Деликатный
Иван Иванович очень любил приносить извинения. Позвонит, бывало, в полпятого утра сослуживице, муж её трубку снимет, а он начинает:
- Я очень извиняюсь, но мне бы хотелось Аллочку... - а "услышать" уже не успевает произнести.
Или опоздает на планерку, да еще и отчет об исполнении плана забудет, откашляется и начнёт:
- Позвольте мне принести свои извинения за эту двухчасовую задержку, тем более, что я понимаю всю важность своего доклада. Поверьте, я весьма и весьма удручён, что нам сегодня не удастся исполнить то, ради чего мы все здесь собрались...
А то придёт на день рожденья без приглашения да ещё за час до назначенного времени и смущается:
- Ах, простите меня, Анна Сергеевна, мне, так сказать, жутко неловко видеть Вас в халатике и бигудях, но сами понимаете...
В общем, крайне деликатный был человек. И вот однажды на новогоднем корпоративе пролил он полбутылки вина на шёлковое голубое платье жены директора департамента и только начал:
- Мне очень жаль, что я испортил Ваш наряд, и позвольте мне принести Вам... - как разъярённая женщина схватила хлебный нож и отсекла ему обе кисти рук одним махом.
- Вот, - кричит, - тебе, негодяй, чтоб не носил больше ничего!
Ему бы уняться, а он не перестает:
- Крайне прискорбно, - говорит, - уважаемый Николай Сергеевич, что я настолько огорчил Вашу супругу, извините меня, пожалуйста... - А тот - за набор дессертных ножей и вилок и давай метать, да так ловко: обе ноги в лохмотья изрезал.
Плавает Иван Иванович в собственных останках и причитает:
- Прошу прощения у всех присутствующих, что я своим, так сказать, неподобающим видом порчу сие радостное торжество...
Тут уж и генеральный директор не выдержал. С криком "банзай" выхватил он из стенда представительских подарков самурайский меч и одним махом снёс все ещё извинявшуюся голову.
Вот так Иван Иванович опроверг поговорку о том, что повинную голову меч не сечёт.
Решительный
Исидор Исидорович ненавидел долгие проводы.
И был очень последовательным человеком. Поэтому, приехав на пару дней в Конотоп к своему двоюродному брату Антону, загодя заявил:
- Я только до вторника. Во вторник на автобусике уезжаю.
Но во вторник никуда не уехал.
- Хорошо тут у вас, - отхлёбывая чай за ужином, сказал он, - еще погощу денек-другой, если вы не против. А в четверг распрощаемся.
В четверг лил дождь.
- Оно конечно, на дожде уезжать - хорошая примета. Но мой ревматизм... Может завтра пройдёт?
В пятницу Исидор Исидорович слёг и опять никуда не уехал. Но в восресенье здоровый и бодрый, налегая на свежий тортик, сказал:
- Загостился я у вас: пора и честь знать. Завтра на поезде - и ту-ту, только вы меня и видели.
Собрал чемоданы, встал в шесть утра, позавтракал, расцеловался с братом и его рыдающей женой, бодрой походкой вышел на лестницу, повернулся и вздохнул:
- Предчувствия у меня, Антон. Не быть мне живому, коли поездом этим поеду. Но не волнуйся: даже чемоданы разбирать не стану. Завтра же самолетиком улечу. Беспокойства вам не доставлю.
Назавтра хлопнул себя по коленке и закричал:
- От я болван! Откуда ж в Конотопе самолёты! Здесь и аэродрома-то отродясь не было.
Антон и его жена шептались несколько ночей, грустили, плакали и страдали молча - они были люди скромные и воспитанные. А в пятницу Исидор Исидорович исчез. На столе лежала записка: "Не беспокойтесь, родные мои. Я на поезд, согласно билетам, каковые купил заранее. До новых радостных встреч".
Исидор Исидорович ненавидел долгие проводы. Но был очень последовательным человеком и последовательно придерживался принципа "Семь раз отмерь, один раз отрежь".
Настойчивый
Михаил Михайлович был настойчивым мужчиной. Стоял он как-то поздно вечером на остановке 101 автобуса и увидел мимо проходившую девушку. В общем-то девушка была вполне обычная: курносый носик, рассеяный взгляд, крашеные волосы до плеч, узкие джинсы, высокие каблучки, куртка в пояс и огромная сумка через плечо.
"Подходит! Женюсь." - подумал Михаил Михайлович и пошёл за девушкой:
- Девушка, - говорит, - Давайте познакомимся.
Она что-то через плечо буркнула, а он:
- Ну, девушка, хоть имя своё скажите.
Она шагу прибавляет, он быстрей, она побежала - он спортивной рысью припустился. Вот-вот нагонит.
- Девушка! - кричит на бегу, - постойте, я с серьёзными намерениями! Вы не пожалеете.
Вдруг девушка остановилась и повернулась, он уж было обрадовался, а она сумку занесла и как даст ему поддых. А потом с размаху на возвратном движении - по голове. Упал Михаил Михайлович, но успел произнести:
- А я-то просто познакомиться хотел.
Но вы не волнуйтесь: всё хорошо кончилось. В больнице, когда перелом ребра и сотрясение мозга залечивал, встретил Михаил Михайлович молодую медсестру. Там-то его настойчивость и была вознаграждена.
Женщина с большим сердцем
Ираида Ипатьевна была женщиной с большим сердцем. Её всегда переполняли чувства любви, преданности и нежности, которые она была готова подарить своей половинке. И она её нашла!
Она нашла Ивана Ивановича, которого нежно полюбила за его вежливость. Она сшила ему напоминательную книжку, оплела её розовым бархатом и лично разграфила, заполнив калиграфическим почерком четыре графы: ФИО - Дата - Повод - Текст извинения. Когда Иван Иванович погиб, она безутешно плакала пять дней. На шестой она повстречала Исидора Исидоровича. Он покорил её своей твёрдостью в принципах.
