Принц Зу

Виктор Балена
               
|v|e|s|e|l|i|e| |ru|.|si|

                т р а г и к о м е д и я
     в 3-х действиях и 2-х эпилогах
   по мотивам книги Евгения Попова “Веселие Руси”,
   (для демонстрации на сценических подмостках)


“Ревизор” - самая великая пьеса, написанная в России. Персонажи “Ревизора” реальны лишь в том смысле, что они реальные создания фантазии Гоголя. А Россия, страна прилежных учеников, стала сразу же старательно подражать его вымыслу...”
    В. НАБОКОВ
   
  Не забывайте, пожалуйста, Гоголя и других русских классиков, молодежь! Уверяю Вас, что они были хорошие, и читать их весьма полезно для дела да и просто так, чтобы поумнеть.

                Е. ПОПОВ


                Действующие лица


КОЗОРЕЗОВ
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ – руководитель высокого уровня местного значения
ГОРОБЕЦ – руководитель МВД местного значения
ПУСТОВОЙТОВ
НИКИТА ФЕДОРОВИЧ – руководитель ФСБ местного значения
ВЕРГАСОВ – начальник кладбища №1 и №2
ГЛАФИРА – жена Вергасова
АЛЕКСЕЙ МАКСОВИЧ – начальник морга, брат Леты.
ЛЕТА МАКСОВНА – секретарь руководителя высокого уровня, сестра Алексея.
ПЕСТРУХИНА
АТЛЕТА НАЗАРОВНА – начальник отдела культуры, подруга Леты
КИШТАХАНОВ – скульптор, главный архитектор города
ФЕТИСОВ ВАСИЛИЙ – гражданин своей страны
МАНДЕВИЛЬ МАХУР – гражданин своей страны
МАРУСЯ – жена гражданина своей страны
ЕПРЕВ
ЮЛИАН СЕМЕНОВИЧ – писатель
РЕБЕРЦЕВ
ГЕРБЕРТ ИВАНОВИЧ – поэт
ЗАЧЕПА
АХБУЛАТ МАМЕТОВИЧ – статистик
ВЕСТОВОЙ – телеграфное агентство местного значения

Время действия – наши дни.
Место действия – город на берегу реки счастливого прошлого и светлого настоящего.

   
     ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

       картина 1-я,
начинается словами, которые стыдно произносить в том смысле, что лучше никто пока не придумал.

В офисе полно народа. Все замерли в ожидании. Входит Козорезов - руководитель высокого уровня. Прикладывает к разбитому лбу салфетки и потом выбрасывает. Рядом с ним секретарь, подает эти самые салфетки.

КОЗОРЕЗОВ: Господа, я хочу сообщить вам принеожиданнейшую весть: к нам едет Мандевиль Махур!

Тамара падает в обморок. Ее уносят.

ПУСТОВОЙТОВ: Как, Мандевиль Махур?
КОЗОРЕЗОВ: Так, Мандевиль Махур.

Кто-то из сотрудников совершает повторное незапланированное  падение. Его уносят.

КИШТАХАНОВ: Сам Мандевиль Махур?
КОЗОРЕЗОВ: Сын зуарского народа товарищ Мандевиль Махур. Пролетая над пустынными просторами Гоби, буддийскими дацанами Монголии и Бурятии, снизится среди зеленого моря еловой тайги и запланировано остановится на аэродроме нашего крупного города, чтобы заправиться керосином для дальнейшего счастливого полета через Москву в Кельн и самому чтобы немножко подзакусить, немножко покушать этой вкусной сибирской ухи,приготовленной из енисейского тайменя и ангарской стерляди.
КИШТАХАНОВ: Неужели Мандевиль Махур?
ПУСТОВОЙТОВ: К нам Мандевиль Махур?
КОЗОРЕЗОВ: Всякий должен понять... И всякий должен понять, как радостно всем нам видеть /достает из кармана бумажку, читает/ лицо мужественного человека в полувоенной форме, с лицом, испещренным глубокими шрамами, полученными во время длинной освободительной борьбы Зуарии против гнета неоколониалистов и  других темных сил прошлого, борьбы, на протяжении которой эта многострадальная страна 6 раз меняла свое название, лишь совсем недавно обретя полнейшую и окончательную независимость под флагом Свободы и Демократии, смело рвя цепи иностранных монополий и крупного капитала, руководимая лично товарищем Мандевилем Махуром. /передает бумажку секретарю/ Отредактировать,размножить, раздать сотрудникам и развесить по городу в местах массового скопления. Горобец!
ГОРОБЕЦ: Слушаю, товарищ Козорезов!
КОЗОРЕЗОВ: Я тебя хочу спросить, когда у тебя, понимаешь, порядок будет?
ГОРОБЕЦ: Какой такой порядок?
КОЗОРЕЗОВ: Молчать, понимаешь! Как так можно? Ну как, я тебя спрашиваю, так можно-то? Я тебя спрашиваю - как так можно?
ГОРОБЕЦ: Виноват...
КОЗОРЕЗОВ: Что у тебя с Фетисовым, понимаешь?
ГОРОБЕЦ: Оторвало Фетисову пальцы на руке и из нее забил фонтан крови, потому что фрезой оторвало дяде Васе, виноват, гражданину Фетисову три пальца. В листвяжном брусе оказался крепкий сучок, который дядя Вася... Фетисов сослепу и с горя не заметил. Большой палец, указательный палец и палец мизинец правой руки.
КОЗОРЕЗОВ: Стоп! Как так “сослепу” и с какого такого, понимаешь, “горя”?
ГОРОБЕЦ: \задумался\ Задумался с горя и сослепу фреза нашла на сучок. Дернулся брус, дернулась дяди Васина рука и из нее забил фонтан крови. А горе такое: Маньку, сожительницу Фетиса, охватила внезапно вспыхнувшая любовь к претенденту, что вполне возможно, если учесть, что у последнего имелись большие черные усы.
КОЗОРЕЗОВ: \потрогал свои черные усы\ Откуда тебе стало известно про усы?
ГОРОБЕЦ: От Фетисова, по тени на занавеске окна, совместного их с Манькой жилища.
КОЗОРЕЗОВ: Так теперь выходит, что усы якобы исчезли, раз ты говоришь: “имелись”.
ГОРОБЕЦ: Никак нет, усы наличествуют на том же месте.
КОЗОРЕЗОВ: Откуда тебе известно?
ГОРОБЕЦ: От Фетиса, по тени на занавесеке окна...
КОЗОРЕЗОВ: Думаешь это из-за усов?
ГОРОБЕЦ: Не исключено. Думаю, у претендента денег имеется побольше, чем у дяди Васи.
КОЗОРЕЗОВ: Думаешь из-за денег?
ГОРОБЕЦ: Не исключено. Не исключено даже, что он является каким-нибудь холостым начальником и теперь решил жениться на Маньке, покоренный ее простой красотой и природной грацией.
КОЗОРЕЗОВ: Молчать, понимаешь! Я тебя о Фетисове, понимаешь!
ГОРОБЕЦ: А, нашел! Нашел Фетисов пальцы! Лечился он от горя полмая, июнь, июль, август, сентябрь и двадцать дней октября, после чего 21 октября он внезапно появился в столярной мастерской, заплакал и опять встал на колени...  Думали, что травмированный окончательно лишился разума, но он начал шарить в пыли и сумел отыскать под фрезой, в пыли, и застарелых опилках два своих пальца из трех оторванных пальцев: мизинец и большой. Пальцы сушеные, серовато-черные, очень высохли, но все равно видно, что это настоящие бывшие пальцы.
КОЗОРЕЗОВ: Я спрашиваю: когда у тебя с этим делом ясность наметится?
ГОРОБЕЦ: Полная ясность имеется. Фетисов держит пальцы в специальной запертой шкатулке и любуется ими по большим праздникам.
КОЗОРЕЗОВ: Тебе известно, что он продолжает народ будоражить? Люди заняты работой! Люди строят Новый Цирк! Кипит напряженная работа! А твой Фетисов приходит, просит, клянчит, заглядывает под верстаки, в углы. Ищет третий палец!
ГОРОБЕЦ: Я! Я - лично! Лично, я разберусь...
КОЗОРЕЗОВ: Ты... ты просил квартиру, Горобец?
ГОРОБЕЦ: Просил... и сейчас прошу.
КОЗОРЕЗОВ: А что я тебе на это ответил два года назад?
ГОРОБЕЦ: Вы сказали, что новую квартиру мне не дадут, а старую дадут.
КОЗОРЕЗОВ: Я подтверждаю во всеуслышание: новую квартиру не дадут, а старую дадут.
ГОРОБЕЦ: Да, как же это, радость-то какая! Василий Иванович, где же старой взяться, ежели новое не отстроилось?
КОЗОРЕЗОВ: \обращается к архитектору\ Киштаханов! Начинай строительство тринадцатиэтажного дома во знаменование прибытия великого сына зуарского народа товарища Мандевила Мохура!
КИШТАХАНОВ: Слушаюсь, Василий Иванович.
КОЗОРЕЗОВ: \секретарю\ Записываешь?
СЕКРЕТАРЬ: Дом тринадцатиэтажный. Приступить к строительству.
КОЗОРЕЗОВ: Немедленно.
СЕКРЕТАРЬ: Немедленно.
КОЗОРЕЗОВ:  Выделить в этом Новом дому квартиру Фетисову с супругой Марией, а Старую квартиру Фетисова передать немногочисленной семье Горобца.
ГОРОБЕЦ: Как же немногочисленная, когда моя жена Людочка ждет ребенка, и мы с ней уже седьмой год живем у чужих людей в деревне, откуда я час и восемь минут еду на внегородском автобусе?
КОЗОРЕЗОВ: А по документам указано, что частное владение, где вы прописаны, принадлежит твоей матери. Так что дело твое по документам запутано донельзя.
ГОРОБЕЦ: \смущен\ Я... Я разберусь!
КОЗОРЕЗОВ: Разберись. Разговорчики про “усы” авторитетно подовлять.
ГОРОБЕЦ: Есть!
КОЗОРЕЗОВ: Пустовойтов!
ПУСТОВОЙТОВ: Я!      
КОЗОРЕЗОВ: Что у тебя по этому происшествию с Фетисом?
ПУСТОВОЙТОВ: Палец действительно куда-то пропал! Конечно, вполне может быть, что палец вымели когда-нибудь, не обратя внимания, еще до того дня, как дядя Вася, прийдя с лечения, и встав на колени, нашел два свои сушеные пальца из пяти бывших. Очевидно, что так оно и есть. Но некоторые говорят, что этого не может быть, потому что пыль в мастерской никогда не убирается.
КОЗОРЕЗОВ: Врут!
ПУСТОВОЙТОВ: Врут или нет? Не знаю. Вполне вероятно, что и они правы.
КОЗОРЕЗОВ: Все всегда правы.
ПУСТОВОЙТОВ: Если говорить честно, что-то тут не то.
КОЗОРЕЗОВ: В каком смысле?
ПУСТОВОЙТОВ: Что-то тут не то в этой вроде бы простой на первый взгляд истории. Что-то тут не то.
КОЗОРЕЗОВ: Разберись! Фетисова в столярку не допускать. Поиски пальца прекратить.
ПУСТОВОЙТОВ: Слушаюсь!

картина 2-я,
             в которой Глафира пострадала за любовь.

КОЗОРЕЗОВ: Глафира! Как же это так, Глафира? Ты знаешь, как я тебе доверяю, как я всем вам доверяю, я сам вышел из народа. И вот теперь я, выходит, наказан за свою же доброту?
ГЛАФИРА: Это как так наказан?
КОЗОРЕЗОВ: А Так, что ты не выставила предупреждающий знак перед зданием, где дорога разрыта и шофер, понимаешь, тоже порядочный сукин сын, раззява в яму эту уткнулся. Благодаря твоим стараниям я, понимаешь, с разбитым лицом стою перед народом.
ГЛАФИРА: /плачет/ Не успела...
КОЗОРЕЗОВ: Пиши объяснительную.
ГЛАФИРА: Что писать-то, что писать?
КОЗОРЕЗОВ: Почему почитай целый год перед зданием правительства дорога разрыта? Это что ж творится в других местах? Я представляю!
ГЛАФИРА: Да, что писать-то, что писать?
КОЗОРЕЗОВ: А как было, так и пиши всю правду. Почему не выставила предупредительный знак. Все пиши.
ГЛАФИРА: Да стыдно ведь!
КОЗОРЕЗОВ: А чего тут стыдного? Нагрешила, так и пиши. Я тебя премии лишу...
ГЛАФИРА: Не в премии тут дело, а то что - стыдно, я ж не могу вам как мужчине сказать...
КОЗОРЕЗОВ: Говори!
ГЛАФИРА: Стыдно!
КОЗОРЕЗОВ: Говори! Я тебе в отцы гожусь.
ГЛАФИРА: Мы вчерась были на колхозном рынке, на ярмарке этой плодоовощной...
КОЗОРЕЗОВ: Ну?
ГЛАФИРА: И там наелись шашлыков...
КОЗОРЕЗОВ: И выпили, конечно, прилично?
ГЛАФИРА: И выпили... А к утру у Федора разыгралась физическая сила.
КОЗОРЕЗОВ: Ну...
ГЛАФИРА: И мы с ним никак не могли…
КОЗОРЕЗОВ: То есть, как это «не могли»?
ГЛАФИРА: А вот так, обыкновенно. Кончить не могли, верней,я уже два раза кончила, а он все никак не мог кончить.
КОЗОРЕЗОВ: Но ведь ты же говорила ему, что тебе надо на работу?
ГЛАФИРА: А что я могу поделать, когда он озверел. Прошу меня в этом не винить...
КОЗОРЕЗОВ: Перестань! \Глафира умолкла\ И чтоб такое больше не повторялось.
ГЛАФИРА: Да никогда в жизни!
КОЗОРЕЗОВ: Зайди.

Глафира заходит в кабинет.

КИШТАХАНОВ: Василий Иванович, могу я быть свободным?
КОЗОРЕЗОВ: \вспомнил что-то очень важное\Погоди, погоди... Есть к тебе вопрос. Есть! Госпожа Пеструхина! Начальник отдела культуры! Не есть ли этот случай с Глафирой последствие все более и более распространяющегося среди молодежи западного буржуазного секса? А если зараза перекинется на остальную часть населения? Разберись!

Скрывается в кабинете.

ПЕСТРУХИНА: Товарищи! Формализьм, пстракцинизм-модернизьм, кзисьтинцилизьм, несомненно оказывают разлагающее влияние на молодеж и широкие слои населения. Товарищи! Я только что вернулась из Венеции. Что ж, товарищи, хороша, хороша Венеция, красива, красива... Есть там дворцы, есть там и музеи, базилики есть... Но, товарищи, но ведь, товарищи, НО ВЕДЬ, но ведь - все это, товарищи, это все В ВОДЕ!!! Представляете, какой ужас! Нет, товарищи, может, кто-нибудь не верит, но ведь ЭТО и на самом деле ВСЕ В ВОДЕ...

Из кабинета выходит Козорезов, за ним Глафира

КОЗОРЕЗОВ:\Глафире\ Чего уставилась? Иди.
ГЛАФИРА: Кудысь?
КОЗОРЕЗОВ: Знаки расставляй.
ГЛАФИРА: А...

  картина 3-я,
  в которой нет ясности, о том почему лицо Вергасова лучится, а лучиться не должно.
               
Входит Вергасов - муж Глафиры. Проницательным взором оглядывает жену.

