Рождественский подарок
Надежда, Надюша, Наденька! Она не любила своего имени. Правда, ей нравилось, как называл ее дедушка: Надея. В этом имени было столько русского, древнего, загадочного и нежного, как ей казалось. Но, кроме дедушки, давно ушедшего в мир иной, ее никто так не называл.
- Надя, Надька, Надежда Ивановна, - так вот звали. И никто не называл ее любимой.
А так хотелось быть любимой,
С цветами, поклонением.
Но редкие признанья мнимые
Ты слушала с сомнением.
Но она была счастлива! Счастлива так, как никогда за свои 35 лет. У нее был Сын, кровиночка, веточка, символ бессмертия, смысл жизни! Годовалый крепыш, здоровенький, необыкновенно красивый, ни у кого нет такого красивого ребенка. Еще недавно она и мечтать не могла о таком счастье. Со слезами провожала взглядом счастливых мамаш с колясками. А теперь сама гордо катила впереди себя коляску с сыном и не могла на него налюбоваться. Сама легко вносила драгоценную ношу на второй этаж своей новой однокомнатной квартирки,
где ремонт сделала тоже сама, купила новую мебель, привезла старое фортепьяно. Конечно, отец и брат помогали ввозить и вносить, но обои, плитка в ванной, выкрашенные окна, балкон и пол – это все она сделала сама, свила гнездышко для своего птенчика.
- И никто нам не нужен! Никакие отцы, любовники! Вот мой главный мужчина! Вот мое сокровище! Я тебя, мой маленький, одна прекрасно воспитаю! Настоящим Человеком! – ворковала она над сыночком.
В начале осени примчалась давняя подруга Людмила из санатория:
- Как поживает наш настоящий мужчина? Ого, мы выросли! Ты на работу скоро выходишь?-
-Да. Приглашают в ДК имени Ленина, и во 2-ю музыкальную школу.
- Слушай, я с таким мужчиной познакомилась! Он тебе подходит, - не слушала ее
Людмила.- Разведен, уже четыре года один. Он настоящих, порядочных женщин не встречал.
- Но мы-то с тобой не порядочные, а «потоскушки». Потоскуем, потоскуем, а спать одни ляжем.
- Нет, мы должны взять над ним шефство,- продолжала возбужденно твердить подруга.
- Но я-то здесь причем? Ты и бери шефство.
- Ты что боишься, что он не поймет, откуда у тебя ребенок? Я уже все ему о тебе рассказала.
- Ну вот, спасибо!
- Да нет, он все прекрасно понял! Что ты родила для себя! Что такие женщины достойны уважения! Что…
-Люда, избавь меня от подробностей. Я же вижу, что он тебе понравился. Зачем ты хитришь и меня вмешиваешь.
- Ты же не говоришь мне, кто отец ребенка! А еще подруга называется!
- Я тебе уже тысячу раз объясняла. Он женат. Я не хочу ему неприятностей. А знает один – не знает никто. Знают двое – знают все!
- Ладно, ладно, не хочешь говорить, не говори! Можно мы к тебе придем. У меня неудобно встречаться: мама, Танька…
- Так бы и говорила сначала. Что ж, приходите.
Они пришли дня через три, толкаясь шутливо, ухаживая друг за другом. Надя удостоверилась, что подружка лукавила о знакомстве для нее, что у них взаимная симпатия, но украдкой разглядывала нового знакомого Людмилы. Волосы волнистые, губы крупные, со шрамом, глаза карие: в общем, симпатичный. Но прическа под «битлов» делала низким 15
его лоб. Высокий, но сутулый, одет в черный свитер и серый пиджак, туфли начищены, а под ногтями траур. И в глаза не смотрит. Нет, Наде он не понравился.
- Вот, познакомьтесь. Виталий, очень порядочный человек, - говорила Людмила. – Живем в одном городе, а встретились в другом. И как это мы раньше не встретились? А? – весело говорила она, кокетливо подставляя плечи. – А пальто нужно помочь снять! Понимаешь, Надюша, я его обучаю светским манерам.
