Смерть играет

               

       Оранжевая луна покачивалась в застывшей воде реки, изнывающей от одуряющего зноя. Она лениво подтягивала к себе измученную волну и вяло выплевывала ее на грязный песок, растягивая по всему берегу вонючие, изжеванные слюни. Легкая зыбь искажала ее мертвое лицо, подвешенное над уснувшей землей. Ослабевший Витек прилип взглядом к этому качающемуся отражению луны, лежа на борту залатанной дедовой лодки, вытащенной после рыбалки для просушки на берег. Запах разлагающейся тины и гниющих рыбьих потрохов тянул его к реке. Его тошнило и нестерпимо хотелось вырвать.

Измученный желудок требовал быстрее вывернуть всю дрянь, болтающуюся в блевотной смеси водки с пивом, которую он скинул туда, выпивая с бывшим одноклассником, неожиданно привалившим к нему домой поздно вечером. Качающаяся в теплой воде луна вызвала болезненные спазмы, и он вырвал на мокрый песок рядом с лодкой, по-собачьи загребая за собой босой ногой, и затем, ослабевший, почти ползком добрался до реки.

     Витьку казалось, что в его ватной голове исчезли все мысли. Его укачало от водной ряби, поэтому от тошноты и слабости все размывалось перед воспаленными глазами. Он зашел чуть глубже в воду, дрожащими руками умыл свое потное лицо и помочился. Но запах зацветшей речной воды вызвал новый приступ рвоты. И его опять вывернуло. Вконец обессилив, он заполз в старую лодку, лег на бок и затих. Непривычный озноб судорогой сводил мокрые ноги, поднимаясь к отяжелевшей с похмелья голове, как будто пытаясь пробиться сквозь ватную прокладку, окутавшую пьяный мозг. Но Витек подтянул колени к самому подбородку и отчаянно сжал голову локтями, чтобы как можно дольше не трезветь. Он старался забыть, почему теперь прячется среди ночи на старой окраине города возле заброшенного причала.

Страдая, он пытался навечно удержать ватную прокладку возле расслабленного серого вещества, чтобы в нем не могла двигаться даже слабая искра мысли, чтобы не дать ей вспоминать то страшное, что он сегодня совершил. Однако в очнувшийся мозг уже что-то заползло и беспощадно выковыривало из него подробности ночного убийства. Животный страх по-хозяйски заполнил пустоту между грудью и горлом. И Витьку стало страшно от состояния страха, который вернулся к нему после десятилетнего перерыва. Ведь отслужив в армии, он уже не должен ничего бояться - в его взрослой жизни дикий страх уже был просто невозможен. Теперь протрезвевшему Витьку хотелось умереть, хотя бы от страха, чтобы заново не переживать случившееся, и он взвыл. Он даже оттянул влажной рукой ворот майки, чтобы вцепившийся во внутренности тошнотный страх сразу передушил ему горло, освободив его от мучений, забытых с далекого детства.   

       Два месяца назад Витек пришел из армии. Солдатская жизнь приучила его воевать, и страху уже не было места в его мужском нутре. Однако случилась пробоина. В этот проклятый вечер его закаленное нутро ослабело, впустив в себя тупую злобу, которая затуманила разум, оскалившись невозможным преступлением. И пришел конец. Он переступил через себя. Он убил. Случилось так, что Витек сам вызвал смерть из темноты своей души и теперь уже не мог от нее избавиться. Она хватко вцепилась в него своими липкими, скрюченными пальцами. И он в ужасе осознал, что смерть, оказывается, была ему родной, потому что он сам ее родил, дал ей жизнь своей правой рукой. Однако теперь Витек боялся думать о ней, боялся смотреть в ее оскаленное страшным черепом лицо, похожее на его посмертную маску. Пошатнувшийся от внезапного преступления разум терзал и требовал от него объяснений. Он отказывался признать себя убийцей и кинулся за оправданием в прошлое, неумолимо таща туда за собой затравленного Витька.

   Начинающие трезветь мысли пытались хоть за что-то спрятаться от мерзкого страха. Казалось, что они не выдержат ужаса реальности совершенного. Пересохшая глотка с шумом хватала душный воздух, который со свистом выходил из горячей груди парня, вздрагивающей от этих посторонних звуков, которые в безлюдной тишине были слишком громкими.

Внезапно душная ночь вздрогнула от воя больного соседского пса. Он завывал у своей будки уже несколько дней от какой-то собачьей болезни. Этот вой, как током, бил по сдвинутому сознанию Витька, ослабевшему от зверского преступления и выпитого спиртного. И этот больной собачий вой как будто требовал, настойчиво звал его скорее возвратиться домой.
                ***
     Витек жил с дедом в старом доме недалеко от реки. Бабушку они схоронили четыре года назад. А мать Витька была швеей и уже несколько лет работала в небольшой хозяйской мастерской в Европе. Они с дедом жили дружно - ходили на работу и по-мужски справлялись со своим нехитрым хозяйством, и для окрепшего в армии Витька жизнь казалась понятной и определенной. И вот теперь резкий, протяжный собачий вой, пронимая его до костей мозга, тянул возвратиться в родной двор, где ночью у летней кухни Витек бросил окровавленную бутылку из-под водки. Раньше он считал, что такое бывает только в придуманном кино, которым Витек особо не интересовался. Однако разве такое могло произойти с ним? Разве мог сам Витек не справиться с нахлынувшей злобой и передать всю ее дурь своей сильной руке для реального убийства?

      Он с сомнением осмотрел свои рабочие руки и тут же в страхе спрятал и сжал их под мышками. Куда же делась его сильная воля, которая должна была удержать эту руку? Чтобы забыть, зарыться от преступления, Витек стал искать в себе именно то место, в котором мог раньше скрываться от него убийца. Так долго, больше двадцати лет. Как же он мог так долго в себе его не замечать? Именно чужой, жестокий убийца, а не Витек, вылез из глубины прошлого страха и со всей дури ударил бутылкой по голове бывшего одноклассника. Потому что самому Витьку всегда было гадко любое насилие. 

