К мертвому морю. - Валера и Люба.- Мусульмане могут напасть.- Песчаные горы Иудейской пустыни. - Ниже уровня моря. - Бедуины. - Побережье.- Билеты уже есть. - Пляж.- Иордания на том берегу. - Разгильдяи в другом измерении.- Намазаться погуще. - Подарок от мусульманина. - Православные монахини.
Утром встали пораньше. Нам предстояло путешествие к Мертвому морю. Соломон выбросил из машины все лишнее, загрузил туда сумку с продовольствием. Валера с женой, Любой, вышли из дома, чтобы проводить нас. Валера, когда жил в нашем эсэсэсэре, работал в каком-то оборонном научно-исследовательском институте. Люба профессионально занималась спортом, была мастером спорта по плаванию, входила в сборную команду страны, которая называлась в то время Советским Союзом. Хотя сейчас она располнела и выглядит уже не очень спортивно, однако с наслаждением плавает, когда ей, вместе с мужем конечно же, удается поехать на море.
Валера за время жизни тут, в Израиле, стал очень религиозным. Регулярно ходит в синагогу. Никогда не пропускает занятий по изучению Торы — Моисеева пятикнижия, первых пяти книг Ветхого Завета, особенно почитаемых иудеями, поскольку их автором считается сам пророк Моисей.
В Любе большого религиозного рвения не чувствуется. Но она, как и полагается настоящей еврейской жене, поддерживает мужа во всех его устремлениях и начинаниях. Когда у него стало необратимо портиться зрение, она без колебаний поехала вместе с ним в Израиль. Они надеялись, что здесь Валерины глаза удастся вылечить. Но пока не удается.
В то время, когда Валера с семьей собрался переезжать в Израиль, Соломон давно уже был здесь. Он успел поработать таксистом в Тель-Авиве и перейти на работу в финскую фирму, ту самую, которая строила поселок, в котором они теперь живут. Он и застолбил для Валеры участок рядом со своим. Так они и живут рядом, в соседних домах, на холме, у подножия которого расположилось мусульманское поселение.
Валера с Любой всегда учтивы и доброжелательны. Оба получают какие-то пособия от правительства, но в то же время оба работают. Валера, в меру своих возможностей, помогает Соломону выполнять заказы на работы по электрификации домов и хозяйственных построек в поселениях, расположенных на близлежащих холмах. Люба каждый день уезжает утренним автобусом в Иерусалим, где присматривает за какой-то престарелой, немощной женщиной. Их дети, сын и дочь, живут в разных городах, но, поскольку, по нашим меркам, Израиль — страна совсем маленькая, неподалеку от них. Оба они — и сын и дочь — неплохо устроены в жизни, являются специалистами по компьютерам и программированию, создали свои семьи, воспитывают детей.
— В Мертвом море вода исключительно полезная. Целебная. — говорит Валера. — Один день там поплаваешь и весь год потом не болеешь.
Я понимаю, что Валера и Люба с удовольствием съездили бы вместе с нами на Мертвое море. Но Валера не может себе этого позволить в силу своей нынешней религиозности, а Люба — в силу того, что должна, выполняя семейный долг, во всем поддерживать мужа.
Тронулись в путь. Дежурный на воротах молча махнул рукой, пропуская машину. Опять серпантин сложился змеевидными кольцами посреди нагромождения серо-коричневых холмов, сплошь изрезанных небольшими террасами, покрытыми редкими посадками оливковых деревьев. Это растение абсолютно неприхотливо. Оно растет как бы само по себе, не требуя, практически, никакого ухода. Изредка можно увидеть на склоне машину и небольшую группу людей неподалеку. Это палестинцы собирают на своих участках урожай. Работают они не спеша, сосредоточенно, не обращая, казалось бы, никакого внимания на проезжающих. Однако Соломон, при виде одной такой группы, находящейся ближе остальных к дороге, поправляет пистолет, висящий у него под курткой, на поясе.
— Что, могут напасть? — спрашиваю я.
— Да всякое бывает, — не сразу отвечает он, — могут, конечно, напасть, — и добавляет, помолчав еще немного, — а могут и не напасть.
— Нападают иногда. — говорит негромко Лина. — Если поедешь куда-нибудь не туда.
— Да, — говорит Соломон, — это сейчас всегда можно проехать в обход мусульманских поселений. А раньше приходилось иногда ехать прямо через них. Едешь и не знаешь, чем это для тебя кончится. Я вот, например, ехал как-то через мусульманское селение. Вдруг подскакивает к моей машине мусульманин и начинает колотить по машине здоровенной палкой. Я, конечно, разозлился и начал вылезать из машины. А на боку у меня, как и сейчас, пистолет висит. Уже почти что вылез, как вдруг вижу краем глаза — идет в нашу сторону палестинский полицейский. С автоматом. Хорошо, что хватило у меня ума сесть быстренько обратно в машину и уехать. А то вот был случай — два солдата, возвращаясь с побывки в свою часть, заехали, по ошибке, в мусульманское поселение. Так их там живьем на куски разорвали. Сбежалась толпа озверелая и разорвала обоих.
