Дабы по приезде на работу во Владивосток скоротать первую ночь в приличных условиях, мне пришлось через незапертую балконную дверь проникнуть в чужую квартиру на втором этаже большого дома. За этими действиями, на первый взгляд криминальными, внимательно следила сама хозяйка квартиры - пожилая женщина пенсионного возраста, да пара её соседок по дому.
Хозяйка была родственницей Лидии Андреевны – матери университетского товарища Сергея Медведева, который в тот момент тоже находился на пути к Владивостоку, распределившись в тот же Геологический институт, что и ваш покорный слуга, но он избрал наземный вид транспорта, и за счёт громадной разницы скоростей между поездом и самолётом обогнал его где-то на полпути к конечному пункту. У родственницы же оказался по той причине, что Лидии Андреевне понадобилось передать меховую шапку, сшитую из какого-то мохнатого зверя, подстреленного отцом Сергея – охотником, а также килограмма два яблок, которые, как выяснилось, во Владивостоке в те далёкие уже годы были большим дефицитом.
Сойдя с трапа самолёта, сел в автобус до города и, выйдя у Академгородка, мимо нескольких жилых домов с одной стороны и лесом с другой, спустился к Геологическому институту и первым делом отправился в отдел кадров. Ознакомившись с моими документами, его заведующая Алла Тимофеевна Худик (любитель давать всяческие псевдонимы, Сергей Медведев назовёт её Аллотриоморфовной, взяв за основу петрографический термин - аллотриоморфную структуру горных пород) с заявлением о приёме направила меня к заведующему уже лаборатории петрографии Степану Степановичу Зимину, который без лишних церемоний его подписал.
Был уже конец рабочего дня, поэтому пока ещё Алла Тимофеевна, а вовсе не Аллотриoморфовна, – до её «переименования» оставалось ещё несколько дней, - извинившись, что пока не может направить меня в общежитие, порекомендовала переночевать как-нибудь самостоятельно. Я не возражал, потому что в кармане у меня лежал адрес будущей обладательницы меховой шапки, поэтому вправе был рассчитывать на крышу над головой и какое-никакое кормление. Вышел из длинного пятиэтажного здания института и первым делом спустился к морю, ласково плескавшегося в двухстах метрах внизу, - нужно было только пересечь небольшую дубраву и Великую Транссибирскую магистраль на её 9275-м километре от столицы, о чём возвещала стоявшая рядом с рельсами угловатая табличка километрового столба.
Было 26-е сентября, в Москве купались лишь «моржи» да самоубийцы, уходящие из жизни посредством утопления, тогда как здесь, на широте Сочи, вода для меня, а воздух для всех, были вполне тёплыми, и я окунулся в чистые воды Амурского залива. «Амурские волны», которым посвящён знаменитый вальс (а вовсе не мутным водам реки Амур, как думают многие), как раз на это время утихомирились, и было необыкновенно приятно, с каждым взмахом руки разбрасывая хрустальные брызги, рассекать водную гладь.
Обсох под лучами солнца, спускающегося к далёким сопкам на противоположном конце залива, оделся, вскарабкался на железнодорожную насыпь, затем в обратном направлении пересёк ещё совсем зелёную дубраву и по асфальту поднялся к остановке троллейбуса первого маршрута, который доставил меня до пельменной на конечной остановке «Городской парк», откуда было рукой подать до дома, значившегося на конверте, - его нужно было передать вместе с шапкой и яблоками.
Быстро нашёл нужный дом и подъезд, - возле него сидели несколько пожилых женщин. Спросил всех сразу: нет ли среди них хозяйки «моей» квартиры. Хозяйка-то присутствовала, но, когда представился и сообщил о цели своего прихода, не забыв попроситься на постой на одну ночь, она посетовала, что у неё, а, следовательно, теперь и у меня - проблемы, поскольку она вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь, и только потом вспомнила, что ключи остались дома. Теперь она сидела на лавочке и не знала, что же ей предпринять.
Уже тогда догадывался, что безвыходных положений не бывает, поэтому поинтересовался: на каком этаже она живёт, а когда услышал, что всего лишь на втором, и рассмотрел, что на балкон можно легко забраться по растущему рядом довольно крепкому дереву, то, узнав сначала, не заперта ли балконная дверь и получив утвердительный ответ, предложил следующий проект: поднимаюсь по дереву на балкон, санкционированно проникаю в квартиру и открываю дверь изнутри. Хозяйка с радостью благословила меня на проведение этой операции, и очень скоро мы были внутри весьма приличного жилища.
Разумеется, был обласкан, накормлен и оставлен на ночлег, а с самого утра снова поехал в институт. Во Владивосток я приехал по персональной заявке, организованной Владимиром Георгиевичем Сахно, который планировал создать свою лабораторию петрологии вулканических поясов, отпочковавшись от петрографов, изучающих интрузивный магматизм. Пока что его в городе не было, ведь полевой сезон в Приморье длится до ноября, и стояла самая благодатная, чудная пора, когда в тайге не стало мокреца и комаров, поспел лимонник и виноград.
Вечером пришёл в серое девятиэтажное общежитие на Кирова-62, направленный в 844 комнату, где уже проживали трое человек, и я должен был стать четвёртым. Толкнул дверь в самую крайнюю, северную дверь на восьмом этаже, обнаружил её незапертой, вошёл. Пока в ней никого не было. Посмотрел в окно, выходящее на Амурский залив, отметил, что вид красивый и сел у стола в ожидании будущих сокоешников. Осмотревшись, заметил на столе полный стакан с минтаевой икрой, которую тогда ещё не пробовал, всё больше на лососёвую нажимал, - в предыдущем году на Курилах мы её употребляли столовыми ложками из среднего размера тазиков. Пахла икра весьма призывно, поэтому не удержался и, увлёкшись, съел полстакана.