С ним Ираида Ипатьевна была безумно счастлива: писала стихи в тетради с мягкой обложкой, варила борщи и штопала носки самозабвенно. Но однажды утром Исидор Исидорович исчез, оставив на подушке нежную записку и одну тысячу восемьсот два рубля - его половину квартирной платы за месяц. Ираида Ипатьевна потеряла голову от горя и чуть было не влюбилась в Михаила Михайловича, не смотря на его гипс и медсестру, но по чистой случайности заглянула на сайт знакомств.
И тут её огромное сердце наконец-то раскрыло всю свою щедрость: она полюбила Доктора Хаоса за откровенность, Небожителя - за редкость речей, Зенона - за правдивость и эрудицию, просто Олега - за юмор и изящную куртку, Натуську - за красивые глаза и бескомпромисную борьбу с Учителем, Учителя - за то, что бедненький, и его обижают, Дипутса - за красоту, всех молодых людей, которые заходили на её страничку, - потому что они предлагали ей неисчислимые удовольствия и называли симпатяжкой, хорошенькой, пупсиком и прочими именами, дарили сердца (виртуальные) и цветы (виртуальные). И ещё многих-многих-многих полюбила Ираида Ипатьевна.
И её могучее сердце вместило все эти любови, но не выдержало тело. Так и сидит оно, глаза вперены в экран, палец рефлекторно нажимает на кнопку мыши, и всё новые и новые половинки распознаёт она острыми глазами, рот полуоткрыт от напряжения, чашка кофе остыла и подёрнулась плесенью, засох и скукожился надкушенный три дня назад пончик...
Друзья, товарищи, сосайтники, бежим же скорей спасать эту выдающуюся женщину!
О сложностях варки вареников
Спросили меня: есть ли приятности в собирании грибов. Я и пообещала сдуру подумать. А в голову мне, граждане, что-то вовсе не грибы пришли. Что-то мне всё вареники в голову лезут, граждане. Ну, вареники так вареники.
Одна гражданка, скажем, Нина Марковна, решила себе как-то вареников налепить ленивых. Намешала теста творожного, раскатала, нарезала, воды накипятила и уже штучек двадцать вареников в кипяток-то и шваркнула. И тут - звонок в дверь. А на пороге Модест Львович, сосед её. За солью пришёл.
За солью пришёл, а солонки не принёс. Пригласила его, конечно, Нина Марковна в кухню и соображает, куда бы соли отмерить. А Модест Львович, мужчина холостой и даже в некотором роде разведённый, носом поводит, услыша тёплый дух домашней пищи. И натурально от еды переходя к женским статям хозяйки отмечает, что она вовсе и ничего собой. Просто такая крутобёдрая Тициановская нимфа порхает перед ним и попутно кулёчек из газеты сворачивает.
И собирался было Модест Львович спросить уже:
- Не желали бы Вы, Нина Марковна, сегодня вечером в кино сходить? - Как рука его мимодумно к крепкой талии потянулась и как-то сама собой вокруг неё оборачиваться стала. Нина Марковна от такой смелости растерялась и только лепечет:
- Ах, что Вы, Модест Львович! Ах, смотрите, всю соль сейчас рассыплете!
А вареники в тот день в конец разварились. Совсем несъедобные получились вареники.
Об опасностях похода за грибами
Когда люди ходят по грибы, их подстерегают загадочные случаи. Необъяснимые страшные проишествия случаются с ними.
Возьмём Полуэкта Вырьевича. Пошёл он как-то подосиновиков собрать немножко - захотелось, вишь, ему картошечки жареной с грибками на ужин. А вернулся домой через три недели, без грибов, без часов, без пуговиц на пальто и брюках и в одном ботинке. Однако с повесткой в суд по делу о злостном хулиганстве и со счётом от медицинского учреждения № 312 на 871руб. 32 коп. за спецобслуживание.
Или возьмём Аделаиду Сампсоньевну. Она и по грибы-то не ходила. Лежала себе на солнечной поляночке, читала дамский роман "И сердце верное подскажет", жевала подтаявшую шоколадку и дородными округлостями радовала сердца всех проходивших мимо грибников. И всё, казалось бы. А недавно родила близнецов. Называет сына Рыжиком а дочь - Волнушкой. Муж в смятении.
Но самая потрясающая история случилась с Анемподестом Модерастовичем. Он прошлой осенью пошёл по грибы, набрал с десяток корзин, заставил весь багажник, приехал домой - а дверь ему открывает тёща. Только ей не 57 лет, а 28. В самом соку, и жена Анемподестова, Стелла, у её на руках в годовалом возрасте спит. Анемподест извинился, думал, солнечный удар поразил, спустился во двор, смотрит: наместо Форда у него "Москвич" стоит грязнобелого цвета. Правда, багажник полон грибов.
Пригорюнился он было, да ненадолго. И теперь он отчим своей будущей жене. То есть не теперь, а тогда. То есть теперь-то она, конечно, его женой и не станет никогда. Постойте, как не станет, когда он с ней девять лет прожил?
Запуталась я совсем! Надеюсь, хоть удалось объяснить, какое это опасное и чреватое разнообразными неприятностями занятие - собирать грибы.
Зубы
Владислав Альбертович гордился своими зубами, и не без причины: во-первых, их было 32 и все свои; во-вторых, они были белыми; в-третьих, они ровно складывались в то, что принято называть правильным прикусом; в-четвёртых, он ими мог орехи колоть. Колкой орехов, правда, он не злоупотреблял, зато часто улыбался. Как-то однажды в пятницу, он встретил красивую девушку и улыбнулся ей. А она улыбнулась в ответ. Он спросил, как её зовут, а она ответила: "Аля". И хоть была та девушка с ног до головы затянута в чёрную кожу с клёпками и оснащена туфлями с острым носком и шпильками в двенадцать сантиметров, в тот же вечер оказалась она в квартире Владислава Альбертовича.
Наутро проснулся мой герой - а Аля пропала, как и не было. Владислав Альбертович огорчился, но не очень. Вот на следущее утро он очень огорчился: у него заболели зубы в верхней челюсти. Он пощупал языком, а потом и пальцем десну и почувствовал, что высоко над клыками с обеих сторон у него набухли твёрдые бугорки.
