Два в одном
Засыпала я в детстве всегда долго. Мне уж мама и думочку сшила, думала, поможет, и пальчиком дотронется до века и говорит: “Закрывай глазки, вот мальчик-сон тебе сейчас свои сказки расскажет, ты их увидишь и заснёшь”. Только ничего не помогало.
Лежу, лежу, всё выдумываю что-то, глаза таращу. Мне всё видно – далеко-далеко – окошко на другой стороне улицы, оно у меня заветное, там трое живут, она, он и он. И вся их комната у меня как перед глазами, стол с тёмной скатертью, буфет. Они - то чай пьют, то ссорятся, руками размахивают, а то успокоятся, опять чай пьют, а однажды – танцевали даже. Мне всё слышно – поезда ли бегут, паровозы ли разговаривают, от Савёловского, от Белорусского, от Ярославского – разносятся по Москве их голоса. А то вдруг чувствую – метро подо мной задрожало, и думочка моя от этого из-под щеки уплыла куда-то, и мой сон вместе с ней. Глаза открою, а из угла Бог на меня строго смотрит, я его побаиваюсь, под дверью полоска светится – там под оранжевым абажуром с шелковыми кистями за столом – взрослые. Им хорошо, они что хотят делают, а я вот лежу, как бы я хотела выйти в большую комнату и тоже с ними чай пить, газеты читать. Но – нельзя, я лежу, лежу…
Иногда ко мне подходила мама, это если ей чертежи не надо срочно сдавать, садилась рядом, брала за руку, а пальцы у неё холодноватые были, они как будто покалывали, и начинала тихонечко “Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни”… Пропоёт все колыбельные, которые знает, а я всё не сплю. Пока она пела, я всё себе представляла: и мышек, и рыбок, которые уснули, и сироту, которого старушка накормила, напоила, и партию, которая мне дорогу укажет, когда вырасту. Только я всё равно не засыпала.
Тогда мама начинала мне рассказывать сказки. Нет, не про Машу, и не арабские, и даже не Пушкина. Мне нравились Её сказки. А самой любимой была про Ноя. Конечно, она рассказывала и про Адама с Евой, и про Гефсиманский сад, но Ной был любимым…
Только давно это было…
А днём меня водили гулять на Миусский сквер. Здесь-то я и увидела, как ломали Храм. Правда, мне его было не очень жалко, потому что он был старый-престарый, недостроенный и, главное, очень тёмный. Вечером из его узкой двери, которая была где-то сбоку, выходили в темноту люди. Над дверью горел тусклый фонарь, но свет его не освещал улицу, а оставался там, у Храма. Храм не отдавал его, себе оставлял, а вокруг было темно и холодно.
Сначала Храм обнесли деревянной стеной, но почему-то очень скоро её повалили, и люди стояли и смотрели, как другие люди долбили его стены какими-то инструментами, потом привезли что-то со здоровой гирей, кажется, она бабкой называется, и стали по Храму этой гирей долбить. Это было неприятно, казалось, что глухие удары бьют не только по Храму. Начинала болеть голова, люди морщились, но никто не расходился. С каждым днём всё больше и больше людей приходило к Храму, иногда среди них я видела знакомые лица, люди переговаривались друг с другом, показывали глазами на красно-кирпичные стены, от которых эта бабка отскакивала, как игрушечный мячик.
А однажды утром, только папа на работу ушёл, раздался какой-то ужасный взрыв, домок наш затрясся, окна задребезжали, пасхальное яйцо полупрозрачное, нежно лазурное, оно у нас под божницей висело - закачалось, я заорала, разлила чай, чашка у меня из рук упала, разбилась, а мама сказала: “Что ты кричишь, это Александро-Невского взрывают. Замолчи”, - и ушла на кухню, наверно, за тряпкой, чтобы чай с пола вытереть.
Потом ещё было несколько взрывов, но уже не таких громких как тот, первый…
Только давно это было…
Спустя несколько лет на месте Храма построили Дворец пионеров, белый, просторный, с мозаикой у входа, а рядом поставили памятник известному советскому писателю и фонари, яркие, светлые.
Только давно это было…
Памятник пока стоит. Дворец пионеров переименовали в Дом творчества. Обвалилась мозаика, посерели стены.
Интересно, когда Дом сломают, построят ли на его месте Храм? Думаю, нет. Уж очень место привлекательное для труда и отдыха, рядом Тверская, а место тихое, зелёное.
Там и сейчас много новых домов построили, непривычных…