Ясным январским утром 1954 года полицейский патруль отрабатывал знакомый маршрут, который тянулся вдоль полей кукурузы, банановых и апельсиновых рощ. Только два дня назад закончились обильные дожди, но уже появилась зелёная трава, ландшафт стал радовать красками, и полицейские оживлённо рассуждали о видах на урожай в этом году. Дорога пошла вверх, стала извиваться между небольшими холмами, за которыми начиналась пустыня Негев.
В машине заговорила рация: «Сорок седьмой, выйдите на связь!» Один из патрульных снял трубку: «Это Сорок седьмой, что случилось? – выслушал сообщение, и коротко бросил - Хорошо, сделаем…». Он отключил связь, и, обращаясь к напарнику, сказал: «Попросили заехать в кибуц Кфир. Никто не может с ним связаться. Может, это и хорошо, там вкусный йогурт…» Полицейские рассмеялись, джип свернул с дороги направо, и запылил по просёлку в недавно посаженном еловом лесу.
Патрульная машина проехала не более пятнадцати минут, как полицейские увидели впереди распахнутые ворота въезда в кибуц. «Мне это не нравится, Алекс – сказал патрульный, сидящий за рулём – С ними нет связи, вход открыт, и я не вижу часового! Заезжать не будем. Машину поставим у будки, обследовать будем пешком. Свяжись с дежурным, сообщи о наших подозрениях. Здесь, что-то неладное творится!»
Джип затормозил у кибуца. Не глуша двигателя, полицейские выскочили из машины с карабинами в руках. Вместо положенных в это время дня звуков работающих конвейеров, сельскохозяйственных машин, людских голосов, всего того, что обычно сопутствует человеческой деятельности в кибуцах, стояла мёртвая тишина.
Патрульные, передёрнув затворы карабинов, начали обход территории. Пройдя метров двадцать, и, обойдя клумбу с цветущими кактусами, они вышли к Управлению кибуца. Солнце поднялось высоко, стало жарко, но то, что увидели патрульные, вызвало у них озноб. На небольшой площади лежали десятки трупов. Женщин, детей, мужчин. Огромная лужа уже свёрнувшейся крови, казалось, залила всё вокруг. Над мёртвыми телами роились сотни мух. Жужжание насекомых, запах начинающегося разложения, весь увиденный полицейскими кошмар, напомнил одному из них огромную гору мёртвых евреев, забитых ломами в центре Вильнюса, в 1941 году. Он скрипнул зубами, и побежал к рации в машине.
В течение часа всё вокруг изменилось. Кибуц был оцеплен пограничниками, работали криминалисты из полиции и контрразведки Шабак. На небольшом отдалении от них стояла группа людей, одетая в пустынный камуфляж. Один из судмедэкспертов спросил у полицейского: «А это кто? Почему они здесь, но ничего не делают?». Полицейский покосился на криминалиста и ответил: «Они из Коммандо 101. Больше ни о чём не спрашивай…»
Взревели моторы, и на территорию кибуца въехали два джипа. В одном из них сидели - сухощавый генерал с чёрной повязкой на глазу, и его адъютант, во втором – охрана. Генерал легко выпрыгнул из машины, к нему поспешил отделившийся от группы Коммандо, плотный, невысокого роста полковник. «Плохи дела, Ариэль?» - спросил генерал. «Живых не обнаружили – ответил полковник – Бандитов было от десяти до двадцати. Скорее всего, сначала согнали всех на площадь. Перерезали горло одному за другим, последних пятерых пристрелили. Устали, наверное…Медики считают, что последний кибуцник был убит не более пяти часов назад. Углубиться в пустыню до рассвета не успели. Думаю, что отсиживаются в ожидании сумерек, где-нибудь километров в пятнадцати-восемнадцати отсюда, в горах».
Моше Даян оглядел площадь, и на его лице заиграли мышцы: «Что думаешь делать?» Шарон посмотрел на генерала: «Перебросьте сюда Меира! На вертолёте!» Даян кивнул, и крикнул адъютанту: «Хар-Циона доставить сюда на вертолёте! И людей, которых он с собой возьмёт! Выполнять немедленно!», повернулся к Шарону и добавил: «Меир их найдёт, и Аллах им не поможет!»
………………………………………….Бросок кобры……………………………………………………
Огромная луна нависла над пустыней Негев. В ночном зимнем небе холодно мерцали звёзды, иней покрыл древние камни, белеющие, как кости таинственных животных. Невероятно жестокая к человеку природа. На скале, возвышающейся над местностью, лежал шакал, высматривающий хоть какую-нибудь живность, годящуюся для утоления голода. Уши шакала напряглись, когда он услышал чьё-то движение. Хищник привстал на передние лапы, и всмотрелся в тени, отбрасываемые горами. В этих тенях быстро передвигались люди. Шакал зарычал, но тут же замолчал, почувствовав исходящую от вечных врагов невероятную силу и жестокость. Интуиция подсказала ему, что в пустыне началась страшная охота. Шакал тихо встал, стараясь быть незамеченным охотниками, сбежал с горы, и исчез в темноте.
