открылась, показался мужчина – тот, что первым заговорил с ним.
– Повелители Глубин пришли за тобой, путник – мрачно сказал он.
Заметив ужас Равенелла, мужчина продолжил:
– Древние законы гостеприимства запрещают выдавать гостя, но они пришли за жертвой. Они получат тебя... или кого-нибудь из нас. Нас и так осталось мало: чудовищам все время нужны новые жертвы. Я – старейшина нашего несчастного рода, и я не имею права отдать вместо тебя сестру, племянника или брата. Пойдем. Если судьба и боги будут к тебе благосклонны, ты спасешься.
Дрожа всем телом Равенелл поднялся и, качаясь, побрел к выходу. Там стояли несколько десятков человек – все население деревушки. На их лицах было написано сострадание и облегчение. И Равенелл не мог их осудить, потому что у кромки воды с тонкими копьями стояли чудовища. Тело отказалось повиноваться ему, он хотел закричать – но не мог. Все, что он мог – это только стоять и не падать, пока ужасные фигуры шли к нему. И когда худая чешуйчатая рука схватила его за плечо, и сквозь одежду он почувствовал омерзительное прикосновение, наполнившее отвращением все его существо, его нервы не выдержали. Равенелл потерял сознание.
Сколько времени он пролежал без сознания – он не знал. Но очнулся Равенелл на плоту, который плыл по неподвижному морю, подталкиваемый чешуйчатыми руками. Отвратительные фосфоресцирующие головы виднелись и спереди, и сзади, и с боков. Равенелл закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не вновь потерять сознание от ужаса и отвращения. Время, казалось, тянулось бесконечно. Когда Равенелл ощутил на лице тепло лучей восходящего солнца, надежда на миг окрылила его. Но, открыв глаза, он увидел бледные руки, толкающие плот, и застывшее море. Равенелл находился в открытом море, окруженный порождениями мрачных глубин, и помощи ждать было неоткуда.
После позавчерашнего шторма небо полностью очистилось, ветер почти не чувствовался. Уже скоро Равенелл почувствовал жар солнца, поднимающегося все выше и выше. Затем жар стал нестерпимым. Хотелось пить, но ничего, кроме морской воды не было. То, что пить ее нельзя, он знал. Но также он знал, что может и не дожить до ночи. Это его обрадовало: лучше умереть от жажды и раскаленных лучей, чем быть принесенным в жертву. Но тут чешуйчатая рука выбросила из под воды на плот какой-то непонятный шар. Любопытство взяло верх над отвращением, и Равенелл взял предмет в руки. Шар был сделан из неизвестного материала, напоминающего толстую кожу, только такой кожи Равенелл никогда не видел. На ней не было никаких рисунков или надписей, но Равенелл заметил тонкую полоску, проходящую по боку шара. Он попробовал открыть – и в руках у него осталась крышка, а из шара на бревна плота полилась вода. Чистая пресная вода. Равенелл швырнул шар в воду, чтобы избавиться от искушения, но тотчас же из воды показались головы трех чудовищ. При солнечном свете они выглядели менее устрашающе, но так же непереносимо отвратительно. Огромные глаза почти полностью были прикрыты нижними веками, открытые жабры на шее, напоминающие оранжевые кустики, медленно шевелились. Каждый из них держал в руке по шару с водой. Равенелл понял, что просто так умереть ему не дадут, и, содрогаясь от омерзения, взял шар из рук одного из чудовищ, открыл его и выпил всю воду. Другой монстр поднял свой шар над головой, сделал вид, что обливается водой из него, и протянул свой груз Равенеллу. Тот послушно вылил воду из него себе на голову, а потом и из второго. Чудовища скрылись под водой, и Равенелл испустил вздох облегчения.
Он закрыл глаза и лег на плот, прикрыв голову руками. Внезапно плот закачался. Равенелл сел и увидел большие черные плавники, торчащие из под воды. Один плавник стал подниматься все выше и выше, пока под ним не показалось огромное блестящее черное тело. Огромная пасть с множеством зубов дохнула прямо в лицо Равенеллу. Затем тело опустилось вниз, подняв волну, от которой плот так закачался на волнах, что Равенеллу пришлось вцепиться в бревна, чтобы не упасть. Внезапный удар снизу вырвал скользкие бревна у него из пальцев и подбросил его кверху. Он упал прямо на скользкую спину, сразу за огромным плавником. Инстинктивно Равенелл уцепился за плавник и услышал удовлетворенное фырканье. Плавник ринулся вперед с такой скоростью, которая была недостижима ни для какого корабля. Другие плавники виднелись по бокам, спереди и сзади. Перед ними вынырнул один из Повелителей Глубин с копьем в руке, но плавник ринулся к нему навстречу. Мелькнула огромная пасть, перекусившая морское чудовище пополам. Вода окрасилась темно-красной кровью, а зверь брезгливо выплюнул остатки.
Равенелл попробовал собрать разбежавшиеся мысли в голове. Он вспомнил этих удивительных зверей. Касатки были самыми большими и грозными дельфинами. Они были страшны, но никогда не причиняли вред человеку. Хотя Равенелл и не слышал, чтобы касатки спасали людей, но дельфины нередко выносили тонущих на берег. Только теперь Равенелл успокоился: мало кто мог сравниться с касатками. Даже огромные акулы, водящиеся в жарких водах, старались держаться подальше от них. Но тут спина под ним закачалась сильнее, чем раньше. Равенелл обернулся и от неожиданности и страха чуть не разжал пальцы. Из под воды выбралась огромная бурая туша. У ней не было видно ни конца, ни начала, везде виднелись какие-то выросты, короткие щупальца, присоски. И глаза. Множество глаз, полных разума и холодной жестокости. Живой бог Повелителей Глубин сам явился за своей жертвой. Касатки прибавили ходу и бог начал медленно отставать. Но он не собирался просто так отпустить свою жертву: в верхней части туши выдвинулось щупальце, заканчивающееся жадным отверстием рта. Мощным плевком бог выпустил какую-то вязкую жидкость, чуть не доставшую касаток. Тут же, без всякого предупреждения, касатки разом нырнули. Равенелл поднял голову и увидел, темноту. Новый плевок бога накрыл бы их, если бы касатки не опередили его. Легкие Равенелла разрывались. Памятуя о рассказах старых моряков, он начал потихоньку выпускать воздух, но в ушах уже начало стучать, а глаза закрывала пелена. Касатка вынырнула как раз вовремя. Еще мгновение – и Равенелл набрал бы полные легкие воды. Чуть отдышавшись, он обернулся: бог Повелителей Глубин был далеко, очень далеко. Под водой касатки плыли гораздо быстрее. Равенелл вновь облегченно вздохнул, и тут перед ним предстало странное зрелище. Мертвая, неподвижная вода заканчивалась, как будто кто-то провел линию по воде, отделив гладь от крупных волн, не успокоившихся после шторма. Касатки врезались в волны, вода плеснула в лицо Равенеллу, и он рассмеялся от радости: он спасен! И от Повелителей Глубин, и от их бога. Теперь все зависит от огромных дельфинов, но они спасали его с риском для своей жизни не для того, чтобы погубить. Они отвезут его к людям.
Тут Равенелл запоздало понял, что бог испугал его гораздо меньше, чем его подданные. Может он уже привык к чудовищам? Или крепкая спина касатки придала ему уверенности? Он не мог решить. Но мог без страха воскресить в памяти нелепо-ужасную тушу бога. Эти присоски... Если Повелители Глубин любили пить кровь животных, может, их бог предпочитал человеческую? Возможно, Повелители Глубин и не приносили жертв, а просто доставляли богам любимую пищу? Как бы то ни было, Равенелл пережил такое, что рассказ об этом мог войти почти в любую библиотеку. «Почти» значило: в ту, в которую нет доступа простым людям, а только мудрецам и правителям. Если простые моряки и рыбаки узнают об этом, многие откажутся от своего ремесла. Если об этом узнают купцы, многие не решаться плавать со своими товарами.
Но это дело далекого будущего, а пока нужно выжить. Касатки несли его на север, но солнце сильно палило, и Равенелл вновь почувствовал жажду. Касатки, казалось, поняли его состояние и их предводитель, несший подростка на спине, стал время от времени уходить в воду так, чтобы Равенелла накрывало водой целиком. Это немного приносило облегчение, но совсем ненадолго. Муки становились все сильнее и сильнее. Вдруг впереди что-то показалось. Равенелл закрыл глаза и не открывал их столько, сколько смог выдержать. Когда же он вновь посмотрел вперед, то увидел далеко-далеко перед собой стены и башни города. Теперь муки стали нестерпимыми. Однажды Равенелл даже впал в забытье, но, упав в воду, он очнулся. Касатки остановили свой стремительный бег по волнам и опять подобрали его. Последний отрезок был хуже всего. Равенелл был в сумеречном состоянии, ничего не видя и не понимая. Существовали только жар солнца, жажда и плавник, в который намертво вцепились его руки.
Глава 3, в которой Равенелл становится домашним любимцем
Сознание вернулось резко, рывком, одновременно с потоком чудесной ледяной воды, окатившей его тело. Следом прямо перед глазами появилась большая чаша с водой. Он пил и не чувствовал вкуса, пил – и не мог напиться. Только теперь он мог оглядеться. Он сидел на деревянном причале, вокруг толпились люди. Кто-то накинул ему на плечи покрывало. Какой-то бородач держал в руках пустую чашу. На его лице было написано жгучее любопытство. Равенелл пошевелился. С него натекло порядочно воды, и он сидел в холодной луже, но это было невероятно приятным. Он пошевелился еще раз, но из его горла вырвался крик: кожа невероятно болела.
– Морская вода высушила твое тело, мальчик, а солнце обожгло тебя, – сочувственно прогудел бородач. – Мы все видели касаток, которые принесли тебя. Что случилось с тобой?
Равенелл открыл рот, чтобы сказать что-нибудь незначащее, но тут властный голос за его спиной прокричал:
– Дорогу! Именем герцога!
Равенелл обернулся и увидел как люди расступаются пропуская нескольких стражников в доспехах и шлемах.
– Юноша, герцог желает увидеть того, кого спасли дельфины. Ты можешь идти?
Равенелл попробовал встать, но вновь вскрикнул от острой боли в спине и руках. Стражник кивнул подчиненным. Сейчас же Равенелл подняли на руки, бережно, как могли, но и это оказалось довольно больно. Равенелл застонал.
– Ну-ну, потерпи, – успокоил его стражник. – Мы привезли повозку.
Равенелла уложили в повозку, запряженную не мулами, а лошадьми. Стражники сели на своих лошадей и поскакали. Повозка покатилась за ними. Внутри она была выложена мягкими подушками и все толчки и рывки проходили почти безболезненно. Поверх нее был натянут тент, спасающий Равенелла от солнца и подросток мгновенно уснул. Он проспал все дорогу и не проснулся даже когда его внесли во дворец. Проснулся он только тогда, когда его начали раздевать.
– ...А я говорю, что он останется здесь! – голос был старческий и дрожащий, но исполненный силы и достоинства.
– Я же третий раз повторяю тебе, лекарь, что герцог желает увидеть его немедленно.
Старик громко вздохнул.
– Иди к герцогу и скажи, что если парня унести от меня, вряд ли он проживет достаточно долго, чтобы хоть что-нибудь рассказать ему.
– Тьфу! – плюнул тот стражник, что разговаривал с Равенеллом и вышел.
– Не волнуйся, юноша, – ласково обратился к Равенеллу старик. – Я лечил еще отца герцога и знаю, что нельзя, а что – нужно. Тебе нельзя вставать и говорить больше чем несколько слов подряд, а нужно подлечиться. Ничего страшного с тобой не случилось, но ты очень устал, сильно перегрелся на солнце, да, вдобавок, похоже, давно не ел.
Равенелл через силу кивнул.
– Ну вот видишь, – теперь старик появился перед лицом Равенелла, – я опять оказался прав. Давай, я покормлю тебя бульоном.
Равенелл медленными глоточками пил теплый бульон из кружки и смотрел на лекаря. Невысокий высохший старик в полотняных штанах и куртке, без каких-либо украшений, совсем не похожий на придворного лекаря герцога Витебю, умудрялся одновременно ласково разговаривать с Равенеллом, поить его бульоном и смешивать какие-то зелья в глиняной плошке.
– А теперь, – сказал он, когда Равенелл допил бульон, – я намажу тебя хорошей мазью. Можешь поверить, через два дня ты будешь ходить, а через неделю – бегать. И, кстати, как тебя зовут?
– Равенелл, – тихо ответил подросток в то время как неожиданно сильные руки перевертывали его. Нежными движениями лекарь начал наносить мазь на ожоги, еле касаясь обожженной кожи. Вдруг дверь заскрипела на петлях.
– Лекарь, герцог велел тебе поставить его на ноги и привести его к себе тогда, когда сочтешь нужным, – раздался знакомый голос стражника. – Но он не должен рассказывать свою историю никому! Герцог желает быть первым, услышавшим об этих чудесах!
Равенелл попробовал кивнуть головой, надеясь, что стражник заметит это. Но это заметил лекарь.
– Конечно, Равенелл услышал твои слова.
– Равенелл... – медленно пробормотал стражник. – Имя редкое, северное...
– А ты думал, что он живет по-соседству с дворцом? – усмехнулся лекарь. – Иди. Равенелл расскажет вам свою историю, если на то будет воля герцога.
Подождав, пока дверь не закроется за стражником, лекарь задумчиво произнес:
– Что-то подсказывает мне, что с тобой происходили вовсе не чудеса, а ужасы, которые нельзя рассказывать никому. Уж слишком ты изможден, и это не из-за солнца и морской воды, а из-за пережитого тобой.
Равенелл вновь слабо кивнул, проваливаясь в забытье.
Лекарь не соврал. Ему понадобилось только два дня, чтобы Равенелл начал понемногу ходить по маленькой каморке, служащей жилищем лекаря, который так и не назвал своего имени, и не выносил, когда Равенелл называл его «господин мой». Спина руки и шея подростка почти зажили, кожа слазила на месте ожогов и сильно чесалась. Измученные нервы порядком успокоились и Равенелла мучил только сильный голод. Лекарь давал ему совсем мало, медленно увеличивая порции. Равенелл прекрасно понимал, что после долгой голодовки можно умереть, съев много пищи, но его желудок этого не знал и постоянно требовал еды.
Наконец, лекарь окинул довольным взглядом Раневелла, взял его за руку и повел в тронный зал, где их с нетерпением уже третий день ждали герцог Сигимун, правитель города Сколан и его сын и наследник Зигрид.
Равенелл шел по коридорам дворца непрерывно крутя головой по сторонам. Он немного стеснялся бедного наряда, состоящего из старой одежды лекаря, пришедшейся ему почти по росту. Дома он никогда не был в герцогском дворце, да и его отец почти никогда не бывал во внутренних покоях, даром, что был старшим писцом. Коридоры эти были украшены гобеленами, полы украшала каменная мозаика, пусть и из простых камней и геометрическими узорами, но хорошо пригнанная. Сам тронный зал был вымощен мрамором, стены его были отделаны полированным темно-красным гранитом, в окна вставлены большие витражи и, несмотря на небольшие размеры, зал впечатлял. У дальней стены на троне сидел рослый и крепкий человек средних лет, гораздо больше похожий на герцога, чем рыхлый правитель Витебю. Рядом с ним в богатом кресле сидел пышно разодетый подросток, пожалуй, помладше Равенелла, с капризным и скучающим выражением лица. Он задумался и заметил Равенелла только тогда, когда лекарь подвел его к самому трону. Скука тут же слетела с лица наследника и он жадно уставился в лицо Равенеллу.
– Ему еще трудно долго стоять, – негромко произнес лекарь без всяких приветствий и титулов.
Герцог махнул рукой и откуда-то вынырнули два стражника, тащившие большую скамью.
– Вы останетесь с нами? – спросил лекаря герцог.
Лекарь молча кивнул, и без приглашения сел на скамью, потянув за собой Равенелла. Видя на себе ожидающие взгляды герцога и его сына, Равенелл растерялся.
– Ваше высочество, – запинающимся голосом начал он. – Я никогда не был представлен столь высокопоставленным и влиятельным владетельным особам...
– Я вижу, ты обучен всем правилам ораторского искусства и вежливости, – благосклонно кивнул ему герцог. – Не бойся и рассказывай все с самого начала.
Рассказ Равенелла был довольно коротким: передать пережитый ужас он не мог, ограничиваясь только сухим перечислением событий. Было заметно, что услышанное позабавило наследника и расстроило герцога.
– Иногда наши корабельщики встречали застывшее море и довольно близко от нашего острова. Это плохо, – мрачно говорил герцог, как бы сам себе. – Особенно этот живой бог... Да, Повелители Глубин никогда не нападали на города и из твоего рассказа следует, что даже на беззащитную деревню они не напали, предпочитая разводить людей как скот. Плохо...
– Ваше высочество, – робко вставил Равенелл, – они не показались мне сильными. Их копья сделаны не из стали, а похожи на длинные ветви коралла. И не думаю, что плевки их бога смогут повредить башням и стенам Вашего прекрасного города. А сам он выглядит мягким, и, если стражники проявят храбрость, они смогут отбить нападение морских чудовищ.
– Возможно, возможно... – пробормотал герцог. – Но что делать с тобой? То что ты знаешь... Простой человек не должен знать того, что знаешь ты.
Его взгляд стал колючим и жестоким. По спине Равенелла потек холодный пот, но в эту минуту наследник звонким мальчишеским голосом произнес:
– Он мне понравился, папа. Мы можем его оставить у себя. А он придумает историю, которую можно будет рассказывать другим. Так?
– Так-то оно так, – недовольно откликнулся герцог, – но...
– Никаких «но», папа! Если у него хватило ума спастись тогда, хватит ума спастись и сейчас.
Герцог махнул рукой, нехотя соглашаясь. Зигрид вскочил со своего кресла, подскочил к Равенеллу и схватил его за руку.
– Пойдем! Сейчас тебя надо одеть в нормальную одежду, а, потом, ты расскажешь мне о своем городе поподробнее. Я хочу сравнить его с нашим Сколаном.
Увлекаемый нетерпеливым наследником, Равенелл послушно шел какими-то узкими полутемными коридорами. В отличие от парадных залов, здесь не было ни гобеленов, ни цветных стекол. Высокие бойницы бросали полосы света на пол, отчего дорогу было плохо видно. Равенелл споткнулся обо что-то и, не удержавшись на ногах, упал, больно ударившись ладонями о каменный пол. Долю секунды он соображал, что могло попасться ему под ноги, потом перевел взгляд на Зигрида. На лице наследника было такое насмешливое выражение превосходства, что Равенелл тут же понял: ему подставили подножку.
– Да ты совсем на ногах стоять не можешь, – презрительно сказал Зигрид.
– Да, – Равенелл решил разжалобить его. – Еле-еле иду. Да, еще и почти ничего не ел.
Насмешка на лице Зигрида сменилась виноватым выражением.
– Да ничего страшного, сейчас найдем тебе одежду, отведу на дворцовую кухню, – зачастил Зигрид, помогая Равенеллу подняться. У него оказались очень сильные для его возраста руки.
Зигрид оборвал витиеватые выражения благодарности, замедлил шаги и даже поддерживал Равенелла под руку, пока они не зашли в какую-то каморку, освещенную факелом, прикрепленным к стене. Равенеллу только оставалось удивляться внезапной смене настроения наследника.
– Зильфида! Зильфида! – между тем позвал Зигрид.
На его крик откуда-то слева появилась толстая пожилая женщина.
– Зильфида, ему нужно одеться, пошевеливайся!
Зильфида молча кивнула и неторопливо подошла к запертой двери напротив входа. Зазвенели ключи.
– Осторожней: порог, – заботливо предупредил Равенелла Зигрид и буквально втолкнул его в комнату.
Комната, заставленная шкафами и сундуками, выходила во внутренний двор, поэтому в стене обнаружились большие окна, закрытые ставнями. Также медленно Зильфида распахнула ставни, впустив комнату потоки солнечного света, заставив Равенелла зажмуриться. Зильфида оценивающе посмотрела на Равенелла, открыла один из сундуков, нагнулась и начала в нем копаться. Зигрид заглянул через ее плечо.
– Нет, Зильфида! Эти тряпки оставь себе. Ищи вон в том шкафу.
– Но, Ваше высочество, эта одежда...
– Эта одежда как раз подходит для Равенелла, – перебил ее наследник. – Я собираюсь много разговаривать с ним и не хочу видеть перед собой чьи-то обноски.
Зильфида молча закрыла сундук, подошла к указанному Зигридом шкафу и вытащила небольшой сверток.
– Вот гляди, – сказал Зигрид, прикладывая к Равенеллу куртку и подталкивая его к большому стеклянному зеркалу, висевшему между окнами.
Равенелл видел такую одежду только на богачах и вельможах. Куртка из тончайшей, крашенной в белый цвет, кожи была расшита золотыми узорами, пуговицы – вырезаны из светло-зеленого камня.
– Слишком хороша для меня, – выдохнул Равенелл.
– Я сказал, «подходит», значит – подходит, – оборвал его Зигрид. – Скидывай это тряпье, одевайся. А ты, Зильфида, найди штаны и отвернись.
Равенелл скинул скромную, но удобную полотняную куртку и одел новую. Под кожей обнаружилась шелковая подкладка, ласково облегшая его заживающую спину. Зигрид подал ему штаны из такой же кожи. Довольно короткие штаны сужались книзу, выставляя напоказ чулки и башмаки. Чулки тоже были шелковыми, как и подкладка куртки и штанов, легкие башмаки были украшены такими же зелеными камнями, что и пуговицы. Подошедшая сзади Зильфида протянула Равенеллу ремень из белой кожи с посеребренной пряжкой: если куртка и должна быть широкой, то штаны с худого Равенелла сваливались. Равенелл посмотрел в зеркало и увидел сына не то старшего советника, не то богатейшего купца.
– Спасибо, – выдохнул он, – спасибо, Ваше высочество.
Зигрид с покровительственным видом махнул ему рукой.
– Можешь называть меня по имени.
– Спасибо, Зигрид... Ваше высочество.
Судя по довольному виду Зигрида Равенелл понял, что сделал все, как надо. Ему никогда не приходилось бывать с могущественными людьми, но риторика и история могут многому научить.
– Я боюсь, что могу порвать или попачкать одежду, если буду всегда ходить в ней. Может, мне лучше иметь что-нибудь попроще? – обратился он к наследнику.
Подросток задумался и через несколько секунд ответил:
– Да, ты прав. Зильфида, найди еще что-нибудь, только, смотри, красивое и новое! А это тряпье пошли кого-нибудь отнести к лекарю. Пойдем!
