Шестого июня 1952 года над рекой Кондурчой пронёсся жестокий ураган, сорвавший крыши у половины домов окрестных сёл - Васильевки, Шпановки, Фейзулово, Нурлата. Досталось и районному центру – старинному селу Кошки, тогда Куйбышевской, а ныне Самарской области. А начиналось всё с несильного дождя, под которым отец на своем бензовозе отвез маму из нашей Васильевки в соседнюю деревню с символическим названием Чистовка, - хорошо родиться в таком светлом, чистом месте, - где был родильный дом, один на несколько сёл. Едва она там разрешилась от бремени, разразилась невиданная до того дня буря, - природа как бы "салютовала" по поводу весьма важного для меня события. Об этом родители любили вспоминать, а я слушать, - приятно ведь знать, что твоё появление на свет вызвало такой вселенский переполох, не каждому выпадает стать "рождённым бурей".
Последующие свои дни рождения, как и самый первый, вплоть до совершеннолетия, не запомнил. Они проходили буднично, в домашней обстановке, с немногочисленными родственниками, поэтому совершенно не отложились в голове. Совсем другое дело, когда стал перемещаться по государству.
Моё восемнадцатилетие в 7-м корпусе ФДС МГУ на Ломоносовском проспекте столицы отмечали уже человек двадцать. Чтобы собрать такой коллектив, тогда требовалось не больше получаса, - с такой скоростью разносилась по этажам весть о том, что собирается застолье, и от желающего принять в нём участие требовалось принести лишь в качестве подарка бутылку вина, - закуску обеспечивал именинник. К началу июня экзамены у всех были сданы, первая практика в Подмосковье закончилась, через несколько дней мы отправлялись в Крым, поэтому всем на этом празднике было весело и легко.
Девятнадцать лет встретил уже на крымском полигоне. В большой шатровой палатке собрались все геохимики, усадив во главу стола сразу трёх именинников, - кроме меня Аню Горбатову и Виталия Чеснокова. Из этого застолья запомнилось самое начало, когда будущий минералог и будущий же подданный Израиля Сашка Липовецкий, раскупорив шипучее «Искристое» из массивной бутылки, называемой пьющим населением Союза «огнетушителем», нечаянно окатил виновников торжества, будто победителей этапа велогонки, недобродившим вином, которое, словно протомившийся в заточении джинн, в считанные секунды почти без остатка вылетело из стеклотары. Быстро научились открывать это вино без потерь, - в капроновой пробке булавкой прокалывалась дырочка, откуда некоторое время била тоненькая струйка, заботливо собираемая в подставленную кружку. Когда давление внутри бутылки падало до атмосферного, откручивалась сдерживающая пробку проволочка, и вино разливалось по разнокалиберной посуде, чтобы вскорости попасть внутрь уже совсем других сосудов – наших крепких желудков.
Двадцатилетие застигло совсем в другой стороне - в Нижнеудинске, откуда до Иркутска, столицы Восточной Сибири, рукой подать. В этот день с однокашником Лёхой Кудриным должны были залететь в Восточные Саяны, где предстояло проходить производственную практику. В «кукрузник» уже были погружены рюкзаки (в моём лежала бутылка сухого вина, приобретённая ещё в московском «Балатоне», фирменном венгерском магазине, незадолго до этого события открытого вблизи нашей общаги и оставленная как раз для этого дня), но потом отлёт отложили из-за непогоды, - пошёл нередкий здесь в начале лета снег. Не солоно хлебавши, вернулись в гостиницу и отправились в местную столовую, где с пивом и отметили день рождения. Через Нижнеудинск проезжал на поезде потом неоднократно, и всякий раз, вспоминая всё более отдаляющиеся во времени события, брал бутылку-другую местного пенного напитка.
В гостинице также жили актёры Челябинского театра марионеток. Познакомились с ними, и вечером того же дня были приглашены съездить в соседнюю деревню со спектаклем «Аленький цветочек», - это событие и стало подарком ко дню рождения. Наутро погода была лётная, и уже к обеду я был в такой глухомани в верховьях Енисея, какая раньше и не снилась. Там, в палатке, на берегу реки Бедий, бутылка вина с опозданием в один день была успешно распита в компании с начальником нашего отряда Сергеем Демьяновым. Лёха задержался в промежуточном аэропорту столицы Тофаларии Алыгджере, и встретились с ним лишь спустя месяц, когда вместе с начальником нашей Дототской партии Олегом Пятовым он залетел на денёк в выкидной лагерь на реке Олут-Хем.
