Шел дождь. Он ехал в машине и курил. Часы показывали два часа ночи. А спидометр 90 км в час. Он ехал домой, а точнее в гараж. Он был уставший и злой. Опять его эта «коза», «мымра» начальница отправила в командировку в другой город. Проверять региональных менеджеров.
– А командировки будут? - спрашивал он на собеседовании.
- Нет, может быть иногда, - отвечала она.
Это иногда уже пятый раз за месяц. Он ее ненавидел. Эту Ольгу Афанасьевну, эту зарвавшуюся бабенку, которая благодаря мужу... да что уж там говорить. Он был голоден и злой и провонялся продуктами горения. Парами бензина и табачным дымом. Неожиданно зазвонил его телефон. «Маргарита» увидел он на экране. Он еще раз взглянул на часы.
– Странно, - подумал он и поднес телефон к уху. - Алло, слушаю, - сказал он, пытаясь придать своему голосу строгость и скрыть волнение.
- Алло Андрей?, - прозвучало эхом в трубке, красивым, тонким, чуть-чуть детским голоском.
- Да, - сказал он протяжно выжидающе.
- Я... я... извини, что так поздно. Ты едешь?
- Да, - сказал он более нетерпеливо, чем безразлично.
- Андрей, - голос ее запинался и дрожал. Он почувствовал, что что-то произошло. Что-то очень серьезное. Они уже месяц не общались и тут этот звонок в два часа ночи: - Андрей, я дома... мне очень плохо, - сказала она. Она этого могла и не говорить. Его самого охватила, какая-то непонятная дрожь. Такое впечатление, что ее волнение передалось трубке, а та в свою очередь через «вибро», стала воздействовать на него. Появилась пауза и Андрей задумался. Он должен спросить у нее «что произошло» или «что случилось». Он не знал какую выбрать интонацию, какой выбрать тон.
– Что случилось, - спросил он как можно более безучастно.
- Андрей, я... я, не знаю, - в трубке послышались всхлипы. - Ты можешь ко мне приехать?!
Он посмотрел на часы, и задумался, пауза слишком большая, надо ей, что-нибудь сказать. Сказать – «да, приеду» или «нет, не приеду». Сердце говорило ему, - тебе надо к ней приехать. Это твой шанс снова обладать нею. Снова быть рядом с ней. Любить ее. Защищать. Нет, он не может. Нет, он ее не заслуживает. Он не должен.
– Что случилось, - спросил он более решительно.
- Я не могу, я не могу тебе об этом по телефону. Я должна с тобой увидеться.
- А до завтра не потерпит? - Он понимал, что этим своим вопросом он может навсегда ее потерять. Она очень ранимая и мнительная. Но по другому он не может. Он только смягчил интонацию, спросил ее более ласково, чем обычно.
– Андрей, приедь пожалуйста, - умоляющим тоном попросила она. - Я не могу...
... Я не могу... вспомнилось ему... я не могу!!!...
Человеческий мозг странная штука. Он неожиданно для вас преподносит вам сюрприз, в виде воспоминаний, которые вы все время отгоняли, старались забыть и выкинуть из своей головы. А он, как будто знает, что именно это то, что вам нужно. Нужно именно сейчас в данный момент. Как будто не вы управляете своими воспоминаниями и мыслями, а он сам. Шерлок Холмс, основывал свой дедуктивный метод на логических цепочках, происходящих в мыслительном процессе. И используя их, мог предсказать, что человек будет говорить дальше или о чем он думал между произнесенными им вслух фразами. Но Шерлок Холмс, насколько бы он не был велик, заблуждался. Мозг это не ЭВМ. Или ЭВМ только очень сложный. В нем могут протекать одновременно несколько тысяч операций. Процессор тоже может делать несколько тысяч операций, но не одновременно. Он, завершив определенную долю поставленной задачи, переходит на другой алгоритм, а потом на новую цель. И так по кругу, пока их одну за другой не закончит. А мы можем думать одновременно, о самых разных вещах. Допустим: петь под гитару. Он, т.е. мозг в унисон соединяет музыку и пение. Мышцы рук, лица, всего тела и голосовые связки. С одной стороны: мозг следит за аккордами, ритмом, темпом. Дает указание играть громче или тише. В одном месте - перебором, а в другом - боем. Здесь нужно усилить, а в этом месте первую струну зажать мизинцем. И еще петь, не нарушая ритма, в одной тональности с инструментом. Делать паузы, менять интонацию, с тенора перейти на фальцет или с баритона на бас. Перейти на другую октаву, или в терцию. Придавать веселым словам грусть и наоборот. Насыщать слова бодростью или нежностью.