   Мысли заметались в темных углах памяти. Он давно старательно вымел оттуда все о своем несчастном детстве. Может быть, тот чужой, столько лет скрывался именно там? Воспоминания детства раскачивались скрипящими качелями вместе с искривленной луной, презрительно вздрагивающей в мутной реке. В раннем детстве страхи обычно сопровождали Витька в темноте. Сейчас он вспомнил то, о чем вообще никогда не позволял себе вспоминать - его страхи были мужского рода. И первый - был его отцом. Этот страх пришел к нему еще в утробу матери, которая боялась рассказать отцу, что Витек там уже есть. Она очень боялась его рождения – значит, он родился от ее страха. Может быть, именно этот страх и вылез из него теперь, чтобы убить? Витек с детства любил свою мать, любил не просто как сын. Их роднила общая кровь из плоти бессильной ненависти к отцу. Мать всегда жила в Витьке как неотомщенная жертва.

Прошло уже много лет, но у него в глазах на всю жизнь застыло ее девчоночье лицо, постаревшее от страдания и постоянного страха. Она и Витек стали расплатой забавы, затравленными жертвами отца, ухаря - лабуха, как его в сердцах называл дед, добавляя еще крепкие матерные выражения. Ей не было и семнадцати, когда он, бросивший уже двух женщин, прихватил ее за собой, изнасиловав в темном сарае на деревенской свадьбе. Потом дед с бабой искали ее почти десять лет. Ей было стыдно вернуться домой, и они долго мыкались по общежитиям и чужим квартирам. Лабух сразу невзлюбил Витька, похожего на мать. Витек был рыжий, с веснущатым, рябоватым лицом и с темными глазами, из которых долгие годы пугливо выглядывал немой страх. 

      Чтобы убежать от бесконечных скандалов и жестоких побоев, мать поселилась с сыном в общежитии швейной фабрики. Там Витек начал ходить в школу, которая была совсем рядом. Но отец и тут их доставал, тайком прошмыгивая мимо вахтера. Между свадьбами и проводами, на которых он играл на баяне, у лабуха обычно наступали запои. А когда он проматывал все, до последнего, он вспоминал о том, что есть они, Витек с матерью. Витьку только однажды довелось столкнуться с ним наедине. Отец ввалился пьяный, чтобы забрать у матери деньги. Не замечая малого Витька, он стал рыться в ящиках и в шкафах, разбрасывая вещи по комнате. Мать только получила зарплату, а отец четко знал, когда у нее получка. Витек растерялся, он боялся закричать, но отдать деньги он тоже не мог.

    И Витек не стерпел. Когда ухарь потянулся за коробкой, где мать спрятала деньги, он прыгнул и выбил ее из его рук, быстро зажав деньги в кулаке.
  - Ах ты, скотина, от родного отца прятать? Забыл, кто тебе жизнь дал? Сейчас я тебе покажу, сразу вспомнишь. Будешь знать, кто тебе хозяин!

Ухарь стал выкручивать Витьку руку, чтобы разжать кулак. Несмотря на адскую боль, Витек приказал своему кулаку умереть зажатым. И он терпел, сопротивляясь из последних сил. Пьяный стал его трясти и бить по голове, матерясь и брызгая слюной. От него разило водкой и рвотным перегаром. Наверно, отец не ожидал, что Витек будет сопротивляться. Однако он еще  смутно соображал, что может сломать малому руку. И тогда лабух поднял его, чтобы бросить на пол, и с Витька потекло. От страха и дикой боли Витек помочился прямо на него и закричал тонким голосом, услышав шаги в коридоре. Пьяный, затравленно оглядываясь, гадливо отбросил его на кровать и тут же ушел, грязно матерясь.

      Потом вечером мать долго плакала, перевязая маленькому сыну распухшую, посиневшую руку. Сердце Витька разрывалось от ее всхлипываний. Он вспомнил, что тогда в первый раз по-настоящему обозлился. И его детский ум начал планировать, как расправиться с ухарем. И каждый раз у него получалось еще страшнее, чем в кино. К счастью, Витек отца больше никогда не видел. Вскоре их нашла уже постаревшая бабушка и перевезла домой. Поздно ночью, перед их отъездом, Витек слышал, как мать дала волю слезам и рассказывала ей подробно обо всех их бесконечных скитаниях. А он, тихо плача под одеялом, как бы заново пережил все издевательства ухаря. В ту ночь от бессилия Витек почти не дышал и слышал, как стучит израненное горем его сердце. Оказывается, сразу после родов отец заставил мать пойти на работу. Ей не всегда удавалось заработать, потому, что малый сын часто болел. И однажды пьяный начал над ней измываться и орать, что вышвырнет Витька в окно или бросит в кипяток, если она не будет шить и зарабатывать деньги... 
                ***
    Рядом у реки, как будто вскрикнул слабый голос. Память бессильной злобой сдавила кулак правой руки. Витек медленно разжал его и закрыл лицо руками, чтобы не видеть качающейся луны. Ему стало плохо, он знал, что не мог не протрезветь и отключился в тусклом полусне. Очнулся Витек в зыбком,  предрассветном тумане. Сквозь него слабо просвечивалась перекошенная морда луны, опять зовя его в мутную воду. Кругом никого не было, лишь больная собака не переставала выть в своем дворе. В голове у парня, как и на предрассветном берегу, было тоже мутно. Кулаки опять сжались, он боялся. Тяжелый сон не освободил его от вчерашнего.

     Теперь Витька уже пугал любой шорох. Его уже начинал раздражать скрежет камышей об днище лодки и вой собаки. До него первый раз за эту душную ночь дошло, что собака воет рядом с его собственным двором, потому что его хозяйка баба Дуня – соседка деда. Холодный пот прошиб занемевшую спину. Витек стал затравленно прислушиваться. Он понимал, что надо спасаться, пока никто не поднял шум. Дед был на ночном дежурстве, он работал сторожем в детском саду. Побледневшая, зеленоватая луна криво ухмылялась от собачьего воя. И Витек стал задыхаться от душившего его страха. Сильно знобило.

      Он прислушался, понимая, что надо успеть убрать труп до рассвета. Ноги его были в одних носках, которые уже разопрели после речной воды. Тяжелую голову разрывал собачий вой. И он вдруг представил отвратительную, старую собачью морду, с вонючей слюной, вырывающей желтыми зубами клочья ваты из головы Витька. Истерзанная страхом голова болела, и он не выдержал. Витек заставил себя подняться по переулку к дому соседки. Он шел к собаке, потому, что должен был заставить ее замолчать. Все знают известную примету – собака воет к покойнику. А ведь сейчас покойник был рядом, в летней кухне Витька. Не будет же он потом каждому объяснять, что собака выла уже несколько дней из-за болезни!