КОЗОРЕЗОВ: Ты опаздал, Федор!
ВЕРГАСОВ: Разве опоздал?
ГОРОБЕЦ:\смеется\ Начальство не опаздывает, оно задерживается. 
КОЗОРЕЗОВ: Отчего это, Федор, лицо у тебя лучится, когда лучиться не должно и выражение при этом такое, словно ты всех нас уже похоронил?
ВЕРГАСОВ: Правда, говорят, будто бы за чертой города, около строящегося нового кладбища №2 будет строиться новый аэродром, чтобы можно было принимать ТУ-154?
КОЗОРЕЗОВ: Правда.
ВЕРГАСОВ: Нет, оно конечно, аэропорт кладбищу не помеха, скорее  наоборот, соединение высокого полета и земного притяжения... Да, вот только... Если б только устранить имеющееся авиагудение, но это ведь невозможно ввиду прогресса. Впрочем, если честно говорить, то и рев не так уж мешает. Он, во-первых, бывает не всегда, а во-вторых - странным образом вплетается рев в остальные кладбищенские звуки: ширканье фуганка, дрели, электропилы, чаканье лопаты, бормотание и высокое пение в церкви и надсадный плач безутешных родственников. Скорей бы крепла стройка! А то на кладбище №1 порядка нет и будет он только тогда, когда кладбище кончится.
КОЗОРЕЗОВ: Вергасов! У тебя там в жаркий летний день пьяный спит среди могил. И кто этот пьяный доподлинно известно.
ВЕРГАСОВ:\смущен\ Виноват. Случается.
КОЗОРЕЗОВ: Он будет спать и на кладбище №2, когда оно устроится. Потому что порядка нет в бюро похоронного треста. Весь двор зарос свинячей травой и лебедой. Бродят куры. Сушится под небом готовая продукция. Приличного человека схоронить негде!
ВЕРГАСОВ: Есть! Есть, есть места для особ выдающихся. И светло и сухо и панорамный обзор, хоть сейчас ложиться. Ей Богу, Василий Иванович, извините за каламбур.
КОЗОРЕЗОВ: Знаешь ли ты, гробовая твоя башка, какой чести удостоился наш город?
ВЕРГАСОВ: Как же не знать! Василий Иванович, дорогой! В тресте разговоры только о зуарском патриоте!  Все кладбище на ногах: надеемся, готовимся, ждем-с!
КОЗОРЕЗОВ: И что, по-твоему, увидит товарищ Мандевиль Махур с высоты птичьего полета? А увидит он разбросанные по всему двору желтодревые гробы. Груды стружки. Так?
ВЕРГАСОВ: Никак нет, дорогой Василий Иванович! Двор в настоящее время прибирается, лебеда изничтожена, трава выкошена, готовая продукция полностью складирована. Посреди двора будут выставлены цветы в вазонах и кадках, так что сверху откроется вид преимущественно оранжерейный.  В центре будет выложена приветственная двуязыковая надпись: “велком” и “добро пожаловать”. “Велком”- буквами большими, приоритетно, так как, клиент, иностранец, извиняюсь, гость. “Добро пожаловать”- внизу, маленькими буквами, как бы деликатный перевод с иностранного на наш радушный, “великий и могучий”. Никаких бумажных цветов и черных лент. Строго. Зеленый и пурпурный обивочный бархат.  “Велком” - зеленым. “Добро пожаловать” - пурпурным.
КОЗОРЕЗОВ: Вергасов! У тебя указ о закрытии кладбища №1 ввиду его  старости и переполненности имеется?
ВЕРГАСОВ: Так точно! Висит на стене рядом с портретами руководителей прошлого и грядущего-настоящего нашей Великой и необъятной.
КОЗОРЕЗОВ: А ты хоронишь! Да. Все-таки, хоронишь, несмотря на ясный указ!
ВЕРГАСОВ: Может, это, конечно, нарушение, но ведь и людей понять надо: какому умершему, спрашивается, захочется лежать вдалеке от родных? Каждому хочется, чтобы свои были под боком. Спросите любого! Несмотря на европейскую свою планировку, кладбище №2 вызвало у горожан тихую и громкую ненависть.
КОЗОРЕЗОВ: Что!? У кого? Какую такую ненависть? На кого!?
1-Й ГОЛОС: Там могилы экскаватором роют!
2-Й ГОЛОС: Там - по порядку!
3-Й ГОЛОС: Уж со своим не полежишь!
4-Й ГОЛОС: Ветер там свищет, вместо покоя!
КОЗОРЕЗОВ: Покоя? Грядущим нашим потомкам, возможно, будет небезинтересно узнать, что и в наши дни полного равенства имелось еще некоторое расслоение, с целью чтобы не было уравниловки. Мало, значит, вам буфетов на каждом этаже, куда не всякий может влезть. Где сверху свешиваются на ваши головы копченые осетры, колбасы-сервилат, минеральная вода пузырится, сухое вино создает вам долголетие, а мясо, мякоть различных сортов, обеспечило  полную стабильность жизненного уровня. Мало вам всего этого! Вы, понимаешь, и после смерти вместо КОНЦЕНТРАЦИИ, мечтаете о РАССЛОЕНИИ! И НА ТОМ СВЕТЕ  хотите быть с народом, как “в отдельно взятой стране”. \обращается к секретарю\ Пиши приказ. “В связи с прибытием в город почетного гостя, кладбище №1 закрыть, захоронения прекратить. Нищих и бомжей, взывающих о помощи у разверстых дверей кладбищенского храма, разогнать.”
ПЕСТРУХИНА: Извините, Василий Иванович, что вмешиваюсь. Мы не против народа, мы хотим быть с народом. Мы сами выходцы из того же самого народа, что по утрам осаждает общественный транспорт. Но ведь ни для кого не секрет, что наряду с общими медицинскими больницами, где лежат ординарные труженики, существовали и существуют больницы особые, для тружеников оригинальных. Вспомните, другие дачи, другие магазины были, может быть лишь чуть-чуть и похуже, чем у людей с более подходящей общественной ценностью, но в них всегда имелось все необходимое, а также ночевала роскошь. Например, крабы. В Москве, товарищи, Новодевичий монастырь. Вспомните, там в настоящий момент лежат отнюдь не девицы народного происхождения. Так что тут все в порядке и не наблюдается никакого антагонизма. Никакого РАССЛОЕНИЯ, поголовная КОНЦЕНТРАЦИЯ! Просто я говорю, что есть вещи одни, а есть вещи и другие.
КОЗОРЕЗОВ: Ты... Вы, госпожа Пеструхина... Товарищ начальник отдела культуры... У вас готов отчет о поездке в Венецию?
ПЕСТРУХИНА: Давно готов. Он всегда со мной.
КОЗОРЕЗОВ: Почему не докладываешь?
ПЕСТРУХИНА: Вам ж некогда. Вы ж Глафирой занимаетесь...
КОЗОРЕЗОВ: Зайди.

   картина 4-я,
  в которой всплывает тело Нобелевского лауреата.

Пеструхина направляется в кабинет

КОЗОРЕЗОВ:\вспомнил\ Да, чуть не забыл. Снова звонили из Швеции. Тут недавно опять Нобелевские премии давали за картины, и не явился один лауреат...
ПЕСТРУХИНА: Витька, что ли?
КОЗОРЕЗОВ:\строго\ Ступай, Пеструхина.
      
Пеструхина идет в кабинет

Фамилию его я называть не стану, и так вам хорошо известна. Его они, Нобелевский комитет, опять ждали, держа доллары в руках, но он все равно не явился. Ни туда, ни сюда, ни оттуда, ни отсюда - он никуда больше не явился. У меня вопрос, Пустовойтов: где художник?
ПУСТОВОЙТОВ: Художник в розыске.
КОЗОРЕЗОВ: Страна ждет от него, как от Нобелевского лауреата, валютных поступлений в виде пожертвований, а он в розыске!
ПУСТОВОЙТОВ: Никто про него ничего уже больше ни от кого не слышал, потому что он, несмотря на знатность, холост и одинок, весь себя отдает лишь своей замечательной работе.
КОЗОРЕЗОВ: Понимаешь ли ты какую ответственность перекладываешь сейчас, безответственно, на мой авторитет и репутацию? Вдруг возьмет, да и спросит меня товарищ Мандевиль Махур: “что-то я не вижу художника, Нобелевского лауреата?”
ПУСТОВОЙТОВ: Отчего же он спросит именно про художника, Василий Иванович?
КОЗОРЕЗОВ: Потому что это тебе не Рената, понимаешь, Гутуза или Пикастро какой-нибудь, а наш художник, Витя.
ПУСТОВОЙТОВ: Отчего Вы не думаете, Василий Иванович, что он не спросит про писателя или поэта, которые среди нас тоже имеются?
КОЗОРЕЗОВ: Чур, тебя! Чур! Накличешь! От писателей и поэтов Бог уберег. Нет у нас ни писателей лауреатов ни лауреатов поэтов.
ПУСТОВОЙТОВ: Нет лауреатов - нет проблем. 
АЛЕКСЕЙ: Есть один! Есть сильно обезображенный труп мужского пола. Особенно отличительный из всех неопознанных.
КОЗОРЕЗОВ:Что?! Труп? Кто? Чем это он “отличительный”?
АЛЕКСЕЙ : Нагой.
КОЗОРЕЗОВ: Почему? Кем обезображен?
АЛЕКСЕЙ: \опустил руки по швам и расплакался\    Неведомо. Знаете сколько их у меня? У меня их массы. Вы знаете, сколько их у меня? И сколько всего на свете покойников? Вот мы с вами тут стоим, а на земном шаре - миллионы покойников. Столько покойников!

Горобец подошел и ударил  Алексея, тот перестал плакать.

КОЗОРЕЗОВ: Зачем это?
ГОРОБЕЦ: Иначе не остановить. Забывчивость с ним случается из-за нервов. Отпечаток профессии.
КЗОРЕЗОВ: Пустовойтов! Тебе известно?
ПУСТОВОЙТОВ: Так точно, имеется в наличии оригинальный труп мужчины. Вчера прибыл.
АЛЕКСЕЙ: Нагой.
ПУСТОВОЙТОВ: Туруханские рыбаки нашли.
КОЗОРЕЗОВ: И... Это... Кто? Чей он?
ПУСТОВОЙТОВ: Проведем опознание - узнаем.
КОЗОРЕЗОВ:  Зачем же ты у туруханских тело принял, без опознания? Быть может этот труп не наш, к нам быть может, что и наверняка, вовсе никакого отношения не имеет? Может он не наш? Скорей всего не наш!
ПУСТОВОЙТОВ: На...ааш...
КОЗОРЕЗОВ: Да, как же это “на...ааш”, если ты опознание не проводил? Как же он стал наш, если опознания не было.
ПУСТОВОЙТОВ: Бы...ыло... Туруханские проводили.  Они в нем своего не признали. Значит наш.
КОЗОРЕЗОВ: Туруханские опознание провели, а почему ты до сих пор опознание не провел?
ПУСТОВОЙТОВ: Я ж говорю: сильно обезображенный...

       картина 5-я,
  в которой говорится о том, что кладбище надо закрыть - покойников разогнать.

ВЕРГАСОВ: Василий Иванович, вопросик маленький имею: так если означенный труп лауреатом окажется, то по какой категории пойдет? Как «ординарный» или как «оригинальный» труженик? Или прикажете что-нибудь почище?
КОЗОРЕЗОВ: И не думай даже! Выкинь из головы! И  слышать не хочу! Не наш! Не наш! Лауреаты так не умирают! \тихо\ Хотя от ихнего брата всякой подлости ожидаешь. А? Пустовойтов?
ПУСТОВОЙТОВ: Ээ-эх!
ВЕРГАСОВ: Оно все так, уважаемый Василий Иванович, однако труп, бывшая так сказать оболочка человеческого духа, непременно должна быть предана забвению, то есть земле в кратчайший срок, согласно обрядовой форме христианского правила.
КОЗОРЕЗОВ: Никаких! Даже и не думай! Ты вот что Вергасов, ты  захоронения на время приостанови. Все, какие есть захоронения - прекрати!
ВЕРГАСОВ: Как же это, Василий Иванович? Невозможно такое сделать. Ведь покойник прет кажен день, прет с напором и усилем, ежечасно прибывает неоправданно завышенное число все новых и новых, и молодых и старых, и особенно молодых. Так что прут и прут. Не остановить.
КОЗОРЕЗОВ: На время - останови. Чтоб во время визита товарища Мандевиля Махура, чтоб ни-ни... Чтоб сверху одни только цветы и деревья, цветы и деревья.
ВЕРГАСОВ: Слушаюсь!
КОЗОРЕЗОВ: Смотри! Ты! Знаю я тебя: ты там с блатными кумуешься, да на «кладбище №1» места им раздаешь престижные. Где Мухалова положил? Тебе велено было произвести «ординарное» захоронение – среди ветеранов труда, а ты среди «героев славы» разместил, вора в законе в «оригинальные» труженики зачислил. Да ладно бы еще, а то ведь денег с него взял, как за «ветерана», а место дал как «герою». Смотри! «Не по чину берешь!»   
ВЕРГАСОВ:  Надпись двуязыкую прикажете изобразить?
КОЗОРЕЗОВ: Надпись изобрази... На всякий случай... Одну...
ВЕРГАСОВ: Какую прикажете: «Добро пожаловать» или «Велком»?
КОЗОРЕЗОВ: \думает\“ВЕЛКОМ”!  Вроде не так режет глаз и не сразу доходит.
КИШТАХАНОВ: Василий Иванович, Я могу быть свободным?
КОЗОРЕЗОВ: \вспомнил\Погоди! Есть к тебе вопрос. Есть один.
  \скрывается в кабинете\

ВЕРГАСОВ: Что же это на наши головы? А, господин Пустовойтов?
ПУСТОВОЙТОВ: \вздыхает\ Ээ-эх!
ВЕРГАСОВ: Припрется какая-нибудь мандавила, произведет скверны да порчи напустит, а мы потом заново отстраивайся.
ПУСТОВОЙТОВ: Потише, ты, событие политическое.
ГОРОБЕЦ: А это разве политика?
ПУСТОВОЙТОВ: А, - нет?
ГОРОБЕЦ: Откуда этот принц взялся, знаешь?
ПУСТОВОЙТОВ: Знаю.
ГОРОБЕЦ: Лет, наверное, пятнадцать будет, как его к нам привезли. Тебя у нас тогда еще не было.
ПУСТОВОЙТОВ: Не было.
ГОРОБЕЦ: Переворот в Зуарии у нас когда случился? Да, пятнадцать лет прошло. Хорошенький такой мальченка, его к Фетисову на постой отправили, с Васькой Фетисовым они и похожи… Федорыч, а зачем он к нам едет?
ПУСТОВОЙТОВ: Не знаю.
ГОРОБЕЦ: «Проездом-пролетом», в Кельн… В Кельн – значит в эмиграцию збегает. Понятно?
ПУСТОВОЙТОВ: Чтой-то тут не то…
ГЛАФИРА: А он кто?
СЕКРЕТАРЬ: Зуарец. Принц.
ВЕРГАСОВ: Зуария... Это где такая страна?
ПУСТОВОЙТОВ: В Америке...
ГОРОБЕЦ: А не Германия, Федорыч?
ПУСТОВОЙТОВ: Нет, не Германия...
ВЕРГАСОВ: Дак из Америки дружественное разве что прибудет?
ПУСТОВОЙТОВ: А из Германии, прибудет?
ВЕРГАСОВ: Может быть из Израиля?
ПУСТОВОЙТОВ: Ага... Из Арабских Эмиратов!
ГОРОБЕЦ: Из самого Долбая!

\Пустовойтов и Горобец смеются\

ГЛАФИРА: Так откуда же он, Господи! Просвети, Никита Федорович.
ВЕРГАСОВ: Тебе оно надо?
ГЛАФИРА: \перекрестилась\ Нет, мне не надо... А так, чтобы знать, случись чего...
ГОРОБЕЦ: “Случись чего”, Глаша, национальность не спросят.
\все смеются\

ВЕРГАСОВ: \Глафире\ Чего-йто ты такая?
ГЛАФИРА:\испуганно\ Какая?
ВЕРГАСОВ: Такая. Будто бы начала да не кончила.
ГЛАФИРА: \испуганно\ У тебя одно на уме.
ВЕРГАСОВ: А у тебя другое.
ГЛАФИРА: Какое еще?
ВЕРГАСОВ: Во все стороны так и шаришь, чтоб  где еще чего лизнуть.
ГЛАФИРА: Прямо!
ВЕРГАСОВ: Криво! Думаешь у Принца складной?
ГЛАФИРА: Ничего уже давно не думаю.
ВЕРГАСОВ: Мечтаешь... Так и ждешь, что вот отворится дверь и ...

картина 6-я,
в которой раскрываются козни Статистика и приоткрываются тайны статистики как науки, проникающей в глубины человеческой закулисы

Ввходят Епрев и Реберцев - писатель и поэт  местного значения

  ГОРОБЕЦ: А вот и «писатели» с «поэтами» легки на помине. Только что о вас говорили, господа! Слышали уже? Знаете?
ЕПРЕВ: Что?
РЕБЕРЦЕВ: Что?
ГОРОБЕЦ: К нам Сын зуарского народа товарищ Мандевиль Махур. Пролетом через Бурятию.
ЕПРЕВ: Э!
РЕБЕРЦЕВ: Э, господа!
ЕПРЕВ: Что Мандевиль Махур, господа!
РЕБЕРЦЕВ: Птица, прежде Сокола, более мелкая впорхнула!
ЕПРЕВ: Да нагадит сможет по боле здоровенного кобеля!

Из кабинета выбегает Козорезов.