Эти слова были адресованы уже Равенеллу. Теперь они степенно шли куда-то вниз по лестнице. Равенелл представил их со стороны: ровесники, одеты почти одинаково богато, ну, прямо, вельможа с другом. Кажется, Зигрид был подвержен частой смене настроения. Приспособиться бы к нему... Равенелл не видел в этом ничего зазорного. Каждый знает: участь слуги во дворце довольна завидная. Может, знатных мастеров уважают и больше, но перед теми, кто живет во дворце, кланяются ниже, старшие слуги пользуются почетом наряду с богачами, а если удастся стать советником... У Равенелла перехватило дух. Только бы понравиться Зигриду!
С этими мыслями Равенелл дошел до дворцовой кухни. Повара, лениво помешивавшие что-то в больших котлах, встрепенулись, увидев наследника.
– Значит так, – начал Зигрид, усаживаясь в кресло в углу и показывая Равенеллу знаком, чтобы тот сел в другое кресло, рядом. – Ему – тоже что и мне. Для начала рагу из свинины и баранины...
– Ваше высочество, Зигрид, – перебил его Равенелл, – мне еще нельзя есть такое.
– Нельзя? Что за чушь! Хорошее мясо еще никому не повредило!
– Лекарь запретил, – решительно ответил Равенелл. Ему вовсе не хотелось испортить желудок из-за капризов наследника. – После долгой голодовки сначала можно пить только бульон, потом переходить на легкий суп.
– Ладно, – покровительственно ответил Зигрид. – ешь свой суп, а я буду есть нормальную еду.
Через несколько минут повар поставил перед Равенеллом тарелку с золотистым бульоном, в котором плавали мелко нарезанные кусочки курицы. Сверху повар посыпал бульон нарубленной свежей зеленью. Суп был именно такой, какой и нужно было давать Равенеллу. Равенелл ел медленно и закончил одновременно с Зигридом, который после рагу потребовал еще и кусок жаркого. Еще через несколько минут они оказались в пышно убранных покоях Зигрида, где Равенелл отболтал себе язык, рассказывая о родном городе, его истории и самых интересных слухах и сплетнях, которые только знал. Время от времени Равенелл наливал себе компота из кувшина на столе. Только к вечеру Зигрид устал и отвел Равенелла в маленькую комнату, в которой тому предстояло жить.
Дни неспешно потекли для Равенелла. Он хорошо ел, много спал и окончательно оправился от потрясений. С купеческим кораблем Равенелл передал письмо родителям, в котором кратко сообщал, что у него все в порядке. Вместе с письмом купец получил две марки серебром, взятые у Зигрида, сумма чрезмерная за такую услугу, поэтому Равенелл не сомневался, что письмо дойдет. Несколько дней он провел в Высокой школе Сколана, рассказывая своим ровесникам и мудрым наставникам историю Витебю. Когда его спрашивали о чудесном прибытии в город, он рассказывал слегка измененную версию, избавленную от большей части ужасных подробностей. Он отделывался незначительными словами, рассказывая о кораблекрушении, не упоминал застывшее море и несчастную деревню. В его рассказе Повелители Глубин выныривали рядом с кораблем, но отступались при виде крепких бортов и оружия. Зато потом они отыскали его в море, вцепившегося в обломок, и направились куда-то вдаль от земли. Затем появились касатки и отбили его от морских чудовищ. Тут Равенелл не жалел красок, чтобы описать, как перерубленное тело твари исчезло в глубине. Конечно же, о живом боге не было сказано ни слова. Герцог мог бы быть доволен благоразумием Равенелла.
Разумеется, герцогу пересказали рассказ Равенелла, и он вызвал подростка к себе, чтобы похвалить и, заодно, дать работу. Такую работу можно было доверить лишь тем, кто на деле доказал, что не говорит лишнего. В дальней комнате библиотеки за крепкими замками хранились секретные рукописи, повествующие об ужасных и странных явлениях, происходивших в мире. Равенелл должен был сначала записать все, что он пережил – с максимальными подробностями, а, затем, переписать те рукописи, которые уже начали портиться. Конечно, Равенелл не мог удержаться и прочитал все, что нашел в комнате. Ему ведь поручили переписать ветхие бумаги? А как можно определить, какой документ ветхий, а какой нет, не развернув их? Но Равенеллу не понадобилась эта хитрая отговорка: пока он занимался с бумагами, его никто не тревожил, даже Зигрид.
Оказалось, «мертвую воду» никто еще не связал с Повелителями Глубин. Зато их живых богов видели с более близкого расстояния. Когда-то неизвестный писец тщательно записал все, что твердил сумасшедший моряк, выброшенный на берег. Множеством ртов чудовище высасывало кровь схваченных людей, а, потом, пожирало тела. Стрелы тяжко ранили его, но не могли убить. Еще Равенелл читал о жутких существах, собирающихся в полнолуние возле странных камней, от которых шла Сила. Ему попадались рассказы о волшебниках, повелевающих волнами, ветром и молниями, о древних храмах, чуждых человеку, о чудовищах, появляющихся из мрака. Дрожь пробегала по спине Равенелла, иногда ему хотелось все бросить, бежать к себе в комнату и зарыться в кровати, спрятаться от ужасов. А иногда в нем просыпалось любопытство, и он мечтал увидеть написанное. Рукописи быстро кончились, он писал быстро, а читал еще быстрее. Равенеллу пришлось нехотя оторваться от запретных свитков и вернуться к обычной жизни.
Нельзя сказать, что жизнь была скверной. Он уже вполне приспособился в Зигриду, а тот уже начал советоваться, пусть и по пустякам, с Равенеллом, все приближая его мечту – стать советником герцога. Наследник вовсе не был скверным или испорченным. Он рос без матери, умершей родами. Отец сильно баловал его, позволяя все, что тот захочет, а нянька Зильфида, напротив, учила заботиться о других. Эти и сделало Зигрида таким непоследовательным. Он частенько обижал Равенелла, но, набив ему полную голову репьев, тут же начинал раскаиваться в содеянном и сам осторожно выпутывал колючки из волос. К слабому и болезненному Равенеллу он относился покровительственно и немного свысока, но однажды сказал такое, о чем Равенелл никогда не задумывался.
Тогда они только что кончили состязаться, кто точнее кидает камешки со стены замка в большой булыжник на площади. Победил, конечно, Зигрид, хотя Равенелл в качестве форы заранее выбрал камни примерно равные формой и весом. Казалось, булыжник сам притягивает камешки, брошенные Зигридом. Кинув в цель последний, Зигрид подмигнул Равенеллу и с внезапным вздохом произнес:
– Вот я постоянно думаю, а окажись я на твоем месте, был бы я таким же храбрым или нет?
Равенелл искренне удивился.
– Да где же ты нашел храбрость? Я то убегал, как заяц, то на ногах держаться не мог, а то, вообще, в обморок падал. И это – храбрость?
Зигрид отмахнулся от его возражений.
– Еще какая храбрость! Ты оказывался в таких положениях, где выхода не было, только смерть. А ты смог все пережить, переждать и спастись. Запомни, храбрость – это не когда не боятся, ничего не боятся только дураки, а когда страх превозмогают. Тебе было страшно, чуть с ума не сошел от ужаса, как сам говоришь, а не сдался, пошел наперекор своему страху и победил. А я... Ну да, меня учат сражаться на мечах, стрелять из лука, управлять кораблем, командовать воинами. А сам-то я на что способен?
Равенелл пожал плечами.
– Когда прижмет, сразу поймешь, на что способен. Жить захочешь – будешь бороться. С ума не сойти труднее, но ты к этому, вроде, не склонен.
– Хотелось бы верить, – грустно ответил Зигрид, – хотелось бы...
Глава 4, в которой Равенелл узнает, как чувствует себя правитель
На следующий день после этого разговора Равенелла с утра позвал к себе герцог. Равенелл пришел в тронный зал, в котором Сигимун любил решать важные дела. Кроме него там был и Зигрид.
– У меня из головы все не идет твой рассказ о деревне, в которой ты был, – обратился герцог к Равенеллу и протянул ему свиток. – Попробуй, определить по карте, где она может быть.
– Касатки несли меня на север, не отклоняясь в стороны, – начал Равенелл и провел пальцем на юг от Сколана. – Они плыли очень быстро, быстрее, чем плывет корабль, но не очень долго. А вот Повелители Глубин везли меня на запад, медленно, но довольно долго – с вечера до позднего утра.
Теперь его палец пошел на восток и остановился в море.
– Значит, искать надо где-то здесь, – Равенелл показал на группу островков. – Я ведь пересек остров за ночь и еще успел поспать. Когда корабль разбился, и когда меня выбросило на берег, я не заметил никаких других островов. Поэтому, Ваше высочество, я осмелюсь предположить, что это может быть самый восточный остров. Тем более, что с севера и юга от других его отделяют довольно широкие проливы.
– Я никак не могу забыть рассказ о жемчуге и кораллах. Эти люди с радостью отдадут все, лишь бы убраться от морских чудовищ... Равенелл, я дам тебе большой грузовой корабль. Ищи этот остров, но, если не найдешь его сразу, если встретишь чудовищ или мертвую воду – возвращайся. Найдешь людей – забери у них все, внимательно обыщи их и погрузи на корабль. Когда ты принесешь сокровища ко мне, я дам тебе одну двадцатую долю. Это выйдет немало.
Равенелл, трепеща, поклонился.
– Я плыву с ним, – решительно сказал Зигрид.
– Нет!
– Но он же не умеет командовать кораблем!
– Ему и не нужно командовать. Он должен найти знакомый остров, убедить знакомых людей заплатить за переезд или приказать бежать, если заметит опасность.
– Значит, он отправиться совершать подвиги, а я, как всегда, останусь во дворце! – на глаза Зигрида навернулись слезы.
– Полководец не встает с мечом в первые ряды, – непреклонно ответил герцог. – Ты и не должен совершать подвиги. Ты должен командовать героями. Я больше не буду говорить об этом.
Герцог хлопнул в ладоши и откуда-то из-за трона вынырнул человек самой разбойничьей внешности. Невысокий, гораздо ниже Равенелла, очень широкоплечий, с глубоким шрамом на лице и густой копной нечесаных волос.
– Господин мой, я – Атти, кормчий, – обратился он к Равенеллу, – его высочество повелел мне управлять Вашим кораблем.
Равенелла еще никто не называл господином, никогда у не было никого, кому он мог бы приказывать. Но как вести себя в таких случаях, он прекрасно знал.
– Хорошо, Атти, – Равенелл немного наклонил голову, – Ваше высочество, когда отплывать?
– Скоро, – благосклонно ответил герцог. – Когда ты сочтешь нужным. Идите.
Равенелл и Атти повернулись и вышли из зала, но раньше из него выскочил Зигрид, с трудом удерживаясь от слез. Равенелл сразу же ушел на корабль и не встречался с Зигридом, чтобы еще больше не расстраивать его. Атти прекрасно знал свое дело, корабль уже был почти подготовлен к плаванию, поэтому отчалить можно было уже на следующий день. Зигрид все-таки пришел проводить их. Вместе с ним были трое стражников, как показалось Равенеллу, не столько для его защиты, сколько для того, чтобы не дать наследнику уплыть на поиски приключений.
Корабль отдал швартовы, расправил паруса и поплыл на юго-восток, а Равенелл встал на капитанское место на высокой корме. Ветер был почти попутный, довольно сильный и море порядком волновалось. Равенелл побаивался приступов морской болезни, но был доволен: при таком волнении увидеть застывшее море было очень легко. На юте качка ощущалась не так сильно, Равенелл рискнул пообедать и с удивлением обнаружил, что, вопреки чужому опыту, на сытый желудок не так тошнит. Он начал радоваться свежему ветру, хлопанью парусов, малопонятным командам Атти. Команда была под стать своему кормчему: такие же уверенные в себе, опытные и свирепые на вид. Все были вооружены и не какими-нибудь ножами, а мечами, висящими за спиной, чтобы не мешать движениям. Хороший день сменился таким же хорошим вечером. Равенелл поужинал, вволю налюбовался закатом и звездным небом, и отправился спать. В капитанской каюте у койки был специальный полог, предотвращающий падение, и спать на ней Равенеллу было совершенно не страшно.
Утро выдалось таким же погожим, корабль шел быстро и ближе к полудню с вершины мачты раздался крик:
– Земля!
Но уже через несколько мгновений дозорный растерянно сообщил:
– Справа по борту не видно волн! На море нет никакого волнения!
Атти, слышавший о застывшей воде, внимательно посмотрел на Равенелла.
– Далеко? – спросил Равенелл.
– Почти как до земли. Час плыть, не меньше.
– Продолжать движение! – скомандовал Равенелл.
Им двигала не жажда наживы, не стремление порадовать герцога, даже не желание спасти людей. Нет, он не мог даже ясно выразить свои чувства. Теперь он мог бы приказать повернуть назад – решение герцога позволяло это. Но он не желал возвращаться. Любопытство, страсть к открытиям, чувство долга, смутные представления о том, что правильно, а что – нет... Эта гремучая смесь и толкала его вперед, даже наперекор рассудку.
Корабль приближался к берегу, а Равенелл тщетно пытался усмотреть знакомое место. Внезапно откуда-то повалил черный дым, его увидели сразу несколько человек и разом завопили. Атти вопросительно посмотрел на Равенелла, Равенелл кивнул. Повинуясь командам Атти корабль обогнул мыс и впереди показался залив, покосившиеся домики на дальнем берегу и большой костер. Когда корабль бросил швартовы, по сходне на борт вбежал старейшина и бросился к ногам Атти, стоявшего у борта. Атти не дал ему выговорить и двух слов.
– Решать вашу судьбу будет мой господин. Отведите его.
Двое здоровых матросов, обнажив мечи, провели старейшину на шканцы, где тот потерял дар речи, узнав Равенелла. Равенелл холодно смотрел на него. Он не чувствовал ненависти или особенной неприязни, но и любить тех, кто отдал его чудовищам не собирался.
– Меня послал его высочество Сигимун, герцог Сколана. Вы хотите уплыть с этого острова?
– Мы отдадим Вам все, мы сделаем для Вас все! – закричал стоящий на коленях старейшина.
– Мне не надо ничего делать. Но то, что у вас есть, станет достоянием герцога. – Равенелл говорил так, как положено по этикету. Но это начало ему нравиться.
– Мы отдадим весь жемчуг, весь коралл! – радостно воскликнул старейшина.
– Иди, собирай людей и веди их сюда, – высокомерно кивнул ему Равенелл, подождал, пока тот не покинет корабль и обратился к кормчему:
– Атти!
– Да, господин мой?
– Обыщи их всех. Жемчуг легко спрятать.
– Да, господин мой, мужчине легко спрятать на себе жемчужину... А женщине – еще легче, – добавил он с гнусной ухмылкой.
– Сделай, как считаешь нужным, – ответил Равенелл, и сам поразился холоду своих слов. – Кто не хочет – тот может оставаться.
– Слушаюсь, господин мой, – Атти отошел довольный, а Равенелл спустился в каюту, раздираемый самыми разными чувствами.
Он сам поражался себе. Неужели та маленькая власть, которой он теперь обладал, так изменила его? Или он не мог простить несчастных жителей деревни? Он одновременно стыдился своих поступков и чувствовал, что поступил правильно. На палубе совсем близко от его каюты раздался скрип досок, потом негодующие женские голоса... Равенелл обхватил голову руками, чтобы заслониться от этих звуков и не думать, не думать, не думать...
Время тянулось нестерпимо долго, но вот все стихло, и в каюту ввалился донельзя довольный Атти.
– Вы были правы, господин мой! – воскликнул он и протянул руку с двумя крупными и очень красивыми жемчужинами. – Я нашел это у двух женщин, – он хихикнул, – в тех местах, куда обычно не заглядывают, а засовывают. Ну а я – заглянул. И помог им разродится вот этим. Мы тщательно обыскали всех – мужчин и женщин, взрослых и детей. Можете быть уверены – они ничего от нас не спрятали.
– Ты хорошо поработал, кормчий, – Равенелл старался выглядеть надменным и равнодушным, чтобы скрыть от всех и, особенно, от Атти свое состояние. – Я расскажу его высочеству о том, как ты верно служишь ему. Остальные сокровища пусть принесут мне в каюту. И готовься к отплытию. Я сейчас поднимусь наверх.
Атти чуть улыбнулся, поклонился и вышел. Через минуту он появился опять в сопровождении матросов, которые принесли мешки с кораллами. А сам Атти принес небольшой ящик, поставил его на пол и открыл.
– Посмотрите, господин мой.
Ящик был доверху наполнен жемчугом. Равенелл никогда не жаждал богатства, но это зрелище заворожило его. Жемчужины были прекрасны, перламутровый блеск притягивал к себе.
– Это большое сокровище, – сказал Равенелл, запустив руку в ящик.
Атти кивнул:
– Никогда не видел столько жемчуга зараз. Даже не знаю, как подсчитать его цену. Сколько таких кораблей можно купить на это? Двадцать? Пятьдесят? Не знаю...
Равенелл захлопнул крышку.
– Ты уверен в своих людях, кормчий?
– Уверен, – спокойно ответил Атти. – А Вы, господин мой, уверены в себе?
Равенелл улыбнулся.
– Они красивы, Атти. Очень красивы. Я хотел бы иметь несколько таких, чтобы любоваться ими. Но герцог даст мне, все что сочтет нужным. И это будет больше, чем я бы взял сам. Не сомневайся во мне.
– Я так и думал, – спокойно подытожил кормчий. – Кстати, среди этих деревенщин есть пара смазливых мордашек. Пригласить их в Вашу каюту?
Равенелл с отвращением поморщился.
– Я бы не хотел иметь дело ни с кем из них. Они, как бы тебе сказать... Что-то есть в них такое, что передалось от Повелителей Глубин. Они неприятны мне. Куда их дели?
– Посадили в большой трюм.
– Проследи, чтобы они там и оставались. Я не хочу их видеть.
– Будьте уверены, прослежу. Вы их и не увидите, мой господин, – Атти нехорошо ухмыльнулся и вышел. Равенелл последовал за ним.
Теперь Равенелл боялся встречи с морскими чудовищами. Он не сомневался, что они не смогут захватить корабль. А продырявить дно? И что будет, если к ним присоединится их бог? Но, насколько видел глаз, море было пустынным. Волны катились, как им и положено. К вечеру Равенелл почти успокоился и даже согласился выпить немного вина с Атти – отпраздновать удачу. Проснулся Равенелл с сильной головной болью. В каюте было слишком светло. Он с трудом натянул на себя одежду и, пошатываясь, борясь с тошнотой, вышел на палубу. К его удивлению, был полдень. Так скверно Равенеллу не было уже давно. Но его обязанности с него никто не снимал.
– Как пассажиры, Атти? – негромко спросил он.
– Они Вас не побеспокоят, господин мой, – бодро ответил Атти. – Пока Вы спали, мы покидали их всех за борт.
У Равенелла ослабли ноги и он сел, где стоял. Дар речи вернулся к нему лишь через несколько мгновений.
– Как?! – только и смог спросить он.
– Напоили всех вином с подмешанным снотворным, подождали, пока все не заснут, и всех выкинули, – он вздохнул. – Были там симпатичные мордашки, но поразвлечься с ними не удалось. Снотворное слишком хорошим оказалось: так и не проснулись. А с бесчувственными – мы попробовали – не интересно.
– Но там же были дети!
– Детей напоили компотом со снотворным. И покидали вместе со всеми.
– Но почему?
– Они знали гораздо больше, чем должен знать человек. И их знания должны были умереть вместе с ними. Один человек может сохранить тайну. Могут и двое, и трое. Но когда их много – все тайны раскроются. Герцог отдал приказ – и мы его выполнили.
– Но я знаю гораздо больше их, – Равенелл произнес это против воли, боясь услышать приговор себе.
Атти пожал плечами.
– Герцог приказал слушаться Вас, господин мой, а не убивать. И, даже если бы он приказал это сделать, я бы нарушил такой приказ, – Атти сделал многозначительную паузу. – Лучше один раз вызвать гнев его высочества Сигимунда, чем на всю жизнь стать врагом его высочества Зигрида. Только слепой и глухой не знает, господин мой, что Вы – фаворит наследника.
Равенелл все-таки встал, держась за голову. Тугодумом он не был, но то, что произошло надо было обдумать. Равенелл повернулся, чтобы вернуться в каюту, и тут его мотнуло так, что он едва не упал.
– Может, господин мой, Вам выпить вина? – спросил его Атти.
– Да ты что! Это от него мне так плохо!
– Нет, господин мой, Вам так плохо от снотворного, а не от вина.
– Вы и меня усыпили?
– Да. И я сейчас объясню Вам, зачем. Мы получили приказ герцога – избавиться от этих людей. Но Вы, господин мой, назначены командовать кораблем, и Ваши приказы должны выполняться беспрекословно. Я не знал, одобрите ли Вы убийство, и решил Вас усыпить. Иначе Ваши приказы могли противоречить приказам его высочества. Так что, выпейте вина. Хуже от него не будет.
Равенеллу, действительно, полегчало. Но он не выходил из каюты до вечера, когда корабль причалил в порту. Присутствие герцогской кареты, в которой сидел Зигрид, очень обрадовало его: еще не хватало трястись верхом. Заодно, в карету положили привезенные сокровища. Зигрид сгорал от нетерпения услышать о новых приключениях. Каково же было его разочарование, когда он узнал, что ничего увлекательного не произошло, а было всего-навсего убийство спящих людей. Отреагировал он на это с абсолютным равнодушием, видимо, для герцогов человеческая жизнь, а, в особенности, жизнь чужаков ничего не значила. Зигрид принес с собой ответное письмо от родителей Равенелла, привезенное накануне. Отец витиевато выражал радость по поводу спасения Равенелла и надеялся, что он «сохранит и приумножит честь герцога, города и семьи». Равенелл фыркнул: вот уж не было у него заботы, как сохранить и приумножить честь невзрачного герцога Витебю!
Когда они прибыли во дворец, герцог позволил Равенеллу самому выбрать понравившиеся жемчужины, а Зигриду велел запомнить, что Равенеллу теперь принадлежит пять тысяч марок серебром. Теперь Равенелл был богат, хотя Зигрид заявил, что Равенелл недополучил еще столько же, а то и больше, и обещал немедленно исправить это – когда будет возможность. Но деньги Равенеллу были не нужны: все, в чем он нуждался, он получал бесплатно. А затем в его жизни вновь наступил новый этап. Но, в отличие от прежних, он не был, хотя бы, смертельно опасен...