- Он далеко уже не мальчик, чтоб его обучать. Правда, Виталий? – подхватила тон Надя. Подруга не была красавицей: в очках, рот великоват, раздражающе громко говорила и смеялась, правда, у нее была стройная фигура, высокие ноги и абсолютное отсутствие комплексов. Мужики липли к ней, в каком бы обществе она ни появлялась. Она откровенно кокетничала, говорила, что на ум взбредет, обещающе прижималась, тут же заявляла, что она не «такая» и рвала всякие отношения, как только объект испытаний начинал неотступно ее преследовать.
На стол поставили вино.
- Вообще-то он не пьет, я это уже проверяла, - смеялась Людмила. – Но ему показалось неудобным идти в гости без вина. Мы же не такие, как твои прежние знакомые! – опять заиграла глазками Людмила, обращаясь к Виталию. Бесцеремонность ее была шокирующей.
- Девочки, не нарушайте традиции. Это только вино, хорошее сухое вино, - заговорил наконец гость. – Надюшка! Доставай бокалы!
Эта «Надюшка» ее покоробила окончательно. «Они друг друга стоят», - подумала она, подавая две новенькие хрустальные рюмочки, совсем не подходящие для вина.
- А почему две? – спросил он.
- Мне нельзя, я кормлю ребенка,- отвечала Надя сдержанно.
- Ну, уж немножко-то можно было бы пригубить,- обиделась Людмила, - Виталий подумает, что я люблю выпить.
- Ничего он не подумает. Ты же ему уже, конечно, рассказала, как мы ходили в ресторан.
- Девочки! Я все правильно понимаю. Ты, Надюшка, права. Кормящей матери пить нельзя. Ты вообще молодец! Я терпеть не могу пьющих и особенно курящих женщин.
- Да, Виталя! Ты представляешь! Мы в Ялте приходим в ресторан, заказываем 150 грамм коньяка, по тридцать грамм выпиваем, а остальное размазываем по тарелкам, - захохотала Людмила.
- А зачем размазываете?
- Чтобы официанты другим остатки не продали! – продолжала хохотать подруга, играя бровями, приглашая всех посмеяться над шуткой.
- Нет, это не от жадности мы заказывали всего 150 граммов,– постаралась объяснить Надя, выделяя слово «граммов». – Это мы дурачились так однажды, когда официантка презрительно отнеслась к нашему заказу. Мы на восемь- десять рублей могли сходить в ресторан. Где еще можно потанцевать одинокой женщине?
- И не подумай, что мы ходили с кем-нибудь познакомиться. У нас принцип: из ресторана возвращаться одним! – строго произнесла Людмила и снова засмеялась. – Знаешь, чем отличается порядочная женщина от потаскушки?
- Ну, конечно знаю. Я ничего такого не думаю, я же вижу, какие вы. Музыку преподаете и вообще…
- Нет, ты не знаешь. Порядочная женщина спит со всеми мужчинами по порядку, а «потоскушка» потоскует, потоскует и спать одна ложится. Так вот, мы – не порядочные, - хохотала довольная эффектом подруга.
- А, это анекдот! – с готовностью засмеялся сконфуженный мужчина.
Надежда мыла посуду. Людмила играла с ее сыном Васенькой:
- Василечек, цветочек! Как там еще тебя мамочка называет? Котик наш! У, какие у тебя глазки! Будем девчонок соблазнять. Правда? Посмотри, Виталий, правда, хорошенький мальчик? На, подержи!
Виталий как-то умело взял ребенка на руки, а Надежда запоздала с предупреждением:
- Не надо. Ребенок боится смуглых мужчин!
Но Васенька не заплакал, как она боялась, он внимательно и серьезно разглядывал лицо «смуглого мужчины», который стал гулять с ним по комнате и приговаривать:
- А что же меня бояться? Мы же мужики. Мы друг друга хорошо понимаем.
- Удивительно! – говорила Надя.- До сих пор он плакал, даже если на него посмотрит какой-нибудь черноволосый мужчина. А уж на руки тем более не шел! Знаешь, как детей любит Дружинин! И он не смог Васеньку уговорить – плачет и все!
- У Виталия сын шестилетний остался после развода. Он его страшно любит, а видеть не может. Там новый папа, и Виталий не хочет травмировать психику ребенка,- говорила, понизив голос, Людмила.