- Прорезывание, - сказал стоматолог, - Вы не волнуйтесь, это случается иногда.
Решил Владислав Альбертович переждать немного, перетерпеть. Дёсны болеть - не болели, но чесались неимоверно и всё сильнее набухали. Так что в одно прекрасное утро он почувствовал во рту слишком много зубов, провёл разведку и обнаружил два мощных клыка, сантиметра по два каждый. Побежал Владислав Альбертович в ванную, чтобы рассмотреть всё как следует, смотрит - а отражения-то в зеркале и нет.
Так оно и бывает, граждане, когда слишком доверяешь стоматологам.
Газетка
13 апреля - ничем не примечательный день. Разве что тем, что понедельник. Разве что тем, что в этот день повстречались Юрий Юльевич и Карл Корнеевич. Они случайно повстречались: один другому в метро на ногу наступил и оставил пыльный серый след на и так не слишком чистой и выглаженной брючине. Другой посмотрел на след, свернул неторопливо газетку с футбольными новостями, которую читал в то время, но пыль отряхивать с брюк не стал, а, напротив, отхлестал Юрия Юльевича по пухлым щекам.
Тот от неожиданности отступил назад и ещё раз наступил на ногу - но теперь уже на лаковые сапожки маленькой девушки.
- Ты что, не видишь, куда прёшь? - неожиданно грубым голосом сказала девушка и пихнула Юрия Юльевича лбом под дых. Он, конечно, согнулся пополам, и упал носом прямо в тележку доброй старушки, мирно читавшей список документов, необходимых для повышения базовой пенсии на 25 рублей.
- Не замай! - взвизгнула старушка и нанесла Юрию Юльевичу повреждения средней степени тяжести, орудуя списком, как бритвой.
И так и пал бы мой герой смертью храбрых, если б Карл Корнеевич не подхватил его и не вытащил в вестибюль станции метро "Московские ворота". Там он усадил страдальца на скамейку, обтёр ему лицо грязноватым носовым платком, дал хлебнуть чего-то из фляжки и стал утешать разговорами. И неожиданно выснилось, что оба они родом из города Балаково. Вспомнили они детство, вкусную волжскую рыбку, сладкие солнечные помидоры, колбасу, привозимую родственниками из Москвы и Ленинграда, даже кафешку вспомнили, в которой один в любви объяснялся, а второй первые сто граммов выпил.
Я их видела около 8-40 утра: сидят в обнимку, вскрикивают "А помнишь!", "А этого знал?", и глупая развернувшаяся газетка валяется, забытая, рядом.
Предсказатель
В жизни всё как-то перепутано странно. Как-то повязано всё. Вот возьмём Матвея Кузьмича. Матвей Кузьмич был метеорологом. То есть предсказывал погоду. Изучал графики движения циклонов и антициклонов, данные спутников и зондов, заносил в особые тетрадки сведения о давлении и температуре. Но когда надо было предсказывать погоду, он, не долго думая, предсказывал в точности то, что было вчера.
Делал он так с переменным успехом на протяжении тридцати лет, пока не настало лето 2010 года. И тут случился с Матвеем Кузьмичём конфуз. Два месяца прошло, а у него все предсказания правильные. Вот стоит жара и не сдвинется с места. Начальство Матвея Кузьмича хвалит, народ ругает, а сам Матвей Кузьмич задумался. И отступил от своей методы: стал потихоньку температуру понижать, да дождики собирать. И, наконец, объявил грозу с ураганным ветром. А погода слушается его предсказаний, облака собирает, превращает в тучи, нагоняет ветру, и вот уже буря пришла в его родной городок.
И фамильный дом Матвея Кузьмича снесла к чёртовой матери. То есть сначала сараюшки разметала, потом все окна вышибла, потом крышу сорвала, потом вещи впляс по улице пустила. Матвей Кузьмич в подполе отсиделся. Вылез на белый свет: серый дождичек посреди гостиной накрапывает, любимые жёлтые занавески на соседской черёмухе развеваются, гардероб со всей одёжкой в пруду плавает.
Выплатили ему, конечно, компенсацию, только погоду он больше не предсказывает. И вообще перебрался жить в Таганрог, поближе к двоюродному брату и нанялся кладовщиком на фармацевтический склад. Так что этим летом катаклизмов не предвидится, братцы.
Модус операнди
Есть множество болезней, от которых страдают ни в чём не повинные люди. И самое страшное, граждане, что врачи от этих болезней не лечат. И даже в справочники их не заносят. И даже монографий по ним не пишут.
А ведь какие интересные случаи встречаются! Вот например, Стратонов Аристарх Борисович всю жизнь боялся грязных носков. До такой степени боялся, что придёт, бывало, домой, разуется, снимет носки, скатает в шарик и забрасывает под шифоньер или за батарею, или внутрь дивана. И уже жена его потом собирает носки повсюду и в стиралку - к стиранным носкам Аристарх Борисович ничего себе относился, без фобий.
Или Феодор Лукич ненавидел бумаги с печатями. Где ни встретит такую бумажку, тут же застынет и ничего не предпринимает, покуда проклятый оттиск у него в глазах маячит. Первый случай с ним произошёл в ранней юности, когда повестку в военкомат увидел. И так с тех пор и повелось. А уж как он всю жизнь загса боялся! Ни свидетелем, ни гостем, ни - упаси Боже - женихом так и не побывал.
Удивительней же всех пришлось Анемподесту Порфирьевичу. Он подписываться не любил. А работу свою любил. Работал же он одним не слишком крупным, но всё же начальником. Так и просидел тридцать лет в кресле ни разу своей подписи нигде не поставив. Резолюцию "Разобраться" поставит и спустит по нисходящей. А под резолюцией даже росчерка не чиркнет. И ничего! Прослыл даже очень вдумчивым и строгим руководителем. "Этого, - говорили, - просто так не сколупнёшь. За ним - как за каменной стеной. Он - говорили - ни разу ни одной сомнительной бумажки не подписал. У него репутация!"