КОЗОРЕЗОВ: Что? Кто?
РЕБЕРЦЕВ: Чиновник из центра, специального назначения!
КОЗОРЕЗОВ: Из цента? Какого еще назначения? Чушь, ересь, господин Ёбарев.
РЕБЕРЦЕВ: Простите, Василий Иванович, я Реберцев.
КОЗОРЕЗОВ: Все равно! Чушь! Чушь!
ЕПРЕВ: Никак не чушь, уважаемый Василий Иванович, а реально сложившийся факт, имеющий абсолютно конкретное лицо.
КОЗОРЕЗОВ: Вы, господин, Ёбарев, опелируйте фактами в руках, а не обнаженными понятиями.
АЛЕКСЕЙ: Нагой.
ЕПРЕВ: Вы, уважаемый Василий Иванович, произнося мою фамилию, допускаете каждый раз оплошность ввиде ударения на первой букве “е” , а надо бы на второй “е” . Е-п-рев.
КОЗОРЕЗОВ: \делает ударение на втором “е”\ Подойди, Ебарёв. Давеча на глазах у всего поголовья Тамарка в обморок брякнулась. Не знаешь, отчего? А если мы ей тест на происхождение ее материнства состряпаем, то как будет правильно: «ё» или «Ё-Ё»?
РЕБЕРЦЕВ: \после паузы\ У нас, уважаемый Василий Иванович такие порядки, что от одной буквы вся жизнь может нахрен свернуться.
ЕПРЕВ: Вся страна на хер пошла из-за того, что по ошибке “три буквицы” убавили. Так что все может быть.
КОЗОРЕЗОВ: И я так думаю, хватит пидармонить по жизни, пора заняться воспитанием нового поколения. Назначаю тебя Председателем Попечительского Совета «Дети пострадавшие от материнства и детства».
ЕПРЕВ: С окладом…
КОЗОРЕЗОВ: Без оклада, на общественных началах. В заместители себе возьмешь Реберцева.
РЕБЕРЦЕВ: Нижайшее почтение.
ЕПРЕВ: Покорнейше благодарим.
РЕБЕРЦЕВ: Мы, уважаемый Василий Иванович, как только узнали о Мандевиле Махуре, сразу затоварились у Дуськи, то есть приобрели на оставшиеся от вчера средства, пивка в формате 2 по 0,5, и отправились на радостях к памятнику, богатырю-красавцу, где символически изображающий нашу сибирскую и могучую реку, символизирующий богатырское прошлое и счастливое настоящее...
ЕПРЕВ: С отражением, как в капле воды, трудовых свершений с буднями и праздниками, оркестрами музыки, фейерверками, дружбой и любовью...
КОЗОРЕЗОВ: Стойте, господа! Как же вы прежде меня узнали о товарище Мандевиле Махуре, когда сегодня, рано утром мною была получена секретная депеша из центра? Этого никто не знал и знать не мог, пока я не пришел и не объявил.
ЕПРЕВ: Мы было так в точности и подумали, но Дуська, стерва.
РЕБЕРЦЕВ: Мы так и подумали, что Вы, уважаемый Василий Иванович,  после, как депешу получили, выехали секретно к Дуське. Там по обыкновению стали пропесочивать ее за разные грехи, а когда песочили, невзначай видно и обронили...
ЕПРЕВ: Потому что мы ей говорим: “стерва, не болтай!”
РЕБЕРЦЕВ: А она, стерва: “пролетая над пустынными просторами Гоби,буддийскими дацанами Монголии и Бурятии, снизится среди зеленого моря еловой тайги и запланированно остановится на аэродроме нашего крупного города, вблизи кладбища №2.
ЕПРЕВ: И что теперь “начальства вашего”, то есть Вас, нашего, так просто и маханула, с горяча, понятно, “не боится и все”. “Песочник, - говорит, - закрылся”.
РЕБЕРЦЕВ: А если понадобится, если что, то и “жалобу, - говорит, - подам”. “Есть у меня теперь верный человек. Сегодня был, в долг просил...” Он и сообщил: “пролетая над пустынными просторами...”
ЕПРЕВ: “Среди зеленого моря...”
РЕБЕРЦЕВ: “Запланировано остановится.”
ГОРОБЕЦ: Диверсия!
ПУСТОВОЙТОВ: Информационное давление!
КОЗОРЕЗОВ: А секретная депеша?
ГОРОБЕЦ: Фальшивка! Совместное предприятие - Масад-ЦРУ.
КОЗОРЕЗОВ: Что думаешь, Никита Федорович?
ПУСТОВОЙТОВ: Думаю, война с Ираком неизбежна. Пробуют нас на зуб со всех сторон. Может быть даже самого товарища Мандевиля Махура на замену Хусейна готовят. Вот шпиона и подослали.
КОЗОРЕЗОВ: Мандевиль Махур вместо Хусейна? Такое умный человек может придумать? Шпион в городе? По бескрайним обломкам империи, как голодные волки, одни только шпионы и бродят. Эка невидаль. Чтой-то тут не то.
ЕПАРЕВ: Вот и мы подумали: Э! Чтой-то тут не то... И подались к памятнику.
РЕБЕРЦЕВ: Потому что, Дуська сказала, что человек ее, теперешний протеже и благодетель, к памятнику подался. И так нахально усмехаясь, сказала нам напоследок, что де мол вскорости пивом уторгуется, так как у памятника события развернуться интересного вида.
КОЗОРЕЗОВ: У меня все внутри застыло. В депеше тоже про памятник сказывается. Что это за человек? Видели его? Кто он?
РЕБЕРЦЕВ: Человек хорошо всем известный.
     ЕПРЕВ: Давно в городе ошивается.
КОЗОРЕЗОВ: Как давно?
ЕПРЕВ: Да, с полгода, а может и больше.
ГОРОБЕЦ: Да знаю я этого... Статистик.
РЕБЕРЦЕВ: Точно, это он. Крутится у нас, на улице Достоевского по субботам и воскресеньям.
ЕПРЕВ: Ага. Летом в молескиновом костюме.
РЕБЕРЦЕВ: Зимой - в тулупе.
КОЗОРЕЗОВ: С самой зимы? Что же вы со мной делаете, господа! В эти полгода пропал безвестно художник – Нобелевский лауреат Витек, влез на памятник и загремел с высоты о землю сексуально дезориентированный критик Рапетов, по всему городу, как на передовой, вырыты траншеи и ямы, с целью обеспечения населения горячей водой, три месяца не выплачиваются пенсии, Фетису оторвало пальцы...
ПУСТОВОЙТОВ: Уловить, гада, и…
КОЗОРЕЗОВ: Не сметь!
  ГОРОБЕЦ: Он, дорогой Василий Иванович безвредный, только сильно надоедливый.
КОЗОРЕЗОВ: Как же вы, господа, смеете рассуждать о государственном чиновнике, да еще судите о его полезности, как о полной бесполезности?
ПУСТОВОЙТОВ: Так ведь статистик! А статистика - наука  размытая в цифрах и фактами нигде не подтвержденная. Для наших условий выживания непригодная.
КОЗОРЕЗОВ: Статистика, господа, материя весьма скользкая. Он статистик с какого бока?
ГОРОБЕЦ: Я документы у него проверил. Паспорт, как паспорт. Прописка есть, судимостей нету. А статистика у него по линии предков. Тематика такая: «Кем были предки и кем стали потомки». История через этих предков вышла некрасивая. После того как установили личность я паспорт ему возвращаю и говорю: “Ступайте, и смотрите, чтобы люди на вас не жаловались”. А ему только дай волю! Он поворотился к заму моему, Шенопину, и спрашивает: “А кто была у вас, товарищ, Шенопин, прабабушка? Ваше правильное русское лицо, все же вызывает мои сомнения?” Так и говорит: “Товарищ Шенопин.” Я про себя подумал: “откуда же, сукин статистик, узнал фамилию моего зама и так бестрепетно ее произносит, что и мускул на лице не содрогнется?” Шенопин, конечно, этого не заметил и долго не думая, взял да и завез статистику в глаз.
КОЗОРЕЗОВ: Вы меня погубить задумали! Мыслимое ли дело, чиновника из центра “по роже”!
ГОРОБЕЦ: Он, правда, потом извинился... Долго извинялся... И все ему рассказал и про бабку и прапрабабку. Действительно у него там и французы и немцы позатесались, но сам он донской казак, так как бабка оказалась донская казачька. А статистик потрогал глаз пальцем и говорит: “Что-то вас тут шибко много, донских казаков”. После этой фразы мы конечно хотели, могли точнее, но не стали больше применять вразумительные меры предосторожности. Так и отпустили... А среди своих я распорядился внегласной директивой: “От вопросов, лавируя, уклоняться”. Встречает он меня вчерась, к примеру, таким вопросом: “Скажите, пожалуйста, ну а сами вы что думаете? Считаете себя славянином?” Как бы вы ответили на подобный идиотский вопрос? Ясно, что я ответил: “не знаю.” Предлагаю, Василий Иванович, в рамках новой паспортизации поголовья населения, исключить графу “национальность” во избежание таких вот самонаводящихся вопросов, вызывающих постоянно только двусмысленные противоречия.
КОЗОРЕЗОВ: Погодите вы с вашими бредовыми предложениями. Такого и через сто лет не увидишь! Как тогда с народностями разбираться, если на бумаге будет отсутствовать национальный  признак? Лучше ответьте: откуда простому статистику знать о секретной депеше из центра?
ГОРОБЕЦ: И что имеется ввиду под “событиями”, которые “развернутся” в “интересном виде”?
ПУСТОВОЙТОВ: Позвольте, Василий Иванович, мне разобраться.
КОЗОРЕЗОВ: Нет! Вы разберетесь, а после вас комиссия ООН прибудет разбираться. Зачем он к памятнику подался, господа?
ЕПРЕВ: К памятнику!
КИШТАХАНОВ: Василий Иванович, могу я быть свободным?
КОЗОРЕЗОВ: Нет! Прислушайтесь к пульсу времени, господин ваятель-зодчий. Побудьте с народом.
РЕБЕРЦЕВ: Господин Киштаханов!
ЕПРЕВ: Добрый день, господин Киштаханов!
РЕБЕРЦЕВ: Именно к монументу русскому богатырю-красавцу…
ЕПРЕВ: Символически изображающего богатыря-красавицу...
РЕБЕРЦЕВ: С титьками и обширными ляжками...
КИШТАХАНОВ: Это на взгляд развратников!
ЕПРЕВ: А на взгляд постороннего наблюдателя?
РЕБЕРЦЕВ:Неискушенного,Необремененного, обязательствами  лести и лжи?
КИШТАХАНОВ: Да, на взгляд развратников!
РЕБЕРЦЕВ: Развратного на вид...
КИШТАХАНОВ: Этот памятник, изображает...
ЕПРЕВ: Женоподобного молодца с выпирающими даже вроде бы не столько мускулами, сколько вроде бы даже и не титьками, с какими-то обширнейшими ляжками.
РЕБЕРЦЕВ: Изображает сидящего на карачках...
ЕПРЕВ: Положив на толстые кулаки широкую морду и символически изображающий великую и могучую нашу Сибирскую  реку.
КИШТАХАНОВ: Протестую! Вы, господа... Ваше невежество, незнающее границ... Василий Иванович, оградите!
КОЗОРЕЗОВ:\задумчиво\ Понимаешь ли, Киштахан, говенный вышел памятник. Бабоват оказался молодец.
КИШТАХАНОВ: Возмутительно! Я требую разбирательства!
РЕБЕРЦЕВ: О, зодческое искусство “шестидесятых”... ЕПРЕВ: Когда в ООН башмаком по микрофону стучали и театр “Современник” вдохновенно репетировал пьесу вермонтского затворника!
РЕБЕРЦЕВ: Совершенно не хочу злобствовать...
ЕПРЕВ: Я очень добрый человек...
РЕБЕРЦЕВ: Поверьте, что я...
ЕПРЕВ: И я...
РЕБЕРЦЕВ: Мы не глумимся над “шестидесятниками”...
ЕПРЕВ: Бетонную стену кулаками не прошибешь!
РЕБЕРЦЕВ: Нужно было это шестиплоскостное пространство облагородить - сыграть Мольера на старофранцузском языке, Генделем в стену ***нуть!
    ЕПРЕВ: Сумеем ли Мы СКАЗАТЬ СВОЕ СЛОВО, или не сумеем?
РЕБЕРЦЕВ: Сумели, сказали, снимаем шляпу...
ЕПРЕВ: Сняли шляпу, долго стоим на морозном ветру.
РЕБЕРЦЕВ: Голова стынет, может быть меннингит, загнешься, по районным поликлиникам гуляючи...  Шляпу надеваем обратно...
КИШТАХАНОВ: Ваши выпады понятны и намеки известны. Только я не намерен сносить эту гадость. Я буду жаловаться, господин Козорезов. Все какие-либо значительные события в городе происходят вокруг моего монумента. Памятник отмечен первой премией! Вы посягаете на культурную ценность, оскорбляете достояние целого народа!
КОЗОРЕЗОВ: Не горячись! Не горячись, по спокойней. Никто не хочет посягать на достижение. Но ты нас пойми: вокруг памятника какая-то мистика вертится. Происшествие, сам знаешь, какое случилось. Мы за репутацию города беспокоимся.
КИШТАХАНОВ: Намекаете на смерть критика Рапетова? Это был трагический несчастный случай.
     ПУСТОВОЙТОВ: Виноват, что вмешиваюсь, господин скульптор, маленькое уточнение. Господин Рапетов, в соответствии с наклонностями и имеющимся развратным интересом полез на монумент, сорвался и шмякнулся на землю с высоты десяти метров.
СЕКРЕТАРЬ: Не полез, а совершил сексуальное восхождение.
ПУСТОВОЙТОВ: Все ихние наклонности доподлинно известны и без вас.
СЕКРЕТАРЬ: Все-то вы знаете!
ГОРОБЕЦ: И ваши, красавица, наклонности известны.
СЕКРЕТАРЬ: Это хамство, господин Горобец.
ГОРОБЕЦ: А лесбиянить в православном городе,не хамство?
СЕКРЕТАРЬ: Вмешиваетесь в частную жизнь!
ПЕСТРУХИНА: Нарушаете права человека!
ГОРОБЕЦ: Так чего же вы лезете отовсюду?
КОЗОРЕЗОВ: Горобец, уймись!
ГОРОБЕЦ: Продыху нет из-за этого монумента. Сползается к нему всякая нечисть, лезут как тараканы на приманку.
ПЕСТРУХИНА: Я не хочу открывать дискуссию, Василий Иванович, но... В чем дело? Решением горисполкома было решено установить однофигурную скульптурную композицию. Это законченный шедевр. Низкий вам поклон, господин Киштаханов. Монумент, он  волнует, он будит, к нему съезжаются люди...
КОЗОРЕЗОВ: Многих поимел, многих еще “будет”... Ты не обижайся, Киштахан, но ты сам видишь: мнения разделились. У меня к тебе личная просьба: подправить монументу моральный облик. Простые граждане не выдерживают художественного воздействия. Бессознательно, понимаешь, начинают выражать различного рода аморальные чувства к нему, в виде всевозможных сексуальных извращений. Понимаю, это символ! Ты хотел, как лучше, а «получилось как всегда». Что если, вдумайся, “твой символ” подействует как-нибудь не так на революционное сознание “зуарского гостя”?
КИШТАХАНОВ: Дорогой Василий Иванович! Дорогой вы наш! Революционное сознание как раз и формируется в глубинах, далеких от соответствия обыденным моральным чувствам. Новое революционное мышление ничего не отвергает, ничего не разрушает, никого не осуждает, оно вбирает всю мощь напора прошло и сколько есть настоящего и восходит по сходням новых моральных убеждений.
КОЗОРЕЗОВ: Горобец! Все восхождения - под контроль.
ГОРОБЕЦ: Есть!
КОЗОРЕЗОВ: Не хотите по-хорошему, будет директивно. /обращается к секретарю/ Пиши: Скульптору Киштаханову! Внести корректировки в моральный облик монумента, соответственно половой ориентации. Архитектору Киштаханову: ямы и траншеи засыпать, следы  канализационных раскопок уничтожить.
 КИШТАХАНОВ: Так ведь работы по реконструкции теплоцентрали еще и не начинались.
КОЗОРЕЗОВ: И не начнутся. Нет у нас горячей воды. Нет и не будет. Мы северная страна, а не долина гейзеров. И смотри, Киштахан, не отредактируешь памятник – смотри. У меня есть «левая», но есть и «правая». В одну ночь изменения произведу. В городе стоянок для машин не хватает.
КИШТАХАНОВ: Василий Иванович, как я «изменения произведу» в сложившемся и совершенно законченном образе?
КОЗОРЕЗОВ: В Москве, сказывают, один такой чудак князя Юрия Долгорукова на кобылу водрузил. Так там… заметили, указали. Утром князь сидел на жеребце.
КИШТАХАНОВ: Я могу быть свободен?
КОЗОРЕЗОВ: Погоди. Горобец! Пенсионеров вывезти в пансионат на все время пребывания высокого гостя. Содержать за счет спонсоров. У братвы похлопочи о помощи и скажи, что об одолжении прошу лично. Кто откажет – сразу звони. Не видать им места «героя» ни на кладбище №1 ни на кладбище №2. Всем одно – братская могила в порядке поступления. Пустовойтов! Чтоб найти, где хотите ищите, но достать пальцы Фетису! И вытащить эту занозу, этого монстра конспирации – статистика.
ПУСТОВОЙТОВ: Выкорчевым, Василий Иванович, эту корягу, руки – ноги повырываем.
КОЗОРЕЗОВ: Отставить! Никакого насилия, Пустовойтов. Перевыборы на носу. Переизберемся, - тогда.
\к писателю и поэту\ Что, господа, этот статист? Каков зверь из себя?
ЕПРЕВ: Мы, Василий Иванович…
РЕБЕРЦЕВ: Мы пивка выпили, уважаемый Василий Иванович и стали ждать.
ЕПРЕВ: А сами думаем: э, что-то тут не то.
РЕБЕРЦЕВ: Тут не то что-то, думаем...
ЕПРЕВ: И сразу сюда...
РЕБЕРЦЕВ: Сюда сразу подались...
ЕПРЕВ: Так что мы и не видели его.
РЕБЕРЦЕВ: Так  и не повстречались.
КОЗОРЕЗОВ: К памятнику, господа! Найдите статиста. Эту загадочную масть прощупайте со всех сторон. Разузнайте хорошенько, что за птица, зачем к нам, что вынюхивает. Затем невзначай, пригласите в богемную обстановку, на чашечку чая к господину Киштахану. Я в это время окажусь случайно рядом и так уж мы вместе его обработаем и доставим на место.  Слыхал, Киштахан? Ситуация обязывает. Как ты говоришь: “О, бля, еблишь”?
КИШТАХАНОВ: “Обле соближ”.
КОЗОРЕЗОВ: Свободен!

\Киштаханов сталкивается в дверях с вестовым\

ВЕСТОВОЙ: Василий Иванович, телеграмма из центра!
КОЗОРЕЗОВ: Стоп! Дай сюда.
ВЕСТОВОЙ: Не секретная, Василий Иванович - радостная!
КОЗОРЕЗОВ: Дай сюда. Следующий раз, когда принесешь любую другую радостную весть, сперва мне покажи. Нехрена во всю глотку орать.
\читает, затем отдает вестовому \

 Ох! Не вижу… Буквы неразборчивы... Все смешалось…
ВЕСТОВОЙ: \читает\/ «Поздравляем памятник Сибирской реки “Е” выдвижением Премии Мира. Швеция. Нобелевский комитет».

