Основной признак одиночества женщины – это идеальный порядок в доме и на работе и безупречный внешний вид. Потому что на это есть время. Сначала его просто достаточно, но с каждым днем, а правильнее будет сказать, вечером размеры его увеличиваются в геометрической прогрессии. Его становится просто много, потом удивительно много, много до бесконечности, много до кусочков пустоты и ненужности тебе его, а тебя – всему остальному миру, у которого этого времени нет.
Я отсиживаю свой день на работе, а ближе к вечеру начинаю разбирать никому ненужные бумажки, роюсь в забытых всеми папках, протираю салфетками для оргтехники монитор, телефон, с особенной тщательностью – клавиатуру, каждую кнопочку на ней, стол, мою чашку из-под кофе, поливаю одинокий цветок, который обречен жить у меня на столе, а точнее, медленно умирать. Все это я делаю тщательно, дотошно и медленно. Все это позволяет мне убить от двадцати до тридцати минут ненужного мне свободного времени в пустой квартире. Малые крохи от нескончаемого тикающего ада моей одинокой жизни. Ухожу я обычно последней.
Дорога мне никогда не кажется длинной. Я специально искала работу подальше от дома. Я согласна менять четыре вида транспорта и мелкими перебежками скакать по темным заснеженным дворикам зимой или медленно и тягуче ползти по ним же светлыми летними вечерами. Я согласна трястись в электричках, метро, маршрутках, наполненных людьми, спешащими (!) домой. Иногда я даже пропускаю подходящий мне транспорт, чтобы подольше поторчать на остановке или на вокзале, покурить в бездонной пустоте шумного города, поиграть в опаздывающую куда-то, занятую, постукивающую каблуком от нетерпения в ожидании своего (-ей) автобуса, маршрутки, электрички… и опять его (ее) пропустить и ожидать следующего (-ей). Но, в конечном счете, рано или поздно я все равно возвращаюсь домой.
Здесь тихо и чисто. Обувь в прихожей стоит в одну линию, сумки развешаны по схеме: к этому пальто – коричневая, к этому плащу – черный лак. Тюбики с кремами и губки для обуви стоят «по росту», этикетками ко мне. В комнате на полке книги расставлены по размеру, или цвету, или издательству, или году выпуска, или алфавиту, или жанру, с дисками то же самое. В шкафах уголок к уголку сложена выстиранная и выглаженная одежда. Даже в ящике для нижнего белья трусы и лифчики лежат в особом порядке. Идеально застеленная кровать, идеально расправленные шторы, идеально обеспыленные поверхности полок, столов, подоконников. Даже на люстре и на лампочках в ней нет пыли! Кухня и ванна… там все так же стерильно. Ложка к ложке, вилка к вилке. Тарелки расставлены по размеру и рисунку. Спасает стекло. Оно пылится за день и вечером я постоянно перемываю стопки, рюмки, стаканы, пепельницы… Иногда протираю донышки у перевернутых чашек. У меня всегда есть время приготовить себе ужин, накрыть на стол, поесть в тишине, помыть посуду, принять душ, приготовить одежду на завтрашний день, лечь в пахнущей порошком футболке в идеальную холодную кровать, сложить руки на груди крестом и закрыть глаза.
Утром у меня всегда есть время заправить кровать, принять душ, приготовить завтрак, съесть его, уложить волосы и нарисовать лицо, убрать за собой посуду, но не мыть ее. Ни в коем случае! Хоть что-то должно остаться на вечер. Хоть какое-то бесполезное действие. Все доведено до автоматизма. Это позволяет меньше думать, меньше жалеть себя, меньше хотеть перемен. Правда, сегодня это получается сложнее, чем в обычные дни недели. Сегодня пятница. А это значит, что завтра мне предстоит тяжелая и изнурительная борьба, в которой придется придумывать изощренные методы убийства сорока восьми часов, а точнее, двух тысяч восьмисот восьмидесяти минут, а точнее, ста семидесяти двух тысяч восьмисот секунд. И начинать подготавливаться к этому лучше уже сегодня.
- Катя!
Я напряженно вздрагиваю и отворачиваюсь от монитора, на котором открыта афиша с новыми фильмами и спектаклями. Рядом со мной стоит девочка Лена с кипой бумаг в руках. Она кладет мне их на стол.