Вскоре появился первый коренной обитатель комнаты, Борис Мездрич, - невысокий, довольно полный, отчего показавшийся мне весьма солидным, молодой человек, тоже геолог, выпускник Новосибирского университета, проработавший в Геологическом институте в лаборатории геохимии уже два года. Это ему буду обязан тем, что по его рекомендации на собрании, ведомом Екатериной Александровной Радкевич (в народе её звали ласково «Бабкой»), меня изберут потом в комсомольское бюро института, и на два года стану его главным идеологом, к чему, разумеется, нисколько не стремился, и «имел зуб» на Борю за это назначение.
Мездрич был фанатом балета и классического танца, поэтому он вскоре организовал весьма популярные среди академической молодёжи Владивостока так называемые «Дансинги Терпсихоры». Неоднократно по его приглашению на них приезжали профессионалы: супруги Станислав и Людмила Поповы, другие не менее известные танцоры. Меня он, разумеется, тоже вовлёк в своё танцевальное движение. Через восемь лет Борис Мездрич уйдёт из геологии и станет директором местного ТЮЗа, потом переедет в Омск, на ту же должность, но уже в драматический театр (я навещал его там, аккурат в предпоследний день прошлого тысячелетия), с 2001 году будет директорствовать в Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета, а ещё через несколько лет - в старейшем Волковском драмтеатре, в Ярославле (с главным режиссёром Сергеем Пускепалисом). Потом вернётся в директорское кресло НГАТОиБ, откуда из-за скандала с постановкой "Тангейзера" был уволен (прим. 2021 г. "... с 9-го апреля он назначен помощником генерального директора Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко в Москве").
Следом за Мездричем в дверях показался кучерявый гигант, представившийся Моней. Это был Эммануил Юсим, тоже из Геологического института. Во Владивосток он приехал из Кривого Рога. Потом он также уйдёт из науки и станет предпринимателем и, когда я приезжал во Владивосток в 99-м году, узнал, что его разыскивали какие-то бандиты, и он вполне успешно скрывался от них на необъятных просторах нашей Родины, чему я был весьма рад, что успешно, и огорчало лишь, что из-за этого скрывания не удалось с ним увидеться и это было бы последним с ним свиданием, - инфаркт, о чём узнал от общих знакомых ещё лет через пять.
С Моней был связан такой интересный эпизод. В эпоху бешеной популярности у нас в стране ансамбля «Бони-М», в ДВГИ была создана своя музыкальная группа, в которой Юсим играл на ударных инструментах. Просуществовала она недолго, и запомнился мне этот факт тем только, что называлась она «Моня-Б».
Ещё один проживающий в нашей комнате появился только на следующий день. Это был Сергей Старжинский, геофизик, он был молчаливым и плохо запоминающимся, и удивляюсь даже, что вспомнил сейчас не только о его былом существовании, но даже род его деятельности, и имя его и фамилию. Вскоре он куда-то уехал и больше я никогда его не встречал.
Уже на следующий день своей работы в должности стажёра исследователя ДВГИ я был направлен за двести с лишним километров в совхоз Новоселище, где новые селяне по мере своих сил помогали горожанам убирать совхозный урожай картошки. В качестве оплаты за свой ударный труд в течение двух дней несанкционированно прихватил мешок российского «второго хлеба», - сказалась ещё не изжитая студенческая привычка нести в дом то, что можно потом съесть, и вот эти-то мои действия и на первый взгляд, и на второй, и на третий, были вполне криминальными, – когда-то и за несколько подобранных колосков на уже убранном поле давали «хороший» срок.
Одновременно со мной, вернувшимся с картошки, подъехал и Сергей Медведев, а вместе с ним ещё один наш сокурсник, - «полезник» Виталий Чевычелов (предваряющее рассказ фото возле института запечатлело сей момент, сзади автомобиль, на котором мы тряслись до Новоселища и обратно). Вместе с ними нас - выпускников геологического факультета МГУ 74-го года – стало пятеро, ведь ещё раньше меня в ДВГИ были приняты Юра Волохин и Светлана Медяник.
Вновь прибывших тоже поселили в нашей комнате, и нас стало шестеро. Поскольку койко-мест было только четыре, то двоим пришлось спать на полу на матрасах, которые днём задвигались под кровати. Это продолжалось, впрочем, недолго, потому что вскоре Сергея и Виталия отправили в экспедицию в Кавалерово, а потом и я тоже вместе с лаборантом нашей лаборатории Витей Савватеевым на автомобиле «ГАЗ-66», управляемом «Мамонтом» - Виктором Новиковым, отбыл в тайгу на реку Ванчин, ставшую Милоградовкой, на золотое месторождение Союзное, где и состоялось моё первое самостоятельное поле.
С полей появился в один день с американским президентом Джеральдом Фордом, и если мой приезд остался для подавляющего большинства жителей Владивостока незамеченным, то по поводу приезда президента писали все газеты, говорили радиостанции и вещали все программы телевидения Советского Союза, да, пожалуй, и всего «забугорного» мира.
Ещё некоторое время мы пожили в одной комнате вшестером, поочерёдно ложась на напольные матрасы, а сразу после Нового года рядом с 62-м домом пустили в строй точно такой же 64-й, и мы с Сергеем Медведевым, Виталием Чевычеловым и Витей Савватеевым стали самыми первыми его жителями, что, надеюсь, когда-нибудь будет отмечено благодарными потомками, - в постановке мраморной доски на этой уже повидавшей виды, весьма обветшалой общаги, например, - на памятник или хотя бы бронзовый бюст и не рассчитываю, да и не нужно это, всё одно его утащат в металлолом.