До Нового года оставалась неделя. Юлия Николаевна ехала в санаторий. Впереди было три недели отдыха, интересных знакомств и детского ожидания чуда от этого загадочного рубежа, линии, отделяющей один прожитый год от другого. И этот будущий год манил своими возможностями, поворотами судьбы. Она ещё не устала жить, хотя от пережитого притупились острота чувств и радость. Хотелось вернуть эти ощущения, когда сердце радостно бьётся от первого снега и первой прогалины. После гибели дочери, весёлой, шестилетней, красивой девочки, мир потускнел, сузился. Семь прошедших лет в воспоминаниях представлялись длинной серой лентой.
Ехала она не одна, а с подругой и её девятилетним сыном. За окном автобуса тянулись холмы, заиндевевшие от ночного мороза перелески, сказочно красивые, когда в них въедешь, и однообразно ровные издалека. Она представляла себе землю сверху, откуда-нибудь из космоса: автобус, как маленькая букашка, бежит по нитке дороги куда-то на юго-запад. У неё было неодолимое пристрастие: сориентироваться на незнакомой местности географически.
Санаторий оказался в предгорье. Как-то неожиданно холмистая равнина закончилась грядой как будто нарисованных гор. Городок санаторный втиснулся в узкое ущелье, по которому бежала речушка, не замерзающая от лечебных вод. А по берегам речушки высились многоэтажные здания, одно другого краше. И у каждого – щедрая иллюминация. Не только огромные ели, -растущие по-настоящему у каждого входа,- в огнях. Огни переливаются, мигают и на голых ветвях других деревьев, и на входах, и на карнизах зданий. Сразу окунулись в
предпраздничную атмосферу. Пошли по магазинам, покупали серебро, янтарь себе в подарок и -друг другу, готовили новогодний стол, по-русски – на неделю. Бегали на танцы в разные санатории, кокетничали с мужчинами, которые тоже суетились…подыскать временную подружку. Приятно было их разочаровывать.
В новогоднюю ночь жадно копили впечатления: до двенадцати были в одном санатории, после двенадцати - в своём: сравнивали программы. До утра были нескончаемые танцы то с разухабистой, игривой песней, то томной, интимно-откровенной. «Когда ты сбрасываешь платье и гаснут свечи на столе…», - ворковал магнитофонный мужской голос. В три часа ночи вышли на воздух. А там…дождь, гололёд. Смех. Чей-то визг, падения!
-Ты знаешь, - говорила Юлия Николаевна подруге Марьюшке, полнеющей женщине с огромными голубыми и печальными глазами, - мне хочется влюбиться. Чтобы сердце замирало и проваливалось куда-то, как в юности. Чтобы от взгляда одного становилось жарко и радостно. Чтобы была «любовь без встреч, без поцелуев, а только с трепетом в груди»
-А дальше-то что? – спросила осторожная Марьюшка не осуждающим, но предостерегающим голосом.
-А ничего. Останется воспоминание о сердечном трепетании.
Засмеялись. И разом замолчали. Тёмная фигура мужчины как-то неожиданно обогнала их и удалялась удивительно легко и быстро по этой ледяной корке, по которой они почти ползли, не отрывая ноги, как на лыжах.
-Услышал? Нет?
-А что мы такого сказали?
-Подумает, дуры – бабёнки!
-А, бог с ним.
Они узнали его. Это был сосед по столовой, очень худой, похожий на Николая Островского в болезни мужчина, с чёрными блестящими глазами. Юлия Николаевна,
проходя мимо, всегда опаздывая (это было частью её шарма – шутила), желала приятного аппетита Анне Васильевне, с которой жили в соседних комнатах. А он всегда отвечал вместе с Анной Васильевной, приятно заблуждаясь. И Юлия Николаевна принимала его заблуждение.
В этот же вечер на дискотеке он, отклонив приглашение дамы, с которой был в одной компании, подошел к Юлии Николаевне.
-Я решил наказать своих женщин, - зачем-то пояснил своё поведение.
-Разве можно наказывать женщин, - с насмешливым кокетством возразила она.
-А если они плохо поступают?
-Женщина не может совершить плохой поступок. Просто её поступок непредсказуемый с точки зрения мужской логики.