Торопыга
Анемподест Власьевич не умел вовремя остановиться. От материнской груди он отстал лет в пять. В школу вечно опаздывал, так как не мог оторваться от завтрака. Чтобы ответить у доски, ему был нужен сдвоенный урок и обе перемены. Вечно он ходил в синяках и шишках, потому что задирал старшеклассников. На выпускном вечере пригласил потанцевать Светку Иванову из параллельного класса и в результате на ней женился. Дембельский альбом у него был размером в 340 страниц. Детей у него было 15 человек. На службе ему выделили два шкафа и все равно туда не помещались все его деловые бумаги.
В универсам его жена за покупками не пускала, кредитные карточки ему банки не выдавали, а инспектор ГАИ ни за какую взятку не согласился принять экзамен.
В общем, Анемподест Власьевич очень страдал в жизни. А умер быстро, и попал прямо на Страшный Суд. Говорят, он до сих пор там дает показания.
Герой невидимого фронта
Писала я как-то об Иване Ивановиче, который был чрезвычайно деликатен и через эту свою деликатность жуткий конец обрёл.
Но встречаются ещё граждане, которые, напротив, ничего никому не спускают, а отвечают на все суровыми отповедями. Вот, например, Максим Максимович.
Максим Максимович был разведчиком и всегда отвечал врагу ударом на удар. Враг, допустим, боеголовки разместит в Турции, а Максим Максимович наложит кучку в самом главном унитазе Белого Дома и воду за собой не спустит. Враг вторгнется в дружественный нам эмират, а Максим Максимович чёртика на полях "Вашингтон таймс" нарисует. Иногда даже без всяких на то поводов со стороны врага Максим Максимович подбрасывал картошку в глушители Пентагоновских ястребов.
Но вот однажды пришла шифрограмма из Центра, в которой сообщалось, что подразделение мелких диверсий, в котором служил наш доблестный герой, расформировано, и его отправили на пенсию.
Живет он теперь в городе, название которого я не сообщаю из соображений секретности. Но только в том городе то вдруг кто-то мэру нехорошее слово на капоте гвоздиком выцарапает, то дохлую крысу к местному супермаркету подкинет, то в урну хлопушку засунет.
Призвание, оно, граждане, навсегда дается.
Любить искусство
У Аделаиды Матвеевны был чрезвычайно длинный нос. Не в том смысле, что она его в чужие дела совать любила (хотя любила, конечно), а в самом физическом смысле. В анатомическом даже. Через этот нос Аделаида Матвеевна претерпела множество страданий.
В детстве её дразнили: в садике - Буратиной, а в школе - Бурой тиной. В юности её не любили парни. Никакие. Даже курсанты. Даже после бутылки водки. В зрелости Аделаида Матвеевна накопила денег и пошла к пластическому хирургу.
Хирург оказался армянином солидного возраста и без обручального кольца на пальце. Он взглянул на Аделаиду в фас, взглянул в профиль, прижал кончик носа большим пальцем и сказал: "Боже мой! Да Вы словно сошли с картин Модильяни! Вы с ума сошли, такую красоту портить" И немедленно пригласил её на выставку импрессионистов. А потом в ресторан. А потом к себе домой продемонстрировать ей игру на дудуке.
Теперь Аделаида Матвеевна носит гордую фамилию Никогошьян. Встречные мужчины на нее заглядываются. Ещё бы: Модильяни знал толк в красоте.
Роковая женщина
Янине Карловне случилось быть роковой женщиной. Ну, случилось и случилось, чего уж там, однако она жутко от того страдала. Сменила не то пятерых, не то семерых мужей, а любовников без счёта - всё старалась найти такого, на судьбу которого не повлияла бы самым кошмарным образом. Но все они ужасно мучились, пока были с Яниной Карловной, а когда расставались, мучились ещё больше и даже, кажется, умирали.
Вот и последний её любимый, которого она года два назад бросила и уже совершенно забыла, тоже мучился. Приходил вечером в универсам, где Янина Карловна отоваривалась, вставал у охлаждённого мяса и вздыхал. Ставил свою машину у её дома, сам из машины не выходил, сидел с закрытым окном и выключенным кондиционером по такой-то жаре и глаза на парадную пялил - вдруг выйдет. Звонил ей по вечерам и в трубку дышал жалостно.
А Янина Карловна просто не знала, что делать. Наконец, догадалась. Дождалась, пока он машину припарковал рядом и вышел по делам, взяла гвоздик и нацарапала на капоте: "Забудь меня, так будет лучше". И всю любовь тут же, как рукой сняло. Правда забыть он её не смог, но нежных чувств к ней больше не питал.
Авторитетный автор
Никанор Рахметович очень уважал Льва Толстого. Нет, читать он его не читал, но при взгляде на многотомную "Войну и мир" или "Анну Каренину" в черном кожаном переплете его глаза увлажнялись, а все существо проникалось глубоким почтением к человеку, который смог написать собственной рукой такое множество страниц.
Прежде Никанор Рахметович уважал еще и Достоевского. Но резко изменил свое мнение, узнав, что Федор Михайлович писал не сам, а с помощью стенографистки. Смутно представлялось моему герою, что надиктовать он и сам надиктует сколько хочешь страниц, особенно, если стенографистка попадется опытная и даже, в некотором роде, жена.
И вот случилось так, что попал Никанор Рахметович на некий сайт, где кипели нешуточные страсти вокруг не то филологических, не то эхнотологических, не то политических проблем. На взгляд новопришлеца проблемы выеденного яйца не стоили. Но его короткие реплики вызывали почему-то только насмешки и игнор. Тогда Никанор собрался и отписал комментарий в тридцать строк. Собеседники призадумались и ответили. Ответили как-то коротко и невнятно, но уважительно. Герой понял, что вступил на верный путь и выдал очередь в сорок две строки. Профессионалы крякнули, но сдюжили. Однако Никанор Рахметович не сдавался и продолжал строчить комментарии невероятной длины, вставляя в них таблицы, графики и схемы. Прошел год-другой.
И теперь Никанор главный авторитет на сайте. Чуть что, все обращаются к нему за веским и, самое главное, пространным словом. Так он почти сравнялся со своим кумиром.
