Письма влюбленной дуры

               
               


                Е.А. БАСКОВА







ПИСЬМА ВЛЮБЛЕННОЙ ДУРЫ












ТРОИЦК





                ЗАПИСКИ БЕЛОГО НОРВЕЖСКОГО
    Знакомьтесь - Белый Норвежский... Редкий... С разными  глазами: один голубой, другой  - желтый, если вы, конечно, разбираетесь в этом вопросе... (признак породы и таланта...) К тому же глухой , поскольку - белый (это очень удобно: быть иногда глухим и для хозяев, и для меня (не приходится орать от жутких городских звуков, когда меня везут на дачу в машине, да и так оно легче жить - спокойнее: не хочу я слышать многого в этой жизни... Я, знаете ли, по натуре философ... “На свете счастья нет, но есть покой и воля...” Живу в семье: мама, папа и трое детей... Правда, папа не родной: у него самого двое детей... Лет шесть назад, когда они были маленькими, в этой квартире они иногда жили все пятеро ...Представляете, что это  было? Мр - р - р! Страшно подумать... Не люблю детей... Терплю... И хозяина - ради хозяйки... Он - слесарь высшего разряда на заводе - “золотые руки”: сделал  в ее честь инкрустированную кухню с паркетом и столом, как в Меньшиковском дворце, телефон под старину, “а ля дедушка Ленин”,  арку... По ней очень приятно залезать и висеть, оставляя отличные следы от когтей: “Здесь был Ло”... “Ло” - это так ласково меня хозяйка зовет... Она - кандидат наук... Тургеневская девушка с тремя детьми от двух мужей... Хозяин ее очень любит (и говорит ей, что меня - тоже...)... Вчера моя хозяйка приехала из Парижа какая - то чудная: улыбается, поет, тискает меня все время, гладит так нежно... Не иначе как влюбилась, бедняжка... Я такой ее никогда не видел... Что - то мурлычет  во сне... Лягу-ка я, как всегда ,возле нее да послушаю - не ухом, конечно! Я же глухой - телепатически - тогда даже можно увидеть ее сны (нам, котам, это - раз плюнуть... Глупые они, женщины: (о мужчинах вообще умолчу...): не понимают, как просто их можно “прочесть” самому заурядному (даже дворовому и безграмотному - не говоря уже о породистых и интеллигентных!) коту... Вот сейчас лапками ее потопчем, помурчим... О!... Какие образы! Какие картины! Да я с ее воображением познаменитее кота Мурра стану!... С кем - то она  12 лет не виделась и вдруг - встретилась - там, в Париже... Как романтично!... В последний раз она его видела в Москве на лестнице, в каком -то институте, где они вместе работали... в комсомоле состояли, сказки новогодние для  детей сотрудников устраивали... У нее - двое малышей, у него - двое... Какой секс?! В советское время?! Комсомольцы , спортсмены, интеллектуалы: о Бахтине и об игре разговаривали! Ну, он - то, конечно, не только о Бахтине думал... Она хорошенькая... Правда, теперь у нее трое детей и третий муж, дети уже почти все взрослые: один только - младший, восьмилетний - достает меня,  живодер! А она - ничего, ласковая... Любит меня на колени брать, обнимает, а глаза - тоскливые... А тут - прямо не узнаю: летает моя птичка - да и все тут... Духом живет... Похудела... Все спрашивает во сне своего француза: “Андрюшенька! Хочешь картошечки? Я прямо и сковородку эту вижу, как она жарит, волшебница! Я, грешник, люблю возле нее у плиты сидеть: таинство... А запахи!... Что - то она говорит ему..., что жену, похожую на нее, он не найдет (это верно: она в единственном  числе пребывает на этой Земле. Так что пусть ищет другую, НЕПОХОЖУЮ! Она ему так рада!  Она все время с ним разговаривает, письма ему пишет. Вы можете себе это представить? В наше время! Писать  начала  уже в автобусе Бог знает на каких клочках. Мысли летают, как синие птицы, и, кажется, какие -то мне удалось зацепить... Нет, вы только послушайте, как она пишет!: “Ты из меня самой сделал  птицу, Пигмалион ты мой, Сказочник из волшебной страны Париж! Итак, здравствуй! Улыбнись, солнышко, эдак блаженно - сонно,  не  вставая с постели. Я люблю тебя, потому что люблю жизнь, потому что ты  ее тоже любишь и так же ценишь (в этом же ключе!), как   битый  жизнью человек (как странно! она бьет, а мы  ее еще больше  любим!) И только, когда бьет, когда больно (душе), можно оценить, как это прекрасно – просто радоваться тому, что живешь, что можешь положить голову на плечо кому - то  и  увидеть та-а-а-кую улыбку и та-а -а кие же  блаженные, как и  у тебя, от счастья глаза! Счастье (миг! вечность!), когда такие глаза встречаются... В них летит. шумит... проносится вечность, пространство, космос - бытие... Скользящему по грани, на грани (острее лазерного луча!)  --  и  --  сразу --  многие миры, а не один мир... И это – чудо...” Мур-р-р! Что за бредятина? Она же совершенно не разбирается в физике... “Острее лазерного луча!” Вы когда - нибудь видели ОСТРЫЙ лазерный луч?...  Господи! Пока она все это   писала, только расставшись с ним, на полном ходу автобуса вдруг  открылась дверь, ручку которой она  держала... Слава Богу, она не вылетела из автобуса и не осталась в больнице (или - навечно!)во Франции (кто так хотел ее там оставить? Уж не она ли сама? Кто знает , какую боль возвращения из французской сказки в российскую свою действительность она испытала ?). Ветер пахнул ей в лицо с огромной силой, закрыл дверь, и зазвучала песня про Елисейские поля Джо Дассена... Она засмеялась...Они целовались на улице влюбленных - Елисейских полях -и она напевала эту песенку... Босоножки держи! Сидит полуголая (в автобусе 40 градусов жары!) и босиком...Чудом жива осталась. Кошмар! Как я за нее, мою птичку, переволновался! Босоножки удержала, умница! (Ветер -то какой!)... Стоп! Подлейте - ка, господа, еще сметаны: что-то я переволновался... Так что она там пишет-то? Ага: “Иногда у меня складывается такое ощущение, что нас, Водолеев, посылают из будущего в прошлое, чтобы помочь или что-то сказать людям... Мы – посланники...” Это она о себе пишет... А я,между прочим, - тоже Водолей, как и она, да -с...
“ПОСЛАННИК  ПОСЛАННИЦУ  ВСТРЕТИЛ! ”Это она так думает... На самом деле – просто наконец - то родную душу встретила... И где?! В Париже! Ближний свет! Да нет тут никакой философии: просто услышала зов  и пошла на него... Погладили – и пошла в теплые  объятия, ласковые и пересохшие от жажды губы – пей! Разве жалко, если у нее – много? (и – тоже – никто не просит! А дает – разливают, разбивают, отталкивают... Как в той песне Юрия Визбора, которую я и сам очень люблю... Помните, господа ? “Десять лет варила суп, десять лет  белье стирала, десять лет в очередях колбасу я доставала... Сердце стачивая в кровь, десять лет дите растила... Что ж осталось на любовь? Полтора годка от силы!” Господа, мясьо, сеньоры – я ее не осуждаю! Париж, знаете ли, такси, где ей: “Мадам!...”... Собор Парижской Богоматери, французские пирожные, триста сортов сыра, вино “Кот дю рон”... К нам, котам, это, естественно, отношения не имеет – “Берег Роны”--, цветы, фонтаны, парижские ресторанчики... Мр -р - р... Для российской Золушки  – это, прямо скажем – убийственно... Она – с  работы – по магазинам – с вечными сумками (только что в зубах не несет ): детям, мужу, коту, рыбам в аквариуме (как же на эту зарплату их всех накормить?) – скорей! ужин готовить, за детьми, мужем, котом убрать... Эх! Был бы я -- красивейший, умнейший... да не было бы у меня шерсти... или хотя бы хвоста... Нет, пожалуй, хвост, все - таки нужно оставить... — немедленно просил бы у нее руки и сердца – Ну, прямо как Пьер Безухов...
... Помните, в “Войне и мире” Пьер встречается глазами с Даву (тот должен решить, что делать с Пьером: расстрелять? помиловать? И вот эти два умных человека встречаются глазами – и все! Пьер помилован! Жизнь зависит от одного взгляда. Это я о взглядах... Я вижу ее лицо, когда она его будила в постели... Когда люди спят, они прекрасны – уверяю вас, как истинный кот, который ночью, разумеется, не спит... А они, даже проснувшись, сохраняют эту детскость и любовь во взгляде... Они лежат молча, удивительно (удивляясь?) и просто смотрят друг на друга. Но – главное – это не она и не он, а чье - то ТРЕТЬЕ лицо, и они на него оба похожи... Мр-р-р...
Ее предыдущий муж, благословляя на поездку в Париж, (и ведь все ее мужья к ней хорошо относятся... иногда даже денег дают!..) – очень интересным образом просил эти деньги отработать — узнать: почему люди издавна так  стремятся в Париж? Чем он (Париж) их так привлекает? Отвечаю за нее, ибо женщине деньги нужно просто дарить: Париж – это  место  во Вселенной особое. Город, где  растворена  любовь – к  жизни, к людям, к Богу, где целуются и занимаются любовью на улицах (и это не грязь!). Грязь даже незаметна, на нее не обращают внимания. Прохожие – не такие, как в Москве (разъединены и спрятаны глубоко в себя), а здесь  прохожий может сказать: “Да здравствует любовь!”... Вы можете себе представить, что прохожий здесь, в Москве, где - нибудь в Чертанове, скажет вам такое?   И бабушки - то здесь не смотрят злыми глазами, сидя на скамеечках, когда рядом с ними чьи - то руки, тела ищут любви (особенно если это случается не с самой зеленой молодежью, а с теми, “кому за 30”)... Где еще найдешь такой город, где можно купаться во всех фонтанах, ходить босиком и почти голышом, спать на траве в скверах и на скамейках, надевать все, что тебе  вздумается -- это твое дело и больше ничье: значит, так тебе удобно... (“Каждый пишет, как  он дышит..., не стараясь угодить”)...  Да - с... Представьте себе: хоть я и  глухой кот (когда мне и окружающим это удобно), но очень люблю, когда моя хозяйка поет под гитару... Я ловлю не звуки – Боже упаси! - но – какой-то внутренний надрыв, страсть, волнение ее души... В этот момент мне  хочется мяукнуть: “Мы с тобой одной крови!...”... Позвольте - ка, я лягу вот тут, поудобнее, у ног своей хозяйки: свернусь, как и она – калачиком...
Знаете, воспоминания остаются всегда, и это не образная жвачка, а возможность поиграть с событием... Можете записать... Это мои  афоризмы  ...
  ...Поиграй со своими воспоминаниями, и тоска проходит... Это я вам, как кот, достаточно изучивший человеческую породу говорю... Когда думаешь о любимом человеке, тебе все равно, где и с кем он.Главное, что он ЕСТЬ и всегда прекрасен, даже когда любит другую женщину или другого  мужчину, ведь он и ее (его), как и тебя – спасает от одиночества, страха, тоски, УЖАСА БЕЗМОЛВИЯ среди множества людей (родных, близких, знакомых, чужих... Есть куда плыть, растворяться, нырять, парить – в его пространстве... Не подумайте, что это мои — это ЕЕ  МЫСЛИ: я хоть и породистый, и интеллигентный, но так думать не умею... ибо ”только влюбленный имеет право на звание человека”, — сказал Александр Александрович Блок... А я может и влюблен — но... так... совсем чуть-чуть...
...Не успеваю телепатировать: так много мыслей (чувственных):  “Истинно лишь чувство веления сердца”... (Это они посреди Сены – на самом старом мосту, который почему - то называется Пон Неф – Новый мост – рожи придворных на нем такие смешные! —  беседуют о Руссо...). Глубокое заблуждение, господа! Вы становитесь беззащитными, а нам, животным, (да - да, и вам!) нужно всегда оставаться осторожными и сильными, готовыми к прыжку: назад, вперед, вверх, вниз... Прошу прощения, мадам и месье (так и хочется сказать “мясьо” – уж вы простите любящего хорошо покушать кота!) ДА , КОНЕЧНО, ГОСПОДА: И МЫ В ЛЮБВИ БЫВАЕМ ТАКИМИ ЖЕ БЕЗЗАЩИТНЫМИ КОТЯТАМИ! ЧЕГО УЖ ТАМ! ПОМУРЧИМ - КА  ЛУЧШЕ!... Он потом долго баюкал ее – спал, сидя,  над ней, как над больным ребенком “Теплый такой комочек помню...”,  говорил он ей потом по телефону, а она шалела просто от ласковых слов, которыми российские мужчины почему - то своих женщин не балуют...
... Всхлипывает во сне... Спи , моя  девочка, моя мяконькая, не плачь, хоть и ушел от тебя третий муж! Ты никому не изменяла!... Конечно, и на Париж ты смотрела сквозь любовь – сверху. “Послушайте! Если звезды зажигаются... значит, это кому - нибудь нужно?” , читал тебе на русском и французском  твой неожиданный любовник... В этом нет пошлости - даже в запретном - все красиво (в Париже фотография в баре - “с усами” мужчина, а это не усы, а  мужчина – целует женщину... Я не знаю этого... Это – человеческое... Мы воспринимаем мир картинками, собственно, как и многие из вас, мы привыкаем к вам, очеловечиваемся и – уверяю вас! -- способны чувствовать и любить не меньше, чем вы... Целую свою тепленькую хозяйку... Ишь, разметалась, плакала во сне... Очень хочется спать... Продолжение следует... Мур-р-р! На самом интересном ...
Я лежу на ее письмах и бумагах, как купринская кошечка Юю леживала. Интересно: она тоже умела, как и я, “считывать” текст? Да - с... Мы, литературные коты  и кошечки, иногда не менее знамениты, чем наши хозяева! Вспомните гофмановского Мурра, булгаковского Бегемота, купринскую Юю... Опять я отвлекся... Собственно, мне только хотелось познакомить вас с ее письмами в Париж, пока она их не успела еще отправить... Ну, вот, прощайте, господа! Дальше читайте сами: у меня, знаете ли, своих дел полно. Чао!

  ПИСЬМО  ВТОРОЕ (ПЕРВОЕ  ВЫ  ЧИТАЛИ  ВМЕСТЕ  С  КОТОМ)
                Милый, хороший, добрый человек из Парижа!
          Как плохо я думала бы о другой половине человечества, не будь тебя!  Теперь моя очередь: спасибо, что ты есть! Жалко, конечно, что ты перестал мне говорить таким вибрирующим от восхищения голосом: “Аленка - а - а, ты такая чудесная - а - а, ты такая хорошая - а - а...” А я правда уже не хорошая, а злая и жесткая: как раз  то, что надо чтобы выжить здесь, в Москве. А то приехала такая нежная и расслабленная, а мне – бам! бам! бам! О! И я раскисла. Спасибо, что ты еще меня поддерживаешь. Мне так удивителен твой тихий  глубокий ум и способность вовремя (но спокойно, с достоинством!) поставить заслон жизненным колотушкам. Завидую и уважаю... Мужчина... В самом высоком значении этого слова... А я вся – прыгающий как мячик комочек боли. Не могу научиться так защищаться: вечно буду у кого-нибудь искать защиты (Женщина!). И в церковь не хочу идти после той, вашей церкви. Мне было там так хорошо! Но меня вернули в ВАКХАНАЛИЮ (не могла вчера вечером даже вспомнить с тобой по телефону это слово: такое оно страшное) хачатуряновскую (дети вчера играли на открытии фестиваля). Дьявольская музыка... Это состояние сегодняшней Москвы, особенно ее центра. А я пошла на  концерт – вся  летящая, в коротком плащике - зонтике. Ветер. Похолодало очень. Волосы развевались. “Женщина в белом,” – иронически - восхищенно сказали мне просто прохожие мужчины: после тебя меня опять стали замечать мужчины. А Москва была такой неуютной, такой холодной, в ярком  неоновом безвкусном наряде, и так надрывно кричал чей - то голос, изображающий музыку, песню... Никогда мне не было так  страшно и чужо, ни в каком другом  городе: ни в Праге, ни в немецких городах, ни говоря уже о множестве городов бывшего Союза (я путешествовала), ни, тем более, в Париже, и я подумала с горечью, что она мне не мать родная, а мачеха, Действительно, родня чаще всего бывает чужой и далекой: “Гм - гм, читатель благородный! Здорова ль ваша вся родня?” Пушкин – чудо! Я в нем обожаю Мужчину – такого  умницу – тонкого, ироничного, страстного... Я и в тебе нашла что - то от него (или  в нем – от  тебя ), от  космоса (тоже Близнец!). Я еще в школе повесила над своим письменным столом  письмо Пушкина – Плетневу  и выучила его наизусть: “ Опять хандришь... Эй, не хандри! Хандра хуже холеры! Но холера на днях пройдет... Были бы мы живы – будем когда -  нибудь и веселы ...” (“..И в сердце льстец всегда отыщет уголок (ты, Пушкин...)” — “дедушку Крылова”  я тоже обожаю. Он совершенно не стеснялся своего  большого  живота  и  даже играл на скрипке голышом (в саду или у окна – на Невский), и проходящие  дамы падали в обморок. А он был так одинок, и только сейчас я его понимаю и мысленно хлопаю ему в ладоши...  О чем это я?  Да, у меня сегодня мелькнула мысль написать не только о МОЕМ ПАРИЖЕ, но и о МОЕЙ РОССИИ, в которой  столько... Я тебе ведь и сотой доли не рассказала о своей жизни, а ты аж отшатнулся: как ужасно! Это все так весело, если рассказать  хоть чуть - чуть, как и с чем сталкивается здесь женщина незаурядная (если, конечно, она успеет отследить и записать то, что с ней происходит, что уже само по себе непросто: не успеешь отскочить, среагировать, а не только записать!). И все, все наваливают на нее такое количество суеты, мелочей, забот, хлопот ...Все работает против нее. Видимо, такая это большая тайна... Попытаешься рассказать, осмыслить себя – женщину – сметет! сметут, затопчут высшие силы..., так что мирюсь и тихо пописываю (ночью) вместо сна, да и то только затем чтобы снять с себя  этот невыносимый груз, который может вылиться в истерию, отразиться на детях, близких, окружающих... А они не понимают, что надо давать мне творить, чтобы я была ласкова , тиха и женственна... Какое счастье: сесть в кресле - качалке к  камину, утолив голод – слегка – фруктами  и хлебом – и писать, писать, пока в доме только дети... Они не мешают (играют), их можно даже прогнать: они не обижаются... Можно даже чуточку поэксплуатировать: “Принеси, пожалуйста...” Какое счастье – творить! А к тебе ведь не пустят. Точно – не пустят. (Ты – Луна в Водолее, я – Луна  в Близнецах... “Ты  живешь у Черного моря, я живу у Белого моря” – помнишь  детски - старый фильм “Свинарка и пастух”?) Я так люблю хорошие фильмы: Бергмана ,Формана, Трюффо – и о любви  все, что талантливо , что попадает в “ящик”, - переписываю. Сколько фильмов ты бы мог мне показать, “легендарная личность” в киношколе на Воробьевых горах! ...Ведь и здесь – совпадения, и здесь – прикосновения, близко, и – ах! -- развели опять. “Любовь, настоящая любовь” —  смотрю сейчас фильм. У них (героев: он и она) – тоже – масса  совпадений и невстреч (близко!). Вернее, встречи с огромной частотой пытаются перебить невстречи, Вчера иду с концерта с одной из своих “училок”, и, хотя я для нее “завучиха”, она начинает вдруг рассказывать мне о своей дочери, которая познакомилась недавно с французом, и он едет в Париж послезавтра (т.е., сегодня еще можно тебе что - то передать)... Вот землю - то открыли волшебную! Точно ее сметет, как только наверху станет известно, что там очень хорошо. (Прости, Господи, грешницу и язычницу!). И по астрологам хожу, хоть и наказуемо все это. Ладно, ведь накажут - то все равно меня, а не тебя, так я хоть что - то успею сказать. Слушай... Сейчас (до ноября) — Черная луна тебе в делах, с ноября она (Черная луна) уйдет в область партнерства (вот тогда всем достанется: и нам с тобой: Уран нас выбрал и послал за пределы чуждого нам мира и дал умереть прошлому и возродиться новому... Помнишь, ты подвел меня к фигуркам на Соборе Парижской Богоматери: “не сотвори себе кумира” и “не прелюбодействуй” – помню – очень некрасивые женщина и мужчина (у нас с тобой все очень красиво!!! У нас – не прелюбы!!! Я так часто вспоминаю, как ты сказал: “ Пойдем, я покажу тебе зайчика!” -- так  нежно сказал и ЗНАЧИТЕЛЬНО. Я поняла: мы боимся зайчиков, а ты уже не боишься и мне об этом рассказываешь... Кот (белый, теплый, толстый – норвежский  лесной, породистый: с разными глазами: один – голубой, другой – желтый) уселся мне уютно на плечи  и шею  и – тоже – “участвует” – в разговоре   ...Слушай, как хорошо, что ты есть! Благодарю тебя, Господи, что послал меня к нему! Ну, кому бы я сейчас писала эти письма? Спасибо, что я совсем по - другому  смотрю на все и на всех окружающих меня друзей, людей, начальников... Такая ясность в голове – удивительная (для  женщины). А до этого такая каша была в голове – умереть хотелось, а отчего – не знала... Теперь хоть знаю (и умирать не хочу!) Живу настоящим, а не прошлым  и  не будущим, и это так здорово! Все это – вступление  или присказка – сказка  (та, наша с тобой) -- впереди... Я продолжаю вспоминать (интересно, что вспомнится?) утро первого дня с тобой (два дня и три ночи, потому что пришла я ночью). Интересно, что та, первая ночь, вылетела из памяти совершенно. Остались только какие - то  кусочки, обрывки сознания (как в бреду или под наркозом): мы разговариваем, ты показываешь мне фотографии своих дочерей, вспоминаем институт и ту лестницу, что свела нас в разговоре Бог знает о чем:  об игре, о Хейзинге, о Выготском... А потом ты наливаешь мне  в бокал (в свой бокал!) чудесное французское вино – “Соte du Rhone”, мы болтаем, радуемся этому неожиданному возвращению в десятилетней давности прошлое, а потом ты наклоняешься и поишь меня вином из своих губ – поцелуем, и это так восхитительно (и прекрасное вино, и разговор, и поцелуй, и воспоминания – все вместе), что  я теряю сознание, оно отключается, хотя раньше я никогда не могла его отключить – никаким количеством выпитого вина — и  очень гордилась этим ...
     ... Кажется, спала я  совсем мало, проснулась первой и разбудила тебя (ведь у тебя еще было много дней, а у меня только два), ты, недовольный, но хорошо скрывший это (“он воспитан на самый изысканный вкус”) попросил меня сбегать за сигаретами. Я ошалело на тебя уставилась: я не знала даже, откуда и куда привезло меня такси (правда, в сумке действительно была карточка отеля, о которой я забыла), НО – вот так – приехать на бал – ночное волшебство сменилось душным утром и попыткой осмыслить место в котором я  нахожусь (где я?). Это меня отрезвило. За сигаретами я еще не бегала. Значит, меня приняли не за Золушку или Прекрасную Даму и Таинственную Незнакомку: я – девчонка – торговка из “Пигмалиона “Бернарда Шоу, и сам Пигмалион – такой же черствый и эгоистичный, как у Шоу, человек. Я задумалась, и осталась, как ослик, на месте (раздавит или нет?) Свершилось чудо! Близнец, кряхтя и охая (поминая, наверное, меня “ добрым словом”, ушел... Вернулся он – другим человеком. Ласковым, нежным. Не мужчина, “ОБЛАКО В ШТАНАХ”). До сих пор чуть ли не ежедневно вспоминаю, как ты уговаривал меня съесть булочку-пирожное (“Ее в единственном экземпляре — для тебя булочник испек! Здесь так принято — пригород.”) и сыр, который ели Евгений Онегин с Пушкиным (я так мечтала приехать в Париж и попробовать его); так уговаривал, так обхаживал! (“Тебе так мало нужно для счастья?“ – удивление искреннее). Как мне было больно и хорошо от этого внимания, которым не баловали меня никогда мои мужчины. Значит, не заслуживала ...
     Потом я жалобно и занудно пыталась напомнить, что мне обещано показать Париж (“Не обещайте деве юной...”). Близнец уже в третий раз сменил одежды и роль и блистал монологом Властителя, деспота, захватчика (“ты у меня в плену, будешь делать то, что я хочу!”. Было очень жарко, и я согласилась, что искупаться – оно разумнее будет. О! Этот хитрый Близнец играл двойную игру. Оказывается, он уже договорился с другой дамой и ее сыном идти на пляж (да еще решил подразнить и посмотреть на мою реакцию, сказав, что она – его “невеста”). Мне было все равно, какая мне уготована роль (лишь бы не возвращаться в отель). И я опять отдалась во власть АВАНТЮ - Ю -  Р и великого СЛУЧАЯ. Я не верила, что он меня обидит, он был так ласков и нежен (“ в конце – концов я договорился с ней раньше и не знал, что ты свалишься мне на голову !“)...
...Не могу писать от смеха: Ванька (мой младшенький) пришел в комнату с фонариком и котом. Кот бешено носиться “за зайчиком” по мне, стенам и всему, что попадается ему под лапы. Все это представление – для меня, чтобы я обратила на них внимание. Перед этим он в Лохмушу и Гнома играл. Это наша любимая игра. Я – Лохмуша  (женское начало), а он – Гном (мужское). Мы “живем вместе”, ссоримся, приглашаем друг друга в гости, празднуем – в общем, исследуем эту жизнь...
...Потом мы шли, взявшись за руки (все это так далеко теперь, что даже не вериться, и твой голос стал сдержанней и глуше, и только попытки прорваться сквозь пространство и целовать, ласкать меня даже по телефону (“Ты чувствуешь меня? Ты така – а – я чУдная...“). Бессмысленно жаловаться судьбе – на судьбу. Она  —  свела, она – и развела. Ей так угодно. И никаких надежд: эту глыбу самому не сдвинуть, пока космос не придет в движение...
...Мы идем по теплым, как будто пастелью раскрашенным улочкам: все, как на картинке в сказке, и думать ни о чем, кроме этого, не хочется. Мы опять – мальчик и девочка, и пребываем в этом блаженном состоянии детства, солнца беспечности. Все закрыто (воскресенье). Я пью кофе из маленькой чашечки – в закрытом кафе – ты попросил для меня, и  уплываю от слабости (всю ночь не спали) и чувствую такую сильную связь вот с этой детскостью твоей, что готова сделать для тебя, что угодно. Что попросишь. Ты “просишь” познакомиться с твоими друзьями, быть естественной и свободной, несмотря ни на что. И любить твоих друзей. И я люблю, пропуская через себя и выбрасывая все, что мне мешает их любить (как несправедлив ты был потом, когда упрекнул меня в нелюбви! Я сделала все и даже больше того, что может в этой ситуации сделать женщина. У меня большой опыт боли. Я не люблю боль и всегда стараюсь расслабиться, как на операции, как в тяжелых случаях (а они у меня были), чтобы выжить). Что – то другое ты, наверное, осуждал в этом моем уходе – сам уход от тебя. Ты сердился, что я бросила тебя и ушла в себя, в свой мир, в воду, оставив тебя одного решать и строить пространство гостей. Да, точно, ты сердился на то, что я “слиняла”, не защитила тебя от чего – то, не захотела “проявляться” для посторонних – этакая серая мышка – кошка, гуляющая сама по себе. Виновата. Но мне так хотелось побыть самой собой, а это получалось или только вдвоем с тобой или в “гордом одиночестве”. Ты был занят, тебя “имели”, и я “пошла пока погулять”. Зато как дивно было прикасаться к тебе в воде, радоваться своему телу (твоя заслуга!), “спасать” тебя, даже “тонуть” с тобой было не страшно. Ты был так внимателен, нежен, так дивно – эротично кормил меня (тогда я услышала смех Ани, помнишь?). Мне только один раз стало по – настоящему плохо (может и от одиночества, может от жары с одиночеством – добровольным );  Аня почувствовала во мне эту слабость и с удовольствием отвела меня в тень, в кусты – подальше от лекарства – тебя. Но я вспомнила вовремя, что ты мне самой о моих возможностях говорил и быстренько перестала “умирать”: собрала красиво руки – к солнцу и космосу – и силу сразу же получила. Чудо!
...Мы все делали вид, что нам хорошо (кроме, может быть, Аниного сына - Ивана -, которому, действительно, было хорошо и к которому я тянулась - поэтому - к  легкости отношений). Потом было страшное: я поняла, что с тобой что-то произошло, что это не ты (оборотничество от вина). Я это сразу чувствую, потому что с Лешей это было много раз. Ты прорвался на минуту сквозь “него” и сказал: “Не  давай мне пить!”, и я не смогла, потому что ты уже потянулся к Ане, и страх оскорбить тебя насилием пересилил все. Твой двойник злился на меня, потому что я пыталась поддержать его тело, а он привык – сам, и это было оскорбительно для тебя. Меня разрывало на части: то ли уступить этому Близнецу, то ли тому... В конце-концов я поссорилась с обоими. Ты сразу почувствовал это (кто из вас?) Видимо, все-таки, двойник. Это он потом повышал на меня голос, говорил по-французски и отправлял меня одну гулять в Париж. У меня хватило ума его не послушать...               
     Ужасно! В письмо может быть вложено только определенное количество “граммов”! А я все никак не могу закончить: пишется и пишется... придется послать сразу три письма:... Кошмар: заброшено все, и почти полдня я только пишу. Даже кот пытался снять с меня напряжение и, недовольный, ушел! Ванька пытается утянуть меня гулять, но я пойду только для того, чтобы бросить тебе письма. Какое счастье, что муж уехал на целую неделю, и я могу что – то писать! (при нем – не пишется, хотя он очень хороший человек и губит меня, сам не понимая этого)... Прощай!

             ПИСЬМО ТРЕТЬЕ — ПРОДОЛЖЕНИЕ  РАЗГОВОРА ПО ТЕЛЕФОНУ               
     (после звонка, когда ты мне сказал про  15 тысяч долга и “ я тебя не люблю”)... Послушай!... На самом деле ты не ответил  на мой вопрос. Я ведь не спрашивала тебя, любишь ты меня или нет: с опытом пришло понимание того, что эти слова сами по себе ничего не значат. Мало того, я открыла потрясающий закон в человеческих отношениях: оказывается, человек всегда (или чаще всего) не может выразить словами то, что с ним происходит, и во всех “разборках” слова – это та шелуха, которую нужно отбрасывать, анализируя поступки человека. Чаще всего человек говорит обратное тому, что с ним происходит. И, когда он кричит: “Ненавижу! Дрянь! (извини!) Б... (извини!)” – в переводе это означает: “Я тебя так люблю, а ты сделала мне так больно! Как ты могла?!” Это потрясающе, как люди “особенно в устной речи“ не умеют поставить себе диагноз. Даже посторонним все видно гораздо лучше, поэтому я игнорирую твой выпад насчет любви “ тем более, что я об этом не спрашивала”, а предпочитаю поверить прохожему, который сказал нам с тобой в Париже: “Да здравствует любовь!” и к высказыванию Руссо насчет истинности “ чувства  веления сердца”, жестов, волн страсти и мучительных состояний. Можно называть это и  “это другое“ (одинакового ведь никогда не бывает, и любови должны быть “другие, разные, поэтому я не утруждала себя сравнением тебя с другими: там действительно было “другое“. Так что ставлю тебе “двойку“ по этому предмету, но, учитывая то, что я тебе еще не сказала из твоей “ астрологической карты” (прости, что я тебя “ посчитала “!), —  ты еще не прошел, не отработал, в отличие от меня, своей кармической дороги, и я тебе послана  для того, чтобы ты  исправил свои прошлые ошибки  с женщинами;  хотя... ведь вы, мужчины, действительно другие существа, из  другого мира, более (извини пожалуйста!) примитивные и несовершенные в отличие от женщины – модели № 2 из ребра!. Этим разговором ты меня  отрезвил, рассмешил и обидел. А вопрос мой был, конечно, как – то со всем этим связан, но, на самом деле, был провокацией и глупостью одновременно (что поделать! Мы часто от боли делаем очень глупые вещи: никто от них не застрахован!) Я чуть – чуть переоценила твои возможности и твою силу (“не сотвори себе кумира!“) Ты вообще меня поражаешь своим умением “казаться” —  гениальный актер! Так сохранять самообладание при кошмарной житейской ситуации (15 тыс. долга , а тут еще сваливается некто на голову: вози ее в такси, корми  -- пои в ресторанах , то ей мороженого хочется,  то вина! И при этом – создавай видимость преуспевающего буржуа – я тащусь, как скажут мои дети.
А эта дама (я, то есть) еще и спасать ее требует: она, понимаешь, запуталась в своих трех мужьях, ей надоело лгать и не с кем поговорить , и  ты  должен помочь ей сбежать от  них от всех! Ну, нахалка! Использует в разборках со своими мужчинами, обманывает , что  любит. А на самом деле для нее это только “ волшебное приключение” ,  так сказать, отдых от всей ее предыдущей жизни! Конечно, зерна таланта в ней есть — обдуривать мужчин, и делает это она, надо сказать, красиво и с вдохновением. Вот ведьма! Теперь надо спасаться, пока жив (ситуация из “Вия”). Так? Конечно, нет... было очень больно, хотя к боли я теперь отношусь спокойнее, чем раньше, а к непониманию и того легче. По – моему, это великий Близнец Григ сказал, что ни один человек не может понять другого и мы обречены на одиночество (поэтому я так ценю даже крохи понимания). Любимый странник и блудный Пер Гюнт1 возвратится к своей слепой от слез Сольвейг (я?), и никакой Анитры2 (Ани) он помнить не будет: там был просто танец. Бог не дал нам с тобой прожить больше двух дней и пуд соли съесть, и горе пережить вместе – но и эти два дня и три ночи – целая вселенная – подарок ко дню рождения нас чего – то нового (обновление духа?). После меня ты был другим и говорил, что не будешь прежним. А “задушить в себе любовь” в самом зародыше – это мужская привилегия. Женщины жалостливее: они любовь растят.
... Получается что-то вроде“распятия любви”: и больно это, и страшно, но наверное  “кому – нибудь нужно?” А ты  хоть понимаешь, как я высветила в тебе все и подняла на другой уровень представление твое о самом себе? Защищаясь от моего “потока любви”, ты пытался закрыться своими прежними ценностями, а  ОНИ УЖЕ ИЗМЕНИЛИСЬ (помнишь, как, читая Маяковского,  ты сказал изумленно: “Боже мой, каким же я был агрессивным раньше!” Читай: теперь я другой...)  Неважно, что ты был чуть – чуть пьян – состояние пьянства пришло потом, почти через сутки: так долго держался твой разум в силе и ясности.
  ...Устала... Допишу потом... Надо спать: был очень напряженный день “в личном плане”, как сказал бы бывший муж... Сегодня я была и с ним, и с тобой – это очень тяжело, любимые вы мои! И оба меня хорошо “поимели” “в личном плане”. Один изображал верного супруга, таская меня по магазинам перед закрытием их, кормил конфетами “Мишка” (только тебе!” и покупал кучу вещей Ваньке (читай: все для тебя, а ты не ценишь!). Другой не нашел ничего лучшего как настоять на разговоре, которого я не хотела (отомстил за позавчерашнюю мою выходку: и так, мол, тошно, а ты на меня еще свои проблемы с мужьями вешаешь. Вот тебе! На! Получай – “не люблю” (и смотрит на реакцию... Даже утешить пытался... А мне так смешна эта чисто мужская черта: придавить, сломать женщину! (как ты впивался в меня жадно ночью). Меня не сломаешь! Я выскользну, выпорхну...