На следующий танец он пригласил её со словами:
-Продолжим!
-Что?
-Разговор о женской непредсказуемости. Вы защищаете женщин из солидарности.
-Нет, не только. Перед поездкой сюда я как раз читала труд психолога, кстати, мужчины, о женской логике. Вот он и заявляет, что женские поступки не понятны мужчинам именно потому, что продиктованы женской непредсказуемой логикой.
-Насколько я знаю, существует одна логика, не женская, не мужская, а просто логика.
-Ну что вы, слово «логика» многозначно. И я говорю не о логике, как свойстве мыслительной деятельности… - запальчиво спорила она. В общем, мужчина оказался умным, и она вволю «умничала», что в ней критиковал её муж.
Она так и сказала ему на прощанье, когда он, проводив её, произнёс:
-Вы очень приятная женщина!
-А вы умный мужчина, что редко встречается среди мужчин.
-?!
-Ну, может быть, я редко встречала.
Анна Васильевна, оказалось, не только сидела рядом с ним за столом, но и работала в одном учреждении краевого центра. Они в один день приехали сюда.
-Талантливый человек, - говорила она, - стихи пишет, много лет директором школы отработал. С женой у него что-то не ладится, - добавила осторожно. Анна Васильевна была вдова, и последний факт, по её мнению, был немаловажным.
Утром, перед завтраком, Юлия Николаевна пожелала приятного аппетита и Анне Васильевне, и ему тоже, адресно. А после обеда они пошли гулять по ущелью мимо сказочно красивых санаториев, ресторанчиков, магазинчиков. Посмотрели на слаломный спуск, который зиял коричневыми проплешинами земли. Дождь съел тонкий в эту зиму снежный покров. Между ними, то обгоняя, то донимая вопросами, вертелся сынишка подруги Марьюшки, заполнял своим звонким голосом неожиданно возникающие неловкие паузы в разговоре. Хотя ей паузы не казались неловкими - было немного жаль его, когда он подыскивал тему для разговора. Говорили о школе, о новых программах, о его стихах. Она между прочим вставила реплику, что тоже пишет стихи, но рядом с Блоком, Цветаевой и Ахматовой не может считать их серьёзным творчеством. Сначала медленно, обдумывая фразы, он методично объяснил:
-Логика в определении философии есть только одна – как взаимосвязь последовательных умозаключений, вытекающих одно из другого.
Она, конечно, могла ему возразить, что речь идёт о поступках, и наблюдающий может пропустить какое-то звено в последовательности причин и следствий, и по привычке заядлой спорщицы уже открыла рот, но неожиданно легко согласилась. Между прочим он рассказал, к чему приводит женская непредсказуемость.
Шесть лет назад на автомобиле он врезался в фонарный столб из-за женщины за рулём впереди едущей машины. Она неожиданно повернула, не зажигая задних огней. С тех пор он лечится в разных санаториях. Здесь тоже впервые.
Рассказывая о своей школе, которую выпестовал, а теперь оставил (возможно, из-за здоровья), он вдруг сказал:
-Я тебя сейчас сагитирую в свою школу. У нас как-то не было хорошего филолога. Всё ещё считаю школу своей,- произнёс грустно.
- Почему вы решили, что я хороший филолог? – засмеялась Юлия Николаевна.
А через несколько реплик он возмущенно проговорил:
-Ну, вот как ты думаешь, это красиво?! Я говорю «ты» и «Юля», а ты мне «вы» и «Вадим Константинович»!
«Да, странно, - подумала она. – Обычно тоже легко сходится с людьми. А тут почему-то робеет. А он как-то покровительственно разговаривает. Предполагает, что она не состоялась в жизни?»
-Жалко, - продолжал он, - ты такая артистичная, интересная женщина, а тратишь таланты зря.
-Как это зря?! – возмутилась она. – Меня любят дети, уважают коллеги! Карьера? Я десять лет была то завучем, то методистом. И вот это как раз зря! Я ещё в юности решила: чиновник и настоящий учитель несовместимы!
-Но современная методика преподавания отстала на триста лет. С этим ты можешь согласиться?
-С этим я согласна. Сорок пять минут урока придумал ещё Ян Амос Коменский. А мы всё не можем отказаться.
