Тоновалов.
В третьем классе у нас появился новенький. Мать его работала в околотке дворничихой, и, казалось, он жил где-то неподалеку всегда, но раньше у нас не учился. Звали его замечательно – Коля Тоновалов – и, под стать фамилии, он был хулиган. Он дружил с другим хулиганом, которого звали так же замечательно: Дима Темин. Считалось почему-то, что Темин глупый хулиган, который при всем желании школьной премудрости превзойти не может, а Коновалов – умный, и просто не хочет. Временами он начинал хотеть или, может, просто был ничем другим не занят, и вдруг получал подряд несколько пятерок. Потом ветер менялся, Коля переставал ходить на уроки. Наша классная ужасно переживала и говорила, что, если он думает о своем будущем, то должен стараться хорошо учиться, хотя не всем, конечно, быть примерными учениками.
И вдруг, это было зимой шестого класса, он в меня влюбился. Почему он выбрал именно меня? Возможно, ему нравилось, что я такая примерная и хорошо учусь. Или, скорее, выкрикивать мою длинную фамилию по слогам: Ра-ер – марк! Зимой шестого класса он приходил во двор нашего деревянного двухэтажного дома, становился под тополь, где летом кучковались пьяные за доминошным столом, и громко выкрикивал, почти выпевал: Ра-ер – марк! Я немедленно раскрывала окно второго этажа и высовывалась по пояс в морозный воздух, чувствуя себя от мороза очень красивой. – Вот, под окошко пришел, - говорил Коля и иногда добавлял еще что-нибудь. Поговорив минут десять, я закрывала окно другим человеком. « И ветры севера не страшны русской розе» - я чувствовала себя русской розой, и ждала, когда Коля придет опять, чтобы подставить себя ветрам севера. Ветры были, может быть, даже важнее Коли, но без Коли не было повода открыть окно.
Родители говорили: ты простудишься, пойди на улицу, или позови его домой. Однажды Коля пришел ко мне домой, чтобы списать математику назавтра. Он пробыл примерно полчаса, и мы почти все время молчали: то ли от неловкости, то ли оттого, что говорить было некогда, он же списывал. Узнав, что он приходил, мама спросила: а ты его не боишься, особенно, когда одна? – Конечно нет, ты что, – отвечала я. Я чувствовала, что, если действительно в безопасности, то благодаря своей власти над Колей, и ужасно гордилась. И еще, что связана с опасным человеком и даже что иду против воли родителей, как и подобает романической героине. Я припоминала «Метель» и мечтала, что Коля может оказаться кем-нибудь другим. Или, может, мне лучше кем-нибудь притвориться, как в «Барышне-крестьянке»?
Начав примерять на себя и на Колю литературные сюжеты, я не могла остановиться. Что если меня, как Машу Троекурову из «Дубровского», захотят насильно выдать замуж за какого-нибудь другого мальчика. Мне представлялся то наш отличник Иванов, паинька и художник – он замечательно рисовал, то сын маминой сослуживицы, очень способный к математике. Мне уже наденут на голову фату, и тут Коля придет меня освободить. С группой разбойников, среди которых Темин. Или лучше один? Я никак не могла решить, чего мне больше хочется: чтобы Коля успел меня похитить у законного немилого супруга или чтобы, подобно Дубровскому, опоздал.
Еще у Коли была собака. Не помню, как ее звали, важно наличие. А мы с подругой любили залезать на чердак дома напротив, где размещался ЖЭК. Однажды эти два обстоятельства, так сказать, сошлись. Обычно мы залезали на чердак снаружи, по пожарной лестнице. Зимой это было довольно опасно – перелезая с лестницы на крышу, надо было сделать пару шагов по скользкой обледенелой крыше до чердачного окна. Можно было упасть со второго этажа, но нас это мало занимало: в нас, наверно, уже зрели будущие любители горных походов. Коле тоже хотелось на чердак, и поскольку собака лазить по пожарной лестнице не могла, он поднимался по внутренней – мимо кабинетов разнообразных чиновников. Я бы никогда не решилась так пойти, даже без собаки, но Коля был хулиган и храбрый. Трудно сказать, что его больше привлекало – наше с подругой общество или само пространство чердака. И вот однажды собака подняла звонкий лай – из одного из кабинетов выглянула грозная тетка – Коля испугался и припустил бегом по направлению к чердачной двери - тетка за ним. Он успел юркнуть за дверь и закрыть ее за собой, но обратно возвращаться тем же путем, мимо тетки, боялся. В конце концов, она могла докопаться, кто он такой, и уволить с работы его маму дворничиху или отнять собаку. Так что выходило, что обратно надо лезть по пожарной лестнице, но как это делать с собакой? Кончилось тем, что, дождавшись вечером ухода грозной тетки, Коля спустился вниз обычным путем.
На Восьмое марта , точнее, седьмое, потому что восьмое был выходной, мальчики дарили подарки девочкам. Не от себя, конечно, а просто такой был порядок. Подарки покупала учительница. Однако мальчишкам позволено было выбирать, кому дарить подарок. Поэтому это был важный ритуал, которого ждали задолго. Мы гадали, кто кому будет дарить подарки и видели в этом проявление скрытой любви, которая в этот день становилась почти явной – надо было только успеть подсмотреть, когда нас выгоняли из класса, кто на какой стол кладет подарок. В тот год в начале марта я заболела свинкой и седьмого не была в школе . Коля пришел с подарком ко мне домой – это была красная пластмассовая сова с очень круглой головой, чем-то напоминавшей мои толстые обвязанные платком щеки.
А потом Коля разлюбил меня. Он влюбился в другую девочку из нашего класса – Лену Пешунову. Может быть, она больше соответствовала его образу идеальной девы – будучи светловолосой и еще гораздо более правильной – ей бы и во сне не приснилось лазить по чердакам и крышам. Или просто ветер переменился, и пришло Коле время менять любовь. А я тогда впервые ощутила, что, чтобы ревновать, совсем не обязательно любить того, кого теряешь. Ведь я не любила Колю, но мне ужасно не хватало его выкриков Ра-ер – марк! и раскрытого окна навстречу ветрам севера.