О следующем дне рождения написать нечего. "Отмечал" его в Москве в полном одиночестве, поскольку все друзья уже разъехались по практикам, а я ожидал отправления в Приморье. Под вечер оказался в "Тайване" - "Блинной" в двух шагах от китайского посольства, где и выпил за своё здоровье пару бутылок пива. Если бы находился тогда в США, то меня бы уже не арестовали за это деяние, так как именно по достижении двадцати одного года там разрешают употребление в общественных местах алкоголя, пива в том числе.
О том, как отметил - во второй раз в Крыму - свой двадцать второй день рождения, достаточно подробно написано в рассказе "Лето-осень", не стану повторяться.
6-го июня 75-го года оказался уже на окраине государства Российского, в Дальнегорске, поблизости от местного аэропорта на берегу Рудной, чуть ниже моста через эту быструю и чистую реку. На зелёной живописной поляне стояла наша экспедиционная машина, а возле неё за раскладным столом с дюралевыми ножками сидели мы с Володей Поповым, сотрудники ДВГИ ДВНЦ, а также два студента-практиканта из Владивостокского политеха и водитель Владимир Данилович Черных, имеющий в гараже ДВНЦ (Дальневосточного Научного Центра) прозвище Пузырь. Там был ещё один водитель, Витя Новиков, с таким же солидным передним «довеском», но его, чтобы не путать с Данилычем, звали Мамонтом. Возле же аэропорта оказались потому, что Попову с одним студентом предстояло вылететь на вертолёте на север Приморья, а мы втроём выезжали в районы, куда могла пройти наша вахтовка.
Отмечали по-геологически - спиртом, разведённым водой из Рудной, с пением песен под гитару, захваченной мною в поля из Владивостока. Все уже смотрели сны в своих спальниках, а я всё сидел один у костра, дёргал струны гитары и слушал журчание быстрой реки.
Ровно через год в свой день рождения оказался в цивилизации, во Владивостоке, в комнате общежития, имеющую такой же номер, сколько мне исполнилось лет (если не считать первую восьмёрку, соответствующую номеру этажа), в кругу своих друзей, к которым специально приехал на один день из деревни Новоселище с берегов озера Ханка, где научные сотрудники помогали селянам "бороться за урожай". Почему они сами не могли с этим справиться, было понятно уже из того факта, что мне довелось там работать за шофёра грузовика, который приходил с самого утра "никакой", отдавал мне свою машину, и я разъезжал с разными сельскохозяйственными грузами на ней по селу, а также, как песенный Петруша на тракторе, катал девушек "за околицу".
Ещё через год, хоть и провёл всю зиму и весну в Москве, обучаясь в аспирантуре, аккурат 6-го июня опять оказался в той же общаге и даже в той же комнате с окнами на Амурский залив, отметив свою первую круглую дату - 25 лет.
Свои двадцать шесть снова довелось встретить в сихотэ-алинской тайге, на Исаковом Ключе, притоке реки, имеющей кавказское название – Джигитовка. Дело тут, правда, вовсе не в гарцующем на коне джигите, а в наименовании бухты Японского моря, куда впадает эта река, названная так по названию корабля, бросившего здесь якорь в эпоху первых обследований берегов Приморья (у неё было ещё другое название, Иодзыхе, которое ей дали когда-то посещающие эти места китайцы и даже нанесённое на старые топографические карты). Там я работал в составе геолого-съёмочной экспедиции на пятидесятитысячной съёмке.
Эти места запомнились обилием клещей, которых приходилось стряхивать словно пыль. Один из них, когда отдыхал под сосной, прилетел откуда-то прямо на кончик моего носа.
Следующие несколько дней рождения в урбанистической обстановке, в Подмосковье и в Благовещенске прошли в обществе человека, вспоминать о котором не хочется, - как в песне: «…тут, про таких не поют».