Тщательный
Иссидор Карлович был самым аккуратным писателем в мире. Затеяв писать роман, он прежде всего составил подробный план повествования, любовно очертив основные и дополнительные сюжетные линии. Затем он старательно обдумал образы главного героя и героини, и лет через пять знал про них все - от того, на какую сторону склоняет голову девушка, когда целуется, до того, что именно думал герой, будучи семилетним мальчиком, получившим первую в жизни пятерку за скорость чтения. После этого настал черед второстепенных персонажей, затем мимолетных. Через сорок лет, убедившись, что про людей, собак, кошек и ворон, появляющихся в романе, больше придумывать нечего, Иссидор Карлович занялся местом действия: улицами, парками, квартирами, дачами, обстановкой, количеством петелек на салфеточках и узорами на скатертях. Это заняло еще восемь лет.
И вот мой герой склонился над чистым листом бумаги, написал заголовок и умер. Так идеальный роман и не появился на свет. Впрочем, наверное, он рассказал его ангелам.
Приключение
Все мы тут, и прожженные циники и легкомысленные девицы, и озабоченные юнцы, и ругливые старцы, все мы тут - неисправимые романтики. Потому что все мы уверены в исключительности происходящего с нами и ждем приключений.
А какие, спрашиваю вас, могут быть в нашей жизни приключения?
Вот, например, Аристарх Стратонович вчерась вышел на улицу в разных носках. Сами носки у него вполне себе обычные - икеевские из стандартного набора, только один в полосочку надел, а другой - в горошек. Жена его сильно задумавшись с утра была и, снимая носки с сушилки, перепутала. А он и не посмотрел, потому что жене доверял.
И вот встает вопрос, граждане, а прав ли он, доверяя жене? О чем это она задумалась так глубоко, что полоску с горошком перепутала? Может, у нее сердечный друг появился? Может, уже и нетолько сердечный?
А бедный мой Аристарх ходит себе весь день в разных носках и не о чем не задумывается. И даже вечером, сняв их, он не встрепенулся и не озарился внезапным откровением. Просто пошел себе в душ, а потом лег в кровать. И даже чмокнул жену в щеку перед сном.
Вот вам и все приключение.
Графоман
Антуан Ромуальдович был графоманом. Он это знал по следующим объективным причинам.
Писал он легко и быстро - если верить людям опытным, бытро и легко пишут только графоманы.
Когда спустя пару дней он перечитывал рассказ, он не испытывал приступов идеосинкразии, не мучился стыдом, не рвал написанное и не переписывал отдельные фрагменты или даже все полностью. Напротив, ему все нравилось и он восхищался целостностью замысла и мастерством исполнения.
И, наконец, он получал удовольствие. А удовольствие от такого трудного и изнуряющего труда, как писательство, может получать только истинный графоман.
Все окружающие, по тем же объективным причинам, считали его графоманом.
Но вдруг он умер. Это случилось внезапно и даже как-то потрясло окружающих. От потрясения они наконец-то решили почитать то, что так долго кропал в стол Антуан Ромуальдович. И им неожидано понравилось. Они прочитали рассказ, потом другой, потом повесть, потом роман. Потом издали сборник, потом собрание сочинений. Потом сняли сериал, потом полнометражный фильм. Потом влючили в школьную программу. Потом поставили памятник.
Но на памятнике по привычке написали: "Антуану Ромуальдовичу, выдающемуся графоману".
Загадочное исчезновение почтальона П
После того, как почтальон П. вышел на пенсию, он немедленно купил себе велосипед. Никто не понимал, зачем он это сделал. В те дни, когда он еще почтальонил и пешком проходил за день по 40-50 километров среди окрестных деревень, велосипед ему, действительно, был бы большим подспорьем. Но теперь-то бывший почтальон П. мог мирно сидеть на завалинке, покуривать самокрутку и наблюдать за тем, как роются в пыли курицы и задиристые петушки.
Однако на завалинку он не сел, а, совсем напротив, сел на велосипед и принялся с тщанием крутить педали. Сперва, конечно, его малость повело в сторону, так как последний раз он сидел до этого на железном коне в семнадцать лет, но потом пенсионер П. быстренько выправился и покатил вперед. Сперва выехал на главную улицу своего села, потом на выселки, потом мимо церквушки, потом за погост, а потом и на шоссе, которое вело невесть куда посреди густого дикого леса.
Пенсионер П резво работал ногами и постепенно мысленно возвращался в тело того семнадцатилетнего паренька, который был полон надежд и уж, конечно, не мечтал стать сельским почтальоном, а мечтал летать в космос или, на худой конец, изобрести управляемую термоядерную реакцию. Был этот паренек задирист, часто от волнения путался в словах и за наивысшее счастье почитал прокатить на раме своего велосипеда белобрысую и конопатую, длинноногую и синеглазую Ольку из десятого "а" класса. И где теперь та Олька? Уехала в город, устроилась работать парикмахершей, родила двоих хулиганистых пацанов, иногда приезжала навестить старушку мать, а когда та умерла, продала избенку и коз за невеликие деньги, и больше про нее ничего слышно не было.
Да и сам почтальон П, когда-то без памяти влюбленный в Ольку, со временем позабыл ее, женился на хозяйственной Тамаре и завел бы своих детишек, да как-то не удалось. И тут мелькнула в голове у пенсионера мысль, что жена, наверное, обыскалась его и бегает по соседям, спрашивая, не видели ли они ее старика, мелькнула даже какая-то досада, на то, что она никак не хочет оставить его в покое и позволить заниматься тем, чем ему хочется. Впрочем, и эти мысли быстро выветрились из головы велосипедиста, как и должны выветриваться любые мысли, когда ты мчишься с краю ровного шоссе, а вокруг стоит теплый июльский вечер, и ты никому ничего не должен. Пенсионер П. ехал и ехал вперед, да так и выехал из моей истории и исчез.