Все началось с праздника по случаю пятнадцатилетия наследника Зигрида, который, как оказалось, был на полгода младше Равенелла. Как сказал Равенеллу Зигрид, этот праздник сильно отличался от всех предыдущих: ему впервые разрешили выпить вина. Если Равенеллу приходилось пробовать вино, то Зигрида няня держала на этот счет в строгости. Хотя подростки выпили немного, не как собравшиеся гости, Зигрид порядочно опьянел, и они разошлись по своим комнатам задолго до окончания пира. Где-то через час Зигрид пришел к Равенеллу. Таким Равенелл его еще не видел. Куртка на Зигриде была криво застегнута, волосы взлохмачены, на щеке – глубокая царапина. Но хмель с него сошел полностью.
– Равенелл! – закричал он. – Пойдем, я тебе чего покажу!
Равенелл недоумевающе пожал плечами и заторопился за Зигридом, который почти бежал. Они пришли не в комнату Зигрида, а в небольшую каморку по-соседству.
– Вот, – с гордостью сказал Зигрид, показывая на кровать.
На кровати плакала молоденькая, не старше их, светловолосая девушка со связанными за спиной руками. Она была полностью обнажена и лежала на боку. В свете яркой лампы на смятой простыни были видны темные пятна.
– Вот, – повторил Зигрид, – папа сделал мне такой подарок. Завидуешь?
Равенелл покачал головой. Кто знает, может сейчас его подруга Сигри так же плачет... Ей, наверняка, пришлось еще хуже.
– Мне эта злючка совершенно не нравится, – продолжал Зигрид, – царапается, как кошка. Никак не поймет, что могла бы попасть для развлечения стражникам или морякам. Возьмешь ее себе?
Равенелл отдернулся.
– Нет!
– Ну, делать нечего, – Зигрид вздохнул и вытащил кинжал, который всегда носил на поясе.
– Эй! – окликнул его Равенелл. – Ты что задумал?
– Ну, а куда мне ее деть? – удивился Зигрид. – Тебе она не нужна, а мне – подавно. Того гляди, в горло вцепится.
– Ага, – язвительно кивнул Равенелл, – тебе надо, чтобы она в горло вцепилась мне!
– Ну, ты у нас настоящий дипломат – может, уговоришь быть поласковее.
Равенелл задумался. Конечно, так поступать – совершенно нехорошо. С другой стороны, даже если уговорить Зигрида не убивать ее, то что с ней станет? Ничего хорошего. Уж лучше пусть она будет с ним. Тут в груди у него заполыхал жаркий ком. Он будет с этой девочкой...
– Хорошо, Зигрид, – сказал он и поразился чужому звуку собственного голоса, – если она тебе не нужна, я возьму ее себе.
– А женщины у тебя были? – деловитым тоном спросил Зигрид.
Равенелл покачал головой.
– Тогда – учись, – с гордостью сказал наследник, и скинул с себя куртку.
Он дотронулся до ноги девочки, но она сильно ударила ногой. Удар пришелся в пустоту: Зигрид ловко увернулся.
– Вот, видишь! – обиженно сказал он Равенеллу.
Вздохнув, Зигрид открыл ящик комода, вытащил оттуда две веревки и завязал на них петли. Когда с веревками в руках он подошел к кровати, девочка плотно сжала ноги. Зигрид ухватил ее за ногу, накинул петлю и быстро намотал свободный конец на столбик кровати. Тоже самое он проделал со второй ногой. Теперь девочка лежала перед ними совсем открытая. Но она не собиралась сдаваться и плюнула в Зигрида. Он опять вздохнул, достал из комода чистую тряпку и ткнул пальцами девочку под ребра. Она открыла рот, чтобы глотнуть воздух, и Зигрид воткнул кляп. Вздохнув еще раз он спустил штаны и навалился на девочку...
– Теперь твой черед, – тяжело дыша произнес Зигрид.
Равенелл стоял неподвижно.
– Стесняешься? – участливо спросил Зигрид, натягивая на себя одежду.
Равенелл молча кивнул.
– Тогда помоги.
Вдвоем они крепко связали девочку так, что она не почти могла пошевелиться.
– Возьми еще веревок из ящика, – распорядился Зигрид, заворачивая ее в покрывало.
Зигрид легко поднял довольно тяжелое тело, и Равенелл завистливо вздохнул, открывая перед ними двери: все-таки Зигрид был намного сильнее его. Зигрид без больших усилий дотащил свою ношу до комнаты Равенелл и кинул девочку, как сверток, на кровать.
– Оставайтесь. А если ты решишь, что эта злючка тебя недостойна – скажи мне. Я ей пущу кровь! – Зигрид с недовольным видом потер расцарапанную щеку и вышел.
Равенелл вытащил кляп изо рта девочки. Против его ожиданий она была совершенно спокойна. Ровным тихим голосом она спросила:
– Ты кто?
Вот на такой вопрос Равенеллу еще не приходилось отвечать.
– Равенелл, – это единственное, что ему пришло в голову.
– Я не спрашивала, как тебя зовут, – огрызнулась девочка, – я хочу знать, кто ты ему?
– Никто, – пожал плечами Равенелл, – мальчишка, спасшийся от морских чудовищ и подобранный его высочеством герцогом.
– Понятно, – протянула девочка. – Живая игрушка.
С такой точки зрения Равенелл на себя еще не смотрел. Это, конечно, было не совсем правдой, но что-то в этом было.
– Можно сказать и так, – медленно произнес Равенелл.
– Развяжи меня, – сказала девочка. Глаза ее засверкали, на щеках выступили пятна, она говорила короткими, отрывистыми фразами. – Я сама выберу, кого любить. Ты – почти как я. Я не сдамся насильнику. Он возьмет меня только силой. Ты – другое дело. Я останусь с тобой назло ему.
Равенелл пожал плечами и начал распутывать узлы. Это заняло достаточно много времени: Зигрид завязывал на совесть. Когда упала последняя веревка, девочка, порывисто обняла Равенелла и начала лихорадочно целовать его.
– Я хочу любить, – шептала она, – хочу быть с кем-то, с кем-то...
Она стянула куртку с ошеломленного таким натиском Равенелла и опрокинула его на кровать... Когда все закончилось и девочка тихо плакала, обнимая Равенелла, а ее льняные волосы лежали у него на груди, он сказал:
– Я так и не узнал, как тебя зовут...
– Скани, – шепнула она сквозь слезы, и вновь начала целовать его.
Теперь он уже не терялся от ее бурных ласк, но, все равно, удивление не проходило. Он читал о «страсти» в книгах, которые читать ему запрещалось, но не ожидал такого от девочки. Набравшись духу он прямо спросил ее, доставляет ли ей это удовольствие.
– Нет, – ответила Скани, – мне доставляет удовольствие то, что это доставляет удовольствие тебе. Есть у тебя кто-нибудь? Кому ты можешь сказать, как тебе плохо?
– Нет.
– Теперь мы есть друг у друга.
Так Скани осталась с Равенеллом, а Зигрид только уважительно крутил головой, расхваливая «дипломатический талант» Раневелла. Конечно же, через несколько дней к наследнику привели новую девочку: тихую и покорную, чуть младше его. И, конечно же, Зигрид предложил Равенеллу «сравнить и оценить». Как и следовало ожидать, Равенелл расхвалил девочку, которая без малейшего чувства была готова ласкать кого угодно, видимо, запуганная заранее. Со своим обычным чувством превосходства, Зигрид разрешил Равенеллу приходить к новой девочке тогда, когда Равенелл этого захочет. Но Равенелл в этом не нуждался: Скани и так почти не давала ему выспаться. Он быстро скинул вес, набранный им во дворце и вновь сильно похудел, почти как на разбойничьем корабле.
Глава 5, в которой Равенелл понимает, что милость владык непостоянна
С некоторых пор Равенелл стал задумываться над тем, что в его жизни, поначалу такой спокойной и размеренной, слишком много резких поворотов. Он начал побаиваться каждого нового дня. И его самые нехорошие предчувствия сбылись.
Рано утром его разбудил Зигрид.
– Вставай быстрей!
Равенелл с трудом открыл глаза, вытащил руку из-под головы Скани, и сел.
– Быстрее, быстрее, – нетерпеливо поторопил его Зигрид.
– Да что случилось? – недоуменно спросил Равенелл, натягивая штаны.
– Узнаешь, – бросил Зигрид.
Не дождавшись, пока Равенелл застегнется, Зигрид вышел из комнаты и бегом направился по направлению к дозорной башне. Равенелл еле поспевал за ним. Очень быстро поднявшись по ступенькам вслед за Зигридом, Равенелл обнаружил на смотровой площадке герцога, начальника стражи и двух герцогских советников. Они напряженно смотрели в море, на котором белели паруса. Множество парусов.
– Хорошо, что ветер очень слаб, – произнес начальник стражи.
Герцог кивнул.
– Ты видишь, что суда поменьше движутся быстрее?
– Северяне? – тревожно спросил один из советников.
– Похоже, – ответил начальник стражи.
У Равенелла все сжалось внутри. Война... Только теперь герцог заметил его присутствие.
– Ты рассказывал о вражде городов на вашем острове, – обратился к нему герцог. – Теперь я знаю, чего надо бояться.
После этих слов он повернулся спиной к Равенеллу и продолжил всматриваться в море. Равенелл понимал, к чему теперь надо готовиться: к решительному штурму и резне. Смогут ли стражники остановить вражеское войско и банды морских разбойников?
– Все-таки надо созвать ополчение – подал голос советник, тот, который говорил раньше.
– Нет, – резко ответил герцог. – Почуяв силу, чернь обратит оружие против нас. Мы понадобимся до тех пор, пока враг не будет разгромлен. А, после этого, неблагодарная чернь взбунтуется. Созвав ополчение и раздав оружие, мы покажем свою слабость. Мы будем сражаться самостоятельно. Стены и ворота крепки, в гавани подняты цепи, запасов хватит надолго. Они постоят около стен – и уберутся.
Зигрид потянул Равенелла за рукав и пошел вниз.
– Что теперь делать? – тихо спросил Равенелл.
– Драться! – решительно ответил Зигрид. – Эти северяне могут наводить страх только на купцов. У нас хорошие воины, пусть штурмуют. Мы отобьем любое нападение.
Ветер совсем стих, большая часть вражеских кораблей остановилась с обвисшими парусами. Только кораблики северян плыли на веслах. Через два часа враги начали высаживаться на берег, предусмотрительно держась подальше от стен. Их было много, почти как стражников. Зигрид, будь его воля, устроил бы вылазку, но на его предложение никто не обратил внимание. Все ждали, пока не подойдут основные силы, чтобы узнать с кем они имеют дело.
Равенелл сидел у Зигрида. Чтобы хоть как-то убить время, они играли в кости. Ставками служила одежда девочки Зигрида: если выигрывал Равенелл, она снимала с себя что-нибудь, если выигрывал Зигрид – одевала. Пока удача склонялась на сторону Равенелла, и она сидела почти раздетая. Зигрид вскочил, когда в дверь деликатно постучали. Вернувшись, он мрачно бросил:
– Кредсхейм.
Это была самая неприятная новость, какая только возможно. Кредсхейм был силен, очень силен. И еще хуже было то, что между герцогами Сколана и Кредсхейма пролегала давняя родовая вражда. Надежды на то, что от врага удастся откупиться или договориться с ним, не было. Надо было готовиться к длительной войне.
Всего, на глазок, врагов было раза в три больше, чем стражников. Корабли ушли вдоль берега, там, на некотором отдалении, была удобная бухта. Те, кто высадились, разбились на два лагеря, вставших напротив двух ворот Сколана. Несколько дней никаких боевых действий не велось. Затем, напротив восточных ворот вражеские воины начали вкапывать в землю два массивных длинных столба. По ним стреляли из луков, но стрелы, потеряв скорость лишь тыкались им в одежду, не пробивая толстой кожи. Поверх столбов положили тяжелый брус. Ни Равенелл, ни Зигрид, почти не уходившие со стен не знали, зачем это делается, но один из старых стражников рассказал им: это делалась большая катапульта, способная обстреливать стену камнями. Вскоре между столбами был закреплен толстенный железный прут, а на нем – длинный шест. Одновременно, рядом с катапультой начали возводить две осадные башни. Герцог бодрился, но в день, когда катапульта выстрелила в первый раз несколькими десятками камней, перекинув их через стену и убив случайного прохожего, во дворце начался переполох. Стало ясно, что штурма не избежать, а враги настолько превосходили силы стражников, что только глупец мог надеяться на победу. Герцог отвергал даже мысль о сборе ополчения, и дворец, как и город наполнился унынием. А камни, между тем, все падали. Несколько раз в день мощные вороты опускали длинный конец рычага, пригибая его к земле. Тяжелый груз, привязанный к другому концу, со страшной силой бросал его вниз, рычаг ударялся о перекладину, и груз камней размером больше куриного яйца градом обрушивался на стены. Такой камень убивал на месте всякого, в кого попадал; от него не спасали никакие доспехи. Сначала камни то обрушивались перед стеной, то перелетали через нее, но враги быстро пристрелялись, и теперь камни летели в защитников, стоящих на стенах и башнях. Замысел врага стал понятен: выстрелами заставить стражников отступить, подвести осадные башни, легко захватить стену и проломить ворота, не опасаясь ударов сверху. Когда башни поднялись почти до уровня стен и началось сооружение тарана, падение города стало вопросом нескольких дней.
Зигрид стал надолго пропадать, задерживаясь у отца, а Равенелл проводил все это время у себя. Он уже почти примирился с мыслью о скорой гибели. Наконец, Зигрид отвел его к себе и, оглядываясь, шепотом сообщил неожиданную новость:
– Папа решил бежать из города. Да, – заторопился он, видя осуждение в глазах Равенелла, – я знаю, это недостойно герцога. Мы должны были сражаться, вооружить народ... Папа решил уйти: тогда город могут пощадить. Он берет с собой советников, часть стражников... Тебя он брать не хочет.
Равенелл спокойно кивнул.
– Я понимаю. Он обещал мне пять тысяч марок серебром. Зачем отдавать их мне.
Зигрид дернулся.
– Ты не думай, я не брошу тебя. Я все придумал. Я поговорил с Атти. Мы спрячем тебя в трюме среди груза. Когда мы пристанем к берегу за водой или за чем еще, ты тихонько выйдешь и останешься поблизости. А я буду хвалить тебя до тех пор, пока папа не скажет «Зря я его оставил». Тогда я приду за тобой, и все будет хорошо.
– А Скани?
– Я не могу вытащить только тебя, – прямо ответил Зигрид. – Будут у тебя и другие девочки.
Равенелл колебался. Это был выбор не только между жизнью и смертью. Сейчас ему предлагали поступить так же, как поступил герцог Сигимун: предать тех, кто ему доверяет и трусливо бежать. Зигрид понял его колебания.
– Пойми, – сказал он, тряхнув Равенелл за плечо, – у нее гораздо больше шансов остаться в живых в одиночку, чем рядом с тобой. Атти и так сильно рискует, связываясь с тобой. Пойдем!
Он схватил Равенелла за рукав и потащил к выходу так, что Равенеллу пришлось бежать. Равенелл даже не успел решить, должен ли он тайком уплыть, как был упрятан в трюм среди герцогских сокровищ, снабженный едой и водой. Предусмотрительный Атти припас и большой бурдюк, который должен был служить Равенеллу для туалета.
Жить в полной темноте оказалось очень неудобно. В трюме было очень душно, шуметь было нельзя и Равенелл почти все время неподвижно сидел. Он вспомнил все стихи и песни, которые знал, мысленно пробежал по секретным рукописям, придумал продолжение одной выдуманной истории о благородном герое. Но, все же, чаще он думал о себе и своей жизни. Как много ошибок им было сделано! Изменить было ничего нельзя, и Равенелл дал себе слово больше никогда не отступать и ничего не бояться. Его ожидание закончилось внезапно: крышка люка тихо поднялась на смазанных петлях, и голос Зигрида шепотом произнес:
– Вылезай, быстрее!
Равенелл молча пошел к люку. Даже ночной свет раздражал его глаза, привыкшие к темноте.
– Равенелл! – Зигрид шептал с лихорадочным возбуждением. – Вода вокруг застыла, ветер совсем спал, и мы не можем плыть дальше.
Он тянул Равенелла, помогая ему вылезти на внутреннюю палубу,а, затем наружу. На корабле не было видно никого, но на берегу суетились люди, слышался звон оружия. Только теперь Равенелл обратил внимание на то, что Зигрид был одет в кольчугу.
– Быстрей, быстрей, спускайся, – торопил его наследник.
Когда они оказались на земле, Зигрид прошептал:
– Мы готовимся отражать нападение. Беги! Беги, как можешь быстро!
Равенелл мотнул головой.
– Я останусь с тобой.
Сейчас же он почувствовал резкую боль и звон в ушах от сильной оплеухи.
– Я сказал «беги» – значит, беги! – прошипел Зигрид. – Сейчас не время геройствовать! Ты же не можешь ничего: ни стрелять, ни драться на мечах. Будь не очень далеко. Мы отобьемся, и ты вернешься. А если не отобьемся – пусть хоть кто-то спасется.
Он с силой ухватил Равенелла за плечо, развернул его в направлении кустов и подтолкнул. Равенелл медленно пошел вперед.
– Бегом! – раздался голос Зигрида, и он ускорил шаги.
Равенелл шел несколько минут, низко опустив голову: свет молодой луны неприятно действовал на его глаза. Внезапно сзади послышались громкие крики. Равенелл ничего не смог с собой поделать: ноги сами понесли его вперед. Плача, он почти бежал до тех пор, пока редкие кусты на кончились, а под ногами не начали попадаться камни. Равенелл поднял голову. Впереди были невысокие каменистые горы. Он начал подниматься по склону, добираясь до ближайшего уступа. Крики сзади смолкли. Сердце Равенелла сжималось от надежды, но, когда он вскарабкался на уступ и обернулся, он увидел зарево большого костра. Так гореть мог только корабль, и Равенелл понял, что он опять остался один.
Возвращаться к морю было бессмысленно, и Равенелл, ежась от порывов холодного ветра, медленно двинулся вперед. Когда перед ним вырос крутой склон, уходящий куда-то вверх, он пошел в обход, придерживаясь руками за скалу. Мелкие камешки катились у него из-под ног. Внезапно его рука провалилась в пустоту. Месяц скрылся за облаком, но в слабом свете звезд обнаружилось пятно черноты, более черное, чем окружающие скалы. Равенелл осторожно ощупал края впадины и, приподнявшись на цыпочки, даже дотянулся до верхней кромки. Он разрывался между страхом и желанием получить хоть какую-то защиту от надоевшего ветра. Осторожно сделав два шага вперед, Равенелл принюхался и прислушался. Ничего, кроме шума ветра слышно не было, но в его ноздри ударил незнакомый запах. После нескольких дней, проведенных в темноте, его органы чувств обострились, и то, что месяцем раньше он бы не почувствовал, сейчас казалось пронизывавшем всю округу.
Волки здесь, на южной оконечности Островного края, водится были не должны, а страшные хищники с красивыми шкурами жили где-то далеко-далеко. Запах не был похож на запах хищника: пахло шерстью, землей, еще чем-то непонятным... Ветер ударил в спину Равенеллу и вдруг ему стало все безразлично: какая, в самом деле, разница, от чего умирать? Он пошел вперед, подальше от ветра. Пол пещеры был ровным и гладким. Один раз Равенелл поскользнулся и чуть не упал. Внезапно из темноты впереди послышался голос. Странный, хриплый и грубый, он говорил на неизвестном языке. Прежде чем Равенелл успел что-нибудь ответить, его за руку ухватила рука. Нечеловеческая рука. Она была невероятно широка и покрыта коротким густым мехом. Вновь пробудившийся страх парализовал Равенелл и он застыл на месте. Голос вновь сказал что-то непонятное, а рука потянула Равенелл с такой силой, что сопротивляться не было никакой возможности. Они шли недолго, но это время показалось подростку вечностью. Голос еще несколько раз что-то говорил ему, но Равенелл не смог ему ответить.
Вдруг впереди забрезжил тусклый свет. Еще несколько шагов – и Равенелл завернул за поворот, оказавшись в неярко освещенной комнате. Пол, стены и потолок пещеры были старательно выровнены и украшены резьбой, оставляя впечатление жилого помещения. Раневелл увидел своего спутника и в точности таких же существ, вышедших ему навстречу. Они были ниже человека, но гораздо шире. Могучие руки закачивались огромными кистями, каждый мощный палец заканчивался тупым длинным когтем. Их ноги были слабее, и было понятно, что ходить на четырех ногах им легче и привычнее, чем на двух. Их тела сужались к плечам, а головы были похожи на крысиные. И все они были покрыты красивым блестящим черным мехом. Один вразвалку приблизился к нему и заговорил медленно, с трудом выговаривая слова:
– Человек, не надо бояться. Мы – добрые. Я не говорю и не понимаю. Я выучил эти слова. Мы отвезем тебя к другим. Они могут говорить и понимать.
Его произношение почти нельзя было понять, но обостренные чувства Равенелла позволили ему сделать это. Существа не казались страшными, от них не исходила враждебность, как от Повелителей Глубин. Равенелл закрутил головой, осматривая комнату, вырубленную в скале. Неяркий свет исходил от матовых стеклянных шаров на потолке. Равенеллу случалось видеть светильники из похожего стекла, но они всегда подвешивались на цепочке или прикреплялись к подставке, чтобы было удобно заполнять их маслом. Здесь же не было видно ни одного отверстия, даже для выхода дыма и горячего воздуха. Остальные существа, тем временем, возились около металлической повозки. Лошадей видно не было, и Равенеллу стало интересно, кого в подземелье можно запрячь, чтобы возить грузы и пассажиров. Неужели эти существа сами будут тащить ее? Загадка разрешилась тут же, но породила еще большую загадку.
Существа замахали Равенеллу, подзывая его к себе. Когда он подошел, один из них показал рукой на сиденье внутри повозки. Неуклюже перебравшись через борт, Равенелл сел на сиденье, которое было предназначено для существа, гораздо шире его. Вслед за ним в повозку забрался тот, кто звал Равенелла. Он легко перебросил свое тело через высокий борт с помощью одного взмаха мощной руки. Он сел впереди, немного с чем-то повозился, и повозка тронулась сама собой! Внизу, под днищем, раздавалось странное жужжание вперемешку с ритмичным перестуком. Посмотрев назад, Равенелл увидел, что повозка катится по двум металлическим полосам, выступающим над ровным полом тоннеля. Между ними была проложена еще одна, но не выступающая, а, напротив, углубленная. Повозка, между тем, разгонялась все быстрее и быстрее, пока светящиеся шары не стали сливаться в полосу. Затем ее ход замедлился, и она остановилась в комнате, похожей на ту, из которой она выехала. В комнате их встретили несколько таких же существ, Равенелла усадили на диван, обтянутый какой-то странной кожей, и ему пришлось просидеть довольно долго. Существа занимались своими непонятными делами, негромко переговариваясь на своем странном языке; повозка уехала назад.