- Надо бы отчет к понедельнику подготовить, - говорит она.
Я смотрю на стопку листов формата А4 и чувствую, как вокруг меня с предсмертным выдохом и легким звоном рассыпается пара часов моего злейшего врага. Почти с радостью я киваю ей. Она смотрит на экран моего компьютера и спрашивает:
- Ищешь, чем убить вечер?
И вот оно! Вот то, что я ненавижу больше всего. Жалость. Она ослепительно светится в ее лице, обращенном ко мне, в ее руке, положенной мне на плечо, в ее глазах, с участием глядящих в мои. Я улыбаюсь, пожимаю плечами, ненавязчиво освобождаясь от ее руки, и нарочито весело отвечаю:
- Да. Хочу куда-нибудь сходить, развеяться.
Я бессовестно и нагло вру. Я не хочу никуда идти. Потому что ходить вечером в пятницу куда-нибудь – это для одиночек-садомазохистов. Я ненавижу ходить в кино по пятницам. Потому что среди влюбленных парочек и шумных компаний чувствую себя, по меньшей мере, убого. И, да, минуты и часы моего свободного времени умирают там, но перед смертью они злорадно хихикают надо мной.
Лена неуверенно теребит заколку у себя в волосах, она думает, сомневается, взвешивает что-то в своей маленькой полупустой головке и, в конце концов, говорит мне:
- Мы сегодня с подружками идем посидеть в одно уютное местечко. Выпить, расслабиться, может, потанцевать. Ну, так… мини-девичник, знаешь… Может, присоединишься? – и тут же добавляет, - Если хочешь, конечно!
Я почти снисходительно смотрю на нее. Я же не дура, Леночка! Я же прекрасно понимаю, что предложение твое продиктовано все той же жалостью, и я слышу, какая надежда вопит в твоем мозгу. Огромная надежда на мой отказ. И я представляю, как ты вымученно улыбнешься, если я скажу «да», как позвонишь своим подругам, как будешь оправдываться, бросая почти шепотом, чтобы я не услышала, в телефонную трубку фразы, типа: «Ну, девочки, ну я не могла ее не пригласить. Она же совсем одна!... Да мне тоже не очень-то хотелось, ну, просто… Да пусть посидит с нами, никто же не заставляет нас с ней нянчиться. К тому же, она наверняка раньше нас свалит».
- Спасибо, солнце, - я лучезарно улыбаюсь ей. Мое личное наблюдение: чем больше ты ненавидишь человека в данный момент, тем шире и искреннее твоя улыбка, обращенная к нему. Я улыбаюсь ей и отвечаю:
- У меня уже есть планы на сегодня. Я не смогу.
У нее почти получилось сдержать вздох облегчения.
Моя мать вышла замуж, когда ей было двадцать лет за моего отца, который умер несколько лет назад от рака. Родила меня в двадцать один. Она была на семь лет младше меня. Она ненавидит свою жизнь, потраченную на семейный очаг и бытовые хлопоты. Но это не мешает ей ставить мне эту жизнь в пример. Всегда. Великий эгоизм родителей. Сначала они пытаются уберечь тебя от жизни, которую прожили сами, но в один прекрасный миг все резко меняется. И они хотят перелопать твою личность, создаваемую ими же на протяжении не одного десятка лет. В моем случае причина для этого проста и банальна. Моя мать хочет внуков. Хочет внуков от любимой дочки, в которую она вложила больше половины своей жизни. На которую она угробила больше половины своей жизни. Из-за которой она потеряла больше половины своей жизни. Хочет внуков от дочери, которой больше половины ее жизни внушалось, что ей не надо спешить, что нужно пожить для себя, что нужно сначала отучиться, потом построить карьеру, потом уже подумать о браке. Что нужно оставить себе пару лет молодости, о которой потом ты сможешь вспомнить и которая не будет ассоциироваться с пеленками, ползунками, кормлением, бессонными ночами. Моя пара лет затянулась. Теперь мама пытается найти кнопку вынужденной перезагрузки, не подозревая о том, что я в отчаянии в один прекрасный день отверткой выковыряла ее с корнем. Больно ли было? Терпимо.
