Вечер в Доме журналистов. На него меня пригласил один очень известный и, как говорят, достойный писатель. Ему вручали крупную премию. По этому поводу собрался практически весь литературный бомонд конца 90х годов.
Официальная часть, где деятели поздравляли и чествовали триумфатора, где речи прерывались аплодисментами и легкими звуками квартета, закончилась и публика плавно переместилась в ресторан на очень серьезный фуршет, с огромным количеством выпивки и закуски.
Поток гостей разделился на два зала. Я отправилась в ближайший, но не встретила ни одного человека, с кем можно было бы непринужденно поболтать. Народ на такие мероприятия ходит в основном для того, что бы завести нужные контакты, забить стрелки, пожрать на халяву, или просто провести время. Я была не из тех и не из других. Во всяком случае, на этот раз. Я бы тоже забила стрелки, но с кем? Кругом знаменитости, но я не их поклонник. Кругом мужчины, но что мне они. Полно вкусной еды, но я не хочу, есть. Можно повеселиться, порезвиться, с кем-нибудь пококетничать, познакомиться, но мне не весело. Мне хреново. У меня в жизни большие неприятности. Личные проблемы
Кто-то в белом говорит мне: Уйди без сожаления! Нет, - говорит мне кто-то в черном, - стой здесь и пей!
Мелькают тетечки с моей редакционной работы. Они, рассеянно здороваясь, летят, как пчелы к пыльце, заводят контакты с предполагаемыми авторами. Нет, куда там! Я и эти трудолюбивые пчелы - маловероятная компания.
Подхожу к столу. Возле меня немедленно материализуется заводной дедуня лет восьмидесяти. Он начинает хаять мероприятие и наливать в мой бокал шампанское, которое я не очень то люблю. Вот и ухажер появился. Соответствующий. Я ему киваю, практически не слушаю,хотя в голове у меня пусто и мрачно. А он что-то стрекочет,как кузнечик, периодически накладывая то мне, то себе на тарелку бутерброды с икрой, тарталетки и фрукты. Я почти ничего не ем, без удовольствия пью шампанское и ленюсь сообщить этому милому старичку, чтобы он заменил его на вино.
Я пью и не пьянею. Это опасно. Знаменитости, шустрые журналисты, издатели, представители общественности и организаций, мелькающие по телевизору и я среди них. Куча знакомых лиц, а выпить не с кем! Один старичок.
Ага взгляд зацепился за что-то. Это парочка сорокалетних поэтов из так называемого молодого поколения. Среди них желтогазетный журналист, и унылый литкритик. Пьют водку. Я их немного знаю. Общались пару–тройку раз в компаниях.
Дедуля, утомивший услужливостью и занудством, наконец извиняется сообщает о каких-то важных переговорах, предупреждает что «не оставляет меня», и к моей радости, испаряется. Я, отправляюсь к "молодому" поколению, ибо как-то, где-то с ними со всеми знакома.
Тут же к нам подходит пьяненькая , лохматая бабенка, как выясняется, имя ее мне случайно известно. Пишет прозу. Она начинает всех информировать, что она только что из Германии, что она там живет на средства какого-то фонда. Живет, что бы писать свои гениальные произведения. Что она всем нужна и все ей ужасно рады, и что она только неделю, как оттуда, а потом опять туда. И, что она уже пьет эту неделю на литературных презентациях и в посольствах, не просыхая.
Она стоит перед нами замученная, какая-то никчемная и несчастная эта бабенка. Не нужная ни мне, ни мужикам с которыми пьем. Одинокая, как и я. Я бы с ней подружилась, но нужно врать. А мне лень врать. Ведь то, что она пишет, я никогда не буду читать. Меня никогда не интересовали сочинения отличницы.
Она так некрасиво напилась уже в начале вечера, что меня это подкупило. Я таких литературных дам раньше в конце восьмидесятых встречала на пьяных оргиях в мастерских безумных художников, в квартирках, славящихся на весь район, в домах, подлежащих, но слом, выбранных опять же для пьяных тусовок деятелями андеграунда. Там такая дама всегда была в наличии и всегда была своей в доску, там она царила. Она и мечтать не могла тогда, и не думала, что когда-нибудь окажется здесь, среди тех, кого она еще в те легендарные времена обличала, топтала ногами, называла официозом, жополизами. И вот нате - жополизы оценили. Пригласили. Платят. И она их немедленно полюбила и забыло о своем нигилистическом прошлом. Ну, расслабься же ты, писательница, получи удовольствие! Ликуй! И она расслабилась. Хрень какая-то! По привычному расслабилась, по простому. Пьяная в жопу. Она мне нравиться. Чуть-чуть. Не вписывается сюда эта птица. Хотя и старается вписаться. Дура. Смешно.
