«Мой» рядом с фамилией легендарного директора Одесской киностудии Геннадия Пантелеевича Збандута звучит вызывающе. Как он может быть «мой», если разделяла нас не только разница в возрасте почти в четверть века, но и прямо-таки полярная противоположность в студийной иерархии. Збандут – директор, центр всего, что крутилось-вертелось вокруг, вынашивалось в дерзких проектах, долго и трудно стараниями многих людей переносилось на целлулоидную пленку, а потом расходилось сотнями копий по огромной стране и даже за ее пределы и возвращалось к нам славой, невероятной популярностью и благодарностью миллионов и миллионов зрителей. А я… так себе, начинающая редакторишка, учившаяся еще в четвертом классе, когда Геннадий Пантелеевич уже стал на Одесской киностудии одним из руководителей.
Никогда я не относилась к числу близких ему людей. И конечно, не доросла до статуса его друга. Побаивалась его взрывного темпераментного характера. Да что там побаивалась, трепетала, как мышка, когда попадала под его горячую руку. Но вместе с тем знала, что в любой сложной и, казалось, неразрешимой ситуации надо идти к нему, Збандуту, - поможет не только словом, но и делом и слюни распускать не даст – прикрикнет, одернет, а потом прищурится сквозь вечно окутывавший его табачный дым и скажет свое обычное: «Ну, иди, работай». И я шла…
А начать все-таки хотела с того, что 20 апреля, в день Пасхи, Геннадию Пантелеевичу исполнилось бы восемьдесят лет. Невероятно! Эти восемь солидных десятков лет никак не ассоциируются у меня со Збандутом, равно как и мемориальная доска его памяти на фасаде киностудии, которую я не люблю. Не похож он там на себя, и профиль в помпезном кружке медали – это не про него, и главное, был наш Геннадий Пантелеевич всегда молодым, а вовсе не важным господином в годах, как на настенной чеканке.
Молодым он остался и в памяти всех, кто его знал. Так что восемьдесят лет – это тоже не про него, ибо есть некая высшая трагическая справедливость, дающая возможность Личностям навсегда остаться молодыми и в памяти людей, и в истории государств.
В юбилейный день, когда киношники поминали своего директора, и сразу вдруг возникло много ниточек, тянущихся от него из прошлого, стало ясно, что объять его личность сегодня невероятно сложно. Был он ни на кого не похожим, противоречивым, непредсказуемым, ярким, как комета, пронесшаяся по бескрайнему небу и надолго оставившая след и воспоминание о себе. Причем у каждого – свой след и свое воспоминание, совсем не обязательно умиротворенное и благостное.
Свести все воедино на небольшом пространстве газетной статьи невозможно. Могу рассказать о Збандуте, каким его знаю и помню я. Вот откуда «Мой Збандут». У каждого из работников Одесской киностудии он и в самом деле был «свой».
ПУШКИН В "ШКОЛЬНОЙ ФОРМЕ"
Весна 1974 года. Я, студентка четвертого курса филфака Одесского государственного университета, активно пописываю в студенческую многотиражку под смешным названием «За наукові кадри». Ваяю в основном рецензии на новые фильмы, потому что люблю кино и не пропускаю ни одной кинопремьеры. Узнаю, что Одесская киностудия объявляет набор на курсы ассистентов, смекаю, что это прекрасная возможность проникнуть в святая святых – киностудию (сколько статей для нашей газетки напишу!) и являюсь записываться на учебу.
И тут – осечка. Принимают преимущественно рабочую молодежь - на расширяющей производство студии не хватает работников «второго звена», ассистентов режиссера, оператора, художника, приступать к работе в съемочных группах после окончания курсов придется незамедлительно. А кому нужна студентка стационара? От досады мне хочется порвать свой студенческий билет, и милая девушка, занимающаяся студийными абитуриентами, советует пойти к директору киностудии и попросить его личного разрешения о зачислении на курсы.
Я робко поднимаюсь на второй этаж сияющего свежей краской недавно отстроенного нового административного корпуса, заранее рисуя в воображении директора киностудии, которого сейчас придется умолять, упрашивать, убалтывать. Директор видится мне важным, солидным, в дорогом сером костюме, с остро заглаженными стрелками на брюках из дорогого бостона, обязательно в галстуке, обязательно лысым и толстым, похожим на важного кота.
Перед распахнутой дверью с табличкой «Приемная» торможу, потому что слышу орущий женский голос. Осторожно из-за косяка заглядываю внутрь: на месте ожидаемой длинноногой девицы-актрисульки (а какая еще секретарша может быть у директора киностудии по-вашему?) сидит бабулька в ярко-красном сарафане с алыми накрашенными ногтями. Она-то и распекает кого-то по телефону. В ее громогласный, но совершенно беззлобный ор невозможно втиснуть никакое «здрасьте». Бабулька отрывается от разговора (позже оказывается, что столь громко и напористо секретарь директора общается всегда) и спрашивает ворчливо: - «Что надо?», - «На курсы… к директору…», - «Заходи!».
Так просто? Я мнусь перед дверью в директорский кабинет. И Галина Николаевна (это была она, еще одна легенда Одесской киностудии – бессменный секретарь директора Галина Николаевна Левятова) одной рукой продолжает прижимать телефонную трубку к уху, а другой берет меня за шиворот и буквально вталкивает в кабинет.
Я влетаю, как мяч, и вместо важного, солидного… ну, вы уже знаете… похожего на кота директора вижу абсолютно не важного и не солидного человека среднего роста, с растрепанной темной шевелюрой, сильно смахивающего на курящего сигарету Александра Сергеевича Пушкина. Одет он в коричневый костюм из джинсовой ткани, цветом и фасоном напоминающий обязательную в те годы мальчиковую школьную форму.
Сощурившись от табачного дыма, он с немым вопросом смотрит на меня. «Очень хочу учиться на ваших курсах…», - мямлю я. - «Так учись!», - «Я студентка». – «Не морочь, пожалуйста, голову. Иди учись, я сказал!».
Вот так я впервые увидела Геннадия Пантелеевича Збандута и вкусила, впитала каждой клеточкой души удивительный демократизм и ощущение потрясающего студийного братства, студийной семьи, которыми жила и славилась в годы его директорствования Одесская киностудия художественных фильмов. В кино я буквально влетела от толчка Галины Николаевны и с благословения Геннадия Пантелеевича: «Не морочь, пожалуйста, голову».