 немая сцена

КИШТАХАНОВ: Нет, все-таки ради этих минут, секунд стоит жить и работать!

        так вот ничем и закончилось
     ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ


   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 Картина 1-я,
в которой появляется Памятник - русскому богатырю-красавцу символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки, сидящий на карачках, положив на толстые кулаки широкую морду.

  Епрев и Реберцев у подножья памятника. Реберцев пьет из горла. Епрев декламирует.

ЕПРЕВ: “И всходило солнце, и это было утро, раннее туманное густое утро, и оно обещало такой день, такой жаркий день, какого еще никогда не видел наш город, да и вся Сибирь не видела.”\Реберцеву\ Эта фраза из моего рассказа, который я написал, страшно подумать в каком году, и до сих пор не могу нигде напечатать. \смеется\

Реберцев перестал пить, смотрит на Епрева

ЕПРЕВ: Ты что так на меня смотришь? Я тебе что, должен, что ли что ты так на меня смотришь?
РЕБЕРЦЕВ: А ты думал, я тебе за бутылку пива жопу лизать стану? Накось!
ЕПРЕВ: Ладно! Не надо! Чего уж там!
РЕБЕРЦЕВ: А хули ты из себя генерала корчишь?
ЕПРЕВ: Какого еще такого генерала?
РЕБЕРЦЕВ: Какого? Литературного!
ЕПРЕВ: Да почему же, почему я строю-то?
РЕБЕРЦЕВ: А я знаю, почему?
ЕПРЕВ: Ну на, выпей мою бутылку.
РЕБЕРЦЕВ:/беретбутылку/Вот-вот!Все подтверждается. /выпивает/
ЕПРЕВ: Ты... Ты... Знаешь кто ты?
РЕБЕРЦЕВ: Сам ты... Понял?
ЕПРЕВ:  “Жертва Идола”. Вот кто ты.
РЕБЕРЦЕВ:  Все мы «козлы».
    ЕПРЕВ: Я бы мог стать Нобелевским лауреатом. Я бы мог послужить Отчизне, да мне не дали...
РЕБЕРЦЕВ: А Киштаханову дали!
ЕПРЕВ: Киштахану дали. Мой долг, описать все жертвы идола. Никто, кроме меня, этого не сделает - по неумению или по робости.
РЕБЕРЦЕВ: Никто!
ЕПРЕВ: У меня нет систематического гуманитарного образования.
РЕБЕРЦЕВ: Говорилось ведь не раз старшими товарищами - пиши как умеешь, не становись на цыпочки, не тяни шею, ведь оторвется слабая голова.
ЕПРЕВ: Меня не приняли в Литинститут.
РЕБЕРЦЕВ: Правильно сделали.
ЕПРЕВ: Будь у меня систематическое гуманитарное образование я б вам такого понаписал!...
РЕБЕРЦЕВ: О спившемся и просравшемся поколении... о корнях, “о могучей сибирской, на берегу которой...”
          ЕПРЕВ: Говно ты, все-таки.
РЕБЕРЦЕВ: Я знаю.
ЕПРЕВ: Что я тебе сделал?
РЕБЕРЦЕВ: Извини.
     ЕПРЕВ: Меня не приняли в МГУ и ВГИК.
     РЕБЕРЦЕВ: Молодцы!
          ЕПРЕВ: Раскусили и не пустили...
          РЕБЕРЦЕВ:\шепчет\ Мо-лод-цы.
ЕПРЕВ: Будь у меня систематическое гуманитарное образование…\цитирует\ “Памятник - русскому богатырю-красавцу символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки, с отражением, как в капле воды, трудовых свершений, с буднями и праздниками, оркестрами музыки, фейерверками, дружбой и любовью, задорной песней, авиацией и космонавтикой, экологией и гуманизмом, трудовыми свершениями молодежи, материал - бетон, высота 18 метров (четырехэтажный дом старой планировки) Теплоходы, проходя теперь мимо Стрелки, приветствуют памятник протяжными гудками, аукаются речные суда, несущие по древней сибирской реке с богатым прошлым и баснословным будущим свой трудовой груз и каюты, полные пассажиров. Туристы едут в Ледовитый Океан вовсю фотографируют его.» Алкаш…
РЕБЕРЦЕВ: \писает на памятник\ Буксует тема, хромает сюжет, потеряна острота… Свяла свежесь арбузного излома, серебристо-красного, в июльский полдень. Тускл  стиль. Стиль - стих. Напал стих на мой стих...  Сам алкаш.
ЕПРЕВ: Мне надоело описывать! Я сам хочу восхождения, я хочу, чтобы где-нибудь был и для меня кровавый опасный идол и я начну восхождение как прославленный критик и литературопед Рапетов.
РЕБЕРЦЕВ: Я ехал с ним в лифте.
ЕПРЕВ: С кем?
РЕБЕРЦЕВ: С критиком Рапетовым.
ЕПРЕВ: Ты ехал в лифте с критиком Рапетовы?
РЕБЕРЦЕВ: Это все знают, как он однажды приехал к нам в издательство и я случайно попал к нему в лифт.
ЕПРЕВ: Ты ехал с ним один в лифте?
РЕБЕРЦЕВ: Один.
ЕПРЕВ: Ты был с Рапетовым?
РЕБЕРЦЕВ: Близко, почти рядом, - живая  легенда.
 ЕПРЕВ: Перестань!
РЕБЕРЦЕВ: Это случилось. Ясно, что это должно было случиться, потому что как же иначе?
ЕПРЕВ: Лифт застрял меж этажей.
РЕБЕРЦЕВ: Ты знаешь!
ЕПРЕВ: Некоторые люди, пользующиеся лифтом, такие всегда милые, добрые, славные. Посмотришь на них, а они все щебечут, щебечут да щебечут, держа при этом друг друга за локоток или за что придется. Это прямо голуби, а не люди.
РЕБЕРЦЕВ: \смеется\ Сизари!
ЕПРЕВ: Наиприятнейшие ощущения вызывает лифт у того, кто умеет им пользоваться.
РЕБЕРЦЕВ: «Ну что, застряли коллега?» - ласково так спрашивает. А я ему: - Томбовский волк вам коллега. “Стихи пишите или прозу?” А я: - с чего это вы взяли, что я пишу? “Но ведь мы с вами в издательстве, как-никак”. “А хоть бы где бы мы с вами не были. Хоть у первопечатника Ивана Федорова”. И вот начинают его щекотать наиприятнейшие ощущения. «Вот видите! Вы колеблетесь и не знаете, и не можете. Из чего явствует, молодой человек, что у вас в голове туман» А я: - а у вас - свинец. Целая чушка расплавленного свинца. Он уже застыл. А он: «Вы нарочно дерзите, чтобы мне понравиться. Вы мне нравитесь. Я знаю, что вы знаете, что вы мне нравитесь». А я ему: - я много кому нравлюсь. Вы лучше о себе подумайте. О спасении души подумайте. Пишите всякую чушь и дичь. А он: - Ха, ха. А не хотите ли стать моим секретарем? Мне знаете ли нравится ваша дерзость. За ней что-то такое стоит. Идите ко мне в секретари, и я буду вам платить тысячу пятьсот денег в месяц из своего кармана. Вот вам аванс.

Вынимает из кармана пачку денег. Епрев хочет  потрогать деньги.

РЕБЕРЦЕВ: “Плевать я хочу на ваши деньги! Мне мои трудовые рубли дороже!» /выбрасывает деньги/ А если вы действительно хотите мне помочь или сделать для меня что-либо приятное, то мне гораздо милее будет взять вас за ушко и немного потрепать его вот так.

Хватает Епрева за ухо, тот орет от боли.

ЕПРЕВ: Не так все было!
РЕБЕРЦЕВ: Не так?
ЕПРЕВ: Ты рассказывал, что ты схватил его за нос.
РЕБЕРЦЕВ: Я схватил за нос?
ЕПРЕВ: За нос, за нос. Вот так.

Хватает Реберцева за нос.

 ”Молода! Молода! В Саксонии не была!”
РЕБЕРЦЕВ: /орет/ Отпусти! Ты мне нос почти сломал! Но и безносый я начну восхождение и я достигну, и я скажу:

Оба влезают на памятник

 “Нет, все-таки ради этих минут, секунд стоит жить и работать”.
    ЕПРЕВ: И я скажу, летя вниз: хватит, господин Козорезов козлов отпущения из нас делать, будьте любезны отвечать за своих беременных подруг, и не отравляйте вашей преждевременной беременностью нашу холостяцкую долю.
РЕБЕРЦЕВ: Мы не хотим быть в «доле Вашей доли».
ЕПРЕВ: Избавьте нас от шантажа и насилия.
РЕБЕРЦЕВ: Он хочет женить тебя на Тамарке!
ЕПРЕВ: Он хочет женить, сволочь, на своей любовнице и все  чтоб шито-крыто. Это не удастся!
РЕБЕРЦЕВ: Удастся.
ЕПРЕВ: Это у него не получится!
РЕБЕРЦЕВ: Получится.
ЕПРЕВ: \стучит по памятнику\ И хватит!
РЕБЕРЦЕВ: Хватит! Бетонного идола кулаками не прошибешь, нужно это шестиплоскостное пространство облагородить - сыграть Мольера на старофранцузском языке, Генделем в идола ***нуть, авось и рассыплется идол от Генделя, от Мольера.
ЕПРЕВ: И еще я скажу, летя вниз: “Какие все-таки дураки живут в моем родном городе». Не сердись. Давай-ка лучше обнимемся, браток!

Обнимаются

картина 2-я,
в которой появляется Статистик и видит  как опрометчиво и нежелательно обниматься в местах массового схода; заодно раскрывается его взгляд на вещи,  не относящиеся к повествованию запланированных  событий, как может показаться на первый взгляд

Появляется Статистик. В руках у него фотоаппарат. Дико смотрит на обнимающихся, фотографирует, исчезает.

ЕПРЕВ: Кто это был?
РЕБЕРЦЕВ: Грузин или армянин?
ЕПРЕВ: Или араб?
РЕБЕРЦЕВ: Или чечен?
ЕПРЕВ: Может быть даже …

Мигом слетают вниз, окружают человека.

ЕПРЕВ: Стоять! Фотоаппарат у него отними!
РЕБЕРЦЕВ: Руки за голову! Нет фотоаппарата.
ЕПРЕВ: Ноги раздвинуть! Ищи фотоаппарат.
РЕБЕРЦЕВ: Не двигаться! Нет… нет…

Обыскивает человека, тот в истерике, дико орет “не надо”.
ЕПРЕВ: Вы кто?
РЕБЕРЦЕВ: Кто!
СТАТИСТИК: Кто? Я? Кто я? Я - обыкновенный статистик.
РЕБЕРЦЕВ: \в сторону\ Сукин сын ты, а не статистик.
ЕПРЕВ: /тихо Реберцеву/ Точно, это он. Спроси: «Ты что это у нас шляешься, козел?»
РЕБЕРЦЕВ: А позвольте вас спросить, гражданин: Вы с какой целью ходите по дворам граждан?
СТАТИСТИК: Да, известно с какой целью!
ЕПРЕВ: \подсказывает Реберцеву\ Тебе что - других улиц мало? Иди отседова!
РЕБЕРЦЕВ: А вот граждане считают, что вы хочете чего-нибудь спереть - с той целью и шатаетесь по нашей улице, и съемку не запланировано производите.
  СТАТИСТИК: Да. Это очень распространенная ошибка. Меня часто принимают не за того, за кого надо. А я - ученый.
РЕБЕРЦЕВ: \в сторону\ Сукин сын ты, а не ученый.
ЕПРЕВ:\Реберцеву\ Скажи : «Иди на другую улицу».
СТАТИСТИК: А на другие улицы я хожу по другим дням. Вы, может, думаете, что вы у меня один?\обращается к Реберцеву\ Простите за беспокойство. У вас правильное русское лицо, но что-то все же вызывает мои сомнения.
Попрошу вас вспомнить национальность вашего дедушки. Нет, вы не подумайте, что я... что-либо предосудительное. Меня даже и фамилия ваша не интересует. Но скажите честно - ваш дедушка случайно не был еврей? Или грек?
ЕПРЕВ: Да. Скажите, товарищ Реберцев, кто ваш дедушка?
РЕБЕРЦЕВ: Хочешь знать?
ЕПРЕВ: Да, хотим знать! Надо для статистики.
СТАТИСТИК: И, пожалуйста, не затягивайте, не затягивайте, не затягивайте.
РЕБЕРЦЕВ: Я когда служил в армии, то меня там сильно допекал пидарас-старшина, хохол. Он меня дразнил латышом, хотя я ему объяснил, что я - бывший латыш. То есть я был латыш, потому что меня из детдома усыновили латыши после войны. А потом они меня выгнали из дому, когда я занялся пьянством и воровством. И я тогда узнал, что я - русский, сын русских неизвестных родителей. А дедушка у меня - сосланный донской казак чистых славянских кровей.
ЕПРЕВ: /растроган/ Нам всем необходимо учить эстонский. Делать это всем русским и всем другим национальностям, не говорящим по-эстонски.
СТАТИСТИК: /обращается к Епреву/ Скажите, пожалуйства, ну а  вы что думаете? Считаете себя славянином?
ЕПРЕВ: Подумать надо...
СТАТИСТИК: Вспоминайте, вспоминайте...
ЕПРЕВ: Да какая разница...
РЕБЕРЦЕВ: Разница… И не затягивайте, не затягивайте…
СТАТИСТИК: \Епреву\Не мешайте мне работать!
ЕПРЕВ: Хорошо. Прабабка у меня была донская казачка.
СТАТИСТИК: Но ведь ваша прабабка - тунгуска, как вы выразились на прошлой неделе.
ЕПРЕВ:\Реберцеву\ Все, язва, помнит...\Статистику\ Прапрадедушка у меня - пленный француз…
СТАТИСТИК: /записывает/ Так...
ЕПРЕВ: А бабка - донская казачка!
СТАТИСТИК: Что-то вас тут шибко много, донских казаков.
РЕБЕРЦЕВ: Товарищ статистик.
ЕПРЕВ: Уважаемый господин статистик.
РЕБЕРЦЕВ: Вы строго не взыскивайте с нас и не обращайте внимания на наши глупые ответы. Мы в большинстве отвечаем по нашему неразумению или расхлябанности.
ЕПРЕВ: Простите нас великодушно. Мы - какие есть, такие и есть.
РЕБЕРЦЕВ: Простые люди.
ЕПРЕВ: Как родились, так и живем. Вот, к примеру, господин Реберцев одарен от природы поэтическими наклонностями.
РЕБЕРЦЕВ: А господин Епрев, к слову сказать, чудесный прозаик. Иногда он пишет, и иногда у него попадаются славные строчки. Взгляните на этот монумент – ведь это его прославил в своих строках господин Епрев.
«Памятник - русскому богатырю-красавцу символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки».
ЕПРЕВ: Нигде не работаем – ждем-с, когда нас примут в Союз Писателей.
РЕБЕЗЦЕВ: Честно служим в конторе и нигде не побираемся.
ЕПРЕВ: Мы испытываем глубокие симпатии к наукам. А также, как само собой разумеется, ощущаем трепет и преклонение перед статистикой и готовы всячески содействовать вашему благородному делу на ниве научных изысканий.
РЕБЕРЦЕВ: Доподленнейше так-с. Можете опереться на нас и располагать нами, как ресурсами интеллектуального резерва в любой неблагоприятной для вас ситуации.
ЕПРЕВ: Статистика никогда не была в разрез нашим убеждениям.
РЕБЕРЦЕВ: Как говорится: «Всегда в строю-с, всегда в струю-с».
СТАТИСТИК: А скажите, господа, что это за таинственное приключение с господином Рапетовым, о личности которого вы изволили давеча рассуждать. Вы, кажется, были свидетелями печальных событий?
ЕПРЕВ: \Реберцеву\ Все знает.
РЕБЕРЦЕВ: Доподлинно – не знаем, но сам так сказать факт трагической кончины, при совпадении странных обстоятельств, нами зафиксирован и передан компетентным лицам.
ЕПРЕВ: Кстати на том самом месте, где приходятся ваши стопы, было зафиксировано тело литературоведа Рапетова, имевшего печальную неосторожность погибнуть.
СТАТИСТИК: Что вы  обо всем этом думаете, господа?
РЕБЕРЦЕВ: Мы, признаться, обо всем и не думаем.
ЕПРЕВ: Нами было допущено некоторое рассуждение о трагическом совпадении великого творения скульптора господина Киштаханова и судьбы литературоведа господина Рапетова. Я хочу сказать о непрерывной связи явлений, проистекающих без видимого вмешательства, но имеющие логическую основу и трагическое завершение. То есть сам по себе памятник ничто, извините за вольную трактовку, пока господин Рапетов не влез на памятник, и в соответствии с творением, каким является “Памятник - русскому богатырю-красавцу символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки», с высоты почти восемнадцати метров не шмякнулся о землю.
СТАТИСТИК: Вы хотите сказать, что господин Рапетов…
ЕПРЕВ: Жертва «Нового Идола».
РЕБЕРЦЕВ: «Символ обновленной Эпохи».
СТАТИСТИК: До некоторой степени это мог быть несчастный случай.
ЕПРЕВ: Именно – «несчастный», но до некоторой степени «случай». Господин Рапетов был известный на всю страну литературовед и ему однажды по службе попался журнал, с символическим изображением на обложке могучего юноши-красавицы, симвлолически изображающего нашу могучую сибирскую реку. В которого он тотчас, разумеется, влюбился. На ту пору господин Рапетов  испытывал столь сильный кризис своих сексуальных наклонностей, что даже пустился в разврат и некоторое время жил с пустой раковиной, крымской «Рапеной.» Приехал он якобы к нам в контору по разнарядке отдела пропаганды художественной литературы. А сам ночью влез на памятник для отправления своих сексуальных наклонностей, не удержался на склизком от речного тумана бетоне и полетел вниз. Вот что известно.
СТАТИСТИК: Господин Ебарев.
ЕПРЕВ: Е-п-рев, смею заметить. Ударение на крайнюю гласную.
СТАТИСТИК: Простите. Уважаемый господин \делает ударение на крайнюю гласную\  Е-ба-рев, не могли бы вы все это и «трагическое завершение» и про «нового идола» и «обновленную эпоху», запечатлеть в небольшом очерке?
ЕПРЕВ: С превеликим удовольствием. Назначьте срок.
СТАТИСТИК: Да, как сможете.
ЕПАРЕВ: Уже делается.
РЕБЕРЦЕВ: Осмелюсь задержать ваше драгоценное внимание на деталях, косвенно и впрямую имеющих отношение к предстоящим событиям.
СТАТИСТИК: Интересно.
РЕБЕРЦЕВ: Некоторые граждане, по вопросу собственного происхождения имеют замутнения в биографии.
СТАТИСТИК: Кто же?
РЕБЕРЦЕВ: Фетисов.
СТАТИСТИК: Это несчастный, который лишился пальцев на руке?
РЕБЕРЦЕВ: Он-с.
СТАТИСТИК: Что же?
РЕБЕРЦЕВ: Видите ли, Фетисов Василий имеет за собой с детства прозвище Зуарка.
СТАТИСТИК: Так это видно по названию Зуарского района прозвище к нему прилипло?
ЕПРЕВ: Вовсе и нет, простите, что вмешиваюсь, первоначально район был Креповский по названию деревни «Креповка», там живут молокане. А позднее уже район переименовали в Зуаровский.
РЕБЕРЦЕВ: Если быть совсем точным, то там живут не молокане, а иудеи. Их еще при царе выслали. Они все по видимости – русские, но вера у них еврейская. Их выслали, а они царю подали прошение, чтобы их назвать. Вот царь и назвал – село Иудино. И уже после Ленин их переименовал в Креповку.
СТАТИСТИК: Позвольте, это уж не в честь ли того крестьянина Крепова, который переписывался с Львом Толстым?
ЕПРЕВ: Что вы мне рассказываете, я сам из этих мест. Стал бы вам Лев Николаевич Толстой переписываться с иудейцем.
РЕБЕРЦЕВ: Говорю вам: там полсела иудейцы, а полсела – молоканы. Деревню переименовали по названию Зуарского района. Деревня в последствии стала районным центром  и название у нее теперь «Зуаровка». И Фетисов из «зуаровки». В паспорте, в старом паспорте у него, записано: зуарец,- Зуаров Василий Зуарович. \достает из кармана бумагу отдает Статистику\ Копия его паспорта.
ЕПРЕВ: И… Э… Где вы это раскопали на свою голову? Что это значит?
РЕБЕРЦЕВ: А то: Не заморский ли это господин зуарского происхождения?
СТАТИСТИК: Вы, господин Ебарев и вы, господин Реберцев не уподобляйтесь носителям  ненужной  информации. От ненужного так легко избавляются.
\рвет бумагу\