Наконец, в стене открылась незаметная дверь, и в комнату вошло еще одно существо, которое заговорило по-человечески.
– Добро пожаловать к нам, гость из Внешнего Мира! Жители подземелий с радостью помогут тебе, получив взамен лишь твои знания.
– А какие знания вас интересуют? – осторожно спросил Равенелл.
– Любые! Что бы ты ни рассказал: историю своей жизни, сведения о приемах мастеров, описание повадок редких животных – все это мы выслушаем, запишем и сохраним в библиотеках. Нам неинтересны только рассказы о войнах и убийствах, потому что мы не воюем и почти никогда не убиваем живых существ, кроме тех, которых мы употребляем в пищу.
Равенелл с облегчением вздохнул.
– Тогда я расскажу вам о своем городе и Повелителях Глубин.
Хотя Равенелл и не мог прочитать эмоции на звериной морде собеседника, по его тону стало понятно, что эта тема для него неприятна.
– Тебе удалось уйти живым от них. Немногие могли этим похвастаться... Да, меня зовут Хеахе. А тебя?
– Равенелл, мой господин.
– Я знаю, что у людей приняты разные обращения друг к другу. Но у нас такого нет. Если это не неприятно для тебя, обращайся ко мне так, как будто ты говоришь со старым другом, равным тебе по положению.
– Хорошо, Хеахе.
Равенелл вдруг почувствовал себя спокойно и хорошо. Ему подумалось, что теперь он попал к друзьям.
– Пойдем, – поторопил его Хеахе, – я отведу тебя к себе домой, ты будешь жить у меня. Может, тебе надо поесть или отдохнуть?
– Я не устал и не голоден. Но все равно, спасибо тебе за заботу.
– Не за что. Гость сверху – редкий гость, а новые знания о мире наверху – вообще бесценны. Да, если тебе интересно, я расскажу тебе обо всем, что ты захочешь. Но, боюсь, некоторых вещей ты не поймешь...
Равенелл встал с дивана и улыбнулся:
– Если я чего-то не пойму, я попрошу объяснить еще раз и попроще.
– И то, верно, – согласился Хеахе и пошел вперед, показывая дорогу.
Они вышли из комнаты и оказались в большом зале, в стенах которого было множество проемов. Хеахе свернул в один из них, и пошел по коридору. Ни в зале, ни в коридоре Равенелл не нашел и признаков отделки: все ровно, да и только. Коридор закончился площадкой с несколькими лестницами, ступеньки которых сами по себе ехали вниз и вверх.
– Будь внимательней, – сказал Хеахе и перешел на лестницу, едущую вниз.
Равенелл вполне успешно последовал за ним. Они ехали совсем недолго, опустившись на глубину не более десяти человеческих ростов. Спустившись с лестницы, они оказались в широком коридоре, уходящем, казалось, в бесконечность. Посередине коридора ехали несколько металлических лент.
– Крайняя полоса движется медленно, следующая – быстрее, следующая – еще быстрее, и так до пятой. Но нам не далеко ехать, и мы останемся на первой, – объяснил Хеахе и ловко вступил на движущуюся ленту. Равенелл сделал то же, и во все глаза смотрел по сторонам, пока дорога сама несла его. Этот коридор, по сути, являлся улицей, по обе стороны которой располагались многочисленные двери и висели вывески, написанные незнакомым алфавитом. Совсем скоро Хеахе предупредил Равенелла и сошел с дорожки у одной из дверей. Она была заперта, а посередине укреплена коробочка с выступающими их нее символами. Хеахе поочередно нажал на них в определенном порядке, и дверь распахнулась сама.
– Добро пожаловать в мой дом!
Равенелл осторожно вытянул шею, попытавшись разглядеть хоть что-то. Но в помещении царила полная темнота. Хеахе сделал шаг в темноту и коснулся рукой стены. Раздался негромкий щелчок, и на потолке внезапно вспыхнули светильники, в точность такие же, как везде.
– Но как... – начал Равенелл.
– Это очень долго объяснять, и я не уверен, поймешь ли ты все, – подхватил его мысль Хеахе, – но я постараюсь рассказать все. Эта та же сила, которая двигает наши...
– Повозки?
Хеахе чуть задумался.
– Да, наверное, это слово лучше всего подойдет. Но, все-таки, сначала – твой рассказ.
Он провел Равенелла в другую комнату и там вытащил из шкафа не очень большой ящик. Сверху на ящике были прикреплены два маленьких колеса, на одном из которых была намотана очень тонкая узкая лента. Хеахе подал Равенеллу коробочку, соединенную шнуром с ящиком.
– Говори в нее. Вот эта штука, – он кивнул на ящик, – сохранит твой голос, а потом я переведу все, что ты расскажешь на наш язык и запишу в книгу для библиотеки. Садись поудобнее, подумай, о чем ты будешь говорить. Когда будешь готов, скажи мне.
Равенелл задумался. Некоторые относились к бывшим рабам – даже к тем, кто пробыл им совсем недолго, как к животным. Вряд ли здесь есть рабы – но рисковать, рассказывая о том, что его захватили работорговцы не стоит. А что, если назваться писцом купца? Нередко, купцы договаривались с родителями и брали на борт учеников Высокой школы. Это было дешевле, чем нанимать грамотного взрослого. Родители Равенелла дважды отказывали купцам, но среди тех, с кем он учился, несколько подростков уже побывали на других островах. А дальше уже можно рассказывать все как было. Решено! Равенелл выдохнул и сказал:
– Готово!
Хеазе дотронулся до ящика, и колеса начали вращаться, перематывая ленту с одного на другое. Равенелл говорил довольно долго. Он выбрал не слишком книжный стиль, но и говорить слишком сухо и кратко тоже не хотел. Когда он закончил, Хеахе заставил колеса крутиться назад, а затем из ящика послышался незнакомый голос, пересказывающий историю Равенелла.
– Это – твой собственный голос. Такой, каким его слышат другие, – сказал Хеахе с улыбкой, которая на его звериной морде выглядела вполне по-человечески. – Ты слышишь свой голос не только по воздуху, но и через кости черепа. А все слышат тебя только через воздух. Эта штука сохраняет звуки, передающиеся по воздуху. Теперь ты можешь узнать, каким тебя слышат окружающие.
Он чуть-чуть помолчал, а потом неожиданно спросил:
– Ты, наверное, устал?
Равенелл молча кивнул головой, внезапно почувствовав навалившуюся усталость. Тут же он сообразил, что хозяин может и не понимать человеческих жестов, и сказал:
– Да.
Хеахе отвел его в соседнюю комнату, где была кровать, похожая на человеческую. Раневелл разделся, положил одежду на низенькую скамейку, нырнул под одеяло и заснул даже раньше, чем Хеахе погасил свет.
Глава 6, в которой становится понятным, что под землей иной раз лучше, чем на земле
Равенелл проснулся от света шаров на потолке.
– Я взял на себя смелость разбудить тебя, – послышался немного виноватый голос Хеахе. – ты проспал почти сутки. В отличие вас, живущих при свете, мы – дети сумерек. Когда на поверхности день или ночь, мы спим. А на рассвете и закате мы просыпаемся и занимаемся своими делами. Это тянется с незапамятных времен, когда мы жили в неглубоких норах и постоянно выходили наружу. Сейчас на поверхности вечер.
– Я вспомнил, что о вашем народе рассказывают странные истории, – ответил Равенелл, садясь в постели. – Одни говорят, что вы – могущественные, волшебники, другие – что вы не любите посторонних и пользуетесь страшным оружием.
Хеахе кивнул.
– Да, изредка нам приходилось использовать оружие для защиты. Нам даже не пришлось убивать, чего мы очень не любим. Одной демонстрации было достаточно. А насчет волшебства... Мы не верим в магию. Мы – ремесленники и ученые. Пройдут года, и вы, люди, тоже научитесь делать все, что мы... Если ты выспался, то пойдем, поедим. Я тоже только что проснулся и голоден.
Еда была довольно проста, и не очень вкусна: колбаса из жесткого мяса, грубый хлеб, овощи.
– А чем ты занимаешься? – спросил Равенелл, когда завтрак подошел к концу.
– Я – историк, изучаю людей. Поэтому я и выучил ваш язык, и живу близко к воротам во внешний мир. Но сейчас мое главное занятие – это ты. Ты должен отдохнуть, я покажу тебе наш город и расскажу про нашу жизнь. А, потом, мы доставим тебя на другой остров, где живут люди. Они помогут тебе добраться домой. Да, и если ты знаешь какие-нибудь сказки и легенды, расскажи мне их. Это очень поможет мне в моей работе – понимать людей.
– Конечно, – улыбнулся Равенелл. – Хоть сейчас.
– Ну, – произнес Хеахе, – сейчас мы прогуляемся по нашему городу, а рассказывать ты будешь вечером, когда я подготовлю все для записи.
– А сказки тоже пойдут в библиотеку?
– Конечно! А разве у вас в библиотеках не все книги хранятся?
– Сказки никто не записывает. Книга – штука очень дорогая, только для дела нужна.
Хеахе вздохнул:
– И это тоже надо бы записать... Ничего, до вечера не забуду.
– Так вам даже такая мелочь интересна? – восхитился Равенелл.
– Да. Мы же почти ничего не знаем о вас. Я даже не помню, были ли у нас хоть раз образованные люди. Чаще всего мы разговариваем с моряками.
С этими словами Хеахе решительно встал из-за стола, и Равенелл последовал за ним. Выходя из комнат, Хеахе гасил светящиеся шары. Теперь Раневелл заметил, как Хеахе это делал: он прикасался к коробочке на стене, раздавался легкий щелчок, и свет мгновенно исчезал. Выходя Хеахе просто захлопнул дверь. Она закрылась с щелчком, который, по-видимому, сопровождал любое действие в этом мире.
– Прежде чем начать показывать город, мне нужно рассказать тебе историю нашего мира, – начал Хеахе, встав на движущуюся дорожку. – Ночью на небе видно множество звезд. Они очень маленькие, но это потому, что они очень далеко от нас. На самом деле, они такие же как наше Солнце. Среди этих звезд есть одна, которая не стоит на месте, а движется. Раз в несколько тысяч лет на небе она появляется там, где раньше ничего не было. Она подходит все ближе и ближе, становится ярче и ярче. И чем ближе она подходит, тем быстрей она летит. Она проходит мимо Солнца и вновь уходит куда-то далеко. Но когда она приближается к земле, происходят страшные катастрофы. Тонут земли, морское дно становится горами, там, где лежали льды, наступает жара, а цветущие поля заносит снегом, открываются проходы в другие миры, куда попадают целые народы, а оттуда приходят чудовища.
Между разговором они перебрались уже на среднюю, самую быструю дорожку. Хеахе продолжал:
– Когда это произошло, наш народ был уже хорошо цивилизован. Мы еще не умели многого, но были более развиты, чем вы – сейчас. На месте нынешних островов находился большой континент, и мы, сумеречные жители строили себе города наполовину в земле, наполовину на ее поверхности. Всякий раз катастрофу переживают некоторые представители прежней расы, и когда на небе появилась звезда, некоторые из нас восприняли это всерьез и начали готовиться. Они начали рыть глубокие пещеры, чтобы переждать бедствие. Увы, море затопило большую часть континента, погубив почти всех из нас. Лишь на нескольких островах наши искусственные пещеры остались незатопленными. Но и после того, как закончился основной период катастрофы жизнь на поверхности была очень скверной, поэтому мы еще долго не могли вернуться к прежней жизни. Ну, а когда это стало возможным, тогда мы уже настолько привыкли к подземельям, что не захотели возвращаться наверх...
Хеахе вздохнул, помолчал и заговорил вновь.
– Люди в то время жили на другом континенте, на юго-восток от нашего. Они еще не умели строить города и жили отдельными племенами, постоянно враждуя друг с другом. Когда звезда приблизилась, этот континент раскололся пополам. Часть его попала в проход между мирами, но не пропала навсегда, а была отброшена далеко на север. Другая часть стронулась со своего места и переместилась на юг. Так ваша раса разделилась на части. Но вы сохранили общий язык достаточно, чтобы понимать друг друга.
Равенелл чуть было не согласился с этим, вспомнив работорговцев, но вовремя прикусил себе язык.
– Изредка мы общаемся как с северными людьми, так и с южными. И вы развиваетесь очень хорошо. Поэтому, когда звезда вновь появится, вы, возможно сможете ее пережить так же, как мы.
– А когда звезда появится? – перебил его Равенелл.
– Чуть больше, чем через восемьсот лет.
Равенелл вздохнул.
– Я, может, и расскажу все это другим людям. Может, кто-то даже и поверит. Но что можно сделать?
– Сейчас – ничего. Главное, чтобы вы это знали. Когда звезда впервые зажжется на небе, у нас будет еще столетие на подготовку... Мы уже приехали!
Когда они сошли с дорожек, последовательно переходя с одной на другую, Хеахе открыл дверь, на вид ничем не отличающуюся от других. Но, кроме нее, на этой стороне, насколько видел глаз, других не было. За дверью обнаружилось огромный зал с очень высоким потолком. Его размеры нельзя было определить: потолок и стены скрывались в облаках пара, поднимающегося отовсюду. Среди пара росли незнакомые растения. Приглядевшись, Равенелл увидел, что они растут в воде, а земли нигде нет.
– Здесь и в других подобных местах мы выращиваем нашу еду. Здесь выращивается пища для съедобных животных, мясо которых ты сегодня ел. В пещерах нельзя получить плодородную почву, поэтому мы высаживаем растения прямо в воду, в которую добавляем все, что они должны брать из почвы. Там, под водой, есть такие пластины из специального материала, в котором растения укрепляются корнями, как в почве.
Равенелл восхитился увиденным.
– А деревья? Как вы выращиваете фрукты?
– Никак. Нам приходится обходиться без них. В других городах иногда случается выменять немного фруктов у людей, но их хватает только для маленьких детей.
Равенелл сочувственно вздохнул. Яблоки, груши, персики, виноград, абрикосы... Такие могущественные – и лишены всего этого. А еще на деревьях растут орехи...
– Я думаю, – качнул головой Хеахе, – животные будут интересней для тебя. Я не думаю, что такие остались хоть где-нибудь на земле.
Равенелл встрепенулся. Некоторые герцоги держали у себя для развлечения разных диковинных зверей. К сожалению, герцог Сигимун зверей не любил. Теперь было очень любопытно поглядеть на тех, кого больше люди не знают.
Чтобы увидеть не очень вкусных животных, им пришлось проехать еще немного дальше и войти в похожий зал, только заставленный небольшими клетками. Вот такого-то Равенелл, действительно, и представить себе не мог! В клетках были невообразимые существа: двуногие, с очень большими задними ногами, с передними лапами немного похожими на руки, с массивной нижней частью и узкими плечами, с удлиненной мордой, увенчанной парой длинных ушей. Все они были покрыты густой короткой серой шерстью. Некоторые пытались прыгать, отталкиваясь сразу обеими ногами, несмотря на небольшие размеры клеток, другие сидели словно бы на корточках. Но больше всего поражал карман на животах из которого, у некоторых, выглядывал детеныш.
– Они рождаются прямо в этих карманах? – почему-то шепотом спросил ошеломленный Равенелл.
– Нет. Они рождаются совсем маленькими и сразу же залезают в сумку матери. Понравилось?
Равенелл мог только ошеломленно кивнуть.
– Они – дневные животные, а еще мы выращиваем и другую породу, сумеречных.
Другая порода оказалась в соседнем зале. В низких клетках медленно, в развалку, бродили приземистые, с большой удлиненной и вытянутой головой, покрытые очень густой коричневой шерстью существа, длиной, на глазок, чуть больше половины человеческого роста. Уши у них были округлые; головы казались чуть расплющенными; хвосты – очень короткие.
– Они тоже сумчатые, – пояснил Хеахе, – только сумка у них направлена выходом назад, а не так как у тех.
Дальше последовали механические чудеса: у Равенелла шла голова кругом при виде огромных мастерских, сложных устройств, выкачивающих из неведомых глубин черную неприятно пахнущую жидкость, из которой потом получались разные ткани, колодцев, ведущих на поверхность, через которые поступал свежий воздух, глубочайшей шахты, в которую закачивалась вода. Там они остановились подольше, и Хеахе объяснил, что на большой глубине очень жарко, вода там превращается в пар, а пар крутит колеса, которые и создают ту силу, что зажигает свет и двигает все устройства. Теперь Равенеллу стало ясно, почему Хеахе предупреждал его, что многое ему будет непонятным.
Где-то посередине этого путешествия они поели в большом зале, где, кроме них, обедало множество подземных жителей. Их прогулка затянулась, Хеахе уже давно надо было спать, да и Равенелл очень устал от впечатлений дня. Поэтому, когда они вернулись к Хеахе домой, то сразу пошли спать. А, проснувшись, весь следующий короткий день, соответствующий утру на поверхности, Равенелл рассказывал сказки, пел песни, вспоминал загадки и шутки. Время от времени, когда лента на вращающихся колесах записывающего устройства заканчивалась, Хеахе переворачивал колеса или вытаскивал из шкафа новые. Под конец, когда Хеахе уже собирался ложиться спать, Равенелл набрался духу и спросил его:
– А ты можешь рассказать, какое такое страшное оружие у вас есть?
– Охотно, – немедленно откликнулся Хеахе, – есть такие вещества, которые очень быстро сгорают, выделяя много дыма. Если взять немного такого вещества, положить в запаянную с одной стороны трубку, а через другой конец положить кусочек металла, то при горении этот дым вытолкнет металл с большой силой. Это простое объяснение может показаться тебе невероятным, но выпущенный таким образом кусочек металла летит дальше и бьет сильнее, чем любая стрела. Но лучше бы тебе про это никому не рассказывать... Страшное зло может произойти, если такое оружие кто-нибудь сможет сделать для завоеваний...
– А почему ты тогда мне все рассказал?
– Потому, что мы не из чего не делаем секретов.
Равенелл только подивился такому, но не сказал ничего: кто он такой, чтобы критиковать тех, кто достиг таких знаний и умений? Может, отсутствие тайн друг от друга и сделало их такими могучими?
Эта ночь была последней, проведенной Равенеллом среди подземных жителей. Он долго не мог уснуть, все ощупывая постельное белье. Это было просто удивительным, что из какой-то жидкости можно сделать такой гладкий, похожий на шелк материал! На утро Хеахе отвел его к другой движущейся повозке, которая должна была отвести его на далекий южный остров по длинному тоннелю. С помощью какого-то научного волшебства, как называл Равенелл все эти диковины, Хеахе связался с другим городом и попросил отвести Равенелла к людям. Эта повозка была гораздо больше, с крышей и множеством сидений, предназначенная для перевозки многих пассажиров. Но Равенелл ехал один. Поездка вышло очень долгой, ведь никто из подземных жителей, поочередно управлявших повозкой, на языке людей не говорил, а занять себя Равенеллу было нечем. С собой у них была еда, питье, а в хвосте повозки был туалет, пусть и неудобный, с точки зрения человека.
Но все на свете кончается, закончился и этот переезд. На другом конце его встретил подземный житель (Равенелл спрашивал у Хеахе, как ему называть их, ведь в человеческом языке такого слова не было, но повторить название, данное подземными жителями самим себе не смог: в человеческом языке таких звуков тоже не было), не представившись, сообщил, что их друзья-люди уже ждут Равенелла и проводил его наружу.
На поверхности заканчивалось утро, и Равенеллу было сложно сказать, сколько же времени он провел под землей. Его, действительно, уже ждали. О таких людях ему приходилось только слушать сказки. На них почти не было одежды, зато из кожа, гораздо более смуглая, чем у него, была щедро разрисована цветными узорами. Волосы их были украшены перьями, а в руках они держали копья с длинными наконечниками из прекрасной стали. Они заранее были настроены дружелюбно по отношению к Равенеллу и обещали взять его с собой, когда они поплывут торговать с одним из самых южных городов Островного края. Их было нелегко понять: хотя язык был почти тем же, но они произносили звуки не так, да и своих слов у них хватало. Но Равенеллу удавалось их понимать, а им – его.
Люди жили здесь испокон веков, нецивилизованные, но честные и не воинственные. Они ловили рыбу, охотились на горных коз, выращивали фрукты. С подземными жителями они дружили, обменивая фрукты на металлические изделия. А для Островного края они охотились на огромных красивых кошек. Их шкуры и живые котята очень ценились герцогами и богачами. В остальном они жили просто: строили легкие хижины из деревьев и тростника, лепили глиняную посуду без гончарного круга, ткали набедренные повязки и передники из волокнистых растений. Они подчиняли свою жизнь множеству запретов, показавшихся Равенеллу бессмысленными: какой смысл в том, чтобы жена не могла называть своего мужа по имени? Или чтобы когда охотники уходят на охоту, оставшиеся должны сидеть смирно? Но, не смотря на это все, они были вполне счастливы, и Равенелл иногда даже завидовал их внутреннему спокойствию и гармонии во взаимоотношении с собой и другими.
Надо было ждать попутных ветров, и делать Равенеллу было нечего. Он попробовал было переодеться в набедренную повязку, чтобы поберечь одежду, но солнце слишком жгло его белую кожу, и от этого пришлось отказаться. Поначалу его очень смущало то, что многие туземцы, как мужчины, так и женщины, в деревне ходят вообще голыми, но вскоре он привык и к этому.
Равенелл быстро выяснил причину хорошего отношения к себе: его привели подземные жители, с которыми туземцы были очень дружны. А еще им нравились вечерние рассказы Равенелл о жизни в городах. Ему тоже понравились эти простые люди, и он старался убедить их отказаться от самых нелепых обычаев, например, обычая надолго запирать девочек, становящимися девушками. Бедняжки должны были по целому году безвылазно сидеть в хижинах. Но это ему никак не удавалось. Племя с удовольствием слушало рассказы, но обычаев своих придерживалось накрепко. Но не все они были такими скверными. Равенелл ввел бы и в родном городе правило, согласно которому каждый, добывший хоть что-нибудь, должен отдать часть всего в общий котел, чтобы те, кто оказались не так удачливы сегодня, тоже могли наестся. Какая польза городу от налогов, если их забирает себе герцог, а тем кому надо бы помочь, не получают ничего! А ведь иногда людям не везет, и помощь в течение нескольких десятков дней могла бы им помочь встать на ноги. Если бы он мог стать старшим советником... Тут Равенелл так расстраивался, что старался думать о чем-нибудь другом.
