Жил-был один миллионер. Миллионер неправильный, миллионер с воспитанием и образованием, с чудными родителями и семьей.
Однажды, лет сорок назад, когда уже все жирные куски были давным-давно разобраны хищниками от бизнеса и власти, появился мальчик с приятной интеллигентной внешностью. Мальчик был до того симпатичным, что даже его враги смотрели ему в рот и в след.
Получив аттестат зрелости, Зондерлинк* получил от своих благовоспитанных родителей, дальних родственников лояльного члена Коалиции, небольшой городок с одной единственной нефтяной вышкой. Город был ничем не привлекателен по сравнению с мегалополисами. Это был отдаленный от центральных столиц тишайший городок с размеренной провинциальной жизнью. Никто и не подозревал, что блестящий выпускник политехнического университета Зондерлинк настолько разовьет свою самостоятельную деятельность, что превратит никому не известный, заросший кустарником городишко в выдающийся по уровню жизни и доходов населения чудо-град Киплинг-таун.
Проблематика нефтяной промышленности была одной из главных в мыслях и действиях Зондерлинка. Нефть и доходы от нее стали тем строительным раствором, который скреплял кирпичи построенного по его замыслу общества. Зондерлинк был достойным человеком. Он был так воспитан. Он умел делиться со своими товарищами теми благами, которые попали в его руки. Несомненно, первоначальный капитал попал к его родственникам криминальным путем. Надо сказать, что в Северо-Западном государстве по-другому и быть не могло. После нескончаемого каскада реформ, которые проходили в течение веков, приобрести собственность такого масштаба могли лишь члены Коалиции, их родственники и сам Мамон.
Зондерлинк не хотел быть доминантой во всех вопросах городского сообщества. Люди сами приходили к нему с поклоном и за советом. Его виски еще не успели поседеть, как слава о его городе-саде распространилась по всему Северо-Западу.
Именно тогда и возникло интеллектуальное движение в сторону Киплинг-тауна, который позволял себе содержать не только нефтяные вышки, но и университеты. Там была своя киностудия, спортивный комплекс, база отдыха, выставочные залы и даже свой театр. Родители неоднократно предупреждали Зондерлинка о том, что его управление городом может быть неправильно расценено Мамоном, натолкнет его на принятие жестких мер. Но хозяин города воспротивился их мнению, настаивая, что это его собственность, его люди и его жизнь. Родителям ничего не оставалось, как только развести руками.
Надо отметить, что в те времена, самой безропотно пришедшей на край гибели группой общества был даже не класс лимитов, а именно средний класс. Безработица и непонимание со стороны большинства местных чиновников и «высокой» власти вызвали глубочайший разлад в гуманитарном обществе беззубых гуманистов.
Средний и мелкий бизнес был полностью разорен и выкуплен мамоновским конгломератом со страшным названием «Власть-капитал-альянс-групп». Те люди, которые пытались создать что-то «новое и неповторимое», или хотя бы «простое, но нужное» – стали обыкновенными менеджерами на своих же предприятиях. Не лучшее положение было и у интеллигенции, которая едва могла найти себе применение. Она была раздражена, чувствовала себя обманутой, покинутой, ненужной, нищей и больной. Как униженная своими выросшими детьми мать, она все недоумевала, как же так произошло, что из ее прекрасных детей- идей выросли настоящие вурдалаки?
Не только рабочие, но и «запрещенные» пострадали от промышленного кризиса, произошедшего 55 лет назад. Теперь, когда машины были отлажены очень четко и работали без устали сутками, ученые и программисты стали не нужны в таких масштабах, как раньше.
Счастью «запрещенного» не было предела, если ему удавалось устроиться на работу учителем в интернат или школу. Говорить об институтах не приходилось.... Люди со старыми дипломами, как старушки на базаре, дрались друг с другом только бы захватить место в каком-нибудь среднем учебном заведении…
Интеллигенты первого и второго поколений толпами шли к лимитам, дабы спросить у них черную или крестьянскую работы.
Лимиты же в большинстве своем не любили «запрещенных», которые не смогли спасти демократию в стране и мире, но очень любили говорить о ней днем и ночью. Примечательно, что первый председатель парламента интеллектуально и экономически подкованного Киплинг-тауна был немым. Немой председатель, как никто иной, подходил для немыслящих своей жизни без дебатов «лесных». Он не мог вставить и слова в словесный понос интеллигентов всех мастей и воззрений, потому все почитали его за немого. А потом такой специфический председатель совсем замолчал, и потому всем страшно нравился, пока, к несчастью, он не умер от рака гортани…
После того, как «запрещенные» узнали о существующих вакансиях в чудо-городе Киплинг-тауне, они стали стекаться сюда толпами из разных городов и весей. Бурильщики, уборщицы, работники столовой и мусорщики, гардеробщицы и посудомойки – все они имели по несколько высших образований и университетских дипломов. Надо отметить, что дипломы эти все были «неподтвержденными», и считались за мусор.
Главное для Зондерлинка были знания и умение что-либо делать… А интеллектуалы ломали голову, как убираться так же тщательно, как это умели делать лимиты, которые выполняли качественнее тысячи работ, особо не вдаваясь в тайный смысл этой деятельности, а просто стараясь.