ТОВАРИЩ ДИРЕКТОР
Тогда, в начале семидесятых, брэнд «Одесская киностудия», с ее поднявшей паруса бригантиной, уже считался весьма уважаемым и известным. На весь Союз гремели одесские «Вертикаль», «Опасные гастроли», «Городской романс», «Ар-хи-ме-ды», «Про Витю, Машу и морскую пехоту», «Поезд в далекий август», «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо», «До последней минуты», принесший первую Государственную премию нашей киностудии…
Студия вступала в свой «золотой век», и как-то не принято было вспоминать, что еще каких-то десять лет назад, в 1964 году, когда сюда пришел новый молодой главный редактор Геннадий Збандут, Одесская киностудия все больше начинала скатываться в разряд заурядных провинциальных художественно-творческих предприятий.
Вообще, в истории Одесской киностудии было три крутых поворота, определивших ее становление и высочайшие точки творческого развития. И все три связаны с именами ее выдающихся директоров, одним из которых был Геннадий Пантелеевич Збандут.
В середине двадцатых, после национализации в военном 1919 году, возрождение здесь кинопроизводства осуществил матрос Черноморского революционного флота Павел Нечеса, присланный на Одесскую кинофабрику партией и сумевший собрать удивительно талантливый коллектив. Это ему принадлежит идея сделать режиссера из молодого художника Сашка Довженко, ищущего на берегах Черного моря работу по специальности. «Я не режиссер. Вы только немалые деньги со мной потеряете», - отбивался Александр Петрович. «Ничего, деньги потеряем – найдем режиссера», - ответствовал Нечеса. Только благодаря ему, малограмотному директору-большевику, на Одесской кинофабрике были сняты вошедшие в золотой фонд мировой кинематографии довженковские «Звенигора» и «Арсенал».
В пятидесятые годы здесь царил (именно царил!) непререкаемый авторитет Александр Валентинович Горский. Человек жесткий, целеустремленный и творческий, он сумел добиться, чтобы на Черноморской кинофабрике, как тогда называлась наша киностудия, ставшая после войны студией кинохроники, было возобновлено производство художественных фильмов. С именем Горского связаны «Весна на Заречной улице», «Два Федора», «Повесть о первой любви», «Жажда»… Производя всего четыре фильма в год, Черноморская кинофабрика делала упор на репертуарную политику – каждый из выпускаемых в Одессе фильмов должен был стать событием для зрителей.
А потом пошли директора-временщики, и когда Геннадий Збандут стал главным редактором, ему пришлось снова воевать за восстановление утраченного зрительского интереса. Время благоприятствовало. Был разгар хрущевской «оттепели». Все были молоды, талантливы, полны энтузиазма… Очень скоро Збандуту предложили возглавить все кинопроизводство в Одессе, и он был назначен директором Одесской киностудии.
Как становятся настоящими, подобными нашему Збандуту, директорами киностудий? Совпасть должно многое: прежде всего высочайшее желание руководства назначить имярек директором, обязательны дерзость и вера в свои силы сего имрек, рискующего окунуться в сложный котел творчества, человеческих страстей и адовой работы, отличающих кинопроизводство от других мыслимых производств. Надо обладать чутьем на истинный талант, пониманием особенностей современного художественного процесса, волшебством предвидения, ощущением киноконъюнктуры, экономическими знаниями, умением отстаивать мнение творца кинопроизведения как свое собственное перед любым самым грозным начальством, мастерством зажечь и сплотить довольно сложный коллектив студийцев, но главное – считать киностудию наиглавнейшим делом своей жизни и любить так, чтобы ни для чего иного места в жизни не оставалось.
Таким был Геннадий Пантелеевич. Во всяком случае, именно таким он всегда казался мне. И ни один из пришедших после него директоров, каждый из которых по-своему приблизил нынешнее печальное состояние обанкроченной Одесской киностудии, и в подметки ему не годится.
А еще Збандут был высокообразованнейшим человеком своего времени, самым образованным из директоров Одесской киностудии за всю ее девяностолетнюю историю.
Диву даешься, как он, послевоенный сирота из провинциального Мариуполя, сумел не потерять, не уронить себя в голодные годы выживания. Как он, тяжко работая и фанатически стремясь к знаниям, поступил без всякой поддержки в Одесский университет, блестяще окончил его в 1953 году и вскоре не менее блестяще защитил кандидатскую диссертацию по философии. Кстати, доктором философии Геннадий Пантелеевич стал в 1986-ом.
Карьеру философа и педагога он начинал в Одесской государственной консерватории. И там, по воспоминаниям его тогдашних коллег и друзей, сразу прослыл новатором и борцом с царящим (вот каламбур!) в консерватории консерватизмом. Его философские лекции там помнят до сих пор. И не беда, что читать приходилось марксистско-ленинскую философию, считавшуюся в нашей стране краеугольным камнем всего сущего. Збандут умел подвести такой исторический базис, такое живое развитие мысли под любой закосневший марксистский постулат, что студенты консерватории, ребята исключительно музыкально одаренные, всеми силами стремившиеся сбегать с не интересующих их занятий, валом валили на его мудреные лекции по философии.
Это он, Збандут, сумел добиться чтобы заседания ученого совета Одесской консерватории стали открытыми. Это за ним, как за наседкой, вечно толклись парни и девчата. Это он вскоре стал здесь самым молодым и популярным заведующим кафедрой… Представляю, какой шок испытала консерватория, когда Збандут ушел на киностудию.
А на Одесской киностудии все пришлось начинать с нуля – и завоевывать авторитет, и учиться анализировать кинодраматургию, и изучать тонкости кинопроизводства. Зачем ему, успешному педагогу и незаурядному философу это было надо? Наверное, затем, что был Геннадий Пантелеевич еще и азартен. Он любил побеждать. Киностудия позволяла ему вырваться из становившихся все теснее рамок только философии (только марксистко-ленинской философии!), которой он был вынужден заниматься. Киностудия открывала новые невиданные творческие перспективы.
Как рассказывают работавшие тогда с Геннадием Пантелеевичем кинематографисты, директор Збандут много времени проводил в цехах, часами наблюдая за работой специалистов и вникая в детали, которые, по их мнению, знать начальству было совсем не обязательно.