Естественно, ничего, что бы могло пригодиться в жизни племени он не умел, но, немножко подумав и вспомнив кое-какие книги, Равенелл придумал капкан для ловли дичи. Он нарисовал его острой палочкой на высушенном большом листе с дерева, дающие ранее незнакомые ему сладкие плоды, и передал подземным жителям. Те сделали один капкан, Равенелл остался им недоволен, изменил чертеж и, с третьей попытки, заказал целую партию. В капканы начала попадаться дичь, племя было очень благодарно Равенеллу, и теперь он не чувствовал себя бесполезным нахлебником.
Один раз, вечером, он решил рассказать племени о Повелителях Глубин. Туземцы слушали его, как всегда, не перебивая, но когда он закончил, лучший охотник племени вскочил на ноги и закричал:
– Такое не должно остаться неотомщенным! Кто завтра вечером пойдет поохотится на морских чудищ? Мы уже давно не видели их крови!
Равенелл только рот раскрывал, слушая, как туземцы обсуждают предложение. Похоже, они уже не раз убивали Повелителей Глубин.
– Подожди, Реева, обратился он к охотнику. Расскажи, как вы на них охотитесь, где и почему?
– Там, на севере есть много гор. В горах живут подземные друзья, а, если перейти горы, опять будет море. Чудища по вечерам выходит на берег. Их можно убить из засады. Если они убегут в воду, храбрый охотник может столкнуть в воду бревно, плыть, держась за него, и бить чудищ копьем. А потом будет пир, и мы будем хвалить того, кто убьет больше всех чудищ!
– Вы их едите?
– Нет. Никто не ест морских чудищ. Ни звери, ни птицы. А зачем будем есть их мы? Хорошей еды хватает.
– А зачем тогда вы их убиваете?
– Потому, что они плохие.
Равенелл пожал плечами. Ответ как ответ, ничем не хуже другого. Убить того, кто отвратителен, кто чужд всему живому – это понятно. А вот понять причины вражды герцогов, из-за которой он сидит сейчас здесь, на песке, а не на крепостной стене с Зигридом... Ему стало так жалко всех: себя, Скани, Зигрида, его девочку, которая так хорошо целовалась, Атти, даже герцога Сигимуна, который струсил и сбежал из города – на верную гибель.
– Равенелл, ты ведь пойдешь с нами? – голос Реевы оторвал его от грустных раздумий.
– Конечно, Реева. Пусть я плохо владею копьем, но я хочу, чтобы морских чудищ не было в окрестностях вашего острова.
В самом деле, Равенелл ощутил несвойственное ему стремление убить, пусть и чудовищ, а не людей. Что его так изменило? Спасение от Повелителей Глубин? Общение с герцогом и его наследником? Та малая толика власти, которую он получил, и которая привела к смерти обитателей целой деревни? Над этим Равенелл ломал себе голову остаток вечера и весь следующий день, в течение которого небольшая группа охотников карабкалась через скалы под палящим солнцем. Равенелла спасала только шапка, сделанная им из тех же больших листьев. Они добрались до моря, когда солнце уже начало садиться и стало не так жарко. В одном месте бил родник, и охотники напились и хорошо отдохнули. Засад делали две: одну ближе к морю, другую – подальше. Иногда Повелители Глубин зачем-то выходили на берег довольно далеко, но чаще оставались в полосе прилива, где собирали живность, живущую между морем и сушей: крабов, двустворчатых моллюсков, морских звезд. Две засады были рассчитаны на лучший случай. Если же морские чудовища на берег не пошли бы, то охотникам из дальней засады оставалось бы только рисковать в воде. Поэтому там остались лучшие охотники, а молодежь засела близ моря, чтобы иметь возможность показать себя. Равенелл был в дальней засаде, потому что мог нечаянно пошевелиться и все испортить. Ожидание было тем томительнее, что нельзя было двигаться, нельзя было говорить. Но терпение Равенелла было вознаграждено: в сумерках из неподвижной воды показались мерзкие головы, и вновь, уже привычно, накатила тошнотворная волна чужеродности.
Твари не пошли вглубь острова, а остались на пляже, собирая свою нехитрую добычу. Равенелл не заметил сигнала, но все охотники разом выскочили и кинулись в атаку. Равенелл побежал вслед за ними. Длинное копье мешало ему, он не знал как ухватить его поудобнее. Когда он подбежал к застывшей воде, на мокром песке лежали трое Повелителей Глубин, проткнутые копьями, а охотники суетились, подтаскивая стволы деревьев. Какая-то неизвестная на севере порода деревьев была настолько легкой, что большое бревно спокойно могли унести два человека, поэтому бревна были брошены в воду со скоростью, казавшейся со стороны волшебной. Но у использования этой древесины была оборотная сторона: из-за слишком малого веса бревно с лежащим на нем человеком стремилось перевернуться, поэтому, чтобы удержаться на нем, требовалась очень большая сноровка. Четверо охотников выплыли каждый на своем бревне, загребая одной рукой и лезвием копья как веслом.
Тем временем Равенелл рассматривал мертвых чудовищ. Теперь, когда жизнь ушла из них, они уже не казались такими мерзкими. Тело – как тело, гротескная помесь рыбы и человека, не более. Равенелл задумался над тем, что делало их такими ужасными: собственная жизнь или присутствие живых богов? Такие мысли никогда не посещали его раньше, может быть, потому что даже смотреть на живых Повелителей Глубин было почти невозможно, а их прикосновение сводило с ума. Он осторожно потрогал труп. Рука нащупала скользкую чешую, затем – чуть шероховатую кожу. Палец измазался в темной крови. Равенелл понюхал руку – обычный запах рыбы. Ничего особенного. Ничего не напоминающее о не раз пережитом ужасе.
Пока он рассматривал тела, вернулись охотники. Удача улыбнулась им только один раз, да и то, с уверенностью сказать, убито ли чудовище или нет, было нельзя: ударенная копьем тварь немедленно скрылась в глубине. Довольные охотники, с шумом переговариваясь, отправились домой. Когда они уже отошли на порядочное расстояние, на Равенелл вновь накатила знакомая жуть, но слабая, не такая, как раньше. Он обернулся и сквозь сгустившуюся тьму ему показались тени, более черные, чем сама тьма. Остаток пути он шел молча и все думал о Повелителях Глубин. Как они живут в своем мире, где им открыты все три направления, а не два, как на суше? Есть ли у них семьи, знают ли они своих родителей или же они появляются на свет злым колдовством? Увы, этого не знал никто. Даже подземные обитатели, безмерно могущественные, знали о них лишь со слов людей...
Глава 7, в которой Равенелл в очередной раз убеждается, что его везение – самого худшего свойства
Равенелл умирал от скуки. Чтобы охотится, нужно учиться с детства, а заниматься женскими делами ему бы никто не позволил: это не разрешал один из многочисленных запретов. Время, когда можно плыть к цивилизации, решали несколько старейшин и колдун племени. Один определял, счастливый это день или нет, а другие наблюдали за небом и морем, чтобы предсказать ветра и погоду. И, пока, все что-то мешало, хотя товаров для обмена уже было накоплено достаточно: и красивые шкуры, и огромные орехи, и даже тяжелая древесина красного цвета. Городских купцов ожидал сюрприз: Равенелл твердо намеревался не допустить, чтобы его друзей, как обычно, обманули, заплатив гроши. Он рассчитывал добиться встречи с каким-нибудь герцогским советником, подарить герцогу часть товара, а затем, совершенно спокойно продать остальное по нормальной цене. Туземцы не сразу поняли, что их товары представляют собой ценность, гораздо большую, чем простая посуда и покрывала, которые они обычно увозили взамен.
Главной проблемой было то, что запомнить цены на товары было не просто, если учесть, что торговать они ездили примерно раз в год. Равенелл предложил учить желающих читать, писать и обращаться с числами. К его удивлению, от желающих отбоя не было. Даже дряхлые старики вооружились большими листьями и острыми палочками. Конечно, не все оказались равно способными, но, когда колдун и старейшины пришли к общему мнению и велели отправляться немедленно, несколько подростков вполне удовлетворительно владели всеми премудростями. Листья хранились довольно хорошо, и туземцам уже вполне можно было создавать свою библиотеку, тем более, что некоторые истории и сказки уже были записаны.
На прощание колдун разразился долгой, не свойственной этому народу, речью благодарности, и подарил Равенеллу пригоршню драгоценных камней. Откуда они взялись – этого не знал никто, они хранились у колдунов уже многие поколения. У Равенелла захвалило дух: он не был ювелиром, но, пожив во дворце, разбираться в драгоценностях научился. Это были одни из лучших камней, какие он только видел в жизни. Он страшно растерялся и даже попробовал отказаться от них, но его никто и не послушал. Тогда он убрал камешки в мешочек, сделанный из местной ткани и повесил на шею состояние, которое должно было сделать его богатейшим человеком во всем Витебю.
Плавание протекало неспешно. Повелители Глубин в этих краях не водились, поэтому нападения не стоило опасаться. Практически не встречались и морские пираты. Одних отпугивало, по-видимому, холодное течение, а других – отсутствие гарантированной добычи. Огромный плот неторопливо плыл, увлекаемый течением, а для корректировки курса использовались несколько парусов, сделанных из покрывал. Туземцы вздыхали, жалея, что с ними нет колдуна. Равенелл тоже вздыхал, потому что так и не увидел настоящего волшебства: неопределенные пророчества и определение счастливых дней для разных занятий, увы, на колдовство никак не тянули. Еще колдун приносил жертву духам, но в этом тоже не было ничего, чтобы не делали священники дома.
Когда попадался подходящий остров, плот, сделанный из легких и тяжелых бревен вперемешку, приставал к земле. Тогда можно было приготовить пищу на огне и немного отдохнуть от качки, которая доставляла неприятности всем без исключения: туземцы редко выходили в море, предпочитая добывать себе пропитание на суше. Равенелл даже меньше мучился от морской болезни, чем они.
Новый островок, буквально клочок земли, к которому они пристали в этот раз, сразу не понравился Равенеллу. Но он не стал говорить об этом, зная, что к его мнению всегда прислушиваются: слишком очевидна была радость туземцев, пробывших в море уже несколько дней без передышки. Берег не вызвал подозрений у Равенелла, который уже был готов специально выискивать плохие признаки и приметы. На берегу даже тек ручей со вкусной водой, поэтому ничего не помешало им хорошо поужинать и крепко заснуть, даже не выставив сторожей.
Равенелл внезапно проснулся среди ночи. Ему вдруг нестерпимо захотелось в туалет, чего с ним не случалось добрый десяток лет. Недоумевая, он отошел подальше в кусты чтобы не разбудить остальных. Когда он уже пошел назад, берег озарила багрово-красная вспышка, и раздался глухой удар. С того места, где спали его товарищи, исходила волна ненависти и нечеловеческого ужаса гораздо сильнее, чем от морских чудовищ, чем от их живого бога. Равенелл упал на землю, обхватив голову руками. Когда, то ли ненависть и ужас ослабли, то ли он привык, Равенелл осторожно пополз вперед. Все спящие исчезли, земля была покрыта тонким слоем скверно пахнущего пепла, на котором в ярком свете полной луны ясно отпечатались следы. Нечеловеческие следы. Что-то потянуло Равенелл вслед ушедшим, да и сам он не собирался просто так бросить товарищей. Осторожно, стараясь не шуметь, он пробирался вперед туда, откуда исходила нечеловеческая злоба. Она казалась материальной, казалось, чувствовалась кожей, зрением, обонянием. Равенелла трясло, но теперь он уже не мог повернуть назад, даже если бы и захотел. Его зрению предстала круглая поляна, засыпанная серым пеплом. По всей поляне мелькали странные, причудливо-ужасные фигуры. Но Равенелл даже не смотрел на них. Все его внимание приковал к себе монолит в центре поляны. От него исходила Сила, тоже нечеловеческая, но не враждебная. Казалось, монолит шепчет: «приди ко мне, кем бы то ни был, и я поделюсь с тобой частичкой силы». Удерживаться уже не было никаких сил. Равенелл выпрямился и бросился вперед, к монолиту. Он не обращал внимания ни крики, вой, шипение, раздававшиеся со всех сторон, ни на молнии и огненные шары, которые в него метали заметившие его твари. Если бы он мог видеть себя со стороны, то увидел бы, что он окружен холодным огнем, который гасил всю враждебную магию. Подбежав к монолиту, Равенелл раскинул руки – и взлетел на самую вершину. Только там он пришел в себя и со страхом смотрел на беснующихся внизу чудовищ. Но ни одно не перешло черту, отделявшую подножие монолита от засыпанной пеплом поляны, ни одно даже не попробовало использовать свою магию. Монолит был безмерно сильнее их всех вместе взятых.
Теперь Равенелл мог внимательно рассмотреть тех, кто со всех сторон окружил монолит.
Первыми ему в глаза бросились птицы в траурно-черном оперении с нелепо розовыми короткими ручками, торчащими из крыльев. Непропорционально большая голова несла короткий массивный клюв желтого цвета, глаза горели ярким синим огнем. Они метались по всей поляне с пронзительными криками. Их было немного, но они носились с такой скоростью, что, казалось, ими была заполнено все вокруг. От них не исходила ни ненависти, ни злобы, они не казались выходцами из неизмеримой бездны тысячелетий, но именно они выглядели самыми чуждыми человечеству. Почему – это Равенелл объяснить не мог.
Затем он его внимание захватили те, кто больше всех дышал злобой и ненавистью. Сначала Равенеллу показалось, что это люди, но, чуть приглядевшись, он чуть не лишился чувств, чего с ним уже давно не было. И не удивительно: противоестественная помесь человека и змеи могли лишить сознания кого угодно. Голова у них была совершенно безволосой, но очень похожей на человеческую. Только глаза были змеиными, зелеными, с вертикальным зрачком. Они глядели не мигая, очень редко закрываясь нижним веком. Вполне человеческая фигура была испещрена полосами и пятнами, покрытыми тусклой бледно-зеленой чешуей. И на голове, и на туловище кожа была болезненно-белой с легким зеленым отливом. Одежд на них не было, но по их виду нельзя было сказать, есть ли среди них мужчины и женщины.
Странные создания, окружили монолит. Они были похожи на осьминогов, в изобилии водящихся на мелководьях вокруг родного острова Равенелла, но их плоское туловище поддерживали четыре коротеньких толстых ноги. Они пристально смотрели на Равенелла абсолютно пустым взглядом четырех выпуклых золотистых глаз. Вокруг их тел пробегали искры, а один раз с одного сорвалась маленькая молния, ударилась в невидимую стену, окружающую монолит, и, отразившись обратно, оставила на его теле ожог.
Среди мечущейся толпы медленно перемещались клубки абсолютной тьмы. Изредка из них высовывалось нечто, что не было ни рукой, ни крылом, ни даже щупальцем. На этом были то круглый глаз, то такой же круглый распахнутый рот, то совершенно непонятный орган. И все это всякий раз было окрашено в разные слабо светящиеся цвета. Равенелл так и не понял, с чем можно было это сравнить. Даже живого бога Повелителей Глубин можно было описать и объяснить, это же не поддавалось познанию.
По сравнению с этим, белые шестиногие ящерицы выглядели совсем нормально. Одни двигались на задних ногах, размахивая четырьмя остальными в воздухе, другие – на четырех, а одна непрерывно носилась вокруг монолита на всех шести. Раздвоенные языки никогда не убирались и все время нервно ощупывали воздух, а на боках вырисовывался красивый геометрический узор, разный у каждой. Несмотря на весь ужас происходящего, Равенелл невольно залюбовался этими ящерицами. Они не казались злыми, в их движениях ему угадывалась суматошная радость. Вдруг он понял, что движения эти были просто танцем. Существа радовались тому, что они могут ощущать под ногами землю, слышать звуки, чувствовать запахи. Откуда пришло знание – Равенелл не знал, но ни секунды не сомневался в его истинности. И также он достоверно знал, что все остальные обрекут его на страшную смерть, если только им представится такая возможность.
Затем его внимание привлекли то ли птицы, то ли летучие мыши, покрытые мелкими перышками и с голыми перепончатыми крыльями. Они порхали невысоко над землей, изредка ненадолго садясь.
Всего Равенелл насчитал девять видов странных существ. Все они непрерывно мельтешили по поляне, кто как мог. Почти все они пылали холодной ненавистью к окружающему миру и всему живому. Почти все они желали расправиться с Равенеллом, но он знал, что монолит защищает его, и любые попытки существ подобраться к монолиту заранее обречены на провал. Монолит не был мертвым куском скалы. Нет, он чуть ощутимо пульсировал, становился то холоднее, то горячее. Он жил своей не постижимой ни для кого жизнью. Еще никто и никогда не мог поставить один из таких монолитов себе на службу, но частичку его силы можно было использовать себе на благо – и существа, также, как и Равенелл, знали это.
Среди всего этого сброда Равенелл не мог разглядеть своих товарищей, за которыми он и пришел сюда. Как вдруг вновь раздался гром и его на миг ослепила багровая вспышка. Прямо перед ним появились тела туземцев. Они не были мертвыми, но их сковывали невидимые путы, с которыми они тщетно боролись. Они молчали, потому что чары сковывали им уста – это Равенелл откуда-то знал. А среди слабо извивающихся людей стояли три фигуры. Вот это и было самым ужасным. Когда-то они тоже были людьми, но теперь любое из странных существ было ближе человеку, чем эти трое. Их кожа была мертвенно-бледной, а глаза белесыми и потерявшими всякое выражение. Белыми, как у альбиносов, были и волосы, распущенные по плечам. На них не было никакой одежды, а их мужские члены были готовы к немедленному соитию.
Один из них (Равенелл не мог назвать их людьми даже мысленно) поднял руки, и над поляной зашелестели заклятья. К нему подскочила шестиногая ящерица и тоже начала читать заклинания. Все больше и больше существ присоединялись к ним, и шум их голосов стал нестерпим. Внезапно все стихло, и существа отскочили в разные стороны. А туземцы начали меняться, превращаясь в подобия тех, кто был на поляне. Сначала Равенелл подумал, что существа таким образом увеличивают свою численность, но тут он понял, что происходит, и ужас вновь сковал его. Один из его товарищей стал женщиной с большими грудями и бедрами. Существа начали растаскивать превращенных, собираясь одинаковыми группами. Вдруг, словно подземный житель дотронулся до коробочки, управляющей могучими силами, бывшие товарищами Равенелла обрели голос. Поляну наполнили шипение, рычание, звуки, которые казались не принадлежащими живым существам. И среди их всех громко звучал пронзительный женский визг. Равенелл уже не смел и бросить взгляд на поляну, чтобы не сойти с ума. Он обхватил голову руками, безнадежно стараясь спрятаться и от звуков. Он все равно потерял бы рассудок, но его сознание милостиво отключилось.
Равенелл очнулся, когда первые солнечные лучи озарили вершину монолита. Монолит стал обычным холодным камнем; Сила ушла из него. Но чудовища ушли еще раньше, не дожидаясь, пока взойдет солнце. Только ночь принадлежала им, день был губителен для тех, кто ради бессмертия навсегда погрузился во тьму.
Спуститься с высокого монолита было непросто, Равенеллу пришлось прыгать с высоты двух человеческих ростов. Он ничего не сломал и не вывихнул, но сильно ушиб пятки, и довольно долго сидел, прижавшись спиной к монолиту, холод которого не студил тело. Его спутников не было видно, но кровавые ошметки, кое-где раскиданные по поляне, не оставляли сомнений в их судьбе. Равенелл побрел в глубь острова, на ходу смахивая слезы со щек. Его душило глупое, в сущности, чувство досады, что он опять жив, тогда как другие вновь погибли.
Отойдя совсем немного, Равенелл увидел сложенный из массивных камней портал и ступени, ведущие вниз. В другой раз он бы трижды подумал, прежде чем просто подойти к лестнице, но сейчас он шел чисто машинально.
Короткая лестница привела его в проход, сложенный из таких же глыб. Свет пробивался сзади, через несколько шагов он стал виден и впереди. Равенелл вошел в большую комнату, всю покрытую искусной резьбой, изображающей цветущие и плодоносящие деревья. Часть крыши была проломлена, и солнечный луч падал на стену, противоположную входу. А на стене была картина. Человечество не могло делать такие картины, а может быть, и не сможет никогда. Пролетевшие тысячелетия не имели над ней ни какой власти. Цвета были так же насыщены, как в тот день, когда художник закончил свой труд. Равенелл с восторгом и трепетом смотрел на нее.
В центре картины была богиня – Равенелл понял это сразу. И богиня эта была прекрасна. Нечеловеческой красотой. Змеиные глаза смотрели на Равенелла, излучая добро и нежность, чешуйки светились, а легкие одежды не могли скрыть совершенных очертаний прекрасного тела. Вокруг богини толпились мужчины, женщины, дети. Они славили богиню и протягивали ей плоды и цветы, и Равенеллу стало ясно, что это – единственная жертва, которую для себя просила богиня. Сумрачные и суровые боги севера и Островного края требовали себе крови и жизни – черных петухов, белых кур, а в самых важных случаях – рыжих лошадей с белой гривой, на которых они летели в грозовых облаках. Здесь же все было наполнено радостью и счастьем. Равенелл недоумевал, как у таких чудовищных змее-людей могла быть такая богиня, когда вдруг в памяти всплыло все то, что ему рассказывал монолит, но он, охваченный страхом, пропустил это мимо сознания. На него обрушился водопад образов, мелькали самые разные существа, строящие города, осваивающие землю, с помощью магии и науки летающие по небу. И звезда, ослепительно сияющая в полуденном небе. Чудовищные силы, превращающие горы в прах, моря в пустыни, а величественные и прекрасные города – в руины. И в каждом народе маги и мудрецы искали бессмертия для себя – и некоторые находили. Погружая разум и тело в изначальные хаос и тьму, они изменяли свою природу, но не достигали того, чего искали. Они хотели жить своей обычной жизнью, только вечно. Но хаос и тьма, заменившие плоть, кровь и разум, требовали совсем другого. Чудовищная магия, требовавшая множества чужих смертей, изменяла магов так, что лишь среди себе подобных они могли жить во плоти, ненадолго овеществляясь около мест Силы.
Знание нахлынуло – и ушло, оставив лишь малую толику. Но Равенелл не сомневался, что оно вернется, когда понадобится. А сейчас достаточно было знать, что сила богини плодородия и любви все еще живет в заброшенном храме пра-человеческой расы. И он знал, что надо, что бы пробудить эту силу. Равенелл повернулся и пошел назад – по коридору, по лестнице, наружу. Вокруг цвели простые, невзрачные цветы, но для богини они были также дороги, как цветы из лучших герцогских оранжерей. Равенелл собрал букет и вернулся в храм. Богиня не требовала коленопреклонений, самоунижений и самоотречений. И Равенелл просто положил цветы к ее ногам и произнес древние слова, впервые звучащие на человеческом языке:
– О, ты, дарящая жизнь! Наполняющая мир светом и любовью! Вечно юная, вечно прекрасная! К тебе взываю я из глубин мрака, из хищной тьмы. Укрой и защити, дай частичку силы своей и любви своей!