Человек играет и поет, и еще смотрит в зрительский зал, где приметив, какую-нибудь очаровательную брюнетку, пытается понять по ее выражению, нравится ли ей эта песня. Нравится ли ей он сам и может быть... сегодня вечером... после концерта... А после концерта нельзя, потому что уже сегодня в девятнадцать ноль-ноль приглашен на новоселье Вовы и Маши, которые в купленной квартире на улице Вернадского 10 № 22 на пятом этаже, код двери парадного четыре единицы, недавно вбухали тридцать тысяч долларов на ремонт и страстно горят желанием похвастать... Он играет, поет, думает о девушке и о номере квартиры. И все это одновременно.
А позже он, уже находясь возле двери квартиры своих друзей, неожиданно для себя обнаруживает, что забыл заранее приготовленный, к данному случаю подарок, который оставил в гримерке.
Все таки мозг - действительно странная штука...
...Андрей шел по парку. Он шел после тренировки. В зале сегодня закончилась вода. И он шел, радуясь холодному ветерку, который обдувая, высушивал его мокрую от пота спину и подмышки. Холодный ветерок усиливался, что означало: скоро он принесет дождь. Андрей посмотрел на тучи. Они своей темной массой, наваливаясь друг на друга, медленно ползли к нему навстречу.
– Надо спешить, - подумал он. - Скоро начнется...
Он побежал трусцой. Его трусца пролегала через парк. Парк с затемненными кривыми узкими аллеями, взрослыми деревьями и высокими кустарниками не мог его сбить с дороги, поскольку он его знал, как свои пять пальцев. Он каждый день проходил через него к своему дому. Или он ехал с работы или шел после тренировки, путь его не менялся. Изо дня в день. Точно также, как и у его родителей и всех людей живущих в его доме и в домах по соседству. Все живущие в этих домах очень гордились этим парком, как гордятся хулиганистым двоечником сыном, который принес первую пятерку... По пению. – Молодец сынок! Так держать! А между собой – Он у нас еще и поет... Потому что парк уже напоминал дремучий лес, настолько он был заросшим и не ухоженным. Освещение в парке состояло из луны и звезд, а одиноко стоящие фонарные столбы-пенсионеры, понурив головы, наверно с тоской вспоминали о своей былой ослепительной славе и о той радости, которые они испытывали, когда были в работе и приносили людям состояние покоя и умиротворенности. Многие гордились своим парком, но только днем. А вечером старались побыстрей пройти эти извилистые жуткие аллеи, потому что уж очень часто тут на кого-то нападали и отбирали пенсии, стипендии и зарплаты. – Но зато он (парк) дает кислород...
Он услышал крик или это ему показалось? - А-ааа... Сейчас опять. Нет, не показалось. Крик был женским, умоляющим с лева от него. Скорее всего в метрах пятидесяти. Он нашел брешь в кустарнике и той же трусцой, насколько ему позволяла видимость, направился на крики. Он добежал до небольшой поляны, где смутно стал различать силуэты двух человек. Они стояли согнувшись над чем-то и что-то кричали вниз. Когда он подошел ближе ему стало все ясно. На земле лежала девушка, пытаясь на спине ползти, пятясь от них, а двое как коршуны носились за ней по кругу, смеялись, материли ее последними словами, то и дело наступая своими башмаками на ее руки и ноги. Девушка была страшно перепугана и испачкана в грязи. Ее сумка, курточка и юбка валялись рядом с деревом.
- Вам помочь? Господа. - Обратился он к двум смеющимся рожам. Улыбки с их лиц сползли. Они обернулись в сторону помощника.
– Что тебе?! обратился тот, что покрупнее и повыше. - Ты че тут лазишь.
- По хлебалу, что ли дать ему, - сказал второй. Они начали на него медленно надвигаться, прям как те темные грозовые тучи. Он стал также медленно отступать назад.
– Господа, - сказал он, улыбаясь во все лицо, - я просто поинтересовался. Может Вам нужна помощь. Уж наверно слишком бойкая попалась?
– Ты че сука тут городишь?!!
- Да я говорю, что Вы господа двое - такие сильные, крепкие и не можете с девкой справиться и я предлагаю вам свою помощь. У девушки носом пошла кровь.