Процесс проявки и печати кинопленки Збандут, например, изучил до такой степени, что мог заменить любого работника студийного цеха обработки пленки. Он досконально знал монтаж фильма и нередко в сложных ситуациях, отодвинув плечом режиссера, сам садился за монтажный стол. Он любил сложный процесс перезаписи и никогда не отказывал себе в удовольствии взять на себя пару-тройку микшеров на звукооператорском пульте во время сведения всех звуков картины воедино. Вот это я неоднократно видела уже своими глазами и, не зная биографии Збандута, думала, что окончил он непременно ВГИК, где учат всяким сложным киношным премудростям.
Кстати, не брезговал наш директор и самой неблагодарной работой в съемочной группе. Когда снимали фильм «Внимание, цунами!», и одесские кинематографисты в дальневосточной экспедиции попали в сложную производственную ситуацию, грозившую остановкой работы и несдачей фильма в срок, на побережье Тихого океана выехала целая группа опытных студийных специалистов во главе со Збандутом. Геннадий Пантелеевич осуществлял тогда общее руководство. Но чтобы быть полезным на съемочной площадке, стал, по его собственному выражению, «девочкой с хлопушкой», взяв на себя обязанности помрежа – самого маленького работника в студийной табели о рангах.
Он всегда был в гуще людей. Знал лично каждого из тысячи работников киностудии. Здоровался со всеми исключительно за руку. Был простым и доступным без всякого выпендрежа. Мне кажется, что благодаря именно ему, Збандуту, мы и чувствовали себя одной семьей без различия в профессиях и положения в обществе.
Но главное, что отличало Збандута как директора, - это его поразительный киноведческий анализ, который он мог дать и сценарию, и рабочему материалу, и черновому монтажу картины, и уже готовому фильму. Анализ, который нередко не оставлял и камня на камне от замысла режиссера и который мог вдохновить творца на столь значительную переакцентировку кинодраматургии и вытекающий и нее перемонтаж фильма, что после вмешательства Збандута могло получиться совершенно новое кинопроизведение.
КАК Я НЕ СТАЛА "ДИССИДЕНТКОЙ"
Сегодня, по прошествии стольких лет, став мудрее и благодарнее, я совершенно четко осознаю, что Збандут дважды подставил мне плечо, определив судьбу и, в конечном счете, то, кем и какой я стала в этой жизни.
Первый раз - это когда с его легкой руки я не просто окончила курсы ассистентов режиссера, но и в качестве студенческой практики отработала пять месяцев помрежем на съемочной площадке телефильма «Капитан Немо». В университете предстояло учиться еще полтора года, предстояло и защищать диплом по очень специфической теме литературы ХIХ века, которую я даже намеревалась развить в будущей литературоведческой диссертации. Но киностудия уже стала родной.
И каково же было мое удивление, когда на заседании комиссии по распределению выпускников госуниверситета я увидела начальника отдела кадров Одесской киностудии Аллу Николаевну Кудрявцеву, которая лично принесла запрос за подписью директора Збандута с просьбой о моем направлении на студию. Ни о каком запросе я не просила - стеснялась да и точно знала, что по существующему положению, все без исключения выпускники филфака обязаны отдать три года педагогической работе. Тогда подумалось, что такое внимание к моей, в общем-то очень малозначащей персоне, свидетельствует о личной симпатии руководителя студии. На поверку оказалось, что подобное отношение к подбору и трудоустройству молодых специалистов – норма на киностудии. И ввел ее Збандут.
Ректор в моем распределении на киностудию закономерно отказал. Но уже через год я стояла перед Аллой Николаевной с заявлением о зачислении меня в штат ассистентом режиссера. Резолюция Збандута на нем оказалась судьбоносной: «Назначить редактором сценарно-редакционной коллегии».
1978 год. Я – молодой редактор и молодая жена. Жизнь настолько безоблачна и интересна, что по утрам хочется петь от счастья и выкладываться до самого сердца, самых сокровенных уголков души и всего, что означает высочайший накал радости бытия. В моем редакторском активе работа над фильмом «Д,Артаньян и три мушкетера», сценарная заготовка сериала «Цыган» и еще куча перспективных тем. Я совершенно неопытный редактор, но система работы сценарной коллегии киностудии предусматривает строгое наставничество, которое истово осуществляет надо мной руководитель телеобъединения Идея Нестеровна Алеевская, не устающая твердить, что должность моя – не просто ответственная и требующая огромной отдачи, но и идеологическая. Что это такое, мне, к несчастью, предстоит почувствовать на себе очень скоро.
Сестра моего мужа эмигрирует в Америку. Ну и что, скажете вы, захотела – уехала? Да, она со своей семьей уехала, а мы остались. И… понеслось. Моя свекровь подверглась в своей организации унизительному разбирательству на общем собрании как мать «диссидентки». Мой муж, брат «диссидентки», такой же молодой специалист, как и я, оставленный в своем вузе как один из лучших выпускников для работы на кафедре и учебы в аспирантуре, был немедленно уволен со всеми причитающимися «идеологическими» процедурами. Стоял вопрос о его исключении из партии, что, как ни странно, для него, искренне принимавшего коммунистические идеи, оказалось самым страшным. Понести наказание следовало и мне вне зависимости от занимаемой должности. А моя должность еще и была идеологической.
Господи, как же стыдно, как больно, как страшно мне тогда было. Я понимала, что в одночасье лишусь не только любимой работы, но и на всю жизнь, как и мой ни в чем не повинный муж, получу клеймо неблагонадежности. Вы ведь помните эти времена и наше существование в них? Не дожидаясь «позорного столба», я решилась рассказать обо всем директору киностудии.
Збандут выслушал не прерывая. Расспросил о деталях, вник даже в незначительные мелочи, которые, казалось, ни малейшего отношения к главной теме моего покаяния не имели. А потом энергично затушил сигарету в своей необъятной круглой хрустальной пепельнице и сказал обычное: «Иди и спокойно работай». И только когда я уже выходила из кабинета, добавил: «И не болтай кому попало».