- Да, я его и купал, и кормил, и ночами к нему вставал: жену жалел. А что? Я с ним лучше любой матери управлялся. Он маленьким был очень похож на вашего Васю,- говорил Виталий, отдавая Наде ребенка, который, увидев мать, протягивал к ней ручки и лепетал: «Ко ме! Ко ме!»
- Что он говорит?
- «Ко ме» - это значит «ко мне». Я же беру его на руки и говорю: «Иди ко мне». Вот он и повторяет,- объясняла Надя, прижимая к себе обнимавшего ее сыночка. – Он уже в восемь месяцев начал лепетать, - продолжала она с гордостью, укладывая ребенка в кроватку.
Гости начали собираться домой, причем первым сообразил, что пора и честь знать, Виталий. Они уже обувались у входа, когда подруга спросила:
- Что же ты решила? Пойдешь во дворец работать?
- Да, зовут. Наверное, буду соглашаться.
- Сношаться? – повторил растерянно, глупо улыбаясь, мужчина.
- Что-о? – подняла на них от кроватки сразу же налившиеся слезами округлившиеся глаза Надя.
- Прости! Мне послышалось. Я глупость сказал, - начал оправдываться Виталий. Людмила подбежала к расплакавшейся Наде, замахав ему, чтобы он уходил. Он вышел. Надя, не обращая внимания на объяснявшую что-то подругу, приглушенным голосом, чтобы не испугать сына, с ненавистью причитала:
- Чтобы духу его здесь не было! Значит, обо мне можно так подумать? Значит, я могу употреблять такие слова!? Раз я ребенка без мужа родила, значит, при мне можно такие слова говорить! Ну и что, что он удивился! Как он посмел даже подумать, что я говорю такие слова! Не нужно нам таких знакомых с грязными привычками. Люда! Ты приходи. Но его я видеть не хочу! Нет, нет и нет! Все!
Подруга ушла, а Надя, усыпив сына, еще долго плакала, оскорбленная предполагаемым подозрением в распущенности.
Людмила несколько раз приходила, объясняла, как расстраивается Виталий, что произнес такое слово:
- Ты пойми, он же с удивлением произнес. Он механически повторил то, что ему послышалось, и сам растерялся. Он так переживает, что не может загладить свою вину…
- Пусть не переживает, я уже забыла.
- Значит можно нам прийти? – обрадовалась Людмила.
- Нет. Таких знакомых нам не нужно, - отрезала Надежда.
- Вот, видишь, ты какая! Эгоистка ты! И по первому впечатлению о человеке судишь. Он хороший, добрый, о Васеньке вспоминает. Василек, правда, на его сына похож. А ему видеться с сыном нельзя.
Надя отмалчивалась. Ей уже и стыдно было за глупую обиду. Посмеяться бы и забыть. Но зная, что все в городе обсуждают ее неожиданное материнство, в глаза хвалят за смелость, а за глаза, наверное, шушукаются, она приглядывалась и присматривалась к реакции людей на нее.
- Ладно, приходите, - после очередной оправдательной речи месяца два спустя проговорила уже со смехом Надя. – Ты просто адвокат! Профессию не поменяешь?
- Мы к тебе на день рождения придем!
- Какой день рождения? Ты что, забыла?
- Ну, надо же как–то объяснить, почему мы не приходили к тебе, а теперь придем. Пусть у тебя будет день рождения.
- Так ты ему не говорила про мой запрет?
- Конечно, нет! Как бы я ему сказала?
- А как объяснила, что не бываете у такой «близкой подруги»?
- Сказала, что ты на работу вышла, что тебе некогда, что ребенка надо к бабушке на другой конец города отвезти и привезти… Да нашла, что сказать, чтобы твою глупость оправдать.
- Ах, глупость? – снова завелась было Надя, потом сама засмеялась.- Хорошо, хорошо! Глупость, так глупость! День рождения, так день рождения!