– Пошел отсюдова, сучонок, без тебя решим. Тот что покрупнее замахнулся правым крюком, целясь Андрею в ухо. Андрей без труда увернулся и хлестко провел левой ногой «маваши». Ударил в правый коленный сустав. Тот опустился на согнутое правое колено. Не давая ему возможности подняться, он тут же ударил правой ногой в голову, после чего, тот упал навзничь и отключился. Второй тут же ж, когда его друг еще летел спиной на землю, прыгнул на Андрея, норовясь попасть ему ногой в пах. Андрей увернулся, отступил и подпустил его ближе к себе. Когда расстояние было нужное он развернулся на левой ноге по часовой стрелке вокруг себя на 180 градусов и сильно ударил пяткой правой ноги в живот. Тот застонал от боли и согнулся. Андрей к нему подбежал, обхватил его двумя руками за шею и стал своими коленями бить по его печени, селезенке, в сплетение, в грудь. Правым-левым. Правым-левым. Правым-левым. Он бил до тех пор, пока и второй не потерял сознание. Он подошел к дереву поднял с земли курточку, юбку и сумку. Он подошел к ней: – ничего, ничего... все уже позади. Все хорошо, уже все позади, - сказал он.
Насильники, лежали на земле, они уже пришли в себя и притворялись двумя большими жуками, которые при наступлении опасности падают на спину, лапками вверх и замирают, как будто мертвые. Когда Андрей подошел к девушке, они вскочили, как ошпаренные и дали деру через кусты. Девушка сидела на земле, согнув колени и закрывая лицо двумя ладошками, запачканными грязью. По ладошкам мелкими струйками бежала кровь. Судя по трясущимся плечам, она беззвучно рыдала.
– Ничего, ничего, - бормотал он, - уже все прошло, их уже нет. Все хорошо, - он бормотал, все будет хорошо. Потом пошел дождь...
- Андрей, ты меня слышишь? Донеслось откуда-то издалека. Андрей, ты все еще там?
- Да, слышу, - ответил он, - я здесь...
- Ты приедешь?
Он задумался. Ему очень хотелось к ней приехать и он ей сейчас нужен. Как тогда в парке. Он может единственный, кто ей сейчас нужен, кто может ей помочь. В чем именно: он не знал и не догадывался, но понимал, что если он сейчас скажет «нет», это будет точкой в их отношениях. Не троеточием, а точкой...
...Наш мозг, по одному известному ему закону, распределяет наши воспоминания по своим нейронам в зависимости от их хронологии. Те, что происходят в настоящее время и не более года от самого события хранятся в гиппокампе. Это такое изобретение Господа, которое находится в самой глубине головного мозга, как бы защищенное со всех сторон. По виду он напоминает человеческое ухо или эмбрион, в начале его развития, точно такой же как у всех людей, млекопитающих, земноводных и рыб. Теменная, височные, фронтальная области отвечают за долговременное хранение. Все равно, что оперативная память и жесткий диск. Почему именно так – замысел еще не расшифрован. Но по этому же принципу (человечество, когда создавало компьютер еще не знало как работает мозг) работают и ЭВМ. Ученые, далеко пошли в изучении мозга и его работы. Давно известно, что мозг состоит из нейронов, специфических клеток передающих и принимающих электрические импульсы. Раньше считалось, что они, нейроны, не восстанавливаются, а сейчас, новые открытия доказывают обратное. Открываются новые ферменты, созданные клетками мозга, осуществляющие химические реакции, которыми управляются наше сознание, настроение, наши желания и зависимости. Наука едет вперед. Когда-то, с целью изучения мозга, в СССР был открыт целый научно-исследовательский институт. Его так и назвали по простому – Институт Мозга. При чем, открывался он только для изучения одного единственного мозга. Мозга одного человека - Владимира Ильича Ленина. Ученые, через изучение под микроскопом нейронов, пытались найти взаимосвязь между личностью человека и объемом мозга, между его гениальностью и количеством нейронов. Конечно, их затея потерпела фиаско, но чтобы оправдать работу сотен ученых и лаборантов, а также само создание целого института, через прессу сообщалось о потрясающих результатах. Оказывалось, что мозг Владимира Ильича был гораздо большим в объеме, чем у среднестатистического человека и имел, аж на один процент больше задействованных в работе коры головного мозга нейронов, чем у того самого среднестатистического. Конечно, это был блеф, но все же он был оправдан, для дальнейших исследований. Поскольку, данное направление науки могла постичь такая же участь, как и генетику, которую признали лженаукой и отвергли в зародыше. На этом спасибо дедушке Ленину и коммунистической пропаганде. Конечно, попытки найти в мозге Личность человека, вот уже спустя более восьмидесяти лет, с момента открытия института, делаются и сейчас, но опять же ж безрезультатно. Так же безрезультатны попытки найти в человеческом мозге Совесть, которая является неотъемлемой частью Личности, с одной стороны. А с другой - она угнетает нашу Личность. Пытается ею управлять и манипулировать. И каждый из нас знает, что Совесть – это непонятно откуда для нас самих взявшееся свойство нашей Души (Личности) стремиться к Добру и Нравственности. Это – в некотором роде, некий свод законов, запрещающий совершать безобразные поступки и позволяющий осознавать, «что такое «хорошо» и что такое «плохо»». Каждый из нас знает, как же тяжело бороться с Совестью. Как тяжело ей противиться. Какие она может вызывать болезненные ощущения, как моральные, так и физические. Но вопреки, каждый также знает методы, которыми можно ее заглушить, пойти ей наперекор.