Миновав Иерусалим, повернули на дорогу, безудержно извивающуюся среди высоких, с неправдоподобно острыми вершинами, песчаных холмов. Местность чем-то напоминала даже не те, хорошо знакомые по поездкам в альпинистский лагерь, предгорья Кавказа, а именно горную местность. Только горы эти — от подножия и до самой вершины — сделаны из песка и многократно уменьшены в размерах. Когда едешь среди этих песчаных вершин, начинает казаться, что находишься в какой-то совершенно безлюдной местности, на достаточно большой высоте. Но где-то видна хорошая дорога, уводящая вглубь безжизненного пейзажа, где-то торчит среди песка большой ярко-красный кран водопровода. Внезапно появившийся на обочине указатель с написанным большими цифрами числом 300 сообщает, как выясняется, что вы находитесь на высоте (правильнее, наверное, было бы сказать "на глубине") 300 метров ниже уровня моря и вам, прежде, чем вы, наконец, доберетесь до Мертвого моря, предстоит еще углубиться (так и хочется, по старой альпинистской привычке, сказать "спуститься вниз") более чем на сто метров.
Основные обитатели этих мест — бедуины. Время от времени с дороги видны их жилища. Жилища бедуинов поражают воображение своим совершенно непрезентабельным видом. На наш непросвещенный взгляд это что-то вроде тех жилищ, которые складывают для себя из всяческих обломков, листов фанеры и жести, бомжи, обитающие на наших городских свалках. Однако те, кому доводилось бывать внутри этих сооружений, утверждают, что там всегда чисто и прохладно. Бедуины знают какие-то секреты, позволяющие им сооружать свои дома так, что им не страшна даже сорокаградусная жара.
Удивительным показалось еще и то, что около каждого из этих корявых, нескладных жилищ, стояло, как правило, несколько верблюдов а рядом с верблюдами — несколько супердорогих автомобилей, причем не только внедорожников.
Мы, после того, как пересекли Иудейскую пустыню, повернули направо и поехали по шоссе, идущему вдоль побережья Мертвого моря, несколько поодаль от него. Справа от нас ровными рядами стояли пальмы — это была пальмовая плантация. Рядом с шоссе стояли заброшенные здания казарм Иорданской армии, пустующих после произошедших здесь военных действий.
Лина, обнаружив вдруг, что место, где она хотела бы повернуть к морю, уже осталось позади, набросилась с руганью на Соломона. Он молчал и смущенно улыбался, старательно следуя получаемым целеуказаниям. Развернулись, проехали немного в обратном направлении и повернули направо, к морскому берегу. Соломон нашел свободное место на автомобильной стоянке, мы выгрузились и направились к проходной с небольшой вертушкой, где дежурный проверял входные билеты. Стало понятно, почему Лина требовала, чтобы мы ехали именно к этому месту. У них, около года тому назад, гостил кто-то из родственников, и с того времени остались неиспользованные билеты , которые Лина и решила использовать сейчас. Как ни странно, контролер спорить с Линой не стал, согласился пропустить нас по прошлогодним билетам, приветливо улыбнулся и открыл перед нами свою вертушку.
Вниз, к берегу моря, вели ступени длинной, крутой лестницы. Склон зеленый, заросший кустами и деревьями, с многочисленными площадками для палаток. К Мертвому морю едет большое количество людей, в том числе и множество молодых людей с палатками, которые разбивают тут бивак на несколько дней, укрепляя здоровье и отдыхая в сих экзотических местах.
По всему, достаточно большому, пляжу расставлены большие зонты от солнца, пластмассовые столы и стулья. Две раздевалки представляющие собой некое подобие шатров, внутри которых, по периметру, расположены лавки без спинок, на которые можно, переодеваясь, положить одежду. Метрах в семидесяти от кромки воды — круглая душевая стойка, чем-то напоминающая детскую карусель, у которой вместо сидений — ручки на цепочках. Выходит человек из воды, весь в грязи, хоть и целебной, но очень насыщенной, едкой, встает под душ, тянет за ручку над собой и смывает с себя эту грязь. Ходит потом чистый до следующего захода в море.
Хотя море это больше похоже на озеро, уже потому, что прекрасно виден противоположный гористый берег.
— Там Иордания, — говорит, показывая в ту сторону Соломон. — Раньше, до войны, здесь тоже была Иорданская территория. Они сами на нас напали, а теперь просят, чтобы им обратно этот берег отдали…
Когда мы пришли на пляж, почти все столы, стулья и зонты были заняты, но, пока переодевались, освободился стол со стульями под зонтом у самой воды. Там мы и расположились со всеми, можно сказать, удобствами.
Небо было безоблачным , солнце светило вовсю, но не обжигало. Над морем висела какая-то легкая дымка. Она хорошо чувствовалась, хотя и была практически невидимой.