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
     Страсть я какая живучая! Вовочка боится смерти, ты боишься безысходности  житейской. Что – то в тебе есть (если я не сочиняю), действительно, от Маяковского – раннего “облака в штанах”. “Любовная лодка разбилась о быт?” Ладно, не буду. Ты сразу ощетиниваешься, когда из тебя (у тебя) что – то пытаются увидеть, узнать в этой области. Как она могла – МНЕ – изменить? -- вот что я  вынесла только из твоего отношения к женщине. ЖЕНЩИНА – ЭТО БОЛЬНО, И НАДО ЭТУ ТЕМУ ЗАКРЫТЬ В ГЛУБИНЕ, А ОСТАВИТЬ ТОЛЬКО  ПОВЕРХНОСТНОЕ  “мне с тобой хорошо”, но ты на меня не покушайся. У тебя все – равно ничего не получится: я выставил хорошую защиту, она сработает, ведь женщины – такие обидчивые, ранимые существа! Прогнать их ничего не стоит: надо только сначала искупать ее в нежности, а потом больно уколоть. Убежит, как миленькая! Женщина – она боли боится. Исследует: “Так, ты боишься собак и еще...”
...Все. Падаю в сон... Даже если ты этого и не прочитаешь (всех писем), это не важно, ведь я говорю с Богом, с космосом: я расту! И как тебе это удалось? Спасибо тебе, “облако мое в штанах” (без штанов мне тоже нравится, но пусть тебя это не коробит: где есть искренность, там нет пошлости!) И вообще слова не значат ничего и значат все, что получается выразить. Усталый  и больной мозг пишет интереснее, чем здоровый. Кто-то сверху моей рукою водит  “А  я сошла с ума – какая досада!” (фрекен Бок).
* * *
    ...Невыносимо хочется писать... Что ты будешь делать с моими письмами? Перечитывать их, когда тебе будет трудно? Они помогут... Я ведь тоже послана Богом – тебе – тебя спасать, поэтому, не раздумывая, кинулась в этот океан боли и радости. И – потом – это, как ни крути, -- связь с родиной, да еще на таком хорошем русском языке (и это возможность самому – самой – расти духовно (мы с тобой, как Волошин и Цветаева – мое сравнение, -- только Астрологиня сказала, что я, Волошин (мягкий, мудрый), а ты – Цветаева (резкая, разная, сильная – чувственная). Ты говоришь, что думаешь обо мне, каждый день, а потом спохватываешься, что проговорился и – тут же – резко: “Как и о других женщинах...” Ты после моего отъезда признаешься: “Я – другой и не хочу быть прежним”, в твоем голосе – мольба и плач (“Вернись!”). Ты целуешь меня через такие расстояния и спрашиваешь как ребенок: “Ты чувствуешь?” И я обманываю тебя, как мама – нежно: “Да ...” (и это не обман: просто ребенок хочет, чтобы так было, и мама должна родить ему такой мир, какой он хочет, и утешить, и защитить. Ты можешь бесконечно отталкивать меня, как капризный, обиженный кем то ребенок и кричать: “Не люблю?”, но истинные твои чувства проявлялись в другом, когда  ты был  раскрыт и сам собой, когда рассказывал взахлеб свою больную, трудную жизнь; и про гадкого утенка (который, конечно, рожден Лебедем), и про маму – так больно и беззащитно, плача на моей груди, ища защиты, ища маму, которая почему – то ушла и не приходит больше (я плачу когда пишу тебе эти строчки. Бог сжалился   над тобой, молитвы твои услышали и послали меня и, может быть, пошлют еще кого – то и что – то, если ты этого заслужишь... Я ведь тоже свое отрабатываю и получаю по полной катушке. Ты проговорился тогда ночью (женщины такое не забывают), что еще тогда 12 лет назад, на лестнице между двумя этажами института послан был мне, и тебе так хотелось любить, а я не услышала, прошла мимо, вся в своем целенаправленном чувстве к Вовочке. Меня звали , а я, и услышала – слабо – крик о помощи – не поняла, откуда он. И за послушание тоже поплатилась (нельзя “слушать” кого – то и отлынивать таким образом от посылаемых тебе преград – сваливать ответственность на другого). Ты тогда, видимо желая уберечь меня от “Гебухи”, запретил мне звонить и рисковать своими детьми. Ты опять ночью проговорился – рисуя прошлое: “Если бы тогда... Да нет! (махнул рукой) Ничего не могло быть (у нас с тобой)...
     ...Котенок Ванька (сын) пришел и залез ко мне в постель погреться, прижаться к маме. Я перестала писать и целую его, и говорю с ним. Он спрашивал меня про тебя тогда (по телефону когда говорил) и сказал, что твой голос очень похож на папин)... Я сказала ему, что пишу книгу, а ты ее напечатаешь (эту версию мы отработали с Астрологиней, чтобы не устраивать бойню для моих близких после “приключения в Париже”. Вообще, надо сказать, она очень за меня переживала, уговаривала держаться от тебя подальше и предупредила о солнечном и лунном  затмении (во вторник, а я тебе задала свой вопрос именно ночью с понедельника на Вторник..). Ну как я могу быть сильнее Луны, даже если предупреждена! Мало того, она позвонила мне на следующий день, объединившись с более сильной своей подругой, и они стали говорить мне, что ты “вампиришь”, барствуешь (я и без них это знала, но у меня так много, да, как ты говоришь, не хотят брать, поэтому я с удовольствием отдаю тебе – бери, если тебе это поможет... И, на самом деле, звезды опять спасали меня, потому что я с ужасом думала: а вдруг ты потребуешь от меня отказаться от всего этого мира, который я так долго создавала (ведь это будет так трудно: бросить детей, мужьев, огромный круг друзей, сауну, застолья, пирушки, песни, круг своих умных ведьм – подруг (от слова “ведает”, знает), маму, папу, кота Ло (который любит меня, как мужчина: спит на мне и к мужу относится, как к сопернику), рыб, цветы, кресло – качалку и камин, и уютную огромную инкрустированную, как во дворце Меньшикова, деревянную кухню (муж Леша сделал в мою честь этот Тадж – Махал из разных пород дерева), где за круглым столом бывает так весело, где нам подпевают дети, прислушиваясь к  спорам и “умным разговорам”, и ванну – в цветах (дети в школе задаривают каждый год и во все праздники), куда плюхается приехавшая из Ростова – на – Дону Тивиша (О! Это удивительная женщина, подруга Кона, Арсеньева, Жуховицкого, Ролана Быкова... или Салькова из Екатеринбурга (совершенно мужской ум: прямо Жорж Санд, а сколько она сумела сделать в своем Екатеринбурге!)
...Когда я умру, меня будут вспоминать – это точно. Мой дом всегда был открытым  для странников. Кого в нем только не было и  не жило: пол Ростова и Екатеринбурга( интеллигенция — молодая и творческая), из Оренбурга, Сочи, Гурзуфа, брат Абдулова0 , русский “зондер” из Тбилиси, какие – то бельгиец и канадец приходили пить и есть вареники и мои удивительные грибы и джемы – из любимой дачи в Калужской области. А мой лес, в котором зайцы из – под ног выскакивают, когда я десятки километров (одна!) прохожу, где птицы на спину садятся (говорят: это очень хорошо, когда птица не боится сесть тебе на плечо или на спину), где желтая и красная малина по 8 литров в день – играючи, где первозданная природа, где места благословенные... Разве найду я это в Париже? В нем – единственная ценность – ты, и ради тебя я хотела бросить все это и прыгнуть в пустоту – без страха, отпустив все, не жалея ни о чем... И брошусь, если когда-нибудь позовешь...
     ...А то подумал: там, в России, когда я был несчастен и слаб – не увидела, а тут – в Париже – в блеске славы – нашла !.. О, как я понимаю твое благородство и ответственность за СВОЮ женщину... Мне очень стыдно за свой вопрос (ты сказал: “Хороший вопрос!” и думал над ним два дня , прежде чем ответить мне), можешь ли ты взять нас с Ванькой к себе... На самом деле , конечно, я просто искала выход, лазейку – любую – из своей жизни – подальше от жизни не своей, жизни во лжи и в безысходности своего житейского “треугольника”, и ты понял , что за твой счет я пытаюсь решить свои проблемы... Вопрос, действительно, был хорошим и высветил тебя с лучшей стороны. И даже то, что ты думал два дня и так трогательно – честно (я должен быть с ней честным!) – требовал ответственности от меня за свой вопрос – я все это очень оценила, и мне так – не поверишь! --  хорошо, что я в тебе не ошиблась!
* * *
     ...Целую тебя, ты замечательный, у тебя все получится, и все будет хорошо. Продолжение “романа в письмах”, к сожалению, придется написать в другом письме (и это уже такое толстое, что могут вернуть!). Ужасно тяжело – физически – без тебя (я не знаю , как я выйду из этого положения с Лешей: пока от этой трудности Бог меня хранил (и Леша – тонкий, умница – меня не трогает и терпеливо ждет , когда же я “вернусь из Парижа”. Тело стало совершенно полетным , резко худею и живу духом. Летаю , как Маргарита1 ... Ищу тебя. Может, Бог  даст, и найду...

ПЯТОЕ ПИСЬМО
                Милый, хороший, добрый Близнец!
...Эту роскошную неделю творчества мне тоже подарило небо. (почему небо - не знаю), потому что нет занятий (дети неделю будут играть на 850-летии Москвы при правительстве и на всяких “мероприятиях” (приятие мер - бр-р), от расписания меня тоже самым волшебным образом освободили, и муж уехал строить дачу. Хорошо устроилась, а? Даже дети не достают: сами едят и готовят и тоже занялись творчеством (каждый в своей комнате) и рычат, если на них кто-то  покушается: копируют меня полностью. И телефон сломан (почти никто не прозванивается, связь односторонняя, а я почти никому не звоню. Счастье! Жаль, что ты еще не можешь услышать меня, и поэтому у тебя несколько искаженное представление о том, где я сейчас и что я испытываю. (по телефону не успеть сказать: деньги мешают, и письменная речь у меня развита, действительно, гораздо лучше, чем устная. По телефону я просто слушаю тон твоего голоса, чтобы убедиться, что ты жив, что с тобой все в порядке, что ты реально существуешь, а не выдуман мной, и что тебя не отняли, не послали в другие далекие миры, куда мне не долететь. Телефон - это ужасно, потому что я беседую с тобой целый день (и многое из этих разговоров записываю и отправляю), а ты слышишь лишь отрывки и ничего не можешь понять (хотя ты тоже, наверное, слушаешь Тон —  тут же вернул мне его (“отзеркалил”), потому что я, действительно, очень спешу жить и чуть не убила твои “зеленые росточки” (только появились, а я  — хвать! А ты — по рукам: не трожь! Умница мой! (не мой, не мой, конечно! Не мой меня так часто “холодной водой”! Так хочется тепла!..
...Кажется, в своих воспоминаниях о Париже я остановилась на том, как ты отключился, выпал из мира, в котором я была с тобой целые сутки, и  почувствовала жуткое одиночество. И даже пожалела, что прогнала тебя, когда ты пришел ко мне спать на узенькую кровать на балконе и сказал: “Подвинься, я лягу!”, так бы ты хоть спал рядом - не разругавшись (внутренне) со мной. Я полуспала-полубредила, и стук не то вилки, не то ложечки Ани и запах ее сигарет заставлял меня вздрагивать и стонать. Кажется, я даже всхлипывала (в полусне). Потом, когда я попыталась тебя разбудить и поняла, что это, все-таки, ты — говорящий на французском, горящий температурой, бросилась, как ребенок, лечить, забыв свои обиды (опять ребенок позвал маму, и нельзя было отказать, хотя женщина, наверное, в этот момент во мне очень пострадала. Я не знала, как и чем тебя лечить, пыталась давать то теплую, то холодную воду, протирала тебя чем-то влажным и снимала жар — руками (хотя никогда прежде не умела делать этого) — я вспомнила, как мне говорили, что  нужно использовать данные от природы силы, чтобы помогать, лечить. Никакой любви к тебе в этот момент не было. Была только горечь и долги за плечами: “Помогай, раз ты здесь оказалась, учись!” И я всю ночь к тебе вскакивала, как к грудному или очень больному ребенку, хотя кем ты был мне? Встречным пролетающим прохожим, изливавшим душу тоже встречной — улетающей в другой конец мира — душе. Все это я тоже тогда понимала. А утром ты был сильнее, и с тобой снова было легко и хорошо. И благодарный за тепло и внимание к себе - ты согласился “показать мне Париж”, добавив, однако, что Париж - это я ты (“Франция - это я.” Н. Бонапарт) Близнец опять расправил крылья и остудил свой сине-серый взгляд (интересно, что мои глаза показались тебе карими: они зеленые, с желтизной - ведьминские, но для тебя я не опасна.: я не могу причинить тебе зла, так же, как и ты мне: мы понимаем оба, что силы равны, и это будет просто бесполезное метание молний - игра двух звезд, которые не испепеляют, а дурачатся, пробуя свои силы. Мне тоже нравится борьба на этом уровне. Мне нравится, что ты со мной борешься и мне не подчиняешься (моим силам). Отсюда - опять - твое “не люблю” - меня только смешит и подзадоривает. Тоже мне, молнию послал!.. Да я ее..! Чихать я хотела на твою любовь или нелюбовь! Мне просто пока интересно с тобой меряться силами. Любви, которая виснет на мне грузом боли и тяжести, у меня и так предостаточно! Все любят: и дети, и мужья, и мама с папой, и цветы, и кот с рыбами - заботься поэтому о них! И каждый норовит со своей любовью отнять от тебя кусок жизни побольше и силы... Как же мне летать тогда? Попробуй полетай с таким количеством любящих — висящих  на тебе! (“Ты в ответе за всех, кого приручил...” А уж скольких я наприручала! Я так устала и так не хочу (хоть на время - в Париже) никого любить, а тут опять подсовывают: заботься, люби...
...Так что этот, ЕДИНСТВЕННЫЙ ДЕНЬ, когда ты не вцепился в меня (Близнец!), как в первый день, и не потащил за собой куда-то купаться, к Аням, к своим прихотям, а просто, наконец, уступил, благодарный, моей просьбе — БЫЛ ПОИСТИНЕ ВОЛШЕБНЫМ! И ты был “лучший в мире Карлсон”, показавший Малышу (мне) весь город сверху, с высоты творчества и свободы. Сначала мы пошли в русскую церковь, куда ты так часто ходишь (твой Париж!), и я поплакала там и помолилась —  искренне —  и твой чудный бархатный голос услышала,когда мы пели... И Елисейские поля (О! Как волновала меня раньше эта песня Джо Дассена!) — “улица влюбленных” (ты царствен и щедр: “Придется тебя поцеловать!” - а сам так жарко целовал, так обманывался в поверхности своего чувства — не бойся! Я же никогда тебе не причиню зла: любовь  — это не яма, а бездна космоса, и из нее всегда можно (сильному!) вернуться на Землю... И кормил таким замечательным - разным - мороженым: Фруктовые СТРАСТИ - какое еще хочешь? Клубничное? Ну, попробуй еще ванильное: (как ту булочку и сыр съесть уговаривал!) И сок... А сам не ел ничего, только пил, и я понятия не имела, какой груз из-за денег ты тащишь у себя за плечами. И Триумфальная арка - любви, потому что мы были сплетены в чувстве и не хотелось никуда идти, только стоять и ласкаться  (у всех на виду! Боже! Мы же не девочка и мальчик!) Но люди поняли, даже пожилые - чудный Париж...- и улыбались, а не осуждающе глядели старушки. А в переходе, внизу, ты шепнул мне, что хочешь меня, и руки по-мальчишески потянул вверх, и я зря сказала: “Летаешь?” (иронично), потому что ты тут же опустился мягко  вниз: “ Почти...” И я почти не боялась метро (я боюсь собак, автоматов и машин) и восхищалась , что оно – скоростное (мой отец всю жизнь строил метро: и днем, и ночью: его вызывали по телефону, если случалась авария: и он дважды был судим за эти аварии, и сидел в тюрьме, когда мы с братом были маленькие, а мама, в остервенении отвинтила в зале суда деревянную бляшку от кресла, когда он всю вину за очередную аварию взял на себя, прикрыв —  великодушно — другого инженера, действительно виновного (у того тоже было двое маленьких детей и жена в сумасшедшем доме)... А теперь отца выкинули с работы, которой он отдал всю свою жизнь, и слава Богу, что он не спился, а только стал нервно больным, вспыльчивым и читающим - кому-то - непонятную и очень агрессивную поэзию Шевченко... А потом я увидела Нотр-Дам-де-Пари, и он не показался мне черным и страшным, как в моих снах лет десяти- двенадцати, когда я читала Гюго, и я подумала, что даже умереть, спрыгнув с него, не страшно, а красиво, а ты повел меня на пятачок, где нужно встать, чтобы вернуться в Париж, и это было так страшно и больно — испытывать судьбу, — а ты еще посмеялся и сказал на мой вопрос  (“а сколько стоять?”), что только идиоты (Я?) думают об этом — нужно просто встать, и все. А мне все мешали и мешали, пока я не поняла, что нужно  не ждать, пока что-то освободится, а решиться и резко “успеть поймать судьбу за хвост”, иначе опять начнется следующий виток судьбы, и вернешься ли ты сюда, неизвестно, а если вернешься, то это будет в сто раз труднее сделать...
Потом ты так чудно сказал: “А теперь пойдем - я покажу тебе зайчика” —  и показал на соборе — в картинках —  все грехи людские и благодетели , и мы стояли и отгадывали их  радуясь, что смысл бытия сегодня отчетлив, и космос благоволит к нам сегодня, и даже химеры на соборе в твоей интерпретации выглядели чуть ли не домашними божками, охраняющими нас от зла (у меня на кухне живет такой леший - Лешка - из коряги дачной  и в Ванькиных лаптях  - лохматый. (меня Тивиша —  моя духовная мама зовет не Лена, не Ленка, а —  Лешка  — ласково...
Меня так поражало, что ты - голодный - (страшен голодный мужчина: знаю это по опыту) - тратишь на меня столько времени, питая меня духом (ты хотел повести меня в самый лучший китайский ресторанчик, и я на всю жизнь запомнила, как мы с тобой там сидели, как я чувствовала себя Женщиной (“Мадам...”), как вежливы, благодаря тебе, были со мной все официанты и водители такси - СО МНОЙ НИКОГДА ТАК УВАЖИТЕЛЬНО НИКТО НЕ ОБРАЩАЛСЯ (советской женщине это как на другую планету улететь).  И такая вкусная, чудесная (с любовью!) пища (“Ты ешь, как птичка, ну, попробуй еще вот это... только попробуй...” Ну, Андрюшка, это же любовь, ну что ты мне заливаешь! Да не покушаюсь я на твою свободу, гори она синим пламенем!...). И подземный город (прохладный и прозрачный), и свисающие грозди дикого винограда, и голова с ладонью, печально дремлющая на солнце возле собора - все это наш с тобой уже Париж: и улочка Андрея Покровителя искусств, и твоя радость, и моя гордость, что стресса у тебя сейчас нет (изумление: не показывает стресса, как всегда, автомат на улице! (а я знала, что не покажет, только и делала, что боролась со всеми твоими “стрессами” и вытягивала их данной мне от природы силой, которую вдруг почувствовала). Потом - русское бистро (нет, сначала русский ресторан, где я, наверное, могла бы петь и иметь успех, потому что в песне растворяю любовь ко всему окружающему (мне об этом часто говорят, но, видимо, в этом нет необходимости, или время не пришло, но я не пропаду нигде, даже в чужом (хоть он уже не чужой) мне Париже или в любой другой точке вселенной: меня будут любить, ибо я послана с любовью к людям (Удивляешься:“Приезжает какая-то  Алена  и начинает меня ЛЮБИТЬ!!!”). Загадка... Мой дом - люди...
...А, когда мы сидели  в “Русском бистро”, вдруг пошел дождь (в такую жару - и небо было голубым), и человек-клоун попросил закурить - и - о-ля-ля! - пустился, смешно подпрыгивая, наутек, а нас посадили под крышу, и мы просто радовались дождю, Парижу и друг другу. Я читала стихи Цветаевой — по твоей просьбе (“Почитай мне что-нибудь наизусть!”), про “каменную безнадежность”, и ты сказал, что я хорошо читаю). Еще бы! На конкурсе твоего любимого Маяковского победила в Москве с его “Скрипкой и немножко нервно... — и почему я тебе его не прочла? Наверное было всего слишком много, и это нам с тобой оставили “на потом” (рука уже не слушается, буквы не прописываю, как психически больной человек, который разговаривает со всем миром, а это  очень трудно – сразу  по нескольким направлениям... (разрываюсь на части : с Ваней сейчас идти гулять , телефон иногда прозванивается ). ..Мы любовались друг другом , и было совсем не тоскливо , что день кончается и Париж плачет, прощается, и ты сказал : “Пойдем домой!”, и мне стало так хорошо... А дома ты опять почувствовал себя властителем, и я уже уехала от тебя – мысленно – в Москву, и уже не могла танцевать с тобой (не верила?) и позволила пользоваться тем, что мной еще было, но была уже далеко, даже в любви (чувствовании – лучше, это ужасное слово – “секс“!). Меня с тобой уже не было, и я расплакалась от жалости к себе и что-то резкое говорила тебе о тебе, а ты так тихо, так нежно вернул меня, пригрел и спал , сидя  надо мной, убаюкивал... Чудный, теплый , нежный, как “облако в штанах” – нет, лучше: облако холодное (высоко!), а ты был низко и рядом, и я ценила каждую минуту прощания с тобой  и особенно запомнила  легкость и будничность расставания (не навсегда!), когда  все последние минуты лежала у тебя на плече и чувствовала, что ты не хочешь отпускать меня насовсем (мы оба делали  вид, что этого просто не знаем - это не про нас...сейчас придет такси... Я просто уезжала куда-то по делам. Ненадолго. И ты не волновался. Я забыла написать про гадания — наши с тобой — по книгам (у тебя чудесная библиотека!). Это важно, что я про них забыла: в них было много совпадений... Ваня торопит гулять, я пытаюсь отбиваться от его “любви”, переключаю его на рыб и кота - их тоже “любить” (кормить) надо.
... Ты поцеловал меня - уже холодно - прощаясь, я попросила: “Как следует!” - и уехала - счастливая - пытаясь - распластавшись по такси - остаться с тобой - махала - махали мы оба - протянув руки - друг другу - и - чувствуя, что, все-таки, это не просто волшебное приключение, а ВСТРЕЧА, КОТОРАЯ УЖЕ ПРОИЗОШЛА.
... Потом мне просто физически трудно было  от тебя оторваться, но разум, чувства, помогли телу - и перевели “слезы” в творчество, и я умчалась в страну ПИСЬМА - страну писателей и философов, где и сейчас в счастии и мире с самой собой и тобой пребываю. Привет тебе от Бернарда Шоу - великого мастера писем, что  благословил меня на писания тебе. Целую и заканчиваю на этом первую часть о Париже (рада буду, если ты ее тоже как-то назовешь и поможешь художественно оформить - как профессиональный журналист, редактор, историк.
Перечитай “Скрипку и немножко нервно” Маяковского - это про мой духовой оркестр и наше с тобой одиночество.
Ну все. Делай с этими письмами, что хочешь - дарю (в единственном они экземпляре). Можешь даже выкинуть, но лучше сохрани для тяжелых времен (они у всех бывают). Не знаю, как назваться... Ты меня никак еще не назвал. Разве что “Але-е-н-ка-а-а” (бархатно).
Это письмо мне пришлось переписывать дважды.. Зачем мне так настойчиво напоминают, как ценила я каждую кроху времени на творчество? Чтобы стала ценить и сейчас? Чтобы вышла из своего “творческого кризиса”, когда не пишется и не поется, а только - плачется и не хочется жить?... Почему я тяну время “романа”? Чтобы понять, что писать? Чтобы не потерять - нажитое, не выбросить с обиженными чувствами, не отвергнуть самой - любовь? Преодолеть - за двоих - страх? Прощай!

                ПИСЬМО ШЕСТОЕ
                Здравствуй, Андрюша!
Здравствуешь ты или нет - я узнаю по телефону, но на всякий случай, пишу тебе -- здоровья (здесь - “Береженого Бог бережет”!) Я буду твоя Берегиня (я оставила тебе свой ОБЕРЕГ, и верь, пожалуйста, - он поможет тебе  в делах душевных. Пожалуйста, если тебя не рассмешит моя детская просьба, ставь на моих письмах цифры 1, 2, 3, 4... Может быть, этот “роман в письмах” кто-нибудь еще прочтет (лет эдак через 100), и это будет очень увлекательное чтение, даже если письма останутся безответными: ведь я разговариваю со всей Вселенной. (еще раз благодарю тебя за то, что пробудил во мне спавшее так долго и сладко творчество. Я уже начала петь и писать - не знаю, что откроется еще там дальше, но сил для любви ко всему окружающему мне тоже очень прибавилось. Я легко стала делать домашние дела (вихрем, танцуя), принимать гостей, заниматься с Ваней скрипочкой (раньше это было не творчество, а мучение под фортепьяно!). Обласканы все: дети, и рыбы, и цветы, и кот... С Олесей - старшей - ласковые, нежные и безупрековые отношения, и даже с мальчишками почти не воюю (мысль бежит вперед, поэтому буквы не прописываются),и даже на работе я нежна: директор (Близнец! жуткий характер, как у вас всех, но грации, шарма, таланта — море) не может кричать на меня, как на всех: открывает рот и мягко упрекает, сам не веря своим ушам, мужчины целуют ручки и принимают выражение моего лица, а женщины пытаются укусить, но я не чувствую боли и им приходится перестать это делать (неинтересно).
Все это сделал ты (вместе с Ураном и Парижем).
Да-а-а... Роман писать женщине с тремя детьми без нянек, горничных, служанок, кухарок и главное - счета в банке - очень непросто... Нужно работать, чтобы жить, стирать, гладить, шить, отвечать на бесконечные вопросы детей, лечить их гриппы и простуды, делать им операции, ходить в школу, в магазины, в детсады, писать за них сочинения и доставать им книги, игрушки, лекарства, вещи, фрукты (и выклянчивать что-то у бросивших их пап...) мука даже перечислять эти, затягивающие творческого человека в трясину, “мелочи жизни”, которые, скатываясь в ком, лавину, часто уничтожают творчество целиком. 
Если же у вас  дома есть еще  коты, рыбки, цветы (и не дай Бог домик и кусок земли у черта на куличиках) – вы просто творческий покойник . Пока телефонная станция не перешла на поминутную оплату разговоров, вам остается только “телефонное творчество” — “чесать языком”, жалуясь на свою ужасную жизнь знакомым .Хорошо, если ваши знакомые способны хоть на время прервать ваш жалобный поток и свернуть его в философическое русло ...Да здравствуют такие знакомые!
Так что, если я заражена твоим сумасшедствием (“Я не такой, как все...”), это замечательно: главное – вспомнить , что именно это давалось нам всем Богом: непохожесть, единственность, индивидуальность, которая — часто – в Черной луне или под чем - то еще тяжелым утопает в мелочах и бессмысленных хлопотах. А творчество – порх! — и улетело, пока ты раздумывал: творить тебе или не творить... У меня вчера был очень тяжелый день: Я НЕ МОГЛА  ПИСАТЬ.
Мне ничего не хотелось... Пыталась читать Болинброка – не помогло... Я вдруг иссякла и стала раздумывать: а нужно ли писать? А будут ли прочитаны и сохранены письма? (А, может , просто выдохлась, пытаясь вспомнить  Париж, ведь не доверять тебе  у  меня не было никаких оснований ...Ты так тепло сказал, что будешь ХРАНИТЕЛЕМ  МОИХ  ПИСЕМ ...А писать и опасно , и просто не укладывается  в ритм — бешеный – моей жизни, где трое детей и мужей, куча друзей, работа, дом, дача с урожаем – все мое хозяйство, включая рыб, цветы и кота – они все живые, и их всех нужно нянчить. Вот даже, когда стала их всех перечислять, вдохновение чуть не убежало, предупредив меня таким образом, чтобы я не зацикливалась на мелочах: ведь все это, танцуя, можно успеть сделать,  если зовет творчество – любое. Вчера я не писала , но говорила – на уровне нашего с тобой общения (это ведь тоже  было такое искрящееся  творчество – только для двоих! Окружающие видят только  хвост этого разноцветного  чуда — помнишь? — прохожий сказал: “Да здравствует любовь!” и ты так удивился и перевел мне эту фразу  с французского ... когда мы пели с тобой в ночной электричке русские народные песни  и “Утомленное солнце ...” — в маленьком ночном магазинчике “у арапчика”... Судьба так весело пошутила над нами,  дав  всего два дня и три ночи для творчества и оставив по нему такую жуткую тоску, но с меня эта тяжесть снимается , когда я пишу, и я так благодарна тебе (или не тебе?), что могу снять  эту ношу, родить, выпустить на волю своего “творческого ребенка” от тебя (как в русских сказках яблонька: “Съешь мое яблочко!”)   
Целую тебя! Ты — замечательный... Прощай!