     И Витек упрямо повел себя по переулку, задыхаясь от тошноты и слабости. Сначала он решил покончить с воющей собакой. Все равно она, не сегодня, так завтра, сама околеет от болезни. Витек тихо перелез через соседский забор. Днем, возвращаясь с работы, он с удивлением заметил, что больная собака соседки привязана на цепи. Тогда он пожалел ее. Теперь же он с гадливостью ухватил лохматого пса, ощутив худую шею под свалявшейся шерстью, и начал с омерзением сжимать на ней свои пальцы, уже познавшие прикосновение к смерти. Но собака сопротивлялась с необычным упорством. Она продолжала хрипеть и упираться лапами. До него вдруг дошло, что надо было сначала снять с собаки ошейник. Но Витек спешил. Утром в тихом переулке кто-то все же мог услышать ее предсмертный хрип.

     Задыхаясь от ненависти и страха, Витек старался быстрее ее прикончить и решил поднять больную собаку за цепь и ударить головой об будку. Он даже услышал, как зазвенела тяжелая цепь, но внезапно вспомнил глаза разъяренного пьяного отца, поднявшего и бросившего тогда малого Витька на кровать. Значит, в нем все же столько лет жил не материнский, изнасилованный страх, от которого он родился, а остервеневшая, звериная злоба его кровного отца?
С ужасом парень резко отпрянул от косматой собачьей морды, разжал пальцы и очнулся.

   Витек по-прежнему лежал на песке возле лодки, а больная собака продолжала истошно завывать в своем дворе. Затуманенная луна пряталась в грязной воде. Казалось, она издевалась, как сама смерть, захлебываясь и выныривая в слабых волнах. Теперь его пугало даже отражение в реке ее пустых глазниц черепа. Однако Витек все же вздохнул, озираясь кругом. Никого не было видно. Это не он душил воющего пса. Он никуда не уходил. Наступавший рассвет и отступавшее похмелье требовали, наконец, взяться за голову. Никто не будет разбираться в том, что уже давным-давно еще кто-то посторонний живет в Витьке.

Никто из людей не будет вникать в его собственное подозрение, что в его нутро, как он его не выскребывал, еще с детства уцепилась злобная тварь, которая теперь убила одноклассника. И она каким-то образом перелезла в него еще из отца. И эта затаившаяся тварь дождалась своего. Она захватила пьяного Витька и стала управлять им, вытеснив своей злобой его разум и душу. Теперь он не мог себе этого простить. Душа Витька никогда не могла бы ужиться с этой тварью.

         Тихий ветер обеспокоенно тронул его чуть отросшие рыжеватые волосы, напоминая о приближении утра. И из Витька прорвался сначала сжатый, потом рыдающий, хриплый крик. Его мужское нутро отказывалось быть преступным. И он забился на песке в бессильной истерике. Ночевавшие утки испуганно вспорхнули в камышах. Совсем рядом залаяла собака, разбудив петухов. Речной берег издавал запах свежести после короткого летнего дождя. Но Витек его даже не заметил. Озираясь, он поднялся, умылся, тщательно стряхнул серый песок с одежды и пошел по переулку. Он уже принял решение, как быть. Витек твердил, что он себе до конца жизни не простит этого убийства. Но его дед и мать – ни в чем не виноваты. Витек уже знал, как надо действовать, он попытается скрыть убийство.

     Никто не видел, что бывший одноклассник Мишаня, отпетый наркоман, зашел к нему поздно вечером с бутылкой водки и пивом. Они не виделись больше пяти лет. Витек после девяти классов пошел работать на стройку. Тогда его дед еще только собирался на пенсию. Дед был известный мастер и бригадир каменщиков, и он взял внука к себе на работу. Среднее образование Витек завершил перед армией. И теперь, отслужив, вернулся в знакомую бригаду, заново привыкая к гражданской жизни. Он с детства любил читать. И еще в армии дал себе слово подготовиться и поступить в институт, хотя бы заочно. У него для этого была еще одна личная причина, о которой Витек запретил себе сейчас даже думать.
Все личное и обычное в жизни сейчас было напрочь отодвинуто в сторону от Витька той самой засевшей в нем злобной тварью, которая совершила убийство.
                ***
     В переулке было пустынно, но с дороги уже доносился шум машин. Он рылся в памяти, вспоминая детективы и выстраивая прочное, железобетонное здание, железобетонное укрытие своему преступлению. У этого здания должен быть прочный фундамент – алиби. Это значит, что ему необходим какой-то свидетель в его пользу. Он старался идти по грунтовой дороге по-солдатски уверенно, не обращая внимания на мелкие камушки, которые кололи онемевшие ступни в сырых носках. Однако в протрезвевшую душу уже тыкалась иглами плотно изолированная им совесть. Витек успокаивал себя тем, что временно изолирует ее, чтобы пережить этот страшный день. Чтобы спасти всех своих и прикрыть себя, он не должен дать слабину. Затравленно озираясь по сторонам, Витек мысленно передвинул ватную прокладку с преступившего разума на ноющую совесть. Но в том-то и дело, что эта изоляционная вата не прикрывала ее, а нестерпимо жгла по-живому, как настоящая, из битых осколков стекла.

Возле дома бабы Дуни он замедлил шаг, прислушиваясь к больной собаке. Сначала за забором было тихо. Но вдруг резко хлопнула калитка, и навстречу вышла старая соседка, ведя за собой козу. Витек растерялся.
 - Ты откуда так рано, да еще босой. Ты что, в лодке перевернулся? – удивленно спросила она, глядя на его ноги в одних носках.
   - Здрасте, баба Дуня, дождь был, - он быстро отошел от соседского забора.
  – А что, ваш Рябко, издох? - Спросил Витек соседку, чтобы что-то спросить.
  - Нет, болеет. К утру немного притих. Наверно, уснул бедняга в будке.

