***
"Альманухус нашего времени - есть путь к выходу из общежития".
Кареллий Доригус.
***
Эдмонд Кравчурикос, пыл писательский унимая в дописах для феера - в нёбе отточки каждого потта - почитально ковырялся в своем новом, обворожительном "рассказе" гениальных соображений, фитильного толка и общего, непомерного контэкста.
Тюк Эдмондских историй сшивался из пережитого... Это ужасно. Последний шедевр, в ноте Ля, был слит в общество искусственных бесед ночью, под звон соседского серебра и хрустальной люстры бой. Там шалили, а здесь гремел занавес видений. Там пили и ели, а здесь было не до этого. Но!
Эдмонд находился между этими полюсами, мирами и...
Он стонал, как пианист, чья душа, в порыве игры, красивейшей змеёй вилюжила сознание слушателя.
Рассказ, как ни странно назывался "Рыбалка в декабре ночью".
Понятное дело, что ночью, а не днем, клюя в пробуреную лунку из тончайших нитей мирового пространства, он - Эдмонд Кравчурикос, своим чутким носом таскал самых именитых сомов отечественной литератюры,.. И к всеобщему почитанию, финального эпотажа, пристал быть якобым рыбцом в мире экс-рыбы, и конечно сверкать, даже почти сиять каменьями непередоваемой святильной чешуи.
Да-да, на шелкопрядном, помористом, табличном журнальном отделении "ЛЮКС".
Это слава! Это мир! Это что-то с чем-то... Друзья и дяди с жетонами, дамы и подруги с миньёнами...
"Простите, Анна Сергеевна, вам сколько страничек заказать? Алло, Альберт Шурикович, для вас полоса в два раза дешевле, как другу, как брату. Бесов Равиль, да, слушаю вас, весь букл..." И так далее.
Решительно решив, объеденить, гениальных, выразительных, обуятельных авторов, в один, два, "в более" журналиков, он задумал нечто терпкое на закусь.
Сам президент "республики", будет представлять сей аргумент, протягивая его к солнцу и возможно даже принесет кого-нибудь в жертву.
"Ну, вообщем, тишина... Рыбалка... Тс... Хорошо-то как... Тих-тих, вон еще один клюёт".