В ответ раздался гул. Рухнула часть крыши, вихрь ворвался в подземелье, поднял Равенелла в воздух и понес над островом, над морем. Он ласково качал Равенелла и в ветре ему чудились нежные прикосновения богини. Страха не было; ветер укачал его, и он незаметно для себя заснул.
Глава 8, в которой Равенелл узнает, что крыса крысе – рознь
Равенелл пришел в себя на рассвете. Открыв глаза, он увидел самый странный город в своей жизни. Всем известно, что город строится рядом с удобной бухтой. Если бухта надежно защищена от ветра, в нее легко зайти, и сам город находится на пересечении торговых путей, то он становится большим, и правит им герцог. Если же бухта и место не так хороши, то город подпадает под власть ближайшего или сильнейшего на острове герцога.
Этот же город был построен посреди гладкой равнины. Моря не было видно нигде! Единственно, что нарушало плоскость равнины, была скала. Огромная скала, в тени которой и был выстроен город. Солнце заглядывало в него лишь утром и вечером, а днем заходило за плоскую вершину скалы. Конечно, Равенелл знал, что многие люди живут вдали от моря: кому-то надо выращивать хлеб, пасти скот, собирать плоды и овощи. Но чтобы построить целый город там, где нельзя плавать!
Делать все равно было нечего. Равенелл поднялся на ноги, с легким удивлением отметил, что у него ничего не болит и даже ничего не затекло, и двинулся в сторону городских стен. Шел он быстро, и сам не заметил, как добрался до ворот. Увиденное за ними удивило его гораздо больше, чем местоположение города: город был населен не только людьми, но и странными существами! Между домами, окрашенными в разные оттенки коричневого, бегали огромные, почти в рост человека длиной, крысы, одетые в лоскутные жилеты. Лоскутки, так же как и дома, были коричневыми, от почти бежевого до почти черного. Пока Равенелл стоял у распахнутых ворот раскрыв рот, к нему подбежал невысокий вертлявый человек, одетый в подобие кирасы.
– Ты очень, очень не вовремя, чужеземец, – зачастил человек. – Разве ты не знаешь, что в это время года у карратов наступает День Безумия? И этот день наступит не позднее и не раньше сегодняшнего вечера! Карраты не оставят от тебя и клочка одежды, если ты не будешь в нашем убежище. Тебе очень повезло, что я проходил мимо: а, вдруг, горожане не обратили бы на тебя внимания? И, придя в такой день, ты бы не пошел вместе со всеми, а остался бы в городе наедине с карратами? А?
Он говорил очень быстро, с каким-то странным акцентом, но не так, как говорили работорговцы, когда-то захватившие Равенелла.
– Господин мой, – наконец, перебил его Равенелл, – Вы даже не представляете, насколько я чужеземец здесь. К воротам вашего прекрасного города меня сегодня забросил колдовской вихрь. Я вижу, что Вы, мой господин, очень заняты, но, может быть, Вы уделите мне немного Вашего времени, и расскажете об этом поподробнее человеку, который, вообще, не знал до сегодняшнего дня о существовании вашего замечательного города?
Человек покрутил головой.
– Какая приятная неожиданность: встретить в такой неподходящий день такого образованного и вежливого гостя, благородный незнакомец! Знай же, что я – один из помощников Достопочтенного Главы Города. В этот день на меня наваливается очень много дел, но даже сегодня я буду обедать у себя дома! Я приглашаю тебя, благородный незнакомец...
– Меня зовут Равенелл, мой господин, – перебил его подросток.
– Ваше имя, столь необычное для наших мест, ласкает слух Киалы! Да, Киала – мое открытое имя.
– Открытое имя?
– Да, благородный Равенелл, мы пользуемся двумя именами: открытым и Истинным, которое позволительно знать лишь нескольким ближайшим людям. Да, я приглашаю тебя, гость нашего города, к себе в гости, на обед. Там-то у нас будет время обменяться историями о чудесах, творящихся в нашем мире! И этот миг наступит скоро, весьма скоро... А сейчас прошу следовать за мной. Если ты, благородный Равенелл, наберешься чуть-чуть терпения и подождешь, то смею заверить, время пролетит быстро!
Последние слова Киала произнес уже на бегу. Равенелл также почти бегом последовал за ним, на ходу длинно и цветасто поблагодарив его. Некоторое время Равенелл неотступно следовал за Киалой, который носился по улицам и раздавал распоряжения как людям, так и огромным крысам. На Равенелла, действительно, никто не обращал внимания. Все приказы Киалы сводились, примерно, к тому, какие вещи надо захватить в убежище, а какие можно оставить в домах. Один раз он долго спорил с несколькими крысами, которые не хотели тащить какое-то тяжелое и хрупкое на вид устройство из стекла и металла. Ему все же удалось их заставить положить устройство на большие носилки и унести. У Равенелла голова пошла кругом, но, хотя он не ел и не пил больше суток, он не чувствовал особого голода или жажды. Так что, дождаться обеда ему было не так уж и сложно.
Киала был холостяком, прислуги не держал, а еду предпочитал носить из ближайшего трактира. Но еда оказалась вкусной, а многословие хозяина – даже полезным. Равенелл открывал для себя совершенно неожиданные стороны мира, в котором жил...
Когда-то народ кочевников жил на необъятной равнине. Это был не остров, а целый континент, расположенный далеко-далеко на юге, там, где спадала жара и вновь появлялись зима и лето. Народ искал пастбища и источники воды. Однажды, переправившись через большую реку, они наткнулись на огромную скалу, у подножия которой били родники. Вода в них была неисчерпаема, и люди сначала кочевали поблизости, а потом и вовсе перестали кочевать. Еще через несколько поколений был построен город, предшественник нынешнего. Так же как и этот, он был огорожен прочной стеной: другие народы, не отказавшиеся от кочевого образа жизни, иногда пробовали напасть на город. А, еще, у города было свое пророчество. Когда люди обследовали скалу, то выяснилось, что она состоит из странного серого тяжелого металла, который не плавился ни в каком огне. Посланная на гору экспедиция внезапно заснула в разгар дня под палящими лучами солнца. И всем им приснился один и тот же сон. Голос, принадлежащий, без сомнения, могущественному существу, произнес: «Когда смерть будет казаться неизбежной, металл, упавший с неба, спасет всех». В пророчество легко верить, если ему не одна тысяча лет, если о нем рассказывают с детства. Но, когда оно совершается на твоих глазах, оно кажется ложью, в лучшем случае – сказкой. Город услышал – и не обратил внимания.
И через десять лет к стенам города подступили полчища карратов – огромных разумных крыс. Они жаждали крови и чужой смерти. Когда не было никого, кого бы можно было убить, они начинали свирепую грызню друг с другом. Казалось, город был обречен: карраты знали толк в войне и тащили за собой осадные машины, сделанные из обломков строений в разрушенных ими городах и деревнях. И вот тогда люди вспомнили осмеянное пророчество: когда карраты готовились к штурму, смельчаки-добровольцы сначала собрали на скале множество кусков металла, а потом ночью вынесли за ворота и разложили их вдоль стен. Утро осветило уже совсем других карратов: спокойных, немного робких и послушных. Вся их бешеная ярость исчезла без следа, и город принял новых жителей. Карраты оказались отличными строителями, с удовольствием взявшимися за улучшение города. Они не боялись никакой грязной работы, и, в отличие от людей, выполняли ее с охотой. Многие пошли в слуги, некоторые – добившиеся больших успехов в своей работе, сами завели слуг-людей. Идиллия нарушилась внезапно.
Примерно через год после их прихода в город, все карраты начали испытывать сильное волнение и беспокойства. Многие люди вновь вспомнили пророчество и отправились вместе с семьями на волшебную скалу. Но часть людей посмеялись над ними, сказали что все будет в порядке и остались в городе. К следующему вечеру, когда закончился первый День Безумия, от них не осталось ничего, что можно было бы похоронить. А вновь успокоившиеся карраты ничего не помнили и были страшно удивлены и огорчены произошедшим. Они же, услышав подробный рассказ о случившемся, придумали, как можно уменьшить опасность и сделать надежное убежище. На вершине скалы был найден огромный пласт отколовшегося металла. Почти год и множество хитрых устройств ушли на то, чтобы положить его внутри города. Для этого даже пришлось сломать большой кусок городской стены. Пласт положили там, где задумано, насыпали сверху земли, посадили траву, кусты и деревья. Теперь у города появился красивый парк. И когда снова наступил День Безумия, несколько добровольцев не ушли вместе со всеми, а остались в этом парке. Беснующиеся карраты обошли парк стороной. С тех пор, когда карраты начинали чувствовать приближение безумия, горожане убирали все то, что могло сломаться, после чего все люди шли в парк и пережидали ночь и день. А город, не смотря на это, с каждым годом становился все лучше и лучше. Карраты взяли на себя почти все строительство. Они очень любили коричневый цвет, но подбирали оттенки так искусно, что человеческий глаз не уставал смотреть на здания. Равенелл был вынужден признать, что город ничуть не хуже всех виденных им, хотя тут не было моря.
Киала отвел Равенелла в парк, где Равенелл просидел на скамейке весь день до вечера. Делать ему было нечего, и он просто отдыхал. Вечернее солнце, освещавшее город, почти коснулось горизонта, когда парк начал заполняться людьми. Загорелись фонари на ажурных столбах, вспыхнули разноцветные фонарики в ветвях деревьев, но они не в силах были разогнать напряжение, повисшее в воздухе. Люди говорили друг с другом шепотом не потому, что не хотели мешать окружающим, а потому, что не могли по-иному. Равенелл не стал разыскивать в толпе Киалу, а предпочел остаться один. Сейчас он очень остро чувствовал то, что он находится в абсолютно чужом месте.
Красное солнце закатилось, вспыхнул и погас последний луч, и тут же со всех сторон донеслись хриплые визги: чары спали с карратов. Но в парке царила напряженная тишина, прерываемая лишь тихими голосами. Среди деревьев замелькали разносчики всяких легких закусок, которые бесплатно предлагались всем желающим. Но воды или напитков не было: на такую массу людей в парке было построено лишь несколько туалетов, иначе бы они заняли слишком много места. Поэтому питье полагалось только маленьким детям. Остальным приходилось терпеть. Минула ночь, наступило утро, а карраты продолжали буйствовать. Лишь только когда солнце вновь закатилось, наступила тишина. День Безумия закончился.
Горожане потянулись по домам, а Равенелл, которому было некуда идти, уснул на скамье в парке. Поздним утром его разбудил Киала. В парке вовсю шла уборка. Карраты старательно убирали мусор, оставшийся после суток пребывания всех людей города, а люди сажали траву на месте вытоптанной. Хорошо выспавшийся Равенелл захотел принять участие в уборке, но Киала не дал ему это сделать. Киала принял проблемы Равенелла близко к сердцу: хотя он и не имел семьи, но у него была целая куча племянников и племянниц, некоторые из которых были ровесниками подростка. Равенеллу было неловко, особенно после того как Киала отказался взять у него хотя бы один драгоценный камень, но Киала, ни чуть не обращая внимания на чувства Равенелла, быстро и суетливо, как всегда, решил все его проблемы. Через три дня купеческий караван на лодках отправлялся вниз по течению реки в небольшой порт, выстроенный в устье. А до тех пор Равенелл поселился в доме у Киалы и все время проводил гуляя по городу, по улицам, вымощенным коричневыми плитками, потому что его хозяин с утра и до позднего вечера занимался проблемами города.
Равенеллу встретилось много интересного и забавного. Его искренне развеселил вид очень толстого старого каррата, которого несли в носилках два человека. Это был лучший водознатец города, который с помощью чутья, примет и интуиции искал и находил источники воды в степи. Но ходить ему было тяжело из-за толщины, поэтому слуги носили его и по городу, и в степи. А еще он опять увидел устройство, запомнившееся ему в первый день. С помощью этого прибора один ученый пытался превращать одни металлы в другие и плавить волшебный металл со скалы. У него ничего не получалось, но он не терял надежды добиться успеха с новыми материалами и реактивами. Равенелл читал о таких мудрецах только в книгах. Но он знал из тех же книг, что лишь крупинки свинца превращались в золото, да и то очень редко. Он не стал говорить ученому об этом, чтобы не расстраивать его.
Он побывал в театре – явление совершенно необычное для Островного края и посмотрел представление, которое давали несколько карратов, игравших на музыкальных инструментах и показывавших какие-то странные трюки. Театр был полупустым: люди и карраты все еще приводили свой город в порядок. Представление не понравилось Равенеллу. Он почти ничего не понял и ушел, не дождавшись конца.
Стены многих домов были украшены мозаикой и росписями, сделанными карратами. Равенеллу они совершенно не понравились. И дело не в том, что после богини человеко-змей любая картина должна была показаться убогой. Просто, в отличие от строительства, художественные искусства давались карратам плохо, хотя они и старались изо всех сил. А людям, видимо, было все равно.
Больше всего Равенелла поразило городское устройство. В городе не было герцога. Вместо него всем городом управлял Достопочтенный Глава, которого на год выбирали горожане. Право голоса имели все домовладельцы, кроме самых богатых горожан: «Чтобы Достопочтенный Глава работал для всех, а не только для богатых», – объяснил Равенеллу Киала. Достопочтенный Глава подбирал себе помощников и управлял городом год – до новых выборов. Если его работа нравилась горожанам, то он оставался еще на год, если нет – то выбирали другого. Карраты редко шли управлять городом. Они считали это слишком хлопотным и неинтересным делом, поэтому в настоящий момент и Достопочтенный Глава, и его помощники были людьми. Странствия Равенелла почему-то были никому не интересны, даже Киала не выспрашивал никаких подробностей. Причин такого отсутствия любопытства Равенелл выяснить не смог, и вовсе не переживал из-за этого. В кои-то веки ему не нужно было ни выворачиваться наизнанку перед незнакомыми людьми, ни врать им. Поэтому дни, заполненные абсолютным бездельем пролетели легко и незаметно. Через три дня он сердечно попрощался с Киалой и сел в большую лодку, которая должна была отвезти его в морской порт.
Киала все-таки отказался взять себе хоть что-нибудь, но продал самый маленький из драгоценных камней – и теперь у Равенелла с собой было столько денег, сколько он никогда не носил. Здесь они были совершенно иные, из сплава золота и серебра. Равенелл не задумывался о том, сколько марок дадут ему за эти деньги на родине или, в других городах Островного края. Деньги только мешали ему своей тяжестью. Вдобавок, он впервые стал побаиваться, что его могут ограбить. Поэтому он охотно согласился с предложением Киалы устроить его поездку бесплатно, чтобы не демонстрировать деньги никому. Купцы, все люди, такие же нелюбопытные, как и прочие горожане, пошли навстречу помощнику Достопочтенного Главы города. Единственно, на что Равенелл потратил деньги, так это на новую одежду, потому что прежняя уже порядком истрепалась, а в паре мест и порвалась. Здесь носили такие же длинные одеяния, что и работорговцы, но, в отличие от них, надевали штаны. Равенелл купил просторную рубаху из светло-серой плотной ткани и такие же штаны. Рубаху ему укоротили, пояс у него был крепкий, и, в результате, он оделся примерно так, как ходят в Островном крае. Теперь уже ничего не мешало отправлению.
Большие лодки шли вниз по течению и с попутным ветром, поэтому вся дорога заняла только шесть дней. Порт не был городом, как таковым. Он представлял из себя несколько купеческих подворий и причалы, бывшие собственностью одного семейства, которое, разбогатев на сборе остатков кораблекрушений, кое-как выстроило несколько хлипких сооружений и взимало умеренную плату за пользование ими. Равенелл уныло констатировал, что никогда не видел более грязного места. За порядком вне подворий никто не следил, и ничем не мощеные проходы были завалены отбросами, из которых не последнюю роль играли рыбьи потроха. Еще больше о характере этого места Равенеллу сказало то, что подворье, на котором остановился караван, было огорожено высоким прочным забором. Вдобавок, там были вооруженные охранники. Равенеллу оставалось только удивляться, почему никто не захватит эту удобную бухту и не выстроит здесь нормальный город. Он не знал, что жители континента, даже те, кто живет в городах, – кочевники по натуре, и считают мореплавание никуда не годным занятием. Но рисковые купцы с севера, из Островного края, регулярно заходили в порт. Опасности таинственных и плохо изученных южных морей с успехом компенсировались отсутствием морских пиратов, поэтому ждать Равенеллу пришлось лишь два дня.
За перевозку в ближайший город с Равенелла затребовали двадцать местных монет, каждая из которых равнялась двум с половиной маркам. Он бы с легкостью отдал эти деньги, но это выглядело бы подозрительно, а он не доверял этим людям. В них было что-то неправильное... После длительного торга ему удалось сбить цену до восьми монет – двадцати марок, да еще и с едой на протяжении всего плавания. Еще он обменял шесть монет на марки, а остальное отдал предводителю каравана с просьбой передать их Киале. Равенелл хотел хоть как-то отплатить ему за доброту и участие.
Тесная каморка со спертым воздухом была, конечно, хуже капитанской каюты, но много лучше трюма рабовладельческого корабля. Равенелл махнул рукой на неудобства и скверную солонину: корабль вез его ближе к дому. Он надеялся добраться домой не больше, чем с двумя пересадками. Единственно, чего он боялся, так это очередной встречи с Повелителями Глубин. К сожалению, поспрашивать о застывшей воде было некого: команда смотрела на него как на пустое место.
От скверной пищи и не менее скверной каюты Равенелла мучила морская болезнь, его постоянно рвало. Корабль плыл галсами, борясь с боковым ветром, и валился с борта на борт. В один день Равенелл почувствовал, что ему совсем плохо. Он не пошел ни к ужину, ни к завтраку. В обед за ним зашел матрос, поглядел на мечущегося в жару подростка, и позвал капитана. У Равенелла не было сил говорить, но слышал он все, что говорилось, хотя как бы издалека.
– Не чума ли это?
– Не, не похоже. Просто горячка.
– Просто?! Да у меня три десятка человек на борту! Ты что, лекарь что-ли? «Просто горячка»... А дохнуть вы все начнете, со мной вместе, что делать-то будем?
– Да, вроде, капитан, на берегу заразы не было.
– А рыб он кормил все это время просто так? Зови кока!
Почти сразу же послышался новый голос.
– Ну, какой из меня лекарь! Вроде, на чуму не похоже. При чуме пятна по лицу идут... Надо его запереть в каюте, вот! А до города доплывем, пусть там с ним возятся, деньги у него есть.
Капитан грязно выругался.
– А если мы тут все заразимся? А?
– Ну, если бы это было заразным, мы бы уже заболели.
После паузы, показавшейся Равенеллу вечностью, капитан произнес:
– Выкидываем его за борт.
Равенелл хотел сказать хоть что-нибудь, но язык не повиновался ему.
– Берем за концы простыни и осторожно, не дотрагиваясь до него, тащим наверх.
Равенелл почувствовал, что его несут и даже попытался сопротивляться, но простыню, на которой он лежал, как в гамаке, сильно встряхнули, и он не смог ничего. Через мгновение на его лицо упал солнечный луч и он ощутил дуновение соленого морского ветра.
– У него деньги с собой. Жалко... – услышал он чей-то голос, а, еще через мгновение, звук затрещины.
– Из-за гроша всех нас убить хочешь, – хрипло прорычал кто-то.
– Подожди, – вмешался кок, он же судовой лекарь, – это будет просто убийство. Кинь с ним деревяшку. Да, хоть рею запасную. Маленькую.
– А ты ее покупал?
– А ты с него два десятка монет взял?
– Тьфу. Будь по-твоему...
На грудь Равенелла навалилась непереносимая тяжесть, а затем он почувствовал, что летит. Прохладная вода расступилась под ним и привела его в чувство. Он инстинктивно дернулся вверх и почувствовал под рукой толстую деревяшку. Помраченное состояние исчезло, откуда-то появились способности мыслить и действовать. Равенелл вынырнул из воды и обхватил рею обеими руками. Подгоняемый свежим ветром, корабль уходил от него. Но, почему-то, Равенелл почувствовал себя свободным, как никогда, не было даже страха смерти. Прохладная вода на время исцелила его, и он без злобы смотрел вслед кораблю. Солнце скрылось за облаками, и не пекло голову. Мысль о неизбежной смерти пришла – и ушла. Равенеллу было спокойно и хорошо.
Болезнь вернулась к нему нескоро – ближе к вечеру. А до той поры он не чувствовал ни голода, ни жажды. Вообще, после посещения древнего храма голод и жажда почти никогда не мучили его. Но сознание потихоньку начало меркнуть. Хорошо, что руки сами знали, что им нужно делать: вцепиться в дерево и держать, держать, держать...
Глава 9, в которой Равенелл узнает, что всю жизнь боялся не тех, кого надо было
– Ну ты и силен спать, парень! – медленно проговорил чей-то низкий голос.
Борясь с собственной слабостью, Равенелл открыл глаза и увидел склонившегося над собой человека. Большого человека. Равенеллу нечасто доводилось увидеть кого-нибудь, сравнимого с этим. Мощная голова, заросшая буйной шевелюрой и обрамленная короткой бородой, огромные плечи, затянутые в кольчугу, ладони, каждая из которых могла, казалось, обхватить всю голову подростка... Но глаза великана поблескивали весело и дружелюбно. Равенелл с усилием сел. Его чуть мотнуло, но он справился самостоятельно. Повернув голову, он обнаружил себя в небольшом странном на вид корабле с высоким форштевнем. И везде были люди – в кольчугах и кожаных доспехах. Везде торчали мечи, луки, копья. Равенелл понял, что оказался на корабле у северян. Но страха он не испытал – только удивление: как они могли забраться сюда, куда и из Островного края почти не заплывали. А страха у него, уже столько раз умиравшего, попросту не осталось.
– Откуда ты такой взялся? – по-прежнему дружелюбно спросил его великан и, не дожидаясь ответа, раскрыл ладонь. – Вот это мы нашли у тебя. Возьми!
На огромной ладони лежал мешочек с драгоценными камнями и стопка серебряных марок. Равенелл молча склонил голову в знак благодарности и взял свои сокровища. Из книг он знал, что северяне не признают правил вежливости, а ценят немногословность, сдержанность и прямоту.
– История моя займет много времени, но я готов рассказать все.
– Это хорошо, – прогудел великан. – Удивительно, что один из нас оказался в этих водах. Я – эрл Кнот Хитрый из рода Скъялкингов.
– Увы, я не северянин. Меня зовут Равенелл, и я из Островного края, из города Витебю. Мой отец – старший писарь герцога.