В первую очередь, очень действенный метод «химический» – это алкоголь и наркотики. Но при этом методе, вместе с Совестью погибает и наша Личность. Безвозвратно.
Второй метод «максималистский» - делать все Ей наперекор. Она говорит: – нет, нельзя этого делать, ты не должен так поступать, а мы назло будем делать, превозмогая моральные и физические страдания, назло, только в больших объемах, будем чаще, будем сильнее бить. До тех пор, пока Она не уменьшиться в точку и не исчезнет навсегда. Но при этом Личность может измениться до неузнаваемости и Душа всецело перейдет на темную сторону.
Третий метод самый популярный, так его и назовем «популярный» - мы Ей рассказываем различные доводы и аргументы, приводим факты (из жизни животных например) и потом приходим к компромиссу. Как бы, в споре рождается истина. Вот – мы себя уже и убедили. А Совесть – это уже Ее проблемы. Мы Ее стараемся не замечать. Мы Ей уже все объяснили, разъяснили, по полочкам разложили, вроде бы и компромисс есть, а Она опять за свое. Нет – родная, «ты» сама по себе, а «Я» - сам по себе. Мы «тебя» к «Себе» не звали.
К чему это приводит? Если человек научил себя лгать Самому Себе, тогда лгать другим, вообще не является никакой проблемой. И человеческие принципы, которые являются стержнем личности, ее опорой и идентификацией в Духовном мире - рассыпаются, как ударенные о бетон графитовые стержни. И Душа теряет Волю, теряет способность противостоять искушениям, которые только для этого и созданы темной стороной, чтобы «обратить» Душу в свою веру, или оставить ее в мире Материального, где она может переродиться, только в более низшем качестве, в душу животного или растения и уже никогда не сможет перейти к своему Создателю, по образу и подобию Его.
Раньше, при царской Руси народ, давая характеристику бессовестному человеку, говорил – Без Бога и царя в голове. Еще тогда понимали, что Совесть находится в голове. Как и душа. И все наши воспоминания. Первые руководители коммунистической партии, как первосвященники, это понимали, и поэтому начали искоренять, уничтожать и Бога и царя, и вложили в головы свою Совесть – Советскую. (Игра слов – каламбур - не Совесткая, а Советская).
Так что такое совесть? Может это и есть частичка Бога? Может быть мы, благодаря именно Ей, и являемся Божьим подобием? И несем в себе: Его Веру в нас, Его Искру, Его Свет, Его Истину. И всеобъемлющую, искреннюю, милосердную и родительскую к нам Любовь. И с потерей Совести, когда все «Его» пропадает, остается нам только наше – «Эго». «Эго» - которое не может любить никого, кроме СЕБЯ.
Не Он нас оставляет, а мы бежим от Него...
... Они начали встречаться, он неделю ей звонил, справлялся о самочувствии, пытался поднять ей настроение, что у него неплохо получалось. Ее звали Маргарита и ей было восемнадцать лет. Когда он ее увидел, после того злопамятного вечера, на их первом свидании, он был удивлен. Из той, вечно плачущей, замызганной кровью грязнули, какой он провожал ее в тот вечер до ее дома, находящегося по соседству рядом с его домом, не осталось даже напоминания. Перед ним стояла красивая, стройная, в нежно-голубом коротком сарафане, подчеркивающим точеную девичью фигурку, с едва заметным макияжем, улыбающаяся девушка, которая действительно была искренне очень рада его видеть. У нее был короткий хвостик, стянутый резинкой и бесподобные, огромные, синие глаза, синева которых еще больше подчеркивалась на фоне ее голубого платьица.
– Ну ты, ну ты, - хотел сказать он - «ваще», что являлось бы для него верхом выражения своего восхищения и приблизительно означало бы: - «Вы прекрасны моя сеньорита, Вы как тот цветок лотоса, который, не осознавая своей красоты, раскрывается перед жужжащим, здоровенным, волосатым шмелем и не понимает, что шмелю интересен только нектар..., а я мужлан и Ваш вечный раб». Но «Ваще» он сказать не успел, потому что Маргарита, увидев его реакцию, засмеявшись своим нежным, с хитринкой, задорным смехом, предвосхищая его, перебила: – ну как, нравлюсь?!