А вечер продолжается. Вокруг боги... Глиняные боги. Они еще мелькают в периодике, на телевидении, издают книжки. Читать их не интересно и не приятно. Правда, надменность во взорах,барские повадки, которые выражают их сущность,сегодня особенно злят меня. Эти господа живут в литературе по инерции. Они уже давно мертвы. Пожалуй, мертвые поэты и писатели начала века живее их, поэтов и писателей его конца,не самые великие представители которых сейчас вот здесь жуют халявные бутерброды и обжигают свои бездонные пищеводы водкой.
Впрочем,и тогда были дельцы, для которых литература - способ получения денег и власти. Такие всегда понимают рано, что все эти духовные вещи, все эти порывы и инсайты - они для мотыльков, вроде меня.
Вот в зал зашла известная поэтесса. В свое время очень известная. Выпила бокал вина. Вокруг нее крутятся два жополиза. Лицо у поэтессы уставшее, одинокое, разрушенное временем и алкоголем. И сейчас ее продолжают печатать. Вернее не ее, а Имя... Стихи ее уже не те. Муза ушла от нее, оставив технические наработки на память. Пустые побрякушки. По-человечески я ей сочувствую.
Заработай имя, а дальше можно почивать на лаврах, выпуская полную херню. Типа - на пенсии.Но эта дама хотя бы заслужила свою пенсию.
Даже пара гениальных стихотворений или одна культовая повесть с дюжиной пронзительных рассказов – как у Селенджера - дают-таки право на литературную пенсию. Увы, лит.пенсия зависит от лит.чиновников. Сколько гениальных писателей и поэтов дожили до
этой пенсии? Да, чтобы чиновники сделали для них что-то?! Да, чтобы чиновники позволили им хорошо жить в старости и вообще жить?! Да, никогда!
А мои шапочные знакомые, так называемые хорошо оплачиваемые литераторы «новой волны» продолжают вяло общаться. Я стою с ними. А куда мне деваться? Особого слияния душ не происходит. Разговор натянутый, хотя и пьем. Подали шашлыки. Выпили, крякнули, закусили. Хорошо.
Почти всех этих ребят я где-то как-то видела при других обстоятельствах.
Вот один, так называемый поэт, сейчас активный журналист, живчик. Когда-то в восьмидесятых читал стихи в подпольном клубе у общего знакомого. Он всегда умел себя вести правильно, вот и находится сейчас здесь, в отличие от прочих. Стихи, подарившие ему известность, были созданы особым способом, инсталляционным. Не хочу, чтобы этот паренек был узнан, потому и не говорю конкретно как. В общем, сплошной авангард. Читать там нечего, но какие-то люди хвалят. Стихов, собственно говоря, нет. Есть выебывание. Никого не задел, написал ***ню и на словах, очень квалифицированно объяснил что он, собственно говоря, такое сотворил, какие такие миры сотряс. Эти, с позволения сказать, произведения всегда требуют дополнительного объяснения, расшифровки, вербального оправдания. Их ценность обусловлена умением впаривать окружающим всякое дерьмо, показывать какашку и, гипнотизируя сознание мудреными выражениями, выдавать ее за конфетку. Черный квадрат Малевича - символ этого вербального авантюризма, символ успеха тех, кто выгодно умеет продавать воздух. Браво! Аплодисменты!
Я его даже на какой-то тусовке по телеку видела. Там среди звезд кино (?) его объявили, как великого поэта современности. Прометелил он на сцену за какой-то премией по ковровой дорожке, особых аплодисментов не сорвал, а попсовая публика пожимала плечами: Кто такой? Что за поэт такой? Ну да ладно...Для попсовой публики, других поэтов, кроме, конечно, Пушкина,Рубальской и Резника, на земле нет. И я с ними согласна, но только по поводу новоявленного гения, а не по поводу их кумиров. Слава богу не поленилась почитать что-то еще дополнительно,сверх школьной программы, потому фальшивкой теперь не удовлетворюсь.