Пророк
Даже не знаю, с чего начать, доктор. По-хорошему, надо начать со сна. Ну, вот приснился мне сон. Будто я блуждаю в каком-то плотном тумане и встречаю кого-то. И этот некто берет меня обеими руками за голову так, что ладони закрывают уши, а пальцы обхватывают лоб и беззастенчиво целует в губы. Крепко так целует, что у меня захватывает дух и сжимается сердце. И вдруг в это самое сердце словно входит раскаленная игла, и я просыпаюсь. Просыпаюсь я, значит, весь в поту. Ночь. Тихо. Дашка рядом спит. Я сходил на кухню, выпил воды, потом в туалет сходил, илег спать. И спал спокойно, и снов дурацких в ту ночь уже больше не видел.
А утром за завтраком, пока я наворачивал яичницу, все и началось. Хотел спросить у жены что-то, что, уже и не помню сейчас, а вместо этого вдруг сказал:
- У грачиной семьи, что свила гнездо в старом тополе возле третьей парадной дома № 65 по улице Строителей, родится три птенца - две самки и один самец. Но мальчик не выживет - в возрасте трех недель выпадет из гнезда и его съест ворона.
И пошло с тех пор. Мой язык, совершенно не слушаясь моего мозга, постоянно изрекает пророчества. И ладно бы, что путное! А то совершенно глупые, никому не нужные прорицания изрекает мой язык. Что какая-то Капитолина Львовна по наущению своего парикмахера выкрасит волосы в фиолетовый цвет. Что Алексей Стефанович не сдаст экзамен по вышке, срезавшись на свойствах определителя матрицы. Что будет есть на обед в четверг, 20 октября 2016 года пожарный Краснопресненского депо Федор Евтюхов. Какой длины будет стрелка на колготках, которую получит старший экономист Елена Аркадьевна, когда ее кошка Мурка, разыгравшись, запустит когти ей в икру. И так далее, и тому подобное. Знаия эти изливаются из меня с тех пор практически повсеместно, не меньше, чем по дюжине пророчеств на дню.
И знаете, что, доктор? Я подозреваю, что все это правда. И волосы выкрасятся в фиолетовый цвет, и студент схлопочет пару, и чулки порвутся. Только вот какая мне с того выгода? Поэтому я прошу вас, доктор, сделайте что-нибудь. Я даже на госпитализацию согласен. Где поставить подпись?
Ограбленный
Один начинающий автор, имени-отчества которого я , по правде говоря, не припомню (ибо много их развелось нынче, начинающих авторов), так вот, один начинающий автор страшно боялся, что его идеи кто-то может украсть. Поэтому не публиковал свои сочинения в сети, не хранил в облаке, не распечатывал на бумаге, и придумывал зубодробительные пароли. А надо сказать, что идей у начинающего автора и вправду было много, что было весьма удивительно, так как литературным образованием он не отличался. По правде сказать, читал он только Кастанеду и Анну Гавальду, первого потому, что он способствует развитию творческого потенциала, а вторая ему просто нравилась.
Итак, примерно через год тяжкого писательского труда у моего героя образовался сборник рассказов, который он и принялся предлагать крупным издательствам, издательствам поплоше и совсем уж заштатной шелупони. Но, как водится, печатать его никто не хотел, и никто ему даже не объяснял, что в его рассказах не нравится.
Но начинающий писатель не сдавался. С большим трудом добился он знакомства с редактором одного литературного издательства и представил ему свою рукопись. Редактор был человек молодой и современный, но для придания своим словам веса предпочитал использовать в речи устаревшие слова и выражения. Так что, прочитав рассказы, он сначала крякнул, потом собрался с мыслями, достал трубку и набрал номер начинающего автора.
- Вот, что я должен вам сказать, батенька, - начал он. - Написано весьма остроумно и свежо, конечно, не без ошибок, но кто в наше время пишет без ошибок! Однако, я должен вас спросить, почему вы используете сплошь давно известные сюжеты?
- Что? - только и смог выдавить удивленный начинающий автор.
- Ну, вот, например. Вот эта Ваша история про сбежавший нос, каковой впоследствии обнаружил в бриоше модный стилист. Ведь это же, батенька, Гоголь! Или история о древнем ящере, который поглотил светило, и его битве с медведем-хранителем леса. Такая прелестная, написанная в духе индусского сказания, что не отменяет того факта, что ровно о том же самом уже поведал нам Чуковский. Или вот эта, оторая мне понравилась больше всего - о водяной деве, полюбившей сына олигарха и вышедшей ради него на землю. Вы очень трогательно описываете страдания, которые ей причинял каждый шаг. Однако, батенька, все это уже рассказал нам Андерсен! - и редактор продолжал перечислять знаменитых предшественников начинающего автора. Тот же ничего не мог даже возразить, ибо большая часть имен была ему совершенно незнакома.
Редактор, слыша на другом конце трубки только беспомощные всхлипы, решил утешить своего незадачливого приятеля и сказал добросердечно:
- Да Вы не расстраивайтесь так, батенька! Многие великие использовали чужие сюжеты. Шекспир там, или наш родной Александр Сергеевич. Любил он так, знаете ли, батенька, позаимствовать историйку и развить ее в совсем другом аспекте...
Но все это нисколько не утешило начинающего автора, поскольку никакого Александра Сергеевича он не знал, да и знать не хотел.
Летаргический сон
Почему-то в славном городе Санкт-Петербурге, первой столице Империи Российской,удивительные события случаются исключительно с людьми, имеющими удивительные имена и фамилии. Ну вот совершенно ничего тут не может приключиться с Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем, например, хотя с точно с такими же Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем в захолустном Миргороде черт знает что происходит! А у нас, среди каналов, рек и речушек, даже шинель просто так ни с кого не стащат. Даже с ума тут не просто сойти, а надо, чтоб у тебя было прозвище постраннее. Поприщин, например, вполне подходящая для сумасшествия фамилия. А Иванов - нет.
Но, как известно, не бывает правил без исключений. И в этом ноябре престранное происшествие случилось с человеком, носившим прозаическое имя Семена Ивановича Кузнецова. Снег в этом году лег рано. Так что в первых числах ноября в городе царила уже самая настоящая зима. И то ли так это событие огорчило нашего Семена Ивановича, то ли по какой еще иной причине, только заснул он поздно вечером в день народного единства, а назавтра утром не проснулся.