– Да, - все, что он смог из себя выдавить. Она взяла его под руку и они направились в сторону парка. Он шел, не зная, что сказать, о чем заговорить, он шел смутно осознавая, что сейчас вместе с ним, держась за его руку идет самое прекрасное, желанное, и уже им любимое существо. Что он должен быть - самым счастливым человеком. Но в его сердце начала гнездиться тоска. Чеховская тоска. Когда мужчина находится с таким прекрасным Божьим творением, в лице очень красивой девушки его пробирает грусть. Он понимает, что такая красота создана не для него и он никогда не сможет ею обладать. Что такая красота создана для чего важного, для какой-то Высшей цели и он ничтожество: даже не может и помышлять о ней. Он только может любить ее на расстоянии, наблюдая со стороны, платоническим чувством. Завидовать и презирать, находящихся рядом с ней мужчин. И ненавидеть их, только за то, что она улыбается им, на их шутки. На их тупые, ограниченные, самодовольные, как и они сами - шутки. Он может любить, пребывая в забвении, в терзании и муках, ревновать до безумия, но быть любимым... в это поверить – никогда!
Эта тяжесть сковала его сердце, его мысли, его радостное возбуждение, в предвкушении встречи с ней, которое было, пока она не вышла из парадного - исчезло, передав эстафету мрачности и угрюмости. Он не мог нормально мыслить, руки его вспотели, лишь одна мысль свербила его сердце, это невозможно и он не достоин. И это просто блажь с ее стороны, ему ответный подарок, как спасителю. И сегодняшний день, это свидание – последнее. И больше он ее никогда не увидит. Но она, почувствовав его смятение, только крепче прижалась к нему, как бы говоря: - «не переживай, я тут и никуда не убегу, я здесь, потому что так хочу... хочу быть рядом... рядом с тобой... Посмотри: какая стоит прекрасная солнечная погода, как весело шумит листва на деревьях, а невидимые птицы; цверенькают, дзеленкочат, заливаются, кричат, и поют по очереди, создавая хоровую, а капельную, очень гармоничную, только понятную для них песню - это все для нас, для меня и для тебя. Ведь ты мой Герой». Он стал понемногу успокаиваться. У него уже не было желания, сейчас, во чтобы то не стало, даже если она и заметит, (плевать, а какая уже разница, все равно уже ничего не изменишь) вытереть свои потные ладони об джинсы. Это неуемное свербление в руках и голове прошло.
– А куда мы пойдем, - так же шагая, не сбавляя темпа, весело, как-то по детски, спросила она, повернувшись к нему лицом, разглядывая его хмурый профиль. Ее задор, окончательно его успокоил, и разгладил морщину на лбу. Он понял, что ей глубоко «все равно», куда они пойдут и что сегодня будут делать, что можно даже просто остаться здесь в парке на лавочке, в тени деревьев или на солнышке, не взирая на то, что в этом парке ее чуть не изнасиловали, и который, только своим пребыванием на земле уже должен олицетворять собой всю жуть, страх, мерзость и отвращение - все те ощущения, которые еще неделю назад разрывали ее сознание. Он понял, что сейчас она чувствует себя с ним «как за каменной спиной», и самое главное - он ей тоже небезразличен...
... - Андрей, - в телефонной трубке, после долгой паузы зазвучал ее умоляющий, всхлипывающий голос, - почему ты молчишь? Он чувствовал, что еще чуть-чуть и она разрыдается...
- Нет, я не могу, - с трудом выдавил он из себя, стараясь проглотить комок, который как опухоль сдавил ему горло. И норовил прекратить доступ воздуха к легким: - я не приеду, - сказал он и захлопнув телефон-раскладушку, отключился.
Дворники усердно трудились смыть капли, которые непонятно откуда брались и опять набрасывались на лобовое стекло. Снова и снова. Снова и снова. Окна автомобиля были закрыты, но такие же капли появились у него на щеках и текли не потревоженные никакими дворниками уже по подбородку...
...Человек по своей природе злопамятное существо. И по большому счету, когда человек говорит, что он не злопамятен – это ложь. Мы все злопамятны. Хотим мы этого или нет. Потому что, это свойство нашей памяти, это способность нашего мозга запоминать. Человеку необходимо помнить зло. Запоминание зла, это и есть наш опыт. История государства, нации, определенной территории, религии – это запоминание многовекового зла. История личности – это зло, которое происходило лично с ней в течение всей ее жизни.
Конечно, добро мы тоже помним, но только не тогда, когда надо отдавать деньги. А деньги это зло. И на зло - злом отвечать нельзя. (Шутка,. кхе...кхе...).