Витек направился к своим воротам, ненавидя себя за опять подступивший страх и дрожь в голосе. Войдя во двор, он внезапно вспомнил, что ничего не ответил бабе Дуне о рыбалке, и еще больше возненавидел себя. Витек боялся. Ведь если он не сможет хладнокровно действовать по составленному плану, то все рухнет. Парень решил, что в тюрьму он не пойдет, лучше умереть.
                ***
         Кудлай на цепи весело запрыгал, затарахтев пустой миской. Но Витек, не обращая внимания на своего пса, быстро схватил окровавленную бутылку, лежавшую во дворе возле скамейки, и побежал в сад, прихватив топор. Там он тщательно разбил ее, растер осколки и закопал под старой грушей. После этого он зашел в дом, который оставил с ночи не закрытым, и взял чистую майку и штаны. Но по разработанному им плану до переодевания было еще далеко. К счастью, была суббота. Дед придет с работы через четыре часа. Витек решил сначала выкопать яму в саду за сараем, в котором они раньше держали кабанчика. После того, как он уложит в яме убитого Мишаню, он зальет его цементным раствором.

    Цемент и песок у него были. А к приходу деда он уже спокойно начнет штукатурить старый забор, как и обещал ему вчера. Наконец-то, Витек взял себя в руки. Сначала он дал поесть Кудлаю и налил ему полную миску воды. День обещал быть жарким, и Витек спешил. Он скинул грязные носки и принялся за яму, закрыв дверь в летнюю кухню на ключ. Витек туда не входил, боясь смотреть на мертвого Мишаню, лежащего там на полу с проломленным черепом. Наверно, над трупом из-за жары уже роятся мухи. Никак нельзя допустить, чтобы дед вошел в кухню. Надо поспешить.

  Копать яму оказалось трудно. Сняв грунт всего на полметра, Витек наткнулся на строительный мусор и камни, которые дед сбросил после строительства сарая. От напряжения и спешки у парня начала ломить спина и привычные к труду руки. Солнце уже просвечивало сквозь густую крону старой груши. Это дерево навсегда останется его молчаливым свидетелем. Сознание настойчиво возвращалось к событиям вчерашнего вечера, к пьяному разговору с Мишаней, к той роковой минуте, когда Витек не выдержал и выпустил из себя убийцу.

    Пока он копал, мозг несколько раз упрямо прокручивал в нем каждое слово, каждый жест и пьяные ругательства, приблизившие убийство. Теперь он вспомнил, как после переезда к деду и бабе перешел в новую школу, когда ему не было еще и десяти лет. Класс был разболтанный, много детей было брошено родителями на школу и стариков, а родители.…  Многие кинулись загребать деньги, кто-то вообще запил и упал на дно, а кто-то бросился искать сладкую жизнь в чужих краях.

         Дети слонялись без присмотра и становились бандитами и наркоманами. Обнищавшие учителя вяло продолжали навязывать мораль, которую уже никто не воспринимал. В школе дрались, никого не удивляло, что утверждались насилие и произвол подонков. Все дети тусовались по группам и дворам. Школа была похожа на беременное чучело, которое в своем брюхе вынашивало зародыши банд и бригад. Курили и пацаны, и девки, а некоторые уже вовсю нюхали и кололись дрянью. Таких малых, как Витек, обычно заставляли отдавать карманные деньги. Но дед ему строго внушал – не поддаваться. Вот тут Витек и познал другой страх в жизни, страх от чужих. В школе он тайком сносил подзатыльники.

Младшие ходили стайками, стараясь на переменах в буфете быстрее избавиться от карманных денег. Но таких, настырно – хитрых, быстро вычисляли и устраивали на них охоту. Старшие часто били, особенно в туалете, куда младшие боялись заходить в одиночку. Учителя об этом знали, но справиться не могли. Они лишь слабо сопротивлялись, выставив на устрашение всем старого физрука, который на переменах обходил на трех этажах туалеты.
 
 Воспоминания о школе потянули к воспоминаниям о трупе на кухне. Витек взмок от пота. Он старался не кидать далеко от ямы грунт, чтобы потом было легче закапывать. Уже прошло больше часа, и он понимал, что ему не удастся выкопать глубокую могилу для Мишани. Что ж, придется замешать для него больше раствора. Солнце повернуло и стало светить на раскрытый свинарник, и взмокшего Витька начал раздражать запах старого свиного навоза. Он пытался и не мог отключиться от того страшного дня надругательства над ним в школе много лет назад. В тот день после уроков они с Мишаней забежали в туалет, и его схватили трое выродков - старшеклассников, запугивая «нагнуть», подтаскивая к унитазу и обрывая пуговицы со штанов. Именно в тот день Мишаня его спас. Он открыл дверь в коридор и закричал, что идет физрук.

  Он же, Мишаня, тогда дворами привел избитого и растерзанного Витька домой. Увидев его, дед сразу все понял. Он оставил внука с причитающей бабушкой, и сам обо всем расспросил Мишаню. После этого Витек долго болел, кричал и вскакивал по ночам. Его возили несколько раз к знахарке, которая тихо шептала над ним и зачем-то водила по спине яйцом. В школе после того случая его больше никто не трогал. Да и вообще стало поспокойнее. От нескольких  выродков избавились, разбросав по другим школам, а остальные поутихли. Когда Витек выздоровел, дед сразу отдал его в спортивную секцию по дзюдо. И он стал крепче, жизнь наладилась. Потом здоровая бригада мужиков, стройка.
О Мишане Витек больше не вспоминал, как и о том насилии в туалете, которое он начисто вытравил из себя. И в армию он пошел с охотой, служить не боялся – его даже в шутку называли «качком»... 

   Витек раздраженно бросил лопату, сказав себе: «Хватит для него». Яма была готова. Цементный раствор изготовить будет попроще. Он подошел к крану, чтобы набрать воды и замешать цемент с песком. Затем он умылся, облившись до пояса. Вытираясь ветошью, он вспомнил, что надо достать большую клеенку, чтоб можно было перетащить Мишаню. Она была в летней кухне, и он, наконец, решился открыть дверь. К горлу подступила горькая слюна. Витек напился воды и опять вырвал вчерашнее за собачьей будкой. Пока он блевал, Кудлай, играя, попытался заскочить ему на спину, но Витек с остервенением отпихнул его, вспомнив, как он ночью хотел задушить соседского больного пса. Мишаня тоже, оказывается, был давно безнадежно болен. Он был конченый наркоман.