Но мы продолжаем фуршетить. Чокаемся рюмашками с усатым весельчаком - другим популярным в среде знатоков, поэтом. Он ничего, и стихи мне его местами нравятся и сам он, ну, во всяком случае, как-то ближе, чем вышеупомянутый товарищ. По кармическому раскладу, конечно. Хотя... Уже затрахан житухой. Жена, ребенок, заботы, кушать надо и вообще. Увы тексты его, правда, мельчают. ничего-то вечного нет. Но, возможно, это временно, маленький антрактец. А дальше прорыв. Хотя он уже в деле, в лит.системе, в лит. социуме.
Система вроде бы должна была умереть вместе с СССР, но она жива. Система не умирает, она видоизменяется. Система - это отношения между людьми. Система это - последствия воспитания, дрессировки и комплексы, которые, порой, вытравить не возможно.
Все, что декларируется сейчас, декларируется ведь не высшими существами, не богами и не демонами, а обычными людьми. А люди? Люди, конечно, меняются, но медленно. Вот и ты, поэт, жить нормально хочешь? Ну, так вот, что бы тебя прорекламировали и выгодно показали миру, играй по правилам, в данном случае по правилам литературной тусовки. Ее правила по-сути те же, что и лет 20 назад. Изменилась лишь иерархия ценностей и приемы игры, хотя по-сравнению с тем, что было лет 20 назад - это прогресс.
Все-таки время идет... Я бы ни за что не хотела вернуться туда в 70-е и 80-е, даже в обмен на ушедшую молодость. Только идиот без памяти прославляет прошлое, верит в него и хочет вернуться назад. Ну, пожалуй еще тот, который в прошлом сидел у раздачи или сам раздавал. Память у меня не заклинило,и я не хочу назад, как некоторые с отшибленными мозгами. Там за плечами - зона. Здесь зоны нет, жива лишь Система, но и она уже девальвировала и потихоньку меняет кожу.
Не верю во всеобщее равенство и в золотой век, но все уже будет по-новому, и закону перемен противостоять глупо.
А что наш поэт? Да, да у него семья… Что ему? Ждать милостей от природы? Но жить-то комфортно хочется именно сейчас и поэтому приходиться-таки идти на конфронтацию, мириться с обычаями стариков и прочих ископаемых, играть в их доисторические игры. Ведь многие из них еще у руля...
Я не осуждаю тебя, поэт. Приспосабливайся, как можешь, весельчак! Ты тоже когда-нибудь создашь свою собственную Систему и еще порулишь, но когда твоя система осто****ит стоящим у тебя за спиной, все повториться сначала, они плюнут тебе в глаза и рассмеются, хотя ты ни в чем не виноват.
Поэт-весельчак рассказал какой-то дурацкий, не смешной анекдот. Все деланно похихикали. Принесли жульен. Выпили еще водки, под грибы. Разговор не клеился. Я тоже чувствовала себя не уютно, продолжала, не закусывая, пить.
Я все понимала. Я чужая им и этому празднику, но и они тоже здесь чужие. Это не их праздник. Они - смена тех,кто сегодня еще пока заказывает музыку. Они - соперники тем, кто сегодня в этом Дом Журе являет литературную власть. И они еще проявят себя во всей красе.
Сразу вспомнился некий стихотворец. Он председательствовал в одном известном литературном объединении. Очень старался. Я была еще маленькой девочкой. Дурочкой. Меня там обсуждали. Ох, и изголялся же надо мной этот стихотворец! Ну, такой злой был, слова не двал в мою защиту никому сказать. А я приперла поэму страниц на двадцать пять. Ну, неопытная была, притащила с пылу с жару и получила по лбу. Но даже те, те, кто приносил откровенную туфту, не удостоились такого говна-пирога от председательствующих. Мне же - нате! Не приняли меня к себе эти ребята, и не просто не приняли, а растоптали. Даже не захотели поучить писать лучше, как это обычно предлагают юным дамам взрослые дяденьки. Причину я поняла намного позднее, когда пороху понюхала. Она проста. До своего обсуждения, я на одном из их заседаний осмелилась покритиковать одного важного перца этой литтусовки. Вот этого-то они мне и не простили.
Кстати, стихи его и сейчас не представляют ценности. Уж теперь то я понимаю это точно.