Жена его сначала не слишком волновалась, тем более, что на дворе стоял выходной день - суббота. Она проснулась, сварила себе кофию, сделала тост с маслом и предалась блаженству. И так в доме было тихо и мирно, что решила она мужа порадовать и затворила тесто для творожных пончиков. Пока тесто подходило, пока пончики во фритюрнице жарились, пока они в бумажной салфетке обсушивались и сахарной пудрой обваливались, время незаметно пролетело. Смотрит гражданка Кузнецова - а уже второй час дня. Муж же тем временем все спит и спит. Непорядок! Принялась жена его будить. Сначала ласково - воркующим голосом и с поцелуями, потом погромче, а потом уже и оплеуху ему отвесила сгоряча. Семен же Иванович не проснулся. Лежал себе на спине, дышал ровно и чуть-чуть улыбался уголками рта. Понятное дело, тут скорая помощь, врачи, клиника неврозов и вердикт - летаргический сон.
В общем, заснул мой герой надолго. А когда проснулся и выслушал врачей, то первым делом выглянул в окно - там снег тает, прохожие по тропинкам больничным грязь месят и воробьи чирикают. Обрадовался мой Семен - всю зиму проспал, весна настала! Но тут медсестра ему возьми и скажи, что спал он всего-навсего две недели. А то, что за окном - просто оттепель. С огорчения Семен так прямо у окна и упал, снова в сон летаргический погрузившись. Теперь, если и проснется, то не раньше апреля. Ну, я вам сообщу, если что.
Стук в дверь
Сысою Псоичу постучал кто-то в дверь.
- Ой! - подумал Сысой Псоич, - это, наверное, теща приехала из Малого Ярославца и привезла мешок картошки, две банки огурцов и банку яблочного джема. Это хорошо. - И пошел открывать. Но, не дойдя до двери двух шагов, остановился и задумался:
- Приехала. Притащилась. Приперлась. Опять доставать раскладушку с антресолей. А я и так на прошлой неделе спину потянул, мне тяжести таскать на вытянутых руках нельзя. Да и где ее, эту раскладушку, поставить? В гостиной негде - кругом хрусталь. В нашей спальне - не хочу. В спальне детей - она их ночью напугает, когда в белой ночнушке по туалетам шастать начнет со вздохами и скрипами. Остается кухня. Так ведь сама потом жаловаться будет, что она к нам со всей душой, а мы ее на кухню, рядом со вчерашними щами положили. Не буду открывать! Может, решит, что мы уехали в Турцию в отпуск.
В дверь постучали еще настойчивей.
- Ишь ведь колотится, - подумал Сысой Псоич. - Такая сухонькая старушка, а так рвется. А, может, это и не теща вовсе? Может, это сосед снизу и мы его залили? Нет, не буду открывать, - решил он и на цыпочках прокрался в ванную - проверить, на всякий случай, что с трубами. Трубы не протекали и пол был сухой и ванной, и в туалете.
В дверь, между тем, уже ломились.
- Из ЖЭКа, - сообразил Сысой Псоич, - прознали, что я за капремонт второй год не плачу и пришли пропесочить по первое число. А я - фигушки! - не открою.
В дверь еще раз постучали, но уже как-то нерешительно, и все стихло.
Сысой Псоич отпер замок и высунул наружу голову. На лестничной клетке было пусто.
- Ребятишки баловались, - решил Сысой Псоич, - а кто ж еще? Вот ведь, проказники. Раньше, пока я звонок не свинтил, все звонили. Свинтил звонок - в дверь колотятся. Делать им нечего! - и пошел в гостиную смотреть политическую передачу по каналу "Россия".
Мизантроп
Я обычно рассказываю вам истории о людях с необыкновенными именами и необыкновенными же судьбами. А Татьяна Владимировна обладала, как сами видите, именем вполне обыкновенным. Да и история ее оригинальностью не отличалась. Дело в том, что с детских лет она была мизантропом. Бродила, поджав губы, по детской площадке и бормотала шепеляво: "Гуляют они, в песочке копаются! Брр... противные!" В школе мизантропия ее усугубилась настолько, что она ударила деревянным пенальчиком по голове своего соседа по парте за то, что он по ошибке воспользовался ее резинкой. И стоя в углу, наказанная родителями, маленькая Танечка представляла себе, как на следующий день она поставит подножку несчастному ябеде, и как тот упадет на пол и испачкает форменную куртку пылью и песком, которые во множестве водились в коридорах школы.
В институт Татьяна не пошла. И не потому, что не хватало способностей - просто она не могла выдержать того факта, что в течение пяти лет ей придется общаться с двадцатью согруппниками, и даже - о ужас! - ездить с ними на картошку и петь песни под гитару у костра.
Профессию себе она выбрала тихую и удаленную от людей - стала она архивистом. Редкие посетители архива надолго запоминали тяжелый следящий взгляд и мрачный голос его сотрудницы и мысленно себе давали слово, что больше в архив они - ни ногой.
Замуж, естественно, моя героиня не вышла. Выйдя на пенсию, как-то быстро остарилась, превратившись в совершенную старушку, но в то же время обрела новую странную привычку: теперь она жизни себе не представляла без людской толчеи. Именно она ругается с вами в очереди в универсаме, и она, пихаясь локтями, пробирается к прилавку, за которым раздают бесплатные блины, и уж совершенно точно, это ее вы видели вчера в переполненном автобусе. Это она сидела у окна и бормотала себе под нос: "Ну, ладно я - я по делу еду. А вот эти все - вот куда они намылились. Тьфу! Зла на них нет".
Записная книжка писателя
Влас Паганский решил стать романистом-реалистом. А что бы и не стать? Опыта у него - хоть отбавляй, идей разнообразных - пруд пруди, мысли в голове вертятся со страшной скоростью, красивое запоминающееся имя имеется. Начать, впрочем, решил с малого - завести себе блокнот и записывать туда случаи, которые встречаются в жизни. И что-то с самого начала у него не задалось.