Теперь моя милая, добрая мамочка взялась за дело сама. Она ищет мне мужа. Ну, если не мужа, то хотя бы просто мужчину, который сможет засадить ее фригидной доченьке, дабы та осуществила наконец мамино заветное желание. Великий эгоизм родителей позволяет им унижать своих собственных детей. Позволяет им стать их личными сутенерами. Но я – послушная девочка. Я делаю так, как хочет мама. Я – корыстная девочка. Благодаря этому я ведь тоже убиваю время, не так ли? И даже если твой враг при этом бьется в диком истеричном хохоте, его смерти это не отменяет. Цель оправдывает средства.
Моя милая, добрая мамочка решила за меня проблему субботы. Спасибо, мама.
На мою электронную почту приходит очередная никому не нужная рассылка. Но я не удаляю ее, как делаю это обычно. Я завороженно смотрю на тему сообщения и открываю его с благоговейным трепетом. Нет, сегодня явно мой день! Набор в школу танцев. Специальное предложение. Начало занятий… в это воскресенье. Так не бывает. Я перечитываю сообщение и даже протираю глаза. Полчища врага вокруг меня ошеломленно замерли. Кто-то из них, по-моему, даже упал в обморок. Я читаю расписание занятий. Каждое воскресенье, по два часа, на другом конце города. То есть, как минимум, шесть часов.
- Тик-так, тик-так, - злорадно шепчу я и хихикаю.
Бальные танцы. Парные танцы. Идеально. Я не просто убиваю время. Я убиваю его в паре с мужчиной! Не с тем, которого мне навязывает мамочка как потенциального отца моего будущего ребенка. Не с тем, которого я ищу глазами на остановках и в общественном транспорте как потенциального одноразового любовника. А с тем, который придет за тем же, за чем и я. Убить свое время. Невозможно, чтобы на бальные танцы ходили для чего-то другого. Тем более, по воскресеньям.
Ну, что же… война, так война. Я записываюсь на курсы.
Впервые за много лет я не замечаю, как пролетает время. Впервые я оставляю бардак на рабочем месте и не замечаю дороги домой, не пропуская при этом своего автобуса. Впервые за много лет я расшвыриваю вещи, где попало, не испытывая потребности сложить их в нужном месте. Впервые за много лет мне плевать на немытую посуду…
В моей голове вихрем проносятся мысли. Одна из них, неуверенная, писклявая, мысль, от которой хочется, как минимум, отмахнуться, как максимум, удавить где-нибудь в укромном уголочке моего мозга. Мысль, которую обязательно бы озвучила моя милая добрая мамочка. Мысль о возможности встретить мужчину. Животная мысль самки, желающей найти себе пару. Нужно ли мне это? Речь даже не о сексе. Речь просто о желании, что бы кто-то был рядом. Речь о страшном слове «любовь». Впервые за много лет я засыпаю… в мечтах…
Глубокой ночью я открываю глаза, встаю, иду на кухню, наливаю себе стакан воды. По пятам за мной, неуверенно и тихо шушукаясь, крадутся мои враги. Они окружают меня, но не подходят ближе. Они настороженно наблюдают за мной. Они напуганы и, кажется, обижены. Они… почти одиноки. Они почти готовы к тому, что их больше не будут замечать. Они почти верят в это. Они почти смирились с этим. Но все же они смотрят на меня и ждут чего-то. Все эти секунды, минуты, часы моей жизни. Прошлой, настоящей, будущей. Именно сейчас они ждут вердикта для себя. И вердикт выносится легко и просто.
Дело в том, что вся моя жизнь – это великий самообман. Моя сверхурочная работа – не оттого, что мне это нравится. Мои походы к маме и встречи с выбранными ею мужчинами для меня – не оттого, что я хочу иметь ребенка. Моя запись на танцы – не оттого, что я хочу попытаться встретить любовь. Все это не от желания новой жизни. Все это от ненависти к жизни настоящей. Или от ненависти к себе за то, что мне не хочется ее менять. За то, что я просто не смогу уже жить как-то иначе. Мириться с чьим-то еще присутствием в моей квартире, в моей голове, в моем времени. Это не для меня. И завтра я вряд ли смогу поехать к моей милой, доброй мамочке ради ее призрачных надежд, и в воскресенье я едва ли потащусь на другой конец города на бальные танцы ради своих призрачных надежд.
Я сижу на кухне в полной темноте, пью воду и слышу, как оглушительно тихо мое время празднует свою победу надо мной.