Меир Хар-Цион опустил ствол «узи». Среагировав на движение, он не стал стрелять, так как увидел блеснувшие красным светом глаза шакала. «Зверь нас заметил – подумал Меир – мы слишком плотно идём друг за другом». Он подал условный знак идущему за ним бойцу, а тот передал следующему. Расстояния между четырьмя преследователями увеличились. Охота на бандитов шла уже пятый час. Холод ночи помогал идти быстро, практически не снижая темпа, взятого с самого начала гона. «Мы прошли уже километров двадцать семь – рассуждал Хар-Цион – и не сделали ни одного привала, а арабы, судя по следам, уже трижды останавливались. И каждая последующая остановка длится дольше, судя по количеству окурков. Можно передохнуть минут десять»
Он остановился, и присел на камень, предварительно бросив на него берет, чтобы уберечь разгорячённое тело от воздействия холода. Внезапный приступ радикулита….и он должен будет отказаться от продолжения охоты. Его люди последовали примеру командира. Не говоря ни слова, все отвинтили крышки фляг и стали пить воду крупными глотками, смакуя каждый из них. В сухой пустыне обезвоживание наступает очень быстро. Даже зимними ночами, когда температура падает значительно ниже нулевой отметки. Хотелось курить. Но ветер дул в сторону преследуемых, а опытный человек мог распознать запах табака на расстоянии до трёх километров.
Один из бойцов посмотрел на Меира. Даже в густой тени, искажающей реальную картину, от этого человека, от его сухощавой фигуры, резких черт лица, чётких и быстрых движений исходила невероятная сила. Сила тела, и сила духа. Командир, выпив воды, сидел неподвижно, почти полностью слившись с окружающей их темнотой. Если не знать, как надо смотреть ночью, можно было пройти мимо него, так и не заметив. «О чём сейчас думает Меир? – спросил себя боец – Об арабах? О том, как он будет их убивать, когда мы их догоним? Наверное, не об этом. И он, и мы, знаем, что будет. Но он явно о чём-то раздумывает…»
Меир Хар-Цион не думал ни об арабах, ни о том, как он и его бойцы их убьют. Всё было ясно. Многочисленные жертвы в кибуце требовали отмщения. Увиденная им огромная лужа крови, и эта огромная луна вернули его память на десять лет назад, когда он был ещё мальчиком. Счастливым, радостным мальчиком….Живущим в Ейн-Харод, со своей красавицей сестрой Шошаной, заменившей ему рано умершую мать. Шошана…черноглазая, весёлая девушка, строгая воспитательница младшего брата. Она была желанной для многих мужчин из их поселения, но не выходила замуж, отдавая всю свою любовь ему, Меиру. Такой же лунной ночью в поселение ворвались арабы, которые стразу стали убивать и насиловать, жечь, и опять убивать. И его сестру красавицу Шошану насиловали на его глазах, а она кричала: «Меир, закрой глаза! Меир, закрой глаза!» А арабы били его рукоятями револьверов по голове, чтобы он не смел этого делать….А потом Шошана замолчала.
И счастливого, радостного мальчика не стало. Арабы ударили его ножом, но он выжил. Арабы ошиблись, что не добили Меира. Шошана стала для Меира святой, но его богиней стала Месть. Когда он вышел из больницы, его направили в другое поселение. Там знали эту жуткую историю, и никто не задавал ему вопросов, почему он сторонится сверстников, почему не играет в футбол, и не обращает внимания на девочек. Меир учил арабский язык в школе и на рынках, друзы обучали его владению холодным оружием, бедуин - чтению следов в пустыне. Владению огнестрельным оружием в поселении обучали всех. Меир пропадал из дома всё чаще и чаще. Он сутками, потом неделями в одиночестве ходил по Израилю, и вскоре не было ни одной тропы, которую бы он не знал. Меир готовил себя к исполнению миссии. Он готовил своё тело, и свой дух. В восемнадцать лет его взяли в армию. И в армии быстро поняли, кого они получили. Армия получила Убийцу.
Луна скрылась за облаками. «Это хорошо – подумал Меир – можно будет идти напрямую, а не скрываться в тени, удлиняя путь» Он встал, взял берет с камня, и пошёл, ускоряя шаг. За ним пошли остальные бойцы. Все понимали, что больше привалов не будет. Впереди сумасшедшая погоня, бой с ходу, кровь, кровь, кровь…
Арабов было двенадцать. Адреналин, который захлестнул их во время резни в кибуце, и первое время отступления, в ожидании схватки с израильтянами, заканчивался. Усталость наваливалась всё сильней и сильней. Как и шакал, они были хищниками. И также интуитивно арабы чувствовали, что на них ведётся смертельная охота. Они рвались к границе Иордании, пытаясь запутать следы, изматывая себя дополнительными уклонениями в стороны от точки перехода. Иногда, они переходили с шага на бег. Чувство опасности нарастало с каждым часом, и превратилось в панику. Всего лишь в часе от границы арабы не выдержали, и, выбрав ложбину в предгорьях, повалились на песок один за другим, выставив трёх часовых.