Так устроена наша память, что события, которые несут нам вред, нами запоминаются лучше, чем те, что несут добро и несущие негатив воспринимаются более существенными. Даже взять к примеру любимиц профессора Павлова В.Ф. – собак. Конечно, собаки добродушны, искренние, бурно переживающие и всепрощающие, в большинстве своего собачьего рода. Но и они злопамятны. Чтобы собаку научить вести себя «по-человечески», к ней применяется наказание в виде ремня, палки, сидения на цепи и тыканья мордой в лужу. Она запоминает неприятные для себя ощущения в виде последствий наказания и старается больше так не делать. Хоть, делать везде лужи - это ее природа, заложенная инстинктом с незапамятных времен. Так и человек, ему нужно помнить зло, просто необходимо для выживания. Будучи ребенком: прикоснулся к горячему чайнику – обжегся, больше не полезет. Полез в розетку: шваркнуло током – через двадцать лет боится лампочку вкрутить. Будучи взрослым: одолжил деньги – не вернули, больше не одолжит... Никому... Учит в институте весь этот вздор и чушь - накопленное веками зло, в виде знаний. Не выучит – последствия в виде лишения образования, а лишение образования, это неквалифицированная, низкооплачиваемая работа.
К примеру, прибегает муж к своей жене и говорит в возбуждении, - я только что такую аварию видел: три машины в... вдребезги, две сгорело, куча жертв, на асфальте оторванная голова и все это из-за какой-то Собаки, которая перебегала улицу в неположенном месте.
А то, что он в это воскресенье с утра три часа стоял в церкви, молился за нее, за ее здравие, за их детей, за благополучие, прослезился под конец. Об этом ни гу-гу. Про это - начисто забыл. Две минуты увиденного зла и три часа добра. Две минуты и сто восемьдесят минут. Он запомнит эти две минуты на всю оставшуюся жизнь...
...И Андрей помнил зло. Очень сильно, очень ярко оно давило ему на грудь. То, что они провели незабываемых три месяца вместе. Три месяца любви, встреч, походов по кинотеатрам, театрам, ресторанам, разговоров по телефону, нежных эсэмэсок. Прощания и поцелуи вечером перед ее домом. Он стал даже стихи сочинять. Все было перечеркнуто в один миг. Он предложил ей пойти на шашлыки, на природу. Она с радостью согласилась. Был чудный день и забредши поглубже в чащу, они нашли место, где он развел костер. Вместо мяса они решили пожарить сосиски. Маргарита ему всячески помогала, занималась нарезкой и сервировкой стола в виде покрывала, расстеленного возле бревен на земле. Все было замечательно и прекрасно: и природа, и его тосты, которые вылетали из его уст, словно какие-то чудные былины и Маргарита в сплетенном из полевых цветков венке, в том самом сарафане, в котором она была на их первом свидании.
– Как жалко, - Маргарита грустно улыбнулась, - вся эта красота скоро исчезнет. Нам осталась последняя неделя.
Она замолчала и стала разглядывать Андрея, как бы стараясь навсегда запечатлеть его образ, каждую его черточку, все его морщинки, небольшие веснушки и даже едва заметные угри. Они молчали. Ощущение праздника закончилось. Вся красота заканчивающегося лета: дуновение ветерка, колышущего листву на деревьях, полевые цветы на поляне, и в венке Маргариты; весело-игривое щебетание, сидящих в кустарнике ежевики воробьев; березки, заливающиеся ярко-зеленой листвой, и кивающие кронами в такт неслышимой песни - все это только усугубляло и еще больше навевало грусть и тоску. Оба знали, что Маргарита уедет снова в Москву. Что увидятся они разве что, после сдачи нею сессии. А это уже будет под Новый год. Они, которые уже не представляли жизнь друг без друга, ни дня без встреч, ни часа без общения по телефону, должны были расстаться на такой огромный срок. На срок куда больший, чем время проведенное ими вместе. Андрей машинально переворачивал грилевые сосиски, поджаренные с одной стороны, смотрел на капающий в угли, с треском воспламеняющийся жир и уже ненавидел и эти сосиски и костер и все эту природу, будь она неладна.
– А может ты переведешься в Киев? - спросил он, сам понимая, что это невозможно по многим, давно известным ему причинам, но ему хотелось, чтобы Маргарита еще раз ему об этом сказала. Ему хотелось услышать ее интонацию, по которой возможно он услышит отсутствие сожаления по их разлуке. Почему эта учеба выше их любви? Почему ради накопления многовекового зла – они должны жертвовать самым высоким, искренним и светлым чувством, которое может исчезнуть у них навсегда? А почему у них? Он был в себе уверен. Его любовь не исчезнет никогда. А она?! Такая красивая, нежная, очаровательная может влюбиться в какого-нибудь другого. Москвича продвинутого или приезжего, но обаятельного, красивого и умного. Он ненавидел и Москву и москвичей, и всех приезжих. «Москва не резиновая», вспомнилось ему и приезжих он стал ненавидеть еще больше.