Тридцать два года мне исполнились на золоторудном месторождении Покровка в Амурской области, которое тогда ещё только разведывали. Месторождение это примечательно тем, что золото в рудах там никто и никогда не видел, настолько оно "тонкое" или, по-другому, упорное. Сейчас его уже добывают, методом кучного выщелачивания, то есть, - объясню для непосвящённых, - на толстое, нерастворимое в кислотах покрытие насыпают большую кучу измельчённой руды, почти гору, и начинают «орошать» весьма не полезными для здоровья живых существ цианидами, которые растворяют содержащееся в рудах невидимое золото и стекают вместе с ним в подготовленную тару. Затем благородный металл извлекается из растворов, предоставляя им возможность растворять золото снова и снова, осуществляя круговорот цианидов в отдельно взятой точке земного пространства.
Возраст Христа отмечался мной на шестой день действия противоалкогольного указа, но поскольку с десяток бутылок «Изабеллы» были припасены заблаговременно, на всю весёлую компанию друзей хватило, а один из них потом даже попал в милицейско-медицинское (или медицинско-милицейское?) учреждение, но был отпущен восвояси безо всяких для него последствий.
Следующие долгие пятнадцать лет встречал свои дни рождения в кругу своей новой семьи и некоторых друзей, - то в Благовещенске, то в Миассе. О них сказать почти нечего, они были похожи друг на друга, как матрёшки в магазине, такие же красочные, но уж больно одинаковые. С некоторых пор появилось на этот праздник и фирменное блюдо – папоротник орляк, который именно в эту пору пригоден для его употребления в качестве бесплатного деликатеса, - если вы его вкушаете не в ресторане, конечно, потому что там он переходит в разряд деликатесов дорогих. А всего-то нужно сходить в лес, нарвать крючочков только что вылезших мясистых стеблей, немного их поварить, а потом потушить с луком, чесноком и какими-нибудь добавками в виде мяса или, например, грибов.
В сорок шестую годовщину занесло в неофициальную столицу Сибири - славный город Иркутск. По пути в Благовещенск остановился там на несколько дней, чтобы погостить у Андрея Антонова, с которым мы уже отмечали пропущенный выше мой 22-й день рождения в Приветном и Феодосии во время нашего с ним путешествия по Крыму (см. рассказ "Лето-осень").
Будет, наверное, к месту сказать здесь, что и дни рождения Андрея, пока были студентами, отмечались не совсем обычно. Они приходились аккурат на студенческие каникулы - 28 января, а поскольку в каникулы мы дома не сидели, а, как правило, в составе разных по количеству коллективов разъезжали по разным краям нашего государства, то получалось, что празднества происходили в разных составах и в самых необычных местах, - на третьем курсе на кухне общежития Свердловского университета, которую нам выделили для временного проживания, на четвёртом - в железнодорожной гостинице Кировска на Кольском полуострове, а на пятом - в Институте геологических наук в Ереване. Романтика студенческих лет!
Сорок девять лет застали вдали от дома, в приполярном городе Ноябрьске, на базе нашей фирмы. Собралось столько народу, что наша кухня едва смогла всех вместить. Это были выезжающие с вахт газокаротажники, или, наоборот, заезжающие на вахты. Многих из них я видел впервые (и в последний раз), но всё равно было весело. В довершение всему, пошёл снег, покрывший землю пятисантиметровым белым одеялом. На фотографиях, которые сделали, вывалив весёлой компанией наружу, маленькие снежинки казались крупными снежками, что придало снимкам особый колорит.
Пятидесятилетний юбилей прошёл без помпы, в синем вагончике, стоящем на задворках Приобской нефтегазоразведочной экспедиции в северном городе Нягань. Компанию мне составил весёлый гармонист Гриша Мухтаров, виртуозно владеющий своей тальянкой, и вылетевший с буровой Володя Замиралов, наш газокаротажник. Было весело, и я не стал бы менять то уютное помещение на закрытый зал в ресторане «Арбатский», что стоит в центре столицы (там справлял свою первую, оказавшуюся такой ненужной, свадьбу, ведь родившаяся благодаря этому дочь с днями рождения меня не поздравляет, так её воспитали: некоторым людям легко даётся ложь, жестокость и предательство).