    Витек подсознательно все же пытался оправдаться перед собой. Ведь бывший одноклассник сам затеял никчемную попойку. У Витька была любимая девушка, Верочка. Они дружили еще до армии. Два года она ему писала. Его Верочка была тоже рыженькая, и во всем его понимала. Ради нее Витек был готов свернуть горы. Но к несчастью, на прошлой неделе Мишаня с дружками их случайно увидел в городском парке. Вчера поздно вечером, когда дед ушел на дежурство, а Витек смотрел телевизор, залаял Кудлай. Оказывается, Мишаня пришел к нему с водкой и пивом, чтобы помянуть одноклассника. Кто бы мог тогда подумать, что вместе с ним в дом пришла смерть?! 

        Витек торопился. Руки его сильно дрожали. Замешивая раствор, он тихо выругался, долив больше, чем надо, воды. Пришлось досыпать песка. Показалось многовато. Опять взялся за мешок с цементом. Как назло, мешок разорвался. Взял веник и подобрал, высыпав в корыто с раствором. До прихода деда оставалось не больше двух часов. Витек еще рассчитывал после всего успеть вымыться в летнем душе и переодеться. Наконец, раствор был готов. Надо было идти за клеенкой и вытаскивать Мишаню. Грязными руками он вытер пот и, выругавшись, что испачкал глаза, опять умылся.

Кругом было по-утреннему тихо. Но у собачьей миски уже вовсю суетились мухи. В августе их особенно много. Витек вдруг подумал, что им с дедом надо будет осенью спилить старую грушу. Она давно болела, и груши начинали гнить еще зелеными на дереве. Теперь запах гнили притягивал мух.

 Нервное напряжение становилось невыносимым. Витек не мог переставлять ноги. Они отказывались идти на кухню. Там навечно застыла ночная встреча. Теперь, если бы открутить весь вечер обратно, Витек не стал бы спорить со школьным дружком. Он сразу все понял, когда встретил его остекленевший взгляд наркомана и увидел дорожки от уколов на венах. Они у него были даже на худой кисти левой руки. Но почему-то внезапно из зрелого, мужского нутра Витька вдруг высунулся спрятанный страх из того вонючего школьного унитаза.

 Увидев Мишаню, он почему-то все вспомнил и не смог так запросто выпроводить. И они вдвоем сели в летней кухне выпивать. Мишаня, наливая, рассказывал о пацанах, давно забытых Витьком, которых уже похоронили. Они умерли от передозировки. И Витек помянул их с наркоманом, выпил, хоть и не хотел. Закусывали вяло. Пиво и жара довершили дело. Внезапно среди разговора ни о чем, Мишаня стал плаксиво рассказывать, что задолжал значительную сумму денег и попросил тысячу долларов в долг.

   Но если бы он просто попросил, ничего бы страшного не случилось. Витек бы просто сказал, что у него нет денег, и выгнал. Может, дал бы по шее. Но тот начал не просить, а нагло требовать у него деньги. Он унизил Витька, напомнив о разорванных штанах и о том, что произошло в вонючем туалете. Витек сначала попытался его успокоить, но не сдержался, прорвалась злость. Нет, не только на Мишаню. Разве можно разозлиться на больное полусознание получеловека? Витек позволил себе слабость пожалеть себя.

Мишаня пьяно кричал, что у них с дедом должны быть деньги, потому, что его мать давно на заработках в Европе.
 - Ведь я к тебе, как брат, пришел. Спаси. Больше уже некому, - он не просил, а требовал.
   - Мы никогда с дедом не берем у матери деньги,- пытался внушить ему Витек. - Я вообще не хочу, чтобы она жила там и работала, как на каторге, полулегально. Знаешь ведь, там наших людей перекупают друг у друга торгаши и бандиты. Ей с надрывом достаются эти вонючие доллары. Ты бы видел ее руки... 

Он пытался пробиться к замутненному разуму наркомана. На беду, в опьяневшую голову Витька вдруг пришла тупая самоуверенность, что ему вдруг удастся разбить мутное стекло, закрывшее глаза одноклассника. Он вдруг захотел достать оттуда того потерянного, давно пропавшего, бывшего Мишаню из того далекого детства. Но тот не унимался. В споре они дошли до старых историй, до запорожских казаков, в которых когда-то давно жил мужской дух. Вспоминали, как они поднимались стеной, рубились, чтобы спасти своих женщин.

   - Разве ж мы, мужики, если наши бабы вынуждены теперь продаваться? Их там унижают, часто насилуют. Посмотри, как сегодня за границей мужики относятся к нашим матерям, сестрам и девушкам. А ты думал, почему там так сегодня относятся к нашим? Ими запросто пользуются. И это потому, что мы, мужики, разучились вкалывать. Вот мы с тобой сейчас помянули пропавших от наркоты пацанов, а от кого теперь родят их детей? 

Витек уперто хотел достучаться до бывшего Мишани. Но тот, в ответ, еще сильнее окрысился:
  - Так им всем и надо, сукам. Всем нашим бабам теперь хочется себя продать, - наркоман запил пивом несколько таблеток, и его голос стал визгливым. Витьку было противно на него смотреть. До него дошло, наконец, что его бывшего Мишаню сожрала "дурь".
   - Почитай объявления в газетах и журналах. - Наркоман придвинул свою желтую рожу к самому лицу Витька. - Сегодня все девки сами себя предлагают. Даже в газетах и на сайтах описывают свои размеры и всякую клубничку. И все поголовно лезут к богатым папикам, чтобы покруче устроиться. Они там все бл..., 
И тут Витек уже не сдержался, его всколотило. И он вскочил и ударил Мишаню правым кулаком, окровавив ему рот.
 
 - Ах ты, падаль!- Взвился наркоман, - бить меня, твоего спасителя? Так надо было, чтоб ты тогда в школе узнал, рыжая крыса, как не слабо умеют «нагибать» крутые пацаны. Они б тебя живьем тогда закопали, если бы я не закричал. Вот и покумекай, от кого бы тогда твоя рыжая красотка рожать бы стала? Гадом буду, но теперь ей все про тебя расскажу, вот увидишь. Пусть знает, какая ты подкожная гнида!

