Лежал я как-то в ванне, и стал рассматривать своё изрядно пожившее и потрёпанное тело. Жизнь оставила на нём столько всяческих отметин, что получается целая история с географией. Начну, пожалуй, снизу.
На левой стопе у меня приличных размеров рваный шрам, который от многих лет топтания по нему сгладился и побелел, а когда я его "заработал" в шестилетнем возрасте, был очень страшным (и, как мне тогда казалось, даже смертельным). А появился он у меня на моей первой "браконьерской" рыбалке. Жили мы тогда на окраине хутора Терновка Сталинградской области, возле наших домов был глубокий овраг, в котором после весеннего разлива местной реки Арчеда образовалось озеро. В этом водоёме оказалось много рыбьей молоди и, когда под жаркими лучами весеннего солнца он стал мелеть, мы случайно увидели, что рыбы там, как в хорошей ухе. Сначала мы пытались её ловить руками, но по уши (буквально) измазавшись в глине, и, поймав всего несколько рыбёшек, решили перейти на "промышленный" лов. Один из моих друзей принёс новый бабушкин пуховый платок, из которого, привязав к нему две палки, сделали бредень и стали им ловить. Вот в процессе этого брожения в мутной воде я и наступил на осколок бутылки на дне, распоров ногу до кости. Когда я кое-как доковылял до дома (весь мокрый, грязный, окровавленный), но счастливый, потому что принёс домой целую кастрюльку маленьких чекамасиков (окуньков), серушек (плотвичек) и прочей рыбьей мелочи – мама была в шоке. После того, как она меня отмыла, обработала мою рану, я стал просить, чтобы она пожарила мой улов. Вкус той рыбы мне запомнился на всю жизнь, и я до сих пор люблю, чтобы рыба была прожарена до хрустящей корочки. Да, благодаря моему ранению, порки за испорченный платок я избежал.
На правой ноге ноготь большого пальца изуродован с детства. Сам я эту историю помню смутно, но мне это неоднократно рассказывала мама и, поэтому я знаю всё с подробностями. Было это летом (так давно, аж - жутко сказать!) 1954 года, в солнечной Армении. Отец мой в то время был каким-то политработником, каким точно – я не знаю. Времена были "весёлые", недавно умер "великий вождь всех народов" - Сталин, в Москве происходила борьба за власть, о которой до народа доходили только смутные отголоски, а знать хотелось не только то, что писали в газетах. В те времена и родилась поговорка: «Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-Би-Си». Для того чтобы слушать "вражеские" голоса нужен был радиоприёмник с коротковолновым диапазоном, и отец мой принёс со службы танковую радиостанцию, для питания которой использовался аккумулятор. Я в то время, наверное, уже интересовался техникой и, в процессе исследования опрокинул аккумулятор себе на ногу, получил химический ожог и отметину на всю жизнь.
На сгибе правой стопы у меня следы большого ожога. Ожог этот я получил перед призывом на службу. Довелось мне какое-то время поработать дояром. Должность моя называлась "мастер машинного доения" и в мои обязанности входило обслуживание всей техники для механической дойки (всякие моторы, насосы, доильные аппараты и т.п.), а также подогрев воды для мытья коров, доярок и доильных аппаратов. Работа, кстати, была не из легких. Со стороны посмотреть – чистой воды бездельник. Два раза в день приезжай на работу, запусти (нажав на кнопочку) всю эту технику и по окончании дойки – выключи. Главная трудность (для меня) состояла в том, что коровам первый раз приспичивало подоиться в пять часов утра. Значит - мне надо было встать в четыре с минутами, чтобы успеть на своем «железном коне» (мотоцикле марки «ИЖ») домчаться к назначенному времени. А я возвращался с вечерней прогулки с друзьями-подругами часа в три ночи. Как меня будили – история отдельная. Доходило до того, что очередная дежурная доярка (в обязанность которой входило меня будить), исчерпав все способы (вербальные и тактильные – то есть словесные и дёргально-толкальные), брала ведро воды и обливала меня (потом, много лет спустя, они смеялись, что готовили меня к флотской службе). Поэтому, сделав все для обеспечения процесса доения, я ложился спать. А проснувшись, выпивал три литра парного молока (от самой лучшей коровы из всего стада) с хорошей краюхой свежеиспечённого хлеба. С тех пор молоко не пью – напился на всю жизнь. Так вот, однажды, для разжигания водогрейной печи я плеснул в неё банку бензина и стал его поджигать, не обратив внимания на то, что нога у меня тоже облита бензином. Естественно, произошло то, что и должно было произойти – бензин вспыхнул и в печке и на моей ноге. Ожог получился очень болезненный, потому что расплавившийся нейлоновый носок приварился к ноге. Так вот и осталась у меня памятка о моей работе в сельском хозяйстве.
