Все эти в общем-то мелкие события: продажа квартир, дач, машин, гаражей, выход из партии, оформление документов, прощание с друзьями, с близкими, получение пенсии, причитающейся за полгода вперед, заслоняли от уезжающих главное - они были участниками великого исторического события - исхода евреев из СССР. Потом это назовут какой-то по счету волной эмиграции. Но это был Исход! Пусть не в таких экстремальных условиях, как исход евреев из Египта, но примерно такой же по своим масштабам.
И опять - рассеяние! В Израиль, в Германию, Австралию, Америку, Канаду. Ну, в Израиль - это святое дело, так сказать, на историческую родину. И Горины успели получить вызовы из Израиля на всю семью, которые организовал двоюродный брат Ефима. Но в Штатах к тому времени уже были мать Ефима и сестра с семьей. И к тому же от Израиля отпугивал совершенно незнакомый язык. И враждебное арабское окружение, из-за которого жизнеспособность еврейского государства, представлялась сомнительной. И кажущаяся провинциальность - все-таки привыкли жить в большой стране.
И, может быть, самое главное, в чем Ефим с трудом признавался самому себе, - обилие, скученность евреев. Евреи этажом выше, и этажом ниже, евреи справа и слева, евреи на работе и в магазине, на улице и на пляже, в учреждениях и в правительстве...
Кругом одни евреи!
Стоп, а чем это плохо? Что он может иметь против евреев, с которыми контактирует или просто встречается? Спокойные, умные, порядочные люди. И недостатков у них не больше, чем у русских или украинцев, в среде которых довелось жить и работать. И не больше, чем у него самого.
А, может быть, боязнь конкуренции в чисто еврейской среде? Но ведь начиная со школы и потом в институте, на заводе, в НИИ ему удавалось постепенно становиться одним из первых, хотя рядом были не только толковые русские и украинцы, которых, к тому же, не тормозила пятая графа в анкете, но и евреи. И не за счет пронырливости, подхалимажа, интриганства – эти качества не были свойственны Горину, а благодаря способностям, энергичности, добросовестному отношению к делу.
Так что конкуренция не должна была настораживать Ефима.
Нет, пожалуй, дело в том, что и он сам, и его семья, и многие интеллигентные евреи, которых он знал, хотели они этого или нет, в значительной степени ассимилировались. Не знали иврит, забыли, даже если знали раньше, в детстве (от бабушек) идиш, русский язык стал их родным языком, они были воспитаны на русской культуре, переняли русские обычаи. Ассимилировались настолько, что забыли о своих корнях, стали с иронией смотреть на местечковых евреев, на евреев из маленьких украинских городков с их акцентом, их манерами, их образом жизни. Между собой говорили: “Вот из-за таких, как они, и нас не любят!” и радовались, когда кто-нибудь замечал, имея в виду не только и не столько внешние признаки, но и, в основном, характер, что они совсем не похожи на евреев.
Вспомнил, как когда-то давно молоденький паренек, подручный токаря пожаловался Горину, работавшему тогда мастером в механосборочном цехе, на жида-механика, который сделал ему замечание за плохо протертый станок. Горин, усмехнувшись, отошел в сторону, краем глаза наблюдая, как стоявший рядом рабочий что-то объясняет подручному. Было приятно, что его принимают за своего.
Вспомнил – со стыдом.
Так что, выходит, они не захотели ехать в Израиль из-за боязни смешаться с простонародной еврейской массой? Со своим народом?
Значит, жить, работать в украинском, русском окружении – среди рабочих, инженеров, учителей, врачей – было нормально, не страшно, а среди евреев – боязно?
А, может быть, все эти рассуждения вызваны желанием как-то облагородить низменное, но, Господи, такое естественное желание жить в благополучной стране?!