– Ты ж понимаешь, что пока мои родители там, я должна быть с ними. А когда у них закончится контракт – они снова вернутся в Киев. Они спят и видят, чтоб вернуться. Они уже так устали от Москвы.
– Ага, дудки, - подумал Андрей, - так уж они и вернутся. В эту нищую стану с политиками-подонками, рейдерской по отношению к народу властью, с месячными зарплатами, на которых в Америке даже не закажешь биг-мак меню в Мак-дональдсе, с пенсиями, которых хватает ветеранам раз в год на 9-е мая съездить на метро до кладбища, проведать фронтовых товарищей. Со стипендиями, которых хватает, вернее у студентов хватает ума скинуться всем вместе, купить самого дешевого шмурдяка и бухать всей общагой, по поводу получения этой стипендии, потому что больше на нее ничего не купишь. Нет, сюда они больше не вернутся. Не надо выдавать желаемое за действительное. Инженеры, коими являлись ее родители, в нашей стране на рынке шмотки продают. Либо книги, которые выносят из дома. Здесь инженеры не нужны. Здесь вообще никто не нужен. Эту территорию уже давно готовят очистить от «хохлов». И очищают при помощи бедности, коррупции, водки и табака. И при помощи растления. В школах, чтоб найти девственницу, надо приходить в шестой класс. Гомосятина скачет по сцене и уже не стыдится того, что она есть самое гнусное извращение... самое гнусное извращение любви.
- Мы просто другие. - Говорят они и скачут по сцене. - Мы в принципе такие же как вы, только у нас есть свои маленькие слабости. Хи-хи-хи. И скачут, своими накрашенными поросячими рылами, стуча в такт копытами по сцене и гогочут нам в лицо.
- Мы ж ничего не делаем плохого, а в Германии - передовой европейской державе нас уже 10 процентов от мужского населения и все хорошо. Все будет ха-ра-шо! Хи-=хи-хи. И скачут, и скачут.
- И имя ему - ЛЕГИОН, - пронеслось у Андрея в голове. - 10 процентов мужчин Германии. Мужчин, которые столько раз за всю историю в Европе, да и во всем мире наводили столько шороху. Гордые, тщеславные, воинственные. И эти 10 процентов уже: тщедушные, слабые, инфантильные и никогда... никогда не дадут потомства. И канут в лету. А дальше будет больше. И не только в Германии. По всему миру!
– Купите книгу! Вы не пожалеете, молодой человек, - говорят ему инженеры на рынке. - Вы только посмотрите, полные собрания сочинений! Очень дешево. И его взору предстают старенькие, потрепанные, наверно многократно прочитанные томики Гоголя, Пушкина, Достоевского. Они продают свои любимые книги, своих любимых писателей, свое главное сокровище и свое наследие. Фашисты сжигали книги, а они продают. За бесценок! И это сознательно. Это еще хуже, чем их сжигать. Продать и Предать. Один корень. Корень зла... Как это знакомо! Это как Иуда предал Христа. Продал, предал. Или предал, продал. Неважно. Почти одно и тоже... Враги гораздо меньше вызывают отвращение, чем предатели. Врагов, хотя бы можно уважать...
И вот он, нашел свое сокровище – Маргариту... Девственницу, с которой в течении этих трех месяцев, у него были только поцелуйчики и обжимашечки. И она в этой продвинутой Москве, она - этот не ограненный алмаз поведется на обман, какого-нибудь охотника за женскими головами, какого-нибудь подонка и прощелыги.
И, - ха-ра-шо, все будет ха-ра-шо! И скачут своими свиными рылами и гогочут, - хи-хи-хи.
- Купите – очень дешево, вы не пожалеете!
- И имя мое - ЛЕГИОН! Так лучше этим подонком стану – Я!!!
– Что ты делаешь?! Вскричала Маргарита. - Я не могу... слышишь!!
Андрей, не помня себя от ярости и ненависти, подогретый водкой, набросился сверху на девушку и начал сдирать с нее трусики.
– Я не могу, Андрей, Я НЕ МОГУ! - кричала Маргарита.
Но Андрей ее не слышал, он яростно борол ее сопротивление, держал ее руки и поступательными движениями вонзал в нее свою разгоряченную плоть. Закончив, он повалился на спину рядом с ней. Она лежала на спине, не шевелилась, и только плакала, закрыв ладошками свое лицо. Прям как в тот раз...