РЕБЕРЦЕВ: \Епреву\ Закажут обоих, будете знать.
ЕПРЕВ: \Реберцеву\ Отчего же обоих? Вы про Зуарию ляпнули.
РЕБЕРЦЕВ: \Епреву\ Вы первый про молокан начали.


картина 3-я,
 куда влезает Козорезов, как  и обещал,пугая всех своим появлением

КОЗОРЕЗОВ: : \в руках у него газета\ А ! Вот Вы где?  А Мы с ног сбились с утра бегаючи, вас разыскивали. И вы здесь - Герои парнаса! Вы здесь, господа! Все газеты о вас трубят!

Епрев выхватывает у него газету

ЕПРЕВ: \читает\ «НОВЫЙ ИДОЛ ОБНОВЛЕННОЙ ЭПОХИ».  Интервью государственного статистика писателю Епреву. «Памятник - русскому богатырю-красавцу символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее… Мы видим в русском патриархальном патриотизме нечто более важное, чем в чем либо другом… Уходящее патриархальными корнями в былинное прошлое и находящееся на гребне волны настоящего…» 
СТАТИСТИК: Поздравляю! Ваш портрет напечатал «Обломок Империи». Вы теперь официальный летописец «Обновленной Эпохи».   
ЕПРЕВ: Я…\передает газету Реберцеву\ Ради таких минут и секунд стоит жить и работать!

Реберцев выхватывает газету у Епрева

РЕБЕРЦЕВ: \читает\  «Поэт Реберцев за цикл стихов о городе удостоин звания – лучший поэт Империи». \Статистику\ Я… десять лет… ни строчки… У меня нет новых стихов…
СТАТИСТИК: Мы взяли старые, их все равно никто не читал. Теперь у вас есть стимул  написать новые…
РЕБЕРЦЕВ: Да, есть! Почти совсем готова… поэма: «Рапето и Рапета».
СТАТИСТИК: А говорите, нет.
РЕБЕРЦЕВ: Забыл…
КОЗОРЕЗОВ: Позвольте представиться: здешний голова и изъявитель воли народной, отставной генерал Козорезов Иван Васильевич – донской казак.
СТАТИСТИК: Сожалею, что ранее не имел возможности…
КОЗОРЕЗОВ: Никаких оправданий! О ваших трудах премного наслышался! Польщен  удостоенной чести, в лице так сказать всей округи, быть избранником ваших многотрудных изысканий. Скоро весь город перезаразится статистикой. Только о вас и разговоры. Дети малые, в каждом доме, у кого есть, как завороженные: «буду статистиком». Мои помощники наяву вами бредят: «сказал то, сказал се, это выделил, то подчеркнул»…
СТАТИСТИК: Ваши помощники? Ах, господа!
КОЗОРЕЗОВ: Скромность – наш девиз и ритуал. Представляю Вам: Ёбарв…\вспомнил о неправильном произношении, исправляет ударение на последней гласной\ Ебарёв Юлиан Семенович –  в свободные от писательства минуты председатель попечительского совета «Безродные и брошенные дети».
ЕПРЕВ: «Дети, пострадавшие от материнства и детства».
КОЗОРЕЗОВ: Да, «безродные и брошенные» это другое… Это наш филиал в глубинке… Реберцев Герберт Михайлович – поэт, а также заместитель по делам молодежи и ветеранов, возглавляет благотворительное общество «Загубленная судьба». Громаднейшую работу ведет на протяжении многих лет.
СТАТИСТИК: А этот филиал…
КОЗОРЕЗОВ: Что-то вроде лагеря для вольно определившихся детей на территории лесного заповедника. Зверье, дичь всякая, рыбалка… Никаких ограничений. Свободные граждане свободной страны. Зона открыта для посещений. «Велком».
СТАТИСТИК: Спасибо за приглашение.
КОЗОРЕЗОВ: Знаете уже?
СТАТИСТИК: Что?
КОЗОРЕЗОВ: Как же так, господа, до сих пор не оповестили?
РЕБЕРЦЕВ: Без вас не осмелились, Василий Иванович.
ЕПРЕВ: Как же без вас, Василий Иванович, Вы сами пожалуйте…
 РЕБЕРЦЕВ: Собственнолично…
СТАТИСТИК: Что? Что, господа?
КОЗОРЕЗОВ: Позвольте, дорогой господин Зацепа…
СТАТИСТИК: Зачепа.
КОЗОРЕЗОВ: Виноват, Дорогой Абдул Мамаевич.
РЕБЕРЦЕВ: \вместе \ Ахбулат Маметович.
ЕПРЕВ: \вместе\ Ахбулат Маметович.
КОЗОРЕЗОВ: Пригласить Вас на вечеринку.
ЕПРЕВ: Дружеское «патти».
КОЗОРЕЗОВ: По случаю выдвижения рукотворного творения господина Киштаханова на высочайшую награду Швеции, в богемную обстановку ввиду полного произволения.
СТАТИСТИК: Скажите, а правда, что бабушка господина Киштаханова…
КОЗОРЕЗОВ: Сами думали. Один некомпетентный человек даже обозвал его неосторожно, хотя тот всю жизнь чистокровный хакас и к упомянутой национальности не имеет ровным счетом никакого отношения.
СТАТИСТИК: \неожиданно\ А «пальцы» нашли?
КОЗОРЕЗОВ: Что?
СТАТИСТИК: «Пальцы» Фетисова?
КОЗОРЕЗОВ: Досадное происшествие. Частично… Остальные в розыске… Я распорядился…
СТАТИСТИК: Тело художника, Нобелевского лауреата – нашли?
КОЗОРЕЗОВ: В розыске…
СТАТИСТИК: Не нашли. Не губернская область, а какое-то «сыскное агентство». Что собираетесь праздновать, позвольте спросить? О чем ликуете? Памятник только выдвинули на премию. Никто еще никому, ничего не дал. Слух расползется, что у Вас Нобелевские лауреаты бесполезно исчезают – задвинут обратно.
КОЗОРЕЗОВ: Тело продолжаем искать, не теряя надежду на живую плоть, скрупулезно подавляя одновременно утечку молвы и всяческих слухов на указанную вами тематику.
СТАТИСТИК: Вы были в свое время уведомлены об особом статусе господина Фетисова?
КОЗОРЕЗОВ: Так точно, предупрежден о том, чтоб содействовать ему всегда и во всем предоставлять свободу действий. Я и содействовал и предоставлял…
СТАТИСТИК: И в сумасшедший дом его упрятали …
КОЗОРЕЗОВ: Нет, нет, это совсем в другом роде. Видите ли господин Фетисов имеет к жизни особый дар изобретательства. Нигде и никогда не учился, но произвел множество различных изобретений. Тысячи полезных предметов. Музыкальные ночные горшки, инкубаторы для воробьев, стулья, велосипеды. А однажды изобрел часы в форме пятиконечной звезды, певшие гимны, игравшие, показывавшие время в любом уголке нашей Родины, читавшие цитаты из классиков и говорящие, что будет завтра. Изобретение это получило нежелательную огласку через одного неосмотрительного журналиста и к нам понаехали иностранцы с целью знакомства с изобретением. На тот момент господин Фетисов и был временно переправлен в соответствующее заведение, директивой с верху, разумеется, с целью безопасности и ограждения от нашествия назойливых глаз. Я докладывал!
СТАТИСТИК: Ограничение в свободе, пусть даже временное, может оказать негативное воздействие на психику. Знаете об этом, господин Козорезов? Не знаете. Физическое увечье, может повлечь изменение в поведении, что в свою очередь приведет к изменению личности. С точки зрения морали – наплевать сколько пальцев на руке, а с точки зрения статистики – нет. Вы попустительствовали, как руководитель, и косвенным влиянием, посредством половой связи через сожительницу Марию, произвели изменение в психике Фетисова, что и вызвало моральное уродство, через уродство физическое. Вот почему статистика не оставляет без внимания подобные случаи и пристально интересуется сколько пальцев на руке у некоторых граждан.
КОЗОРЕЗОВ: Виноват, простите!
СТАТИСТИК: \достает из кармана листок\ «Через распутство и беспорядочные половые связи утратил логическую связь с жизнью». Вот, что о Вас пишут.
КОЗОРЕЗОВ: Выдумки злодеев и завистников. Даже знаю кто написал! Одиночество и неустроенность тяготит, поверьте. По недоразумению впал в половую зависимость. Не губите! Жена, дети малые…
СТАТИСТИК: Всякий в городе знает, Господин Козорезов, что вы холостяк.
КОЗОРЕЗОВ: Так точно, не женат - из-за пестроты жизненных явлений. Что касается Маруси, то собирался сделать предложение, но не успел по причине волокиты со стороны Фетисова, который сам затягивает с регистрацией брака, преступно мотивируя тем,что не имеет соответствующих жилищных условий для женитьбы. Врет! Гражданка Мария в свою очередь, опять же, потворствует моему любовному натиску с той же корыстной целью, чтобы незаконным способом завладеть квартирой для дальнейшего сожительства с Фетисовым. Здесь нужно подробно рассматривать каждого, так как злоупотребления просматриваются со всех точек зрения. И религиозная ориентация Фетиса требует надлежащего исследования. Он чуть ли не молокан или иудеец, скажи Ёбарев?
ЕПРЕВ: Из креповки – значит молокан. Он говорит так : «Я за Христа, от Каина родились все мировые сволочи». А сам он - авелец.
КОЗОРЕЗОВ: «Религиозный отщепенец»!
РЕБЕРЦЕВ: Никакой он не молокан и не иудеец. Разве молокан, разве иудеец жрали бы столько водки? А этому поллитру взять на зуб – все одно, что нам на троих четушку. Я сам видел – гражданин купил в «гастрономе» 0,5 водки, а этот в магазин залетел, выхватил у гражданина бутылку, скусил зубами горлышко да и вылил ее всю в свое поганое хайло. Все аж офонарели!
СТАТИСТИК: Это как же так… вылил?
РЕБЕРЦЕВ: А вот так – взял и вылил. Пасть разинул, вылил, стекло выплюнул и ушел, зуарская морда.
СТАТИСТИК:  Вы, господин Реберцев, выбирайте выражения и  не впутывайте сюда четушки с поллитрами.
ЕПРЕВ: \Реберцеву\ Опять вы начинаете? Его аж передернуло при упоминании  «Зуарии».
РЕБЕРЦЕВ: \Епреву\ Его покоробило слово «морда».
СТАТИСТИК: \Козорезову\ Палец не найдете – свой оставите.
КОЗОРЕЗОВ: Пальцы восстановлю в полном объеме!
СТАТИСТИК: И пора, господин Козорезов, наконец-то выяснить: «кто была ваша бабушка по материнской линии?»
КОЗОРЕЗОВ: \падает на колени\ Пощадите! Не сделайте несчастным человека! У меня никогда не было бабушки!

   Входит Горобец

ГОРОБЕЦ: Нашли, Василий Иванович, лауреата, труп самого лауреата нашли!
КОЗОРЕЗОВ: \Статистику\ Извиняюсь, производственные вопросы. \отводит Горобца в сторону\ Как же это вы определили, что это «он» - его?
ГОРОБЕЦ: А туруханские нам труп передали, как только уверились, что не их, ну, а мы следом за ними определились, что это наш – лауреант.
КОЗОРЕЗОВ: Как же это вы определились?
ГОРОБЕЦ: Путем процедуры опознания посредством участия в ней свидетелей, распознавших непосредственно личность усопшего.
КОЗОРЕЗОВ: Ты, вот что, Горобец, пока, значит, событие это огласки не придавай.
ГОРОБЕЦ: Есть!
КОЗОРЕЗОВ: Оно, во-первых, подождать и никогда не поздно будет, а во-вторых если поторопимся, то навсегда потеряем денежную премию, которая причитается лауреату только в живом виде и т.к. звание закрепляется посмертно, а деньги выдаются наличными при наличие субъекта, то ввиду отсутствия наличия, наличность остается в кассе учредителя. Усек?
ГОРОБЕЦ: Есть такое дело!
КОЗОРЕЗОВ: Пока, до времени особого моего распоряжения, держи «туруханоского» при себе и чтоб ни одна душа не пронюхала.
ГОРОБЕЦ: Само собой!

    картина 4-я,
в которой наблюдается застолье с элементами пьянства и  всяческих богемных излишеств
               
  Вечер. Мастерская Киштаханова. Обстановка богемного застолья. Атмосфера всеобщего переутомления от выпитого вина.

СТАТИСТИК: \выпивает\ Я вижу в русском патриархальном патриотизме нечто более важное, чем в чем либо другом. Но я не открою вам этот секрет!
ПЕСТРУХИНА: Скажите!
СЕКРЕТАРЬ: Скажите!
СТАТИСТИК: Секрет прост, но его нужно понять! Нужно только понять его, а овладеть им будет чрезвычайно легко. Я овладел.
ПЕСТРУХИНА: Скажите!
СЕКРЕТАРЬ: Скажите!
СТАТИСТИК: Нет, не открою вам, потому что вы не поверите мне ни за что и никогда.
ПЕСТРУХИНА: Скажите!
СЕКРЕТАРЬ: Скажите!
ВСЕ:  Скажите! Просим!
СТАТИСТИК: Что ж, скажу. Я не хочу прослыть эгоистом. Буду откровенен. Я вижу в русском патриархальном патриотизме источник «абсолютного счастья». Секрет и источник очень прост. Я научился затормаживать субботу и воскресенье. Я научился затормаживать и они длятся у меня вечно. Я все время отдыхаю. Вот и все. Секрет прост, но его нужно понять. Больше ничего
ГОРОБЕЦ: Как же так, как же так? Нам немного непонятно.
СТАТИСТИК: Вот то-то и оно, что непонятно. Понять надо.       ГОРОБЕЦ: \встает\ Я руководитель МВД. Нравится это кому или не нравится. Порядок всегда должен соблюдаться и всегда может нарушаться. Так что я – милиционер. И работаю я хорошо. И на этом разговор о своей профессии прекращаю, потому что не об этом разговор. Я был милиционер, я есть милиционер и я буду милиционер, пока не умру или не наступит коммунизм или всеобщая демократия на всей земле.
               
