Это эссе является несколько сокращенной главой из более обширного произведения «Учение Христа и его любовь к нам». Я выделил его в отдельный текст по просьбе одного из читателей. Здесь речь идет о христианской заповеди любви к ближнему.
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
Вторая подобная ей: «возлюби ближнего своего, как самого себя»; иной большей сих заповеди нет! (Евангелие от Марка, 12:31)
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
Разговор о христианской любви может стать бессодержательным, если нет понимания того, что собственно при этом имеется в виду. Практика церковной жизни не всегда дает ответ на этот вопрос. В реальных взаимоотношениях между членами приходов или общин христианская любовь, по крайней мере в своей видимой форме, зачастую сводится к общечеловеческой вежливости.
В Евангелиях в ключевых местах, где идет речь о любви, употребляется греческое слово «агапэ», обозначающие любовь безусловную, жертвенную, мягкую, снисходительную и неизменную. Эта любовь сильная, однако более спокойная и светлая, чем то страстное, всепоглощающее и потенциально разрушительное чувство, которое имеют в виду женщина, которая говорит: «если бы ты меня любил, то ….». Любовь-агапэ – это любовь соединяющая, позитивная и заботливая, возможно беспокойная, более всего похожая на родительские чувства.
Различия индивидуальных и национальных характеров приводят к тому, что разные люди и разные народы имеют в виду не совсем одно и тоже, когда говорят «любить», «aimer», «to love» и т.д. У французов, например, нет четкого разграничения между «любить» и «нравиться». Если русский будет петь о «любви как состоянии», то для англосакса – это скорее определенный набор действий или обязательств. Однако для нас важно только одно – что имеет в виду Христос когда говорит о любви? Чего Он хочет от нас? Хочет ли Он от нас дружелюбной ласковости Платона Каратаева, уединенных молитв за человечество Серафима Саровского, или активной деятельности сомневающейся в вере, но верной на деле матери Терезы? Конечно, ответ на этот гигантский вопрос дается всей христианской жизнью, и мы здесь не пытаемся его сформулировать раз и навсегда, а просто обсуждаем отдельные мысли связанные с этой темой.
Довольно типичная интерпертация Евангельских призывов к любви состоит в том, что человек берет то понимание любви, которое ему ближе всего, и, «подставляя» его в общую формулу «любите ближнего своего», получает более конкретный и понятный для него принцип. Так обычно и происходит, и наверное в этом нет ничего плохого. Однако возможен и другой подход: попытаться понять из самого текста Библии, какого рода чувство между людьми имеет в виду Иисус когда говорит о любви. Богатую пищу для размышлений дает уже сама исходная формулировка «возлюби ближнего своего как самого себя» (Марк 12:31; Левит 19:18).
Эта формула часто понимается в плане «количественной эквивалентности», то есть как «возлюби ближнего своего так же сильно как самого себя». При таком понимании мы получаем благой, но почти невозможный для обычного человека призыв. Однако предлог «как» можно понимать и более прямым образом, как качественное сходство, то есть: «возлюби ближнего своего примерно таким же образом, как самого себя». То есть то всем знакомое чувство которое люди испытывают к самому себе можно принять как бы за «определение» любви. Библейская формула, если ее понимать таким образом, утверждает, что те чувства, которые мы испытываем (или должны испытывать) к ближним имеют сходную природу с тем чувством, которое мы естественно испытываем к самому себе. Рассуждать про любовь к самому себе вообще как-то не принято, однако определенные наблюдения в отношениии этого этого всем понятного и легко доступного для анализа чувства могут предоставить ценный материал для понимания того, как следует любить других людей.
Наиболее очевидное свойство любви к самому себе - это её полнейшая неотвратимость и безусловность, отсутствие возможности выбора, независимость от реальных достоинств объекта любви и полнейшая готовность к пониманию и прощению. С другой стороны, большинство людей относятся к себе критически, сами себе не нравятся и часто осуждают свое поведение. Со своей собственной точки зрения мы или слишком толсты или низки ростом, неуклюжи, недостаточно способны, или слишком скромны и застенчивы. Трудолюбивые люди часто в душе считают себя ленивыми, умные – глупыми, а красавицы – некрасивыми. То есть в данном случае «люблю» явно не связано с «нравится». Не типично ли это для любви вообще? Совершенно очевидно, что в реальной жизни мы также получаем почти все наших «объекты любви» без малейшей возможности выбора: мы не выбираем родителей, братьев, сестер, детей, вообще всех кровных родственников и их супругов. Мы как правило видим их недостатки, но любим их без рассуждений, потому что нам от них также некуда деваться как от себя. Мы также, по большей части, не выбираем коллег, учителей и соседей. Мы лишь частично выбираем друзей и тратим массу сил и эмоций на правильный выбор спутника жизни, который впрочем на практике лишь отчасти находится под нашим контролем.
Вообще воспевание свободы в выборе спутника жизни составляет с начала 19-го века основной предмет литературы и драматического искусства и видится как показатель свободы человека вообще. Переживания и чувства связанные с этим выбором весьма сильно ассоциируются у нас с самим понятием «любовь» и в известной мере его подменяют. Однако романтические сюжеты завершаются, когда выбор сделан и реализован. Таким образом, то, что в жизни является только началом взаимоотношений, в искусстве обычно является концом. Некоторые сюжеты построены на ситуациях, когда ранее сделанный выбор оказался несостоятельным. Все это искусство строится скорее вокруг проблематики связанной с выбором «партнера», чем с развитием взаимоотношений. То, что в реальной жизни является эпизодом, представляется ее основным содержанием.
То, что отображается в романтическом искусстве, соответствует для большинства людей относительно короткому периоду «свободы чувств» в их жизни. В действительности, в течение почти всей жизни однажды избранный «милый друг» почти так же неотвратим и неизменен, как родители или дети. Отклонения от этого правила являются его подтверждением, так как совершаются почти всегда вынужденно, болезненно и редко приводят к чему-то реально хорошему. Не в меру активная пропаганда «романтической любви» даже в самой порядочной ее интерпретации приводит к смещению приоритетов от любви как таковой в сторону «процесса выбора» и может внушить мысль о нормальности постоянной «свободы чувств» как некоего непрерывного состояния. Такая жизненная позиция может привести к разрушительным последствиям.
Моя личная точка зрения состоит в том, что библейская мудрость призывает нас в первую очередь не к тому чтобы развивать в себе какие-то преувеличенные или экзальтированные чувства, а скорее к тому чтобы беречь и развивать естественное, органическое чувство близости, возникающее у нас по отношению к людям, с которыми мы связаны судьбой. Реальное содержание призыва любить ближних состоит в том, чтобы не убегать от этого естественного чувства и не ставить его в зависимость от реальных достоинств и поведения этих ближних. Более того, примерно то же самое, как мне кажется, имеет в виду Иисус когда призывает любить своих врагов. Призыв любить врагов я понимаю как уточнение и разъяснение призыва любить ближних, так как самая активная антипатия и вражда встречается именно между наиболее близкими людьми. На практике мы больше всего страдаем не от абстрактных внешних врагов, а от эгоизма, язвительности, критиканства, злобности, зависти, нетерпимости или чёрствости наших ближних.
Любить «плохих» людей, с которыми нас свело Провидение, – вот пожалуй наиболее конкретная формулировка того, к чему Он нас призывает.