-А мы отказались! – И бывший директор школы, а теперь чиновник департамента с жаром рассказывал о своих выпускниках, о своей школе, о своей мечте открыть лабораторию методологии, свою. Юлия умела слушать.
Вечером они не виделись, хотя Юля обещала. Приехала третья подруга или сестра, шутливо они себя называли «три сестры» и подобно чеховским героиням были восторженно праведны и провинциально консервативны. Маленькая, кругленькая болтушка Ирина с юморком рассказывала, как встретили новый год, как плакался Юлин муж, что вынужден хозяйничать, а на руках у него сын, тесть, кот и кошка.
На другой день Вадим Константинович ждал Юлю у дверей ресторанчика, где их кормили, и, волнуясь, останавливаясь, прочитал стихи:
Я ход времён предсказывать могу.
Я тайну слов перевожу в сказуемость.
Хотел я вашу предсказать судьбу –
Не получилось. Вы непредсказуемы!
-Хорошо! – сказала Юлия Николаевна учительским голосом, желая ободрить поэта.
-Я думаю целый ряд таких четверостиший посвятить женской непредсказуемости.
А как вам нравится эта рифма – «сказуемость» - «непредсказуемы»? Я умею сделать слова…как…
-Каламбур, - подсказала она. – Замечательно! Я вам отвечу тоже в стихах.
-На двух листах, пожалуйста. Один – «ей», другой – «ему».
Она ничего не поняла про листы, а перед обедом прочитала ему своё четверостишие:
Вас Бог наградил и творческим рвением,
И логикой мысли (мужчин).
Как жаль, что Вы не были с ним при Творении
Непредсказуемой женской души!
-Неплохо! – похвалил он и подал ей свёрнутые два листа, на которых написано: «Всё о непредсказуемости» и «Ему» и «Ей».- Запишите здесь свои стихи и здесь.
Отношения грозили перейти в фарс. Но ей нравилось, что они обмениваются стихами, что он снова перешёл на «вы», что они в конце концов играют. И Юлия Николаевна записала на двух листах уже второе четверостишие:
Да, в непредсказуемости есть очарованье
И душ, немного приоткрытых, узнаванье,
Молчаливость странная и роскошь речи.
Есть краткость неопасная у этой встречи.
Вечером на дискотеку она уже собиралась волнуясь. Пришли «три сестры» очень рано, ещё никого почти не было. Танцевали своим женским кружком в каком-то ударе. Как часто танцуют, как и одеваются, женщины, желая друг другу понравиться и заражаясь друг от друга уверенностью в своей красоте, грации и т.д. Когда пришёл Вадим (она уже называла его так), он не отходил от неё. И она отказывала другим, если он задерживался с приглашением. А он шутил:
-С тобой надо держать ухо востро, а то вмиг уведут.
И ей нравилось это ревнивое присвоение, а музыка уже не казалась пошлой. И когда в медленном танце она поднимала глаза, то видела его неотрывный, преувеличенно восхищённый взгляд. Подруги говорили, что они были самой красивой парой, танцевали лучше всех и что издали Вадим похож на Юлиного мужа. Вадим и Юля больше не «умничали», говорили мало, что-нибудь незначительное, но многозначительно.
-Мне понравилось о «краткой неопасности», - проговорил он выразительно.
-Понравилось или не понравилось? – не поняла она.
-Понравилось!
После танцев они гуляли по ярко освещённым иллюминацией улицам. Она просила его прочесть стихи. Он читал. Одно ей понравилось, другое не очень. Но Юлия Николаевна всё равно хвалила, просила спеть его песни (Вадим сочинял и песни). Он петь отказался. А она спела свой любимый романс, «белогвардейский», из фильма по роману Булгакова «Белая гвардия»
-А «Маленький плот» нравится? Давай вместе споём, - слукавила Юля, и услышала очень приятный голос. А Вадим скромничал:
-Конечно, с твоим почти профессиональным пением моё не сравнится. Без поддержки гитары я не решусь петь один.
-Почему «почти»? Я десять лет в почти профессиональном хоре пела.
-В «почти»?- Засмеялись.
В общем, они друг другу старались понравиться и – нравились.