По пляжу, лениво лавируя среди отдыхающих и оздоравливающихся, ходили два солдата с автоматами М-16 наперевес. С виду такие же "разгильдяи", как и те солдаты, что дежурят на блокпостах Западного Берега. Мятые, надвинутые на нос, панамы цвета хаки, расстегнутые, обвисшие форменные тужурки, на ногах какие-то шлепанцы. Они, казалось, были настолько измучены жарой, что им даже лень было отвести в сторону ствол своего М-16, когда он, в процессе дефиле, случайно оказывался направленным на отдыхающих. И пляжники, словно бы стремясь ответить взаимностью, тоже не обращали на этих солдат никакого внимания. И те и другие как будто существовали в разных измерениях, перемещаясь одни сквозь других и не замечая одни других.
Когда мы с женой собрались зайти в воду, Соломон сказал нам:
— Старайтесь купаться так, чтобы вода не попадала вам ни в рот или нос, ни в уши, ни в глаза. А если, вдруг попадет, бегите сразу вон к тому мусульманину, — он показал на смешливого симпатичного парнишку, сидящего под установленным возле самой кромки моря навесом, возле большой бочки с пресной водой, — он вас смоет соль.
Без привычки зайти в воду было непросто. Глинистое дно было очень скользким. Оно было неровным, изрытым, не дающим никакой возможности удержаться на ногах. Мы попытались зайти в море, держась за специально сделанные перила из тонких жердей, однако это тоже оказалось делом непростым, так как возле перил дно оказалось изрытым еще сильнее, поскольку каждый купальщик норовит намазаться как можно гуще взятой со дна целебной грязью.
Наконец нам кое как удалось отойти недалеко от берега и дно стало ровнее. Глубина была совсем небольшой и появилась возможность двигаться на четвереньках. Однако, как только удалось переместиться чуть дальше, вода стала выталкивать и переворачивать меня на спину. Лежать на спине тоже не получалось. Нижняя часть тела — ноги и таз почему-то поднимались выше, а голова так и норовила опуститься ниже, в мутную, насыщенную солями, воду. С трудом удалось, встав на колени, найти более или менее устойчивое положение. Однако, пытаясь, так же как все окружающие, набрать со дна жирной коричневатой целебной грязи, я поневоле терял с таким трудом найденное равновесие, снова обретал неустойчивость и валился в мутную жижу, рискуя тем, что она попадет на лицо, проникнет в рот, уши, начнет разъедать глаза…
Недалеко от берега, для таких же, как и я, беспомощных перед натиском этой жижи, купальщиков, был натянут в воде канат. За него можно было ухватиться и попытаться сохранить равновесие. Мало кто рискует забираться (тут невозможно использовать слово "заплывать") дальше этого каната. Только несколько крепких парней-мусульман, на удивление свободно перемещающихся в этой агрессивной среде, резвятся достаточно далеко за канатом, где глубина достигает полутора метров и куда никто, кроме них, даже не пытается проникнуть. Они возвращаются оттуда с полными пригоршнями грязи, черной, как гуталин. Один из них, проходя мимо нас и заметив, что мы смотрим на его добычу, приветливо улыбается и дает нам с женой по целой горсти этого богатства. Мы, потрясенные его щедростью, киваем с благодарностью. Он машет в ответ рукой — не стоит, мол, благодарности — и поворачивает обратно, за новой порцией грязи.
Мы обмазывали себя, стараясь поэкономней расходовать этот, словно свалившийся с неба, бесценный дар. Окружающие смотрели на нас с нескрываемой завистью. Ведь там, куда они могли добраться, грязь была гораздо хуже — коричневая и жидковатая.
Лина купалась весьма активно, показывая нам пример. А Соломон даже не разделся, провел все время, что мы пробыли на Мертвом море, на своем пластмассовом стуле. Только перемещался вместе с тенью от зонта. Оказалось, что он не любит купаться в Мертвом море. Я подумал, что его вполне можно понять.
Когда мы, направились обратно к автостоянке, нас догнала группа православных монахинь. Мы с женой сразу узнали их— они летели до Тель-Авива в одном с нами самолете, намереваясь, очевидно, посетить Святые Места.
— Скажите, пожалуйста, — обратились они к нам, — это правда, что если здесь один раз искупаешься, то потом целый год болеть не будешь?
Я вспомнил, что говорил нам перед отъездом сюда Валера, и решил их обнадежить:
— Да, есть такое мнение. Но теперь вы имеете возможность проверить это на себе.
— Нет, — ответила одна из монахинь, скромно потупившись, — нам батюшка не позволил раздеваться на людях.
Я вспомнил священника, который руководил этой группой. Маленький и толстенький, он производил забавное впечатление, что, на мой взгляд, должно было бы мешать ему в исполнении Святых Таинств. Я даже подумал тогда, что для того, чтобы поддерживать на должном уровне набожность прихожан, священникам, склонным к полноте, необходимо строгое воздержание.
— А где же вы его оставили? — спросил я, оглядываясь по сторонам. — Что-то его не видно нигде.
— Он на берегу задержался, — смиренно, но с едва заметной улыбкой, отвечали монахини, — велел нам подождать его возле автобуса.