Все. Никаких обид. Это было так давно, в начале 80х. Теперь в конце 90х обнаруживаю этого самого стихотворца, который меня отметелил тогда за дружбана своего, в Министерстве культуры. Во, думаю, дяденька, куда ты маханул! Что ж не удивительно, ты туда с детства лез. Там твоя игра. Такой жопе нужно теплое место! А то стихи... Но, впрочем, он продолжает творить и «радовать» поэтической казенщиной, его конечно печатают. Это нужно нашей большой литературе. Что-то такое среднее. Правильное. Умудренное. А еще и чел. полезный.
Возвращаюсь в Дом Жур. На банкет известного писателя.
Мы продолжаем стоять за столиком в уголке. Один из компании, критик, кстати, так вот он первым откололся от нашего столика. Почти не пил. Молчал. Суетливо молчал, заискивая перед именитыми нашими стихотворцами. Меня это просто бесило, но слава богу,он произнес: «Все. Мне пора» Присутствующие фальшиво забеспокоились: «Так рано? А, может, останешься еще. Выпьем. Тут хорошо » «Нет-нет. Мне пора!» И я тоже ему: « А на дорожку?» « С удовольствием, но в следующий раз» «Что так?» « Нужно работать. Статья» Смотрю на часы. Половина одиннадцатого. Дело к ночи. « Так поздно же!» « В самый раз» он исчезает и другой критик,пришедший с ним, весьма известный, не глупый, тут же о нем: « Побежал. Статью писать. Чего он там напишет?» Остальные: « Да опять какую-нибудь ***ню. Чего он еще может написать?"
В нашем зале стало как-то тихо. Народа поубавилось. Я предложила пойти в основной зал, присоединиться к новым товарищам. Мы двинулись. Там оказалось повеселее. Народец солидный, но уже расслабленный и потому активный. Я подошла к триумфатору и поздравила с успехом. Премию ему дали огромадную, можно было домик в Подмосковье поставить, ну не хоромы, конечно, но тем не менее. Триумфатор зачем-то усадил меня за стол с родственниками. Наверное, от радости проявил широту. Это было ни к чему. Получалось, что мы близки. Хотя мне-то что. Пусть думают что хотят.
Я оказалась рядышком с какой-то тетечкой и слабоумной девочкой. Оказалось - это его жена и дочь, младшая. Мне налили шампанского. Тетечка не пила, а девочка тем более. Завязалась незатейливая беседа. Простая женщина, добрая, жена известного писателя. Говорить не о чем. Девочке лет не понятно сколько. То ли тринадцать, то ли тридцать. Она что-то залопотала мне. Очень плохо говорит. Жалко девочку. Хотя у нее сурьезный папа. Некоторым везет меньше. А девочка такая нежная, доверчивая. Что у нее за отклонение? Вдруг писатель подводит ко мне высокую, норовистую такую, амбициозную и эффектную рыжеволосую куклу с ястребиным профилем. Знакомит: « Это моя дочь, старшая... А это...», - представляет меня и глупо сообщает, что я тот самый человек, который ему какие-то там бумажки оформляет. Кукла, смерив меня взором опытного хищника, отвратительно хмыкает, сдержанно произносит: «Очень приятно» и уноситься к мужчинам в смокингах и бабочках - представителям культуры из различных посольств. М-да. Эта дочка всем дочкам дочка.такая не пропадет. Этой Бог все дал, а у той за столом, все отобрал. Хотя не известно - что есть дар. Писатель (известный скромник и скряга в быту), естественно, все вкладывает в нее, в старшую. Он ей и квартиру купил, иномарку и дача будет в ее распоряжении - с премии, что здесь вручали. О ком ему еще заботиться? Все правильно. Только у дочки амбиций и гордыни, пожалуй, побольше, чем у папы - знаменитого писателя. Будто не он, не папаня все это надыбал и не он сейчас премию получает, а его дочь - эта рыжеволосая, капризная дрянь. Ну, а папа, ну старый, бестолковый, каких-то глупых, не стоящих знакомых наприглашал или может шлюх своих. Похвастаться. Ах, папа, папа!
Не нравиться мне все здесь. Лет двести назад какие-нибудь леди и лорды, лет сто назад герцоги и герцогини, дворяне и дворянки, лет пятьдесят назад и сегодня сейчас вот эти сливки общества. Расфуфыренные, застегнутые на все пуговицы, неестественные, скучные, страшно боящиеся оконфузиться,оплошать, прямые, как палки, негнущиеся, слегка расслабляющиеся от алкоголя, но всегда начеку. Ничего не меняется.