 Выпивает. Садится.

АЛЕКСЕЙ: \встает\ Я не пью кипяченую воду, потому что в ней нет никаких витаминов и жизнетворных бактерий, но я не пью и сырую воду, потому что в ней могут быть болезнетворные бактерии, вредные микробы.

Горобец подскакивает к Алексею, бьет его по лицу.  Алексей падает.

ГЛАФИРА: \Вергасову\ Ты скажи…
ВЕРГАСОВ: Что сказать?
ГЛАФИРА: Скажи и ты!
ПЕСТРУХИНА: \Статистику\ Как вы совершенно правы, что видите в русском патриархальном патриотизме нечто более важное, чем в чем либо другом.
СТАТИСТИК: \снимает куртку\ Вы знаете, я мою куртку в гардероб никогда не сдаю. Попробуйте - она легкая, как пушинка.
               
Пеструхина и Секретарь пробуют куртку
СЕКРЕТАРЬ: И ведь вы совершенно точно прослеживаете эти корни, истоками уходящие в прошлое и тем не менее находящиеся на гребне волны  современности”.
СТАТИСТИК: \Секретарю\ Но вы не подумайте, что моя куртка холодная. Мне в моей куртке никакая стужа не страшна. У ней подкладка тоньше писчего листа, а греет лучше многих килограммов ватина. Да вот вы попробуйте! Смелее! Смелее!”

Пеструхина и Секретарь пробуют куртку

СТАТИСТИК: Но самое прекрасное в моей куртке - это молния. \надевает куртку\ Это такая молния, что она может сама сразу расстегиваться с двух сторон, что значительно облегчает процесс сидения на стуле ли, в кресле ли - в самых различных местах.
ГОРОБЕЦ: Как же так, как же так! Что-то это какая-то чушь, по-нашему. Как же это суббота и воскресенье вечны, когда вот сейчас, например, вы сидите с нами в рабочий день?
СТАТИСТИК: Так ведь суббота еще не наступила, потому и сижу.
ГОРОБЕЦ: Вот. А раз суббота еще не наступила, значит вы еще не в своем блаженстве, или как он там у вас называется этот ваш источник?
СТАТИСТИК: Вот-то и оно. Что не просто источник.
     ГОРОБЕЦ: Ну секрет.
СТАТИСТИК: Не просто секрет. А – секрет и источник. Я умею затормаживать, и вы сможете, если захочете. Но для этого нужно понять. Без понятия – никуда.
     ГОРОБЕЦ: Есть у нас такой «источник». Изобрел его Васька Фетисов. Это часы в форме пятиконечной звезды. Они могли затормозить так, что уже ничего не могло наступить – никогда, но могли и улететь вперед, так что хрен догонишь… Но «источник» этот запретили, а Ваську сослали в «дом скорби», через это Василий затосковал и даже сделал попытку убить себя стамеской.
         
                Выпивает. Садится.

ГЛАФИРА: \Вергасову\ Скажи, скажи, скажи…
ВЕРГАСОВ: \встает\”Спасибо вам за то, что вы живете”!Чтобы всем!

Выпивает. Садится.

СТАТИСТИК: И все-таки, товарищи, господа, куртка - это еще не все. Ведь куртка - это всего-навсего кожа человека, а у человека главным должно быть сердце. А на сердце у меня одна забота: как бы мне занять лучший номер в гостинице и как бы мне за короткий промежуток времени сделать побольше статистических отчетов и за каждый получить наличными из кассы статистического управления. Не отрицайте, друзья, что многие сейчас подумали обо мне не хорошо: куртка, дескать, гостиница, деньги!
РЕБЕРЦЕВ: \становится на колени\ Простите, простите нас простых людей, простите простых труженников. Кто варит сталь, кто варит борщ, кто точает сапоги, а некоторые укрепляют завоевание научно-технической демократии и двигают ея в глубь до самого крайнего бесконечного предела, сидя за письменными столами.
ЕПРЕВ: \становится на колени\ Просим Вас: опишите скорей нас на листах своих газет и журналов! Уделите нам свои многочисленные статистические отчеты.
РЕБЕРЦЕВ: А если вы заодно и художник, то напишите нас на холстах маслом!
ЕПРЕВ: А если вы, вдобавок, еще и музыкант, то сочините про нас рок-оперу “Бетонщик-суперзвезда”(имея ввиду скульптора Киштаханова, отлившего бетонные чушки к славному юбилею нашего города, символизирующие богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки “Е”).

 Киштаханов подходит и бьет Епрева в лицо. Реберцев бъет Киштаханова. Киштаханов отвечает Реберцеву. Епрев и Реберцев методично избивают Киштаханова. Киштаханов как может отбивается.

РЕБЕРЦЕВ: И хотя несколько бабоват оказался молодец, но скульптор Киштаханов получил за него первую премию.
ЕПРЕВ: Решением горисполкома было решено установить скульптуру на галечную возвышенность могучей сибирской реки, символизирующую богатырское прошлое и счастливое настоящее…
РЕБЕРЦЕВ: Там и должна была упокоиться однофигурная скульптурная композиция – бетон…
ЕПРЕВ: Высота 18 метров - четырехэтажный дом старой планировки.

 Все трое в крови, одежды разодраны. Очень устали.

СТАТИСТИК: Но поймите - все это делается сознательно. Во имя нашего дела. Это реализм, друзья, реализм нашей сознательной жизни! Ведь мы с вами делаем одно большое дело: перерабатываем одно с вами новое общество. И это уже не социализм и не капитализм, а особый наш с вами путь. Пройдут может быть годы и ничего не останется, а мы с вами останемся, другие за нами придут  и будут перерабатывать новый путь, отличающийся от переработанного уже до этого нами путем. И неважно, что мы строим и что делаем, важно что и это и другое и в настоящем и будущем мы будем неустанно перерабатывать и делать, делать, делать и должны убрать все преграды с пути нашего большого дела”.

Заснувший за столом Козорезов громко пердит.


КИШТАХАНОВ: \встает\ Я предлагаю присовокупить к вопросу этико-эстетической оценки спонтанного пердежа в условиях гетеросексуальной среды обитания, другие насущные вопросы. Я настаиваю, непременно требую поставить эти вопросы на повестку эпохи! Я считаю, что это необходимо сделать хотя бы потому, что без решения этих вопросов, мы вряд ли сможем перейти к решению вопроса кардинального, вопроса, в котором утонули лучшие умы столетий и эпох, как то: Были ли мои друзья скотами? Стали ли они скотами? Являются ли они скотами? Будут ли они скотами? Скотство ли это, и что такое означает «скот», и каково точное значение этого слова в русско-советском языке?
   
  Падает, засыпает.

  Вбегает Пустовойтов, сильно взволнован

ПУСТОВОЙТОВ: Фетисов! Влез на памятник! Требует вернуть ему большой палец с руки. «Не уйду, - говорит, - пока не увижу палец здесь, перед собой».
КОЗОРЕЗОВ: \просыпается\ Что!? Да ты в своем уме? Что плетешь? Памятник взять штурмом. Фетиса в изолятор.
ПУСТОВОЙТОВ: «Взорву, - Фетис говорит, - памятник еще до приезда товарища Мандевиля Махура».
КОЗОРЕЗОВ: Огороди памятник, возведи заграждение на время прибытия, чтобы и птица не перелетела… Музыку вруби на полную, авось и пронесет…
СТАТИСТИК: Вот и не пронесет… Ничего этого нельзя. Дело в том, что Мандевиль Махур во время своего пребывания собирается посетить памятник «русскому богатырю-красавцу, символизирующий настоящее прошлое и счастливое будущее могучей сибирской реки».
 
Немая сцена, как в первом акте, будто ничего и не произошло, а ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ закончилось.



   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

 Картина 1-я,
 в которой появляется Памятник - русскому богатырю-красавцу, символически изображающий, богатырское прошлое и счастливое настоящее могучей сибирской реки, а также Маруся и Фетисов, открывающие  гармонию в любви.

Предрассветное утро. Фетисов смотрит вдаль, куда канула гармония, унесшая любовь. Из этой дали появляется Маруся. Фетисов не обращает на нее внимания. Маруся становится на колени перед Фетисовым.

МАРУСЯ: \плачет\ Вася! Прости! Одумалась я и поняла, что жизнь без тебя – не жизнь. Люблю тебя, Вася!
ФЕТИСОВ: Ты любишь усы на чужом лице.
МАРУСЯ: Не верь Вася.
ФЕТИСОВ: Другому Любовь отдала.
МАРУСЯ: Тело отдала – не любовь.
ФЕТИСОВ: Тело разве не любит?
МАРУСЯ: Душа любит, Вася, а тело терпит.
ФЕТИСОВ: Тело отдала – душа стерпела.
МАРУСЯ: Противилась, Вася, долго, но чтоб зло не нажить отдалась. Ради квартиры, чтоб нам с тобой потом жить,а вышло  одно несчастье из моей хитрости. Ты пальцы потерял, а я всего тебя потеряла. Кто из нас больше потерпел? Рассуди?
ФЕТИСОВ: Я не судья. От этой любви у тебя душа скривилась.
МАРУСЯ: Скривилась, верно, изгорбатилась, а все ж любит.
ФЕТИСОВ: Кривая вышла любовь…
МАРУСЯ: Что вышло, Вася, то вышло, прости…
ФЕТИСОВ: Ты не убивайся, нет твоей вины…
МАРУСЯ: Как нет, Вася, как нет?
ФЕТИСОВ: Так, нет, все без нас сделалось,Бог распорядился… 
МАРУСЯ: Бес меня искусил, Вася.
ФЕТИСОВ: Бес искусил, а Бог попустил. Увидел я однажды рядом с тобой усы на занавеске и потерял гармонию любви. В душе любовь осталась, а из сердца – вышла. Я стал приходить сюда и этим самым любовным взглядом вымерял бескрайние просторы. Смотрел вдаль на лес – искал, гармонии в природе, чтоб заглушить тоску гармонии любви.Пришла ко мне, не сразу правда, радость и обрелся покой. Но вот  постепенно радость моя начала сменяться тихим озлоблением. Зеленый массив был ровен до горизонта, но ровен не идеально, так как было там одно дерево, которое нарушало абсолют идеальности и мешало обрести гармонию, карябало оно мой взгляд, торча над ровным поголовьем леса. Изобрел я тогда, Маруся, невиданную машину из консервных банок, рубленных гвоздей и электрического тока и построил эту чудесную машину, и в один прекрасный день убил дерево из окна своего коммунального жилища и ровен стал зеленный массив окончательно. Понимаешь ли, дерево тоже искало гармонии и возвысилось над другими, чтоб также как и мне, обозревать бескрайние просторы, испытывать радость и умиление, а я - убил его. И тогда убитое дерево сообщилось с другими убитыми деревьями и с деревьями, которые еще живы и наказано ими всеми было оторвать мне доской пальцы, вот эти, которыми я гармонию убил. Нет любви в сердце, Маруся, потому что нет гармонии. Убил  я гармонию. Убил любовь.
  МАРУСЯ: Любовь, Вася, осталась, потому что я тебя люблю. Всего люблю! Тебя люблю и беспалого! Ты мне хоть какой  - дорог!
 ФЕТИСОВ: Пальцы мне нужны, особенно большой палец, для полноты ощущения формы, чтобы жизнь начать сызнова, чтобы вместе с пальцами вернуть прежнюю мою загубленную жизнь и тогда быть может вернется гармония, а за ней быть может любовь.
МАРУСЯ: Махнем, Васятка, наперегонки в новую жизнь! Поворотим гармонию, захватим пригоршнями любовь, разметаем ее по миру, чтоб на всех и вся! Будем жить! Будешь есть блины!
 ФЕТИСОВ: Блин – это символ, символизирующий солнце в душе.
МАРУСЯ: Будешь поедать их каждый день! С пылу, с жару. Буду печь их для тебя на кухне. А ты макай блины в масло.
ФЕТИСОВ: Они – вкусные.
МАРУСЯ: Сверни трубочкой и макай.
ФЕТИСОВ: Славные блины…
МАРУСЯ: Будем жить в квартире на тринадцатом этаже, ордер уже выдали. Как прекрасна жизнь!
ФЕТИСОВ: Прекрасна жизнь, особенно на тринадцатом этаже, где в ванну по желанию поступает горячая и холодная вода, а паркет и ламинат делают приятное босым ногам.
МАРУСЯ: Жить в голубой тени телевизора. О! Милый! Будем любить друг друга! Ты будешь есть блины и смотреть из окна на гармонию природы.
ФЕТИСОВ: Блины выдумали старинные русские люди, которых сейчас часто поминают. Ибо жизнь не кончается. Все – бессмертны. Никто никуда не возвратится. Обнимемся, Маруся.
МАРУСЯ: Обнимемся, Вася.

Обнимаются.

МАРУСЯ: Всегда буду тебя любить!
   
 Слышна милицейская сирена.

ФЕТИСОВ: Поздно теперь…Ступай… Едут…

   Маруся уходит.

Картина 2-я,
в которой появляется Козорезов и все остальные персонажи, способствующие продвижению сюжета к заветной цели т.е. к вожделенному финалу, затянувшейся истории

Вечер. Свет от прожекторов и автомобильных фар, военные в камуфляже и касках занимают диспозицию, переговариваются по рации; снуют повсюду пионеры с цветами; военный духовой оркестр томится в ожидании. Шум, суета, неразбериха. Пеструхина держит большой каравай для торжественной встречи. Статистик следит в бинокль за передвижением Фетисова на памятнике.

АЛЕКСЕЙ: \рассказывает громко чтобы слышали все, и все прислушиваются\ Я не пью кипяченую воду, потому что в ней нет никаких витаминов и жизнетворных бактерий, но я не пью и сырую воду, потому что в ней могут быть болезнетворные бактерии, вредные микробы.
ГОРОБЕЦ: \Козорезову\ Иван Васильевич, разреши я врежу ему по старой памяти.
КОЗОРЕЗОВ: Ты с ума сошел! Диретора Фонда.
ГОРОБЕЦ: Да, это ничего, он на меня не обидится…
КОЗОРЕЗОВ: Запрещаю! Где Киштахан?
ГОРОБЕЦ: Как сквозь землю провалился. Товарищ Пустовойтов лично руководит поисковыми работами.
 КОЗОРЕЗОВ: Как же так можно? Ну как, я тебя спрашиваю, так можно-то? Я тебя спрашиваю - как так можно, что у вас лауреаты друг за дружкой, как мухи безголовые пропадают?
ГОРОБЕЦ: Найдем, Василий Иванович, живой или мертвый – все одно найдется.
КОЗОРЕЗОВ: Сейчас он нужен мне здесь для мероприятия. Живой. Автор нобелевского монумента пропал! Ты соображаешь?
ГОРОБЕЦ: Соображаю!
КОЗОРЕЗОВ: Ты! Ты… не хрена ты не соображаешь!
АЛЕКСЕЙ: \говрит по телефону\ Как дела? Ты с ним? Так.
КОЗОРЕЗОВ: \говорит по телефону\ Как у вас там? Почему задерживаетесь? С кем может разговаривать Мандевиль Махур в гостинице?
АЛЕКСЕЙ: Ты вручила мое послание от имени фонда «Рапето и Рапета»?
КОЗОРЕЗОВ: С представителем фонда «Рапета с Рапетой»? В номере? Уже полчаса? Кто этот представитель? Из наших? Глафира Вергасова. \улыбается, поправляет зачем-то усы\ Наш человек.
АЛЕКСЕЙ: Да. Хорошо.
КОЗОРЕЗОВ: Будем ждать.
АЛЕКСЕЙ: Не торопись.
ГОРОБЕЦ: Сколько надо, столько будем ждать.
/закончили говорить по телефону/
АЛЕКСЕЙ: Я нашел блестящий выход. Я наливаю воду в бутылки по дням. У меня десять бутылок. Я выдерживаю паузу в десять дней и на одиннадцатый день пью воду десятидневной давности. В которой нет болезнетворных бактерий, вредных микробов, а есть всякие витамины и жизнетворные бактерии…
ГОРОБЕЦ: \тихо Алексею\ В рот все твои бутылки, пидарас! А ну, быстро! Ноги в руки и - бегом в магазин.
АЛЕКСЕЙ: Я тоже теперь равноправный человек, такой же как и все. Давайте бросать морского, кому идти, а то я не пойду…
ГОРОБЕЦ:  Не пойдешь? Морского ты хочешь? А линьков ты не хочешь?
АЛЕКСЕЙ: Бычков в томате?
ГОРОБЕЦ: Не бычков в томате, а линьков по жопе.
АЛЕКСЕЙ: Это еще которые линьки? Есть бычки в томате, есть снеток. Но снетка уже занесли в Красную книгу вымирающих животных, как водку по три шестьдесят две, потому что его уже всего начисто пожрали.
ГОРОБЕЦ: Линьки - это веревки для корабельных снастей, которыми в царском флоте драли матросов!
АЛЕКСЕЙ:  \Горобцу\  Врешь. В Силиконовой долине у меня был друг матрос, он ничего не говорил, ни про какие линьки.
ГОРОБЕЦ: Да в царском же, в царском флоте, тебе говорят, дубина стоеросовая. \обращается к Вергасову\ Вергасов, ты все знаешь, разъясни, что за порядки пошли: какой придурок в Америку съездит, так или трансвеститом вернется или председателем Фонда?
ВЕРГАСОВ: Одно без другого не бывает. Ты не лез бы в политику,Горобец.
ГОРОБЕЦ: Политика! Он как в Америку попал, знаешь?
ВЕРГАСОВ: Знаю.
ГОРОБЕЦ: Не знаешь. Ты не можешь знать. Мы с Козорезом вдвоем в бане оставались, когда он спросил: « кого в Америку послать за пальцем для Фетиса?» Я и сказал: «Леху-заморозка посылай, он с образованием, языки знает».
АЛЕКСЕЙ: Василий Иванович, общественность города негодует, ждет вашего решения по вопросу захоронения господина Рапетова. Я все понимаю, встреча Мандевиля Махура конечно важное мероприятие, но насущные вопросы города не могут быть затушеваны мимолетными событиями. В чем дело? Кого ждем? Я как председатель Фонда «Рапето и Рапета»…
КОЗОРЕЗОВ: \присматривается к Алексею\ Я уважаю твои намерения и беспокойство о нуждах города одобряю, Алексей, но ты и меня пойми, оцени ситуацию: погоди с одним и дай разделаться с другим.
АЛЕКСЕЙ: Назначьте дату погребения.
КОЗОРЕЗОВ: Сам назначай когда хочешь.
АЛЕКСЕЙ: Мы готовы хоть завтра.
КОЗОРЕЗОВ: Завтра – нет!
АЛЕКСЕЙ: Послезавтра.
КОЗОРЕЗОВ: Согласен.