Прошла неделя, другая, и однажды из динамиков, разбросанных по всей киностудии, раздался радостный ор Галины Николаевны: «Марценюк, немедленно к директору!!!». Я помчалась, судорожно припоминая, по какой картине могу столь срочно получить от Збандута на орехи. В кабинете Геннадий Пантелеевич оказался не один. Рядом с ним за огромным столом для заседаний сидел первый секретарь Одесского горкома партии Стеценко.
«Вот она, прошу любить и жаловать», - сказал Збандут. Я поняла, что речь только что шла обо мне. Стояла, окаменев, и молчала. Снова всплыли страх, унижение, неуверенность. И тогда Збандут произнес еще одну судьбоносную для меня фразу: «Я не позволю портить жизнь двум молодым людям. Если горком не примет меры, обращусь в ЦК партии… Иди работай. У тебя сегодня много дел». Последнее относилось уже только ко мне.
И никто, никогда, ни при каких обстоятельствах к этой теме на киностудии не возвращался. Отвязались и от моего мужа. А ведь я тогда, растерявшись, даже не сказала Геннадию Пантелеевичу спасибо.
И опять хочу подчеркнуть, что вся эта история для Збандута, в общем-то, обычна. Будучи, если можно так сказать о Геннадии Пантелеевиче, советским чиновником крупного масштаба, занимая утверждаемую в самых высоких партийных верхах должность и неся личную ответственность перед партией за свою деятельность, он никогда не был партийным функционером.
Збандут мог быть резким, нетерпимым, жестким, мог говорить в глаза мало приятные и нелестные для самолюбия творцов вещи и принимать суровые решения, но - по делу. У него было достаточно недоброжелателей даже на киностудии. Однако никто, даже эти самые недоброжелатели, не откажут ему в человечности. А от себя добавлю – в справедливости. Надо было очень постараться, чтобы завоевать уважение Збандута, но «постараться» еще больше, чтобы заслужить его нелюбовь.
"МОЛОДОСТЬ - НЕДОСТАТОК,
КОТОРЫЙ ОЧЕНЬ БЫСТРО ПРОХОДИТ"
Это цитата из Збандута. Так Геннадий Пантелеевич говорил всякий раз, когда кто-то сетовал в его присутствии на молодость и неопытность специалистов, которыми нередко приходилось укомплектовывать съемочные группы. Так при мне он однажды заявил маститому московскому кинодраматургу Александру Юровскому, который принялся ругать молоденьких редакторш сценарно-редакционной коллегии, посмевших высказать немало замечаний по его сценарию «Подвиг Одессы».
Молодежь Збандут любил безоговорочно и даже авансом. Быть может, потому, что пришел в кино с преподавательской работы, возможно, следуя традиции, которая еще со времен матроса-директора Нечесы почти официально превратила Одесскую киностудию в студию дебютов, а скорее всего, из-за своей неувядающей молодости, делавшей Геннадия Пантелеевича не просто мужчиной без возраста, а еще и человеком, к которому очень тянулась вся студийная молодая поросль.
В шестидесятые – семидесятые - восьмидесятые годы к нам слетались выпускники из всех кинематографических вузов страны. Начинающие режиссеры, операторы, художники твердо знали, что получить самостоятельную работу на Одесской киностудии, производившей сначала всего четыре, а потом шесть фильмов в год, можно гораздо легче и быстрее, чем на других киностудиях Советского Союза, плановый репертуар которых исчислялся десятками картин.
У Збандута был нюх на способных, талантливых ребят. Это при нем в Одессе начали свою кинокарьеру режиссеры Станислав Говорухин, Георгий Юнгвальд-Хилькевич, братья - близнецы Александр и Леонид Павловские, Вилен Новак, Наталья Медюк, Ярослав Лупий, Сильвия Сергейчикова, Игорь Апасян, Александр Гришин, самостоятельно дебютировала Кира Муратова, создали свои первые телефильмы москвичи Александр Бланк, Сергей Линков, Константин Бромберг…
У нас дебютировали ставшие впоследствии знаменитыми кинооператоры Геннадий Карюк, Виктор Крутин, Леонид Бурлака, Юрий Клименко, Владимир Панков, Денис Евстигнеев… Прошу прощения, если я забыла назвать кого-то. Это были молодые дипломированные специалисты, которые на других студиях страны еще немало лет походили бы в ассистентах. Збандут всякий раз шел на риск. И часто выигрывал.
Как вспоминал мэтр Одесской киностудии Вадим Васильевич Костроменко, Збандут стал его «отцом в кинорежиссуре».
Вадим Васильевич был к началу семидесятых годов признанным кинооператором, с немалым списком убедительных операторских работ, среди которых один фильм «Верность» уже может служить сертификатом высшего мастерства оператора. Но его все больше привлекала режиссура. В то время на студии «бесхозным» оказался сценарий детского телевизионного фильма «Всадники», который считался сложнопостановочным. В съемках должны были участвовать дети, лошади, многолюдные массовки, а смета этой военной картины с продолжительной экспедицией, которую финансировало Центральное телевидение СССР, была довольно скудной.
Подобная перспектива работы опытных одесских режиссеров отнюдь не вдохновляла.
А опытный оператор Вадим Костроменко решил попытать режиссерского счастья. Но вот как официально получить эту сложную постановку новичку?
«Я набрался нахальства, - вспоминал Вадим Васильевич, - пришел к Збандуту и сказал, что мечтаю снять «Всадников». «Раз мечтаешь, - вперед!», - был его ответ». И всё! Ребятня страны получила культовый фильм семидесятых, а Одесская киностудия нового талантливого режиссера.
Впоследствии Вадим Васильевич Костроменко снял как режиссер-постановщик еще десять художественных фильмов, в том числе и свой популярный сериал "Секретный фарватер".
Подобным образом с благословения Збандута стали на Одесской киностудии кинорежиссерами-постановщиками бывшие операторы Радомир Василевский, Александр Полынников, Альберт Осипов.
Сказочный поворот судьбы произошел с легкой руки Геннадия Пантелеевича у известного кинооператора Николая Ивасива. Он родился и жил в далекой Караганде, рано пошел работать на угольную шахту, а в свободное время занимался кинолюбительством в шахтерском клубе. Несколько раз ездил поступать во ВГИК, но неудачно. В 1978 году после очередного провала во ВГИКе приехал в Одессу навестить кого-то из родственников (благо после непродолжительного пребывания в Москве остались деньги).