На заре организации структуры нефтяной фирмы был учрежден конкурс на место менеджера, которое досталось только академику наук. Он считал, что обретение этого места стало для него гораздо почетнее и желаннее, чем работа над своей собственной диссертацией. Немного позже, когда деятельность «запрещенных» наладилась и стала хорошо оплачиваться неправильным миллионером, которого они с искренней любовью называли «наш Зонни», в городе уже сформировалось «лесное» общество. Дети «запрещенных» и лимитов стали ходить в свободные школы, социальность общества позволяла некоторым людям заниматься не только физическим трудом, но и мелким бизнесом, образованием, наукой и искусством, которое в атмосфере благодушия и радости стало расцветать и облагораживать их общество… Шаг за шагом, день за днем, Киплинг-таун развивался, хорошел и расцветал.
Можно ли было сказать, что «запрещенные» и лимиты «продались» богатому и мудрому мальчику? Нет здесь однозначного ответа. Он стал им помощником и отдушиной от прошлых бедных лет. Но мог ли он обеспечить их будущее? Нет, конечно же, нет. Он создал условия, чтобы они, наконец, имели хоть малую толику свободного времени и сил, чтобы додуматься до схемы государства, которая бы позволила жить в мире и согласии, правде и на достойном человека материальном уровне… но «лесные» люди использовали данное им время попусту, совершенно не вглядываясь в будущее. Они были сыты и одеты, им дали время читать книги и ходить в музеи. И вместе с тем, они стали «ленивы и нелюбопытны», их крылатые мысли стреножились, а «мудрецы» стали жить по принципу «сегодняшнего дня».
Но «сегодняшний день» должен был когда-то закончиться…
Идиллия длилась недолго. Как и предупреждали Зондерлинка, который уже устроил себе неплохое «государство в государстве», в скором времени им заинтересовался Мамон и его тайная полиция. Исходя из декларации о доходах за 1910 год, его предки не выплатили часть налогов на прибыль, которые с учетом процентов, составляют на 2177 год сумму, тождественную всей собственности Зондерлинка и его семейства. Более того, он неожиданно был признан должником Всемирного Северо-Западного государства, потому его немедленно посадили в тюрьму. Позже, у обвинителей Зондерлинка совершенно случайно нашелся человек, который свидетельствовал то, что хозяин города выражался нецензурно в присутствие своего охранника в течение пяти секунд, что прибавило срок лишения зондерлинковой свободы на пять лет. Еще через неделю выяснилось, что глава «Киплинг-нефти» якобы организовал убийство своего «партнера по бизнесу» – мусорщика Бетмана. Зачем ему было устранять рядового организатора уборки улиц Киплинг-тауна – и для Зонни, и для жителей города осталось загадкой. Но это ни сколько не помешало отвесить Зондерлинку еще пятнадцать лет.
Его определили в одиночную камеру, ждать решения суда. Да так и забыли бы там, если бы не выступления и демонстрации народа, который знал Зонни только с хорошей стороны. Со стороны защитника и благодетеля. Дабы усмирить толпу, Мамон в одном из своих интервью главному каналу Интердизайнера сказал следующее:
- Вопрос с Зонделинком мы пытались решить разными способами. Так, мы даже пошли на беспрецедентный шаг - на то, чтобы назначить его главой нашей администрации, дабы оплатить свой огромный долг государству и послужить обществу… но ведь так он не захотел. Господин Зондердлинк отказывается вести с нами диалог, потому и мы не стали больше уговаривать его приступить к службе народу.
Молодой миллионер по прозвищу Чудак год за годом гнил живым в самой страшной тюрьме для государственных преступников Хадрамаут*, которая была самым удивительным местом заключения на планете – там помещались люди всех национальностей и вероисповеданий, все они были объединены общей любовью к свободе и демократии и ненависти к господствующему строю.
Судьба Зонни висела на волоске. На каждой из чаш весов давно прирученной и слепой в работодательских руках Фемиды было слишком много и хорошего, и плохого… Весы его виновности застряли на значении – «виновен, потому что богат».
А в это время покинутые своим лидером и благодетелем «запрещенные» после нескольких стачек и демонстраций поняли, что эффект, который они произвели своими демдействиями по своей силе и мощности был равен укусу маленького комара. Толстокожему государству было просто лень его прибить. Однако, на собрании «лесные» люди пришли к общему мнению (что случалось довольно редко), что действовать нужно совсем другими методами. А сейчас, как и десятилетия назад, нужно только выждать некоторое время и накопить силы для борьбы. И как всегда, силы для этой борьбы не только не копились, а с точностью да наоборот, иссякали в результате борьбы за самое поганенькое существование…
Сейчас же «лесные» и немного лимитского населения жили в землянках на окраине Киплинг-тауна. Их выкинули из удобных коттеджей и прекрасных стилизованных домов, а город заселили привычными операторами и инженерами. Вышку же закрыли. Сердце нефтяников обливалось кровью, когда они видели, как «черное золото» потихоньку выливалось прямо на асфальт, а потом жадно впитывалось в иссыхающую землю.
Те, кто хотел полного покоя и не стал «заморачиваться» по поводу этических проблем прошлого, связанного с Зонни, пошли в операторы и инженеры.
«Лесных» осталось совсем немного, большая часть из них была лично знакома с Зонни и имела преданность к нему. Они уже не могли бороться за его освобождение в силу своего пожилого возраста, а передать жажду справедливости своим детям они не смогли. «Лесные» перестали быть лидерами мнений, они перестали рисковать жизнью ради Слова и Дела, они превратились в обыкновенных обывателей, которые боятся насморка, сифилиса и герпеса…