Равиль Амингиреевич Каюмов попал на подмосковный приборный завод в самую точку: на новом предприятии строилось много жилья для рабочих, быстро предоставлялись квартиры. В районной газете он с большим интересом прочитал объявление о том, что на заводе продолжается прием рабочих и, как всегда, решительным тоном, не терпящим возражений, сказал жене Раисе: «Всё, уезжаем из совхоза! Сыновья у нас военные, государство даст им жилье, где захотят. Значит, мы свой дом продаем, покупатели-дачники найдутся, а сами поедем в город!» «Где жить-то будем, пока эту квартиру дождешься?» - возразила жена. «Проживем. Сейчас не те времена, на улице не оставят», - закончил разговор муж. Сказано–сделано: дом продали, деньги положили на сберкнижку.
На заводе токаря с высоким профессиональным разрядом словно ждали. Инспектор отдела кадров молодая и шустрая Инесса Витальевна просмотрела трудовую книжку рабочего. Многочисленные приказы о награждениях и поощрениях внушали доверие к этому человеку. Новичка она направила в экспериментальный участок механического цеха, заверила, что без квартиры он не останется, получит при первой возможности. Равиль Амингиреевич сразу проявил свой сложный характер, сказал: «Поживем–увидим. Только учтите, я долго ждать не могу, я ветеран трудового фронта, при себе имею все нужные документы».
Когда рабочие познакомились с новичком поближе, то полюбили его, в обеденный перерыв наведывались к нему на рабочее место попить чайку, поговорить, вернее, послушать приезжего токаря. Низкого роста, голубоглазый, с русыми волосами, он так интересно рассказывал о своей жизни, что напоминал веселого и озорного героя поэмы Твардовского — Василия Теркина. Нравилось ему немного прихвастнуть, чтобы посмешить товарищей. Словно артист, он изобразил в лицах вселение в пустующий дом и как его оттуда чуть не выгнали. Продав свою халупу в деревне, он оказался без жилья, но ненадолго. Ему просто повезло. Дело в том, что новый квартал застраивали на месте деревни, сельские избушки ломали, на их месте возводили девяти этажные дома, в которых бывшие колхозники получали благоустроенные квартиры. Некоторые избы не успевали снести, прежние хозяева использовали их как дачи, хотя это было незаконно. Один такой бесхозный домик с садом облюбовал Равиль Амингиреевич. В выходной Раиса нарвала на огороде яблок и варила варенье. За этим занятием её застает незнакомый пожилой мужчина и заявляет: «На каком основании вы здесь живете? Это дом мой, освобождайте!» Равиль не растерялся, за словом в карман не полез, так же вежливо задает встречный вопрос: «На каком основании он ваш? Вам за него квартиру дали, а мне на улице жить по вашей милости? Получу городскую квартиру, освобожу этот шалаш, тогда и забирайте».
«Ну и сколько ты квартиру будешь ждать - неизвестно. Дом снесут, где жить будешь?» - спрашивали собеседники. «Вы, мужики, обо мне не беспокойтесь, я и без очереди получу жилье как труженик тыла. Не зря правительство о нас вспомнило. Взять меня. Окончил ремесленное училище, немного поработал в МТС токарем, а тут - война. Меня подростка направили на завод - на Урал. В цеху до станка не достаю, становился на ящики, а норму выполнял. Какое право имеют мне отказывать? Вот увидите, после сдачи дома квартиру мне дадут первому», - утверждал Каюмов. Конечно, ему не поверили, кто-то даже сказал: «Почем, дядь, «заливные»? Ты здесь работаешь без года неделя, постой в очереди, как другие, хотя бы через год дали, и то - слава Богу!» «Мне дела нет до других, я своего добьюсь!» - поставил точку в споре «знаменитый токарь» - такое прозвище он получил от рабочих за его похвальбу. Однако всем было интересно узнать, трепло их Амингиреевич или нет, какими аргументами он может сразить администрацию завода в достижении своей цели.
Вскоре после этого разговора Равиль Амингиреевич попал в больницу, где ему сделали операцию на желудке. Приходит в палату жена, обрадованная, говорит: «Вызывали в профком, нам квартиру дают в старом доме». Супруг разволновался, но своим амбициям остался верен: «Никаких старых домов! Так и скажи им: «Без балды! Только в новом!»
На излечении прооперированный находился продолжительное время, никто его не навестил, о квартире ничего не сообщали. Несколько раз приходили строители ломать дом, еле упросил подождать, потому что деваться некуда, жили с чемоданами наготове. А начальству до него дела нет! Стало так обидно, что решил пойти по следам литературного героя Ваньки Жукова и пожаловаться на свою несчастную жизнь. Кому - не имеет значения, главное, разжалобить как можно больше руководителей, может, кто-нибудь поможет!