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ
...Не смогла опустить письмо и притащила его домой. Значит, нужно еще что-то дописать...
...Ну, здравствуй, это я, — как говорил Высоцкий (что-то очень похожее в наших телефонных разговорах есть — надрывно-высокое, творческое...). Какой необычный вчера был день! Мне не дали его записать (“конспект” успела проговорить тебе по телефону). Мужская “тяжелая артиллерия” моей семьи вчера устроила “вылазку”: муж  позвал на помощь своего старшего брата (он заменяет ему отца, который повесился, оставив жену и троих детей: может, поэтому муж взял меня — с тремя детьми, чтобы этот его грех “отработать”?). Мужики стали допрашивать меня о Париже и все пытались сбить мой полетный творческий настрой (кстати, и ты — по телефону — тоже пытался это сделать!). Наивные! Вы не знаете, с кем имеете дело! Задавить во мне личность и оставить  только бабу или даже — женщину — невозможно! Не знаю, что и ты в своей жизни “отрабатываешь”, видимо, когда-то ты задавил личность, и я тебе послана для испытаний (во мне -- задавить личность?!). Можно объединяться для этой ”благой” цели (как это и делают мои мужья: бывший и настоящий), для укрепления своих ”мужских” позиций, но — повторяю — сломать, растоптать во мне творческую личность — НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО! Как только муж попытался это сделать, — мне послали тебя и увели на другой уровень бытия. А если и ты начнешь меня “ломать”, Бог спасет — я верю! Уровень творческого чувствования у нас с тобой очень высок : это уровень искусства, и мне кажется, что сейчас мы с тобой “работаем” в области — части — окультуривания мира человеческих отношений, и это так здорово! Господи, у меня даже почерк изменился, и в орфографию с трудом “влезаю” — мне другие ЗНАКИ уже нужны... Наверное и муж со своим старшим братом просто столкнулись с чем-то непонятным, загадочным во мне и пытались вчера это понять (а понимаешь меня только ты! во всей “мужской” вселенной...). Хорошо, что мне удалось главное — “снять” их агрессивность. Иногда у меня это получается легко (ты, наверное, заметил). Моя Астрологиня (очень близкий мне человек) вчера назвала это на своем языке Хироном (даже Хирончиком — ласково). Она смотрела наши с тобой космограммы... Ничего утешительного... Мне с тобой обязательно нужно разговаривать: и устно, и письменно, и чувственно... Я очень благодарна тебе за внимание к моему младшенькому (помнишь, ты попросил дать ему трубку и о чем-то говорил с ним по телефону (из Парижа!) Хотя ему всего 7 лет (чувствует, что я о нем пишу — подошел), он очень хорошо понимает меня... Он ловит по моему голосу состояние влюбленности и отношение к говорящему. Мне кажется, он даже знает, как много ты для меня значишь. Когда ты чем-то напряг, обидел меня (видимо, это отразилось на моем лице и голосе), он подошел и сказал: ”Мама, ты хорошая!” Он наблюдательный. Очень. Тонкий, чувствительный, талантливый, ласковый... Я его обожаю и оценила твой интерес к нему. Очень благодарна тебе... Мои разговоры с тобой наверное кажутся тебе иногда болтовней с оттенком клоунады (бегала к какой-то астрологине советоваться, как жить), но я не успеваю по телефону передать тебе очень многое: например, предыдущую информацию — о ТОЙ ЖЕНЩИНЕ —  и о том, как нас свела с ней судьба, в каком окружении, я бы сказала даже, в каком содружестве (мировом) мы с ней находимся. Я же не одна ТАКАЯ. Я бы умерла от тоски и одиночества, если бы не нашла всех тех, кого нашла. Там все: философы, поэты, педагоги, композиторы, отцы церкви и танцоры, управленцы, бизнесмены... Я очень многих направлений не (художников, психологов и пр., и пр.). Но ты ведь видел, как я тебя нашла — легко! И проникла в тебя — легко, хотя тебя это, по-моему, пугает...,
ПОЭТОМУ
еще раз хочу (уже письменно) сказать то , о чем мы говорили с Астрологиней о тебе (эта женщина — очень талантливая и интересная журналистка, философ (и по образованию), композитор, серьезно занимающаяся исследованиями в области физики, астрологии и музыки и др., и пр... Чувствую, как ты иронично улыбаешься... Ну, неужели тебе не интересно знать, ЗАЧЕМ нас с тобой во второй раз свело, столкнуло, да еще так закрутило? И, хотя все равно ничего не понятно и после “астроразговора”, хоть какие-то звездочки зажглись для меня в этой черной космической бездне и появилась отчетливость, как в импрессионизме красок... А, чтобы тебе не было скучно, господин редактор моего романа, продолжим исследование — “РАСПЯТИЕ ЛЮБВИ” (ТАК БУДЕТ НАЗЫВАТЬСЯ МОЙ РОМАН, И ТЫ БУДЕШЬ ГЛАВНЫМ ЕГО ГЕРОЕМ). Не знаю, почему “распятие”... Может, от того, что, когда начинала писать, было очень больно, а, может, оттого, что хочется ВОСКРЕШЕНИЯ...
...Итак, такси увозило меня в другую жизнь, в другие миры... Прошлое осталось далеко сзади, и даже звуки оттуда уже утихли... Мы молча ехали по ночной Франции, такой теплой и радушной ко всем, кто любит свободу, кто открыт миру и просит у него защиты: я, такси и шофер... У меня было ощущение чуда, волшебства, сказки, и я этому ощущению поверила. Вдруг такси остановилось в очень пустынном (в центре города!), спящем и тихом месте. В нем была какая-то СИНЯЯ (?) благодать... Цветы, домики — все было сказочным. Таксист ждал, не нервничал, не спешил, — как будто так и нужно было вести себя сейчас. Где-то далеко послышались тихие шаги... Я напряглась — по улице шел ты... Ни дня без строчки!  Пишу тебе каждый день! Целую тебя нежно. Ты —  замечательный. Целую тебя нежно, глажу твой добрый живот-жизнь (это одно слово!) и передаю привет твоему” бархатному” голосу... (он та-а-кой).
...Мне жаль эту девочку — меня — в том еще — чудесном пространстве любви пребывающую, —  и я завидую ей и ее детской непосредственности, ее таланту, наконец, ее вдохновению и жажде жизни... Зачем ты убил меня, Близнец? Зачем задул свечу? (“Не гаси меня, свечу: я еще гореть хочу...” В. Долина)... Я очень хочу “гореть”, особенно сейчас, после бессонной ночи, когда долго не удавалось остановить кровотечение у Ваньки, и я уже стала кричать от ужаса вместе с ним, пока не прибежал проснувшийся в 3 ночи мой маленький мужчина, мой старший сын — Олег — и остановил эти крики (я боролась со своим младшим Скорпионом Ванькой, который никак не хотел спасать свою жизнь и останавливать кровь... Он не уважает меня — женщину — так же, как и его отец, а мужчиной я быть не хочу...






















ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
(число для меня магическое)
...Мне не надо тебя бояться, мне не надо тебя бояться... Здравствуй!
    ...Я вижу, как ты идешь к моему такси, немножко сутулясь, но с таким достоинством и благородством, что страх исчезает (как интересно мне сейчас испытывать одно и то же чувство в разновременных пространствах (любовь сжимает время и пространство! И Париж, и Москва, и сегодня. и вчера — все едино, все преодолимо — это волшебство, это чудо творения — ЛЮБОВЬ...) И ручка опять кончилась! Цвет письма поменялся и сейчас, когда пишу тебе, и тогда, когда в том, предыдущем письме: такси стояло в центре чего-то очень важного (площади? города? моей Вселенной?). Даже взгляд был — в центр, в главное — узнаваемым. Я тебе улыбнулась. Ты мне--тоже. У тебя удивительная улыбка. Такая смешная и беззащитная. Улыбается все: глаза, очки, губы, уши. Это так сильно , что, хотя  в сегодняшнем , страшном предзатменье лунном и солнечном всем велено не высовываться, я чувствую себя защищенной этой улыбкой, когда вспоминаю о ней. Даже телефон хрипит и не срабатывает весь день, и наступает расслабленность и покой от одного только воспоминания о твоей улыбке... Мы посланы друг другу Ураном( от того, веришь ты или не веришь в астрологию, ничего не меняется: этой науке тысячи лет...). И расстояния при этом неважны (от Москвы до Парижа — ого!). Просто Уран хочет, чтобы я писала, а это возможно только в письмах: а соедини нас сейчас — мы же не письма писать будем..., и творчество пойдет совсем в другом направлении... Все это какая-то математика: то, что мы встретились (для самореализации, увеличения во много раз своего творческого потенциала?) Какое мне, женщине, (а не посланнице) до этого дело? Ведь с тобой я просто летала, и мне совсем не важно было, ПОЧЕМУ я летала. Сразу бы шлепнулась. Так что оставим нашу программу Ведущему... Я опять вспоминаю. Ты меня ведешь к дому, как невероятную ценность, подарок, свалившийся с небес, и я улыбаюсь тебе смущенно в лифте (я — подарок? Вот интересное чувство!), потом разуваюсь в маленькой прихожей и иду босиком с твоего одобрения (“Я тоже здесь всегда хожу босиком...”), как в свой дом и уютно проваливаюсь в мягкий диван( как устала!). А ты наливаешь мне дивное  розовое вино “Берег Роны” после кошмарных дорожных пивных банок в автобусе, и я проваливаюсь еще глубже и даже не улавливаю начало разговора (он — еще взглядом — состоялся, и страх непонимания ушел, ,а его ухода даже никто не заметил). Ты показываешь мне, гордый, таких красивых своих дочерей. Много фотографий... ”Постой, я тебе их все покажу”. И рисунки, рисунки: ”Папа! Папе! ЛюбимАму папе”. Француженкам — извинительно.
И это так щемяще-приятно, так удивительно... Жизнь коварно-разрушительна. Но пока еще вся твоя жизнь проносится передо мной, благодарным слушателем, и вино чуть-чуть отдаляет меня от этих событий, чтобы не очень больно было, но мне все равно больно почему-то, у меня все сжимается от жалости к тебе. А ты переносишь меня на двенадцать лет назад (не на десять - на двенадцать  лет помолодела) на ту лестницу в институте между первым и вторым этажом, и разговор тот вспоминаем почти весь, до мелочей, до выражения глаз и губ: Выготский, игра, Хейзинга... Ты потом его, Хейзингу, “ Гомо люденс”, купил, когда его издали в России. Почему? Может, продолжал со мной тот разговор? А я потом почему- то очень долго помнила тебя и думала, что случилось с тобой и где ты - после этих кошмарных травлей в институте, где я пыталась и не смогла защитить тебя. И книжка Бахтина “Эстетика словесного творчества”, подаренная тобой так щедро и только потому , что я так сильно переживала историю с ее похищением из моего дома. И ты потерю любимой моей книжки (книга подарена была другом — художником Цехом) возместил — теперь эта книга для меня — ты. Ты для меня — образ... Если бы ты знал, как я хотела родиться во времена декабристов, хотя бы только затем, чтобы увидеть и полюбить этих необыкновенных мужчин! Разве такие бывают? Бывают -   ты такой... Это никак не касается ни характера твоего, ни “оборотничества” в вине... Это — другое... Это твой декабризм, который есть, присутствует — и все! Его не смоешь никакими разочарованиями. Было — значит — присутствует... (Периодически звоню между восхитительным процессом письма... Гордый! Не подходишь: не хочешь тратить моих денег на разговоры по телефону — хитрец! Обожаю тебя за то, что не даешь мне свалиться в пропасть! Ведь я из этой породы — сваливающихся вечно куда-нибудь). Когда я понимаю тебя, моя детская досада проходит, и мне самой — от себя — смешно... А, может, ты ушел искать денег, когда я — порхающая над этим миром — творю... Ищешь — чтобы порхала... Но это не то, что у нас — с Лешей: мне с ним творить просто не хочется. Это очень большой грех: убить творчество (как ребенка). Он убил во мне обоих. И в буквальном, и в переносном — смыслах... А ты пробудил, оживил мое творчество... Оно — ребенок...
  Я опять вспоминаю: разговариваем с тобой в ту, первую, ночь, и я глажу твою руку жалостливо, и ты целуешь меня, и у меня ощущение, что ты соблазняешь девочку-подростка. И я все забываю: нажитое и прожитое с другими мужчинами... Прощай!

ПИСЬМО  ДЕВЯТОЕ
Здравствуй!
...Зачем я опять и опять все это вспоминаю? Я вспомнила: в первую ночь ты говорил по нескольку раз одно и то же... я погладила тебя тогда по руке, а ты — поцеловал — в губы... Мы с тобой очень похожи: видимо, самое больное должно выговориться  ПО НЕСКОЛЬКУ РАЗ! (раз здорово застряло — как кость в горле!). Сегодня я целый день думала только об этом — о том, что судьба — во второй раз — дает мне лазейку, и я должна шевелиться, а то дверь захлопнется, и я опять стану задыхаться в своем безвоздушном пространстве (образ утащила у тебя: ты назвал меня своей ”лазейкой”). Осталось сказать самое трудное. Целый день я звонила тебе, чтобы сказать: ”Возьми меня с собой, к себе, ко мне, все равно — как и где — я гибну!” Помоги мне! Я знаю, что это нехорошо: просить в такой прямой форме... Человек может испугаться твоих сложностей... Но у меня нет сложностей, когда ты рядом! Я все могу сделать в этом пространстве сама! К сожалению, самой мне его не родить — это пространство... Сейчас я ударю ниже пояса: ты же ХРАБРЫЙ (имя твое — АНДРЕЙ)... Ну что я могу с этой своей обнаженностью сделать? Я уже — голая — и одежды ветром унесло — поздно! Я устала жить во лжи ...
...Наверное, с трех до шести ты не смог позвонить, а вечером я сама не разрешила... А зря! Звони мне, пожалуйста, когда захочешь!? (Странно: рука сама нарисовала вопросительный знак...).
...Не могу дозвониться... Видимо, слишком тороплю события... Когда что-то просишь у судьбы, надо просить мягко, как твой голос: ”Ален-к-а-а-а” (как я проваливаюсь в этот мягкий голос и задыхаюсь от его тепла!). Какое безумие во всем этом и вместе с тем — какая яркая отчетливость ума — и все — одновременно... Истинное высветилось, и я решаю и решаю эту задачку и никак не могу найти лазейку из духовного мира в физический...
...Пришел муж. Принес торт и кучу еды. Дал вина и заставил что-то съесть (не ела уже почти неделю — с тех пор как рассталась с  тобой — странное возбуждение, художественное! — “И пальцы тянутся к перу, перо — к бумаге — минута! — и стихи свободно потекут...”
...Муж терпеливо ждет, когда же я “вернусь из Парижа”... Камни (камнепад!) и карлик (муж) — все по гаданию... Нет ничего хорошего в сверхчувственности, милый мой Близнец! Очень хочу услышать твой голос, хочу тебя любить, пока не отняли (а ведь обязательно отнимут!). И очень хочу, чтобы ты этого не боялся...Я буду — тигренком — и буду за тебя бороться! (Ты хотел — “тигрицей” — нет! Это — ДРУГОЕ!)...
...Мне показалось, что умерла рыба в аквариуме... Молча стала вынимать ее сачком, а она “ожила” и поплыла. Я разревелась. Прощай!

                ПИСЬМО  ДЕСЯТОЕ
                Здравствуй!
Ты не позвонил, но мне не обидно (мало ли что в таком непостоянном мире бывает! Да еще с Близнецом!) Страшно: вдруг после вчерашнего нашего разговора ты подумал обо мне Т-А-А-КОЕ!.. Я ведь говорила “конспектом”, потому что рядом был муж... Мне не хотелось причинять ему лишней боли... Почти семь лет мы прожили вместе (“Просто встретились два одиночества...”). Он знал, что я — из других миров человек. Заботился о моих детях... потому что знал, что только этим может удержать меня... Сначала я много плакала, запираясь и пряча свои слезы — от нелюбви, кусала губы, руки, билась об стенку головой... Много раз пыталась поругаться с ним и вздыхала свободно, когда он уходил... Но он возвращался, а мама, знакомые, родные шептали: не будь дурой — пропадешь! Кому нужны твои дети? Стерпится — слюбится...Так и жила — впроголодь...В ПРОШЛОМ ГОДУ Я СТАЛА УМИРАТЬ. По - настоящему-- в своем безвоздушном пространстве...Все было чужое: лешина крестьянская семья, грубость и хамство, примитивная, серая, мелкая и потому страшная для меня — Водолея — жизнь. Даже родители, друзья — все было чужое, не мое...Разве что мама — это случалось очень редко — когда она видела, как мне больно — прерывала свою “политическую линию” — “Потерпи!” Спасал меня только Ванюшка: в детстве у него со мной была удивительная духовная близость (ребенок от любимого!)...
...Так вот, я действительно стала умирать: несколько месяцев не спадала температура, пошли изменения в крови, в эндокринной системе, в сердце... Никто не знал, что со мной, а я не могла встать. Было как раз “прощеное воскресенье”, я всех простила, и меня положили в больницу... Вовочка приезжал: просил не умирать. После долгих обследований мне выписали направление в психиатрическую больницу (мне уже было все равно — только усталость). Спасла мама: она заставила позвонить однокласснику-психиатру, вернее, Бог спас: я тогда на автобусной остановке (велели ехать самой: машины не было) села в первый же подъехавший автобус (а он привез к маме). Стали меня лечить дома — от Нелюбви (я знала, что умираю от этого). Помнишь у Блока? — “только влюбленный имеет право на звание человека”... ”Мне некого больше любить...” — страшная песня! Помнишь мы с тобой, дойдя до этих слов, резко перестали ее петь? Ко-о-не-е-чно, можно упрекнуть меня — наличием детей (целых трое — люби!), но ведь дети не каждой женщине могут заменить целый мир (счастливы и спасены ТЕ женщины!). А когда природа дает много — женщине — так тяжело платить ей за это! Чего уж жаловаться? — и так все понятно!..
...Высшие силы опять вмешались: перебита телефонная линия, а ты наверняка звонишь!..
...Связь восстановили, но я уже и так с тобой поговорила — исповедью, письмом... Какая чудесная вещь — письма, когда есть кому писать (понять) Прощай!

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
           Здравствуй! Я пытаюсь отыскать начало РОМАНА: КОГДА ЖЕ ЭТО ВСЕ НАЧАЛОСЬ?
...Все началось еще на Эйфелевой башне... Я почему-то в тот день надела КРАСНОЕ (много-много шифона)платье и умирала от жары.
Когда я поднималась наверх, было ощущение конца света: Вавилонская башня , все снова разучились говорить на одном языке , и вообще — сейчас она рухнет , и мы все погибнем. И я молилась: “Отче наш!..” В то, что вернулась на землю, не верилось: все равно — умерла, а родилась — другая ( Бог еще одну  жизнь послал!). И — началось: в этот день почему-то ожесточенно дозванивалась тебе. Зачем? Ведь ты точно не помнил, кто я (из — не нужной тебе теперь России! Все то больное, что она сделала тебе, ты наверняка постарался забыть — и правильно сделал!). Дурацкий телефон-автомат не поддавался, а я (без языка — французского) никак не могла с ним договориться. Зачем-то пошла к портье и стала объяснять ему, безъязыкая, всеми известными мне способами, что хочу позвонить. Он очень развеселился от этой смеси “французского с нижегородским и немецким”, позвал негра и велел ему  набирать номер телефона и бросать  в автомат монетки вместо этой, отчаянно прижимающей руки к груди, русской дамочки с собачье-просящими глазами...И с негром — все равно не получалось, а потом мы с ним дозвонились твоей бывшей жене (я и не знала, что там тебя уже нет), и — странно — она, усмехнувшись моему детскому лепету, царственно дала твой новый телефон, и несчастный негр опять должен был со мной мучиться. Автомат опять не хотел работать (космос не хотел нашей встречи, но желание мое было так велико, энергия уже была запущена, и — сработало!).
...Тихий, странно-ласковый (воспитанный) голос, которому я даже не поверила (Ужас! Позор! Не узнал!). Я поняла, что встречи не будет и что-то в страхе  залепетала, и тут МУЖЧИНА пришел на помощь ЖЕНЩИНЕ. Не бойся, дай руку! И я — дала. А потом — так непонятно — срочно! — сейчас! На метро? Какое метро? Я в Тьмутаракани (пригород Парижа, где, действительно, ходит метро), но я даже не знаю, как называется это место: автобус привез и выкинул нас в отель в ночи! Я пытаюсь сказать, что собиралась уже спать, что мне нужно в душ и постельку после Вавилонской башни... Ты спрашиваешь телефон моего номера (опять зову бедного негра-посредника), бегу в номер, потому что ты говоришь, что звонить здесь — дорого, что позвонишь мне — сам, и мы все обсудим... Я еле успеваю добежать до номера, где красиво разбросаны мои вещи (номер — чудесный), но ты не даешь мне даже воспользоваться его уютом, освещением, феном — твой, источающий эротику, голос заявляет, что дает мне всего 15 минут на душ и что за мной заедет такси — перевезет меня из одного пригорода Парижа в другой, потому что метро уже закрыто. Вот это авантю-ю-р! и я бросаюсь в приключение, как в омут — с головой — с тайным желанием отомстить всем  своим мужьям за все то, что эти замечательные люди для меня сделали. Меня провожают завистливыми взглядами все те “стильные” девочки, которые еще недавно считали меня ...вовсе ничем, а теперь заметили и подьезжающее такси, и провожающего портье, которому ты названивал каждые две минуты (приехало ли такси?). Я — Ассоль, за которой величественно приплыл корабль с алыми парусами и увез меня в мечту под восхищенные взгляды шокированных неверующих. А у меня — озорное детское желание показать язык “классной даме” тургруппы, стерегущей “облика морале” совершенно по-советски (Союз ведь только-только развалился, и никто еще к “свободе” -то не привык! 1997 год!). Шофер красиво открывает мне дверцу необычной продолговатой машины — “Мадам!” — театрально захлопывает ее, и такси мчится в другой город по странно ровной и гладкой дороге... А вокруг — такая ночь! Обожаю ночью ехать на хорошей машине, с ветром и огнями — “Мадам!” Когда и кто мне в жизни говорил: ”Мадам!” “10 лет варила суп, 10 лет белье стирала, 10 лет в очередях колбасу я доставала! Сердце стачивая в кровь, 10 лет дите (детей) растила...Что ж осталось на любовь? — Полтора годка  — от силы...” ( Обожаю позднего Визбора!)...
...Ты позвонил мне -- в Москву -- из Парижа --  и растворил меня в своем “бархатном” голосе, как мыло в воде... Спокойной ночи!..               


                ПИСЬМО    ДВЕНАДЦАТОЕ
Здравствуй, мой хороший!
Ванькина (младшенького) операция совсем выбила меня из колеи: уже несколько дней не могу писать... Усталость и опустошенность от суеты и бегания по врачам, выпрашивания, выманивания (тебе это так смешно там, в Париже!) — театр, который требует очень много сил... И на работе в училище— завал (некем заменять уроки: у меня сели на больничный аж три учительницы!). Представляю, как размахивает руками мой директор-Близнец! Руки у него — чудо (как раз для размахивания, пантомимы — дирижер!)... Жизнь бедна событиями, все расписано по минутам: суета предоперационная... Телефон по-прежнему молчит (все “чинят”), бегала сегодня по трем почтамтам, чтобы послать тебе кассету и иконку (не принимают: надо смириться). Раскинула руны — там тоже — смириться и отпустить все (пусть катится...) И тебя — отпускаю (это самое трудное!), но я уже поняла главное: ты дан мне для творчества и возрождения духа... Даже если не будешь отвечать мне — в письмах — твоя Франция так далеко! — это не страшно, ведь ты будешь отвечать мне — по телефону — ЭТО УЖЕ НЕ В НИКУДА! Мне нужно, чтобы шло ответное тепло (мне пока очень тепло — от тебя. ”Съешь мое яблочко!” Так приятно, когда ты ешь мои “яблочки!” Ужасно, когда отдаешь, — а — не берут (помнишь, ты говорил?) — Знать надо, кому отдавать! (резкий голос) — А как — узнать? (тихий)...
* * *
            ...”Ну, что, мой друг, не спишь?
     Мешает жить Париж?”...Если бы не Париж, сегодняшний день показался бы мне адом, и я сгорела бы в его “сюрпризах”: младший писается (страх перед операцией?), кот гадит везде, рыбы не кормлены, старший сын хамит, училище, в котором учится моя дочь, расформировывают — блеск! Телефон трезвонит с утра до ночи — и никто не прозванивается, в плите сгорели конфорки, на второй год оставили в музыкальной школе —  младшего — у него же — появились сопли--и это — перед операцией! (часами торчим на автобусных остановках — зимой!) — значит — не возьмут на операцию и все анализы и стояния в очередях — коту — под хвост!, кончились деньги, белье не сохнет (в квартире сыро), дача гниет... и т.д., и т. п.
...А жизнь — все равно — прекрасна, и меня — любят: пришла соседка с собакой (и у нее — четверо детей и такой же тарарам в доме!), и мы пьем чай с моими джемами, и я дарю ей  кабачок — с дачи, а она меня угощает орешками, и мы смеемся и говорим о детях и о музыке, а собака тихо лежит за дверью, и даже кот по этому поводу не устраивает скандалов... Она смеется — прозвониться ко мне невозможно (конечно, меня же освободили — для творчества — там, наверху), но она гуляла с собакой и увидела огонек на моем первом этаже и меня — в окне,  и свечу в окне — для путников, и разросшийся в традесканциях лук... И нам такой любви — достаточно, а вокруг уже ночь, и тишина, и благословенное — окутывает восторгом и дрожью — творческим состоянием души... Только когда смотришь на всю эту, из мелочей сотканную дневную суетность, начинаешь ценить жизнь и маленькие звездочки радости в ней (Париж!), и я начинаю ”любить” себя: пью кофе из чашечки ручной работы из прекрасного города Гейдельберга (22 карата золота!), сажусь в кресло-качалку (после ванны с французской пенкой) и достаю книжечку гороскопов любви, карты и руны — из них я построю сейчас свой Город Любви — и засыпаю под тихое журчание круглого аквариума (он искажает видимое, но — так красиво! нет, это просто другой, рыбий мир... Леший — корень с дачи — поднял ноги в лаптях (заснул?), зеленой звездочкой горит на стене телефон, нежно урчит холодильник — ну, сговорились они меня успокоить сегодня и усыпить — у-ж-е-н-е-м-о-г-у-п-и-с-а-ть
* * *
...Зарисовочка эта  — тебе...
...Из железной я стала — желе... Растекаюсь разноцветными прозрачными медузами, как в бухте Ивана Разбойника (рядом с Волошинским домом!)...Спок ночи!...

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ
...Чудесное утро! Встала в 7, отправила детей в школу и — одновременно — (обожаю делать сразу несколько дел!): звоню (организовала  сауну и привела в порядок все свои рабочие дела(много), проверила, чинят ли мою телефонную линию, разобрала кучу яблок из маминого сада(завидуй!) — красивые — невозможно! Только в России их бывает так много  и так красиво — сготовила невообразимую овощную смесь из грибов, кабачков, моркови и др.,и пр., — даров осени (очень вкусно!завидуй!), договорилась о денежной поддержке (друзья, брат) — одновременно завтракала и наливала ванну (не могу без ванны!), покормила рыб — и думала — о тебе — и письмо, раскрытое, лежало (пишу!) — все — в разноцветную эту утреннюю кучу подарков — жизни (и кота ревнивого — не забыла (давно не сержусь на него, а он весь сжался: чувствует себя виноватым за вчерашнее...) Кому расскажи — не поверят (а ты — веришь?), что я — счастлива, потому что есть для кого (дети, ты и все-все-все) — жить и знать, что сейчас мой голос где-то на пути во Францию (песни мои — под гитару — авиа — обещали 10 дней!), и письма — самая надежная ниточка связи с тобой (доходят!), и можно ( какое счастье!) каждый день с тобой разговаривать, не мешая тебе и не ограничивая твою свободу... Когда же я дождусь — твоих — писем?..Наверное, никогда...Не заслужила... Ты — заслужил — своими муками и меня, и мои письма, и всех женщин, которые сейчас — раньше — потом — идут к тебе... Нам всегда дается по заслугам. И я сейчас “отрабатываю Париж” (больницы, операции  и неустроенность дочери, и сложности на работе — легко, без мук и тяжестей особых... Просто мирюсь с этим и благодарю Творца за все, что он мне посылает...Дни расписаны по минутам дел, но теперь я обязательно оставляю время на “подкармливание души”. Нельзя ее не любить и не кормить, хотя она — такая выносливая! Ты — дал мне это понять (нам с тобой — дали)...
А ты, оказывается, собираешься приехать сюда, в Россию? Мне сказал твой друг Андрей — он на даче , с козами сврими любимыми и купанием в холодной воде. Как странно, что все мы работали когда-то в одном институте, занимались наукой  —  да, кстати, ведь я защитила-таки диссертацию по игре: мужу назло, когда он меня — одну — с тремя детьми (с грудным — Ваней!) оставил! Я даже числюсь все еще, как и Андрей, в нашем фантастическом институте на полставки! Очень хочется позвонить директору и спросить: ”Извините,меня еще не уволили?”  —  да как-то неудобно...)
Скоро ноябрь: Черная луна в партнерстве... Боюсь... Ко мне она уже подбирается...
Как же хорошо мне с тобой разговаривать! Как ужасно,что это на грани катастрофы: поговори-ка из Москвы с Парижем при моем-то материальном положении... Я такой энергетический заряд от тебя и от Луны сейчас получила!.. Дочь Олеся пришла с гулянки и говорит: "Луна сегодня огромная, круглая и красно-оранжевая..." Младший Ваня тоже мне сегодня с этой Луной такое устроил в поликлинике! Как партизан,не раскрывал рта (рентген пазух носа перед операцией положено!) и все плакал,плакал... Вся поликлиника его уговаривала--до закрытия. С врачом истерика!Я сказала: "Не уйдем без рентгена, даже если ночевать здесь будем (мне деваться некуда: без рентгена к операции не успеваем...) В другое время я бы ушла,уступила (и всегда уступала,и он это знал!), а тут мы лоб в лоб стояли рогами друг в друга: кто кого? Ужасно для любящих... Он потом прощения просил (я внутренне тоже, ведь мне приходится быть и мамой, и папой сразу, раз папы нет... Дочь Олеся спрашивает, ЧТО я пишу. Я говорю: роман.-- А как назыается? -- "Распятие любви." (Глазами, бровями, ртом сделала ТА-А-КО-О-Е...) У нее тоже любовь (любови)...
...Я еще была маленькой девочкой, когда прочитала "Олесю" Куприна. И решила: назову дочь (знала, что будет дочь!) Олесей в честь этой необыкновенной, такой близкой мне по духу, девушки лесной, ведьмовской (от"ведать") породы. И все сбылось, как в повести: Олеся живет с бабкой-ведуньей лесной (это моя мама)...Только не хотелось бы ей такой судьбы, как у Олеси купринской... Но,похоже, с миром окружающим моя Олеся, как и та, не ладит и с людьми не сходится: скачет с одной работы на другую, а вот любви и стержня, как у "той" Олеси, нет... Пусть--будет... Даже такая, с болью...
...Надо купить--петуху и желтому меченосцу--пару (партнерши погибли)-это я о рыбах! Я пишу и смотрю на рыб (у нас 4 аквариума, включая ”родильный”): одинокие--мечутся, парные -- даже без хвоста (оторвали) -- весело носятся друг за дружкой... в искрящейся радугой -- воде:красота спасает (вдохновляет) -- это уже обо мне... Заполняла сегодня Ванькину анкету школьную: там что-то про любимые игрушки.Написала: любимые--красивые (действительно, он любит необыкновенно красивого Пьеро из немецкого городка Гейдельберга и Чаплина -- из Праги -- на ниточках, живого, нереального, и Лохмушу с Гномом, потому что у них -- любовь, и это -- красиво... Я все реже играю с ним (я -- Лохмуша, он -- Гном), я перестала играть, потому что эти игрушки купил нам его отец, и сыграл -- первым -- Лохмушу -- меня -- училку в очках и фантазийной прическе - и Гнома -- себя... И я так и играла с Ваней: Гном--папа, Лохмуша--мама, даже через много лет после того, как Папа-Гном нас бросил.... Я вынашивала этого ребенка одна, хотя мы его очень хотели  — муж тогда даже в психушку попал (и его, и мои родители не давали нам ребенка родить: мне пришлось скрываться с животом несколько месяцев, чтобы не узнали...) Вовочка (муж) тогда испугался, а я сказала: "Я сама его выращу, и он будет лучше тебя" ...Наши родители ненавидели друг друга, как Монтекки и Капулетти, мы даже скрывали, что женаты до психушки (там открылось). Вовочка нашел мне квартиры в Загорске, Риге, Москве, где меня никто не знал, в институте я взяла академку (в аспирантуре) и жила одна с пузом и маленькими Олесей и Олегом. Самое страшное было в Риге, когда после Юрмалы, моря и Домского собора приехал пьяный троюродный Вовочкин брат и стал ко мне приставать — я бежала из Риги ночью, с пузом и маленькой Олесей, бросив вещи, билеты в музеи и Домский собор, проездные на три месяца до моря, когда-- избивший несколько человек-- зверь-Вовочкин брат, сорвавший с себя бинты после операции (так подействовал алкоголь после многочасового наркоза!) полз по лестнице дома к нам с Олесей в окно...Я примчалась в Москву и услышала такое страшное и холодное Вовочкино: "Зачем ты приехала?" Потом явилась его мать и, ворвавшись в мою (мою!) квартиру, стала меня, беременную, бить(высшее образование ее от таких вещей не спасло!).  Я прятала живот и кричала, звала на помощь (Вовочки не было), но соседи даже не вышли из квартиры, а утром сказали как-то буднично:"Шуметь -- нехорошо... "И раздраженный Вовочка (у него уже была любовница Маруся, с которой он ночевал в СВОЕЙ комнате ("Тебе, в твоем положении, нужен отдых и покой!") мне не поверил -- ЕГО МАТЬ НЕ МОГЛА ТАК ПОСТУПИТЬ! -- и сказал, что я это все выдумала (Олеся долго потом хотела его отравить: "Вот вырасту... "Она видела разбитую у бабушки -- в соседнем подъезде -- ТОЙ ЖЕНЩИНОЙ --дверь и -- верила.. .Да и сам Вовочка меня, беременную, бил, когда я не давала бить  Олега: он и Олега-маленького- моего старшего сына-бил...
... Ваня родился, и после двухмесячной больницы нас с ним выписали, он при бабушке (маме моей) заплакал, и она (каркуша!) увидела его крупные слезы и сказала безжалостно: "Тоже будет безотцовщина..."Я ей тогда не поверила: нас с Вовочкой сблизило тогда несчастье (при рождении Ваня умирал, терял дыхание, кровоизлияние в мозг, реанимация, потом стала умирать и я от воспалившегося шва (тоже история вполне в российском духе: после "Кесарева сечения" в больнице заставили носить чан с едой для "мамочек" -- "по очереди", несмотря на мои слабые возражения!) Какая странная была жизнь: все время --на грани! И Ваня умирал -- не единожды! Он умирал еще в животе--в 4 месяца беременности. Меня тогда забрали по"скорой"с сильным кровотечением (в спецбольницу" по выкидышам") и сказали: "Все.Матка раскрыта -- ребенка не спасти."А потом положили в палату, куда вошли бабы в масках и стали распылять яд против тараканов прямо на лежащих после выкидышей женщин. Но я-то была еще с живым Ваней! Я выскочила в рубашке  на улицу и крикнула всем: "Не отдам! Он будет жить!" И в больницу больше не вернулась.
Ваня чудом выжил.Очень хотел жить.Потом я уже рассказывала тебе в Париже как снова  на грани чуть не погибли мы с Ваней, когда у меня уже начались схватки, и Вовочка не пустил меня даже на порог СВОЕЙ комнаты (я примчалась: Началось! Вези в больницу! А мне: ”Стой! Тебе туда нельзя!” --”Почему?” -- Он: ”Я с девушкой” (Марусей). А я от такого предательства -- под трамвай -- в ослеплении -- болью, но Ваня -- ножками в живот ударил, остановил... Потом -- этот ужас операции: я вся в крови и боли -- в коридоре, и никого нет--только ветер страшно воет за стеной... (Прости, что выливаю на тебя все это: мне ОЧЕНЬ нужно выговориться как тебе тогда -- в Париже -- так и мне — о МОЕЙ России)... Коридор для меня символ России мученической: трижды рожая, я почему-то все время оказывалась в коридоре, одна, в холоде, боли и лихорадке, правда, впервые это было даже смешно: какой-то студент стаскивал меня за ногу с родильного стола и ел картошку (вкусно!). Почему-то резиновая голая подушка была в ногах, а не в голове, и лежала я --вся голая--на холодно-резиновом.Потом прикрыли грязным одеялом (без пододеяльника), и так хотелось жить и есть, а он--рядом--не замечая меня--ел и ел эту картошку, которую я запомнила на всю жизнь...А еще я запомнила тогда женщину, роженицу, она страшно кричала,а медсестры издевались над ее криками--мешала она им очень разговаривать! А она родила мертвого ребенка... Может, он живой еще был, когда кричала... Это я Олесю там рожала, в 1-ой Градской больнице... А потом мне ее три дня не приносили, и я все время плакала. А Олега приносили и бросали раздраженно: помучайся, мол, и ты с ним--ишь как орет! Он у меня тут же затихал и пил--голодный--дольше всех молоко тянул. Чтобы не кричал,медсестры ему глюкозу какую-то дали,и -- аллергия на всю жизнь(принесла из роддома и ахнула: кровавые трещины по всему телу--хоть бы заикнулся кто об этом в роддоме! Возила по всем врачам, даже восточного целителя приглашала домой, годы кормила одним рисом. Ни одной конфеты! Даже хлеба и молока нельзя было. Добрые бабульки у подъезда все пытались ему конфету сунуть. Он подрос, ходил по соседям и рассказывал, как мама его плохо кормит. Он всегда варенье ел--банками, как Карлсон: залезет в холодильник, мед или варенье из середины вытащит, а по краям банки оставит. Я загляну--все в порядке: варенье целое... Карлсон был его любимым героем: он цитировал его страницами... А младшего--Ваню... И родить самой не дали(плановое кесарение, чтобы поскорее место в престижном роддоме освободить). Да ошиблись со сроком: чуть ли не на месяц раньше вынули, у него даже головка еще не сформирована была, и сам--в пуху, как утенок... Кровоизлияние в мозг, на пятые сутки врач до меня доползла и сказала, что он умирает. Забрали его у меня из роддома и потащили в больницу, разрешили только до машины донести. У нас с ним удивительная связь была. Мы  тихо плакали  (в России матерью и ребенком разные ведомства занимаются, поэтому нам вместе--нельзя было!, зато молоко грудное можно в больницу возить через всю Москву! Только Ваньке оно не доставалось, но--это уже привычный воровской идиотизм российский, родной)... По дороге в больницу он умер--остановилось дыхание. Лежал в реанимации.Я с распоротым (кесарево сечение)животом под расписку убежала из роддома в больницу -- Три дня не пускали! Пустили только, когда, добившись"свидания", устроила скандал: медсестра у меня на глазах уронила--в волоске от ребенка, лежащего с какими-то трубками--в стеклянном этом ящике--тяжелую стеклянную крышку--я закричала, завопила--и тогда только--взяли меня в больницу-- с распиской, что я за свою жизнь, за свой незаживший еще шов на животе-- сама отвечаю...
...Вовочка чует--звонит как раз сейчас, когда я перечитываю эти строчки--чтобы спросить,можно ли Ваню взять к себе на выходные...Я напоминаю ему,что у Вани грипп с высокой температурой, что ночью было сильное кровотечение из носа (не могла ничем остановить кровь, запаниковала, потому что от страха он кричал и не подпускал к себе).Потеряв всякую силу воли, я тоже стала кричать от отчаяния, и, если бы не проснулся мой старший сын--маленький мой мужчина--кто знает!--сколько бы мы еще вопили.. "Ты все равно приезжай",--говорю я,--он ждет тебя. "Я устал",--отвечает (А чего тогда звонил?). И я опять его ненавижу--тихой какой-то ненавистью, усталой, покорной... Прости! Это Луна из меня все вытащила--мне нужно было выговориться... Дети мне достались совсем не легко, и тащила я их почти все время без пап (наверное папы такой жизни просто не выдерживают: все, что я на тебя тут вывалила--крохи из всего того,что было со мной и с детьми. Сколько еще было больниц! Капельниц," смертельных болезней"! Чертова эта "перестройка"и "переворотка"! Подружка из Останкино звонит и кричит: "Хватай детей и беги за город--танки! Нам автоматы к животам приставили! А коммунист-отец мне, кричащей, что надо бежать--р-раз!--по щеке! Все хорошо, все, как надо--переворот наконец-то!... А куриные крылышки--в универсаме... когда и хлеба-то не достать: толпа кидается, не разбирая дороги, на тележку с крылышками, и я оказываюсь внизу, под кучей людей и ящиков...С ужасом вижу--в свой предпоследний вздох, как какая-то старуха, наступая на мою грудь клюкой, тянется к заветным крылышкам--и все! крышка мне! даже крика издать не могу, но--чудо! Рыцарь в белом халате (отскочивший от толпы парень-мясник), увидев, что они со мной сделали, бросается в кучу и вытаскивает меня--живую!--и--С КРЫЛЫШКОМ КУРИЦЫ В РУКАХ! Смеешься? Плачешь? Правильно... Было такое страшное время в моей России...
...А с чего это я так расчувствовалась? Близнецы умеют вытащить сокровенное. Эта боль--распятой любви к миру--и в письмо не влезает (толстое очень получилось). А все равно--люблю жизнь--очень! Ты правильно сказал обо мне: "Живая... Цитирую твоего любимого Маяковского: ”...Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!" (Сказал и застрелился... Да-а...)
...Мне хотелось рассказать не только о себе. Я вижу в себе русскую женщину, сегодняшнюю, с ее загадкой выживания и сохранения себя в этих жутковатых"картинках жизни". Один мой знакомый и очень талантливый журналист еще 6 лет назад просил меня попытаться об этом написать. Ты всколыхнул во мне какие-то пласты, залежи спрятанного от всех, больного, подсознательного  и -- вытащил на свет Божий...
Целую тебя! Умираю--хочу спать (ночь глубокая, а вставать--в 7--и--понеслась!). Люблю событийную жизнь! Тебя--и Париж--люблю! Париж нас с тобой спасет, если, конечно, не изгнать из него любовь...
Прощай! Радость, солнышко, ласточка! Тайное мое чувство! (Увы! на лице оно цветет и озаряет... Может, не снесет ничего, кроме телефонных линий...).
P.S.Твое имя , но я шепчу , растягивая...Оно--круглая луна--в улыбке Чеширского кота!--Наконец-то я ее увидела! (Никак не могла представить ее отдельно от кота, плавающую в пространстве...Распечатала даже письмо, поразившись этому образу... Твоя улыбка будет плавать теперь со мной всегда охраняя и оберегая чистоту чувств... Моя "литературщина" прежде никому не была нужна--до тебя--помнишь? ТЫ попросил меня почитать стихи в старейшем "Русском бистро"в Париже? И улыбался--так счастливо, когда я читала вдоль Сены цветаевское: "...Я иду домой возможно тише...ненаписанных стихов — не жаль! Стук колес и жареный миндаль мне дороже всех четверостиший...”Оно было очень впопад нашему настроению, до мелочей "жареный миндаль" и жареные каштаны у Сены, и ее "маленькие волны"...
Ты даришь мне вдохновение... Обнимаю тебя всеми лапками души... Прощай!               
 
ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Я закончила (запечатала), наконец, предыдущее письмо и открыла Петрарку (спать не могу!) — это вместо ”Здравствуй!”  (боюсь спугнуть):
           ...Когда она, глаза полузакрыв,
           В единый вдох соединит дыханье
                      Я слушаю — и новых чувств прилив
           Во мне рождает умереть желанье...
           Почему — “умереть”? Мне кажется, он имеет в виду что-то другое, что не может выразить словами! Он боится это сказать — и бояться — надо, а то солнце воск в крыльях растопит и — бабах на землю!
                      Так дни мои укоротит — и снова
            Отмеренную удлиняет нить
            Небесная среди людей сирена
            .................................................
Нет, не Лаура — кое-кто посильнее”укорачивает” и “удлиняет”:
слишком многого хотеть нельзя — даже за яблоко с Древа Познания Еву наказали — ребенком. Или — наградили — одновременно?
Надо вернуться в мир хлопот и забот. Похоже, там скоро по мне заскучают(долги наши!). Как хорошо, когда все спят! Обожаю — ночь... В ней время течет —  иначе, сказочнее... И все самое главное происходит — ночью: рождение, смерть, любовь (видишь, как я ее прячу от первого места?) ”На воду дую...” — Все! Спокойной ночи, Лапушка, Ладушка (Лад и Лада. Белые одежды у них, царские.Конечно, они были — не боги: такое сильное мужское или женское начало — ближе к людям... Так кто они? Существа? Посланцы? Ох, и накажут меня за любопытство! Я про них сон смотреть пойду, и про древних греков (тоже язычники), а завтра — уроки, буду про древних греков рассказывать... Прощай!

ПЯТНАДЦАТОЕ — ПИСЬМО
...Пыталась заставить себя не писать (не слишком ли тебе — меня — много?), потом подумала, что письма можно читать или не читать, отложить, выбросить, спрятать — в этом их прелесть — ненавязчивость! Это меня успокоило: насилие не присутствует, просто мой “поток” ищет лазейку — а “вызвал” его ты...” Вызываю поток на себя” — меня прорвало на кинообразы. Я даже думаю, что никакая не “Аленка свалилась с неба и начала тебя любить”, а ты тогда, еще на лестнице нашего НИИ ПОПРОСИЛ меня — у неба — так сильно, что — дали, правда — через 12 лет...Ты ведь сам мне об этом говорил...
...Так интересно! Ухитряюсь писать тебе — на работе, а ведь я — очень серьезная и ответственная дама — зав. отделом всего общеоборазовательного цикла училища для талантливых детей-музыкантов! Попутно — в каком-то творческом порыве — решаю кучу дел — легко! Забегает мой директор-Близнец, маленький дирижер, весь в движении — энергией так и бьет от него! Приводят ”хулиганов” — для бесед — душеспасительных... Расплетаю сеть учительских ”заморочек” — терпеливо, с любовью (благодаря тебе!). ”Ибо только влюбленный имеет право на звание Человека...” — на звание учителя — точно!   
...”Только влюбленный...” Какие искрящиеся у меня были сегодня уроки — в шестом! Каждого, каждого — любила и учила читать стихи — на ходу вытаскивала и всем показывала — индивидуальность каждого. Им так понравилось! Эти мальчики-музыканты так ревниво ценят внимание к себе! Конечно, никаких здесь открытий нет: теоретически мы все знаем, что “должно с любовью”, но получается-то только у того, кто влюблен! Весь прошлый год (когда я умирала от собственной нелюбви) я поражалась своей серости,усталости. Не могла понять, почему засыпаю на уроках (вместе с детьми), хотя, вроде бы — и творчество было, и они меня любили, и я их (а может только делала вид, как в отношениях с нелюбимым мужем?). И с коллегами — тяжесть и мука были... А сейчас, когда я люблю, — все легко и просто, даже с врагами (они всегда есть)...
...Какой сегодня тяжелый был день! Все обострилось, выплеснулось: и любовь, и ненависть... И — невероятная усталость (не опустошенность, а нажитость выплеснутых тобой — чувств...Твои слова я спрятала, все еще в них не веря, глубоко внутри...).
...Пишу в метро (эх! кто бы придумал такой приборчик, чтоб сам мысли куда-нибудь записывал!): стало труднее со временем (прибавились уроки, Ванькина школа и музыка (скрипочка и фортепьяно), с ним заниматься надо (“ре, ре, ля, ля, си, си, ля — чтоб им!). Надо починить телефон: никто не может прозвониться. Надо сходить в сауну или съездить на дачу? В сауну, конечно, потому что урожай все равно погиб, пока я была во Франции, и домик там теперь — чужой: сломана веранда — муж замахнулся на грандиозное строительство, даже не спрашивая меня... Все рушится (внутри), а он строит — снаружи... Прости, что я о нем — тебе... Пойду-ка я в церковь (и опущу письмо — тебе: для меня это — целый ритуал).
...Умница эта Луиза Хэй: надо всех отпустить. Очень трудно — отпускать. Мы все — собственники...
...Хорошо, что я сходила в храм: новый, деревянный, пахнущий еще свежестругаными досками. Меня как будто ждали (впервые: мне всегда в храме — трудно), и я не боялась спрашивать, и петь, и попала прямо на службу — с работы... Странно: должна была бегать по магазинам в поисках еды, бежать за Ваней, потом на собрание, а пошла — в церковь... Пойду досыпать за две ночи сразу: за бывшую сумасшедшую и за сегодняшнюю...
...Засыпая... Интересно, куда же подевался кусок письма, про который ты спрашивал? И почему — чистая страница? Напиши на ней сам — вот ответ... Прощай!

ШЕСТНАДЦАТОЕ ПИСЬМО
Доброе утро, Андрюшенька! Наконец-то я могу снова “увидеть” твое утреннее блаженное лицо в улыбке сна! У меня сегодня — выходной (и поэтому все проспали, и я проспала за две ночи сразу!), и, хотя он “расписан” чуть ли не по минутам (накопившихся дел — ого!) — ощущение творческого утра (бумагу и ручку — в постель! — и даже без очков — пишу с наслаждением! Просто вчера он еще спал (Уставший Разум), а сегодня, проснувшись, потянул меня, как ребенок за юбку — пошли куда-нибудь! И тоски — как не бывало, и голос уже — не ”грустный”, и вчерашнее представляется в голубой романтической дымке... ”Девушка пела в церковном хоре...” (вчера приглашали петь в церкви). Мое сочинение о Блоке осталось в фонде нашей литературной школы (о Достоевском — тоже). Я потом его читала и не могла понять, как ЭТО — я — написала? Это писал кто-то другой: интереснее и умнее меня! И все, что я пишу — всегда при перечитывании — открытие... Меня словно погружают в некий ОСВЕЩЕННЫЙ и ОСВЯЩЕННЫЙ мир-океан, где разум и чувства слиты в единое начало, а не разодраны-разлучены, как на земле:               ...Как тебе-то, душа,на суд Божий итить,
                А тебе-то, тело, во сыру землю...
                ( я пою)
Я решила сделать тебе подарок (если получится): куплю самую лучшую для записи кассету (“с хромом”) и запишу что-нибудь из своих и наших с тобой (помнишь, как мы пели в Париже?) песен (и ты будешь петь со мной, когда будет грызть тоска). Песни и письма — это лучшие мои ”я”..., причем совершенно безопасные: включил — выключил, отложил...
...Толстый кошак свалился с теплой гладильной доски (утром гладила белье ) и, ошалело глянув на меня (“Ну, не рассчитал!”), умчался белым шаром на кухню... Я уже покормила их всех: детей, кота, рыб (муж на даче)... Телефон сломан... Муж не хочет чинить (чувствует). Телефонистка уверяет, что все нормально на линии... Нет, точно, мы с тобой — “пассионарии”1 : крушим на своем пути все.Помнишь — когда я от тебя уезжала, дверца автобуса возле меня отвалилась — на полном ходу! — еле жива осталась! А теперь вот — телефонные линии страсть порушила...
...Кошак опять решился улечься своей огромной (пардон!) задницей на узенькую гладильную доску (теплая). Поразительная настойчивость, ведь знает, что упадет — нижняя часть перевесит! А раньше — когда был молодой и легкий — чуть не по потолку забирался (по стенам, по людям — запросто! За бабочками прыгал — метра на два (норвежский, лесной). Никак не привыкнет, что он теперь — толстый, сытый и солидный... Я его назвала в честь Вовочки — “Ло”(Во-ЛО-дя). Никто этого не знает. Муж Лордом кличет (не понимает, что за “Ло”?), я всем объясняю:
бе-ЛО ( кот белый)
мур-ЛО
теп-ЛО
хам-ЛО (бывает). Только Ваня со мной согласился (со всем, кроме последнего).
...Кто-то пытается прозвониться, несчастный! Сейчас допишу письмо и займусь телефоном, Ванькиной музыкалкой (надо ехать) и его же операцией (нужно готовиться ко второй — в Федоровском центре — на втором глазу)... Вообще, с обывательской точки зрения, жизнь моя — ужасна. Плакаться можно на плече у всех прохожих (даже тебе я чуть-чуть поплакалась)... Я и сама поражаюсь: как я тащу этот груз — главным образом, ответственности за судьбу детей: ведь “папы” ее совсем не хотят делить, а пришлые ”мужья” — тем более (им чужие дети — “до лампочки”). И я знаю точно, что мои дети этого не оценят — по крайней мере, в ближайшие годы... Женщины живучи, как кошки — этим утешаюсь (правда, если нужно, я бываю и Тигрой — учти! Да тебе, похоже, тигрицы нравятся  — помнишь, я тебя”тестировала”? У тебя вышла партнерша — “тигрица” — сильная и самостоятельная, а у меня партнер — Конь — стремительный, несущий (куда?) или сам бегущий  — вверх — взлетая, в море — плавая (море=любовь), нежно и грациозно изгибающий изящные свои породистые формы... Мда-а-а... Ты на него похож, и от погони (КГБ) “улетел” легко, наверное, поэтому я так в тебя “влетела” (почти”залетела” — женский жаргон — “забеременела” тобой... Всегда можно вернуться в “одиночество прекрасней”, но дети остаются с тобой — навсегда (не обязательно физически). Когда-нибудь придут, если ты что-то в кого-то вкладывал... Наши с тобой удивительные отношения — кем-то охраняются: я это чувствую (“ведаю”), и, даже если (ну, конечно, если!) они временны, попутны (две кометы встретились и разлетелись — каждая — по своей орбите!), они уже есть, были (вспышка была!), и я им ужасно рада, и всем твоим сумасшедшим”люблю” и “ты меня уже на самом деле женила” — всему этому я и верю, и не верю — ни капельки!, но испытываю настоящий катарсис, когда ты мне что-то ГЛУБОКОЕ говоришь  — я поднимаюсь на верхушку Мира, а это чего-нибудь стит! Целую тебя — без страха — поцелуй уже полетел — из России — во Францию — с потрясающей скоростью (нет ни времени, ни расстояний — мы рядом!), мой неизлечимый романтик (их так мало в мире осталось: ты — чудо, ты — редкий...

ПИСЬМО —  СЕМНАДЦАТОЕ (1+7=8) — НЕ ЛЮБЛЮ Я ЦИФРУ “8”!
(ИЗ  БУДУЩЕГО)
Наверное, больше я так никогда писать не смогу. После ”разрезания меня на кусочки” — тобой — все больше хочется спать и любить себя. Я даже устроила ”день любви к себе” — после нашего с тобой ночного разговора (я плакала, смеялась, грелась в ванне, не могла ни думать, ни писать, ни петь — это было прекрасное состояние, и продолжалось оно почти сутки...) ты тоже спал (и беспробудно пил), ведь после таких горних (высотных, высоких) встреч приходится восстанавливаться...
...Теперь я понимаю, почему ты не выдержал жития со мной  — сорвался и запил: творчество, усиливаясь во много раз от нашего с тобой ”столкновения” требует космического количества энергии...Человеку это очень трудно выдержать — наверное, невозможно... Ты защищался , как мог, даже придумал, что ”любишь мальчиков” — это только твой путь, твое самолечение от боли, которую ты нажил с женщинами (к сожалению, я пришла слишком поздно — ты сам об этом говорил...). Ты все время пытаешься сделать мне больно, что-то доказать (значит — тебе самому — больно — ты сам себя назвал ”инвалидом с отрезанной ногой” — ты — неизлечимый алкоголик, и я только через полгода об этом узнаю — живя с тобой...). Да еще с работы вышвырнут, а это — конец: тебе явно не хватает деятельности, ведь ты страшно талантлив...
...Мои двое мальчишек — очень вовремя — “достали”: доводят меня иногда — до крика, до полусумасшедшего состояния, когда спрятаться от них можно только в творчество или в работу, иногда спасает какой-нибудь телефонный звонок... Прости! мои милые дети полны зависти к моему музыкальному центру и не могут понять, почему это всегда жертвенная мама вдруг встала на дыбы и грозно сказала: ”Мое!” (после тебя мне так хотелось музыки, хорошей, особенно французской, чтобы придти с работы — и — первым делом, не раздеваясь, нажать на пульт, чтобы полилась нежная или страстная мелодия...). Я все боялась покупать этот ”центр”. Друзья подарили мне на него деньги — еще месяц назад — на день рождения, а я все ждала, пока знакомый ”спец” поможет мне купить не подделку... Он — “новый русский”, таскал меня по каким-то рынкам — безрезультатно, потом — к себе домой, хвастаясь купленной квартирой с дико дорогими и безвкусными вещами (как я вспоминала тогда ТВОЮ маленькую квартирку под Парижем, где все — с такой любовью и вкусом — и — ничего давящего и лишнего (где она теперь? ведь тебе пришлось из  нее съехать — из-за денег...). Тот колокольный звон — соседнего костела — из открытого окна-балкона я слышу до сих пор... В общем, я “плюнула” на “спеца” и купила центр сама — в соседнем магазине — и все проводочки сама подключила,  и во всех кнопочках разобралась — не дура! И так мне стало хорошо, что я все могу сама! И я пела — в микрофон — с записью, без, с собой — в два голоса (да хоть в три и в четыре!), танцевала (вспомнила свои походы на бальные танцы, “латину”: самбу, ча-ча-ча — и — просто — ду-ра-ча! — и — сняла, сбросила всю тяжесть отношений с мужчинами — и — просто наслаждаюсь свободой, люблю — себя, свой дом, своих детей, кота, цветы и рыб... Аквариум потек (40 литров) — заклеила! Смолу развела с растворителем (что здесь трудного?). И чего это я раньше — паниковала, кричала, плакала от “чисто мужских” работ! Мне смешно, когда женщины говорят, что боятся не выжить с одним, двумя детьми, я никогда не даю милостыню молодым девчонкам с ребенком и подвыпившим парням в метро, я “плевать хотела” на трудности моего бывшего (уволила) любовника-фирмача: он вечно ныл, жаловался на нехватку денег (мне! у которой на хлеб иногда не хватало!). Да и детей нужда — всегда дисциплинирует! Прости... Кажется, я опять пошла в разнос... Я же только хотела ответить на твою просьбу (“Скажи мне что-нибудь...”). Тогда мне ничего не хотелось говорить, чтобы не спугнуть ”тон” нашего с тобой телефонного разговора (а он был на уровне искусства — высочайший!). Кстати, это только ТВОЕ творчество, ТВОЙ, НОВЫЙ еще пока жанр — ТЕЛЕФОННЫЙ! Имени ему пока — нет, и почему-то возникает он только на таких больших расстояниях (Париж — Москва), и на невозможных для нас с тобой — не Рокфеллеров — счетах за телефонные разговоры... И ты, ни разу не позвонивший мне  бесплатно в Москве — просаживаешь теперь огромные суммы — из Парижа: это в твоем духе, романтик... Целую — в губы... Прощай!

ВОСЕМНАДЦАТОЕ...
Здравствуй! Предыдущее письмо было — из будущего, а настоящее еще очень радужно, хотя Париж, твое лицо и тепло все дальше от меня: суета жизненных мелочей захватила меня в свои лапы: начались уроки, приехал муж и орет в 6 утра, где его штаны (раньше побежала бы искать, а теперь, блаженно улыбаясь в полусне, переворачиываюсь на другой бок и засыпаю — до семи, потом иду будить младшего — Ванечку — и старшего — Олега, звоню дочери, чтобы не проспала: она ночует у бабушки, готовлю завтрак, одеваю прямо в постели сонного Ваньку — в костюмчик с “бабочкой” (купила ему за 500 “франков”), кладу ему в пакет буквы, цифры и альбом с прорезанными бархатными прописными”А”, “Б” и пр. (резала и клеила до двух ночи), кормлю всех, одеваю тепло Ваньку и вручаю ему зонтик (на улице дождь). Раньше я все это делала с раздражением (нелюбовь!), а теперь — тихо, внутренне улыбаясь своей самодостаточности (спасибо — тебе!). Мужу очень не нравится эта перемена: он пытается снова и снова вызвать у меня раздражение, но я за время его отсутствия так привыкла со всем справляться одна, что не реагирую даже на заявление о том, что денег нет (он потратил на вторую машину и на увеличение - разорение дачного домика). Требует денег на крышу (крышу я купила еще в прошлом году на полученную за три года зарплату (да у нас в России и побольше могут не платить!). Он не верит своим ушам: меня ни крыша, ни дом — не интересуют... — В доме — ни одной картошины! — ...Мог бы привезти с дачи...Так и не вызвав во мне желаемого — раздражения — впервые помыв за собой чашку! — уезжает на работу (на одной из машин: он увезет их обе, когда уйдет...). А я, проводив детей, пытаюсь заснуть и вижу кошмарный сон: для Вани принесли путевку в лагерь, и я должна его туда отдать, а я не хочу и не верю всем этим сборам и автобусам (наверное это твой рассказ о “счастливом” пионерском детстве так на меня подействовал). Я смотрю на ужас расставания с матерью твоими-Ваниными глазами и прерываю жуткий сон...Потом, еще в постели, приходит целая толпа мыслей-образов, которые — я знаю — нужно записать, но просто нет, сил, и — начинаются звонки с работы — о работе — о расписании (я же завуч!) — звонит куча моих училок любимых и не..., и вовсе нелюбимых, но я их мягко уговариваю: ведь в этом — моя работа — расстроить, растворить конфликты — именно за это мне платит мой директор-Близнец... Я уже так далеко от тебя, Андрюша!.. Больше двух дней я не могу — без твоего голоса...Я не хочу, чтобы все это так далеко заходило: когда я уезжала за границу от Вовочки, связь наша порвалась (моя поездка по комсомольской путевке в Германию-Польшу еще в 1985 году — при Союзе): он подумал, что я его бросила, как мама — ребенка — на целых две недели — и никогда не простил мне этого...Я не хочу, чтобы ты думал, что я тебя бросила, что моя”параллельная”жизнь в Москве (я с тобой — в Париже!) разлучает меня с тобой...Я все время — с тобой, всегда...Я полна тобой и ощущаю мягкость и покой твоего присутствия. Мне нравится смотреть на мир — новыми, твоими глазами — спокойно, трезво и собранно. Даже сейчас, когда старший — Олег — дергает меня (ревнует?), спрашивает что-то, повышает тон, — я спокойно, медленно и с достоинством отвечаю...Многочисленные мои мужчины явно обеспокоены моим состоянием: Вовочка (бывший и — любимый — до тебя — муж — вызвал меня прямо к себе домой (его Маруся сидела, как мышь, в другой комнате и не показывалась) “за буквами” для Вани. Я ехала и улыбалась: можно было целых два часа (туда и обратно) думать о тебе, и это было счастье... Оказалось, что “буквы” были только для приманки (“не те”), мне пришлось сидеть и ждать, когда он сделает ”те”, он с удовольствием держал меня возле себя, и непохоже было, что он так болен, что не может выйти из квартиры. Я болтала с ним — о Париже, и ужасно смешно было, как он боялся, что Маруся услышит что-то про Париж, как будто Марусе не все равно, где я была и с кем, раз она добилась своего: отняла у меня мужа, а у Вани — отца и переехала жить в Москву из своего Ульяновска. Для нее и Москва — Париж! Самое интересное, что мужья мои “в беде” объединились: бывший с настоящим, и Вовочка стал звонить Леше (мужу), когда я еще не доехала, и они оба очень беспокоились. Пасут...Андрюшка, ты мне запах что ли какой особенный передал или научил”спец.для мужчин флюиды” выделять, что они теперь возле меня роятся? Позвонил вдруг  вчера (через 3 года!) Миша, которого я так бессовестно разыграла (как в”1000 и одной ночи”, помнишь? Я тебе рассказывала! Ты еще тогда пообещал мне отомстить за весь род мужской!). О! Слово”Париж” — волшебное, и действует тут, в Москве, как магическое заклинание. Так вот, Миша стал “темно и вяло” — окольными путями выяснять, одна ли я. Я говорю:”Ты прямо говори, чего хочешь?” (убила). Он опять: “Ты, вот, нуждалась, у тебя работы не было (вспомнил через 3 года!). А я — тихо и ласково: “Да у меня все в порядке, замдиректором стала, во Францию слетала” (опять убила). Шалею я от вас, мужиков (экскюзе муа1, месье! — извини, пожалуйста!). Когда я осталась с тремя детьми, без работы, с переездом в новую квартиру — в одиночестве — как же я плакала!: дверь не закрывается, холод собачий, в туалете и ванной — дыра в лифт... Слесари содрали кучу денег, напились и оставили половину батарей — недоделанными, чтобы я и их дружкам тоже денег и выпить дала — одна ведь баба-то! А Миша, благодетель, люстру помог повесить на кухне и “перепелку” с мизинец величиной из какого-то ресторана приволок( тоже мне — “новый русский”: своя фирма, три машины...). Я к перепелке не притронулась — как живая была и уж больно на воробья смахивала! Тогда плохо с продуктами было, в девяностом — за детское питание терпела — до тошноты — одного ”доброго человека”, который мне детское питание для Ваньки и макароны воровал — ящиками. Сейчас противно даже вспоминать свой грех...Да нет, Миша — замечательный. Через несколько лет он снова появится — с шампанским, цветами и фруктами, да меня не будет — снова тяжелый период начнется в моей жизни: буду до ночи работать гувернанткой в чужих домах, где ”новые русские”, пренебрегая моими знаниями, языками и кандидатским минимумом будут требовать вынести горшок за дитем (они думали это — унизительно! унизительно, что не пользовались знаниями, которые я им предлагала за эту же плату (+ к горшку). Я у Миши — первая любовь... Он, рязанский мальчик, всегда страдавший “комплексом провинциальности”, божественно играл на рояле и носил мне два года портфель в литературную школу, где мы учились в параллельных классах. Он —  мой первый мужчина — в 18 лет, так жестоко отомстивший мне за влюбленность — детскую — в другого одноклассника! Тот, соперник Миши, в которого я влюбилась в 9 классе, был художником в нашей школьной “Литературной газете” (я — редактор) — Саша Неволин — над собой ”не волен” (и почему это я всегда влюбляюсь в тех, кто “над собой не волен”?). Как-то он провожал меня (гуляли) до дома (я — в белых туфельках и его пиджаке на плечах — счастливая!), а у подъезда вдруг остановился и сказал:” знаешь, у нас ничего не получится” ...Кто его за язык тянул? Разве я спрашивала, получится или нет? (Года два назад он мне сказал: “Если бы я знал...” (что любила — долго ). А тогда сказал — и ждет (реакции). Может, слез ждал или ненависти? Чтобы интереснее было — жить. А я — от такого удара оглохнув — но — инстинктивно сражаясь (о эта вечная борьба женщины и мужчины!), спрятав в этот момент свой океан чувств, сказала буднично: ”Ключи! (он не понял сначала) У тебя в кармане ключи от моей квартиры!” Он остолбенело отдал мне их — и я убежала — домой — плакать (там, слава Богу, не было никого). Всю ночь проплакала — до температуры — а наутро подруга утащила меня на дачу, в свою “компанию”. До сих пор не могу припомнить ни одного лица из тех ”знакомых": я была, как слепая — от горя... А потом Миша открыл мне мир любви физической, и это было так ново, что я почти полюбила его (мы помирились, я пригласила его на выпускном на “Белый танец” — он прекрасно танцевал — за всю историю преподавания нашей З.Н. — классной — а это больше 60 лет! — таких танцоров, она говорит, с абсолютным слухом было только двое! Он приходил ко мне — периодически — на все мои работы, таскал ”на рыбалку”, на дачу, поздравлял с 8 Марта, писал странные”красивые”письма — о природе и о себе (обо мне — ни слова...).
...Андрюшка, ради Бога, прости, что я это тебе пишу — я выбрала тебя в “духовники”, как ты — в Париже — меня... Ты — воцерковленный человек (в отличие от меня-полуязычницы)... Мне тебя — как помощь — послали, чтобы ты помирил меня с церковью (и у тебя это получилось!). А сегодня мне тоже — помощь — послали: моя первая ученица ткнула меня носом — в Евангелие — от Иоанна (Гл.4.18): “В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучения, боящийся не совершенен в любви.” — это о нас с тобой. И имя твое означает — “храбрый”. Мне так весело и легко было, когда ты сказал: “Беру!” (“Берешь?”) — мои письма. “АХ, было б только с кем поговорить! ”Немногие сейчас пишут письма... А на таком расстоянии — тем более, но я поняла, что расстояния могут исчезать, сплющиваться, перетекать из одного в другое — и это — реально!
...Ты снимаешь свои очки — и улыбаешься — так беззащитно (без выставленной, как тогда — 12 лет назад — защиты-агрессии)... Доброе большое лицо (ты весь — большой) — рядом..Я его (тебя) целую...
Спокойной ночи!         Твоя знакомая Елка (“ЕЛЬ моя, ель...”) Прощай!