А мне хочется праздника, веселья, чтобы это заглушило мое отчаяние. Но не могут они веселиться, не имеют они права быть в своем кругу свободными, разучились они наслаждаться в обществе друг друга. Вот гляжу я как они улыбаются друг другу, обнимаются, любезничают, чокаются, эти дружбаны, говорят непременно, как друг друга любят, как уважают, говорят неискренне, для пользы дела. На самом деле они бояться друг друга и чаще всего ненавидят. Дребанный свет! Фальшивый, насквозь лицемерный мирок.
Господа литераторы, неуютно мне среди вас. Мне так сегодня плохо! У меня личная драма! Мне бы сегодня попроще людей, потеплее.
Как и много веков назад, праздник простолюдинов (которых вы так презираете, а они вам платят той же монетой) раскованнее и задорней. Там и спляшут, и подерутся, и споют. Там и побьют, и пожалеют, и всех-то от сердца напоят и спать уложат. Но и зарезать могут.
Но что мне до них? Мне некуда идти. Я ведь и для простолюдинов чужая.
Не видать мне утешения, не гулять мне на празднике!
Гостей убавилось ровно в половину. Трудяги пошли работать над шедеврами, стариканы спать, тетки с работы и подобные им организмы, редактировать и вязать носки. Ну, а пресыщенные господа, в кабаки-с, либо в боулинг. Остались те, кому как будто никуда не надо, и я среди них.
Водка льется рекой. Лица красные, потные и... расслабленные. Слегка расслабленные, воротнички расстегнуты на 2 пуговички.
Мне бы уйти с первой половиной гостей,пожалеть себя, лечь баюшки, но меня тянет залить, утопить среди них, этих, кому как бы не куда сегодня идти, свою беду.
«Вино, пожалуйста» - говорит мне какой-то мужичонка. Какое, блин, вино я и так пьяная! Но то, что я пьяная заметно только моему ангелу-хранителю. Он морщит нос, он сегодня бессилен. За моей спиной, обретший несусветную, озорную, нехорошую силу, хохочет феерический, как сказочный дракон,демон Алкоголь. Этот демон поддерживает мое желание пить до победного конца и создает иллюзию того, что я сегодня буду удовлетворена. Что я утешусь.
Вот и мужичонка вина подливает, подмигивает мне, теребит усы. Вот и вернулись из туалета мои недавние спутники, пара поэтов, кто-то еще. тут же со стаканчиком Есентуков и сам юбиляр.
Посреди нашей милой, ни о чем беседы, поэт, о котором я писала выше,тот к которому я испытывала некоторую симпатию, внезапно, демонстрирует оборотную сторону луны. И эта сторона не так красива, как ожидалось. А дело вот в чем.
Мужичонка, предложивший мне с ним выпить винца, оказался Директором одного известного издательства. Он показал на меня и предложил поэту со мной познакомится,я сказала, что мы знакомы и мужичонка спросил: как давно. Поэт же, весьма смутившись, стал спешно, как-то суетливо уверять директора, что он видит меня второй раз в жизни и вообще. Ну, не второй.... но впрочем, он был прав, но он был так некрасиво напуган. А вдруг этот важный для него человек мой любовник, а вдруг он подумает, что мы с ним того, а? Потерять дружбу влиятельного человека из-за какой-то фигни! Мне стало смешно и противно. Я шепнула поэту: « Да что ты их боишься, пошли их куда подальше, ведь ты же поэт!» Я была очень пьяной, но убедительной. Поэт отшатнулся от меня и, сделав противоположный вывод, растворился в воздухе.
Я разочаровалась в поэте. Не романтик. Что ж ему детей кормить надо! Тут не до романтизма. Не до поэзии. Проза. Унылая проза жизни.
Начали фотографироваться. С юбиляром. Потом без. Позже я увидела эти фотографии. На одной я не узнала собственного лица. Меня там никто не узнает, вернее не меня, а моего эмоционального состояния. Говорят: «Ты такой не бываешь, детка, даже в жопу пьяной не бываешь» Эта фотография подтверждение моего тревожного, не комфортного, отчужденного состояния именно тогда, именно среди тех людей. Уставшее, больное, чужое какое-то лицо. Злое. Бр-р. Это не я. Это еще один мой Демон, это его рожа вылезла на миг, сфотографировалась и исчезла. Там, на той фотографии надменно ухмыляется он - Демон моего гнева и отвращения.