Однажды Равиль пошел на почту и купил тридцать конвертов, благо они стоили копейки. На кухне сел за стол, поставил перед собой запрещённую врачами бутылку водки для храбрости, приготовил бумагу, ручку и задумался, с чего начать? Когда созрел план, такое вдохновение нашло, что за одну ночь настрочил штук двадцать писем. Очень трогательно рассказывал про работу на военном заводе, не забыл вставить про ящики, которые помогали пареньку дотянуться до станка, про выполнение нормы. «Героем» был и в совхозе: во время горячей уборочной страды, когда каждый час дорог, при поломке комбайнов механик не ездил за двадцать километров в «Сельхозтехнику», свой токарь любую нужную деталь изготовит. Пересчитал все Почетные грамоты и значки. Добавил, что сыновья на военной службе, а ему предлагают вторичное жильё, словно в насмешку.
Каюмов знал, что на письма трудящихся любой руководитель обязан ответить в течение десяти дней, иначе бока нагреют по партийной линии. Отправив письма, стал считать денечки. Народ оказался отзывчивым! Ответы на его имя и на завод приходили отовсюду, все с пониманием и участием отнеслись к просьбе рабочего о помощи, директору рекомендовали серьезно разобраться в этом вопросе.
Папка с письмами на запросы Каюмова пополнялась ежедневно, автор жалоб становился знаменитостью по числу заочных знакомств с высокопоставленными руководителями городов и страны, а директор родного завода хватался за голову, не зная, когда закончится поток пустых и бесполезных писем, на которые нужно отвечать. Наконец, нервы его не выдержали, он дал задание секретарю Лизе пригласить Каюмова к себе в кабинет, чтобы лично посмотреть на этого оригинала-весельчака.
Равиль Амингиреевич шел к руководителю с опаской, боялся, как бы не влетело за жалобы, сознавал, что многовато написал, вкралось подозрение, что он сам себе навредил и теперь ему вообще не дадут квартиру. Яков Моисеевич Черняев, высокий, худощавый, с седыми волосами, поднялся с кресла и протянул руку рабочему для приветствия. Вошедший бросил взгляд на стол, на котором веером были разложены ответы на его письма.
Каюмов ждал проработки, но директор доброжелательно и с удивлением спросил: «Неужели вы всё это сами написали?» «А то кто же? Адвоката не нанимал», - ответил в своей манере Равиль Амингиреевич, не зная, с какой стороны ему ждать подвоха. «Хотите знать, откуда приходят ко мне ваши письма?» - спросил .Черняев. «Интересно», - отозвался соискатель жилья, не зная, как ему выгоднее держать себя перед начальством. Яков Моисеевич брал в руки один конверт за другим и читал, откуда они поступили: «Из горкома, обкома партии, ЦК КПСС, из горисполкома, облисполкома Совета народных депутатов, Совета Министров СССР, из отделов здравоохранения - города, области, из Министерства здравоохранения, ВЦСПС, Министерства сельского хозяйства». Переведя дыхание, Черняев спросил: «Это все ваши художества или ещё будут?»
«Эх, видно, не все ответили, ждите из городского отдела внутренних дел, из УВД области, горвоенкомата, облвоенкомата, из Министерства обороны, Министерства культуры. Извините, может, что не назвал, волнуюсь, сразу и не вспомнишь. Точно, одного самого главного не хватает, Яков Моисеевич». Однако ход его мыслей перебила вошедшая секретарша Лиза; «Яков Моисеевич, Вам письмо из КГБ». Посетитель понял, что корреспонденция касается его, он торжествовал: значит, и на это письмо, на которое больше всего надеялся, дали ответ. Директор вертел конверт в руках, не зная, смеяться ему или впору плакать, он захотел услышать ответ от этого чудика: «В военкомат, Министру Вооруженных Сил, в ЦК КПСС и другим – это вроде бы понятно, хотя они квартиры не дают, но зачем в КГБ, у них особые функции?» Равиль Амингиреевич и здесь не растерялся: «На всякий случай. Характер у меня такой, любое дело привык доводить до конца. Если взял в руку ручку, захотел заодно всем написать, правда, не стал обращаться в Организацию Объединенных Наций, стыдно стало свою страну позорить, думал, кто-нибудь на родине посочувствует. А что, помогли?» - с надеждой спросил Каюмов.
« От такого никуда не денешься, мы и без писем выделили Вам квартиру. Но теперь придется немного подождать. Когда получите ордер в жилищном отделе, сами посылайте ответы всем, кого Вы побеспокоили, меня избавьте от этой беллетристики, я на журналиста не учился! Квитанции с почты об отправке писем отдадите секретарю для регистрации. На всякий случай!» - сказал директор, протягивал руку на прощанье.
«Спасибо Вам огромное, Яков Моисеевич, за квартиру, за то, что Вы цените нас, ветеранов трудового фронта, рабочих. Извините, что Вас побеспокоил. Не волнуйтесь, всем напишу ответы, я люблю письма писать, у меня конверты остались, чего им пропадать? Я вам слово даю, что никого не вычеркну из своего списка, он у меня лежит в специальной папке, всех поблагодарю за помощь, за внимание, за любовь к простому токарю. Надо же, даже КГБ вмешалось», - сказал совсем разволновавшийся Равиль Амингиреевч, вытирая платком заслезившиеся глаза.