ДЕВЯТНАДЦАТОЕ... из будущего...
Здравствуй, Андрюша! Я почти перестала тебе писать (спасает только то, что пересылаю тебе ”дописанные”письма — те, которые забрала у тебя в Париже — неплохой нлвый жанр!), и полугодовой давности письма — снова — как открытие, как предсказание, как “письма судьбы”... Как будто ничего не изменилось: сегодня я снова посылала тебе кассету со своими песнями и пробами с композиторами и опять иконку — “против пьянства” — только — меньше радуюсь: ощущение конца (“Жизнь хороша, особенно — в конце...”), ощущение обрыва: “И вниз,
                к обрыву,
                под уклон,
                к воде,
                к беседке из надежд”
  — живу образами Тарковского и Когана...И куда это я падаю? Как Алиса — в свою страну — творчества, где можно спрятаться, ухватиться, не разбиться? Прости за глупую шутку 1 Апреля...Я знаю, что она была”никакая” — уж очень хотелось сделать тебе больно! Кажется, у меня это получилось, и это было противно...Сама в себе что-то убила (помнишь фильм, который мы смотрели у тебя и ты его мне его — объяснял (я тогда притихла...). Ты ведь тоже — когда меня ”убивал” — тоже — в себе — убивал... Ужасно! Какие мы жестокие — сами к себе! И не любим — себя... Что уж говорить, чтобы — кого-то! Это так трудно! Я ничего особенного не хочу от тебя... Я не хочу ”все сразу” ...Я просто хочу, чтобы ты — был, и чтобы я об этом  — знала... И чтобы не падал — так низко и больно! Твое большое тело так ужасно заваливается — от собственной тяжести — когда ты пьян или — в какую-нибудь сторону — в”голубизну”, например... Какие-то тебе еще придется пройти круги — адовы? Я понимаю, как хочется тебе, чтобы тебя не”терзали”! ”А кому какое дело? Уходите все — святые!”, — написал  мне один грешник, в которого я имела неосторожность влюбиться (и спасать, спасать!) в 18 лет... Я же — Водолей! Судьба у нас такая — спасать! Справедливости ради — надо сказать — я пробила-таки некую дыру в его жизни — своим резким уходом (он думал — не уйду... Ты тоже, наверное, так думаешь...И тоже — ошибаешься...). Теперь я стала мудрее и хитрее, предпочитаю одиночество, но сама никого не гоню (явно). Ушедший — третий — муж прав: он ушел не сам, его мягко — “ушли”. И, все-таки, — все мои  ушедшие мужья — мои приятели... Последний — пришел через 3 месяца после разрыва (моего признания — о тебе: мы, Водолеи, не умеем долго лгать...), принес мяса и фруктов, скучал (по дому), пил со мной чай, шутил — в творческом ударе... И я поняла, что спокойно могу жить без него. Никакого страха, что я — “женщина”, а он — “мужчина” — нет... Мы — приятели... И без тебя — тоже смогу (не творить, а — жить...Творить еще долго буду — с именем твоим... Может, до конца жизни, ведь ты — моя лебединая песня в любви...). Мне грустно, конечно, осознавать, что мужчины, достойные меня, пасуют передо мной... Мне и брак-то не нужен (“отработала”, пока — на заслуженном”отдыхе”...). “Ах, было б только с кем поговорить” — без умного мужчины-собеседника жить не могу — все равно буду его искать... Тебя очень ценю — за ум и талант... Но общения нам с тобой оставляют все меньше и меньше... ”Ты живешь у Черного моря, я живу — у Белого моря...”





ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ

Здравствуй, Близнец! Я не писала тебе — целых два дня и очень скучала (так привыкла — поверять тебе свою жизнь!). Я раскидывала руны — из последних сил (у меня ни на что не было сил), и они сказали мне, что я — на грани срыва (тоже мне — открытие!), что нужно поберечься, нести свое и не брать чужого... Бог меня хранит: телефон работает только “на выход”, и ”чужого” пока не наваливают... Раньше он трезвонил целый день: кроме родных и знакомых — со своими проблемами — мне звонили: начальство, преподаватели, родители и их дети (не говоря уж о звонках — моим детям). Теперь всех”отсекли”! Кому хочу — тому звоню (“Кого люблю — того дарю”). Телефонная линия-таки повреждена! Мы с тобой постарались! Мне очень тепло, когда что-то напоминает о тебе: даже поврежденный телефон, даже карты, которые мне рассказывают, когда я у тебя ”в голове”, а когда — “на сердце”...
...Пришла мама и начала меня ”любить”: гадать, говорить, что я ”плохо выгляжу” (это ее манера отвечать на мои комплименты, что она хорошо выглядит сегодня), принесла яблок, огурцов и сладких перцев из своего огорода и валидол (мне!), и мы с ней сладко поговорили (меня всегда веселит ее”театральность” и способность всегда оставаться Женщиной: она уже успела сегодня сделать себе прическу за “100 франков” (*франк еще равняется русскому рублю! — пока — ненадолго!), обсудила все новости со своей парикмахершей и со мной... Она — цыганка наполовину, по крови, у нее смуглая кожа и ”дурной глаз” ( что скажет — сбудется) — это оберегает, и я больше не чувствую темного шлейфа”проклятья по женской линии” ( правда, с церковью у нее тоже — проблемы...). Она была такой беспечно веселой, что я даже не посмела попросить ее помочь мне с Ванькиной операцией... Да и руны сказали: тащи свой груз сама и ни на кого не перекладывай... И сердце перестало болеть, а рука — неметь (“Ах, было б только с кем поговорить!”), и кот, как всегда — сладко позевывая — улегся на меня в кресле-качалке — нежно покусывая (подхалим!), а мама восхищалась: “Как он тебя любит!” Я не стала с ней спорить — мы с котом сделали вид, что так оно и есть... Кот меня здорово спасает — от хандры, и даже рыбы, кажется чувствуют мое дурное настроение (когда — с упавшим сердцем и сачком в руке я подхожу к аквариуму — выловить очередную всплывшую дохлую рыбу, “труп” вдруг нахально начинает плавать, как ни в чем не бывало (разыграли дурашку!). Мы с Ванюшкой тоже разыграли сегодня злющую ”скрипичную даму” и не пойдем на занятия (а только по врачам), потому что очень от этих бесконечных хождений устали, а сегодня в детской стоматологии мне даже пришлось самой лечь в кресло и держать свое орущее дитя руками и ногами, пока два врача разжимали ему челюсти, а он орал, лягался и кричал, что его убивают. В отместку врачи удалили (вместо лечения) три зуба за два дня, и он, несчастный, шамкает и ест только йогурты и мягкий хлеб с виноградом и шоколадным десертом (потому что другого ничего не может!). Тебе там, в твоей благополучной Франции не понять, что сегодня мы были в двух поликлиниках, обойдя всех врачей, а завтра надо искать третью — с кардиологом (у нас его нет!), чтобы нам дали — ради Христа! — разрешение на операцию — и опять — часами стоять и сидеть — в поликлиниках — мерзнуть на остановках, дожидаясь автобусов, звонить в регистратуру, в которой все время “Занято” и придти к врачу, узнав, что он не принимает (в регистратуре”ошиблись”)... Мы тут, в России весело живем и радуемся посылаемым трудностям (“отрабатываем” — значит — “очищаемся”), это даже интересно: дойти до конца пути и не”загнуться”, выжить — весело, благодарно, легко принимая свой”крест” (я уже раз 5 перечитывала листочек из твоей церкви — “о кресте”), только — за что детям-то, еще не согрешившим — “крест”? Кто ответит за заражение Вани — гепатитом С — во время первой операции? Это я немножко опережаю цепь событий...Этого я еще пока не знаю — что операцию — вторую — после всех этих мытарств — отменят, упекут в больницу, а через месяц — опять все сначала, потому что справки и”разрешения” “устареют”!
...Только 9 часов вечера, а уже тихо и темно, как ночью: старший сын уехал с классом в цирк (?) — десятиклассник..., а Ванька уже лег спать, как только я предложила ”спать или скрипочку”... Муж укатил на дачу — строить дом (его из больницы выпустили: операции не будет — “выздоровел” сразу, как только я пришла к нему с сумкой продуктов: ”смертельно опасная болезнь”, как я и подозревала, была направлена — упреком — против меня и моей нелюбви, и это меня уже не угнетает: я давно перестала сопротивляться”звездам”, судьбе — только стараюсь успевать поворачиваться, чтобы не разбиться, в этом — несущем меня — вихре событий, выдвигающем меня, всегда боявшуюся жизни и первых ролей — на первую роль... Просто время — нам всем — платить по долгам... Ванин отец — Вовочка — вдруг стал безропотно давать мне деньги на Ваню — не ругаясь и не злясь... Только смеется (“Цыганка”), потому что потерял надо мной властьи теперь пытается  — хоть заботой — удержать нас с Ванькой... И я перестала ссориться и с ним, и с мужем — благодаря тебе! — и живу — окутана тайной своего бытия — светящейся изнутри... И этот свет не гаснет даже от энергетической опустошенности, выжатости: я “набираю”свое легко — от звона колокольчика — в корзиночке с яблоками, от кресла-качалки и рыб, от участливого”доброго утра” кота (знаю ведь, что есть хочет, а все равно — приятно, когда приходит”поцеловать” — красивый, важный, толстый, нежный (да разве можно даже посметь подумать, что он”по делу” пришел — благородная кровь с разными глазами: голубым и желтым...)...
...Сняла Чарли Чаплина — распятого бывшим мужем — на люстре —  Ванькину игрушку — из Праги — на ниточках — он брал куда-то,чтобы открыть очередное”дело” — по изготовлению таких игрушек — не получилось — “распял” на люстре. Было что-то невыносимое в этом ”распятии”, и Чарли Чаплин, благодарно вздохнув, присел у телевизора (я перестала смотреть телевизор: он не дает мне писать и думать...)
...Сейчас я попробую позвонить тебе — в Париж... Я что-то придумаю потом с деньгами, ведь для меня это — глоток воздуха, и пусть мои близкие это поймут: они вдесятеро потом получат от меня — за это... Ручка кончилась — славно! Сколько еще ручек жизнь положат за наши разговоры! Опять не выдерживает неживое — летит к чертям!
P.S. Нас с тобой разделили даже временем: когда я — умираю — хочу спать, у вас там — “детское время”...Пойду посмотрю о тебе сон...Меня задержал игрушечный Чарли Чаплин: он упал и сломал полботинка. И, пока я клеила и подкрашивала его чудные маленькие ножки, я проснулась и решила снова тебе позвонить. И — попала! Ты так волшебно обнял меня своим мягким голосом и сказал, что мои письма приходят — парочками — и что есть и от тебя — ко мне — ниточки связи даже поверх сломанных телефонных линий( просто я их не вижу), ты — ладошкой — снова приподнял меня — над бытом — в бытие — , в головокружительный полет, и я — затрепетала, почувствовав крылья — и — полетела — снова к тебе (досматривать сон) — какое количество неизвестных раньше нитей, связей! И опять — земля — внизу — и мне видно, что делать и куда лететь (и как все успеть, и над чем подняться, и кого облететь...). А ты говорил — ничего не изменилось в отношениях мужчин и женщин за века! Телефон изобрели!!! И магнитную ленту, и самолет, и поезд, и метро — двухуровневое, и такси, и интеренет — чтобы — лететь друг к другу — или — друг от друга — чтобы не потерять любовь, а — кружиться в этом романтическом вихре... И благодарность — Творцу — за то, что меня — язычницу и недохристианку — еще не забывает!


ПИСЬМО — ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ — ОДА БЛИЗНЕЦАМ


...Постоянно разговариваю с тобой — привет! Пока бегала за ручкой, мысль улетела, но главное я запомнила: надо спеть ОДУ Близнецам, ибо только они рождают пространство, которое все остальные несправедливо считают “мыльным пузырем”, НИЧТОМ И НИЧЕГОМ — ткут платье для Голого короля...Но я-то его вижу! И, кроме Близнецов, мне никто так явственно не подтверждает существование этого восхитительного Мира Игры. Вы — Близнецы — в нем живете, делаете такие головокружительные па, взлетаете — и нас еще на руки берете! — и танцуете в этом — игровом — пространстве...Это не лирическое отступление, а наблюдения ученого, канлидата наук в области Мира Игры, — ты не забыл еще наш НИИ? Десять лет это было самое интересное в моей жизни — наука, и я всегда относилась к этому не по-женски серьезно...И пусть только кто-нибудь попробует сказать, что вы — Близнецы — обманщики! Вы — честнейшие существа на свете, прямолинейные и открыто-щедрые (доказано опытом). И, кстати, очень порядочные... Так что сравнение с портными Голого короля не совсем уместно, хотя образ — восхитительный... Странники вечные!.. Как бы я хотела научиться так порхать пожизни! (но это для окружающих, а живете-то вы очень тяжело, и тяжести жизни принимаете безропотно, мудрея на ходу и долго храня свои обиды... Вы, искрящиеся весельем (шарм!) — чем тяжелее, тем — веселее — в шутку, в шарж выставляющие “на сцене” самое больное, самое тяжелое. Благодарные — за любое искреннее внимание к Вашей Царственной Особе...Беспощадные — к равнодушию, лжи, бесталанности, ранимые и обидчивые (О!Попробуй задень...)... Так что — заранее — на всякий случай — прошу меня простить — за вольно и невольно причиненные обиды и неловкости — с нашей стороны — вашей стороне... Раскланиваюсь в нежнейшем поклоне... Засыпаю... Так и засну в этой позе — со шляпой у ног...


ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

...В метро утром — на работу... Я тебе послана для примирения с родиной... Ты сказал: такой теплый комочек (я — в Париже, помнишь, ночью, когда ты, сидя надо мной, спал?)...
...День был очень бурный...Я вся погрузилась (с головой) в работу... Ты мне помогаешь — творить... Я, конечно, — пародия на завуча (дети по телефону мне говорят:”Пока!”), а самая главная сейчас моя педагогическая задача — купить огромный аквариум с рыбами в холл, где проходят экзамены и устроить там садик (цветы я уже развела) с фонтанчиком...
...Если когда-нибудь надумаешь вернуться (вдруг!) в Россию, приходи к нам историком... Нам очень нужен хороший историк — для талантливых детей-музыкантов он должен быть особенным... интеллигентным, мягким, ведь все преподаватели здесь — из элитной музыкальной Среды: Гнесинка, Большой театр... Коллектив — мужской — в основном — выстраивающийся, как декабристы на балу или при параде — при виде женщины (меня) — в длинном бархатном платье и шляпке с вуалью (ЗДЕСЬ ТАК МОЖНО ОДЕВАТЬСЯ, И НИКОГО ЭТО НЕ УДИВЛЯЕТ)... Разве что , увидев меня в мини-платье, директор всплеснет руками — “Как Вам одинаково хорошо  — и длинное, и короткое!” Да, вот такие сказки! Только зарплата — небольшая, и я буду ТВОИМ НАЧАЛЬНИКОМ! Будешь делать, что хочешь! И к министерству Образования мы не относимся, а министерство Культуры — не вмешивается в общеобразовательный процесс (не его епархия), вот мы и делаем, что хотим!... Шутка...Ты после своего Парижу... Но, на всякий случай, знай, что можешь найти кров... Для странника это — важно... Может, Франция когда-нибудь разлюбит тебя, а нелюбимая Россия простит, примет блудного сына и пригреет: она — баба простая, хотя и была тебе — мачехой (жизнь ее побила... она изменилась...)...
...У нас — дожди... (вот я уже и о погоде!). После сумасшедшего денрожденного юбилея Москвы все опять на месте: и метро, и влюбленные, и в себя погруженные... До церкви никак не дойду, а очень хочется. Хочется одиночества и тишины, хотя после Парижа мне легче нести свой суетный крест: детей своих и чужих, рыб, кота, родни... Здорово я у тебя от них спряталась — и в дороге — к тебе — от тебя... на неделю... Это слабость, ропот... Я не хочу теперь, когда познала цену жизни, умирать... Раньше мне казалось, что умирать — так романтично... А когда по-настоящему стали душить (Вовочка — дай ему Бог здоровья!), и я хрипела и задыхалась — это было так некрасиво и страшно, что “романтизм” улетучился навсегда... Сегодня утром, когда я бежала на работу, я “разговаривала” с тобой о шиллеровском ”Красота спасет мир”, помнишь? Я все думала: почему — спасет? Потому что в ней нет насилия? Не бывает любви — с насилием! Не верю я, что Вовочка любил меня, когда — бил (а, когда прохожие пытались вступиться, кричал: ”Это моя жена!”). И когда — душил (тоже мне, Отелло! из-за колбасы ведь душил и разбитой люстры (я тогда, в перестроечную голодуху пришла к нему, не платившему мне алименты и сказала, что возьму продуктами (у него два холодильника набиты были икрой и колбасой, когда в магазинах и хлеба не было!). На чужую собственность покусилась (ну и, конечно, “театра” некоего хотелось — авантюристка ведь! за то и пострадала, а оставшееся в сумке масло, помню, обнаружила уже, когда убегала — вернулась и засунула это чертово масло в его почтовый ящик — подавись, папаша, пока твой маленький сын бедствует!). Прости — за ”лирическое отступление” — яд накопился...
...Кот нагадил младшему в постель, а тот подложил ЭТО старшему!.. Ой, мамочка, ой, не могу! — извини, пожалуйста, — убегаю...
...Пою: ”В душе моей неосторожно Вы разбудили вулкан... ”Вулкан-то там давно сидел, просто ты в него — провалился... Тебя, надеюсь, не обожгло? Хочешь — буду гореть и дымить — в твою честь? (хотя... даже если не хочешь — все равно буду: вулкан же не остановишь! пусть потухне т — сам!). Какое-то у меня сегодня необычно-меланхолическое настроение... Вулкан-меланхолик...Гадала на тебя: перемена жизни грядет... И я там есть...
...Завтра у меня — мифы Древней Греции...Понятия не имею, что я буду на уроках говорить... Обычно придумываю утром — по дороге (в метро). Наверное — о телесном: красоте, гармонии, ненасилии (правда, они, обманщики, и насилие красиво изображали!)... У меня в шестом классе есть ”любимчик” — Никита. Он меня как-то в ”египетском” наряде увидел и говорит (серьезно так, без хамства): ”А где — грудь (у египтянки), ведь это — женщина?” Я ему пыталась про плоское изображение у египтян рассказать, но он не поверил... Раз женщина — должна быть грудь! Раскованные они мои!
...Интересно, получил ли ты посылку с книгами? Может, тебе еще что-то поискать — в “Педкниге”? Когда я долго не слышу твоего голоса (тональности, звука — живого), мне становится страшно... Существуешь ли ты? Не сон ли ты — сладкий?..
...И в тот момент, когда я точно уверовала в это, как вдруг зазвонил телефон — “Париж, будете?” — “Да, да!” — Ты входишь в дом с моим письмом в руке, которое еще не успел прочитать — и читаешь мне — на ходу — счастливым голосом  (“Это же не письма... Это — Бог знает — что такое!..) — и я слушаю — зачарованно — как чью-то сказку (не может быть, чтобы я — здесь — и я — там — одновременно! ЭТОГО НЕ БЫВАЕТ! Оказывается —
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ

Привет! Я не знаю, как ты отнесешься к этому “подарку”: я сделала запись своих песен — для тебя — правда, вредный брат-Близнец не дал мне режиссировать (я хотела — звуковое письмо). Все вы, Близнецы, такие! (антиода Близнецам!) — не дал даже дописать до конца, потому что мы устали (я — с работы, а он носился по магазинам: жене платье покупал). Раньше у нас с братом “романтические” отношения были: я учила его петь под гитару, и он перерос свою учительницу (играет лучше меня)... Может быть, тебе не понравятся наши песни и исполнение — импровизация — мы очень редко поем теперь вместе, а тут вспомнили то, что пели “сто лет назад”... По духу мы сним очень близки (Близнец!)... Вчера он был так нежен, что даже согласился на запись своего голоса — “в тени” (обычно он меня ”забивает”)...
...Осень... Ванька (младший) хрипит, а мед ест старший — здоровый (тьфу-тьфу!) Олег: он и варенье лопает — банками — как Карлсон! Сам — с семи лет — печет блины и пироги (сладкие!). Старшая — Олеся — в ванной: у нее ритуал: она принимает утром ванну, даже если опаздывает в училище (учится на секретаря-референта)... Сегодня — воскресенье... Мы блаженствуем вчетвером, нет — впятером (еще кот)... Муж уехал на дачу — новую крышу класть, Олег хозяйничает на кухне: жарит яичницу (себе), а нам всем (и коту!) сварил яйца и смотрит телевизор — у плиты. Кот неподвижно сидит возле большого аквариума (есть еще 3 поменьше) уже минут пять (охотник!), Ванька что-то мастерит из ниток и не хочет завтракать. Я тоже — не хочу: лежу в постели и пишу... Очень хочется позвонить тебе, но у тебя еще рано: не буду будить... Не пей, Андрюша, пожалуйста: козленочком станешь... Мне так страшно, когда ты пьешь... Конечно, это не мое дело, но теперь, когда я — пусть очень ненадолго! — побывала в роли твоей мамы (ты сам просил!) и твоей женщины, — я просто не могу не беспокоиться о тебе (я же многодетная мамаша, да еще педагог!)... Вчера, когда я очень поздно возвращалась от брата-Близнеца, в метро увидела парочку... Еще подумала: какие красивые... А они мне: ”Лена! Лена!” Оказалось — знакомая многодетная семья, с которой я “завоевывала” квартиру (помнишь, я рассказывала тебе эту страшную историю — с шестимесячным пикетом-сидением многодетных семей в недостроенном еще доме — без тепла и света — в тридцатиградусный мороз — в костюмах летчиков-полярников?). Так вот — одна из тех тридцати семей... Она — Водолейка, он — Лев... Захмелевшие... Он все время пытался куда-нибудь завалиться, уйти, а она “вылавливала” его, смеясь, болтая весело со мной... Знаешь, мне так завидно стало и грустно — любовь! Ей не нужны были никакие Парижи: она была счастлива с этим большим подвыпившим ребенком, который все просил у нее разрешения ”щелкнуть” смешного лысого дядьку, который спал в метро — лысиной к нему сильно склонясь — а она только смеялась и не разрешала. Светленькая такая, интересная, необычная — как все Водолейки... Я подумала: я бы тоже тебя вылавливала из всяких ужасных мест и вела домой спать... Прощай (прости!)...

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ
(после звонка)

...Какой у тебя голос был хороший: мягкий и добрый, хотя и слабый (по замеченному мной у Близнецов порядку: холод — тепло — это должен был быть”теплый”разговор (прости!). Но — такого — я не ожидала... Это был ГЛУБИННЫЙ разговор... Ты находился в больном состоянии мудрости (не знаю, как сказать). Так приятно было, что ты разговаривал со мной, как с маленькой девочкой, уговаривал: “Раз я слаб, ты должна быть сильной (как будто я твоя половинка, твоя другая сторона, левое полушарие...). Я действительно сильная, но со всеми все бывает...Сейчас я в хорошем кругу друзей (+ТЫ!!!)... Я даже Ванькину предстоящую операцию — легче переживаю... Все еще повреждена линия телефонная... И.Г. (Астрологиня) долго смеялась и сказала, что позвонит своему приятелю-режиссеру — рассказать, как мы с тобой телефонную линию  “Москва — Париж” своей  энергией повредили — забавный, с ее точки зрения, я — экземпляр для кинофабулы... Все чудесные вещи — как-то связаны с тобой... А муж перестраивает мой дом на даче... Он таким образом пытается ”закрепить” меня за собой... (инкрустированный пол, стол, телефон, арка — в квартире — тоже — для меня... Если бы он знал, как я легко с этим потом расстанусь: Водолейки не привязываются к таким вещам... НЕ ДУХОВНЫМ ВЕЩАМ... Ваза синего стекла, колокольчик или простая бабушкина чашка, лепесток цветка, камешек и кусочек дерева — могут быть для меня важнее — хранимы всю жизнь, если они связаны с духовным эпизодом моей жизни... А все остальное — клетка — пусть и золотая, которую  строят мужчины, чтобы женщина не ушла (женщины для этого же — рожают детей... И те, и другие — глубоко ошибаются...)... Едет уже, “нелюбимый, нелюбимый, нелюбимушка моя”... (позвонил) — ох, как он эту песню Визбора не любит!...
...”А приду к нему, нарядная, ожерельями звеня...
    Только спросит: ”Ненаглядная! где молилась за меня?”
                (А. Ахматова)
    Все... допишу потом... Целую — грешница (развела гарем!)...
     А ”Что делать?” и “Кто виноват?” ( Чернышевский с Герценом)...
...Он привез с дачи урожай: мои огромные кабачки и свеклу (как приятно — не погибли!)... Все остальное погибло, пока я была у тебя (после тебя я охладела к даче, одиночеству...). Толстый кошак решил доказать всем, что он — птица (и вообще — норвежский, лесной!): забрался сначала — по арке — под потолок — потом прыгнул на самые высокие — подпотолочные шкафы — и улегся там, наперекор всем законам физики (ну как такая масса — летать может?)... Так что, если очень захочешь — тоже можешь — полетать... Прости... Прощай!

ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ПИСЬМО

...Поздний вечер...Привет...Все улеглись, кроме рыб( отсадила в третий аквариум — рожают...). Надо будет еще какую-нибудь парочку отсадить: они сразу начинают”вить гнездо” — так интересно! Раньше я часами на них — красивых( не  то, что мы — люди) — смотрела( мужа это раздражает...)...Правда, и у них “разборки” бывают. Иногда они забивают друг друга до смерти( даже партнера или дитя) или съедают...Совсем как мы...Обязательно куплю себе таких рыбок, которые плавали в китайском ресторанчике, где мы с тобой сидели — “кардиналов”...Выращу и буду на них смотреть и воображать, что я в Париже — с тобой(“Мадам...”). Как мало( ты сказал) нужно мне для счастья (русская женщина сама — МНОГО, да не каждому по зубам (ни немцу, ни итальянцу, ни даже французу). Она — жалостлива до крайности: вот и ловится на русского мужика (его хоть пожалеть можно, пьяницу горемычного)... Вот и я поймалась (смеюсь)...
...Муж привез мне с дачи МОИ карты и руны... Надо погадать... Между прочим, я на тебя часто гадаю (и очень многое они мне говорят). О ТОЙ женщине я тоже знала: она у меня в картах — “белая”. Есть еще — “крестовая” — это твоя бывшая жена, а я — “сердечком” —”червонная”,
а ты — “червонный король”... У меня лирическое настроение после разговора с тобой — утром — и — вечером — после игры на пианино (позволила себе сыграть прелюдию с фугой до-минор Баха (любимую) и “Мамин вальс” Прокофьева... Ванька любит слушать, как я играю,  правда, это бывает очень редко: замученная”совковая” женщина...Правда, если я чего-то очень захочу... (лучшего самого) . Но я не хочу... Не знаю, успею ли что-нибудь еще написать — до отправки “звуковой” посылки... Песни эти — для тебя и о тебе (ты почувствуешь и срывы моего голоса, и напряжение, и полетность... Когда я пела, я думала только о тебе... Пой со мной: тебе полегчает... Пение — очень сильная штука, а у тебя — “бархатный” голос...
...Ну, отпусти же меня!Так мне с тобой хорошо! (и вдалеке, и близко) — я все равно — близко — “птичка, порхающая возле Вашей шляпы...” — О! Так только Ваня со мной прощается — на ночь — раз 20 поцелует...
                Не смею задерживать!...
P.S. Посылаю иконку — из Данилова монастыря...
                Прощай!

ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ

Здравствуй, Андрюша! Я совершенно неправильно пишу тебе письма: не выдерживаю законов стиля и жанра, но у меня есть маленькое оправдание — “Руководство по написанию писем”великого человека с юмором — Бернарда Шоу, который разрешил мне не забыть вначале сказать :”Здравствуй!”, а в конце — “Прощай”, пару слов — для вежливости — спросить — о тебе, а остальное может быть чем угодно! Я так и делаю, правда иногда поздороваться и попрощаться забываю, а тебя больше выдумываю, потому что очень мало знаю (правда, ты говорил, что я все угадываю — любящим сердцем наверное!)...  Так что, не успев проснуться, я говорю тебе: ”Доброе утро!” и, хотя оно, может, и не очень доброе, но отмечено событием — письмом к тебе — и, приготовив Ване завтрак и разбудив Олега (он готовит себе сам) и Олесю (ей я звоню по телефону) — бегу дать Ваньке лекарство, потом — завтракать, потом — ты — мой”хлеб насущный”, мое творчество, мой глоток воздуха (а не”наркотик”)... Я вчера честно звонила тебе допоздна, чтобы спросить, нужны ли тебе еще мои письма, и, воспользовавшись тем, что тебя долго не было, погадала (карты”сказали”много хорошего) и успокоилась: по крайней мере одно (вот это) письмо еще можно написать... А вообще-то мне ужасно хотелось ”поплакаться”, обняв твой большой живот и уткнувшись в него, как я опять — "один в поле воин”: многочасовые сидения к ЛОРу, который не дает разрешения на операцию из-за Ванькиных соплей, а сопли — от сорокаминутных и больше стояний на автобусных остановках — на пронизывающем ветру, и ЛОР опять заставляет в эти жуткие инфекционные места (поликлиники) ездить на УВЧ, а ветер — промозглый, с дождем “разУВЧевывает” весь лечебный эффект этих процедур (гораздо проще было бы вылечить насморк  дома, в тепле, но нет! не дают да еще и посылают перед этим УВЧ к одной страшной женщине, которая без взятки на это УВЧ  не пропустит — страшная сумасшедшая баба (свихнулась, сын недавно умер — трясет иконками и травами и требует денег в бесплатной детской поликлинике за любую процедуру!) — я “черных” людей за версту чую.. .И к ней — перед операцией — вести своего ребенка! (и искать машину на”после операции” — и — денег (муж опять вложил все — в дом на даче — далась ему эта дача! с кем он там будет жить? А Ванин родной отец орет и бросает телефонную трубку, когда я к нему обращаюсь: он не может понять, почему я покупаю Ваньке икру, а не дешевые помидоры (а побегал бы с ним по врачам — знал бы, что нефролог давно эти самые помидоры запретил из-за ночного энуреза) и еще много чего: и фрукты, и лекарства, и вожу на такси иногда... В квартире холодно: не топят — обязательно им ждать октября — лучше бы еще раз за этот месяц заплатила, чтобы затопили, но нет ! Не затопят ни за какие деньги — наш российский идиотизм! (пишу тебе под тремя одеялами и включила все отопительные приборы! Хорошо хоть — вовремя камин электрический купила и заставила мужа пол поднять (строители украли утеплитель, когда сдавали дом)... На работе — полный завал (вторую неделю нет меня, русского с литературой и “догляда” над учителями (убегают с уроков)... Представляю, как злится на меня Близнец-директор! Завтра придется Ваньку одного в квартире оставить (еще не оставляла!), а наша бабушка, сделав прическу — с фиолетовым оттенком — уплыла, улыбаясь, на дачу... А другой бабушки у нас нет: она нами не интересуется после того, как побила меня, беременную, вернее, Ваньку: била по животу... Все! на животе и закончим жаловаться — животу , а то как бы твой живот не умер от жалости: он такой добрый... Похоже, ты — единственный человек, Андрюшка, который согласился “гасить” мои (в такой вот оригинальной форме — писем) стрессы... Даже “мой личный психиатр”Ванечка (крестный моего Ваньки) сам “оттягивается” на мне — от своих душевнобольных. Когда он приходит, я его кормлю и успокаиваю... И слушаю его жалобы на бывшую жену (мы все — одноклассники) и сына, которого она ему — не дает даже увидеть... У меня талант — выслушивать, поэтому и тебе так легко было мне трое суток — о своем — рассказывать в Париже, только, кажется, тобой я переполнилась, и меня саму — прорвало... Самое для меня в тебе непонятное — то, что, нарушая все астрологические законы о Близнецах, — ты сам согласился меня слушать... Даже если ты складываешь мои письма в кучку, прочитав начало или конец, — я тебе очень благодарна (а я знаю — ты сам говорил, что, получив мое письмо, растягиваешь удовольствие: ложишься с сигаретой на диван (под музыку?) и читаешь... Ты поддерживаешь сейчас во мне веру в мужское начало вообще. Я думала, что таких мужчин не бывает... Я знала, что я это выдумываю... На даче я проходила в день десятки километров по лесу — в поисках( не только грибов — нет!) и молитвах... И вот мне дали — тебя, так не похожего на всех моих мужчин (и мужей, и сыновей) — хамство, крик и грубые слова присущи им всем... ”Так нельзя с матерью” — некому одернуть и сказать это моим хамящим отпрыскам: эти слова должен произнести Мужчина...
...В сауне (в моей компании) в этот раз был только один мужчина — Николай (пишет и печатает какие-то труды по эпилепсии). Компания у нас салонная, интеллектуальная... За столом, конечно, разговоры под пиво и чай с травами (ну и сочетание!), и я рассказывала заранее “отработанную” — художественную версию”про Париж” (вместо тебя там были”ребята из русской общины”, которые водили меня везде и Париж показывали... ”В красках” я нарисовала этакую” совковую трубу” (грубый этот термин подарил мне психиатр Ванечка для обозначения замученной жизнью — “советской” (и сейчас — советской) женщины, поставленной на самый край — унижения, неуважения и нелюбви). Я заметила, что Николаю “больно” было это слушать (в точку попала!). А девчонки смеялись, когда я им — эмоциональнейше! (лишний раз — о тебе и о Париже — поговорить!) описывала то, что я испытывала, когда за мной приезжало такси и водитель открывал дверцу и говорил: ”Мадам...” Кто и когда нам здесь говорит: ”Мадам...”!!!? Затопчут, заплюют, “нежно” будут называть: ”толстая”, “рыжая овца”,”в дверь не проЛАЗИЕШЬ”... Или — скривят лицо — в усмешке — как Вовочка — “любимый муж” (методолог, умен, образован, а бил по лицу — до черноты (знай свое место, женщина, жена!). Бедные-бедные, закомплексованные русские мужики (и все-то”мужиками” стали: ”декабристы” повымерли... Вот и Окуджава — умер (никому не показываю твою фотографию — с ним — какие вы красивые!.. Лихачев — на ладан дышит... Арсений и Андрей Тарковские (когда подошла после вечера стихов к Арсению Тарковскому в школьном платьице, он сказал: ”Какая девочка!” А Левитанский ему: ”Видите, Ваши стихи любят даже дети...” Было это во”взрослом” МГУ) — все это мои “любимые мужчины”... И двоюродный дед Юра — киевская лучшая интеллигенция (женат был на женщине — старше него на 20 лет, а умерли в один год — потрясающе красивая, глубоко духовная пара. Это они — Осмоловские — воспитали моего троюродного брата-Близнеца, который научил меня писать письма и любить — духовно... Мне все время хотелось назвать тебя его именем — Сережей — таким ты показался мне родным — как весточка от той, ушедшей уже — семьи... Они перед смертью просили меня прислать фотографии моих детей (беспокоились: грустные у них глаза или веселые — это я теперь поняла — хотели, чтобы я по детям — оценивала свою жизнь...). Я тогда, посылая карточки, ужаснулась грустным детским глазам... Они (Осмоловские) не зря беспокоились: мой новый и любимый муж Вовочка скоро всех нас стал мучить и бить (их — когда не слушались, а меня — когда кидалась их защищать...). Почему я — такая смелая и — боец — в жизни — не могла защитить и защищаться от него? Почему сразу не ушла, не прогнала?.. Если это”любовь”, то такой любви я больше не хочу... Если этим”наказывают”, надо попытаться “отработать” старые долги (это я с тобой спорить пытаюсь: ты сказал, что знаешь, ”что это такое”, имея в виду ваши с бывшей твоей женой — отношения (прости!). Я вчера опять наткнулась на книгу Глобы (как два года назад, когда ”умирала”от нелюбви), которая”сказала” мне, что я неправильно понимаю сущность брака (“стерпится — слюбится” неприятие человека — даже из” высших мотивов” — ради благополучия детей — есть блуд: “Невыносимо — когда насильно,
                А добровольно — невыносимей...”
                (Рождественский о Мерилин Монро)
...Так забавно: Ванька перенес к обогревателю все цветы (и меня перетащил и укрыл одеялом) и принес мноодетное удостоверение, чтобы завтра я не забыла ”выбить” бесплатные обеды детям в школе (сказал, что на фотографии удостоверения я красивая: волосы — “как гнездо”!). Прелесть Ванька! Он так радует меня!.. Надо срочно последовать советам Бернарда Шоу — “оставаться в рамках”... — Закругляюсь!... Я погадала — как всегда — вечером — после твоего: ”Не плачь!”... и — вышло:
                “Милый друг, иль ты не чуешь,
                Что житейский шум трескучий —
                Только отклик  искаженный
                Торжествующих созвучий?
                Милый друг, иль ты не чуешь,
                Что одно на целом свете —
                ТОЛЬКО ТО, ЧТО СЕРДЦЕ СЕРДЦУ
                ГОВОРИТ В НЕМОМ ПРИВЕТЕ?”
                ( Владимир Соловьев)
P.S. Перечитала это письмо — в апреле... Такая тоска! от собственной — сейчас — немоты (не пишется...). Тивиша приехала — и опять — хочется писать... Мы устроили такой чудесный праздник — с невероятными вкусностями, лежанием в ванне , Бернардом Шоу и разговором о тебе... и шел снег... Снег идет вторые сутки: такие сугробы навалило (в апреле!) — машин не видно! Детвора лепит крепости и баб... На самом деле – у нас с тобой нет “земных” отношений — только духовная родность (ты сам сказал, что я тебе — “родной человечек” — очень большой грех — рвать такие отношения: их на Земле — мало... Тивиша говорит — у меня меняется лицо после разговора с тобой — от тебя... Душа невероятно тоскует по тебе и к тебе — тянется... Не бей ее, не убивай: это наказуемо... Прощай!




ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ

...Целую, потому что в конце письма — наверняка забуду об этом... Здравствуй, красивый, добрый, умный, храбрый...и т.д., и т.п.... ”Лицом к лицу — лица не увидать...” Прошло часа два после нашего больного (и потому ужасно длинного — целых 20 минут!) разговора — “Это сумасшествие!” — о нас с тобой ты сказал, и я, лежа в ванной (хотела успокоиться!) и “прокручивая” несколько раз весь наш с тобой разговор, вдруг поняла — как тогда, в лесу (храме) — поняла, наконец, что происходило со мной... Все, что имеет ”высший смысл”, нельзя понять сразу — надо десятки раз ”прокручивать” события, чтобы разобраться в них... Память — великий подарок нам. Она способна группировать, отбирать события, складывать из них ”домики” и показывать, как в волшебном зеркале — истинное и ложное... Это присказка... Вообще-то я — сказочница и рассказываю тебе сказки, которые, как известно, есть самая правдивая вещь на свете... Единственное, что нарушает ход сказки и  перераспределяет звенья ее — это наши звонки: я невольно заставляю тебя заглядывать в будущее (потому что письма идут 10 дней). Я-то сколько уже писем “прожила”, а ты получил только второе! Я на одной волне говорю, а в ”твоем пространстве” — другая идет... Мы же с тобой даже в разном времени живем (ты — на 2 часа позже...). У тебя мы жили — в одном пространстве, на одной волне-струне, и тогда я могла поддержать тебя в твоем жутком одиночестве... Ты не думай, что я — восторженная дурочка и ничего не понимаю в тебе... Ты — очень закомплексованный человек, и пережитые тобою страхи видны мне, как на ладони — КГБ оставляет о себе страшную память, и ты мог вообще не выжить! Я поняла, почему ты так волшебно обращался со мной: ты был благодарен, что я оценила тебя, увидела самое лучшее в тебе и именно с этой — лучшей твоей стороной продолжаю общаться... А с той, обиженной и слабой твоей”стороной” — кто будет?.. В трезвом состоянии мы с тобой оба понимаем, что в реальном, физическом мире у нас с тобой пока нет будущего (“пока” я оставляю со скидкой на те волшебные выкрутасы судьбы, которые и нам с тобой подарили Чудо Встречи — “Нелепо, смешно, безрассудно, волшебно... ”Чужая женщина из совершенно Чужого тебе прошлого, из Чужой — уже — страны, с Чужими тремя детьми и мужьями, со своими, Чужими, проблемами, которые напрочь исключают — в реальной жизни — приближение к тебе, вдруг стала родной на 3 ночи и 2 дня и жила с тобой, как самый близкий человек: любила, ухаживала, делила твое одиночество, — и — вдруг — все: опять чужая (отняли, забрали, отдали — “на место”)... Ты захлопываешь открытые прежде окна и двери, выставляешь охрану и орудия (привычка бойца: выжить), отсюда и жадный интерес к моим словам и письмам... У нас же с тобой столько каналов общения, Андрюшка! Ну пусть нас лишили — нескольких: физического, телесного, видимого —  даже “слышимый” канал— искажен (телефон)... Мы не можем даже разговаривать в нормальной плотности слов (время=деньги за телефон, и немалые — для нас с тобой...). ”Сумасшествие” — разговор со всем миром сразу — один на один — но нас с тобой — ДВА, поэтому — не сумасшествие... Конечно, мне легче: я окружила себя детьми (трое), рыбами, котами, мужьями, компаниями друзей — и даже работа у меня — огромный круг детей и взрослых — больше ста человек, о которых я должна думать... Я счастлива — жертвовать и отдавать... А ты... никогда не потребуешь жертвы, потому что слишком благороден — по рождению, по породе, по образу жизни своей... — “Ты не прожила бы со мной и 2 месяца” — ...Не знаю... насчет пьянства... Возненавидела бы я всю мужскую половину, если бы не видела этих ”слабостей” и раньше (мужа я отучила — пить...любовью...), и, поскольку мать во мне — самая сильная ипостась, я вас люблю, прощаю и жалею — за слабость... Миф о сильном мужчине у меня давно развеян... И не нужно передо мной ”тянуться на мыски” и что-то изображать — мы же не в салоне и не в примитивной юношеской компании! Я люблю тебя — слабого, неуверенного, равнодушного, грубого — всякого! И не бойся цепляться за меня: я еще никогда никого не топила... (и в этом между мной и той, которая тебя прогнала — разница, и хорошо, что ты ее увидел). “Не люблю слабых мужчин”, — сказала моя приятельница Алена, увидев твою фотографию. А я люблю! Слабые — слабых — лучше понимают, а я сильной только притворяюсь... Господи, как же я боюсь тебя обидеть, но сказать это — нужно!..
...Правда, истинная правда,что пишут моею рукою умные звезды... (“...Значит, это кому-нибудь нужно?.. Значит, кто-то хочет, чтобы МЫ были?” Слышишь? Кто-то — хочет!). Не отчаивайся! Будем отчаиваться, когда ничего не будет происходить, а пока — происходит! Все наши беды — оттого, что нас не могут оценить, не ценят, не любят... Нет ничего страшнее такого одиночества... Сама в прошлом году собиралась от этого умереть... Какое счастье, что не успела, что встретила — тебя! ”Спасибо, что ты есть” — ты тоже мне это говорил, и это — формула любви, и это — счастье... Ты, может быть, позже это поймешь... Может, только когда потеряешь... Неужели тебе не интересно — отвоевать меня у стольких — заявляющих на меня права — мужчин? Они меня просто так не отдадут, и каждый уверен, что он-то — единственный владелец... Даже Близнец-директор... Шантажировал меня, чтобы стала его замом... И ведь знал, что не уйду, что прикипела к детям, к работе... Зато я всех его трех мужчин-замов “купила”... Раскланиваются и балуют меня — Женщина! Так что — “не плачь, дядя! Не ты один — сиротка...” Но ты — самый любимый — в моем “гареме”... И я тебе верна, между прочим...
...Все. Спать! У нас с Ванькой завтра — тяжелый день: с утра — лазерная терапия, потом насчет операции — к Федорову, потом — на работу... Целую — во все места... Особый привет — животу...
                ...сентября...допишу...




                ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ

...В Федоровском центре... Здравствуй — еще раз... Сижу в очереди и думаю, продолжаю разговаривать с тобой... Испытания нам посланы жестокие: мне — “крест” — свой тащить, тебе — не пить... Самое страшное в наркомании (ты гордо сказал: я не пьяница, я — наркоман...) — это то, что остается только 2 чувства (из неизмеримого богатства их в тебе!): “кайф” и “ломка”... (персказываю слова одного из лучших наркологов России) — это происходит с насилием: наркотик незаметно убирает твой контроль — ты и не замечаешь, как оказываешься в камере-одиночке — каким бы сильным, бойцом, и умником, и хитрецом ты себя не ощущал — это происходит на химическом уровне... С книгой, которую ты мне подарил аж 12 лет назад связан один страшный человек — винный наркоман — для него моего Бахтина украли — и ты, даже не зная меня, увидев, в каком я горе — щедро подарил свою — такую же книжку, которую до сих пор я берегу больше всех остальных книг... Тогда я не знала, что украли — для наркомана-пьяницы, и вдруг совсем недавно моя знакомая рассказывает страшную историю этого человека: у него недавно умерла дочь-первоклассница — из-за непрививки от дифтерии, жена — между жизнью и смертью — в больнице, а младшего, совсем маленького ребенка  взял кто-то из родственников... Моя же знакомая вынуждена хоронить эту маленькую девочку, потому что отец отсутствует (пропал, запил?). Каково же было мое удивление (нет, потрясение!), когда я, рассказывая эту историю в Боровске у художницы Киселевой( она спросила меня об этой знакомой, и мне пришлось сказать: не приехала, потому что хоронит... и т.д.), стала вслух возмущаться этим горе-отцом, бросившим детей своих — мертвую и живого.. и  вдруг заметила отчаянные знаки художницы  —  обнаружился в одном из жующих за столом гостей этот самый голубоглазый и улыбающийся папаша! Он даже бровью не повел, выслушав мой рассказ! Мне не было стыдно от ”бестактности” своей: у меня было чувство... холодное, противное... как от раздавленной лягушки... И эта лягушка продолжает ходить, есть и улыбаться своими холодными голубыми глазами и губами! А жена стоит на коленях — в больнице и молится — не за детей, нет! За этого монстра! Это ему она украла у меня — 12 лет назад —  книгу, украла — от большой любви к этому человеку, хотя я попросила тогда: можно брать все, кроме этой — самой дорогой мне — книги, потому что она — подарок друга... Я не хочу, чтобы ты был таким! У тебя такие чудесные дочери, они так тебя любят! Разве тебе не страшно — превратиться в такого? Никаких чувств: ломка и кайф, и дочь хоронят чужие люди, и оставшийся в живых ребенок — тоже отдан чужим... Тебе не страшно? Я обязательно что-нибудь придумаю, я помогу тебе! Получилось же у меня с Лешей! Он теперь и сам (и без меня!) сильный, а ведь пришел ко мне — в жутком, ”непросыхающем” виде... Прости за все эти откровенности! Просто я знаю одно волшебное заклинание, которое просвечивает в тебе дырочку... маленькую такую, но мне хватает, чтобы заглянуть...
...Ваньке определили уже срок операции (хватит тебя мучить — давай поговорим лучше о моих муках — глядишь — и тебе легче станет: не ты один страдаешь...). Уже не так страшно, как два года назад( тогда была ПЕРВАЯ, а теперь — ВТОРАЯ операция), но — тоже — под общим наркозом, и тоже — рубашонка белая будет в крови, а сам он будет так жалобно стонать и плакать после операции! Еще страшнее — то, что я одна за это отвечаю (“папа”устранился — позвонила ему только, сказала: ”Молись!” — перед самой операцией...). Как же мне надоела эта безотцовщина! Первый муж и вовсе — в роддом не пришел, когда родилась Олеся (он хотел — мальчика). Я родила ему мальчика — Олега — и сама ушла... Так и тащила все эти годы детей — без отцов... И сейчас — в спине как будто дыра (тыла нет) — перед операцией некому даже голову на плечо положить, прижаться (от страха).Только костюм ”железной леди” на полке ждет — вперед! Леди! Мадам! Придется Вам быть всегда — железной... Не слушай, не читай: это во мне”железо” кипит... А погладь — зареву, как тогда, в церкви, помнишь? К 29 сентября мне нужно иметь на руках 30(!) штук анализов и врачебных заключений, и — к Федорову... Операция — на следующий день... Как же мне их собирать? Я же работаю — каждый день! И так сегодня мои ”училки” делали вид, что я куда-то вышла, а детей растащили по своим классам — заменили русский и литературу другими предметами... Я сейчас — тигрица с рыжими глазами — и готова весь род мужской разорвать на куски — прости! Прощай!

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ
Здравствуй, (живи!) милый, добрый Близнец!

    Потрясающе! Ты гасишь самые сильные мои разрушительные силы одним только своим ласковым голосом... Вот это оружие! Я взведена была, как спусковой крючок — до предела. Не успокоил даже “мой личный психиатр” — Ванечка — он спросил, что это у меня с голосом, и провел длинную беседу, нащупав причину напряжения (дети). Я позвала его в сауну, и он успокоился... Андрюшка, я же тебе смертельные дозы посылаю — почему ты со мной не разругаешься? Ты меня просто обезоруживаешь своей лаской (я — голая, все доспехи — на земле...). Да еще — “целуешь”... Мне очень стыдно! Ты не даешь мне побыть амазонкой (она у меня “в крови” — от матери: помню — в детстве — мама выскакивает голышом из ванны — с лыжной палкой — как копьем — наперевес — и — за папой (чем-то он ее”достал”). Вообще-то я “в папу” (не боец), но в последнее время — сплошные ”бои”, и уклониться от них никак не получается (“битвы” за квартиру, за любовь, за детей...). Муж ненавидит меня в этой — сильной — роли, но и не защищает, не предлагает — иную... Жизнь тоже не предлагает... А ты меня — такую ужасную — “целуешь”... А тогда — в Париже — когда ты спал, сидя надо мной, что я устроила тебе перед этим? И ты — после этого — охранял меня — от меня самой? Спал, сидя и баюкая это злое ”дитя”-меня, пытавшееся пичинить тебе такую боль — простил, забыл (“Ничего не было...”). Милый, хороший человек,  реагирующий на мои выходки, как на детские шалости! Как давно меня не называли ”девочка моя”! Мне скоро  — 40 лет (муж любит говорить:”а ума нет”), а мама — наоборот — говорит, что у меня ”горе — от ума”.., а я сейчас окунулась — с головой — в детство, в пространство, где времени — нет, где”все рядовые”... и где”никогда меня вы не найдете, ведь от колес волшебных нет следа...” (Прим: Б.Окуджава и Н.Матвеева). Может, ты уже получил кассету с этими песнями, где — о тебе, обо мне, обо всех странниках и бродяжках по жизни...
...Я буду воображать завтра, как ты с нами идешь в сауну (или мы там с тобой встречаемся), приносим вкусненького, и даже вина и пива — немного, фруктов, экзотических “чаев” и выпечку — свою (особенно — к Новому Году...)... Утром мы пойдем с Ваней на службу (Рождество Богородицы), а потом — вдвоем — в сауну. Я почти всегда беру его и маму в нашу компанию. Иногда там бывают дети, но чаще — взрослые играют с Ванькой в шахматы. Мы надеваем простыни и становимся древними греками или римлянами — “без погон”. Так здорово — лежать на горячих досках (голышом) и не бояться никого: дурные люди к нам не попадают — отсеиваются... Правда, бывает, что от споров”речь гудит, как печь — красна и горяча...” — выговариваются, выпариваются, долюбливаются — нелюбимые... Гадаем, музыку слушаем, делаем массаж, вправляем косточки и мозги — друг другу... Все! Иду спать, а то на службу не встану (ты тоже, наверное, пойдешь, ты будешь — “там, где мужчины — отдельно”, а я — “где женщины”...).
...Утром поговорила с твоей дочерью (такой чудесный голос!) — ты еще спал, а мы с Ваней побежали на службу: он любит со мной ходить в церковь... Ночью снился белый-белый снег, и я укрывала деревья, а потом снова шел снег — и укрывал их — тоже. Утро — Рождество Богородицы — действительно, душа очистилась и, хотя в храме было много народу, Ване понравилось  и пение, и девочка, рядом с которой он стоял. Ваня ей тоже очень понрвился, они пытались пошалить (очень длинная была служба, было тесно и душно), и это было так мило... Там нас “почистили” духовно, а вечером — сауна (мы открыли сезон) — там тоже было чудесно — физически: я пришла первая и, пока лежала на теплом дереве, думала о тебе и почему-то очень реально видела тебя — рядом (ты так хотел пойти!) — слышала твой голос, видела, как ты двигаешься, как, довольно улыбаясь, лежишь, прикрыв глаза — фантастика! И сегодня — “с тобой” — я спокойно залезала в ледяной бассейн, не боясь холода (с тобой!) — и — в огромном зеркале — в стене — нравилась сама себе — очень — и не комплексовала, как раньше, и не уходила “в себя”, вглубь, а наслаждалась — очищением тела и чувствовала себя — красивой — твоим — рядом — взглядом... А вечер подарил мне невесть откуда взявшийся (никогда его здесь не было, в России, раньше!) французский сыр ”Эмменталь” — тот, которым ты меня кормил в Париже — и я, обрадовавшись подарку, как весточке — от тебя — принесла его детям, и Ваня так уморительно сказал, что “чувствует себя Пушкиным”, когда его ест (память хорошая — запомнил какой-то “литературный” разговор!). Он еще спросил, ел ли его Лев Толстой, и я сказала, что, скорее всего, ел. Тогда, ополовинив кусок, Ванька сказал, что чувствует себя еще и Львом Толстым (умора!). Я прогнала его спать — весело — ведь сегодня день чист, как снег — Рождество Богородицы, и мне так хорошо, что “почистили” — всю...
Ты сейчас ужинаешь с дочками, а мои мальчишки уже спят (дочка — у бабушки) — устали от разведенных на подоконниках “садов” (Ваня, насмотревшись на “ботанический сад” у Олега в комнате, тоже решил развести и натыкал отростки цветов куда попало, но со знанием дела — испачкав в “голубой” комнате весь ковер...
...Я должна тебе покаяться... Только в последнее время я так привязалась к тебе, потому что ты ”выслушиваешь” меня в письмах и звонках. Там, в Париже, мне даже не больно было с тобой расставаться (поэтому я так возмущалась, помнишь?, когда ты гадал мне на книге и, смеясь, предрек влюбиться и заболеть — тобой... Ты был — чудесное, красивое парижское приключение — и только! Я очень удивилась твоему напору — приблизить меня — к тебе (у тебя получилось!)... А сейчас, когда я пишу тебе или разговариваю по телефону, я просто вспоминаю свое состояние”тогда” — сказки и творчества, и мне хочется жить, творить, радоваться — как тогда — миру... Наверное с тобой не так, хотя ты тогда тоже был — полетен и прекрасен... Все-то у вас, инопланетян, “не так”... ”Я сам покажу тебе Париж! (властно) Даю тебе десять минут на душ и присылаю за тобой такси!”...
...”В самом начале “космической” встречи (и зачем это слово в кавычки брать?) мужчина действует, как Овен: напористо, активно, женщина — погружена в самое себя — как Рыба, потом мужчина поступает, как Телец: копит впечатления, складывает ( письма!) знаки внимания, а женщина — непредсказуема, неожиданна, свободолюбива — как Водолей”... Не печатай, пожалуйста, этот кусочек письма, а то  Павел Глоба, хотя я и пересказывала его мысли своими словами, подаст на меня в суд — “воспроизведение любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя”... По астрологическим раскладкам у нас с тобой — высший уровень партнерства — “космический”...
...А ведь получается — “распятие любви” (моей)! Вовочка скривил физиономию, когда на его вопрос я сказала, что пишу книгу, роман ”Распятие любви”. Ничего не спросил больше — ничего не сказала в ответ... Вовочка стал тих и нежен, как только я от него оторвалась... От тебя, Андрюша, — и подавно  уйду... А лиса его — ам — и съела!..
...Тивиша говорит — ты — “небесный собеседник”! Как красиво!... Любовь — награда, счастье, а небесная — тем более... ее нужно заслужить...
...Так вот: теперь, когда ты — не “приключение” — “лицом к лицу”, а — на расстоянии, когда лучше видно — главное — я стала сравнивать тебя с другими мужчинами и оценила — твое от них — отличие и непохожесть  твою — на всех — и только тогда, после детско-школьно-начально-сексуального и пр. “этапов” общения, пройденных с тобой, после всех этих трудностей и невозможно-возможностей, я, действительно, влюбилась по настоящему, а не игрово, и ”бедной деве” не поздоровится, как и сказала нам тогда с тобой книга! Теперь я понимаю, что это — не жалость, не “романтический Париж”, не “просто нужно было в кого-то влюбиться от тоски”, — а — ВСТРЕЧА... И — судьбинная... Очень люблю тебя... Прощай!

ПИСЬМО ТРИДЦАТОЕ
(Ты сказал:”Может быть, СТО писем!” ...)

...Здравствуй! Я проснулась в 6 утра и стала вспоминать сон: снился наш с тобой НИИшкол, его, наконец-то!, разогнали, и мы дома у кого-то это событие отмечаем...Я с кем-то вальс и танго танцевала — бред! Тебя почему-то не было...Ты еще спишь, у тебя 4 утра — спи! Я тоже тихонько подремлю-поговорю с тобой...Мы разрушили жуткое количество телефонных линий в направлении ”Москва-Париж” (пассионарии!). Это не розыгрыш: я проверяла по междугородней и нашей станции...Телефон работает только”на выход”. Зачем? Чтобы усугубить ситуацию, чтобы о моих звонках узнал муж? Я все еще надеюсь перехватить телефонные счета... Мы оба — ЛЕГКОмысленные и ЛЕГКОмыслящие... Не выясняй со мной отношения, когда я просто звоню, чтобы услышать твой голос! Пожалуйста! Ты нас обоих погубишь! Ты еще там, на речке, меня чуть не потопил — на Марне, помнишь? Как же там было хорошо!.. Звенит будильник. Сейчас встанет муж, а мне так хочется писать! Правда, главное я написала: УМОЛЯЮ, НЕ ВЫЯСНЯЙ СО МНОЙ ОТНОШЕНИЯ ПО ТЕЛЕФОНУ НА ТАКОМ РАССТОЯНИИ! Эта связь — для поглаживания, приближения — для минутной встречи! Я к тебе лечу, как птичка, а ты пытаешься меня поймать и зажать в ладони, рассмотреть клювик, перышки, глазки — птиц руками нельзя! Убьешь ведь! Им можно только ладошку с кормом подставлять (у меня жила попугайка — знаю). Обещай мне, что не будешь больше хватать руками и задерживать, даже если я чирикаю как-то “не так”... Для “выяснения”есть письма... Целое письмо стоит столько же, сколько минута разговора, но минуты мы не считаем, а они летят, как бешеные... Время с тобой летит так быстро! Прошло совсем немного времени после Парижа, а мне кажется — лет сто или двести... Я уже давно в другом веке. Целую тебя — лапушка, солнышко, маленький мой, огромный! Как уютно было стоять с тобой — таким огромным (ну и рост у тебя!) в обнимку! Не хандри! ”Были бы мы живы — будем когда-нибудь и веселы!” (Близнец Пушкин!)... Люблю Близнецов! Они — светлые, как музыка Моцарта... Но и  от Вагнера в них что-то бывает... Прощай!




ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЕ

Здравствуй — долго... Нет, это не дневник, потому что я разговариваю не с самой собой, а с тобой, и с тобой спорю, и ругаюсь, и пою дифирамбы — тоже тебе... и Космосу — даже эта фраза — что”не дневник”, и эта обида — живая, от твоих слов — в твоем пространстве( мне не хватает телефонного времени: я просто продолжаю разговор, и это, скорее всего — не письма, а записанные телефонные разговоры и продолжение их — в пространстве, потоке — любви... Завтра у меня — славянская мифология в 6 классе, и я вижу реку Марну, в которой мы купались под Парижем:
МАРНА — МАРА — МОРА — КИКИМОРА — одни и те же корни! А я еще думала тогда: почему я чувствую что-то колдовское и родное в этой реке, ведь она, баба Мора , меня даже от ожога солнца — белую — спасла (хотя — этот корень означает ”смерть”), и —   ощущение свободы — на всю жизнь — от этой реки-колдуньи... Обязательно расскажу шестиклашкам завтра об этой реке и о бабе Море — Маре — Марне — Кикиморе... Я им уже рассказывала (по случаю) — об Эйфелевой башне, и о клоуне — на улице, и про Елисейские поля, а эпизод с открывшейся на ходу автобуса дверью добавил мне кучу очков (опасность!). А в классе у меня новый мальчик — Никита: в глазах восторженная любовь и восхищение (не привык еще к моим урокам, а, может, наоборот, оценил — остолбенелость (не от”столб”, а от — “столбняк”) и интеллигентность в нежно-голубых глазах... Он из Новгорода — самородок, в этом году уже за границу на конкурс поедет... Таким глазам хочется рассказывать и рассказывать байки... баять...
Я теперь не готовлюсь к урокам, а — настраиваюсь, не впихиваю знания, а — импровизирую — от глаз... как от наших с тобой разговоров по телефону... А девочек в классе всего две, и мы их — всем классом — балуем... Восьмые классы тоже по мне затосковали, особенно Гриша, который поет и танцует в Большом театре (он всегда на праздники дарит мне туда — билеты или контрамарки). Талантлив — невероятно (на несколько классов вперед прыгнул, и-- все равно — лучший ученик! Это — не”о своем”... Я их (учеников) не любила — до тебя... Просто — терпела и купалась — в их любви... Это мой стиль общения с детьми:я влюбляю их в себя...
...Старший сын — Олег — уже несколько раз прерывал мое ночное уединение (муж тоже “в столбняке”: я перестала спать по ночам, читаю, пишу — в своем ”храме уединенного размышления” — отвоевала себе ”нишу независимости” и никого не пускаю туда...
...Ванька( младший) потихоньку выкинул какую-то важную бумажку Олега в мусорное ведро (мы вдвоем с Олегом догадались — я хохочу... У них постоянно — разборки...). Я люблю записывать — о детях (раньше это делала каждая порядочная мама — в 19 веке!). А почему ты не пишешь — о своих девочках? Это же так интересно! А когда читают о себе — так радуются! Не прощают невнимания к себе и ценят — каждое слово! В одной школе старшеклассники мне сказали: нам лучше даже ”плохое”общение, чем никакое... Прости за”рваный” текст (у меня и мышление”рваное”: пытаюсь схватить сразу несколько мыслей)... Мои письма приходят к тебе ”парочками” — как приятно! Получить сразу — два письма!.. Я тебе завидую...
...Коту совсем плохо... Тихий такой лежит... как ты, когда болеешь... Может, мне его переименовать в ”Рюшу” (от твоего имени — “Андрюша”)? Извини за эту шутку! У меня хулигански-веселое настроение! Сам “ниточку тянешь”: я бешено  и плодовито начинаю”рожать”мысли , образы и слова после разговоров с тобой... Это нечто третье, над которым я не властна... Надо спросить тебя про”клюкву в сахаре” (прислать — от давления?). Мне еще в болезнях всегда помогают собственные руки (положить на больное место, погладить больные точки...)...
...Я очень спешу — жить. Жадно — за все предыдущие”неживые” годы, хотя они и не были уж так бездуховны: ты даже по фотографии( помнишь? На Эйфелевой башне, перед встречей с тобой?) можешь определить, что со мной ДОЛЖНО БЫЛО ЧТО-ТО СЛУЧИТЬСЯ, и я к этому — очень долго и нелегко — шла... Все! Прерви мой поток, а то я упаду от усталости... Мысленно — вместо прощального поцелуя — уткнусь в твой теплый живот... вот... Гони меня!!!...
...По закону ”маятника” ты не прогнал, а — позвал — сумасшедше (сам наверное ошалел от своего ”потока” — с 4 до 7 утра звонил — из Парижа — в Москву — ужас!)... Милый, хороший, любимый мой БОЛЬШОЙ человек! Если бы ты знал — как защитил меня этим своим сумасшедствием — от очень тяжелого дня! Просто ”Миллион алых роз”-минут! Ерунда, что спала — мало, что падала от усталости — Я БЫЛА СЧАСТЛИВА — тихая от слабости и — красивая — и, если бы ты ночью меня такой не сделал, — стая “волков” растерзала бы меня на работе... А тихую — неинтересно “рвать”: все их слова отскакивали от меня, как шарики: я никого, кроме любимых — тебя и детей — не видела, и уроки были — искрящиеся, мерцающие ТВОИМ светом (“...от твоего пламени — все мои искры...”). Мне нужно поспать: я ведь после работы еще бегала по всей Москве (“бегала” — это сильно сказано, но все же мне улыбалась удача — в делах). Завтра опять — уроки, и я боюсь упасть в обморок по дороге или в классе— от слабости... от потрясения сегодняшней ночи — смешно! Мне всегда было непонятно, почему дамы иногда падают в обморок? Теперь знаю — почему... Я буду дописывать это письмо — во сне... А ты будешь — надо мной — спать, сидя... Тогда, в Париже, в этом была такая защищенность — тобой — меня — от всего окружающего мира! такая необычная нежность-символ — ты — надо мной — склонясь — закрыл, спрятал — от всех и даже от самой меня!.. А сейчас  твой ночной поток смыл  поток моей речи — и я затихла, оглушенная и ослепленная — счастьем сегодняшнего, сейчассного момента, и мне неважно , что сейчас я должна делать — “об этом я подумаю завтра”, как героиня ”Унесенных ветром”, помнишь? А сегодня я молчу и мучаюсь — тобой, и жду — чуда... В метро я подняла глаза и увидела строчки Арсения Тарковского — там было — об ожидании сегодня — чуда... Целую — из последних сил — голос твой, такой изменчивый и бархатный...
я была счастлива тогда — твоим — таким долгим — как поцелуй — звонком... И вся — растекалась от счастья... Ты — на следующий день — принял это за отупелость — и — что-то случилось, сломалось, погибло — тогда... Ты смеялся над моей ”рефлексией”, пытался найти у меня какие-то изъяны в речи (может, это чисто мужское — от желания лидерства — в устной речи, если не получилось — в письменной? Но почему — так зло, ведь сам — счастливый — звонил мне с работы и читал — первое свое письмо — ко мне?)... Все прекратилось внезапно, как парижский дождь... Ты испугался — своего чувства, своего ”потока”... И его у тебя больше — никогда не было...

ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ВТОРОЕ
(после твоего звонка)

...Мне очень хочется спать, но я так возмущена твоим поступком (не отослать написанное МНЕ письмо!), что пишу — на последнем дыхании... ДА ТЫ ПРОСТО ЖАДИНА! Музыка твоего голоса и — как это ...суггестия1 твоего Монстра — держат меня — по телефону, как в лапах, и не дают ничего сказать, а лист бумаги — это только человек и Бог! и никто никого не обижает! Ты украл — мое — первое от тебя — письмо, ты украл у меня — событие...Ты выбрал форму (не письма, а устного разговора), где я — слабее, где меня можно “задавить” придирками к терминам и ударениям, где я теряюсь и боюсь сказать что-то, что может повредить, разрушить (а в письме слово — воробей, которого еще можно поймать...). Но ведь я с тобой все равно разговариваю по телефону! Почему же ты боишься мне — писать? А если пишешь — читаешь это вслух и не посылаешь, лишая меня радости увидеть, почувствовать неровный твой почерк, дыхание твоей мысли, остановить ее и прислушаться — к вечности?.. Ведь пишем мы всегда — в космос, в эту прекрасную бездну — творчества и непознанных миров...  Я вдруг с грустью ощутила, что ты, все-таки, как дьявол в “Иствикских ведьмах”, ищешь у меня слабые места - зачем? Неужели чтобы — ударить? Ведь я — не воин — приглядись: в доспехах (наспех) — грудь видна и кудри из-под шлема — вьются... Ведь я тебе предлагала общение — на уровне ЛИТЕРАТУРЫ, искусства... Искушение велико: позвонить, как подглядеть в замочную скважину( что-то моя Лаура там делает? А она — в туалет зашла — и все! (Любовная лодка разбилась о быт...”)... Как больно вспоминать все это! Ты сказал: ”Прости... Я не ведал, что творил...” Мистика! Старший сын подходит и спрашивает (ночью!): “Мам, ”прости” и “прощай” — одного                 Прощай!



ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЕ — ПРО СИНЮЮ МОРКОВКУ
...Здравствуй!