Вот стоит он, к примеру, в универсаме на кассе. А перед ним в очереди гражданка Н, которой приспичило в 10-30 утра приобрести бутылку сухого португальского вина. И она застряла на кассе, никого не пропускает, бутылку отдавать отказывается и ругательски ругает правительство, менеджера и всю очередь. Очередь в ответ самозабвенно поливает гражданку Н живописными ругательствами. Тут бы и достать блокнот да записывать, пока живая русская речь льется со всех сторон! Ан нет. Обязательно кассирша взглянет в сторону Власа, взвизгнет и закричит: "Шпион из Роспотребнадзора!" и все прочие граждане, приняв его за должностное лицо, окружают со всех сторон и начинают заваливать жалобами. А с боку уже подбирается охранник с требованием предъявить документы. Ну, разве тут есть время для творческого процесса!
Другой раз в парке, вообще, срам один получился. Видит Влас - стоят две мамочки с колясками, мороженое едят, болтают разные интересные вещи про мужей и свекровей. Какой материал! Но только начинающий писатель засунул руку в карман за блокнотом, как одна из них с криком: "Пошел вон, извращенец!" запустила в него мороженое и прямо в глаз попала. А старушки с соседней скамьи уже смотрят неодобрительно и вроде как даже собрались милицию по мобильному вызвать. И не объяснишь им, что ты совсем не за этим, что ты, совсем напротив, о высоком думаешь.
А закончилось все форменным мордобоем. Хотя вначале Влас подумал, что ему повезло. Повстречал он на вокзале знаменитость - не то модного певца, не то телеведущую Дома-2, не то даже депутата. И только достал блокнотик свой заветный, чтобы описать наружность незаурядной личности, так сказать, глазами очевидца, как звезда возопила хорошо поставленным голосом - "Журналюга! Держи его, ребята!" - и все поклонники звезды навалились на Власа, смяли его и причинили повреждения средней степени тяжести.
Лежит теперь Влас весь в бинтах и размышляет, а не переквалифицироваться ли ему в фантасты.
Я это к чему вам рассказала, ребята? Идите в ногу с прогрессом - пользуйтесь диктофонами. Оно гораздо безопасней будет.
О силе слова
Однажды Мефодий Власьевич потерял дар речи. Речь к нему со временем вернулась, а вот дар ушел навсегда. И с тех пор все, что говорил Мефодий, было пресным и безвкусным, как сорок шестой параграф инструкции по делопроизводству в НИИ машиностроения.
Жена Мефодия Власьевича терпела-терпела, да и потеряла чувство меры. В чувство она пришла, а вот меры с тех пор не знала ни в чем. Уж если закатит званый вечер, так это будет пир на весь мир. А если устроит мужу скандал, то такой, что стены рушатся и прорывает водопровод.
Дочь их, Аделаида, пожила в этаком кавардаке с год, да и сбежала. Лишилась, стало быть, уютного приюта. Приют, конечно, у нее в конце концов объявился, а вот уюта в нем не было. "Как ты только здесь живешь!" - удивлялись ее редкие гости, - "Ведь это же какой-то цех заводской, а не квартира! И стены выкрашены серо-голубой краской! Б-р-р!"
Вот такая разнесчастная это была семейка. Можно сказать, утратившая божью благодать. Нет, благодать-то на них, конечно, однажды все-таки сойдет. Но я сильно сомневаюсь, что она будет божьей.
Окружающая среда
Необходимое вступление
В жизни мы разговариваем в целом логически. И даже такое простое высказывание, как "Сегодня среда, значит, завтра будет четверг" являет собой логичное умозаключение. Но, как учит нас математика, стопроцентная вероятность - явление крайне редкое. Потому что бывает, что сегодня среда, а завтра - снова среда.
История эта произошла с Митрофаном Мироновичем, сметливым вольным крестьянином, торговавшим во Пскове рыбой и рыбьим клеем. Клей варила его семья - жена Марфа и четверо детей, самый младший из которых, годовалый Ивашка, пуская пузыри норовил запустить руку в кипящее варево и был чудом спасен трехлетней сестрой своей, Глашей. Дело все происходило на излете семнадцатого века и, конечно, Митрофаном Мироновичем никто моего героя не звал, поскольку отчества в ходу у крестьянства еще не были. Впрочем, я заговорилась. Ведь читателю всегда интересны не факты, а события. Событие же было такое: однажды мой Митрофан проснулся, и обнаружил, что неделя прошла, как не было. То есть заснул он в среду вечером, а проснулся утром в среду же, но уже через шесть дней. И так с тех пор и повелось. Все нормальные люди жили во все дни недели, а мой герой только по средам.
Естественно, жизнь вокруг него текла с семикратным ускорением. Не прошло и года для крестьянина, как все вокруг стали замечать, что как-то он слишком молодо выглядит. Так что вскорости пришлось ему инсценировать собственную смерть и слинять куда подальше. Ох и поносила судьба моего Митрофана!
Видел он и вторжения врагов, и мирные годы, и походы Суворова, и пожар в Москве, учился кое-где, работал кое-как, голодным не был, но и не жировал. Самое же обидное было то, что Митрофан остался без выходных и без любимого своего праздника - Пасхи. Куличи он теперь ел только засохшие, а красные яйца ему доставались уже битые. В годы торжества диктатуры пролетариата он, конечно же, вообще не видел ни того, ни другого.
Естественно, при таком порядке жизни Митрофан не мог завести семью и обходился случайными знакомствами с разбитными бабенками. Но так как был Митрофан сметлив, не пропал он в этой круговерти, а даже, можно сказать, выбился в люди. Теперь он известный писатель. Издатели и журналисты наслышаны о его странностях и о том, что встречи и интервью он назначает на среды, а в остальное время обитает неизвестно где и как. Поклонницы дивятся его моложавости. Историки бранят за искажение всем известных фактов. Филологи укоряют за пренебрежение нормами современного языка. Лет ему сейчас не пойми сколько - то ли шестьдесят, то ли семьдесят. Да и не считает он свои годы, и дни рождения, по понятным причинам, не празднует.