Появляется Пустовойтов

ПУСТОВОЙТОВ: Нашли, Василий Иванович, лауреата нашли! Есть такое дело, господин Статистик.
КОЗОРЕЗОВ: Ты хочешь сказать : «Киштахана нашли?»
ПУСТОВОЙТОВ: Так точно, Василий Иванович, и Киштаханова при ём нашли. Квасили они вместе с Дуськой, она их в подполье своем магазинном содержала на условиях бартра, как сама, сознаваясь, свидетельствовала и использовала их и в хвост и в гриву.
КОЗОРЕЗОВ: А… труп? Горобец!
ГОРОБЕЦ: Труп, Василий Иванович, останется как есть – труп.
КОЗОРЕЗОВ: Ты, Пустовойтов, с горяча, в попыхах ничего не перепутал? Сам видел лауреата?
ПУСТОВОЙТОВ: Да вот, как вас, Василий Иванович.
КОЗОРЕЗОВ: Ты говорил с ним?
ПУСТОВОЙТОВ: О чем с ним говорить, Василий Иванович, он три месяца в подполье пил и… Он, Василий Иванович, говорить не может.
ГОРОБЕЦ: Вот… С этим делом еще надо разбираться...
КОЗОРЕЗОВ: Киштахана сюда!
ПУСТОВОЙТОВ: А Киштаханова, будьте любезны.

Епрев и Реберцев приводят Киштаханова

КОЗОРЕЗОВ: Госпожа Пеструхина, отдай хлеб Киштахану. Солидней будет… Он все-таки лауреат этой хреноты.

Пеструхина отдает каравай Киштаханову

КИШТАХАНОВ: \не совсем трезвым голосом\ Я предлагаю, при чем уже не в первый раз, присовокупить к вопросу этико-эстетической оценки спонтанного пердежа в условиях гетеросексуальной среды обитания, другие насущные вопросы. Я настаиваю, непременно требую поставить эти вопросы на повестку эпохи! Я считаю, что это необходимо сделать хотя бы потому, что без решения этих вопросов, мы вряд ли сможем перейти к решению вопроса кардинального, вопроса, в котором утонули лучшие умы столетий и эпох…
КОЗОРЕЗОВ: \Епреву и Реберцеву\  Пеструхина, забери у него буханку. \Епреву и Ребецеву\ Уведите. На всякий пожарный держите поблизости.
             
  Епрев и Реберцев уводят Киштаханова.

Козорезов забирает каравай у Пеструхиной, отдает Алексею.

СЕКРЕТАРЬ: Нет, нет, Василий Иванович, каравай вручает женщина и это правильно, «хлеб - он», «земля – мать», у нас между прочим так по сценарию  - вы утверждали.
КОЗОРЕЗОВ: Молчать!
ПЕСТРУХИНА: Но… Василий Иванович…
КОЗОРЕЗОВ: Цыц! Знаю без тебя, что делать.
ПУСТОВОЙТОВ: \говорит по телефону\ Да. Хорошо. Мы готовы. Выезжайте. \Козорезову\  Едут.
КОЗОРЕЗОВ: Так! Приготовились все. Где «палец Фетиса»?
АЛЕКСЕЙ: \закончил говорить по телефону\ Шкатулку с известным предметом, представитель фонда «Рапето и Рапета», только что передала господину Мандевиль Махуру.
КОЗОРЕЗОВ: \Статистику\ Решили, что товарищ Мандевиль Махур сам вручит господину Фетисову, шкатулку с пальцем.
СТАТИСТИК: \не отрываясь смотрит в бинокль\ Настоящий палец так и не нашли?
КОЗОРЕЗОВ: Так и не нашли. Но силиконовый – полная имитация утерянного, и цвет и специфический душок от времени утраты, все как у настоящего.
СТАТИСТИК: А если господин Фетисов распознает подделку?
КОЗОРЕЗОВ: Не распознает…
СТАТИСТИК: Если распознает, вы предвидите последствия?
КОЗОРЕЗОВ: Предвижу… но предвидеть не в силах, как руководитель моего ранга может обходиться без указательнго пальца. Я не могу совсем без пальца! Может быть нам конкурс объявить или может кто на добровольной основе согласен пожертвовать безвозмездно указательный палец с руки, не бесплатно, разумеется… Сдают же люди свою кровь…
ПУСТОВОЙТОВ: Подъехали, Василий Иванович…

    Козорезов дает знак. Грянула музыка, пионеры запели «бандера росса», бросаются с  цветами навстречу Мандевиль Махуру, одетого в армейский френч, очень похожего на Фетисова.


   Картина 3-я,
в которой появляется Мандевиль Махур и происходит долгожданная встреча с Фетисовым и всплывают исторические подробности происхождения Принца Зуарии

Мандевиль Махур направляется к встречающим его «хлебом с солью». Без церемоний берет у Алексея каравай, передает  Пеструхиной. Алексея долго целует. Замечает стоящего наверху Фетисова. Взбегает на памятник.

ФЕТИСОВ: \Принцу\ Здорово, Васька!
МАНДЕВИЛЬ: \Фетисову\ Здорово Принц!
ФЕТИСОВ: Вот и встренулись!
МАНДЕВИЛЬ: Вот и свиделись!

Мандевиль Махур достает коробочку с пальцем, подает Фетисову. Фетисов открывает коробку, принюхивается.

ФЕТИСОВ: Здорово! Пахнет как настоящий, хотя силиконовый. \достает из кармана платок, разворачивает, показывает палец\ Настоящий! Ребята в столярке нашли. Там, видишь ли, котенок с ним играл. Я котенка к себе забрал. Отдам ему «силиконовый» - пусть играет. Зачем пожаловал, Васька?
МАНДЕВИЛЬ: По делу, Принц.
ФЕТИСОВ: Дело государственное или так, пошлендраться? у нас,то ж теперь слобода, шалавойся с кем хош на обе стороны.
МАНДЕВИЛЬ: «У нас»… Смотрю Принц, ты на чужбине прижился.
ФЕТИСОВ: Обвыкся немного - не прижился…
МАНДЕВИЛЬ: На родину не тянет?
ФЕТИСОВ: Вспоминаю. Во сне иногда что-й-то видится из детской жизни… Сны у меня детские.
МАНДЕВИЛЬ: Хотел бы вернуться?
ФЕТИСОВ: Шутишь?
МАНДЕВИЛЬ: Серьезно.
ФЕТИСОВ: Когда вывозили – не спрашивали, хочу или нет.
МАНДЕВИЛЬ: Некогда было спрашивать, да и некого. Наследника  спасали.
ФЕТИСОВ: Семью зачем порезали?
МАНДЕВИЛЬ: Ты, Принц, этого не мог видеть, так как отсутствовал на тот момент, среди семьи тебя не было. Это официальная версия. Нечего вспоминать.
ФЕТИСОВ: Был я и видел, как брата и сестру убили, потом отца с матерью… Ваши резали! Потом меня нашли… Под ковром спал.
МАНДЕВИЛЬ: Все это в прошлом, дурак, забудь. Там теперь тоже демократия. Языки пораспускали, растрезвонили, что где-то мол, у бывших друзей, томится в неволе Принц настоящий. И чтоб молва не переросла однажды из народного гуляния в бузу революционную, порешили тебя обратно в Зуарию вернуть и Принцем поставить.
ФЕТИСОВ: А как же ты?
МАНДЕВИЛЬ: \смеется\ Я?! Да кто я такой? Голодранец непутевый как был, так и есть. Ты вот хоть здесь и овшивелся, а все одно Принцем стоишь. Не берет видно тебя наша страмота.
ФЕТИСОВ: Обманут, Вася.
МАНДЕВИЛЬ: Факт, что обдурят. Это ясно.
ФЕТИСОВ: Бежать надо, Вася.
МАНДЕВИЛЬ: От них нигде не скроешься.
ФЕТИСОВ: Ты, Васек, не шути с этим, тут все по уму устроить надо.
МАНДЕВИЛЬ: \смеется\ Да это все уж и без твоего ума устроилось. Ты вместо меня на вертушке сплавишься, а я здесь останусь. Историческая справедливость, Принц.
ФЕТИСОВ: Васька! Пропадешь здесь.
МАНДЕВИЛЬ: Не хрена. Другая жизнь настала, Принц. Ты фишку не хаваешь. «Фонд Рапето и Рапета» слыхал? Моя идея. Я председатель этого фонда. Ты приезжай к нам через десять лет – ничего здесь  не узнаешь.
ФЕТИСОВ: А если не соглашусь. Не поеду. Не хочу.
МАНДЕВИЛЬ: Двум принцам не бывать. На этот счет строгие инструкции.
ФЕТИСОВ: Убьешь, что ли?
МАНДЕВИЛЬ: Убью.
ФЕТИСОВ: \подумав\ Убивай.
МАНДЕВИЛЬ: Морда твоя королевская, только о себе думаешь. Обо мне подумал? Тебя после смерти на родине героем объявят. Умер, де мол в застенках мученической смертью. А я?
ФЕТИСОВ: Что тебе? Будешь фондом управлять.
МАНДЕВИЛЬ: Да это ведь только баш на баш, а тебя не станет – я им на хрен не сдался. Слышишь, вертолет стрекочет? Там снайпер сидит. Это запасной вариант. Ты должен сесть в вертолет. Если не сядешь - я должен тебя убить. Если я тебя не убью - нас обоих ликвидируют. Сначало меня, потом тебя. Ну, опять: ты герой – я в говне. Почему, Принц, русские всегда в говне?
ФЕТИСОВ: К грязи быстро привыкают.

Вертолет приближается, шум усиливается.

МАНДЕВИЛЬ: Улетай, принц.
ФЕТИСОВ: Не могу.
МАНДЕВИЛЬ: Почему?
ФЕТИСОВ: Я здесь гармонию потерял.
МАНДЕВИЛЬ: Я тебе баян подарю!

Вертолет зависает над памятником, выбрасывает лестницу. Напряженное ожидание. Луч лазерного прицела шарит во тьме.

МАНДЕВИЛЬ: \смотрит на часы\ Прощай, Принц.
ФЕТИСОВ: Прощай, Васька.

Появляются в камуфляже Епрев и Реберцев, хватают Фетисова, приковывают его наручниками к лестнице.

ФЕТИСОВ: \совершенно равнодушно\ Засранец ты, Васька.
МАНДЕВИЛЬ: \разочараванно\ ****юк ты, Принц.

Вертолет уносит Фетисова,(читай  теперь)Принца Зуарии.

Картина 4-я,
в которой настоящий Васька Фетисов, нареченный прежде Мандевиль Махур, такое коленце выгнул, что все ахнули, но только не Епрев и Реберцев, которые обо всём  догадывались и это  предвидели

    Ночь. Мандевиль Махур один стоит на вершине памятника. Простер руки к небу на языческий манер, взывая к силам природы. Блеснула молния, грянул гром.

МАНДЕВИЛЬ:\грустно, неубедительно\ Жить – стоит! Жить – очень хорошо, жить – интересно! Кто травится газом, режет вену и прыгает с балкона, тот поступает неправильно… Жить – стоит, жить – очень хорошо, жить – очень интересно!

Вдруг он поскользнулся и стал балансировать, как будто ступил на лед, пытаясь сохранить равновесие; у самого  края  не удержался и полетел вниз, даже «мама» крикнуть не успел. Слышно, как тело его ударилось о землю.
Появляется Епрев  и  Реберцев.

ЕПРЕВ: \докладывает по рации\  Второй первому, мы на месте. Объект спустился вниз.
МАНДЕВИЛЬ: \приподнялся\ Приехали, слава, тебе Господи!

Умирает
             
Епрев протирает подошвы ботинок бывшего Мандевиль Махура. Реберцев уничтожает следы с поверхности памятника.
   
  Появляется Статистик в генеральской форме.

ЕПРЕВ: Товарищ Генерал, объект сорвался с высоты девять-десять метров и с указанной высоты полетел вниз, где внизу, прилетев, еще несколько секунд копошился в луже собственной крови с уходящим сознанием, среди собственных костей, мертвеющего тела. Смерть констатирована в присутствии капитана Епрева и капитана Реберцева.
СТАТИСТИК: Подполковника Епрева и подполковника Реберцева поздравляю с завершением операции.
Епрев и Реберцев берут под козырек и беззвучно выкрикивают троекратное «ура».

 Картина 5-я,
в которой подводится жирная черта всем имеющимся событиям, кратко именуемая:
Э П И Л О Г

 В офисе полно народа. Деловая торжественная обстановка накануне панихиды во время напряженного рабочего дня. На стене портрет Фетисова в траурном обрамлении. Входит Козорезов, прикладывает к разбитому лбу салфетки. Секретарь меняет Козорезову влажные салфетки.

КОЗОРЕЗОВ: Вергасов!
ВЕРГАСОВ: Я!
КОЗОРЕЗОВ: Как же так можно? Ну как, я тебя спрашиваю, так можно-то, что ты прилюдно, на глазах всемирных наблюдателей Юнеско, вместо выдающейся личности - господина Рапетова, захоронил  «неопознанного туруханского»?
ВЕРГАСОВ: \ тихо\ Внутренная ошибочка.
КОЗОРЕЗОВ:  Я тебя спрашиваю - как так можно, что мне уже из всех мест, каких только лучше тебе и не знать, звонили и по-разному  интересовались, «что как же так может быть»? Ну как, я тебя спрашиваю можно перепутать известного литературоведа с бомжом туруханским?
ВЕРГАСОВ: Виноват, Василий Иванович, оба естества, находясь в сильном оморожении, ввиду неопределенности длительного хранения, выглядели идентично друг друга, что и явилось причиной ошибки.  Путнули, как говорится, в легкую.
КОЗОРЕЗОВ: Как  можно, ну как, я тебя спрашиваю, теперь хоронить Рапетова под видом бомжа?
ПУСТОВОЙТОВ: Виноват, Василий Иванович, вношу последний и окончательный вариант поправки относительно «туруханского неопознанного». Значит точно и достоверно, за свои слова несу персональную ответственность, известно, что «туруханский найденыш» никакой не бомж, а самый что ни на есть «Нобелевский лауреат» Витек. Василий Иванович, окончательно перепроверено и установлено – ошибка. Грубая ошибка разбирательства. Так, что перезахоронить с почестями, как подобает герою, оставшийся феномен представляется без видимых на то помех.
КОЗОРЕЗОВ: \достает из кармана газету\ Вот! Вчера Витек получил Нобелевскую премию и тут же перечислил причитающийся гонорар родному краю в казну родного города.

\бурные и продолжительные аплодисменты\

КОЗОРЕЗОВ: Сядь, Федор, отдохни, пока не сел окончательно.
АЛЕКСЕЙ: Есть простое и естественное решение.
КОЗОРЕЗОВ: Слушаем Вас, товарищ Председатель фонда.
АЛЕКСЕЙ: Под видом перезахоронения провести захоронение у подножья памятника и увековечить память господина Рапетова в памяти потомков.
КОЗОРЕЗОВ: \рассматривает Алексея\ Умно! Слыхал, Вергасов? Принять к исполнению. Горобец, под твой личный контроль.
ГОРОБЕЦ: Василий Иванович, я конечно извиняюсь, но в городе и так, и без того уже напряжение выросло так, что пребывание гостей и сочувствующих идеи памятника собирается столько, что у нас уже имеются проблемы с размещением вновь прибывающих. Город не справляется с наплывом гостей и почитателей памяти Рапетова.
КОЗОРЕЗОВ: Что? В чем проблема? Я распорядился использовать жилой фонд. Недовольные есть?
ПЕСТРУХИНА: Под гостиницы используем жилой фонд. Людей срочно выселяют в оборудованный на десять тысяч спальных мест палаточный лагерь. Всех эвакуантов отправили в срочный отпуск за свой счет. Недовольных нет.
КОЗОРЕЗОВ: Хорошо. Какие там еще проблемы?
АЛЕКСЕЙ: Все те же, Василий Иванович, проблема расселения. Готовимся к приезду новой делегации Юнеско и Нобелевского комитета. Селить некуда, то есть надлежащего уровня условий содержания такого уровня гостей у нас не существует. Вы меня понимаете?
КОЗОРЕЗОВ: \Алексею\ Зайди.