Я прошу прощения за резкость слов и невозможность предупредить тебя об этом (да нет: предупреждаю уже сейчас, что происходит что-то страшное, а письмо — менее опасное оружие, чем телефон...)...
...Мне очень не понравилась картина, которую ты — художник — написал звуками, искаженными еще и телефоном и подарил — мне... Я отказываюсь от такого подарка, как десять лет назад отказалась в Молдавии от той, настоящей картины — маслом, где были написаны мы с Вовочкой, белая роза, дворик и черный котенок — на окне между нами... Тот художник, утащивший нас — красивых влюбленных — из кишиневского кафе, где вино”рубль литр” — в свою мастерскую --чтобы нарисовать — наше с Вовочкой будущее спросил тогда: ”Нравится?” Я честно ответила: ”Нет!”, хотя картина была — великолепна, и на ней было наше — трагическое будущее... Он понял, ЧТО мне не нравится — и быстро замазал все черной краской... А ты даже не спросил: нравится ли мне твоя картина — нашего с тобой будущего... Да, твои телефонные разговоры со мной часто поднимаются до уровня произведений искусства — этого у тебя не отнять! Прошлый разговор- ”картина” — “Миллион алых роз” — этот поток слез, горечи, любви — в твоей, твоей жизни — я приняла безоговорочно, хотя там были и засохшие цветы, и колючки, и — Бог знает! — чего там только не было! — но этот подарок, ночной, сумасшедший — нельзя было не принять, и нельзя было не выслушать, обидеть или обсуждать, как получилась эта роза или эта — я все их люблю, как тебя — растрепанное жизнью, колючее (и с ядом, с ядом! — опсное) растение, выросшее в моей почве, но пересаженное и, как в страшном рассказе Бредбери, получившее иную окраску на новой земле, иной цвет и запах( морковка на Марсе становится синей и кислой, виноград — оранжевым и горьким — и т.д., и т.п.). Кактус ты мой, на селаме средневековом означающий ”жестокость”! Ты подарил мне кучу кактусов в своей”картине”: Зверобой, охотник — подстрелил и смеешься своим демоническим смехом (и это — после роз, роз!) и смотришь: убегу я? Тебе это кажется гуманным: ты же не догоняешь и не убиваешь пока —ты просто смеешься и любуешься моей красивой белой рукой, по которой течет — капелька красной крови (и не видишь, что она течет от сердца и что ранка — там...) Опомнись! Подхвати меня, пока еще не поздно — на руки, ведь я упаду, и ты будешь — плакать, что сам убил самое дорогое тебе на свете существо( уверяю тебя: у него очень мало сил для жизни, ведь это — Любовь). И неважно, куда оно полетит после смерти и к кому — с тобой ее уже не будет, а ты так неосторожен,так груб бывал с ним, и теперь каешься...Нравится тебе моя картинка нашего с тобой будущего? Нет? Ради Бога! Я не собираюсь ее тебе — дарить, я сейчас же замажу все — черной краской, и пусть останутся только твои — “розы”: лохматые, непричесанные, больше похожие на щиповник — дикие: белые и красные — зароюсь в них вся и буду снова ждать Охотника...Я вчера все порывалась сказать тебе по телефону, что несколько лет  — в лесу — ждала тебя, просила Бога — послать Охотника — и он послал...Ты не дал мне этого сказать, и телефон дико гудел, протестуя против твоей “мазни” — прости за грубое слово, но, оказывается, тебе нужно их иногда произносить. Я до сих пор не произносила — добренькая такая Цирцея! (и еще удивляюсь потом: почему вместо мужчин вокруг меня — свиньи? и хрюкают, хрюкают — сама их в это превратила!).
...Пусть пойдет дождь и смоет все эти картины, пусть останется только чистый холст — на этом полотне легче рисовать!
И Бог с ним — с самолюбием! Я же не боюсь по телефону — быть с тобой глупой и слабой (могла бы молчать, делать ”умный” вид). Спасибо, что меня принимаешь — такую...
                Прощай!
...Ты был потрясен тогда этим письмом — когда перечитывал его через полгода — я знала! я предсказала: Водолей



















ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ

...Доброе утро, Андрюшенька! Я люблю писать тебе утром, когда день только начался и настроение пока — на высшей точке дня. В детстве, проыпаясь, я всегда ждала от каждого дня — чуда... И оно — случалось... По привычке по утрам я опять жду чуда — и — бывает, знаешь?.. Приходит... Пишу из поликлиники: бегаю по врачам с Ванькой перед операцией, ищу его анализы (потеряли!а завтра — отвозить!). Письмо — тебе — успокаивает меня в этой дурацкой ситуации. За окном — никаких красок, кроме серой (идет дождь=“иль пле” — ты сказал — “он плачет”...), но я научилась жить в любом пространстве (нарисую!). И тебя... Принц...:
...”Он сказал мне: ”Офелия, иди в монастырь
     Или замуж — за дурака...
     Принцы только такое всегда говорят,
     Но я эту запомнила речь... ( А.Ахматова)
Мне очень...
...Теперь я уже не вспомню, что там”мне очень” хотелось или нравилось, потому что в этот момент звезды развернули мою судьбу так, как было им угодно: влетела медсестра и сказала, что операция отменяется, а Ваню срочно кладут в больницу, потому что в крови обнаружены антитела на вирус гепатита С... По “скорой” нас засунули далеко не в лучшую инфекционную больницу и, после попытки поскандалить (я твердо сказала, что останусь с ним), разрешили остаться на ночь и даже накормили ложкой жидкой картошки на воде и кусочком хлеба (все это тянулось часами — в разных неинтересных местах — и дотянулось до ужина( приемные отделения московских больниц для бедных так похожи!), но я успела схватить книжку Толкиена”Хоббит”, кипятильник с чаем, печеньем и белье, и мы”по-царски” с Ванькой — в отдельной палате: я читаю ему “Хоббита” — шикарного ”Хоббита” , которого я выклянчила для Ваньки у его отца — и Ванька уже не хлюпает носом и не переживает, что его засунули сюда дней на 20 — не меньше! — и пропали все наши бегания по врачам и анализы — псу под хвост... А самое страшное — раскроется теперь моя страшная тайна — разговоров с тобой (с Парижем!), если не удастся как-то перехватить и оплатить счета... если только приедет сюда мама — с дачи, и я — заговорщицки — ей позвоню и скажу, где деньги и куда — платить... Представляю себе картинку: муж заглядывает после работы в почтовый ящик, а там — фантастические цифры счетов — разговоров с Парижем... Но самое прекрасное во всей этой ситуации — что я — впервые в жизни — не паникую и хладнокровна, а вовсе не ”убита”... Я давно поняла, что со звездами спорить бесполезно: только успевай разворачиваться, чтобы не раздавило, а “там” за меня уже подумали...Подумала (злорадно!), что, может быть, теперь ты позвонишь, не дождавшись моего звонка... На работе будут неприятности: Близнец-директор терпеть не может таких ситуаций... Ну и прекрасно! Вот она: Черная Луна — в делах..., а там, глядишь, и в партнерстве наступит... И писем отсюда — не пошлешь... Гепетит С — это серьезно, и передается только через кровь... Где же Ваньку заразили? Что врачи — не сомневаюсь: кровь... 2 года назад! Во время первой операции у Федорова, потому что тогда тоже он сдавал все анализы, и ничего не обнаружили, а я, шатаясь от страданий душевных во время этой первой операции забрела ”куда не надо”, и там увидела странное объявление — для сотрудников — о гепатите в больнице... Тогда я и слова-то такого не знала, но запомнила, спросила у врача, как это на Ваньке отразится — Никак! — сказано было мне... У них ведь все должно быть одноразовое... Бедный Ванька! В 1,5 года его так же, как и сейчас, в больнице месяц со мной держали... Вовочка (папа) нас тогда как раз бросил, а там мам не кормили (им приносили папы, а наш папа ушел к другой женщине и, наверное, ее кормил, а моя мама тоже не могла приходить в больницу с едой — она с моими двумя другими детьми сидела... Я тогда ревела и подъедала за Ванькой то, что он оставлял, а потом догадалась сговориться с буфетчицей (подарила ей чай ”со слоном” — время было тяжелое: начало “перестройки” и отсутствия продуктов), и она, растрогавшись, стала меня подкармливать... Папа-Вовочка пришел к нам один раз (его не пустили) и принес апельсины (их не разрешили нам передать), и — сколько  я ни кричала ему из окна, что хочу есть, он только улыбался и делал вид, что ничего не понял —  ведь я и записку ему написала! — у него была любовь с Марусей... ему было не до нас... Рядом была красивая церковь, и со мной — сборник молитв — спасли меня они да Тивиша, которая случайно приехала из Ростова и ухитрилась передать мешок еды — все “запрещенное” для передач в больнице... Из больницы ехала и плакала — не узнавала свою Москву: куча импортных этикеток рекламы... Для меня эта перемена была страшной, как мысль о том, что вся прежняя жизнь — и моя Москва — разрушены...
Прощай! Это все — больно...

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ПЯТОЕ — 8(3+5) — РОКОВАЯ МОЯ ЦИФРА

                Какая тоска!
                Какая зеленая тоска!
...Здравствуй — в неизвестность...
Какая тоска меня охватывает сейчас, когда я это читаю, но тогда — письма к тебе — спасали меня от этого страшного, серого, бесцветного быта, от постоянных испытаний — серостью жизни, отсутствием в ней — красок... Я сама тогда все вокруг себя раскрашивала! и были эти — небесные — отношения , мой небесный собеседник, mon amie... 1 Это был крик в пустоту, в космос , в жизнь — “Я   НЕ  МОГУ  БОЛЬШЕ!” Я не могу больше прежней — быть...Я взываю — к Богу...
...Странно: тогда был такой ужас, такой страх, что МУЖ УЗНАЕТ!..Видимо мне важно было — быть честной, поэтому сама — после Парижа — хотя были расставлены все точки над i — призналась потом мужу, и он ушел...Правда, это никому не интересно, кроме меня...так что — мыкайся, дорогая...Нет! Все равно — поднимусь над бытом! И поднималась всегда — сама — и других еще тащила! И даже тебя, Близнец, тащу, ибо и ты теперь хочешь изменить свою жизнь — взлететь тоже — хочешь...
...Все это — истории с печальным взлетным концом...Распятие — любви...Исследование собственных чувств и поступков...Да, мне себя сейчас очень жалко, но я найду человека, который скажет: ”Бедная моя!как же ты все это выдержала и не сломалась?!” И я его — полюблю за это...
А пока... вот... вспоминаю, как гладила дома  белье и пела:
                ...И под куполом, под куполом, под куполом скользя,
                Ни о чем таком сомнительном раздумывать нельзя...
Раньше — терпеть не могла — гладить... Теперь это акт духовный: я под него думаю или пою...А писать тебе — все равно буду: ты же не отказался пока от моих писем, но звонить или разговаривать с тобой из больницы — не могу...Так что письма не только парочками к тебе приходить будут, но и пачечками... Я думаю, тебе это будет приятно...2 конверта — заграничных--есть с собой, а остальные письма буду придерживать...И ты опять отстанешь от меня даже не на 10 дней, а на все 20-30... Честно говоря, меня уже не беспокоит то, что ты — удивительнейшим образом — вклинился в мою спокойную и размеренную — до Парижа — жизнь и перевернул ее вверх тормашками — стал поворотной точкой в моей судьбе... Переживу, милый, даже если звезды расшвыряют нас опять — в разные миры... Главное — мы так красиво успели ”схлестнуться” в полете, не причинив друг другу особого вреда, и вспышка была потрясающей!.. Долго — всю жизнь — мне греться в ее лучах... Шлю тебе мою искру — может, догонит?..
...Странно! В этом ужасном месте — больнице — нам с Ванькой совсем не плохо: в обычной жизни он мало бывает так тесно и много — со мной... Нам хорошо — вдвоем( любящим и в тюрьме — хорошо вдвоем). Мы творим: читаем, пишем( учимся  — крючочки и буквы — писать). Ваня сделал здесь книжку( у меня в сумке всегда все есть — на самые разные случаи жизни: я — путешественница...).За решетками окна — разнолистная осень, врач и медсестры очень хорошо к нам относятся, не выгоняют( Ваньке почти 8, а в больнице с мамой не положено даже в 7!). Как же тебе письмо передать? Сюда без пропуска даже родных не пускают, передачи — только по нечетным(????) дням, и — ни позвонить, ни выйти из палаты, ни купить — ничего, кроме решеток...Интересно, почему ситуация повторяется( только жестче!) заново? То меня изолировали от тебя — поломкой телефонных линий, а теперь и вовсе общение перекрыли...
Что-то очень серьезное происходит в моей жизни, и никого — помочь — ни родных, ни друзей — не пускают( сама должна решать — никакого давления!)... Напротив окна, у серого забора — разноцветный (зелено-желто-оранжевый — к верхушке) клен... Опять — клен! Когда я ходила в школу (литературную), я каждое утро здоровалась с одним кленом, даже стихи ему посвящала:
                ...А на моем клене
                Давно уже высохли листья,
                А он — все равно — зеленый,
                А он — все равно — неистовый...
                .....................................................
Но наедине с кленом я бывала редко: у метро меня ждал мальчик Миша — нес мой портфель через парк — до школы...Это он уговорил меня перейти в литературную школу, где сам учился — чтобы видеть меня чаще (мы учились вместе в музыкальной школе, вместе прогуляли   выпускной —  в седьмом классе — по Москве, это был первый ”мальчик” в моей жизни, а я — его первая любовь). Мы гуляли по улицам в районе Речного вокзала, ели мороженое (чаще — на мои деньги), откровенничали, говорили о всяких глупостях, и это была наша тайна...Он играл на фортепьяно, как Бог, да и я закончила “музыкалку” на одни “пятерки”, но музыкальная школа нас осудила ужасно — за наши гуляния: подарочные ноты были брошены презрительно мне учительницей — с отвратительными намеками на наше поведение (“Вместо того, чтобы гулять с мальчиками...”). Как они смели! Это на наши-то чистейшие отношения! Да мы поцеловались-то с ним впервые — после десятого класса, а до этого — просто дружили, разговаривали, цветы он мне носил, когда я болела, а однажды мы, гуляя, увидели жуткую сцену: из подъезда, дико крича, выскочила женщина в нижнем белье, за ней — мужчина, женщина почему-то катилась по асфальту, а мужчина бежал за ней, и Миша сказал: ”Смотри, это — жизнь...” Мы притихли, впервые, может быть, наблюдая отношения Мужчины и Женщины... У нас были очень глубокие — не детские — отношения...Миша привел меня в потрясающий мир литературного класса (сам он остался в физическом: в школе были”физики” и “лирики”, и это была его трагическая ошибка: если бы он тогда попал в наше братство, может быть, он не был бы так одинок и не выбросился бы потом с балкона на глазах у жены и дочери — он так любил жизнь! Мистика! Перед тем, как узнать это, я пела”Беду”...) В девятом классе я влюбилась в одноклассника — это была неразделенная любовь, но  для Миши   это была трагедия: он не простил мне предательства...Он был самородок из Рязани — мальчик, которого сразу брала Гнесинка — в высшие музыкальные круги, но что-то там не сложилось. На сольфеджио мы покатывались со смеху от его остроумно-музыкальных шуток, а рыжая и прекрасная Майя Михайловна ставила ему за это”нехорошие” отметки, да и комплексовал он здорово всю жизнь из-за этого своего провинциального статуса, шутил — болезненно:  брал в руки корзинку и говорил: ”Лен, где здесь ХУМ (ГУМ)?”. Он поступил в университет, а я провалилась — пошла в пед, но он тоже ушел — в медицинский, заподозрив своих родителей в помощи в поступлении (с горечью мне сказал: ”Не хочу, чтобы Мишу — за мышей (какой-то был бартер с университетом). Он все время мне доказывал, что может все: два института, кандидатскую — раньше всех, фирму, три машины, дачу, квартиру — все! И на рояле — как Бог: приходил к нам в пединститут, сажал меня где-нибудь наверху в круглой огромной аудитории и играл...Он был — художник...Меня даже это немножко раздражало, когда в письме от него я находила лишь прекрасное описание природы (а обо мне? А я-то — что — для него?). Он периодически бросал меня — надолго (я даже замуж выскочила — назло ему — за первого встречного — и рожала детей, а он, как большой ребенок, удивлялся и тосковал на встречах выпускников( я танцевала с ним — беременная — и говорила ему об этом, а он — тоскливо восхищался: ”У тебя уже второй ребенок, а я... Назови его моим именем!.. ”Приходил на все мои работы, поздравлял с праздниками, пил пиво, говорил комплименты и снова — пропадал... Наконец женился, скупо рассказывая о жене и многословно, с любовью — о дочке...Когда меня бросил муж, он стал моим любовником. Только ему я обязана тем, что не выбросилась тогда из окна: он в красках рассказывал, какая я буду некрасивая после”выброса”, как вывалится язык, что где опухнет и посинеет( медик!), а сам...Я  не могу понять этого, не могу, хотя сейчас вспоминаю, что после выпускного, когда мы собрались у кого-то на квартире и выпили вина, он обнял меня на балконе и сказал что-то вроде”Прыгнуть — и все! Все проблемы...”Тогда я посчитала это фарсом, словесами, желанием”выпендриться”...Когда мне дали квартиру, он помогал переезжать, вешал на кухне люстру, когда наступила “перестройка”( а я — одна — с тремя детьми!), утешал меня: все образуется. Мне совсем не хотелось разбивать его семью, хотя на жену он все время жаловался и даже как-то уж очень легкомысленно приводил меня к себе домой( какой это был ужас, когда мы встретили однажды его жену: я испытала жуткий стыд, потому что, оказывается, он не забрал ребенка из садика вовремя — после этого перестала звонить, да и жена”пасла” его жестко всегда: ревновала страшно и не пускала даже на школьные официальные встречи или к нашей Учительнице...Отрезала все связи...Периодически он появлялся в моей жизни, страдал, что у меня снова есть муж и нахально приходил ко мне домой очень неожиданно. Потом муж исчезал , и он — тоже... И опять приходил — и говорил с тоской: ”Какая ты домашняя!”Я вела себя холодно с ним в последнее время: у меня самой проблем хватало...В последний раз — перед самоубийством — он пришел, когда я была на работе( у меня было 4 работы, и дети меня почти не видели: трудно было, надо было выживать — без мужа...).Принес шампанское, цветы, фрукты...Я тогда почему-то заметила, что у гвоздики головка сломана — нехорошо! непохоже на Мишку!  Я разменяла квартиру и переехала, не оставив ни адреса, ни телефона — в другой город...Это не было жестокостью, просто у него была своя жизнь, у меня — своя, и мы боролись с ней и выживали — в одиночку...Он оставил письмо — перед самоубийством, в котором говорил, что у него никого нет, что он одинок...Думаю, для него было страшно приехать и не найти меня на прежнем месте...Теперь — еще трагичнее звучат мои детские стихи, посвященные ему, особенно это:
                ...Девочка плакала у колодца:
                Мой медвежонок теперь не вернется!
                Бросила в воду, жестокая, злая...
                Кто я такая? За что я такая?
                Кто мне сказал, что упала игрушка?
                Это судьба моя, ведьма-старушка...
Вот и вся история...Пупсики мы! Не зря нас Зинаида Николаевна так называла. Хорошо, что она не узнала, что он погиб — она умерла после него — через три месяца...Как этот год на смерти богат! Прости, что я все — о нем и о нем...Я не могу сегодня об этом не говорить, ведь только вчера  узнала о его смерти и все еще не верю...”И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг — такая пустая и глупая шутка...”
Прощай...Нет сил больше писать...Тяжело... 

ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ — АСТРОЛОГИЧЕСКОЕ

...Это какие-то очень судьбинные для меня стихи...
...И вот уже — улыбаюсь,
   Это — не смех Арлекино:
    Я никогда не отчаюсь,
    Я — веселая кукла Мальвина...(фотография моя в березовой рамке...)
А ты — Артемон!!!Привет, Артемон — большой, добрый, пушистый и балующий меня в Париже( никто никогда меня так не баловал!). Ты не обиделся?.. Беру свои слова обратно...Это просто образ МОЕГО МУЖЧИНЫ — ИНТЕЛЛИГЕНТНОГО И ПУШИСТОГО(“Мягков”, а не “Жестков”)... И — назови меня хоть горшком — только в печку не ставь! (Как ты тогда обиделся на”жирафа”! Это же образ! И такой красивый!И чем плох жираф? Ты сам сказал, что это твое любимое животное( а, значит,ты назвал себя сам!)...И в электричке — под Парижем, когда мы с тобой пели — ты обиделся, что я тебя ”забиваю”... Ну, такая я, да! Меня — много! Не каждому мужчине — под силу!...А ты — выносливый, но очень обидчивый (странное сочетание!)... Как Маяковский — такая большая лохматая собака (опять образ!): отряхнулся от неудач — и все...Но так раним! Я очень беспокоюсь за тебя: несколько вечеров не дозванивалась...Вдруг опять — пьешь? (“Раны” мне свои гордо показывал...А мне было так страшно и неуютно...). Пьешь, конечно, пьешь...Да нет, у тебя все хорошо( отряхнешься — и все...), а от одиночества и я, и другие тебя — спасут...
...”Тучи” сгущаются...Моя водолейская натура  бунтует против вранья и интрижки и очень жалеет Лешу( мужа), который завалил нас с Ванькой фруктами, икрой, едой...Подлые девицы с междугородки, все-таки, послали счет на мой адрес( несмотря на все мои упрашивания — заплатить им раньше). Теперь придется плести еще более хитрую интригу — по перехвату счета( как это сделать, если я в больнице?)...Не любишь меня сейчас? Вот и такая — тоже — я! В прошлом браке меня обманывали, в этом — я...Так всегда бывает: смена ролей расширяет нравственный( и безнравственный — тоже!) опыт...Сейчас — ты, завтра — тебя...”Всем сестрам — по серьгам”... — чрезвычайно глубокие рассуждения...( самоирония)...”А чему ты веришь, если не словам?” — ты спросил. — Поступкам и “велению сердца”...Сердце велит — тебе писать...Зачем я — A.Krivov? — Но я же не A.Krivov пишу, а Андрюше...Ты же просил меня...Сейчас спрошу руны( Леша и руны мне, поганке, принес...). И, все-таки, это лешин взгляд на меня...Я  — не поганка( гриб), я — лисичка( она никогда не бывает червива, за что так и ценит ее русский и французский народ...)...
...Ну вот, еще одна ручка на тебе закончилась, и следующая еле дышит...
До свидания — в следующем письме...Звонки — гм — пока подождут...Кстати, если вдруг надумаешь звонить, звони попозже: в 10 — по-вашему, в 12 — по-нашему...Ты — реальнее...крепче стоишь на ногах, а я все летаю и лишаю себя еще одной Земли — реальной...Вместо подписи — вот эта золотая мечтательная рыбка...*Письмо — не заразно...Можно не кипятить...Может, облить духами, как в средневековье ? Так делали Прекрасные Дамы...Не целую( инфекционка!)...Стол — обработала...
*”Ты и сама, как рыбка”, — ты сказал...То, что сказали о тебе руны, пусть останется тайной...Хотела об этом полписьма расписать, но не напишу...Осторожнее — с астрологией...Прощай!

ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЕ — ТОЖЕ ИЗ БОЛЬНИЦЫ...

...И все же — зачем меня заключили в камеру-одиночку? Никто мне не ответит на этот вопрос...
                ЗДРАВСТВУЙ!!!
 Просто не верится, что ты меня — услышишь...Вокруг — только давящая чернота — пустота Космоса...И дело даже не в колючей проволоке вокруг больницы( над каменным забором)...Пустота — вокруг меня. Я как будто не могу на что-то решиться, и мне дано время — все обдумать...И я летаю, летаю по кругу — кругами — одна, не подпуская никого — к себе...Как  интересно! После Парижа я — почти все время — одна( без мужа...да, правда, он ведь и не муж мне...почему-то не хотел”узаконивать”наши отношения, брать на себя за меня — ответственность — боялся чего-то...меня многие мужчины — боятся...это плохо...Я слишком — “не такая, как все”, они “чуют опасность”, да?)...И,все-таки, кто-то очень заботится сейчас обо мне — спасает от душевных и телесных( как с ним — в постель?) меня...Из этой больницы — сразу в другую — на операцию...(Когда писала, что кто-то обо мне думает и заботится — пошел снег!!!) Разноцветная осень — за окном — и снег! Кружится, танцует и падает — большими хлопьями — вниз...Вряд ли у вас там, в Париже — теплом — идет снег...Улетели с ним( снегом) от меня все грешные мои мучения-страдания — о счетах телефонных, мужьях — пусть их! Руны мне сказали — “течь”( само все сделается)...вот я и “теку”...
...Ночью мне снилось, что я разговариваю — с тобой — о своем житье-бытье в идеальном( воздушном, иррациональном — не знаю, как сказать!) мире. Помню только — о чем. Как — не помню...Кажется, ты убеждал меня в другой мир иногда спускаться...А я не хотела...Я умею их совмещать( миры), но с большой неохотой всегда спускаюсь из “верхнего” мира — в “нижний”, земной...Мне в нем долго находиться нельзя, могу погибнуть. И в “верхнем” — как Ихтиандру — опасно( любимый фильм с любимой Анастасией Вертинской — она — неземная...), чтобы не остаться навсегда в одном из миров...
...Сегодня мы прекрасно проводили время( с сыном): читали Карлсона, хохотали( я, читая), делали”уроки”, встречали бабушку( мою маму). Она, как всегда, прискакала в больницу — взмыленная и таинственная — вся в черном, в черной лисе и шляпе — голодная...Мы ее накормили своим ужином — ванькиной больничной порцией. Она взяла у меня ключ от почтового ящика и будет теперь сторожить бумажку с телефонным счетом из Парижа — чтобы не увидел муж...Вся моя семья ( кроме отца) теперь будет играть в “кошки-мышки”, и я этой игры — зачинщица...Мне не стыдно, а дети думают, что я “протратилась” и помалкивают: они привыкли к моим странным выходкам...Наверное, тебе это не понравится, но ты — далеко, а от моей матери скрывать такие вещи бесполезно: цыганка (карты раскинет — и...)... Она — очень земная, энергичная и — всегда права! Правда, в последнее время и с ней что-то случилось: видит, что любовь творит со мной и братом Близнецом, а может, жалеет, что прожила такую “трезвую”жизнь...Сумасшедшей любви-то всем хочется, да не каждый ее выдерживает...Выдержу ли я?
...Я немножко начинаю понимать, зачем меня в эту больницу-тюрьму за колючую проволоку посадили.Во-первых, подкармливают и успокаивают (в последнее время я почти перестала есть, и руны сказали, что я на грани срыва (кстати, когда я на рунах гадала, устала ужасно: видно, энергию они вытягивают жутко —  плата за информацию). А здесь — кормят шикарно после того, как я перепутала лечащего врача с заведующей — подарила ей шоколадные конфеты и икру — слепота моя была щедро вознаграждена: сразу была послана медсестра — собрать данные для больничного, разрешили звонить и стали кормить — всем — даже фруктами! да еще Леша всего нанес (икра-то ведь тоже — от него...). Вообще я давно поняла, что больница — это когда человека от людей или от него самого — спасают, отдохнуть и разобраться в себе дают — это благоволение Божье...
А еще меня сюда затащили, чтобы могла думать о тебе — беспрепятственно.Ты очень далеко... Ужасно далеко...даже голоса твоего меня лишили (зато лишили и ужаса встретить холод и “стену”). Зато осталась лучшая твоя половина, где ты очищен от ролей...Помнишь, ты как-то сказал  (когда тебе было плохо), что, раз ты — слаб — я должна держаться...Это было сильнее признания в любви, это — “парный циклон” (я все плакала, что у меня — “непарный”). Я думаю, что ты не пишешь потому, что ошалел — от моего”циклона”...Я тебя понимаю — сама ошалела от твоего — там, в Париже — творческого “парения”, от твоей глубины и твоих откровений — мне, незнакомой, прохожей...Полагаю даже, что у нас с тобой теперь есть общий Защитник...Как только я Санечке Морозову позвонила и договорилась встретиться ( когда-то он влюблен в меня был и чудесные мне стихи и картины посвящал!), меня быстренько в эту больницу упекли: встреча не произойдет, потому что она уже — ПРОИЗОШЛА...Я не ошиблась — меня точно послали, куда нужно! Ты слабее, к сожалению! (прости! наверное, нельзя это писать...), и я тоже привыкла — ко второй, “слабой” роли, мне она больше подходит (Дама, слабая Женщина, Ребенок...), а судьба — в который раз уже! — подсовывает мне сильную, первую роль..., и я с ней не справляюсь, делаю ошибки, и при этом — “расту”, и вот уже — принята в круг “сильных” женщин — незаурядных, талантливых, одиноких (поскольку мужчин для них — мало, а может, и нет...И, если они посылаются, — значит, действительно, — заработаны ( и за них нужно в этот момент бороться, а не “отпускать”, но гордыня захлестывает: как он мог? Мне — царице —
изменить с какой-то там Марусей! Даже Цветаева на этом попалась (“Как живется Вам с другою...”, помнишь?). Оказывается, гордыня — а не предательство, не убийство — самый страшный грех!..Нам с тобой не дали даже времени — разочароваться друг в друге ( 2 дня и три ночи — и — будьте добры!) Как предусмотрительно! И сразу — в творчество! Думаю, что с тобой происходит подобное, но ты — как Есенин — не пускаешь:
“Но только лиры милой не отдам!
  Я не отдам ее в чужие руки:
  Ни матери, ни другу, ни жене —
  Лишь только мне она свои вверяла звуки
  И песни нежные лишь только пела мне!..”, да? Где твоя Лира? В театре? В журналистике?..
Нам (женщинам) — не нужно творческого признания — достаточно, чтобы хоть один человек это оценил...И не нужна мне обещанная тобой Книга Моих Писем — “Распятие Любви” (представляю, как пошло воспринималось бы такое название, хотя точнее что-то — трудно сказать — РАСПЯТА я в них...) Прощай!

ТРИДЦАТЬ  ВОСЬМОЕ — ЧЕРЕЗ  ПОЛГОДА...

...И снова я — изолирована, и снова — размышляю, но теперь это уже — вопрос жизни и смерти( как выжить, когда сердце болит четвертые сутки и тело не повинуется мне?...Здравствуй! Ты пожелал мне — письменно — здоровья только один раз — может, поэтому я так болею?
Как я счастлива, что теперь мне не нужно прятать письма — к тебе, бояться и лгать! Свободна! Свободна! Как Маргарита — на метле...Свобода мне стоила дорого( переживу ли я ее?), но она — прекрасна...В предыдущем письме  — помнишь? снег пошел, как Знамение Божье...Сейчас апрель, приехала Тивиша — духовная моя “подруга-мама-муж” — и снова — повалил снег — сугробами! в апреле! — так, что завалило машины под окном! Муж забрал обе машины...На дачу ехать теперь — не на чем...Электричек там не бывает — в заповедных местах, пешком — не дойдешь  — это место и домик в лесу останутся в снах моих...Почти лето за окном — и снег...
...Мой “непарный циклон”задержал меня надолго, в нем, безлюбовном уже, и погибаю...Как  2 года назад — не хочется жить...Сегодня придет мамин психиатр, своего звать не хочу: он хочет, чтобы платила — телом...Прощай!

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ДЕВЯТОЕ — ОПЯТЬ ВЕРНЕМСЯ НА
ПОЛГОДА  НАЗАД...

                Привет!
...Знаешь, меня все мучает один вопрос: почему ты меня так сильно “позвал” и так добивался и влюблял всеми имеющимися в наличии романтическими средствами: ночное шальное такси, приехавшее за мной и увозящее меня зачем-то срочно в другой город — в чужой мне Франции, на глазах у тургруппы еще советского типа, к которой я должна быть привязана насмерть договором, визой, деньгами, документами, маленький солнечный пригород Парижа Га-а-ни-и-и, где русский дом инвалидов для эмигрантов-писателей, где “эта противная Ирина Одоевцева соорудила кошмарный каменный крест над могилой последнего мужа” — тень Гумилева и Иванова...Я и имя городка не сразу узнала, а уже купалась в его солнечной речке Марне под жуткий гомон французской речи — без переводчика — ты мне ехидно переводил все комплименты, которые отпускали в мой адрес восторженные французы...Средневековый Париж и Париж серебряного века — и любой — Париж — утром, днем, вечером — Париж Джо Дассена, Елисейских полей, кафэшек и фонтанов, Париж влюбленных и ты, влюбленный в Париж, и я — в него и в тебя, и в прохожего, крикнувшего мне по-французски “Да здравствует любовь!”, и в в того, что крикнул, помнишь? в дождь — холодный и жуткий, как водопад , что это здорово, что я — полуголая, когда все в свитерах — намокли! (это — “круто”, потому что я не замечала погоды и одевалась — не по погоде...) Я была твоим прошлым, невероятной силой твоей притянутой — в твое настоящее и будущее? Кажется, у Глобы я прочитала эту мысль о том, что мужчина, соединяясь с женщиной, пытается вернуть мучающее его прошлое...Ведь со мной, имевшей отношение к твоей трагедии с Россией (и мучающейся от этого много лет), был мой позор, мой кошмар от того, что я как будто участвовала в изгнании твоем из России — мне было стыдно за мою страну, за свою слабость (разум-то понимает, что я была бессильна тебе помочь: дети, жуткая любовь к мужу Вовочке, которая тебя тогда от меня оттолкнула (помнишь, наши философские беседы заканчивались, когда я начинала восторженно говорить о своем муже — тебя это раздражало — ты был насмешливым, холодным и непонятным...И ты тогда духовно был старше — и мы тогда только работали вместе в одном институте, а встретились по-настоящему — только через 12 лет... Это потом я тебя догнала...может быть, потому что страдала много и жила — в России, а не в твоей благополучной Франции, сытой и равнодушной к страданиям...И, все-таки, та, двенадцатилетней давности ошибка исправлена!..
...Где-то душераздирающе кричит ребенок...Ты не забыл? Я все еще в этой жуткой больнице — с Ванькой...Пошла искать — не нашла... тихо... Как все-таки, повезло Ваньке, что меня взяли! Здесь почти все дети - без мам...Ко мне тянутся, бедные... Шестилетки, семи-... Ваньке почти 8... Как шарики или цветочки свисают отовсюду, порхают, а ночью — плачут... Да я бы с ума сошла, если бы Ваньку здесь оставила...Старшего моего — Олега — без меня в больницу увезли, только через 3 дня — со скандалом пустили — увезла под расписку, но он мне этого не простил никогда (ему и года не было): был — удивительно веселый ребенок, все время смеялся — а с тех пор — взгляд исподлобья, суровый...Ты и этот”комплекс вины” с меня снял — спасибо тебе! Целую тебя, душу твою — письмами своими, книжками любимыми (Чаадаева, Хейхингу ты получил?) А ты “Homo ludens” Хейзинги из-за меня купил, правда? Я ее у тебя видела — как память о нашем разговоре в институте? Ведь тогда ее еще не издавали, я читала ее на немецком — с фашистским орлом — в Институте Информации и взахлеб рассказывала тебе о нем...Все...глубокая ночь...Падаю — в сон — и к тебе — в объятия (сейчас закрою глаза и представлю тебя — рядом...)... И “губы окаянные”... (я больше люблю петь “думы окаянныя”, а “губы — потаенныя”)* Прижмись ко мне, кусочку твоего прошлого, и тебе полегчает...Хотя бы от мысли, что все это время я думала о тебе...Все 12 лет...И хотела увидеть, покаяться, полюбить — нелюбимого раньше...Даже если эта любовь ...Пусть — будет...Любовь всегда хороша, особенно когда понимаешь, что можешь ее потерять...Ты — можешь...Скоро я иссякну — в безмолвии — и тогда ты поймешь, как дорога была тебе эта “дурашка” из РОДНОЙ Москвы, кусочек РОДИНЫ (не”масло масляное”!):
                “Когда лампа разбита, огонь догорает в пыли...
                Когда буря забыта, все меньше радуг вдали...
                Когда лютня упала, струна звенит все слабей...
                Когда речь отзвучала, бледнеет и память о ней...” Нет, Перси Биши Шелли, я не отзвучала еще! Мне еще так хочется — звучать!