На другой день появилось новое стихотворение «Четыре дня»
Январь предвосхищал метель,
А Новый год сулил надежды.
Пошёл уже четвёртый день,
А всё по-старому, как прежде.
С утра шёл дождь. В душе тоска…
И лишь твоё прикосновенье
К моей руке чуть-чуть, слегка
Тревожило воображенье.
Да, наша встреча не опасна
Ни для тебя, ни для меня.
Прогноз по-прежнему неясный.
Что я хотел? – Четыре дня.
Сначала она пропустила слова «всё по-старому, как прежде», читая стихи, отданные после завтрака. Усмехнулась над осторожным полупризнанием –«чуть-чуть, слегка». Она-то помнила, как предательски вздрагивало в танце его тело. Но потом задумалась: какой же прогноз?
В этот вечер она особенно старательно собиралась на дискотеку. Это был последний вечер. Завтра Вадим уезжал, Юля знала это от Анны Васильевны. В ней горел какой-то неутомимый, как в молодости, огонёк. Она смотрела в зеркало и сама себе нравилась. Но подруги отказались идти под предлогом усталости. А одной идти неудобно. Наконец Марьюшка, добрая душа, сжалилась. Но всё было уже не так. Вадим, прощаясь
со всеми, танцевал то в одном, то в другом кругу. Юлия, неприятно поражённая, самолюбиво повернулась к нему спиной и тоже выплясывала с другими, принуждённо улыбаясь. А потом и совсем села. Что-то поняв, он подошёл и сел рядом.
-Что случилось?
-Устала. И…очень пить хочется, - нашлась она. А потом устыдилась, когда он принёс баночку лимонада.«Вот дура, - думала праведная Юлия Николаевна, - денег-то у него перед отъездом в обрез!»
Танцевали последнее танго. «Вот и всё», - разочарованно произнёс Вадим Константинович. Она усмехнулась его разочарованию. Большего ей не надо.
Юлия Николаевна сама пригласила его погулять . Они обошли те же места. Снова читали стихи. Теперь уже – она свои, недавние. Хотела прочесть стихи юности, но забыла, сбилась и, как он раньше, произнесла:
-Твоё присутствие почему-то действует на мою память. – А потом добавила:
Подруга всё собирается издать мои вирши, посмертно.
-А я издал в минувшем году маленький сборник. Друзья помогли.
-Случайно у тебя нет его с собой?
-Случайно есть.
-Подарите, Вадим Константинович!
-Не подарю. Продам… за большую цену. – Он оживился, интриговал. Глаза загадочно заблестели.
-И какую же? – поддержала игру она.
-За поцелуй!
-Нет, это очень дорого, - торговалась Юля.- Можно что-нибудь подешевле?
-Посмотрю на ваше поведение. Так сторговались?
-Я тоже посмотрю на ваше поведение.
Чувствуя, что разговор становится неестественным, Юлия Николаевна сказала другим, деловым, голосом:
-Вы, Вадим Константинович, не помните такую сцену? Идут две дамы, и одна другой говорит, что хотела бы влюбиться «без встреч, без поцелуев, а только с трепетом в груди». И тут их обгоняет мужчина, шедший сзади и подслушавший их разговор. Это были вы.
-Я не помню такого, - произнёс он как-то неубедительно. А про себя подумал: «Действительно непредсказуемая женщина! К чему она затеяла этот разговор?»
-И в тот же вечер ты пригласил меня на танец, - продолжала она. – Я подумала, что ты решил помочь тоскующей женщине.
Вадим Константинович обескураженно молчал. Она мучительно подбирала слова:
-Но твои стихи «Четыре дня»… Я подумала: значит, мужчины тоже мечтают о романтической встрече.
-Конечно. Ещё как!
-Но не всех мужчин интересует романтика. Да? Нет? И гуд бай, леди.
-Нет, ты не права. Все мужчины мечтают о чём-то необычном. Просто от невоспитанности, грубости нравов не умеют себя сдержать.
-Серьёзно? – задумчиво произнесла она, успокаиваясь. Они стояли под елью. Кругом сияли огни. Было нестерпимо красиво. Но опасность интриги миновала. Теперь уже он деловым тоном распорядился:
-Обдумай, где и как произведём обмен. Ты мне плату – я тебе книгу.- «Вот ещё!» - подумала она.