     После этих слов в глазах у Витька потемнело, его не стало. Слепая злоба отбросила пинком душу. Она захватила каждый мускул Витька, каждую вену, вздувшуюся и набычившуюся горячей кровью. И из него вдруг наружу выскочила чужая злобная тварь. Она схватила бутылку и со всей дури ударила Мишаню по голове, который, падая бесформенным мешком, потянул за собой стол с зазвеневшей посудой…
                ***      
 Ничего уже нельзя было изменить. Витек отодвинул корыто с раствором в тень, быстро зашел в дом и глянул на часы. До прихода деда оставалось около часа. Когда он открыл ключом кухню, его чуть не стошнило от запаха пива и гниющего лука, который они вчера накрошили в миску с помидорами. Из-за темной сетки на окне в комнате было плохо видно. Он на ощупь достал в шкафу старую клеенку, стараясь не вдыхать в себя вонь и боясь услышать трупный запах. Но вдруг у ворот затарахтел и остановился мопед, и Кудлай стал лаять и рваться на цепи. Витек быстро взглянул в сторону стола, увидев на полу размазанную кровь и ноги в стоптанных туфлях. Он поспешно, дрожащими руками закрыл кухню на ключ и попытался как можно развязнее подойти к воротам, увидев незнакомого парня, лет пятнадцати.

      - Придержи собаку, рыжая сволочь, - нагло заорал тот, сняв шлем. - Меня мой братан прислал тебя предупредить, чтобы ты закрыл рот и никому не говорил, что он приходил к тебе вчера ночью. А за то, что ты его чуть не прибил насмерть, ты еще получишь. Не думай, что мы твоих бицепсов испугаемся! Найдутся пацаны покруче тебя!

Когда мопед скрылся за поворотом, до Витька дошло, что это приезжал младший брат Мишани. Витек медленно прошел мимо кухни, опустившись на траву возле бегающего Кудлая. Пес еще возбужденно мотался на цепи, пытаясь дотянуться к нему мордой. Витек понял, что избитый Мишаня ночью все же добрался домой. Но кто же тогда лежит возле стола в закрытой кухне? Он поднялся и, осмотревшись по сторонам, медленно открыл дверь. Было плохо видно. Но даже со света ему сразу бросилась в глаза старая спортивная мастерка деда, валявшаяся у ног на полу. Витек резко закрыл дверь и, сдавленно рыдая, побежал за сарай.

 Внутри все разрывалось. Он громко вскрикивал, быстро забрасывая яму землей. Его перекрутило. Это он был во всем виноват, потому, что именно он привел в дом смерть. Однако она почему-то не выбрала наркомана Мишаню, а выбрала его родного деда. Витек теперь знал, что он не убийца. Но было страшно имненно то, что он теперь никогда не сможет себе простить то, что он не стал убийцей. Потому, что если бы он убил Мишаню, то зачем-то вернувшийся ночью дед, был бы жив. А ведь дед, он был всем для Витька. Раньше он не копался в себе, не выяснял, почему и как он стал таким, каким он стал. И Витек всегда надеялся, что в нем все-таки продолжилось мужское нутро его родного деда.

          Сжимая зубы и плача, он заровнял яму и засыпал ее сверху соломой. Теперь ему хотелось разорвать и утрамбовать в этой яме наркомана. Витек не мог пережить, что струсил и сбежал ночью на реку. Но теперь он убивать его не будет. Смывая со своей души грязь, он решил, что прежде, чем вызвать милицию, он пойдет к бабе Дуне, которая видела его утром, возвращающимся с реки. Витек знал, что экспертиза установит точное время смерти. А у него есть алиби. Он тер грубой мочалкой лицо, запрещая себе плакать, но кровь билась в висках одной мыслью: «Как можно теперь жить без деда, без его сутулой походки, без его хрипловатого голоса, без его грубых, мужских поговорок». Ведь дед вмещал целую жизнь, и Витек отказывался остаться сиротой, оторванным листом от дерева. Вытираясь, он решил сразу забежать на почту, чтобы дать матери телеграмму. И уже одевшись, вдруг вспомнил о цементном растворе. "Теперь совсем застынет и пропадет. Стоп, о чем это я думаю? Какой сегодня, к черту, цемент". Слезы не уходили с запавшего лица. Витек опять вспомнил, что даже в детстве он не плакал: "Надо взять себя в руки, и все пережить. Как тогда пережили они вдвоем с дедом, когда хоронили бабушку".

      Уже закрывая дверь дома на ключ, он вдруг за спиной с удивлением услышал радостное повизгивание Кудлая. Витек растерялся. Свирепый кавказец признавал только его и деда. Он неспешно направился к воротам и застыл на месте, боясь поверить своим глазам. Калитку открыл дед и сразу же увидел, что Витек намешал слишком много раствора:
 - Ты что это, от жары совсем сошел с ума? Что это ты с дуру столько цемента испортил? Ты же знаешь, что он быстро застыват. И чем ты только думал? Что ты его в такую жару успеешь весь выработать? Учти, что я тебе помогать не буду. Сегодня на дежурстве я совершенно вымотался, за всю ночь не удалось и подремать!

Витек стиснул зубы. Он не мог сдвинуться с места и еле сдержался, чтобы не броситься к деду навстречу.
    - Ты что не соображаешь, что уже через час так припечет, что не успеешь и половину выработать? - Продолжал ворчать дед. - И забор перегадишь, если передержишь раствор. Забыл, что надо было оставить цемент еще и для погреба? С досадой махнув рукой, дед усталой походкой направился к дому, пройдя мимо кухни, - я тебе сейчас не помощник. Посплю несколько часов, так ты уж тут сам. Мне ночью пришлось побегать. Какие-то придурки рядом во дворе петарды поджигали.