– Ну что ж, сын писаря, рассказывай. А потом я расскажу о нас – и мы подумаем, что нам делать дальше.
В его голосе не чувствовалось угрозы – только интерес и участие. И Равенелл начал рассказывать. И рассказывал все... День сменил утро, когда Равенелл, наконец-то, закончил. Дважды ему давали воду, в которую было добавлено чуть-чуть вина, и его слабость потихоньку проходила. Он видел, как его слушали закаленные воины: раскрыв рты, как чудесную сказку, но с полным доверием к рассказчику. И это очень понравилось Равенеллу.
– Ну, а моя история покороче будет, – чуть-чуть растягивая слова неторопливо проговорил Кнот. – Нас, Скъялкингов, и наших соседей Хирдингов нанял герцог Кредсхейма Сегвард – чтоб его душа не знала покоя! – помочь ему в войне с городом Сколаном. Да, Равенелл, мы таки постояли друг напротив друга... Но ты не думай, у меня нет поводов для вражды не только с тобой, но и ни со Сколаном, ни даже с герцогом Сигимуном – тоже крыса еще та! Наш хевдинг – это что-то вроде вашего герцога, а я эрл – это вроде полководца, – не захотел сам идти в поход, остался охранять наши селения. Поэтому мы все подчинялись Ранъяру, хевдингу Хирдингов. Между нашими родами, конечно, вражды не было, но и дружбы не водилось. Пришлось нам заключить союз до следующего лета.
– Под стенами Сколана мы ждали, пока герцогские войска сделают осадные башни, чтобы возглавить приступ. А потом мы должны были брать замок – это потруднее будет, – и получить за все половину герцогских сокровищ. А город Сегвард хотел разорить и сжечь, как это водится в ваших краях. Когда башни уже были почти готовы, со стен вдруг исчезли все воины. Ранъяр предлагал начать приступ немедленно, но Сегвард все не соглашался. А потом воинов стало еще больше! Со стены скинули бумагу, привязанную к камню. Я подобрал ее и принес Ранъяру. По мне не стреляли, хотя я не прятался. Грамоте меня учили, но наука не пошла мне впрок, а Ранъяр умеет и читать, и писать. В послании говорилось что герцог Сигимун трусливо сбежал, прихватив все свои богатства, а городом теперь управляют сами горожане. Нас приглашали на переговоры. Сегвард не хотел переговоров, он ждал подвоха и предательства, но мы с Ранъяром не побоялись пойти в город. С нами пошел один из полководцев Сегварда – не помню его имя, но человек он был правильный. Там нас встретили трое из их совета: кузнец, торговец и какая-то девчонка, раньше жившая в замке.
– Девчонка? – переспросил Равенелл.
– Да, похожая на северянку, как и ты. Хорошая девочка... Жесткая и прямая, как стальной клинок.
– Наверное, это была моя Скани.
– Возможно. Я не знаю ее имени. Она мимоходом обронила, что была живой игрушкой.
– Да, это она. Она и меня так называла.
– Значит, тебе будет приятно знать, что у нее все в порядке. Эти трое рассказали нам, что раздали оружие всем горожанам, что биться с нами готовы и женщины, и подростки. Страшней такой битвы нет ничего, Равенелл. Когда за оружие берутся все, они не ждут пощады – и сами никого не щадят. Но мы были верны своему слову и готовы были сражаться, а герцог вновь не решился биться. По нашему плану, после того, как мы ворвемся в город, войска герцога должны были подавить всякое сопротивление в городе, дав нам возможность спокойно окружить замок и приступить к штурму – или осаде, как получиться. Герцог просто побоялся положить на узких городских улицах все свое войско. Пусть горожане только получили оружие, а оставшиеся в городе стражники не смогли хоть как-то их обучить, чтобы ткнуть копьем из-за угла или кинуть его с крыши – большого умения не нужно.
Кнот шумно вздохнул.
– После этого Сегвард отказался от мыслей захватить Сколан и начал сворачивать свой лагерь. Платить нам хоть сколько-то он тоже не захотел. Он говорил, что мы ничего не сделали, а он не получил никакой военной добычи. Драться с ним было бы безумием: у него было в три раза больше воинов, чем у нас. Да, один северянин в бою стоит двоих-троих таких бойцов, но, в лучшем случае, нас бы осталась горстка. А обрадованные нашей сварой сколанцы добили бы победителя... Поэтому нам пришлось уйти. Беда в том, что мы ничего не получили, зря потеряв много времени. Даже если бы мы остались дома, и то было бы лучше... Мы решили добыть хоть что-то и расплылись в разные стороны – искать добычу. Шторм отбросил нас далеко на юг, и мы решили попытать счастья в здешних водах. Но, пока, ничего не нашли. Хотя... Корабль, с которого тебя сбросили, он каким курсом шел?
– На север, – без колебаний ответил Равенелл.
– Мы идем на северо-восток... Поворачиваем! – во все горло гаркнул Кнот. – Курс на северо-запад! Мы еще догоним их!
Воины, до этого внимательно слушавшие разговор, кинулись по местам. Наполовину свернутый парус распахнулся во всю ширь, и кораблик полетел по волнам.
– Догоним, никуда не денется... – проворчал Кнот и добавил: – А вот тебя на родину вернуть непросто будет. Нас сильно отнесло на восток. Теперь, если мы пойдем прямо на север, то попадем в юго-западные ветра, которые не дадут нам подойти к Островному краю. В лучшем случае, можем остановиться на крайних восточных островах, а тебе надо в Витебю. Это пересечь весь край, а у тебя денег – совсем ничего. Есть, правда, еще камни... Не знаю, дорогие они или нет.
Чуть поколебавшись, Равенелл ответил:
– Камни очень дорогие. Тысяч двадцать или тридцать, в зависимости от жадности ювелира.
Эрл присвистнул.
– Тогда тебе тем более нельзя туда. В первом же городе ограбят и убьют, стоит только от ювелира выйти. А, может, ювелир на месте прибьет, если у него помощник или сын поздоровее окажется.
– А правда ли это? Я ничего такого не слышал, а мой город от остальных ничем не отличается.
– Понимаешь, Равенелл, ты чужак, никому неизвестно, что ты в городе, а сам ты защитится не сможешь. Ты спросишь, как по островам путешествуют? Я тебе скажу: со знакомыми капитанами, с рекомендательными письмами, посланными на других кораблях, с хорошей охраной... В общем, сделаем так: я отвезу тебя к себе домой. Там ты пройдешь по селениям, найдешь тех, кто пойдет в Витебю или на соседний остров. Странников у нас никто не обидит, особенно тех, кто столько пережил и ищет дорогу домой. Если наш корабль напрямую не пойдет, обязательно сначала отправь с первым кораблем домой письмо, что приезжаешь, а сам поплывешь на втором корабле. И, когда пойдешь камень продавать, обязательно попроси, чтобы с тобой кто-нибудь пошел. Ясно?
Равенелл кивнул.
– И не думай, что ты нам что-то должен, – добавил Кнот. – За сведения о торговце ты уже заработал себе долю в общей добыче.
– Спасибо тебе, эрл. Может, вы не будете этот корабль догонять? Я вам отдам несколько камней. Это же стоит столько же, а опасностей никаких.
Эрл отмахнулся от подростка.
– Грабить утопающего – последнее дело. За такое без разговоров за борт кидают. Вот, если мертвого на берег выбрасывает – тогда другое дело. Плату за погребение еще никто не отменял.
– А вы тоже серебряные подвески для этого носите, как наши моряки?
Вместо ответа северянин молча раздвинул шевелюру и продемонстрировал кольцо, продетое через мочку уха.
– В общем, ни о чем плохом не думай. И торговца пограбим, и на Север тебя в целости доставим, – Кнот отвернулся и уставился вперед, демонстрируя, что разговор закончен.
То ли удача, то ли опыт быстро решили дело. Солнце только-только склонилось к западу, когда далеко на горизонте показались паруса. Северяне расселись по скамьям, взялись за весла, по два человека на весло, и начали грести, помогая парусам. Равенелл даже не думал, что суда могут плыть так быстро. Команда не нуждалась в приказах, и Кнот стоял посередине корабля, придерживая шкоты. Он несколько раз задумчиво взглянул на Равенелла, а потом отпустил веревку и быстро нырнул в небольшой трюм, люк которого находился прямо у него под ногами. Пошарив немного, он вытащил оттуда кольчугу, развернул ее и протянул Равенеллу.
– Надень. Они могут из луков стрелять.
Равенелл надел тяжелую кольчугу через голову, как ночную рубашку. Сходство заключалось еще и в том, что она была рассчитана на человека такого же роста, но гораздо шире в плечах.
– Сейчас, подвяжем, – эрл вытащил широкий кожаный ремень. Внутри кольчуги обнаружились ремешки, с помощью которых кольчугу можно было чуть ужать в плечах и груди. Но, даже ужатая и подпоясанная, она все еще была слишком широка подростку.
– Лучше куртку кожаную, с нашитыми бляхами, – посоветовал один из воинов.
– Куртки еще шире, – ответил Кнот. Он критически оглядел Равенелла и решительно произнес: – Пойдет! Я в твоем возрасте почти такой же был, и кольчуга тоже на мне болталась. Ничего, драться тебе не придется. Да, шлема на тебя нет, так что береги голову!
Тут он вновь нырнул в трюм и вытащил оттуда простой меч в потрепанных ножнах.
– Биться на мечах умеешь?
Равенелл отрицательно покачал головой.
– Нет. В Высокой Школе Витебю такому не учат.
Эрл фыркнул, убрал меч и достал вместо него длинный нож в ножнах.
– На. Чтобы в живот пырнуть, большого умения не надо. Сможешь человека-то ударить?
– Не знаю. Если жить захочу, то смогу.
– Молодец! – Кнот хлопнул подростка по плечу так, что тот чуть не упал, после чего поспешил на нос, оставив Равенелла одного.
Солнце склонилось над горизонтом, и торговый корабль был уже в пределах полета стрелы. Кнот натянул лук, послал стрелу наугад на палубу, и, почти сразу же, над фальшбортом появилась рука размахивающая какой-то тряпкой.
– Ну?! – проревел эрл.
– Не убивайте нас, берите все, только не убивайте, – донесся голос с корабля.
Кнот обернулся к Равенеллу.
– Ну вот, а ты говорил о какой-то опасности.
Сейчас же из трюма извлеклись два больших тюка, набитых овечьей шерстью. Их подвесили за бортом, а потом несколько воинов накинули крюки с веревками на борт торговца и начали подтягивать корабли друг к другу. Тюки смягчили удар бортов друг об друга, вслед за веревками последовали веревочные лестницы с крюками, и северяне начали взбираться на высокий борт. Кнот, лезший первым, вскоре высунул голову из-за фальшборта.
– Эй, Равенелл, залезть сюда сможешь?
Равенелл молча пожал плечами и взялся за веревку.
– Гляди, осторожно! – предупредил его эрл. – Упадешь – или разобьешься, или утонешь!
Сил на то, чтобы влезть по лестнице, пусть даже и в тяжелой кольчуге, у Равенелла хватило. Он нормально пообедал сушеным мясом, вяленой рыбой и сильно разведенным вином. Так что, вновь оказаться на палубе торговца, оказалось делом нетрудным, но крайне неприятным. При виде Равенелла, да еще и с оружием и в кольчуге, добрая половина команды, включая капитана, остолбенела.
– Будешь кого резать? – обратился к нему эрл. – Твое право!
Подросток обвел взглядом неподвижные лица команды и почувствовал то же ощущение омерзения, что и с жителями деревни, выдавшими его морским чудовищам. На мгновение ему захотелось, чтобы всех их не стало, но тут ему вспомнилось определение, которое эрл Кнот дал одному воину: «правильный человек». Вот именно это убийство стало бы поступком неправильным, но почему – этого Равенелл объяснить себе не мог. Резко мотнув головой, он сбросил остатки мыслей о мести, повернулся и поднял голову, глядя в стальные, того же цвета, как и у него, глаза северянина.
– Они, сами того не зная, принесли мне пользу. Если бы они не выбросили меня за борт, сейчас я бы больной трясся в трюме – и легко мог бы там умереть. А, если бы я и выжил без ухода – ты рассказал мне, что со мной могло бы произойти в первом же порту. Их побуждения были преступны, но результат пошел мне на пользу. Да и всем вам – тоже. Груз этого корабля что-то да стоит...
– Как знаешь, – равнодушно пожал плечами Кнот. – Это твое право, мстить или нет.
– А у меня руки чешутся пустить кровь кому-нибудь, – пробормотал стоящий рядом с ним длиннобородый старик. Он был не так высок, как его предводитель, но гораздо шире его в плечах. Было видно, что годы лишь изрезали его лицо морщинами, да добавили в волосы и бороду серебряные нити, не отняв силы.
– Кто тут капитан? – продолжил он.
Капитан молчал, не в силах произнести ни слова. Вместо него ответил Равенелл, просто молча указав на него рукой. Старый северянин сделал шаг вперед и ударил капитана по лицу. Тот упал, заливая палубу кровью из раздробленной челюсти.
– Вот и хорошо, Айнар, – проговорил Кнот. – Присмотри за Равенеллом, а мы тут пошарим...
Северяне разбрелись по кораблю, а Айнар отвел Равенелла к борту.
– Кнот думает, что можно сунуть человеку нож, и тот сразу же им владеть сможет. Он предпочитает меч и топор, а нож оружием не считает... Но это не так, и я тебя подучу немного. Пригодится...
– А что, когда мы отчалим, нож и кольчугу мне не надо отдавать назад?
– Это все в счет твоей доли от корабельного груза. Ты думаешь, что тебе дали невесть какие доспехи и оружие? Кольчуга совсем простая, боевой нож – немногим лучше. Но тебе пока и этого хватит. Понадобится – добудешь лучше. А этого вполне достаточно, чтобы в бок кинжалом не пырнули. Доставай нож, начну тебя учить. Здесь места хватает...
Равенелл выхватил нож и выставил его перед собой.
– Вот, – кивнул головой Айнар, – вытаскиваешь ты его ловко, а держишь – неправильно. Не надо его хватать как палку или рукоять меча.
Он поправил пальцы Равенелла, переложив большой палец, лежавший на указательном и среднем, на рукоятку ножа.
– Вот так. Покрути ножом в разные стороны, а потом возьми, как раньше. Разницу почувствовал?
Равенелл кивнул.
– Да. Так свободней, но нож держится в руке не так крепко. Его легче выбить.
– Ну, если ты будешь им защищаться против меча, его мечом выбить легко. А еще легче мечом тебя достать еще несколькими способами. Твое главное оружие – скорость и ловкость. Будешь быстрей врага – победишь, если попадешь, как надо.
– А против дубинки или палки?
– И это покажу. Руку с ножом чуть назад, не выставляй ее так далеко вперед. И про левую тоже не забывай...
Айнар был хорошим учителем, а Равенелл – хорошим учеником, поэтому к тому времени, когда северяне закончили грабеж, старик счел Равенелла достаточно подготовленным, чтобы обороняться от грабителей в подворотне: хотя сил у подростка было немного, ловкости и скорости движений ему было не занимать. А для ножевого боя – это самое важное.
Когда все вернулись на свой корабль и быстро отчалили от торговца, Равенелл стал обладателем полусотни марок: почти все деньги, найденные у команды судна. Кнот счел, что деньги ему понадобятся больше, чем остальным. Кольчуга и нож, действительно, назад не забрали, поэтому Равенелл решил привыкать к постоянному ношению кольчуги и даже спать в ней, как делали все воины на корабле. Остальные тоже не остались внакладе, забрав все более-менее ценные вещи, типа серебряно-золотых монет, ковров или шелковой одежды. Все это легко можно было продать и в Островном крае, и другим северянам. Поэтому эрл решил плыть прямо домой, пользуясь попутными ветрами и течениями.
Когда стемнело, наступило время ужина. В из трюма были извлечены четыре кирпича, жаровня и немного древесного угля. Жаровню установили в центре корабля и стали поджаривать вымоченное в разведенном вине сушеное мясо. После ужина все сидели на своих местах на скамьях и негромко, чтобы не мешать друг другу, разговаривали. Равенеллу выделили место в центре корабля. Грести ему было пока не по силам, а здесь он не мог никому помешать. Руль был привязан к парусу, корабль шел в нужном направлении, и можно было отдыхать. Один из воинов вытащил из под скамьи арфу и перебрался в середину корабля. Там он начал медленно перебирать струны, зачем-то поглядывая на Равенелла. Губы его шевелились, но не было слышно ни звука, кроме печальной мелодии арфы.
– Баллада о Зигриде, – внезапно громко произнес он и начал петь, аккомпанируя себе.
В балладе рассказывалось о двух юных друзьях – воине и ученом, которые после долгого плавания попали на остров, где на них напали чудовища, вышедшие из моря. Они долго бились плечом к плечу, но потом чудища стали одолевать и один остался прикрывать другого, чтобы хоть кто-то остался в живых.
Равенелл слушал, не веря своим ушам: неужели, это про них? Баллада показывала их лучше чем они были на самом деле. Но он не решался прервать певца. Когда стихла последняя нота длинной баллады, он не смог больше сдерживаться и вскочил на ноги.
– Но ведь почти все было не так!
– А баллада и не должна рассказывать то, что было на самом деле, – откликнулся певец. – Мне случалось слышать баллады по событиям, которые я хорошо знал, и по своим воспоминаниям, и по рассказам других. И баллады всегда были лучше. На то они и нужны – рассказывать о лучшем, а не худшем.
– Но в твоей балладе не говорится, что я дважды бежал, хотя должен был остаться! Мы получились слишком хорошими, какими никогда не были!
Певец помолчал, а потом тихо спросил:
– Скажи, а если бы это все повторилось еще раз, как бы ты поступил: как в первый раз или как в моей балладе?
Равенелл поднял глаза на северянина и ответил не раздумывая:
– Как в балладе.
– Вот и ответ на все твои вопросы. Баллада рассказывает не о том, что было, а о том, что должно было быть.
Больше спорить Равенелл не стал.
– Спой еще раз, – попросил он.
Корабль быстро бежал по морю днем и ночью. Каждый день все обязательно садились за весла, не для того, чтобы плыть быстрее, а для того, чтобы мышцы не слабели от бездействия. Равенелла тоже заставили грести вместе со всеми, и приступы слабости, мучившие его поначалу, довольно быстро прекратились. Он даже немного раздался в плечах, но кольчуга болталась на нем по-прежнему. Спать в ней было настолько неудобно, что он снял ее в первую же ночь и носил только днем. Можно было, конечно, обходиться и совсем без нее, но все ходили в доспехах, и Равенелл не хотел выделяться.
С каждым днем все холодало. Корабль шел на север, подгоняемый попутным ветром и морским течением. Приближалась снежная зима, спасаясь когда-то от которой предки Равенелла покинули фьорды и вересковые пустоши, чтобы поселиться в теплом Островном крае. Вскоре показались первые шхеры, предвестники скал и фьордов. Но даже теперь они не перестали плыть по ночам, выставляя больше людей на ночные вахты, а днем все больше и больше гребли. Так прошло несколько дней, прежде чем они подошли к устью фьорда, в глубине которого пряталось селение Тронхем – родина эрла Кнота и всей его дружины. В фьорде не дул ветер, не было течений. Теперь корабль шел только на веслах. Равенелл вовсю втянулся в греблю и теперь был лишь немногим хуже остальных, что было незаметно, так как он сидел на одной скамье с эрлом – самым сильным человеком на корабле.
Когда через три дня плавания по фьорду в полдень на вершине скалы появилась сторожевая вышка, означающая что до Тронхема час пути, Равенелл встал со скамьи и сказал то, что уже давно обдумывал:
– Эрл Кнот Хитрый и вы все – воины из рода Скъялкингов! Вы спасли в море меня – человека для вас совершенно чужого. Но я ни мгновения не чувствовал этого. Среди вас я был как в своей семье. Сколько бы ни было мне отмерено жизни, я никогда не забуду ни вашей доброты, ни вашего участия ко мне.
Он вытащил из мешочка с драгоценными камнями самый большой и красивый.
– Возьми это, эрл! Может, когда-нибудь этот камень спасет чью-то жизнь, послужив выкупом за пленника или будучи проданным, чтобы купить еду голодным. И пусть он поможет Скъялкингам, как они помогли мне.
Эрл встал со скамьи и крепко обнял Равенелла.
– Куда бы ни забросила тебя судьба, мой род будет считать тебя родным.
Все остальные молчали, только волны, поднятые веслами, с тихим плеском разбивались о борта корабля.
Глава 10, в которой Равенелл выясняет, что если человека зовут «Волк», то он не обязательно питается детишками
Когда корабль причалил, первое, что бросилось в глаза Равенеллу – это собаки. Собаки плохо переносят плавание на кораблях, и предки Равенелла не взяли собак с собой на острова. Некоторые герцоги или богачи иногда покупали привезенных с севера или других островов собак, но на родном острове Равенелла их не было вообще. Равенелл почувствовал себя очень неуютно, когда его окружили нервно реагирующие на него звери. Они были немного похожи на волков, которые теперь тоже почти не водились на островах, но лаяли и рычали совсем не так, как волки, чей вой хорошо могли имитировать бродячие скоморохи. Но на собак прикрикнули, они обнюхали Равенелла, после чего уже не обращали на него внимания.
В поселке царила суматоха: Кнот собирался на следующий же день плыть к своему хевдингу, доложить о произошедшем и передать часть добычи. Поэтому корабль нужно было срочно вытащить из воды, осмотреть его и, возможно, отремонтировать. Равенелл было потерялся в этой суматохе, но старый Айнар не забыл о подростке и отвел его к своей сестре. Сам он тоже оставался в поселке, но сегодняшний день он, как и остальная команда, посвятил кораблю.
У Хигню, сестры Айнара уже были внуки, к несказанной радости Равенелла, который уже давно не общался с ровесниками. Индигерт была младше его на год, Увве – на три. Они увели Равенелла на поросший травой пригорок, с которого была хорошо видна пристань. Там Увве со знанием дела объяснял, что делается внизу, Индигерт рассказывала все о своей обычной жизни, ну, а Равенелл... У него рассказов было немерено, главной проблемой было то, что многое и взрослым было лучше не знать – для лучшего душевного здоровья. Поэтому он рассказывал только то, что могло быть понятно и доступно детям. А себя, к своему удивлению, он уже не мог называть ребенком: слишком много он пережил. Теперь у него получился разговор не чуть старшего с чуть младшими, а взрослого – с детьми. Увве быстро почувствовал это и сильно смущался и робел, а у Индигерт, наоборот, исчезли все следы стеснения, и она болтала не переставая.
