Воистину, на все воля Божья - среди тысяч бумаг, прошедших через мои руки с грифом «Сов.секретно», если бы действительно были секретные материалы, по всей вероятности, сегодня я бы числился в списках посмертно реабилитированных, т.к. всего два раза имел к ним касательство, и оба раза разгласил! В первый раз - когда в Комитете народного контроля мне передали толстую кипу компромата на нашего сотрудника, с просьбой обработать, т.е. рассортировать по обвинениям, приведенным в десятке анонимных писем, и изложить суть его преступной деятельности на одном листе, в чем, по моей просьбе, охотно помогал мне тот самый сотрудник, который не должен был знать, какая западня готовилась для него, и второй раз - когда за несколько месяцев до апреля 78-го, т.е. до принятия Основного Закона, мне был поручен перевод проекта Конституции Грузинской ССР с грифом «Совершенно секретно». Того самого, в котором была опущена статья о государственном языке республики. Передача этого конфиденциального проекта, который выносился на всенародное обсуждение, сопровождалась строжайшим предупреждением, что ни одна живая душа, кроме машинистки, не должна была знать, что написано в проекте, а я, еще не дочитав его до конца, бросился к телефону обзванивать знакомых, чтоб первым сообщить им конфиденциальную новость.
С другой стороны, разглашение всего лишь двух секретов из нескольких тысяч, это такой высокий показатель, что и не приснится спецслужбам какого-либо государства! [Другое дело, что эти секретные материалы не интересовали на свете никого - ни наших врагов, ни наших друзей.]
Однажды, точно не помню, какой именно был год, но в то время только построили новое здание ЦК (нынешней канцелярии), в агентство звонят, что надо перевести 80 страниц до утра и вызывают меня и моего старшего друга, Левана. Материалы не могут прислать в редакцию, так как они секретные!
Пошли. 6 часов вечера, перевод должен быть готов к 9 утра. У них в ЦК были хорошие машинистки, а что касается секретности, такие конфиденциальные материалы ежедневно публиковались в наших правительственных газетах. Одним словом, обычный доклад, только съездовский, - успеем. В ЦК нас встретил инструктор по вопросам прессы, наш товарищ, бывший наш сотрудник.
- Вы же знаете, здание новое, сам хозяин не курит и всем запретил, помощники секретаря попросили меня предупредить вас, чтобы и вы не вздумали здесь дымить, - говорит нам.
-Тогда пусть эти 80 страниц переведут помощники твоего хозяина, пойдем отсюда, - обращаюсь к своему старшему другу.
-Знаешь, что, - говорит Леван нашему бывшему коллеге, а ныне инструктору ЦК, -мы и покурим, и выпьем немножко и, закончив работу, быть может, еще кое-что придумаем . (До этого мы с ним решили, по окончании работы, под утро зайти в корректорскую, к знакомым девушкам, справить им «новоселье». Видимо, нам не давали покоя лавры нашего высокопоствленного коллеги, главного редактора одной из центральных газет и зятя первого секретаря ЦК КПСС. Лет за десять до этого он приезжал в Тбилиси, побывав и в газете «Заря Востока» . В редакцию высокий гость пришел поздно ночью, прямо с банкета и тут-же потребовал корректора. Редактор «Зари» удивился странной прихоти шефа, но слово гостя – закон и он тут-же вызвал дежурного корректора. Им оказался всеми уважаемый преклонных лет сотрудник, ушедший на пенсию и дежуривший по ночам, то ли Вольфензон, то ли Ушерзон . Увидев старичка в пенсне и в нарукавниках, зять Генсека, по словам очевидцев, сперва опешил, а затем разбушевался, долго не мог успокоиться и с возмущением кричал: « За кого вы меня принимаете!» В отличие от любвеобильного гостя, мы знали, кто дежурил в ту ночь в корректорской. Хотя, честно говоря, этими знаниями нам не удалось воспользоваться...)
А инструктор все-таки наш человек, сколько ночей проведено вместе в редакции! Ему стало стыдно.
-Только вы сейчас не ходите за выпивкой, не теряйте время. Я сам принесу из нашего магазина, вчера привезли спецразлив «Пшеничной», - говорит. Я порылся в карманах и достал деньги - на две большие бутылки «Пшеничной» и на два коньяка.
-Закуску не бери, если сдачи останутся, прихвати пачку печенья, - крикнул я вдогонку, так как всегда считал непозволительной роскошью выбрасывать деньги на разные закусоны.
До прихода машинисток нам открыли дверь в аппаратную, где стояли копировальная машина и еще какое-то оборудование. В ожидании мы успели опорожнить бутылку «Пшеничной» и один коньяк, закусив крыловским «Квартетом». Наш старый товарищ, а ныне инструктор, выпил два стакана, после чего стал поглядывать на часы и торопиться домой. К этому времени подоспели машинистки и пригласили нас к себе, в бюро. Все хорошо, но что делать с пустой тарой? Если бросить в плетенные мусорные корзины, могут догадаться, что это наших рук дело, неудобно. Внезапно под столом, на котором стоял какой-то странный аппарат, я увидел красивый аккуратный мешок с металлическими пластинами на горловине, точно такой, с каким ходят инкассаторы. Из-под приоткрытого края виднелось содержимое мешка- прямоугольные, ровно нарезанные куски напечатанных листов и копировальной бумаги. Недолго думая, я затолкал пустые бутылки в глубину мешка.
К 9 часам утра работа была уже закончена, отнесли ее в Особый отдел, сдали и прямо оттуда направились в хашную —завтракать и допивать оставшиеся две бутылки.
Когда, спустя несколько часов, вернулись в редакцию, нам сообщили, что звонили из ЦК и спрашивали нас. Через пять минут снова позвонили, это был наш старый знакомый, инструктор: никуда не уходите, буду в редакции через 10 минут, сказал нам необычайно сухим тоном. Интересно, что там могло произойти? И я, и Леван, оба работали внимательно, сверили все цифры, что могло произойти? Приходит инструктор, на нем лица нет.
-Который из вас засунул бутылки в мешок? - спрашивает чужим голосом и смотрит куда-то в сторону, не на нас. Оказывается, это был спецмешок, в который бросали вторые экземпляры секретных документов, ксерокопии, бывшую в употреблении копировальную бумагу и т.д. Затем этот спецмешок напяливался на гильотинообразное оборудование, острые длинные ножи которого измельчали вторые экземпляры секретных материалов и копировок до неузнаваемости, чтобы в случае попадания во вражеские руки их невозможно было прочитать. И, когда на аппарат закрепили мешок с нашей стеклотарой, этот импортный измельчитель бумаги застрочил как пулемет, заскрежетал и остановился - все лезвия были поломаны.
-Вот такие дела, дорогие мои, даже не знаю, как решится ваша судьба — эти ваши бутылки вывели из строя дорогостоящее импортное оборудование, купленное на валюту,- строго сказал нам инструктор.
- Это какие наши бутылки вывели из строя дорогостоящее импортное оборудование, случайно не те, которые ты сам притащил из магазина ЦК и выдул вместе с нами? - спрашиваю еще более строго у инструктора, вменяя ему в вину соучастие в преднамеренной групповой порче госимущества.
- Как я мог забыть? – вскричал, хлопнув себя по лбу, наш бывший коллега. – Как раз до вашего прихода, в аппаратной циклевали пол. Наверняка это – паркетчики!
За эту сообразительность и взяли его в ЦК ...