Израильтяне шли на пределе человеческих возможностей. То, что они нагоняют противника, не оставляло сомнений. Нарастающая ненависть придавала им сил, и Меиру пришлось сдерживать своих бойцов от бега по пустыне. Только быстрый шаг, соблюдая дыхание, которое так потребуется во время схватки. Время неумолимо текло. До рассвета оставалось совсем недолго, а свет их враг.
Боец, шедший за Меиром смотрел в его спину, не поражающую ни шириной, ни исключительностью мускулатуры. Но он знал, что его командир опасен в бою, как кобра. Живых после схватки с Хар-Ционом не оставалось. Он никого не брал в плен, ни к кому не испытывал жалости. Его не посылали за «языком», его посылали убивать. Когда передовые отряды десантников входили в укрепления арабов, и видели только трупы, они сразу понимали, кто здесь уже побывал. Кровавый след тянулся за Хар-Ционом во всех операциях, в которых он участвовал. При выборе своих бойцов он всегда предупреждал: «Я для вас опасен. Вы будете всегда впереди других. Вы будете всегда рядом со смертью. Основной бой для нас - рукопашный. Я не обещаю жизни. Я обещаю уважение Израиля» И он неукоснительно выполнял данное обещание. Люди в его отряде погибали, но реже, чем в других подразделениях. Меир готовил своих людей жестоко, на грани дозволенного командирам, именно поэтому они и выживали там, где гибли другие.
Они прошли уже сорок два километра, как ветер переменился, и подул в их сторону. И Меир, почувствовав запах пота и пороха, понял, что арабы рядом. Он подал знак, и отряд перестроился в цепь. Шаг бойцов изменился с беглого на крадущийся, они перестали раскачиваться из стороны в сторону, зная, что их так будет труднее заметить в темноте. Зрение стало расфокусированным, и бойцы пригнулись, чтобы смотреть снизу вверх. И через пять минут они заметили арабских часовых. Меир знаками указал бойцам цели.
Арабы вглядывались в темноту, прислушивались к пустыне, завидуя отдыхавшим в ложбине. Страх на время покинул их. Вокруг стояла тишина, а граница была недалеко. Израильтянам их не догнать. «Аллах Акбар!» – подумал один из часовых, и тут же стальная удавка перехлестнула его горло. Он выронил автомат на песок, и захрипел, пытаясь сорвать сталь. Шея хрустнула, и араб повалился на спину. Второй часовой среагировал на шум упавшего в стороне камушка. Он успел передёрнуть затвор своего оружия, но прошелестевший в воздухе, с шипением змеи, нож, вошёл ему в сонную артерию. Бандит рухнул на песок, подёргал ногами, и затих. Третьему часовому Меир сломал шею руками. На всё ушло меньше минуты.
Четверо израильтян с пистолетами-пулемётами «узи» в руках стояли на краю ложбины, в которой спали арабы. Меир показал бойцам два пальца, указывая на двух бандитов слева. Они кивнули головами. Хар-Цион кинул взгляд в ложбину, и свистнул. Пламя вырвалось из четырёх стволов одновременно. Тела арабов стали подпрыгивать от ударов очередей, и они умерли во сне, не поняв, что с ними произошло. Умерли все, кроме двух, на которых указал Меир. Их оглушили ударами прикладов.
Арабы очнулись от яркого солнечного света, бившего им в глаза. Когда они поняли, что произошло, они стали кричать от ненависти на самих себя, на израильтян, проклиная нерасторопных часовых. Бойцы Коммандо 101, не обращая на их крики внимания, разговаривали между собой, курили, пили воду. Меир встал, и подошёл к бандитам: «Хватит орать. Сейчас вас развяжут. Я дам вам минуту придти в себя. Потом вам дадут ножи. Я буду против вас один. Убьёте меня – вас отпустят. Откажетесь от боя – вас убьют» Арабы осклабились. Это были самые сильные бандиты из отряда. Через минуту трое мужчин стояли с ножами в руках. Двое против одного. Ещё через минуту Меир вытирал свой нож об одежду умирающего араба.
Через час Меир с бойцами вышли к пограничной заставе. Ещё через час за ними прилетел вертолёт. Бойцы смотрели в иллюминатор, и обсуждали, где они проведут вечер. Меир Хар-Цион думал о Шошане.