Нет, я должна послать к чертям всю эту свою дурость, все эти африканские страсти из-за которых я могу сойти с ума. Неутоленные инстинкты, страх потерять себя и Любовь, все это позволяет забираться внутрь меня всякой нечисти. А эта нечисть начинает командовать мной и вершить мою судьбу!
У меня личная драма. Меня предали. Моя собственная самооценка страдает, я плохо выгляжу, я должна послать все ко всем чертям, куда подальше, в тартарары! Я должна стать легкомысленной эгоисткой! Я-то помню, были времена, когда ничто не могло сбить меня с толку, ни тот, кто меня обманул, ни тот, кто меня подставил, ни это общество псевдо-господ, ни прочие обстоятельства. Я умела сохранить лицо и при плохой игре. До чего я себя довела? До того, что бы позволять всякой инфернальной дряни залезать внутрь меня и портить мой драгоценный фейс!
Вечер рассыпался, словно карточный домик, я окончательно захмелела. Я уже чувствовала это сама. В таком состоянии я могу только: а) рыдать на плече друга, подруги или такого же бухого, как и я человека, б) танцевать, как чертова кукла на столе в)скандалить.
В фойе я, неожиданно для себя, принялась кокетничать с одним вездесущим пижоном, с одной нашей телевизионной, не стареющей литературной поп-звездой. Помниться, звезда был весело пьян, шептал чего-то на ухо, пытаясь всучить мне свою визитку. Но, его эскорт-девица злобно втерлась между нашими телами, и, помешав пьяному контакту, на лету выхватила беленькую карточку, утащив пижона за воротник к выходу. И это было так смешно, можно подумать нас бы закоротило.
Затем я собралась пойти в пивняк,хотя меня не сильно звали, с уже выше обозначенными поэтами-критиками новой волны. Они хихикали, но смущались, ведь где-то там за моей спиной маячил мой новый знакомец, совершенно свободный на этот вечер от семьи, Директор издательства. Я дала ему номерок, и он принес мое пальто из раздевалки. Я, конечно же увлекла его с поэтами,но он - опытный пожилой волчара - в процессе препираний и недолгой уличной ходьбы, каким-то образом, затащил мое тело в ближайший магазин, где я увидела его и себя уже как бы со стороны, покупающими виски Johnnie Walker, но уже без поэтов.
С этого момента все, что происходило со мной,в моем собственном сознании запечатлено только фрагментарно, обрывками сумасшедшей "фильмы", либо рваными кадрами ****утого фотошопера.
Вот мы сидим на лавочке. Я на кой-то хрен отхлебываю виски прямо из горла. А крепкие напитки мне пить запрещено категорически!
Далее. Мы стоим у этой самой лавочки и вокруг нас трое с автоматами. Это менты.
Далее сюжет радиопередачи. Я чего-то пытаюсь такое сделать, возмущаюсь, нечленораздельно выясняя свои гражданские права. На что слышу, как сквозь сон: « Нет, мы их точно заберем!» Понимая, что это угроза, я произношу: «Все, ребята, я заткнулась» и нас неожиданно отпускают. Вероятнее всего, это мой спутник с ними договорился. Об этом я как-то неожиданно трезво понимаю, и успокоившись мыслью: "не нажрался, значит я в хороших руках", отхлебываю из бутылки еще очень приличный глоток виски.
Дальше "фильма". Я еду в машине, и рассказываю Директору какие-то подробности про лит.тусовку, которые рассказывать не следовало бы.
Затем, отпечатком фото, какой-то скандал с водителем, хрен знает почему.
Затем мы с Директором стоим на дороге в глухом районе и опять ловим машину.
Следующий кадр - возле моего подъезда - я тащу Директора к себе домой и говорю, что там сейчас мой муж и он нам будет очень рад. Но Директор почему-то сопротивляется.
Еще обрывок съемки. Директор заталкивает меня в мой собственный подъезд и закрывает за мной дверь с другой стороны.
И последний, финальный кадр. Я вытаскиваю на площадку мужа и приказываю, что бы тот догнал и привел ко мне Директора. Я кричу, что я люблю этого человека и «требую продолжения банкета»!
Далее полный мрак.