Посвящаю Кериму С.
Ангелочек
Чтоб добрее были люди - умирают детки
Куда ж забрали тебя, малец, предки?
Куда направили старцы свой посох?
Слезы след на лицах наших не высох...
Могут ли передать мою боль красные чернила? Он не мой ребенок, а сын подруги. Мне не сказали, что ему стало хуже. Глупая идея, что я могла бы помочь... Ну что же мне не сказали... Он ушел, как я узнала потом, сделав последних два вздоха вслед за хрипами удушья. Ушел в сопровождении: за пол-часа до него умер страдавший раком легких сосед этажом ниже. Моя подруга билась за его жизнь до этих последних вздохов чуть более четырнадцати лет. Она все еще проверяла температуру его кожи, надеясь на чудо. Чуда не случилось, он холодел, недолго еще теплились плечи и голова. Тем не менее, даже когда она, наконец, смирилась, она порывалась укрыть его тело теплым одеялом, чтобы ему, окоченевшему уже и перенесенному в комнату с раскрытыми балконными дверями, не было холодно.
Я ходила рядом с этой комнатой и просила у него прощение. За что?- За то, что я не знала, что ему стало плохо, за то, что не было меня рядом, за то, что знала, что он вот-вот уйдет, но не осознавала этого, за то, что частенько моя жизнь была мне в тягость, за то, что привычным стало все хорошее, и не подарком, и не чудом...
Я не успела увидеть его лица, его уже выносили на погребение. Она сказала мне, что он вновь стал беленький, ротик приоткрылся и он улыбался. Надежда на то, что он живет уже где-то или видит сны, давала облегчение и просветление. Когда над телом во дворе дома закончили читать намаз, в небе из-за туманной пелены пробилось солнце и высоко-высоко пронеслась чайка, укрепляя материнскую надежду.
Она держалась достойно. Даже поддерживала других. Но я то знала, что она усмиряла в себе...Даже я, не его мать, временами хотела разорвать стены, разодрать свои пальцы, ненавидя эту полнокровную и бессовестную луну, что не помогла ему в ту ночь, это глупое солнце, что взбесилось и создало геомагнитные бури в эти дни...На сердце словно обнажалась одна кровоточащая рана за другой, я не выносила своей боли, но мысль о том, что моя боль несоизмерима с болью его матери, делала все еще более нестерпимым. Временами казалось, что сердце мое остановилось и я задыхаюсь.
Прощай, наш ангелочек, дельфинчик, не обижайся, спасибо за твой свет и любовь, лети...
Я еще год назад написала тебе музыку. Но никому не давала послушать и не дам. Ты же ее слышишь?
Алия Егизбекова, Астана