В один из дней Коля зашел на Одесскую киностудию. Просто так, втайне страдая от своей очередной неудачной попытки проникнуть в мир кино. На всякий случай парень прихватил в авоське свои «шахтерские» короткометражки.
Не знаю, кто направил его ко мне, но Колька вызывал такую симпатию своей провинциальностью и влюбленностью в кино, что мне сразу захотелось посмотреть его любтельские фильмы. Мы отправились в директорскую проекцию, а там (вот он перст судьбы!) худсовет во главе с Геннадием Пантелеевичем отсматривал для присуждения прокатной категории короткометражные документальные фильмы "заказного" - научно-популярного, рекламного, учебного - объединения Одесской киностудии (кстати, созданного по инициативе Збандута и приносившего немалые дивиденды нашему творческому предприятию).
Оставив у киномеханика Колины короткометражки, мы тихонько проникли в проекционный зал и стали ждать окончания худсовета, чтобы посмотреть свое кино. И надо же было так случиться, что киномеханик Андрей что-то перепутал и дал на экран фильмы Кольки. Когда в луче проектора вместо нашей привычной бригантины высветилось: «Караганда-фильм» или что-то в этом роде, члены худсовета зашумели, замахали руками, но раздался голос Збандута: «А давайте-ка посмотрим продукцию конкурентов», и Колины творения предстали перед весьма строгими профессионалами. Все их недостатки были налицо, и технический, и творческий уровень свидетельствовали о кинолюбительстве, но кинолюбительстве дерзком и нетривиальном.
Збандут не дал членам худсовета вынести свой нелицеприятный вердикт по поводу «шахтерских» фильмов – он мог быть весьма болезненным для начинающего кинематографиста Коли Ивасива и попросту отбить у него охоту заниматься кино в дальнейшем. Попросив подождать окончания худсовета, Геннадий Пантелеевич позже уединился с Колей в своем кабинете, из которого тот прямиком направился в отдел кадров.
Без местной прописки, без протекции, без элементарной надежды работать на Одесской киностудии Коля Ивасив с легкой руки Збандута сразу стал ассистентом оператора. Так как в общежитии студии свободных мест в то время не оказалось, его незамедлительно отправили в киноэкспедицию. И опять Кольке повезло – это был легендарный «Цыган», с прекрасной съемочной группой, в которой начинающий ассистент Ивасив попал под крыло опытнейшего кинооператора-постановщика Николая Василькова. А через несколько лет уже как штатный работник Одесской киностудии Коля Ивасив успешно поступил во ВГИК, блестяще окончил его и быстро стал считаться одним из лучших отечественных кинооператоров.
Подобная же история произошла с будущим кинооператором Виталием Соколовым-Александровым.
Воспитанник детского дома, он после окончания службы в армии просто не знал, как устроить свою жизнь, куда податься, у кого искать поддержки. Несколько суток провел на вокзале и, оставшись практически без денег, обратился с просьбой дать прикурить к незнакомому молодому человеку, показавшемуся ему доброжелательным. Им, к счастью, оказался художник Одесской киностудии Анатолий Наумов. Слово за слово, Анатолий привел Виталия на родную киностудию, и Геннадий Пантелеевич трудоустроил парня, дал ему место в общежитии и в дальнейшем направил учиться во ВГИК.
Сценарий, как видите, особым разнообразием не отличался. Перед Збандутом проходили сотни молодых людей, только вступающих в жизнь. Не все оправдывали его доверие, не все оставались на Одесской киностудии после первой киношной пробы, но те, кто оставались, в результате чаще всего становились хорошими профессионалами. Вот такая легкая рука была у нашего директора.
И еще один случай, связанный с молодежью Одесской киностудии, который я не могу не вспомнить.
Начало восьмидесятых. Наспех сформированную студийную комсомольско-молодежную бригаду отправляют на уборку помидоров в колхоз.
Помните добровольно-принудительные сельхозработы и овощебазы, которых не мог избежать никто в нашей стране? Киношники, со свойственной им независимостью, нередко чудили. Александр Полынников, например, разбирая раскисшие кочаны капусты на овощебазе, как своеобразный «знак качества», демонстративно вкладывал в каждый ящик свою внушительную визитку: «Кинорежиссер, кинооператор, заслуженный деятель искусств Украины, лауреат Государственной премии СССР».
Но это так, к слову. А в тот раз мы, оторванные от своей непосредственной работы на Одесской киностудии в самую горячую пору – разгар съемочного периода во многих фильмах – погорбились на поле до обеда и отправились в посадку трапезничать. Трапеза, как водится, несколько затянулась. Разомлев на солнышке, мы не стремились стать ударниками коммунистического труда на родных колхозных полях.
И надо же было так случиться, что именно в это время сельхозугодья объезжало на черной «волге» некое значительное лицо из Одесского обкома партии. Увидев нашу уютно расположившуюся в посадке компанию, значительное лицо просто зашлось в крике и велело своему помощнику переписать имена и фамилии каждого из «тунеядцев» для дальнейшего принятия мер.
Помощник вынул блокнот и… «Геннадий Збандут», - назвал себя художник Костя Костюченко. «Галина Лазарева», - представилась я именем главного редактора киностудии. «Лидия Козенко», - взяла себе псевдоним заместителя директора по экономике младший редактор Оля Алексанкина… Постепенно в обкомовском блокноте появился целый список руководителей Одесской киностудии.
Начальство отбыло. Мы, чрезвычайно довольные своей находчивостью и остроумием, отправились к помидорам. Инцидент казался исчерпанным.
Но вот ужас! На второй день в обкоме партии состоялось совещание по организации помощи колхозам в уборке урожая, на которое были приглашены все без исключения руководители одесских предприятий. Присутствовал на нем и Збандут. Позорный список «тунеядцев» Одесской киностудии был оглашен на совещании полностью. К сожалению, никаких других подробностей о его ходе я больше не знаю, но судя по бешенству Геннадия Пантелеевича, который немедленно по прибытии на студию потребовал всех нас на ковер, ему, конечно, досталось.
Ох, и выдал же он нам в тот раз! Мы краснели, бледнели, потели, чуть ни хлопались в обморок… В гневе Збандут мог в буквальном смысле растерзать, не оставить живого места. Но как человек добрый и отходчивый, долго гневаться он не умел.