На левой ноге ниже колена у меня большой рваный шрам – "эхо" Великой Отечественной войны. Учился я в четвёртом классе, жили мы в городе Сталинграде, земля которого до сих пор "нашпигована" смертоносным всяческим железом, нечего и говорить, сколько этого "добра" было в то время. Нашли мы с пацанами однажды остатки какого-то порохового склада. Сначала мы просто поджигали порох большими и маленькими порциями, потом стали изготавливать разные бомбы, затем кто-то предложил сделать ракету. Изыскали мы где-то бочку из-под бензина, набили её полную порохом, затащили на пригорок, из того же пороха проложили дорожку для поджигания нашей "ракеты", а сами спрятались неподалёку. Короче, ни один из доморощенных "ракетостроителей" не подумал о том, что отверстие в бочке сделано не в центре днища, а сбоку и, поэтому она стала сначала с оглушительным рёвом крутиться на пригорке, а затем взлетела на несколько метров в воздух и там взорвалась. Во время "старта" бочки мы кинулись врассыпную, а взрывной волной нас вообще раскидало в разные стороны. Я во время падения ногой налетел на какую-то железку и раскроил её так, что потом мне даже швы накладывали.
Выше колена спереди никаких особых отметин у меня нет, а вот на обеих ягодицах имеются. Я их никогда не видел, но рукой ощущаю множество небольших бугорков. Начинал я службу в Севастополе в учебном отряде и однажды нашу учебную смену (это около двадцати человек) послали на разборку старой бани, полуразрушенные руины которой высились на хозяйственном дворе "учебки". Здание это было двухэтажное, половина его использовалось по прямому назначению (т.е. было баней), а вторая половина была разрушена ещё во время Отечественной войны. Внутри этой половины сохранились кое-где перегородки из настоящего кирпича. "Настоящего" – я специально выделил, так как в Севастополе обычный кирпич очень ценится, потому что все здания в городе (да и во всём Крыме) построены из ракушечника. Так вот, привели нас на второй этаж и дали задание – аккуратнейшим образом разобрать кирпичные стены, каждый кирпич вынести вниз и бережно сложить штабелем у стены бани. Мы были совсем ещё "салагами" и, поэтому сначала пунктуально выполняли приказ, но потом нам надоело - с каждым кирпичом таскаться через всё длинное здание, и мы проявили флотскую смекалку. Где-то раздобыли две длинные доски – положили их рядышком в окно второго этажа и по ним стали спускать "драгоценные" кирпичи вниз. Для того чтобы они (не дай бог!) не разбились, внизу по обе стороны досок встали наши матросики и бережно снимали кирпичи с импровизированного лифта. Таким образом, мы ударно трудились до обеда, потом последовала команда строиться для перехода на обед и все пошли на построение. Все, кроме меня, потому что я здраво рассудил, что нет смысла идти через всю баню, когда можно просто сесть на доски и мгновенно оказаться на месте, указанном для построения. Так я и сделал, но не учёл того, что кирпичи-то снимали с досок не внизу (чтобы они уцелели), и поэтому, немного не доехав до их конца, вспомнил, что слышал когда-то о китайской пытке, называемой: "Голой задницей по необструганной доске". В общем, когда я еле доковылял до ротного помещения, уложили меня сослуживцы лицом вниз, четверо сели на руки-ноги, а один стал выдирать из меня щепки. Сначала это делали, не снимая брюк, так как они были пришпилены к моему многострадальному телу, а уж потом "мелочь" вытаскивали из голых кровоточащих ягодиц. В итоге, натерпевшись физических и моральных страданий, я получил «привилегию» дней на десять - в столовой есть стоя.
На спине, под правой лопаткой должен быть шрам от небольшого ожога (мне его не видно), который мог стать моей последней травмой в жизни. Случилось это на эскадренном миноносце "Спокойный", где я служил в радиотехнической службе. Однажды сломался у нас передатчик одной из РЛС, и мы с моим начальником – недавним выпускником ВВМУРЭ (училища радиоэлектроники), полезли его ремонтировать. "Полезли" – это не ради красного словца, а на самом деле, потому что передатчик находился в очень низкой выгородке под боевой рубкой, и туда надо было ползти на четвереньках. И вот, доползли мы до передатчика, начальник сел на комингс (порог), а я занялся ремонтом. Не буду вдаваться в технические подробности, но, в конце концов, понадобилось мне проверить наличие высокого напряжения. Взял я отвёртку подлинней и через защитную решётку попробовал коснуться контакта, где (как я думал, отсутствуют 36000 вольт) в это время корабль качнуло, и я узрел перед глазами ослепительную вспышку, почувствовал удар по всему телу и потерял сознание. Очнувшись, увидел склонившегося надо мной начальника, побелевшего от страха и что-то бормотавшего. Чуть позже я разобрал, что он непрерывно спрашивал: "Ты живой?". (В это время он, наверно, мысленно прощался с офицерской карьерой, адмиральскими погонами и примерял арестантскую робу). Когда я окончательно пришёл в себя, стали мы разбираться в том, что же произошло. Забыл сказать, что корабль наш в то время нес службу где-то посреди Атлантики. В таких местах форма одежды была «тропическая», т.е. тапочки, шорты, куртка и пилотка. А так как в выгородке было душно, то я снял куртку и был в одних шортах. Оказалось, что 36 тысяч вольт всё же присутствовали на том контакте и, когда я его коснулся - высоким напряжением пробило ручку отвёртки, прошло через мою правую руку и вышло из правой лопатки в корабль. Моё счастье заключалось в том, что ток прошёл по правой стороне моего тела, да я был еще потный и голый - иначе вы бы не читали эти строки.
(продолжение следует)