      Витек от потрясения с трудом сдвинулся с места, поспешно открывая деду дверь. Тот еще раз выругал его за раствор и приказал плотно накрыть клеенкой, когда узнал, что Витек переоделся, чтобы сходить в магазин за хлебом.
   Взяв в магазине хлеб, Витек шел к дому совершенно отупевший, не зная, что и подумать. Слава богу, что дед был жив, однако в родном дворе по-прежнему распоряжалась смерть. Голова была тяжелой от переживаний и жары. Он думал только о том, чтобы дед крепко спал и не заходил в летнюю кухню. По дороге Витек постоянно держал руку в кармане и сжимал ключ от этого страшного места. К нему опять возвратился душивший его с ночи страх. Но это был уже не тот ночной страх от встречи с убийцей – призраком, вылезшим откуда-то из нутра Витька, подравшегося с наркоманом. Душе теперь стало чуть легче. С нее как будто свалился страшный камень, придавивший неожиданной смертью деда. Но теперь в ней появился необъяснимый страх перед мистической игрой какой-то злой силы, которая с ночи играла с ним в необъяснимо страшные прятки. Он для себя это определил, как «смерть играет». И она по-прежнему злобно продолжала свою изматывающую игру на своем поле.

      Со всей дури ударив наркомана по голове, Витек позволил себе перестать быть Витьком, нормальным трезвым парнем, и оказался теперь в ее западне. Он понимал, что проиграл этому страшному игроку, парализовавшему всю его волю. И тот опять беспощадно гнал его в темную кухню, где возле стола лежал неизвестный труп. Скорее всего, очнувшийся Мишаня убил кого-то из своих.
Не зря же тот прислал к нему с утра пораньше своего братана. И вот теперь в этом убийстве могут подозревать Витька, тем более, что выкопанную им яму при обыске легко обнаружат. Он понял, почему угрожал брат наркомана. Тот мог кого-то убить или ножом, или бутылкой. Свою бутылку Витек уже уничтожил. Но если Мишаня выбросил или забрал свою, то как же теперь можно будет доказать, кто настоящий убийца? Кривая тень смерти, ухмыляясь, качалась над ним, сжимая горло своими цепкими пальцами.

     Летнее утро переходило в пыльную жару. На небе, где-то в вышине ходили растерянные облака, изредка прикрывая совершенно одуревшее, безжалостно палящее августовское солнце. Оно уже жарило вовсю. К полудню и в тени будет под сорок. Витек должен был решиться вызвать милицию. Покрывать убийцу он не собирался. Он сможет перетерпеть допросы, он должен все перетерпеть, чтобы отомстить наркоману за западню, за деда, за свою истерику этой ночи. От быстрой ходьбы по разбитому асфальту его косая тень металась из стороны в сторону. У Витька уже не было сил переносить преступление в одиночестве.

Наверно, поэтому, завернув в свой переулок, он не сразу обратил внимание на стоявшую возле соседского дома милицейскую машину. Сначала Витек хотел скрыться, но его уже заметили. Баба Дуня о чем-то говорила с участковым и молодым лейтенантом. Увидев Витька, они все направились к нему. Он посмотрел на погоны лейтенанта и взял себя в руки. Участковый попросил разбудить деда, потому что они разыскивали мужика, подозреваемого в убийстве. Оказывается, ночью в одном из общежитий города была драка с поножовщеной.

   Все вместе вошли во двор и присели на скамейку под яблоней возле высокого крыльца. Пока Витек закрывал в сарай разбушевавшегося Кудлая, он взмок от жары и страха. Теперь все оборачивалось против него. Руки дрожали, как и все внутри, проваливаясь в пустоту животного страха. Увидев, что дед вышел на лай, Витек тайком выбросил ключ от летней кухни в собачью будку. Дед наточил из крана в кувшин холодной воды и дал напиться милиционерам. Витек приказывал себе не паниковать, терпеть и держаться спокойно. Он старался не смотреть в глаза лейтенанту, который сидел в тени яблони напротив него, поэтому до него не сразу дошло, о чем идет речь. Дед почему-то говорил вполголоса, вспоминая о чем-то вымученно, как-то неохотно, отворачиваясь от сидящих и часто затягиваясь сигаретой. Витек все же начал прислушиваться к разговору, уловив фразу –«Больше десяти лет они его не видели, а я так и все двадцать, да и то вообще не запомнил его, скотину». Участковый что-то записывал. А лейтенант уставился на Витька, изредка поглядывая на брошенное возле будки корыто с раствором.

Витьку и так было муторошно, он боялся, что дед не переживет, увидев в кухне на полу труп. Если все же захотят искать, то ему придется туго. Все показывало на то, что убийца именно он. Сквозь душный страх до него дошло, что говорили об его пропавшем отце. И скорее всего, именно он почему-то пришел ночью и теперь лежит в кухне. Но Витьку было все равно. Он помнил, что этой ночью сам обвинил во всем этого выродка, бросившего в него семя убийцы. И теперь он ненавидел его еще больше, даже мертвого. Смерть не простила Витьку того, что он ее потревожил. Теперь она, играя, подставила ему труп отца, чтобы замкнуть их в одном преступном круге.

     Он сопротивлялся из последних сил. Наверно, помогала спортивная выучка, которая научила держаться спокойно. Звучала единственно живая мысль: «Только бы не нашли, пусть скорее уходят. А когда дед уснет…. Опять выкопаю яму, если что, есть еще не начатый мешок с цементом» Наконец, участковый закрыл свою папку, но белобрысый лейтенант вдруг повернулся к Витьку:
      - Тебе что, на стройке нравится работать? Может, к нам в органы пойдешь, послужишь еще и в милиции. Нам сейчас подходящих ребят не хватает. Дед говорит, что ты в армии хорошо служил. Надумаешь, заходи в райотдел, мы на курсы направим, а там сам посмотришь. Может, ты и детективы любишь читать? Сейчас многие хотят пережить охоту на бандитов, как в кино и в книгах - забавно.

  - Да, нет особой охоты. Я уже давно на стройке, привык. Собираюсь в строительный поступать, заочно.
    - Соседка нам сказала, что ты с рыбалки рано утром вернулся. Ты ничего о своем отце не слышал? Он раньше не искал с тобой встречи, не звонил?
Витек сидел напротив солнца, но старался спокойно смотреть в глаза лейтенанту. Он не обращал внимания на пот, который уже давно стекал струями по лбу и между лопатками по согнувшейся спине, к которой прилипла взмокшая майка. Витек прекрасно понимал, что ему сейчас нельзя так себя вести. Но по-другому у него никак не получалось. Он одновременно ненавидел милиционера и боялся, что тот видит его насквозь. Поэтому стал отвечать ему резко даже с вызовом:

    - Я давно ничего о нем не слышал. И с детства всегда считал, что у меня вообще нет отца.
   - А цемент ты зачем прикрыл? Может, покажешь нам, что у тебя в летней кухне?
Дед удивленно посмотрел на Витька. Их глаза встретились. В одну секунду измученным взглядом загнанный Витек мгновенно передал ему все: и то, что произошло именно то - непоправимо страшное, и то, что он, Витек, не виноват, и то, что он попал в страшный капкан. И затем, все же не выдержав пораженный взгляд растерянного деда, Витек отвел глаза. Дед понял внука. Он еще раз угрюмо глянул на раствор и молча, ссутулясь, сам направился к кухне.