Вот и в этот раз, поругавшись и погрозив нам наистрашнейшими карами, он вдруг остановился и сказал спокойным тоном: «Ладно, пошли к черту! Скажите только, кто был Збандутом», - и начал так безудержно, весело и заразительно смеяться, собирая морщинки вокруг глаз, как умел смеяться только Збандут.
***
Этот портрет Збандута висит сегодня в Одесском отделении Национального союза кинематографистов Украины. Хорошее фото, сделанное кем-то из студийных фотохудожников в начале восьмидесятых годов, именно в то время, которое сегодня почти официально именуется Золотым веком Одесской киностудии.
А глаза у Геннадия Пантелеевича грустные. Трагические глаза умного глубокого человека, который знает намного больше, чем лежит на поверхности и, кажется, видит где-то впереди, за праздничным фейерверком всенародного признания нашей киностудии ее сегодняшний незавидный финал.
Впрочем, я и нафантазировать могу. Это мы знаем, до чего довели Одесскую киностудию сегодня. Збандут даже в страшном сне не мог предвидеть такое. Недаром его близкие и коллеги на все лады твердят: «Хорошо, что Геннадий Пантелеевич не дожил…».
Поначалу я не хотела давать этот его портрет в публикации, намереваясь рассказать о Збандуте истории, исключительно светлые, представляющие нашего директора человеком ярким, успешным и уважаемым. А вчера открыла Интернет – и стало больно. Стало стыдно смотреть в эти грустные все понимающие глаза.
Знаете, как представлен во Всемирной сети выдающийся организатор кинопроизводства директор Одесской киностудии Геннадий Пантелеевич Збандут, сумевший поднять ее на небывалую творческую и производственную высоту? В основном как друг собак.
На отечественных сайтах защитников животных бесконечно цитируется: «Когда у одной из студийных дворняг по имени Муха начались трудные роды, самый знаменитый из директоров Одесской киностудии, доктор философских наук Геннадий Збандут велел отвезти Муху к ветеринару, где ей срочно сделали операцию, а потом поместил собаку в своем кабинете до полного выздоровления»…
Ничего оскорбительного для Геннадия Пантелеевича в этом нет: все так и было, и он действительно очень любил животных. Студийным барбосам жилось при нем хорошо и покойно, они и вправду считались полноправными членами коллектива. А домашнюю любимицу директора небольшую собачку Репку знали все киношники. Кстати, поговорка Збандута о ней широко ныне растиражирована. Это он придумал в свое время: «Целую крепко, ваша Репка».
Но неужели, кроме Мухи и Репки, не осталось ничего, что стоило бы опубликовать в Интернете или периодике о Збандуте? За все годы – ни одной серьезной публикации, посвященной ему.
На российском сайте Ru.Data наконец нахожу официальную страничку Збандута: фамилия, имя, отчество, «организатор кинопроизводства, член Союза кинематографистов Украины, проживает по адресу Одесса, Перекопской дивизии,19 (данные на 1 марта 1981г.)». Все!!! Ни фото, ни биографии, никаких других сведений. Приписка внизу: «Это незавершенная статья о человеке. Вы можете помочь проекту, исправив и дополнив ее».Желающих не нашлось.
Мне ли резонерствовать, спросите вы, коль за почти два десятилетия сама ничего не сделала для увековечения памяти Збандута? И будете правы. Поэтому сегодня вместе со стыдом и покаянием попытаюсь все-таки определить, КЕМ и КАКИМ был Збандут не просто на Одесской киностудии, а в советском кинематографе, который отнюдь не даром считался в мировой кинематографической системе стоящим внимания и убедительно являл на зыбком прямоугольнике экрана не только талант и самобытность своих творцов, но и великие гуманистические принципы.
ЗОЛОТОЙ ВЕК
Геннадию Пантелеевичу и всем нам, увлеченно работавшим рядом с ним, в начале восьмидесятых годов удалось перевести Одесскую киностудию из третьей во вторую производственную категорию.
Это значит, выпускать мы стали шесть прокатных картин и до десяти телевизионных серий ежегодно. Сразу соответственно увеличились зарплаты, никогда не бывшие у киношников большими. Кроме прокатного, на студии успешно работали объединения телевизионных и заказных (рекламных, научно-популярных, учебных) фильмов. А в производстве, с учетом различных творческих периодов, крутилось до двадцати восьми серий сразу. Не хватало производственных площадей, павильонов, комнат для съемочных групп. Но никто не жаловался. Одесская киностудия была на подъеме.
Народные хиты выпускались целыми обоймами: «Место встречи изменить нельзя», «Цыган», «Приключения Электроника» - это только 1979 год. Масштабные сериалы все еще были в диковинку, а Одесса выдавала их на голубые экраны буквально к каждому празднику. И снимались они в те годы не примитивно дешево, как сейчас, а как полноценные художественные фильмы, разве что смета урезалась вдвое, с учетом, что это все-таки телевизионное кино. На ура принимались телезрителями наши «Трест, который лопнул», «Зеленый фургон», «Третье измерение», «Приключения Петрова и Васечкина», «Берегите женщин», «Сто первый»…
Но основой репертуара, лицом киностудии все-таки считались общеэкранные прокатные фильмы. «Хлеб детства моего», «Отряд особого назначения», «Вторжение», «Квартет Гварнери», «Сто радостей, или Книга великих открытий», «Военно-полевой роман», «Подвиг Одессы»... Я называю ленты навскидку, вне хронологии, не заглядывая в каталог фильмов Одесской киностудии. С каждым связано какое-то воспоминание, имена друзей, поездки, радости или огорчения – целая жизнь. Были и фестивали, и награды, и пресса, и завистливое недоумение флагманов отечественного кинематографа «Мосфильма», «Ленфильма», киевской Киностудии имени Довженко: как эта маленькая дерзкая студия в Одессе ухитряется постоянно быть на втором месте по зрительской посещаемости? А вот ухитрялась. И немалая заслуга в этом нашего директора Збандута.
Сегодня, оглядываясь назад, мне все больше хочется назвать Геннадия Пантелеевича продюсером. В те годы это слово казалось нам чужеродным, слишком голливудским и прозападным. На практике же азы продюсерской системы уже применялись на Одесской киностудии.