... Прошло наверно меньше минуты, как Андрей закончил разговор с Маргаритой по телефону. В его голове блуждало сотни мыслей. Они месяц не общались. Больше ни он, ни она друг другу не звонили. Он должен сейчас к ней приехать. Что-то однозначно произошло очень серьезное. Она бы просто так не звонила. И она в Киеве, а не в Москве. Но как? После всего, что он наделал. После того, как он ее там оставил одну. И на прощание ей бросил, - «теперь можешь ехать в свою Москву!» Какой же он подлец, мерзавец! И как он сейчас сможет посмотреть ей в глаза. В эти огромные, цвета летнего неба, доверчивые глаза. Как он мог?! Зачем он ей сказал про Москву?! Он и так ее... унизил. Тогда он хотел ее просто уничтожить. Тогда он упивался своей жестокостью. Она лежала, также закрыв ладошками свое лицо и беззвучно плакала. А он поднялся, оправился и перевернув ногой обгорелые сосиски, не глядя на нее сказал, - теперь можешь ехать в свою Москву! Какой же он все таки подлец. Ему мало было сломать то, что она хранила все это время, как какой-то божественный Дар, который она, видя распутство своих подруг, в тайне от них, решила сохранить только для самого дорогого для нее человека. Для ее будущего мужа. Это был бы ее подарок к их свадьбе. Самое драгоценное, что у нее было. И муж бы ее, должен был оценить ее подарок, принять его с благоговейным трепетом, до дрожи в ногах и понимать всю оставшуюся жизнь, что он человек - избранный. Что таких, как он – единицы! И она бы, подняла этим его самооценку на всю оставшуюся жизнь. И такой подарок она готова была отдать Андрею. Но только, после свадьбы, о которой они часто говорили. Но он не стал ждать. Он растоптал, швыранул свой будущий подарок, не оценил его. Вернее, он знал его ценность, но боялся, что кто-нибудь его заберет. Он, как ребенок, который, имея старшего брата быстро съедает, увиденные под елкой, еще не подаренные Дедом Морозом конфеты, все до одной, боясь, что этот его старший брат их съест. И он никак не мог поверить, что избранный это он. Кто он и кто она. Красавица и чудовище. И сейчас она ему звонит и умоляет приехать. Так что же он делает? Он ведь избранный. Он только сейчас это понял. Он избранный! Он резко развернул машину и поехал в сторону улицы, на которой стояли их дома.
- Но так не честно, - подумал он. – Она должна знать.
Он набрал ее номер телефона, телефон тут же ж подняли.
– Маргаритка, моя любимая... девочка, - начал он, слезы все так же текли по его лицу, он старался говорить быстро, но голос его, то и дело срывался. Дворники все так же шуршали, размазывая капли по стеклу.
- Ты меня только не перебивай... я сейчас приеду, только если ты, после того, что я скажу... если ты после согласишься... чтоб я приехал... Я тебя люблю...
– Я тебя тоже люблю, - отозвалось всхлипыванием.
– Подожди, не перебивай. Я тебя люблю, очень сильно люблю, больше всего на свете. Но ты должна это знать. Я просто. О, Господи, как же это тяжело... какой же я все таки подлец. Милая, я хотел тебе рассказать. Вернее, я никогда тебе этого не хотел говорить. Никогда в жизни. Ты слышишь меня?!
– Да.
- Я... прости меня... О, Господи, помоги мне! Я тогда, когда тебя хотели изнасиловать. Те двое. Это все – я! Это я все подстроил. Эти двое - мои друзья. Мы вместе тренируемся. Прости меня Маргаритка. Я не знал, что делать. Я тебя, когда первый раз увидел... Я сразу влюбился, но не знал, как к тебе подойти. И я решил с... с... инсценировать изнасилование. Они бы тебе ничего не сделали плохого... Ты слышишь? В трубке молчали. - Милая, Маргаритка, я подлец, какой же я негодяй! Я думал, что если я выступлю в качестве героя, у меня будет, хоть какой-нибудь шанс. О, Боже, прости меня, я не знаю, прости.... Теперь если ты знаешь... ты должна дать мне ответ... ехать мне к тебе или нет... И я очень сильно тебя люблю... Прости меня... Алло... Маргарита, ты слышишь, Алло?!...
- Прости меня, Алло, Маргарита, - говорил он машинально, все еще, как будто не осознавая, хотя уже все понял и рас...по...ЗНАЛ ЗЛО...вещие ему, в трубке короткие гудки, которые в унисон стали пульсировать со вздувшейся у него на левом виске веной.
- Бам, Бам Бам, - она стучала вместе с сердцебиением и усиливала звук трубки и превращала его в громогласные удары самого большого колокола, который когда-либо существовал на самых высоких колокольнях.
- БАМ, БАМ, БАМ, - стучало в его голове.
– Это конец, - понял наконец-то Андрей, - это КОНЕЦ.