Когда солнце начало заходить, а корзинка с едой, захваченная предусмотрительной Индигерт, опустела, они вернулись в селение. Равенелл сначала хотел погостить в поселке несколько дней, отдохнуть, а потом отправится искать тех, кто поплывет в направлении Витебю. Но Айнар и Хигню слегка разочаровали его. Путешествия от селения к селению совершались только зимой, когда замерзали болота, реки и пруды. Мостов и переправ не строили никогда, и единственной возможностью пройти напрямую, а не плутать по лесам, было дождаться морозов. Одинокого путника подстерегает множество опасностей, и Равенеллу был необходим спутник. Ему привели подросшего щенка по кличке Утбарт. Он-то и должен был стать Равенеллу сторожем и помощником – на всю дорогу и все недолгую собачью жизнь. Сначала они побаивались друг друга: у одного были уже весьма длинные клыки, а от другого пахло чем-то невообразимым, но свежее мясо и небольшая возня перед сном сделали свое дело: теперь Равенелл знал, что в заснеженных просторах он не будет одинок.
С утра Равенелл начал вживаться в жизнь северян. Для начала, Айнар отвел его к кузнецу – а кузнец в Тронехеме был одним из лучших! После долгих и запутанных расчетов они втроем сошлись на том, что кольчуга Равенелла и сорок марок – вполне разумная плата за новую кольчугу, по росту, и меч – довольно неплохой. Равенелл обошелся бы и без меча, благо длинный нож ему подходил лучше, но меч означал также статус взрослого человека, воина, а Равенелл, живущий самостоятельно, как раз и подходил под эту категорию, даром что был так молод. Тем больше для него чести: быть взрослым и самому распоряжаться своей жизнью, когда сверстники еще слушаются родителей. Конечно, меч стоил гораздо больше сорока марок, и дело было не столько в трудоемкость изготовления, сколько в стоимость привозной стали, но подходящая Равенеллу кольчуга уже долго валялась у кузнеца. Ее выковали явно для знатного юноши, ростом чуть выше Равенелла и чуть шире его в плечах – как раз, с учетом того, что Равенелл мог еще подрасти. И сделана она была совсем не так, как данная Кнотом. Каждое ее кольцо было кованым, а не клепаным, что делало ее крепче и легче, на груди были приварены дополнительные пластины для защиты сердца, а рукава снабжены массивными наручами. Казалось, такая кольчуга должна была быстро найти хозяина, но к тому времени, когда юношу первый раз брали в поход, не находилось никого, кому эта кольчуга была бы впору. Даже Увве, который был на голову с лишним ниже Равенелла, чувствовал бы себя в ней очень неудобно. На худом же Равенелле эта кольчуга сидела очень хорошо. А его старая была впору многим воинам – и залежаться не должна была, хоть и сделана не с такой тщательностью.
Теперь Равенелл расхаживал по Тронхему в наряде, подобного которому у него не было со времен жизни в Сколане. Утбарт тоже был доволен: обновка пропиталась привычными запахами, и теперь от хозяина пахло гораздо лучше, чем вначале. А меч для Равенелла был еще не готов: нужно было сделать новую рукоять, лучше подходящую для маленькой руки Равенелла, да и наточить как следует. Обычно воины сами точили свое оружие, но Равенелл, понятно, делать это не умел.
Жить нахлебником, хоть и называющимся «гость» Равенелл не хотел, поэтому сразу же предложил учить желающих грамоте. К его удивлению, таких нашлось совсем немного: Индигерт, да еще несколько ребятишек. В отличие от южан, считавших искусство письма чем-то вроде волшебства, практичные северяне относились к письму как к любому ремеслу: если у кого-то получается особенно хорошо, то пусть он этим и занимается. В селении было несколько человек, грамотой владевших, желающие обучались у них, и этого было достаточно. Да и детям быстро наскучило писать прописи, так что Равенелл остался с единственной ученицей. В любом случае, отношение грамотных к общему населению, по прикидкам Равенелла, было выше, чем в Витебю, где кроме Высокой Школы и обучаться-то было негде. Но хоть чем-то же должен он был заняться, чтобы не быть обузой! И он нашел себе подходящее занятие. Его длинные ловкие пальцы смогли хорошо плести, и, быстро освоив нехитрую науку, Равенелл стал делать отличные пояса, части обуви и одежды. На этом он даже заработал несколько марок, которые после длительного спора отдал Хигню – у северян дом всегда вела старейшая женщина, если она еще не потеряла ясность рассудка.
Каждый день Равенелл вместе со всеми юношами обучался искусству боя у Айнара и других старых воинов. Он быстро понял, что меч – не для него. Слишком он был слаб, меч легко вылетал у него из руки при попытке парировать удар, а в атаке рука опускалась буквально через несколько мгновений. Были способы боя, при котором меч держался двумя руками, но никто в Тронхеме ими не владел, поэтому Равенелл переключился на другое оружие. Топор – не вычурный, с длинным серповидным лезвием и шипами в разные стороны, а маленький, тяжелый, не длиннее меча – был гораздо удобнее. Сил и тут не хватало, но для владения им требовалось больше ловкости, и Равенелл выглядел немногим хуже сверстников. Но по-настоящему он полюбил длинный нож, и быстро перерос всех соперников. Более-менее биться с ним на ножах могли только два старых воина, и то, из трех боев он выигрывал два.
Единственно, что беспокоило Равенелла – эти Индигерт, ходившая за ним хвостиком. Что у ней было на уме – особой сообразительности не требовалось. Конечно, можно было махнуть на все рукой, остаться здесь, в Тронхеме, передав весточку родителям с кем-нибудь. В условиях разбросанных островов, письмо было вещью неприкосновенной, их доставляли даже бесплатно, а за деньги – тем более. Тут проблем не было, но Равенелла грызло беспокойство. Он был в безопасности, обеспечен всем необходимым, его будущее было успешным, будь то в Витебю или в Тронхеме. А его друзья, похищенные вместе с ним и распроданные поодиночке? Теперь ему было стыдно, за то, что он так долго не вспоминал о них. Да, раньше он не мог даже думать о том, чтобы найти их, но теперь-то все изменилось! У него есть деньги, он сумеет постоять за себя – что еще надо? Поговорить с кем-то он не решался, боялся непонимания, а, может, даже насмешек. Индигерт была единственным человеком, в котором Равенелл был уверен полностью.
Однажды вечером, когда они сидели рядом в углу, где масляная лампа давала больше всего света, и занимались своей работой – Равенелл плел нагрудное украшение, а Индигерт вязала теплую рубашку, он, наконец, решился заговорить об этом. Индигерт молча выслушала его, а потом сказала:
– Ты должен их найти. Тебе нельзя хотеть или не хотеть. Это – твой долг. У них нет больше никого другого, кроме тебя. Если ты предашь их, они останутся одни навсегда. Я думала... Я надеялась, что ты останешься с нами... Останешься с нами... – в ее голосе зазвучало отчаяние. – Нет, ты должен, должен уйти... Но впереди у нас еще дни и дни. Зима придет поздно в этом году...
Она тесно прижалась к Равенеллу; он отстранился.
– Я тебе не нравлюсь? – теперь в ее голосе послышались слезы.
– Ты мне нравишься, – через силу ответил Равенелл, у которого самого комок стоял в горле, – но мне надо идти... Нам не быть вместе.
– Навсегда – нет. Но сегодня, завтра, и еще будут дни!
– Но ведь тебе потом выходить замуж!
– Ну, и что?
– Ну... У нас девушка не должна до свадьбы заниматься любовью даже с женихом.
– И что, никто и не занимается? – в голосе Индигерт появились насмешливые нотки.
– Бывает... Но так не принято! Тем более, что если будет ребенок?
– Это же замечательно! Я так хочу, чтобы мой первый ребенок был от тебя!
И видя растерянность Равенелла она пояснила:
– Вот, скажи, неужели ты готов взять в жены девушку, не зная, сможет ли она родить ребенка? А если у нее уже есть ребенок, ты же будешь знать, что у тебя точно будут сыновья и дочери.
Она взяла Равенелла за руку:
– Не бойся... Все будет хорошо...
Снег уже давно лежал, когда Индигерт сказала Равенеллу, что у нее, возможно будет ребенок. Равенелл разрывался между желаниями остаться и уйти еще два дня – и Индигерт сама чуть ли не силой выставила его за ворота. Проводы были какими-то сухими и быстрыми. Уже потом Равенелл понял, что по-иному бы было слишком много слез и горя для них обоих. А так в суматохе все как-то прошло незаметно. Провожать его вышел один Айнар. На прощание он сказал:
– Жаль, Равенелл, что ты уходишь. Но если ты когда-нибудь встретишься со Скъялкингами, тебя примут как родного. И, если в пути будет трудно, говори, что ты – Равенелл из рода Скъялкингов. Может, это поможет найти союзников или избежать смерти: нас боятся трогать даже поодиночке. И, если ты погибнешь, мы отомстим за тебя!
Он обнял Равенелла, повернулся и молча ушел. Также молча Равенелл пошел вперед по занесенной снегом тропе. А чего было говорить? Все слова были уже сказаны.
Мороз сковал землю, снег засыпал все вокруг. По опушке леса на лыжах шел человек. Впереди него, временами увязая в снегу, временами убегая по насту, бежала собака. Равенелл уже много дней шел от селения к селению. Весть о нем каким-то причудливым способом распространилась быстрее него, да еще и вместе с балладой. Теперь, когда он заходил куда-то, ему достаточно было просто назваться по имени – и он мог переночевать и пополнить запас еды, ни за что, просто так. Но, к сожалению, в сторону Витебю не плыл никто. В одном большом поселке готовились к летнему плаванию в Хальстамар, Равенелл задумался было плыть вместе с ними, заодно попробовать вытащить оттуда Свана, но отказался от этой идеи, тем более, что Свану, по идее, должно быть не так уж и скверно. Они оказались бы вдвоем далеко от дома, без денег и с кучей драгоценных камней... Скорее всего, они бы погибли вместе. Поэтому Равенелл шел все дальше и дальше на запад, приближаясь к родному городу...
Внезапно Утбарт зарычал и подбежал к Равенеллу. Юноша начал насторожено всматриваться в наступающие сумерки. До Хирвота, небольшого рыбацкого поселка рода Вейтлигов, оставалось совсем немного, и он собирался заночевать там, а не в наскоро сделанной снежной землянке. Теперь же обозначились какие-то проблемы: Утбарт был не склонен поднимать панику по пустякам. На волков это не было похоже: один раз на них напала небольшая стая, тогда пес защищал Равенелла сзади, позволяя тому отбиваться топором. Теперь же он прижимался к ногам, но не испуганно, а, пожалуй, растерянно. Было уже почти темно, но Равенелл заметил пятно тьмы, какой-то слабо пульсирующий сгусток. Поколебавшись, он вытащил нож и пошел вперед, осторожно обходя тьму стороной. Внезапно послышалось фырканье. Из пятна тьмы появился невиданный зверь: побольше лошади, весь заросший длинной шерстью. Самым удивительным было то, что на его носу торчал длинный тонкий рог. Мгновением спустя Равенелл увидел и второй, короткий, позади первого. Ветер дул на них от чудища, донося его необычный запах, а Утбарт мудро молчал, поэтому зверь не заметил их: видимо, его зрение было слабым. Пройдя сотню шагов, Равенелл припустил что есть мочи и добрался до Хирвота быстрее, чем намеревался, пусть даже и сильно запыхавшись.
Когда он пришел в общинный дом, своим рассказом он никого не удивил. Нельзя сказать, что это происходило каждый день, но, время от времени, в окрестностях поселка из тьмы появлялись странные животные. Обычно это происходило как раз зимой. Равенеллу показали пару клыков, длиннее его ладони.
– Какой же величины был этот зверь? Я знаю, какие зубы у собаки... Пятнадцать шагов в длину? – растерянно спрашивал он.
Но ему объяснили, что зверь был не таким уж и большим, даже меньше медведя: его шкура была только два с небольшим шага длиной. Просто клыки были неестественно большими. Зверь с рогом на носу тоже появлялся раньше. Он был травоядным, ловко выкапывал траву и корни из-под снега, ни на кого не нападал, но, будучи глупым и близоруким запросто мог вломиться в селение и все переломать. Его придется убить...
Весь вечер Равенеллу рассказывали о причудливых зверях, появляющихся из тьмы и показывали разные кости, рога и зубы. Особенно поразили Равенелл огромные рога, которые нес олень, не превосходящий размерами лося. Рога же были так велики, что мерить их впору было шагами. А в существование еще одного зверя даже ему поверить было сложно. Кто бы мог поверить в огромного, покрытого длиннющей рыжей шерстью, с изогнутыми рогами, растущими изо рта, с гибкой рукой на морде? Ни невероятной шкуры, ни белоснежных рогов в селении не было: из отослали хевдингу. И Равенелл принял рассказ таким, каким он был. В самом деле, древние существа у места Силы выглядели не менее необычно. Почему бы не быть и зверю с одной рукой на голове?
Рано утром, еще в темноте, началась подготовка к охоте. Специально для этого рядом с селением была вырыта большая и глубокая яма. У носорогого зверя шкура была слишком толста, чтобы повредить ему стрелой или копьем. Единственным выходом было загнать его в эту яму и скинуть на него тяжелые камни. Камни тоже были подготовлены заранее и сложены рядом с ямой. Солнце только появилось на востоке, а десяток людей и большая свора собак уже вошла в лес. Зверь никуда не ушел и неспешно выкапывал своим длинным рогом корни деревьев. Сначала он не обращал внимания на истерично лаявших собак, потом безуспешно попробовал их отогнать и, наконец, побежал туда, куда его гнали собаки – прямо к яме. Для других зверей яму надо было бы замаскировать, но носорог сослепу не заметил край и свалился вниз. Он жалобно замычал, и Равенеллу вдруг стало так жалко его... Но другие этой жалости не разделяли, и на голову зверя упал первый камень. Он же стал и последним. Шея хрустнула, и зверь умер сразу же, без лишних мучений. Теперь оставалось вытащить тушу и быстро разделать ее. Равенелл вдруг почувствовал отвращение ко всему. Ему показалось, что судьба зверя была слишком похожа на его собственную: так же он лишился своего дома и был выброшен в незнакомый мир... Равенелл не попрощавшись развернулся, кликнул Утбарта и пошел дальше и дальше...
В воздухе пахнуло весной. Равенелл удивленно остановился: неужто он скитался по землям Севера целую зиму? Но ход времени остановить было нельзя. Уже скоро год, как его увезли прочь от родного дома. Он представил себе, как он должен выглядеть со стороны: в волчьей стриженой шубе, распахнутой на груди, большой лисьей шапке, высоких сапогах, отороченных лисьим мехом. Из-под шубы виднеется дорогая кольчуга, сдвинутая на затылок шапка обнажает шлем, сделанный из стальных полос, из-за спины торчит рукоять меча, на поясе в петельке висит боевой топор, а отросшие волосы собраны в хвост. Да, таким его бы не узнал в Витебю никто. Может, именно поэтому Равенеллу так хотелось домой. Может, это весенний ветер, внезапно ударивший в лицо, заставил сердце биться быстрее.
Утбарт, забежавший вперед, звонко залаял; в ответ раздался близкий многоголосый лай. Равенелл легко взбежал на вершину холма и ахнул: внизу, раскинувшись вперед и в стороны, на берегу большой бухты лежал город. Он был, пожалуй, побольше Витебю и поменьше Сколана. Город звался Ветлонд и правил в нем хевдинг Хагон Хальвдинг по прозвищу Волк. Позавчера в деревушке, в которой Равенелл ночевал, Хальвдинги сказали, что идти ему надо к самому Волку. Так Равенелл и поступил, спросив у первого встречного, где найти хевдинга. Хевдинг осматривал суда, готовясь выйти в море, и Равенеллу пришлось долго идти по самому большому селению Севера в поисках хевдинга.
Везде царила суета и Равенелла отправляли от одного корабля к другому. Он только разевал рот, глядя на флот хевдинга: больше пяти десятков кораблей, по тридцать воинов на каждом... От такой силы голова начинала кружиться. Хагон Волк был сильнее всех, и на Севере, и в Островном крае.
– Это ты – Равенелл из Витебю? – громкий голос вывел Равенелла из раздумий.
Он поднял голову и увидел невысокого худого и жилистого человека. Человек держал в руках плотницкое тесло и был обнажен по пояс. Под очень белой кожей перекатывались узлы мышц; от обнаженного торса валил пар.
– Я – Волк, – с этими словами хевдинг спрыгнул с борта корабля.
– Я рад встрече с Вами, Ваше высочество, – запинаясь проговорил Равенелл, потрясенный видом города и флота.
Хевдинг, похоже, видел его насквозь.
– Ты посчитал меня герцогом? Нет, когда я буду требовать, чтобы все вокруг кланялись мне, это будет означать, что я уже ничего не значу в глазах окружающих. Для тебя, как и для всех остальных, я – Волк. Это прозвище мне дали в детстве, когда на меня бросилась собака, а я вцепился ей зубами в горло.
Равенелл наклонил голову.
– Здравствуй, Волк. Хотел бы и я рассказать про себя что-нибудь похожее.
Хевдинг улыбнулся.
– Твой история, долетевшая и до нас, окажется интереснее. Я не дам тебе прозвища «Скиталец» или «Странник» – ты не из тех, кто посвящает жизнь странствиям. Но твой путь еще не окончен. И он не будет окончен и тогда, когда я отвезу тебя домой, получив за это плату.
– Плату? – Равенелл удивленно приподнял брови. До этого никто не говорил ему о плате.
– Да. Я давно размышлял, Равенелл, об истоках власти и могущества герцогов Островов. Чем они сильны, чем держат в повиновении столько людей? Мне надо это знать. И знания – единственная плата, достойная меня, да и тебя тоже.
Равенелл пожал плечами.
– Я жил, никогда не задумываясь об этом, Волк. Боюсь, ты не узнаешь от меня того, что нужно.
– Нет, узнаю. Море только начало освобождаться ото льда, впереди дни ожидания и дни плавания. Отгадка может крыться в любых твоих словах – только ты и не подозреваешь об этом, привыкнув к этому с рождения. Но я, выросший на Севере, пойму то, что промелькнет незамеченным мимо тебя.
– Хорошо, хевдинг. Я расскажу тебе все, что тебе покажется интересным. И даже то, что интересным не будет.
Нельзя сказать, что Волк держал Равенелла при себе все время, но как бы ни занят был его день, хевдинг находил время для беседы. Нередко он не просто слушал Равенелла, а записывал за ним аккуратным разборчивым почерком. Конечно, так красиво, как сам Равенелл, писать хевдинг не умел: на Севере искусство каллиграфии не было известно. Равенелл мог бы записывать сам, но не мог понять системы, по которой Волк отбирал, что важно, а что – нет. Волк сам знал очень много, даже то, что не знал и Равенелл. Однажды юноша набрался храбрости и сказал хевдингу о своей мечте: найти и освободить своих друзей. Волк отнесся к этому как к саму собой разумеющемуся и спросил Равенелла:
– Как ты собираешься вести деньги через моря? Выкуп может дорого обойтись тебе.
Застигнутый врасплох Равенелл мог только покачать головой.
– Ты слышал о банкирском доме Биарни? – продолжил Волк.
– Что-то слышал. Пару раз взрослые говорили...
– Да, в Высокой Школе многих вещей, нужных в жизни, не дают. Дом Биарни дает деньги в долг под залог имущества. Но отдавать приходится с лихвой, иногда отдаешь в два раза больше, чем взял. У них все равно берут: когда срочно нужны большие деньги, только они могут дать столько, сколько нужно. А еще они сами берут деньги в долг и тоже отдают с лихвой, правда, не такой большой. Но это и не важно: дав им деньги, ты получишь бумагу, на которой они своими секретными знаками напишут, сколько денег и где ты им дал. Почти на всех островах у них есть отделения, и дав им деньги на одном, ты можешь получить их в любом другом отделении, лишь бы у тебя была с собой эта бумага. Только тогда лихвы ты не получишь. Но не важно и это. Важно то, что ты сможешь получить деньги там, где они понадобятся. Когда ты вернешься домой, отнеси деньги дому Биарни – и можешь не бояться за них.
– А они не обманут?
– Они могут работать только пока им верят. Если они потеряют доверие – им можно будет закрываться. Не бойся, обмануть может кто угодно, только не дом Биарни.
Дни шли неспешно, и Равенелл, от нечего делать, решил выучиться играть на арфе. За простенькую арфу он сплел ее хозяину нагрудник из разноцветных полосок кожи – самую красивую вещь которую он когда-либо делал. Игра пошла у него хорошо, скоро он научался нескольким балладам, в том числе и балладе о себе и Зигриде, которая добралась и сюда.
Но вот, пробил час, и кораблик Хагона Волка отчалил от пристани. Хевдинг направил корабли в разные стороны, не столько для Морской Охоты, сколько для наблюдения и патрулирования. А сам он пошел далеко на юг, посмотреть земли, лежащие под полуденным солнцем и заняться торговлей или разбоем – чем получится. И среди его команды был юноша с Островного края и его пес. Волк умел находить попутный ветер, а его команде не было в тягость грести. Поэтому вскоре на горизонте показались низкие берега и бухта, в глубине которой раскинулся город Витебю.
– Я не буду приставать к берегу – сказал Волк Равенеллу. – Не думаю, что мне будут рады. Но ты можешь доплыть сам, на лодке.
Равенелл молча кивнул, потом подошел к хевдингу и крепко обнял его.
– Спасибо тебе, Волк, за все.
Хевдинг стиснул его в ответ и Равенелл в очередной раз подивился силе невысокого и щуплого на вид Волка.
– Удачи тебе, Равенелл. И если северянин спросит тебя, кого ты знаешь на Севере – вспомни Хагона Волка Хальвдинга. Нет больше никого, кто бы враждовал с нами, и ты не встретишь того, кто бы захотел убить тебя из-за твоих друзей.
Равенелл молча кивнул, стараясь не заплакать, повернулся и спустился в уже подготовленную лодку. Отплывая, он смотрел на корабль северян, но видел только удаляющуюся корму: Волк тоже не любил прощаться.
Лодка шла легко, Равенелл правил прямо к рыбацкому причалу, время от времени оборачиваясь и смотря себе через плечо. Суматоха, царившая на берегу стихла, когда стало понятно, что северяне проходят мимо. Лодка стукнулась о низенький причал, он вышел на берег, кивнул знакомому стражнику, который только и ахнул: «Равенелл, это ты?» и пошел вверх до главной улицы, потом по ней, потом свернул в переулок. Растерянный и напуганный чужим городом Утбарт жался к его ноге. Тут Равенелл увидел знакомый дом – и ноги его подкосились. Глаза затуманились слезами, слезы текли по щекам и падали на землю. Но он нашел в себе силы пройти несколько шагов, открыть дверь и сказать:
– Мама! Я вернулся!