По большому счету, как ни парадоксально это звучит, генеральным продюсером советского кинематографа было государство. Директор Збандут в соответствии с занимаемой должностью вынужден был представлять генерального продюсера на месте. То есть отвечать головой за заказанный и оплаченный творческий результат. И вот здесь, мне кажется, и начиналась маята его души и скрытая трагичность его личности.
Человек умный, тонкий, образованный, умеющий философски оценить любое жизненное явление, он не мог не видеть недостатков системы, в которой нам всем приходилось существовать. Но он был вынужден работать на эту систему, обеспечивать на своем месте своим недюженным умом ее процветание. На стыке этого «должен» и его личной яркой неординарности и рождалось чудо Одесской киностудии в ее лучшие годы.
Основой основ репертуарной политики Одесской киностудии Збандут сделал зрительский интерес. Никакой пропаганды и агитации – только увлекательное кино, необычные характеры героев, бесконечное разнообразие жанров. Выпуская всего шесть фильмов в год, мы не имели права на выпуск «среднего» кино, каждый одесский фильм с развевающей паруса бригантиной должен был поразить, удивить, восхитить кинозрителя. Конечно, так получалось не всегда. Но чаще всего получалось. Именно поэтому популярность Одесской киностудии была столь высока.
При директоре Збандуте сценарно-редакционная коллегия, в которой я и работала, превратилась в некую фабрику новых тем и бесконечного поиска интересных сюжетов. Вспоминаю себя в те годы: читать приходилось столько, что сам процесс чтения, впитывания информации, которую можно либо нельзя впоследствии перенести на экран, перестал приносить удовольствие. Чтение стало привычной даже рутинной работой на будущее киностудии. Перспективные планы издательств, переписка с писателями и присылаемые ими только что изданные книги, выуживание интересных сюжетов в толстых журналах, в разговорах с режиссерами, в сценариях, сотнями приходивших в те годы на студию... Плюс ежегодно проводившиеся только на Одесской киностудии всесоюзные совещания кинодраматургов, на которые мы заманивали известных сценаристов возможностью сразу заключить договор, получить щедрый аванс, а в перерывах искупаться в волнах Черного моря, благо вот оно, рядом, под самыми студийными корпусами.
И больше всех недовольным нашей работой был Геннадий Пантелеевич Збандут. Интересных тем должно было быть бесконечно много, и сотрудничать с Одесской киностудией должны были исключительно талантливые авторы. Если так почему-то не получалось, стружка летела со всей сценарно-редакционной коллегии сразу, а больше всех с ее главного редактора и одновременно заместителя директора по творческим вопросам Галины Яковлевны Лазаревой.
Зато если уж получалось, если в наших руках оказывался по-настоящему талантливый сценарий или хотя бы появлялся необычный замысел, суливший яркое ни на что не похожее кино, Збандут загорался, начинал торопить, дергать нас, бесконечно оговаривать все новые аспекты его драматургии, требовать, чтобы сценарий, как пирожок – хлоп! – и лег к нему на стол по первому требованию.
Это он придумал единый график подготовки сценариев и фильмов – новшество, существовавшее только на Одесской киностудии. Мы работали настолько стабильно и успевали выдавать столько сценариев хорошего качества, что стало возможным четкое и плавное планирование их запуска в производство в соответствии с сезонными и производственными потребностями студии. Даже использование павильонов выстраивалось строго по графику: одна съемочная группа заканчивала съемки в павильоне, а другая уже входила в него. Простоев не было. Не могло быть, потому что киностудия работала как единый, хорошо отлаженный механизм или конвейер завода Форда. Только продукция наша была не конвейерной, а очень и очень индивидуализированной в соответствии с творческой индивидуальностью режиссера каждого фильма.
"УВАЖАЕМЫЙ ГЕННАДИЙ ПИНОЧЕТОВИЧ"
Так обратился однажды к Збандуту директор картины Александр Хоружин в своей объяснительной записке, которую был вынужден написать после своего отстранения от работы в телевизионном фильме «Школа».
Отстранили его поделом, и после ухода Хоружина съемочная группа вздохнула с облегчением. Свое отношение к ситуации вместе с обидой на Збандута опальный Александр Николаевич и излил этом подчеркнуто ироничном отчестве. Збандут, помнится, его объяснительную записку прочел на директорском совещании вслух, иронично хмыкнул на «Пиночетович», а потом устроил такой дотошный производственный и экономический анализ деятельности сего директора, что тому и крыть было нечем.
Но так легко можно было руководить студией и созданием фильмов с точки зрения организатора кинопроизводства, апеллируя к цифрам и фактам. Гораздо труднее приходилось Збандуту, когда речь шла о творческих проблемах и его взаимоотношениях с режиссерами. Наверное, поэтому среди них очень много обиженных и не простивших Збандуту его принципиальности до сих пор.
Галина Яковлевна Лазарева познакомила меня с поразительным документом – стенограммой обсуждения кинопроб фильма Киры Муратовой «Княжна Мери», экранизацией одноименной повести Лермонтова, который так и не был снят на Одесской киностудии. Выступление Збандута на этом обсуждении, деликатное, дружеское, уважительное, являет пример не просто свойственной ему глубочайшей аналитичности, но и желания предостеречь режиссера от ошибок, связанных с излишним эпатажем в раскрытии классической темы на экране. Это удивительная речь мудрого, много знающего человека, опирающегося на свое глубокое знание философии, психологии, литературоведческих воззрений на суть творчества Лермонтова и формировавших его как личность исторических обстоятельств, искусствоведческий анализ всех аспектов образной системы на экране.
Но главное, что сквозит в каждом слове Збандута, - это искренняя тревога за судьбу картины. Генеральный продюсер государство никогда не позволило бы тратить народные деньги на творческие экзерсисы, идущие вразрез с классической трактовкой известного произведения. Тем более что «Короткие встречи» и «Долгие проводы» Киры Муратовой, вызвавшие совсем недавно под прессом цензуры целый идеологический скандал, окрещенные «оппозиционными» и положенные «на полку», уже принесли ей репутацию «инакомыслящей» антисоветчицы.