Они пришли с подарком, с цветами после девяти вечера, когда сын уже спал. Надя накрыла на кухне стол, поставила коньяк (день рождения же все-таки). Они сидели втроем за неудобным кухонным столом. Тараторила одна Людмила, а Виталий на нее шикал, когда она забывалась и начинала говорить громко. Он подливал коньяк понемногу подругам, сам пил очень мало, как и они, называл хозяйку Надюшкой таким предупредительно ласковым голосом, что у нее каждый раз от этого слова сладко щемило сердце.
- А у Виталия через неделю тоже день рождения! Ты нас приглашаешь в ресторан, правда?- растягивая слова, произносила Людмила.
- Такой же день рождения, как у меня? – спросила лукаво Надя.
- Нет, настоящий! Покажи паспорт, покажи, покажи! – пристала Людмила к нему.- Представляешь, не хочет показать, что он моложе нас, - обратилась она уже к Наде.
- Что ты выдумала про ресторан? Я с вами не пойду,- говорила Надя тихонько подруге, когда гость вышел на площадку покурить.
- Надь, я тоже одна с ним не хочу идти. Видно же, что он меня моложе. А может, я другого встречу. А этот тебе подходит.
- Что ты за него решаешь? Посмотри, как он на тебя смотрит. Успокойся, ты ему нравишься.
- Правда? – обрадовалась Людмила. – Все равно я без тебя не пойду.
В ресторан Надя все-таки пошла. Она похудела за два месяца работы, смогла надеть прежде любимое нарядное платье, и была в приподнятом, легком настроении. Заказа Виталий не сделал, мест свободных не было, и поэтому их посадили за столик, где уже сидело двое мужчин и две женщины, явно друг с другом незнакомых. Пока делали заказ, один из мужчин пригласил Надю танцевать. Она охотно пошла, а когда вернулась, Виталий, слегка охмелевший, вдруг заявил:
- Девочки, я вас ревную. Обеих. Вы же со мной пришли. Будем танцевать втроем. Никому вас не отдам.
- Конечно, конечно, - с готовностью, нарочитой и наигранной, проговорила Людмила, - нам никто и не нужен.
А Надя подумала: «Зачем мне-то это нужно – вставать между ними?» Настроение испортилось, исчезла легкость. Она отказалась от приглашения соседа за столиком и третьей лишней танцевать не пошла, и кое-как досидела до конца вечера, объясняя:
- Идите, танцуйте! Мне кто-то на ногу наступил каблуком, болит.
- Я что ли наступил? – спросил огорченный Виталий.
- Нет, нет, это дама какая-то, острым каблуком. У тебя же нет острого каблука? – попыталась пошутить Надя.
Вместе с Надей Виталий и Людмила зашли за Васенькой к бабушке. Было одиннадцать часов вечера. Ребенок уже спал, и Надя, проводив гостей, осталась ночевать у матери.
На другой день вечером раздался звонок в дверь, Надя открыла и увидела одного Виталия.
- А Люда где? – спросила она растерянно.
- Разве ее нет? Мы договорились у тебя встретиться, - неловко оправдывался он.
- Что же, проходи! - гостеприимным голосом проговорила Надя.
Гость прошел в комнату, сел на диван, потом неловко вытащил из кармана две мандаринки, положил на диван рядом с собой.
- Это Васе. Можно?
- Да, к счастью, у него диатеза нет,- улыбнулась Надя. Потом, помолчав, предложила: Может быть, пока фотографии посмотришь. Мы много с Людой путешествовали.
Смотрели фотографии, сидели рядом, Надя краснела, придумывала, что бы еще сказать про Людмилу хорошего, и невольно приглядывалась, как сама на этих фотографиях выглядит. Выходило, что неплохо. Намного лучше, чем сейчас: в халатике ( переодеться постеснялась), без прически, без макияжа. Вдруг Виталий посреди ее рассказа, как она с Людмилиной дочкой отдыхала в Сочи, а потом приехала Людмила, подскочил, сказал, что Люда, наверное, перепутала день или он сам перепутал, стал собираться уходить и все не уходил, стоял в прихожей и откровенничал:
- Сына жалко. Но я ушел из дома, потому что было еще хуже парнишке слышать наши скандалы. Зачем травмировать психику ребенка.