\Алексей скрывается в кабинете\

КОЗОРЕЗОВ: \секретарю\ Пиши: «Главному архитектору Киштаханову срочно преобразовать медвежий питомник «Медвежий угол» для размещения высоких зарубежных гостей». Летта Максовна, чашечку кофе и стаканчик апельсинового сока приготовьте, пожалуйста.

\ скрывается в кабинете\
Секретарь готовит кофе. К ней подходит Пеструхина. Они обнимаются в пылу приготовления кофейного напитка.

 ПЕСТРУХИНА: \секретарю\ Лета, махнем куда-нибудь на Землю Франца-Иосифа, где синеет море и алеет восток! Там мы с тобой будем делать что-либо полезное и нужное для Родины.
СЕКРЕТАРЬ: А вдруг ты замуж захочешь, Атлета?
ПЕСТРУХИНА: Зачем это мне замуж?
СЕКРЕТАРЬ:  Учишься, учишься, а потом и захочешь.
ПЕСТРУХИНА: Учатся все. Что из того, что один - на дипломата высшей категории, как твой брат Алексей, а другой, как Вергасов –  на директора кладбища. Все строят сообща «Новый Цирк». Так за кого мне замуж выходить?
СЕКРЕТАРЬ:  За кого? За брата моего Алексея. Он тебя любит. Он тебя обожает. Он мечтает, вздыхает и грезит.
ПЕСТРУХИНА: Зачем это я буду выходить замуж! За брата! Не надо мне брата! Махнем куда-нибудь, пока все разрешено, что не запрещено.

Глафира отделилась от Вергасова и подошла к Пеструхиной

ГЛАФИРА: Скажи, Атлета, если мужчина не использует презерватив, от этого всегда бывают дети?
ПЕСТРУХИНА: Нет, не всегда, но лучше все же что-то использовать. Можно использовать, это называется «колпачок», можно использовать спираль, это называется «спираль»…
ГЛАФИРА: Спираль?
ПЕСТРУХИНА: Спираль.
ГЛАФИРА: Спираль?
ПЕСТРУХИНА: \заглядывает ей в глаза\ А может ты хочешь ребенка?

Глафира возвращается к Вергасову

ВЕРГАСОВ: Что? Куда ходила?
ГЛАФИРА: Просто так.
ВЕРГАСОВ: Зачем?
ГЛАФИРА: Ни за чем.
ВЕРГАСОВ: Что она тебе сказала?
ГЛАФИРА: Ничего.
ВЕРГАСОВ: А бледная чего?
ГЛАФИРА: Кто? Я?
ВЕРГАСОВ: Нет, я! Зачем ты к ней ходила?

Появляется Маруся, имеющая сходство с бедной  Офелией. Внезапная потеря Фетисова и  трагические последствия от этой потери болезненно отразились на ее психике. Брошенная Фетисовым, она повредилась рассудком и утратила логику дальнейших событий.
МАРУСЯ: Кто-то был, приходил и ушел… Кто-то был, приходил и ушел… Это у меня замок такой. Кажется, что захлопнулось, а на самом деле не захлопнулось. \рассказывает Горобцу\Ветер подул, от форточки балкон раскрылся, дверь раскрылась…
ГОРОБЕЦ: Всякое бывает…
МАРУСЯ: Кто-то был, приходил и ушел…
СЕКРЕТАРЬ: \спрашивает Пеструхину\ О чем это она?
ПЕСТРУХИНА: Кто поймет? Вернулась домой, а дверь открыта. Я действительно полдня видела открытую дверь, но посчитала, что она выгоняет чад.
ГЛАФИРА: \заинтересовано\ Кого выгнала?
СЕКРЕТАРЬ: Чад.
ГЛАФИРА: А это еще кто такой?
ВЕРГАСОВ: А тебе надо знать?
ГЛАФИРА:  А оно мне надо?
ПЕСТРУХИНА: И тогда я думаю, что не может же быть, чтобы дверь была открыта ни с того, ни с сего, ведь не сошла же с ума хозяйка, не сошла же с ума дверь?
МАРУСЯ: Кто-то был, приходил и ушел…
СЕКРЕТАРЬ: Бедная женщина.
ГЛАФИРА: Так не Васька, говорят, в гробу.
ПЕСТРУХИНА: Ага, бают, а ты слухай.
ГЛАФИРА: Ваську на зуарца обменяли, скажи Вергасов.
ВЕРГАСОВ: Покойник есть покойник. Покойник имеет гарантированное право на покой. Не томите душу!
ПЕСТРУХИНА: Она тоже так думала, не верила, до последнего думала, что не Фетисов, а когда ей труп предоставили для осмотра, то и увидела беспалую руку Васьки - по пальцам отнятым на руке и признала Ваську. Тогда с горя и тронулась.
ГЛАФИРА: Так и был не он, а сделали так, что стал он.
ВЕРГАСОВ: \жене\ Цыц, ты!
СЕКРЕТАРЬ: Ага, как же бы, сделали…
ГЛАФИРА: Пальцы у трупа отымали, - и сделали.
МАРУСЯ: Все, все, все на месте, только Васи нет…

     Появляется Козорезов, следом за ним Алексей. Козорезов угощается кофе, Алексей апельсиновым соком. Маруся видит Козорезова, подходит к нему.

МАРУСЯ: \протягивает руки к Козорезову\ Дай-как мне друг, Маруся, еще один блинок. Да ешь хоть все, ведь много же. \плачет\
КОЗОРЕЗОВ: А эта что здесь делает?
ГОРОБЕЦ: На правах вдовы, Василий Иванович.
КОЗОРЕЗОВ: Унести!

Горобец подхватывает на руки Марусю, уносит.
За сценой слышна траурная музыка.

СЕКРЕТАРЬ: \Козорезову\  Василий Иванович, панихида заканчивается.
КОЗОРЕЗОВ: Да, да… Так что с перезахоронением уважаемого господина Рапетова?
ВЕРГАСОВ: Лучшее место на кладбище №1 среди  «оригинальных» тружеников в аллее «героев славы» я выделю немедленно.
КОЗОРЕЗОВ: Есть мнение, товарищи, нам оно конечно не указ, никто нам сегодня мнения своего не навязывает, так только рекомендуют, и надо сказать метко подмечено и я так думаю, что справедливо подсказано, товарищи, и вовремя - захоронить уважаемого господина и товарища Рапетова у памятника богатырю-красавцу, символизирующего могучее прошлое и счастливое  наше настоящее. Я, думаю не будет никто возражать против такого единодушного решения?

\бурные и продолжительные аплодисменты\

ГОРОБЕЦ: Я думаю, уважаемый Василий Иванович, это вызовет еще больший неконтролируемый приток желающих восхождения и это может вызвать…
КОЗОРЕЗОВ: \перебивает\ Дополнительный приток денежных средств в казну города, Горобец. Будем развиваться за счет входящих и восходящих туристических средств. У нас уже есть многочисленные заявки от неформальных международных организаций на групповые посещения и восхождения на памятник. Доложи, Алексей.
АЛЕКСЕЙ: Действительно, ожидаются массовые восхождения на монумент со стороны отечественных граждан и граждан иностранного происхождения и мы разработали особые меры предосторожности на случай массового падежа с памятника. Поручено это дело товарищу Вергасову.
ВЕРГАСОВ: \достает бумажку, читает\ Восходящимся будут выдаваться специальные белые тапочки из резины и защитные шлемы для мозгов, а также памперсы и гигиенические салфетки по одной штуке. Присутствие «восходящего» в зоне контакта регламентировано – не более одной минуты, так как желающих очень, повторюсь, и очень много. Для нарушителей регламента предусмотрен легкий электрический разряд. Мощность не определена, так как мощность тоже можно будет выбрать согласно желанию и на усмотрение «восходящего». Установка электрического разряда сертифицирована и прошла проверку в тюрьме Соединенных Штатов Америки и доказала, что наша разработка в сравнении с ихним электрическим стулом – укус комара и является таким образом более гуманной и демократичной. Вещь безусловно, эксклюзивная, но ей уже заинтересовались многие страны, многие заинтересовались, так что мы открытие запатентовали, запатентовали… Что еще? А, ну, внизу, само собой, натянут батут для приемки тел падающих с памятника.
АЛЕКСЕЙ: Конечно, Василий Иванович, падение с памятника по желанию восходящего. Престарелым и инвалидам предоставлен желоб для экстренной эвакуации. Ивалидам и ветеранам – доступ бесплатный.
КОЗОРЕЗОВ: А всем остальным платный что ли? Правильно я понял?
АЛЕКСЕЙ: \слегка смущен\ Абсолютно правильно поняли. На этот счет у нас имеется целая программа. Не буду задерживать ваше внимание на мелочах, скажу только, что вокруг памятника будет оборудована гостевая трибуна…
ПЕСТРУХИНА: Извините, Василий Иванович, представители «эвакуантов» то есть из числа тех, кто добровольно или по согласованию с администрацией уступили свое жилье под гостиничный фонд, обратились в отдел культуры предоставить им на гостевые трибуны билеты бесплатно. Мы обратились к председателю фонда «Рапета и Рапето» и получили категорический отказ.
АЛЕКСЕЙ: Мы имели некоторую квоту в том смысле, что было выделено, Атлета Назаровна, вам под ветеранов и «эвакуантов» нужное количество билетов…
ПЕСТРУХИНА: Только половина того, что требовалось… Половина.
АЛЕКСЕЙ: Что смогли, то и выделили…
ПЕСТРУХИНА: Мы просим, Василий Иванович, вас лично разобраться и выделить дополнительно…
АЛЕКСЕЙ: Василий Иванович, это настоящие сволочи «эвакуанты» и ветераны… Рассудите, у каждого билета есть своя стоимость относительно удаленности эпицентра зрелища, есть безусловно, и коммерческая стоимость, предполагаемая, так сказать цена билета на черном рынке, так эти с позволения сказать «эвакуанты» загнали свои билеты по такой цене, что нам даже из Минфина звонили и налоговой полиции, хотя мы разослали им билеты заранее. 
КОЗОРЕЗОВ: Я не знал, что есть и платные билеты?
АЛЕКСЕЙ: \замялся\ Есть.
КОЗОРЕЗОВ: И… Э… Почем цена за штуку?
АЛЕКСЕЙ: Коммерческая стоимость билета колеблется …\шепчет на ухо\
КОЗОРЕЗОВ: Есть спрос?
АЛЕКСЕЙ: Билеты все проданы.
КОЗОРЕЗОВ: Ты мне об этом не докладывал, Алексей. Почему? Зайдешь сегодня вечером.

      Появляются Епрев и Реберцев. Они чем-то очень взволнованы.

ЕПРЕВ: Василий Иванович!
РЕБЕРЦЕВ: Что ж это такое творится, Василий Иванович!
ЕПРЕВ: Откуда к нам такая клевета!
РЕБЕРЦЕВ: Откуда напасть беззакония!
РЕБЕРЦЕВ: Никогда такого не слышали!
ЕПРЕВ: Никогда такого не видели!
КОЗОРЕЗОВ: Да, говорите же, что стряслось!
ЕПРЕВ: По всем каналам, Василий Иванович!
РЕБЕРЦЕВ: По всем программам телевидения и радио.
ЕПРЕВ: По радио, Василий Иванович, трижды уже прошло.
КОЗОРЕЗОВ: Да что прошло?!
ЕПРЕВ: Статический…
РЕБЕРЦЕВ: Статистический отчет господина статистика о нашем городе.
ЕПРЕВ: Где среди прочей клеветы и небывальщины сказано, что обследование ряда улиц нашего города показало, что среди наших жителей…
РЕБЕРЦЕВ: Среди жителей нашего города очень мало славян.

Гул негодования и возмущения

ЕПРЕВ: А на улице Достоевского, например, процент не славян достигает ста процентов.
КОЗОРЕЗОВ: Это у нас-то, сукин ты сын!
ВСЕ: \недовольно ревут и возмущаются \ Негодяй, сукин сын!
ЕПРЕВ: \прикладывает ухо к приемнику\ Вот! Снова передают.

Передает приемник Козорезову

КОЗОРЕЗОВ: \цитирует в слух\ «интересно, что все они, считающие себя русскими, на самом деле являются… \трясет приемник\
Хрюк, хрюк… Волна ушла.
ЕПРЕВ: \продолжает\ «На самом деле являются не русскими».

        Всеобщее возмущение

РЕБЕРЦЕВ: Братья славяне, да что же это такое? Прямая нам обида.
ЕПРЕВ: Прямое оскорбление национальной чести и достоинства.
ГОРОБЕЦ: Эх, господа, чувствовало сердце, подсказывало, что эта змея отсосет нашу кровь…
КОЗОРЕЗОВ: Так дело не пойдет. Мы так не оставим.
АЛЕКСЕЙ: Надо написать куда следует, чтоб ему указали, если он – ученый, что так себя вести нельзя.
ГОРОБЕЦ: Написать, чтоб его пристрожили, заразу.
ЕПРЕВ:  Писать, господа.
РЕБЕРЦЕВ: Писать письмо.
ВСЕ: ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ПИСАТЬ…

Один Пустовойтов молча пытается улизнуть из коллектива.

ГОРОБЕЦ: \Пустовойтову\ А ты, Никита Федорович, куда ж это? А письмо писать?
ПУСТОВОЙТОВ: Не буду я писать письмо. Коли вы такие писатели, так вы и пишите. А я пойду спать.
КОЗОРЕЗОВ: Попридержись, Никита. Ты объясни-ка нам почему это ты такое письмо писать отказываешься?
ПУСТОВОЙТОВ: Что тут объяснять? Вы о том не подумали, а вдруг он – ОТТУДА?
КОЗОРЕЗОВ: Это еще откуда – ОТТУДА?
ПУСТОВОЙТОВ: А вот оттуда. Вы ж не знаете, что это был за человек.
КОЗОРЕЗОВ: \хватается за голову\ Боже наш!

Все вдруг сникли и потеряли интерес к написанию письма и вообще потеряли всякий интерес к происходящему и уже кое-как  достояли, дотерпели окончание последнего действия под названием:

     Э П И Л О Г  2

СЕКРЕТАРЬ: Василий Иванович, выступает Киштаханов, следующая заключительная речь ваша.

Траурный митинг по случаю гибели  Фетисова. Полно народа. Военный оркестр. Пионеры с цветами. Выступает Киштаханов.

КИШТАХАНОВ: \он возможно не очень трезв\ Помните картину Боттичелли «Вечная весна»? Там слегка желтоватая женщина «Вечная весна», дама с бессмысленно-мудрым лицом кротко устремилась вперед, закрыв очаровательными пальчиками многое. И маленькие ангелы, похожие на больших жуков, и какая-то латинская надпись – все есть на этой картине. Прекрасная картина! Прекрасная «Вечная весна»! Прекрасная женщина! И давайте же как-то попытаемся все это вместе увязать. Я не хочу городить, что если мы все это вместе увяжем, то что-то в мире изменится или кому-то где-то станет хорошо. Нет! Ничего никогда в мире не было хорошего, а если кому-то когда-то где-то вдруг делалось хорошо, то в скорости ему от этого же самого «хорошо» становилось чрезвычайно плохо, хотя потом иногда становилось и опять хорошо…Я ни в чем не уверен, я ни за что не ручаюсь, но я все-таки думаю, что глупо было бы упустить последнюю попытку…Свяжем несвязываемое, увяжем неувязываемое, учтем неучитываемое!.. Авось и блеснет тогда луч счастья, авось и отымет тогда робкая баба красивые руки от желтых грудей. Блеснет желтый луч счастья, «Вечная весна» отымет красивые руки, глубоко вздохнет и никого не осудит…
Он не закончил, но мысль внезапно оставила его и он молча уставился  вдаль. Епрев и Реберцев уводят его.
На трибуне Козорезов.

КОЗОРЕЗОВ: Человеческий организм смертен, однако никому не приходит в голову, что этот процесс когда-нибудь прекратится. Все возрасты хороши: и плоти твердеющей, и уаканья, переходящего в ауканье. И старость, тихая старость, обеспеченная старость – тоже ведь прелестна… Да и смерть достойна! Я не могу, не в состоянии объяснить, но меня всякий поймет, кто шел за гробом: в смерти Честь есть, и Торжество… Торжество неизвестно чего… Вот так и общество: распадется, умрет, и нет смысла особенно волноваться – останется что-то другое. Нечего волноваться – можно только всплакнуть украдкой за гробом дорогого Фетисова каким он был и каким мы его знали и запомним. Жизнь его отнюдь не прошла для нас. Жизнь не проходит, это мы проходим, жизнь продолжается, упираясь корнями в бесконечность, а следовательно – покойник жив.
ГОРОБЕЦ:\Пустовойтову\ Эка, открыл! Дурак!
ПУСТОВОЙТОВ: \тихо\ Если говорить честно, что-то тут не то. Что-то тут не то в этой вроде бы простой на первый
ГОРОБЕЦ: Согласен с тобой! Согласен с тобой! взгляд истории.
ПУСТОВОЙТОВ: Что-то тут не то!

Появляется вестовой. Подходит к Козорезову.

ВЕСТОВОЙ: Чиновник из центра специального назначения требует вас срочно к себе. Он остановился на берегу, у подножья памятника.
  Немая сцена

       И ТЕПЕРЬ,УЖЕ ОКОНЧАТЕЛЬНО И БЕСПОВОРОТНО,ВСЯКОМУ ДЕЙСТВИЮ ПРИШЕЛ

           К О Н Е Ц