Збандут предостерегал, а упрямая до самодурства Кира упорствовала, упорствовала, упорствовала... И тогда Геннадий Пантелеевич написал для Госкино Украины и СССР свое личное обоснование необычного видения режиссера. Он защищал творческую позицию Киры Муратовой, отстаивал ее право на свое слово в экранизации.
По словам Лазаревой, этот документ составлял более шестидесяти страниц. Представитель генерального продюсера на Одесской киностудии Збандут шел против генерального продюсера в стремлении поддержать мнение талантливого режиссера. Представляете, как убедительно, умно, доказательно мог делать это Збандут?
Но «Княжну Мери» закрыли. Первыми встали на пути этой экранизации литературоведы, исследователи творчества Лермонтова. Госкино СССР, опираясь на их разгромный анализ, поставило заключительную точку в дискуссиях, каким дОлжно быть классическому произведению на экране. Картина, по словам Киры Муратовой, оказалась её "творческим выкидышем". Но почему-то всю жизнь она не могла простить этого лично Збандуту.
А я вспоминаю другое. Как Геннадий Пантелеевич в ответ на требование Министерства культуры Украины уволить смутьянку Муратову со студии за ее несогласие исполнять официальные поправки Госкино Украины и СССР в другом её фильме "Среди серых камней", четко и определенно подвел черту: «Я никогда не выброшу на улицу женщину с ребенком. Делайте со мной, что хотите». В то время подобная строптивость могла стоить ему самому должности директора.
Но странно. Позже, когда ни цензуры, ни косных литературоведов, ни идеологических требований не осталось в помине, и творить Кира Георгиевна была вольна всё, на что хватало фантазии и инвестиций свободных продюсеров, она сняла фильм «Чеховские мотивы» - скандальную экранизацию произведений Антона Павловича Чехова. Я смотрю это её кино и вспоминаю выступление Геннадия Пантелеевича на том памятном худсовете по кинопробам к «Княжне Мери». А ведь Збандут был прав. Ох, как прав!
ПРОЩАНИЕ
Я была, наверное, последней из одесских кинематографистов, исключая, конечно, его жену кинорежиссера Наталью Збандут, кто видел Геннадия Пантелеевича в живых.
1990 год. Збандут уже почти пять лет не работает на Одесской киностудии. Уволили его, как тогда часто бывало, внезапно, без объяснений коллективу, по совокупности причин, как говорится. А ведь студия, которой Геннадий Пантелеевич отдал двадцать лет своей жизни – больше, чем кто-либо из ее директоров до и после него – продолжала процветать.
Он был вынужден вернуться к педагогической деятельности в консерватории. Одновременно, чтобы сохранить Збандута для кинематографа и коллектива киностудии, киношники избрали его первым секретарем Одесского отделения союза кинематографистов Украины. Чуть позже я стала оргсекретарем союза, и наше общение с Геннадием Пантелеевичем сделалось более тесным.
К сожалению, к тому времени мы уже знали, что Збандут серьезно болен. Он не поддавался болезни. Не менял ни своих привычек, ни замашек истого трудоголика. Много писал. По-прежнему курил. И оставался все таким же непререкаемым авторитетом в философии, кинопроизводстве и творчестве. Всем казалось, он должен, обязан победить болезнь. Ведь Збандут был еще и необыкновенно сильной личностью.
Когда Геннадий Пантелеевич начал слабеть, преподавание в консерватории пришлось оставить. Он полностью сосредоточился на работе в союзе кинематографистов. А потом он слег. Я стала сама приезжать к нему в квартиру на улице Тенистой для решения всех проблем и получения указаний. И все равно верилось, что Збандут еще поднимется. Не такой он был человек, чтобы просто сдаться.
В начале июня девяностого года в Москве должен был состояться шестой съезд кинематографистов СССР. Перед отлетом одесской делегации в столицу я пришла к Геннадию Пантелеевичу за очередной порцией указаний. Речь шла о том, как вести себя одесситам на съезде, когда страна уже неумолимо начала разваливаться на части, а некогда многонациональный кинематограф все больше стал стремиться к обретению нарочито «национальных» черт.
Помню Збандута небритым, похудевшим, по пунктам диктующим мне слабым голосом вопросы, которые ни в коем случае нельзя оставить без внимания в Москве. Мне еще подумалось, что в прежние времена Геннадий Пантелеевич столь же тихо начинал свои выступления на худсоветах. Все сосредоточивались, боясь пропустить хоть одно слово, а баритон Збандута крепчал, набирал силу и звучность, становился наполненным, эмоциональным, мощным и слышимым даже за дверью его кабинета.
Увидев, что я расстроена, Збандут улыбнулся: «Ну, чего ты? Я подсоберу силенки и тоже прилечу в Москву. Так и скажи всем». И мы улетели без Збандута.
Уже на регистрации в гостинице «Россия», где селили делегатов съезда, началось паломничество кинематографистов со всех киностудий страны. К нам подходили москвичи, белорусы, грузины, молдаване, киргизы: «А где Збандут?». – «Збандут приехал?». – «Збандут с вами?». И я, наученная Геннадием Пантелеевичем, отвечала, что Збандут обязательно приедет. Позже.
А назавтра, восьмого июня с утра, я забежала в секретариат съезда в Доме кино и увидела на столе у одной из девушек листок для заметок с фамилией «Збандут».
«Что, наш Геннадий Пантелеевич звонил?», - весело спросила я. Сразу придумала, что сейчас же свяжусь с Одессой и расскажу, как все его ждут на съезде, как его уважают, любят, считают своим другом сотни людей, как нам, одесситам, его сейчас здесь не хватает. Девушка-секретарь подняла на меня строгие глаза: «Вам что, еще не сообщили? Збандут умер».
… Я шла, ничего не видя, сквозь толпу в огромном фойе московского Дома кино. «Збандут приехал? А где Збандут? Збандут с вами?», - продолжали доставать меня киношники. Почему-то выговорить ужасные слова «Збандут умер» мне казалось оскорбительным для Геннадия Пантелеевича.
«Он с нами, - отвечала я, давясь слезами. – Он, конечно, с нами. Как же мы без Збандута? Как же киностудия без Збандута?»…
Я тогда и представить себе не могла, что уход Геннадия Пантелеевича из жизни будет означать для Одесской киностудии не просто окончание ее Золотого века, а начало конца.