- Почему же сейчас ты не встречаешься с сыном? Ему сколько? Уже девять? Он же все помнит и, наверное, думает, что отец отказался от него, - говорила Надя, представляя, как больно было бы Васеньке, если бы у него был отец, а потом исчез бы из его жизни.
- Пусть привыкает к новому папе. Жена его заставляет называть того «папой». Правда, фамилию не сменила ни сама, ни ребенку,- с горечью говорил Виталий.
- Может быть, она надеется, что вы еще помиритесь?
- Нет! – воскликнул чересчур горячо мужчина.- Я назад не возвращаюсь! Хватит! Унижать себя не дам! Она с самого начала хотела развода. Просил родить еще парнишку или дочу. Не захотела. Все лучше, богаче искала. Вот пусть теперь живет.
- Да,- неожиданно призналась Надя, - а я мечтала, что у меня обязательно будет трое детей. Но, увы! Бодливой корове бог рог не дает, так говаривала моя бабушка, - закончила шуткой свое неожиданное признание Надя и смутилась, снова покраснела. Гость тоже понял некоторую двусмысленность положения и, наконец, распрощался.
Надя меняла квартиру поближе к родителям. Нашла квартиру старого типа, хотя однокомнатную, но большую, с альковом, большой кухней и ванной, с высокими потолками, просторной прихожей. Квартира была грязная, запущенная, но Надя с удовольствием белила, красила, мыла, шила новые портьеры и в конце декабря пригласила подруг на новоселье.
Людмила пришла одна, без Виталия. Надя не видела его с осени, правда, он несколько раз без нее заходил в гости к Васеньке, который был у бабушки. Когда вечером Надя забирала от матери сына, та многозначительно рассказывала, что опять был гость.
- И чем ты у меня хуже Людмилы?! – говорила она, горестно вздыхая.
- Мама! Опять?! – укоризненно произносила Надя, в мыслях же невольно задавала себе этот же вопрос.
Людмила же на вопрос, почему она одна, дернула головой, хохотнула и сказала:
- Я его выгнала. Долго-долго не ходил, потом явился выпивши, губы кривил как-то, цедил слова. Я ему говорю: «Иди–ка, милый, проспись. Нечего мне здесь губы кривить. Приходи ко мне трезвый». Вот, больше не приходил, обиделся. А, пусть! Он нас недостоин!
- Он к маме несколько раз приходил, Василька проведал, гостинцы приносил,- сказала Надя.
- Давай-ка его проучим! Это он не к Васеньке приходит, а к тебе, наверное. Соблазни его да брось!
- Люда! Ну что ты говоришь? Во-первых, ты сама говорила, что он скучает по сыну, поэтому к Васильку привязался. Во-вторых, соблазнять я не умею, а его даже ни разу не видела. Он уходит перед моим приходом. Не нужна я ему, не выдумывай! Вот придет, и вы помиритесь.
Но пришел он к Надиной маме перед Новым годом, опять с гостинцами для Василька, и дождался Надю с работы. Когда она вошла и из прихожей увидела принаряженного Виталия, сердце у нее захолонуло, но, быстро взяв себя в руки, она весело поздоровалась:
- А, Дед Мороз к Васильку пришел! Здравствуй, Дедушка Мороз! Опять подарки нам принес!
- Да вот, подарок дали на работе,- оправдывался, смутившись, мужчина.
- Это же твоему сыну дали! – тихо и строго сказала Надя.- Не надо так делать!
- Я своему отнес, передал через тещу. А это еще один. Что, нельзя?
- Ну, если еще один… Тогда можно, - повеселела Надя.- Давай, Васенька, собираться домой.
Сын крутился у ног «дяди Витяли», поднимая вверх белокурую головенку, преданно смотрел на него. У Нади опять защемило сердце. Появилась мать, которая на время разговора скрылась в соседней комнате, она стала торопливо помогать одевать внука, молча поглядывая на «дядю», будто проверяя, не уходит ли.
На улице шел новогодний снег, густой, хлопьями, он причудливо украшал ветви деревьев сквера, звездочками ложился на черную шубку Нади. Виталий на одной сильной руке нес ее сына, в другую взял, отобрав у нее, сумку, а она шла рядом, что-то рассказывала о своих концертах и думала: «Как хорошо!» Он проводил их до дверей, в гости не просился, и она не приглашала.