    Все выжидающе замолчали. Совершенно разбитый Витек, как будто сам ощутил трупный запах, который ожидает деда, и тошнота опять подперла к его горлу.
В эту минуту он готов был убить себя за трусость, из-за которой не подошел к трупу утром. Все могло бы быть по-другому. И теперь его родной дед должен будет убирать за ним его сопли. Он, хоть и не убивал, но нанес ему удар в спину. Деду, который сделал все, чтобы Витек стал нормальным мужиком. А он все же не стал им, потому что оставил жить в себе злобную, трусливую тварь. И эта тварь совершила убийство. Может быть, экспертиза поможет ему оправдаться, однако все равно Витек до конца своих дней останется меченым смертью. Дед подергал дверь кухни и стал ругаться, что из-за плохого замка дверь захлопнулась, сказав Витьку принести ключ из дому.

   - Я в магазин ходил, поэтому и закрыл. Сейчас принесу, - сказал обреченно Витек, не глядя в сторону милиции. Он зашел в прохладный дом за запасным ключом. Взяв ключ, он посмотрел на окно, выходившее на дорогу. Но он не мог убежать. Ему только хотелось, чтобы ему дали хотя бы минуту на слово в присутствии деда и бабы Дуни. Чтобы он успел сказать им о том, что он знает, кто там лежит, и что он знает, кто его убил. Он не собирался покрывать наркомана. Теперь Витек был уже готов перенести все, что положено. Однако  все равно он отказывался жалеть о смерти отца – выродка.

Через минуту, обреченно выйдя на крыльцо, он вдруг с удивлением понял, что милиционеры с кем-то громко переговариваются под запертой дверью кухни. И еще было видно, что дед сильно нервничал. Он стоял в стороне и курил, возле заплаканной бабы Дуни. Участковый грубо выхватил у Витька ключ и сам открыл страшную дверь. Из нее сразу же наружу вывалился ухарь, держась грязными руками за разбитую голову. Он был весь в крови и едва держался на ногах. Милиционеры подвели его под руки к скамейке. Дед отошел в сторону, а баба Дуня подала ему в большой кружке воды. Белобрысый лейтенант быстро принес из машины аптечку, чтобы сделать повязку. Пришедший в себя лабух, пока что с трудом ворочал языком. Он рассказал, морщась от боли, что под утро пришел повидаться с сыном, по дороге сильно вымок под дождем и потому прикрылся старой спортивной кофтой деда, которую нашел на кухне.

Его рассказ выглядел правдоподобно:
    - Какой-то придурок, похоже, что дружок Витька, находился на кухне и был вдрызг пьяный. Я даже сразу его не увидел, он валялся там под столом, а потом вдруг очнулся, вскочил и избил меня. Такая падла, даже слова не дал сказать. Взял с маху ударил бутылкой по голове, я и вырубился.
Участковый спросил Витька, почему он скрыл, что оставил ночью в доме своего пьяного дружка. Но тут его перебил дед, который все же не стерпел. Он весь побелел и начал кидаться с кулаками на ухаря. 

   - Эх ты, сволочь! Почему это ты решил ночью, что тебя убивал не твой сын? Разве у тебя есть сын? Как бы это ты его узнал через десять лет? Ты что, скотина, запомнил рыжего мальчонку, над которым с детства измывался? Ты, тварь, был абсолютно уверен, что узнаешь, потому, что у него рыжие волосы, как и у его матери, которой ты искалечил жизнь. И ты, паскуда, еще приперся сюда через столько лет! Жаль, что меня ночью не было. Я бы тебя своими руками задавил. И за себя, и за него с дочкой, и за жену покойную, которая из-за тебя сердце сорвала.

    Баба Дуня запричитала, хватая деда за руки и прося успокоиться. О Витьке на время позабыли. Лейтенант, помня службу, перевязывая, допрашивал избитого, почему он сбежал ночью от милиции после драки в общежитии. Потом он надел ему наручники и грубо добавил, что там-то точно остался труп, и именно его подозревают в убийстве. Уходя со двора, участковый добавил, что они еще заедут и прихватят с собой и дружка – наркомана, а Витька на днях вызовут в отделение на допрос повесткой. Побитый отец выглядел страшно. Но Витька особенно поразили его почерневшие глаза. Они ему напомнили ночные глазницы черепа, который отражался в мутной реке.

    - Вы не имеете права меня так забирать, я никого не убивал. У меня дырка в голове, сначала отвезите в больницу. Лучше возьмите того, кто меня тут чуть не прибил. И в общаге я не дрался. Я там был уже совсем никакой, еле теплый после свадьбы. Меня все знают и вам скажут, какой я классный лабух - и на баяне, и на аккордеоне. Меня никак нельзя за убийство. Я не убийца.

Пока он препирался, Витек во все глаза с ненавистью смотрел на него. Он вспомнил страшную ночь и все же не выдержал:

- Нет, гад, запомни, ты – убийца. Ты меня убил и мать, и других. Такие твари способны только убивать. Ты все жизнь играешь на пьянках, а вокруг тебя воняет трупами. Но теперь ты доигрался до смерти. Будешь сидеть, вспоминай о своих играх и о муках тех, над кем ты всегда измывался. И запомни, у тебя никогда не было сына. Ты меня давно убил, когда я еще был внутри у моей несчастной матери.
      Милицейская машина уехала. Постаревший дед, не глядя на Витька, выпустил из сарая Кудлая, а измученный Витек молча проводил бабу Дуню до калитки и виновато попросил ее отпустить больного Рябка с цепи.
      
    29.10.2009 г.