Глава I. Заговор
Они неслись по укатанной дороге к лесу, мимо холма с повешенными, и твердая, как железо, земля гудела под копытами их коней. Черные кресты торчали, как будто высеченные на фоне неба, окрашенного заходящим в облака солнцем в нежно-розовые, палевые и шафранные тона. Над столбами с криком вились птицы. Князь Сегимунд бросил косой взгляд на прибитые к перекладинам бледно-сизые, мертвые тела, и слегка придержал поводьями своего гнедого.
- Крайний справа, с бородой, - Гундаульф, сын Гулона, - сказал он Ингвиомеру. – Я его знал с детства. Этот человек учил меня дрот бросать, стрелять из лука …А теперь пошел на корм коршунам да воронам.
Тот только плечами пожал в ответ: мол, что тут скажешь? Тяжелый плащ его развевался по ветру. Слитно позвякивало оружие скачущих следом германцев. Солнечные лучи весело играли на массивных фалерах, украшавших сбрую его коня, на серебряной рукояти меча.
- Потерпи, князь, - ответил он немного погодя. – Скоро она придет, пора веселья. Они нам за все заплатят!
- Так и будет, - сказал Сегимунд уверенно.- Увижу эти кресты, и такая злость берет, что готов зубами им глотки рвать.
Дорога постепенно поднималась в гору. Всадники, сдерживая коней, перевели их на рысь. Оглянувшись, князь посмотрел на широко открывшуюся взору изумрудно-зеленую долину Визургия, и на огромный военный лагерь на ней. Окруженный рвом, высоким валом и крепкой бревенчатой стеной с квадратными угловатыми башнями, он был похож на широко раскорячившегося, громадного паука, крепко вцепившегося в германскую землю, высасывая из нее соки. Река, полукругом окружавшая его, отсвечивала слюдой.
- На опасное дело идем, - сказал Сегимунд немного погодя. – Когда гляжу на это – страх берет. Кажется, разве можно их одолеть? Если бы не твой племянник, – никогда бы не осмелился на такое. Но ему я верю.
- Вот как?
- Никому не верю, порой даже самому себе. Но Арминий – другое дело. Боги оделили его умом больше, чем обычного смертного. Он все до мелочей продумал.
Сегимунд был молод, горяч, смел, решителен, весь буквально пылал энтузиазмом. Ингвиомер посмотрел на него сбоку, усмехаясь в густую, с проседью, бороду. Такие, как он, сытые, грузные люди, с большим животом и толстыми щеками, даже среди богатых, пожилых германцев встречались редко.
- Продумать – это одно, - сказал Ингвиомер. – Конечно, это важно, кто ж спорит. Но вот сделать…Народец у нас больно ненадежный.
- Не спорю. Есть такое.
- Прямо скажу: недружный народ германцы. Вожди не любят друг друга, грызутся, как псы цепные. Каждый в свою сторону тянет. Один Тиудемир чего стоит!
- Тиудемир – великий воин, - сказал Сегимунд веско.
- Это само собой. Это все знают. Только он не слушает никого. И Арминию не станет подчиняться, клянусь Вотаном. А мало ли таких?
Они въехали в девственно дикий лес. Деревья здесь стояли тесно, сплошной стеной, как преторианцы на параде в честь императора, переплетаясь между собой сучьями, точно вытянутыми руками. Солнце завалилось за холмы, и небо густо посинело, потемнело, только на самом его краю еще светилась малиновая полоса. На кусты орешника пала стеклянная роса. Из глубин леса крепко тянуло грибной сыростью, запахом прелой листвы и сырой коры.
- Ничего, - сказал Сегимунд уверенно. – Сейчас не то, что раньше.
- Ты так думаешь?
- Уверен. Не так, как было при Друзе или Тиберии. Сегодня даже самые тупые головы видят, что без единства нам римских собак не выбить со своей земли.
- Вот отец твой Сегест не понимает этого.
- Отец старый человек, - произнес Сегимунд с некоторой досадой. – Он возмужал в те времена, когда здесь вовсю хозяйничал Друз Старший и его свора.
- Да, то тяжелые были времена.
- Германская кровь тогда лилась рекой. Вот он и поверил в то, что римляне непобедимы. Он считает, что Арминий подводит наш народ под их мечи. А времена изменились. И римляне не те стали, да и наши парни изрядно поумнели.
Ингвиомер снова улыбнулся, крупной загорелой рукой погладив гриву коня, тщательно расчесанную и заплетенную в косички. Его красавец гнедой шел размашистой, ровной, бодрой иноходью. Могучие, выпуклые мускулы, перекатываясь, играли под атласной кожей выхоленного животного, как будто стальные.
- Молод ты, парень, - сказал князь тоном добродушной насмешки в голосе. – Молод и горяч. Это самая трудная вещь на свете – изменить людей.
- Римляне изменят! – ответил Сегимунд злобно и весело. – Клянусь Фреей, хватит с нас их порядков, их топоров, розог и тоги судьи. Наелись досыта!
Он решительным движением сорвал с себя жреческие повязки. Длинные светлые волосы молодого вождя разметались по плечам, глаза горели.
- Достаточно мы поклонялись смертному! – бросил он вызывающе.- Они надругались над нашей верой, и боги отомстят им. Знамения были, и я в них верю. Завтра мы напьемся их крови!
Кнзья замолчали и долго ехали узкой дорогой, вьющейся по склонам холмов. Скоро окончательно стемнело, на небе высыпали звезды. Большая туча медленно и грузно ползла с далеких гор, закрывая край неба белесой, смутно различимой пеленой. Ветер бесновался в верхушках деревьев, сбрасывая на всадников облетающую листву. Лето закончилось, наступила осень, а по германским понятиям - приближалась зима, и ночи стали заметно более холодными и росистыми. Один из дружинников запалил факел и поскакал впереди, освещая путь. Когда они спускались в лощину, наполненную густым туманом, то увидели двух больших волков. Толстошеие, плечистые, длинноногие, они сидели на склоне холма и внимательно смотрели на людей поблескивающими, как золотые ауреусы, глазами. Потом дружно, разом взметнулись, два дымчато-серых призрака, неуклюжим галопом помчались вниз и скрылись в холодном белом пару, затянувшем ложбину. Германцы, не выдержав, закричали, засвистели, заулюлюкали им вслед.
- По всем признакам, будет дождь, - сказал Ингвиомер, поглядев на продвигающийся вперед неровный край тучи, одну за другой съедающий звезды. – Это нам на руку. Всю дорогу до Ализона размоет.
- И это хорошо, - отозвался Сегимунд. – Но главное – чтобы Арминий их в Тевтобургский лес завел. Вот уж оттуда римлянам не выбраться!