Явился он на второй день Нового года и пригласил в кино. Надя нерешительно шагнула в комнату, потом вернулась в прихожую, что-то подержала в руках, потом положила. Она ходила и молчала. Виталий, не раздеваясь, стоял в прихожей, наблюдая за ней. Потом он, как-то шумно вздохнув, сел на корточки, спрятал голову в ладони и заговорил:
- Я понимаю, что вторгаюсь в вашу дружбу с Людмилой. Но я не могу больше без вас, без Василька. У нас с ней все. Да у нас и не могло ничего быть! Я это давно понял. Смотрю на тебя и думаю: «О какой еще женщине можно мечтать!» Ты такая мать замечательная! А бросить Людмилу не могу. За что обижать женщину? Сделал так, чтоб она сама меня выгнала. Сестре рассказал о тебе, а она мне говорит: «Что тут думать? Нравится женщина – добивайся! Мало ли кто с кем дружит?» А я опять думаю, что дружбу вашу нарушу.
Он замолчал, ожидая ее ответа, не глядя на нее, все так же сидя на корточках. Надя прижалась к стене и, как в каком-то банальном киношном сюжете, произнесла с глупой улыбкой:
- Ты что же? Предложение мне делаешь?
- Да,- глухо сказал мужчина, не поднимаясь с корточек. – То есть, нет! Я один раз обжегся…
- То есть, как это – нет! – обиделась Надя.
- Нет, конечно, надо попробовать. Может, я тебе не подхожу. У тебя образование, музыка, а я вот такой, простой…
- Встань, Виталий! Что ты так сидишь? Если честно, ты мне нравишься. И прежде всего потому, что Васенька к тебе привязан. Но ты, по-моему, выпил сегодня для храбрости. Приходи завтра, если не передумаешь. Завтра в кино и сходим. Хорошо?
- Я думал, ты меня выгонишь. Хорошо. Завтра – как стеклышко! Я не передумаю!
- До завтра! – Надя открыла дверь, чтобы поскорее остаться одной и хорошо подумать.
- До завтра! – Он потоптался у двери. – До завтра!
На другой день он пришел сияющий, свежевыбритый, пахнущий одеколоном. Не хватало только цветов. «Ладно, цветы зимой достать трудно»,- подумала Надя. Она стряпала блинчики, готовились с Васильком ужинать. Пригласила Виталия отужинать с ними. Он отказывался, потом присел за стол. «Идиллическая картина! Семейный ужин!» - стараясь скрыть смущение, думала Надя.
- Я билеты в кино взял на девять! Не знаю даже, какой фильм.
- А, неважно! Я давно в кино не была! Сейчас Васеньку к маме отведем. Успеем!
В дверь позвонили. Надя открыла. Вошла подруга, которую никак не ждали. Днем еще Надя встретилась с ней и честно рассказала, что приходил Виталий и сделал предложение, что Надя еще сомневается, но ради сына, кажется, готова согласиться. « Он недостоин ни тебя, ни меня!» - повторила любимую фразу подруга. – Покрути с ним да брось!» И вот теперь она явилась зачем-то, прошла в комнату, села на пол, на ковер, искусственно смеялась.
- Садись с нами ужинать, - пригласила Надя.
- А, у вас блинчики! Не-ет, я не хочу полнее-еть! Я берегу фигуру! Это вы можете себе позволить, а я не-ет! – почти пела она, грозила пальчиком, раскачивалась на ковре, обхватив колени руками.
Надя ее никогда такой жалкой не видела, и когда она засобиралась домой, так и не объяснив, зачем приходила, Надя сказала Виталию:
- Уже поздно. Надо проводить Люду. В кино когда-нибудь в другой раз пойдем.
Они ушли. «Нет, я не могу! Он ей по-настоящему нравится! Нет-нет, я не хочу!» - думала Надя, а сама ожидала, вернется ли. Он вернулся часа через два. И когда Надя сказала, что она не может строить счастье на страданиях другого, он ответил:
- Я так и знал, что ты это скажешь! А знаешь, что подруга твоя сказала? Она много говорила о моей непорядочности и о том, что я буду очередной твоей ошибкой.