Но ночь не спала. Сердечное волнение, которого она так хотела, было в полном объёме. Голова горела. Мысли неслись стремительно от встречи к встрече и обратно. Значит, она спровоцировала, дура такая, этот стихотворный роман. А «непредсказуемость» - вовсе не в загадочности её личности, а в том, что она не сразу «купилась» на его внимание.
И слово «прогноз» не зря её насторожило в его стихах. «Все они одинаковы", - думала. И всё же хорошо было. И стихи опять складывались, но уже не для него, для себя:
Нет, это не любовь –
Это тоска по равному общенью.
Пусть мысли будоражат кровь.
Пусть. Мне воздастся. Мне отмщенье.
«Смогла бы я бросить мужа, сказать сыну? Нет! Нет! Никогда» - думала она.
Утром снова гуляли. Теперь уже говорили о семьях. Раньше как-то избегали эту тему. Говорили о детях, о талантах, унаследованных от родителей, о развитии этих талантов. У него трое детей. Она всегда мечтала о троих - у неё один сын. Говорили о путешествиях. Он не раз бывал за границей. Она один раз, туристкой. Говорил больше он. Она умела слушать. Потом Юля выкупила фотографии, Вадим попросил одну подарить. Наконец, не дождавшись её решения, спросил, есть ли у них чай.
-Пойдём, напою чаем, даже с мёдом, - нарочито гостеприимным голосом сказала Юля.
-Грей чай. Я сейчас захвачу книжку, - многозначительно проговорил он.
Юля лихорадочно прибирала в общей комнате. Санаторий размещал своих гостей в стандартных квартирах девятиэтажного дома. Поставила чай, не успела даже причесаться. Стучит.
Пили чай, сидя друг против друга, говорили ни о чём. Книжка торчала из кармана Вадима. Юлия Николаевна присела рядом и осторожно потянула книжечку двумя пальчиками и тут же почувствовала на плечах его руки. Кокетничать не стала, подняла голову и замерла в незнакомом ощущении чужого поцелуя. «Хорошо!» - сказал он, когда, опомнившись, она отстранилась.
-Ну, а теперь книгу, - говорила деловито Юлия, стараясь скрыть волнение, но голос был чужой и прерывался. Она открыла наугад страницу, хотя ничего не видела.
-Потом прочтёшь, - мягко закрыл Вадим Константинович книгу и поднялся. Прощаясь, поцеловал её ещё раз, как будто тоже проверяя ощущение. И сладок был этот чужой поцелуй! «Вот и всё», - подумала она так же, как сказал вчера он. Но это было не всё. После обеда он зашёл без приглашения и принёс рабочий телефон и новые стихи:
Что я предсказывал, сбылось-
Вибрирует сердечная аорта!
Не пойму я, как вам удалось
Остаться женщиной в условиях курорта.
Она подарила ему фотографию с видом на санаторий и тоже написала какие-то стихи-полупризнание.
-Я не пойду провожать, - сказала, надеясь, что он позовёт. Что-то делала, говорила, улыбаясь подругам, а сама мучительно следила за временем. Позвала гулять Марьюшку. Они увидели его одинокую фигуру, направлявшуюся к остановке автобуса. Пришла «домой» и расплакалась, со смехом, обзывая себя дурой. Женщины удивлённо и сочувственно смотрели на неё. Всю ночь опять писала стихи:
Душа стремится вслед,
А разум шепчет «нет».
В борьбе извечной так и жизнь проходит.
Я не пойду провожать,
Я не хочу страдать.
Спасибо за то, что снова стихи колобродят.
Домой Юлия Николаевна приехала успокоенная. Соскучилась. Муж такой родной и понятный. Последний всплеск эмоций был в стихах:
Есть женщины в русских провинциях
С таким целомудрием чувств,
С такою девичьей невинностью,
Что если коснёшься чуть-чуть
Струны у сердечка известной,
В ответ она так зазвенит,
Такой неоглядною песней
С любовью взовьётся в зенит…
Хотелось бы мне такой быть –
Рассудок мешает любить.