- Так и сказала – «очередной»?- усмехнулась Надя.
- Да, так и сказала. Может быть, она и права.
- Не такая уж я дура, чтобы ошибаться в людях! Ты хороший человек, Виталий! Но нам не надо встречаться!
Он ушел.
Подруга прилетела на следующий день снова. Порыскала глазами по комнате, спросила:
- Ну, что?
- Я ему отказала.
- И правильно! Это не твоя судьба!
- Что же ты, подруженька, ему про мои «очередные ошибки» рассказывала?
- А что? Разве не ошибка? Ну, где он сейчас? Добивался бы! А то тебе предложение делает, а сам ко мне руки протягивает! Обниматься полез… с поцелуями. Ну, я ему все сказала! Ишь, какой! На два фронта работает.
- Люда! Ты же говорила, что сама его выгнала уже два месяца назад. Если он тебе нравится, зачем передо мной хитрить? Я у тебя его не отбивала. Ты его выгнала, а я хотела подобрать. Я тебе об этом честно рассказала. Я не думала, что тебе будет так больно.
- Ничего мне не больно! Таких нам не надо! Вот увидишь, он еще ко мне прибежит!
- Ну, пусть прибегает. Все! Я ничего больше не хочу слышать о ваших отношениях! И обо мне, прошу, тоже не надо небылицы рассказывать, сколько у меня там, по-твоему, ошибок было. Я о твоих ошибках никому не рассказываю.
- Ладно, ладно! У вас, правда, все?
- Я думаю, да!
Подруга ушла. Да какая же это подруга!? Постоянная ложь, неискренность, игра! Что она про него наговорила! Нет, не мог он обниматься. Он ее просто пожалел. Это видно было невооруженным взглядом. Как видно было поначалу, что она ему нравилась, так видно было, что он мучается от неловкости, неестественности положения. Я переживаю, что больно подруге сделала. Он переживает, что нашу дружбу разрушает. А она ему про мои ошибки рассказывает, а мне про его непорядочность. Так кто же из нас непорядочный? Так думала Надя. И горько у нее было на душе! Ей всего в третий раз сделали предложение. И это предложение было желанно. А она отказалась от своего счастья из-за самолюбивой подруги.
Сердце рвалось на части. Как она теперь его отыщет? Где он живет, она знает приблизительно. У Людмилы спрашивать она не станет. Не потому, что хочет скрыть свои желания, а потому, что к ней обращаться гадко. Какого еще вранья наслушается? Что же делать? Пойти в паспортный стол?
Каникулы заканчивались. Шли своей чередой праздники: Рождество, старый Новый год. И Надя ожидала чуда. Каждый вечер прислушивалась, поглядывала на дверь. Но приходили все не те, вернее, не тот, кого она ждала. У Нади было еще несколько подруг, более близких и менее. Ее школьная подруга Нина, благополучная мать троих детей, из них младшая ее девочка была старше Васеньки на два года, никак не понимала Надиной дружбы с Людмилой. Она не понимала также Надиных моральных мучений. Она жила в пригороде, и каждое Рождество Надя ездила к ней в деревню, так как у любимой подруги был день рожденья тоже.
Они шли по тропинке, даже аллее со сказочно красивыми арками из серебристо-белых деревьев. Иногда сквозь иней проглядывали рубиновые гроздья рябин. Несказанная прелесть зимнего леса пробуждала надежды на счастье. Нина, рассудительная, спокойная, в нарядном пуховом белом платке, сияла карими глазами и говорила:
- Ты пойми, все мы у кого-то отнимаем суженого. Ты же знаешь, что у моего Виктора была Ирина до меня. Ко мне приезжал Дубровин свататься, а я выбрала другого. Все мы у кого-то своего единственного забираем, и счастье строим на чьем-то несчастье.
И Он пришел на рождественской неделе, в четверг, когда Надежда уже готова была потерять надежду. Он вошел такой высокий, красивый, решительный и уже такой родной из-за этой недели страданий, сомнений и надежд, что Надя открыла дверь, молча впустила его, посмотрела ему в глаза, сделала шаг вперед и прижалась к его груди.