                * * *

...Наверное, мои сны — богатый материал для психиатра...Цветные...Опять видела  снег. Почему-то Вовочка поймал таракана и швырнул его в снег.Еще снились дети из училища и уроки. Ты — не снился( не мучаешь). Ты — возник утром, очень реально, потому что мама принесла мне белый больничный халат( и я в нем устроилась, как в ночнушке — спать — голышом, а голышом мне почему-то легче тебя “вызывать”: я с удовольствием “наблюдаю”, как ты двигаешься по своей комнате( я очень хорошо ее запомнила), как куришь, сидя на диване, разговариваешь по телефону, достаешь из холодильника пиво или что-то еще...Как задумываешься, углубленный в себя, и какие-то мысли пробегают еле уловимо и почему-то тебя беспокоят...Но движения твои ровны и размеренны, ты не даешь себе быть суетным...Мысли не владеют тобой — ты владеешь ими и умеешь их организовать из хаоса...Как хорошо, что ты получил кассету и пел со мной (ты так и сказал:”Я с тобой пел...”). Ванька чувствует, КАК я тебе это пишу...Он все время пытается единолично владеть мной( Скорпионище!). Все время приходится отвоевывать свою свободу( объясняю ему наш с ним сейчас конфликт — параллельно с письмом — к тебе...Он сидит и думает...) Он  — очень необычный ребенок, но очень земной...Когда мы играем и я “завираюсь”, он опускает меня на землю... Он выделил — не без некоторого упрямства — мне из своих игрушек — двух голубых бегемотиков с книжками на животе (спят, мечтают на лежанках или загорают — под жарким парижским солнцем — чем-то похожи они на нас с тобой...милые, добрые — и с книжками в руках... Романтики...Кстати, в этих играх-аналогиях есть всегда что-то мистическое (и опасное)...Я стараюсь меньше так играть: иногда случаются жуткие совпадения...Лохмуша (смешная кукла в очках ) — я, Мягкий Бычок с колпачком, подаренный Ваньке в Год Быка (это — твой год, и мы встретились в этот год с тобой — еще раз — в Париже) — ты...Когда собиралась в больницу, увидела, что Лохмуша одна (кто-то убрал Бычка...Кот? Он почему-то очень ревнует меня к этой игрушке...Бычка так и не нашли...Нехороший знак...Видимо, ты меня сейчас забыл...или пьешь...Или что-то уже случилось...Звезды повернулись...). Но это ничего: мне просто нужно знать, что ты существуешь...И почему мне так не повезло? — Близнец...Прости! Помнишь, ты сказал — с иронией — на мое определение места секса в моей жизни (не — первое) — обиженно:”Ну, мне и повезло!) Да повезло, повезло — и тебе, и мне! Богатство жизни — во всех ее проявлениях — везение!Последняя ручка отказала... Пусть отдохнет! Еще целая страница разговора с тобой!
 несколько лет... Кукла Офелия, которую ты подарил мне на рождество — такая красивая! (ты сказал, что она очень на меня похожа... и песенка у нее грустная — о любви — моя, и глаза — зеленые, и волосы — каштановые, с рыжинкой, и выражение лица, и даже...ты воскликнул тогда восторженно: ”Мистика! У нее даже пуговицы на платье — как у тебя!) стоит рядом с Сантой, у которого совершенно твоя фигура — высокий — он над ней возвышается — как ты — огромный, а я — маленькая...и — защищает, и учится у нее (ты сказал:”Я стараюсь...”) Он так старательно кивает головой и поднимает свечу (что-то в нем сломалось...) и охраняет ее от одиночества. Я завожу их вместе, и они разводят руками то под ее, то под его музыку и как будто говорят: ”Ну, что ж поделать? Так получилось... Звезды...Да, я язычница, и тебя это всегда пугало (“Ведьма!” — ты кричал...)

                СОРОКОВОЕ — “РОКОВОЕ”...
               
Привет!..Странно...Впервые в жизни  мне это — удалось( зарисовать то, что привиделось еще утром:
Месяц — и пушистая Змейка-ребенок)...В детстве — когда просыпалась — часто видела какие-то образы
( если долго смотреть”вглубь”себя — в одну точку, особенно при близорукости( месяц — это сгиб моей “руки”в халате, а змейка образовалась из ниспадающего со стула свитера). Я рассказала об этих”видениях” кому-то из взрослых, и мне посоветовали — обязательно зарисовывать эти образы. Но у меня — никогда не получалось...А сегодня — получилось почти точно — то, что увидела. Что значат эти образы? Меня это мучило весь день, пока не зарисовала...Не знаю, зачем я это тебе пишу, и почему — тебе? Я только знаю, что писать мне — необходимо, чтобы осознавать себя в моем любимом,”верхнем”, мире, и мне без него — плохо! Хорошее, доброе место — Париж, где есть замечательный Волшебник — Андрюша — Хранитель моих  странных писем в Волшебную страну Грез( она же — Детство, она же — Духовность, она — Радость, она — Любовь...). Я погадала на картах и поняла, что ты не забыл меня и думаешь обо мне...Но рядом почему-то всегда — обман и “больная постель” — сильные переживания — и все “загородки” и “невстречи”...Но в будущем — говорят — встретимся, Андрюша!Только “в поздней дороге”( нескоро)...Целую тебя, обвиваюсь — ребенком-Змейкой, а Месяц — над ней — скорбит о “поздней дороге”( вот и разгадка!). Самое ужасное — ручка последняя!( я же в больнице) и негде взять...Как я тебе буду писать?!!
“Все они — красавцы, все они — таланты, все они — поэты...” — это о тебе.  полгода...
В чем же мы обманулись, Андрюша? В том, что небесные отношения пытались заменить — земными? Ты сказал:”Любовная лодка разбилась о быт” — как предсказал...Если бы ты мне писал! Если бы присал! — был бы — “небесный собеседник”...Но ты — “красавец”, ты — “талант”, ты — “поэт” — это правда...

                СОРОК  ПЕРВОЕ  ПИСЬМО

                Здравствуй!!!
Я так рада, что ты”проснулся”! Рада, что, как в сауне, окунаешь меня то в “лед”(ледяную воду), то в “пламень”... Это очищает и оздоравливает, если не зацикливаться на мелких обидах( “конфету” — письмо ко мне по телефону прочитал, потом сказал, что она для меня не слишком хороша и испортит мне желудок). Хотела написать веселое письмо и обыграть”конфету” — это единственный образ, который помню из целой вереницы мыслей, которые не могла — в метро — записать( толкучка!)...А ты ночью хорошо спишь: моих звонков не слышишь — хоть умирай! Правда, как ты боишься меня повторять, так и я — тебя, твой сумасшедший ночной звонок...Я сегодня была в сауне и думала там о тебе — без помех...Мне там хорошо: меня любят там мои друзья, а “учитель тела” — Шура — с довольным видом сказал, что я — “в форме”( думает, что это благодаря его упражнениям — наивный!). Не могла же я ему сказать, что это — ты сделал! Дух лепит тело...Мне сегодня не писалось, хотя  все утро спорила с тобой  — мысленно — как жаль, что не придумана еще мужчинами такая игрушка для мгновенного переноса мыслей на бумагу или что-то в этом роде...Я умолкаю: устала и иссякла после сауны( и родилась в ней — заново). Даже тон письма — другой: тихий, ровный...Нам нужно отдохнуть друг от друга, чтобы не произошло где-нибудь разрушение от синих( нет, зеленых — цвет жизни и тоски!) молний,
которыми пытаемся отыскать друг друга в черноте Космоса( ночи)...Ночь — вообще — загадочнейшее время...Коварное...но я его больше люблю, чем день( по-моему, ты тоже: романтик!). Монстр из тебя вылезает почему-то днем или вечером, а ночью ты — прекрасен! Твои звонки ночью и днем-вечером — такие разные! Я — с письмом, ты — со звонком...Оба при своем
“оружии”...Мне кажется, я больше нравлюсь тебе в письмах. В разговоре по телефону я так закомплексована и ненатуральна, что ты сразу
...Во  мне —
                в огне —
                Мария Магдалина
И дева кроткая —
                Мадонна и Мария...
Ты, Божья матерь,
                вознеси”двойницу”
В свою
                золотоокую
                светлицу!
Там,
         всхлипывая жалобно и тонко,
Соединятся пусть они —
                в ребенка...

...Странные стихи...О чем я их писала? О своем грехе? Я перестала писать стихи( МУЖЬЯ УБИЛИ)...Я уже —  трижды — вила гнездо! У меня сейчас хорошее гнездо: все в нем родит и цветет, всем уютно: и детям, и мужу, и рыбам, и цветам, и коту, и только мне в нем — плохо! Я уже давно потихоньку его покидаю( на время) и летаю — где только ни летаю! — хорошо! Гнездо должно быть открытым, не клеткой...У тебя — клетка, потому и представления твои о гнезде “клеточны”( прости!). Ты — замечательный, ты — честный, но тоже — торопишься...Зеленые росточки — рвешь...Думаешь — это поможет им вырасти?..
...Наверное ты просто устал от моих писем...Ты не бойся, вышли их все — мне, если устал ХРАНИТЕЛЕМ быть...Я сама их сохраню.Сделаю из них
произведение искусства и на этом успокоюсь...Я устала...прости! Нельзя в таком состоянии тебе писать, а то еще затяну тебя, зеленоглазая, в какое-нибудь болото...Жалко будет! Ты — большой, хороший. Я люблю, когда ты веселый(Жираф!), когда пляшешь и улыбаешься — красивый, открытый! Мне никогда так не плясать, как ты тогда — передо мной — в Париже — плясал! Все-таки, ты — храбрый! Пока!
P.S. Ты меня обманул! Евгений Онегин ел “пармезан”, а не “эмменталь”!И еще: зачем ты меня в образ вгоняешь? Я же не делаю тебе замечаний всякий раз, когда ты кажешься мне примитивным? Я же понимаю, что ты в этом не виноват, что у тебя много другого и не может быть — все — и вообще — каждый человек имеет право на ошибки! Когда нет сил любить, сразу начинаешь замечать лишние волоски на  теле, чужой запах и храп...”Плавали — знаем!”...Я не хочу тянуться на носках, хотя мне очень нравится, когда ты выдаешь вариант глубже и лучше...Видимо, ты грубовато тянешь меня вверх( я тоже хочу”вверх”, но не хочу, чтобы меня”тянули”...
              Ты помнишь песенку”Топ-топ”?
              Идет и топает малыш.
              А я — малыш, а ты — не спишь,
              За руку тянешь, бьешь и злишь...
              Малыш соплив, тяжел и зол
             (Уж лучше бы он полз — не шел!
               Но только — сам!..)
Я сочинила это в 10 классе...Талантливая была!И куда только делось?По мужьям растеряла, по гнездам... — “Десять лет варила суп...” — дело не в супе!Его можно — произведением искусства...Был бы стимул, провокация, толчок — как твои сейчас со мной разговоры!..Рожаю и рожаю...Доброй ночи!

                СОРОК  ВТОРОЕ — ИЗ БУДУЩЕГО...

                Здравствуй — как покаяние...
Ты сделал для меня столько, сколько не смог ни один из любивших меня мужчин: ты был со мной на равных, не унижал меня, но и не “смотрел в рот”( прости за грубость!все время помню твое:”Не ругайся!”)— спасибо! Спаси Бог тебя и пошли работу и силы! У тебя получится!Я “попала” к тебе  не в самое удачное время и видела, как резко ты изменился после потери работы( ты даже ласковые слова перестал мне сразу говорить — у тебя резко менялась жизнь...как будто почва ушла из-под ног, да еще в чужой стране...Если честно — ты здорово держишься, и ты не слабый, а сильный, только болен очень: пьешь...страшная болезнь! Прости — я испугалась тогда очень этого в Париже, и ты увидел, что — испугалась...Мне тогда приснилось, что я тону в болоте, и мама, плача, зовет меня и протягивает ко мне свои руки...Конечно, как гость, я не имела права себя так вести: кричать и показывать свой страх...Я даже была не женщина в этот момент: мне неважно было, что ты обо мне подумаешь — я боролась за человека — в этом хаосе плывущего сознания, пытаясь ухватить”истинность веления сердца”...Чувство, что что-то не так, не давало мне свободы...Была ли это нелюбовь? Может быть, и так, может, ты и прав...Я была зеркалом, которое тебя отражало не так, как тебе хотелось бы...Ведь ты и в зеркало свое — в ванной — не любишь смотреть: я помню, как ты глянул в него, когда я уезжала — не поверив — внутренне — что это — твое лицо...Я не солгала тебе, когда сказала, что ты неплохо выглядишь для человека, которого полдня рвало — оно было прекрасным для меня, выражением твоего”я”...Я простила тебе ту дикую выходку со мной — в Москве — я поняла: тебе было страшно оказаться в ней через столько лет, и ты хотел быть без “зеркала” и без свидетелей( ты был — преступник, я — свидетель...),а я еще оказалась и предателем: стремясь”спасти” тебя, выдала твою страшную тайну твоим родным — оказывается, они и не подозревали, что ты так болен — я оказалась смешной “сумасшедшей бабой” — это было уже твое предательство...
...А жизнь все равно продолжается и не кончается на предательствах: ты ведь сразу позвонил мне из Парижа, когда московский обман закончился, ты потерял все свои документы — ты был так нежен, рассказывал мне все свои приключения, откровенничал так, что мне становилось страшно...и хорошо, что ты так мне доверяешь...Я даже научилась говорить с тобой — не боясь(“боящийся несовершенен в любви!”). Ты сказал:”Пиши лучше письма!”, но чем больше ты меня”бьешь”, тем меньше я боюсь с тобой разговаривать — даже по телефону — когда неудачное слово может испортить все...
...”Гнезда” у меня уже нет, но есть кот, цветы, рыбы и очень сложное житье с моими мальчиками: старший все время пытается занять  освободившееся место моего мужчины, а младший — оделить меня лаской — мужской — которой я лишена — он  —  джентльмен, и они все время конфликтуют, смещая друг друга с этого”освободившегося” места...Я меньше”летаю” — из “гнезда”: мне вдруг стало в нем хорошо...
...Почему-то вспомнила свое резкое”Нет!” на твое предложение спать вместе и твое мягкое:”Ты поторопилась”...и ту чудесную ночь — ты носил меня на руках так бережно — боясь спугнуть волшебство...Я перечитываю сейчас свои письма, которые забрала так безжалостно, чтобы снова “прожить” их, и их “дописывание” сейчас — почему-то — смысл моего существования( переосмысливание всего)и удивление — откуда я тогда знала наше с тобой будущее? Я перешлю тебе их все — снова, дописанные, дважды пережитые — туда, в Париж, где осталась моя душа, моя любовь и моя звездность... где живет моя волшебная крестная, карета, лошади, кучер и сказочная дорога из образов и стихов...Ничего я не растеряла: все копилось и ждало своего часа — родиться...Я иду — по пути творчества, по верному пути - без лжи и паразитизма, а ты — дождь(il pleuer!), орошающий меня-землю...я творю просто оттого, что ты есть...
                В лоб целую — нежно(“заботу стереть”)...

                СОРОК ТРЕТЬЕ
               
Какой ты замечательный!Снял, все снял, всю болезнь — несколькими словами( как это тебе удается?)! Никто мне не мог помочь — мучилась, умирала от самоедства — а тебя послушалась и поняла: я — хорошая...Как красиво: идет дождь(“il pleuer”1 — “он плачет”), я — хорошая и никого не предаю: если не достанет машину после операции Ванькиной один муж, обращусь к бывшему, если нет — к другу Шуре, нет — еще к кому-нибудь...И кто меня осудит за это? В”Нагорной проповеди” я нашла себе маленькую лазейку: жена освобождается от ответственности за будущие свои грехи, если муж ее оставил...И бросьте камень в меня те, кто...Ради ребенка — на все способна...Спасибо, что дал поплакаться на плече перед Ванькиной операцией — ответственность какая!Ласковый ты такой — плакать хочется!Солнышком своим меня назвал! Почему-то большинство мужчин считает, что такие слова женщине говорить нельзя!Пусть, мол, нашу грубоватую молчаливость, как выражение любви принимают( ПРИЗНАК ЛЮБВИ — НЕМОТА!!!)...Удивительный сегодня день: праздник моим подругам-пенсионеркам устроила, дала приют тем, кому негде ночевать, а завтра решается Ванькина судьба...И ты не нападаешь больше на меня, разочаровавшись в образе, который вдруг — потускнел, потух, и из него выглянуло какое-то чужое лицо, не мое...И ты уже не ловишь меня на лжи( я понимаю: тебе больно, когда ты думаешь обо мне и муже, а мне нельзя, нельзя — до и — во время Ванькиной операции — обострять с ним отношения! Пусть мои мужчины пока построятся рядом и подождут, пока я на операции сына, или — “пусть уходят все!”, как говорит мой директор-дирижер...Мне так хотелось сказать что-нибудь хорошее после всех моих”драчливых”строк! Ты — добрый, ласковый, большой, хороший человек — и — с “сумасшедшинкой” — я так люблю ее в тебе( ее иметь — большая смелость нужна, обычно все”разбиваются “ от страха — помнишь:”Смейся! Смейся!” — в “Иствикских ведьмах”? — и — полетела, не разбилась — страха нет!)...Полчаса назад, лежа в ванной, я видела твой улыбающийся”чеширский”образ...В ванной иногда я смотрю на свое тело и думаю: оно еще кому-нибудь очень пригодится, да-с...Люблю тебя, как брата — нежно и платонически... Прощай!               


                СОРОК ЧЕТЫРЕ ВЕСЕЛЫХ ЧИЖА

 “Жили в квартире сорок четыре, сорок четыре веселых чижа...” — помнишь это чудесное детское стихотворение?( это вместо — здравствуй!)Все чижи были при деле, все делали вместе — “зеркалили”тоже( рефлексировали поступки друг друга)...Как хорошо, что мы можем с тобой хоть иногда “зеркалить” по телефону! После твоего звонка я “увидела”, что нельзя — все о своем да о своем( даже если очень больно!)...Видимо, поэтому ты не пишешь мне: ведь диалога — нет( он есть только в звонках), есть — МОНОЛОГ — меня, гениальной, лечащей свою болезнь — тобой...Низкий поклон твоей интеллигентности!Помнишь наш разговор о Чернышевском и его мысль о том, что палку, которую долго гнули в одну сторону, можно распрямить только гнутием — в другую? Прости, что я перегнула палку: мне так долго не хватало состояния творческости — из меня просто потоки хлынули...Это не письма, как ты правильно заметил, а “черт знает что такое” — ты таким восхищенным тоном это тогда сказал!.............................
В них — надежда на то, что ты мне — снова — как тогда, в Париже — поможешь от чего-то освободиться, в чем-то утвердиться, удержаться...Уж очень красивый ты мне нарисовал свой образ ( и что удивительно — он не потускнел, несмотря на наши с тобой “разборки”)...
Ты ценишь каждую капельку внимания к себе, ведь тебе там, в холодном( да-да, и в 35 градусов жары — холодном!) Париже это так нужно! И ты платишь щедрой монетой всем, кто хоть как-то откликнулся на твой зов, и обманываешься, и не понимаешь, почему тебя — не любят( ты же столько отдал!) Мне это так знакомо...Почему — не берут? И начинаешь умирать — от сознания своей — такой большой ноши — даров, которые не хотят брать!..Представляю, что было бы с Дедом Морозом, если бы от его подарков отказывались и захлопывали перед ним дверь...
Знаешь, что делает сейчас мой кот, которого мне пришлось согнать с “между ног”(мешал писать)? Дерет обои(наверху, где я не могу его достать)! Я “не взяла” его тепло и ласку — а ведь он так доверчиво грел меня, уткнувшись в живот!..А помнишь, каким чудесным летним Дедом Морозом ты был для меня в Париже?! Ты еще сказал, что я умею ценить то, что ты даешь...(лапкой теплой — по сердцу...)
...По поводу нашего телефонного разговора...Врешь ты все! Как раз “как с женщиной” ты со мной еще справляешься, а вот откуда “все остальное” — не понимаешь! “Существо”, “колдовство”...НЕ ТАКАЯ, да! И сравнить тебе не с чем: опыта такого еще не было...”Трахать”(прости!), понимаешь, умеет интеллектуально, а это — привилегия мужчины, да? Да, один мой знакомый меня так и окрестил:”Жорж Санд”...Я тогда понять не могла, почему...Теперь ясно! Спасибо, Андрюшенька, — “отзеркалил”! Сам не знаешь, в какой полет я тебя заманила...И не веришь, что я — “роковая женщина”( я предупреждала!), а — зря! Я все еще — под впечатлением разговора с тобой...До меня дошел жуткий смысл песни про”черну шапку”, которая звучит у тебя в ушах уже три дня — моим голосом...Ты выживешь!!!Старые времена научили тебя быть бойцом...Живи! Сколько слов, а сказать не могу...Хотела поблагодарить, что спас — и меня, и себя, когда я пошла на разрушение — от страха, что оно произойдет само собой...(Какой ты сильный, если умеешь так мужественно повести себя в опасности! Я себя сразу чувствую ТАКОЙ женщиной, ТВОЕЙ женщиной)...Надежда, уже одной ногой стоявшая над бездной, остановилась, пораженная твоим жутким глубоким молчанием — и не покинула меня...потому что ты боялся меня потерять, и я это поняла...Ты успел схватить меня за руку и спасти — от пропасти, от самобития и самоуничтожения...Было ощущение выпитости, пустоты, но ты меня снова — наполнил...Меня все “пьют” и редко — “наполняют”(“Мама, ты хорошая...а потом — как проглотят!) — спасибо тебе! и за поцелуй — в самый центр жизни — “в пупок”!..А ведь сам — про смерть, про “черну шапку” думаешь...Ты пьешь от одиночества, это страшно, но с этим — живут...И это только сон — предупреждение об опасности. Ты сможешь, ты — большой...Ванька ходит вокруг меня и поет:”Мне малым-мало спалось...” — вот Скорпион !не дает писать! Наверное я напеваю ее, “черну шапку”, когда пишу...Как точно ты нашел, что сказать мне, чтобы бросить мне”спасательный круг”, ободрить...”Через каждые 5 минут” — пожаловался — звучит моя песня-предупреждение — это руки, протянутые ко мне с любовью(“Не плачь!”)...И так трогательно заботлив — как старший брат:”Подожди-подожди! ЧТО ты поняла?”(“Дурашка, ты же ничего не поняла!”)( страховка). Как мне хорошо с тобой: и там, в Париже, и здесь, в Москве, когда слышу твой голос, пишу или думаю — о тебе...Я буду писать каждый день, чтобы ты знал, что я — рядом...Младший — Ванька — всегда чувствует, когда мне плохо и говорит:”Я тебя люблю, мама!Ты — хорошая.” Вот и я тебе так буду говорить, чтобы ты не пил...”Ты — хороший” — смысл всех моих писем тебе...даже если я пишу совершенно противоположное! Я заметила, как ты испугался моего отчаяния( нехорошо, но меня это успокоило: значит, я дорога и нужна тебе!) — для меня это — главное, без этого я умираю, как Наташа Ростова(“Зачем я ТАК пропадаю?”)...Наташа и князь Андрей( опять — Андрей!!!)...Устроил ей — разлуку, а в ней — столько жизни!она не может без подпитки любовной.А кто — может ? Кот и тот обои дерет, если не гладишь, не чешешь за ухом и подбородок: развалится — большой, довольный, белый, толстый...Его гладить — надо, и почаще, и тогда снимает боль и усталость — лежит, спит и греет меня!Буду тренироваться “на кошечках” (на котах) — изучать ваш род мужской, непонятный...Прости!...Мне так нравится разноуровневость твоих слов: от “высоких” (“Солнышко мое!”) — до — “Хрен тебе дозвонишься!” — ласковая грубость...И опять парю над мелочовкой жизни (больницы, трудности с детьми, денежная лихорадка — все пустое...). Какой ты славный, что дал мне снова — воспарить над обыденностью, вытащил из нее и посадил в”Любовную лодку”...Она, конечно,”разобьется о быт”..потом, попозже...а пока — летаю — аж дух захватывает!Я”беременна” творчеством, тобой, любовью...
...Твои розы снова расцвели, как в сказке про Снежную Королеву — старый любимый фильм — помнишь? Когда мы детьми смотрели этот фильм впервые, мой младший брат( тоже Близнец!) залез под стул от страха...Расскажи мне что-нибудь про себя!.. Байку... сказку... Я буду любить в ней каждую буковку — я же не Снежная Королева, я — Герда...
“Где ты, Кай? Куда ты умчался зимой?
  Я хочу, чтобы ты возвратился домой! (в Россию)
Без тебя я грущу — мне не мил целый свет...
Где ты Кай? Кай!...Но мне ответа нет...”   ( пою — это “Берендеи, мой любимый КСП-ансамбль — я была у них на днях рождения, дружила с этими ребятами — ансамбль распался, когда двое самых талантливых — неожиданно — умерли от рака — Он и Она...Если найду кассету, пришлю их спектакль о любви — потрясающий, песенный (кассета пропала на даче: я слушала ее каждый день и плакала — подозреваю младшенького ревнивого Скорпиона Ваньку — мог спрятать или уничтожить все, что отнимает у него маму...). Нет, ты не Кай — у тебя имя теплое: Андрю-ю-ш-ша-а-а-а...

                СОРОК ПЯТЬ  —  БАБА —  ЯГОДКА   ОПЯТЬ

Здравствуй!Нет, слава Богу, мне пока не 45, только 39, но ты молодец, что не попадаешься( в наших телефонных разговорах) на мои”провокации”, идущие на подсознательном уровне( уж такие мы, женщины!).Еще я благодарна тебе — как всегда — что ты вызвал во мне такую бурю чувств и “возбудил” меня к этому письму...Мне это нужно...после 20-летнего(!!!) молчания...Зачем я тебя”задираю”? Не знаю — мне интересно с тобой”воевать”. Мне нравится твое представление о женщине( Тигра!), я тоскую по разговорам о таких вещах...Со вторым( любимым) мужем мы об этом разговаривали — в лучшие моменты нашего супружества...Он опять потянулся ко мне — по Закону Маятника, а я — к тебе, ты — от меня — так и качаемся...Ты так боишься, что я тебя”окручу”! Глупый, что мне там — в твоем Париже?! Здесь я — все, там — никто. Здесь я даже тебя имею такого, какого хочу( и впридачу весь мой мир, который я так долго строила). Там — не будет — ни тебя, ни мира, ни России — ничего...Рыбья немота...А ты меня — Цветаевой равную — по силе восприятия жизни — в клетку посадишь...Ты пока не хочешь — расти...даже писать — не хочешь — обленился( чисто русская обломовщина!) за годы спокойного жития в Париже! Ты бешено развивался, рос, когда был”гадким утенком”( и я младшему сыну своему сейчас — тормоз: оберегаю его от всего! — к счастью, я — не очень “примерная” мама!). И ты — сыт и от всего убережен Парижем, ласковым любовным городом, где у тебя — любящие дочери, некий постоянный доход...Да и меня вроде как все любят: и дети, и родители, и мужчины, и кот с рыбами, и на работе...Почему же так тоскливо и неуютно  — лежать в этом коконе любви, раскачиваясь от удовольствия?..Почему так хочется сбежать — от всех: хоть в Париж — только потому, что — показалось — там не будет скучно с человеком, который — меняется, который всегда — неуловим, как воздух, с которым некомфортно и ненадежно, но  —  ЕСТЬ ИНОГДА О ЧЕМ ПОГОВОРИТЬ...если захочет...А я ему и не нужна вовсе! Зачем-то влюбил — целенаправленно так, столько сил вложил, ухаживал — по-царски...”Уходите! Все уходите!” — каждый раз орет наш Близнец-директор...А ведь знает, умник, что не уйдем, что у него лучшие из лучших педагогов работают: Гнесинка, Большой театр( я тоже — очень талантливая, и диссертацию по игре успела написать, и вообще это мой крест — педагогика! Поэтому — я его “зав”)...Сам ведь он всех нас подбирал — тщательно...Двуликий Янус...И, все-таки, я его терплю — за талант, за Божий дар Музыканта, и даже иногда — люблю...это бывает на концертах, когда он дирижирует, а дети глядят на него, как на Бога...не отрывая взгляда...Ты — такой же...Ваня выбил меня из колеи на двое суток, но я молилась и видела, как это ему помогает( и сама переносила его операцию легче, чем в первый раз). Он вел себя очень мужественно: маленький Мужчина — и страдал — молча и тихо...Как потом изменится его характер!..
...Я вся — еще под впечатлением разговора с тобой, поэтому просто — продолжаю разговор — но все равно —  Живи! Пожалуйста, живи! До меня дошел жуткий смысл песни про”черну шапку”( “Ой, то не вечер...”), которую — с другими своими песнями я тебе посылала — ты сказал( как в сказке — троекратно!) — три дня она у тебя в голове звучала — как  предупреждение, как вой предчувствия...Живи! Ты — умница! Я поражаюсь, как ты умеешь собраться в трудный момент и сделать именно то, что нужно: старые времена(КГБ...) научили тебя быть бойцом — даже когда спишь или пьян...Сколько слов!а ведь хотела поблагодарить, что спас — и меня, и себя, когда я “пошла на разрушение” — от страха, что оно произойдет само собой. Ты надежду во мне успел сохранить( она уже собиралась покинуть меня), я себя сразу почувствовала Женщиной... Уж очень красивый ты мне нарисовал свой Образ...(и —  что удивительно — он не потускнел, несмотря на  наши с тобой “разборки”)...В женско-мужской игре ты нарушаешь правила, ты — больше, чем правила, ты — большой, а все принимают это за хулиганство, за злостное нарушение правил игры — но ведь в игре обычно не думаешь, почему нарушаются правила, а — ДЕЙСТВУЕШЬ — ответно — иначе — проиграешь! Когда я поняла это, мне стало очень легко с тобой. Это — космический уровень отношений — творить, а не действовать по правилам...
...Дети залили стол не то вареньем, не то арбузом —  это меня “сверху” одернули, чтобы не “завиралась”...
...и иногда бывают озарения...в ту сумасшедшую ночь ты сказал:”Дурак я — ты же нетрафаретна!” Я так благодарна тебе за эту фразу! И вообще мы тогда —  о стольком  говорили! Где сейчас эта куча-туча-облако-туманность энергии летает? И пустит ли когда-нибудь еще в свой мир? Вряд ли... Прощай! Я пока рядом — хоть и за тысячи километров от тебя... Наши голоса еще звучат во Вселенной — рядом, диалогом, наши орбиты еще не разошлись навечно...в страшной одинокой пустоте...Мне даже предсказывать этого не нужно: жизнь не остановить — в ее вечном движении...Это случится когда-нибудь... и мы даже не успеем
.............................А пока — прощай —
СОРОК ШЕСТОЕ ПИСЬМО

… Доброе утро! (если оно, конечно, доброе, как говорил Иа – иа…)
Сегодня была ужасная ночь: я полночи промучилась, думая о тебе. Понятия не имею, почему! Может, правда, это Луна?… Она очень похоже на  нас с тобой действует… В больнице, мне попалась книжка Натальи Ильиной – эмигрантская – о ее мытарствах за границей, встречах с Ахматовой, Вертинским, Чуковским и пр…. Во всей больнице – только эта книжка! (остальные – медицинские) …Я уже давно не верю в такие “случайности”! Все, что “подсовывается” – не случайность… Как та картина молдавского художника, который нас с Вовочкой рисовал… Как та встреча – наша с тобой – на лестнице – и Бахтин, и Хейзинга… Но! эти письма  — к  тебе... По закону “маятника” они должны тебя – от меня – “отпугнуть” – слишком сильный “поток”, который может, даже “снести” и “свести на нет” – наши с тобой отношения...Но ведь Законы – на необычном тоже ломаются! Мне кажется, после моих писем(“Черт знает что такое эти письма!” — сказал ты восхищенно!)наши отношения стали еще более необычными...Я оказалась богаче, чем ты думал...Помнишь, еще в Париже ты крикнул: “Ты терпеть не можешь моих гостей! “Если б это не было так приятно /сыграть роль твоей жены/ и так смешно... (твоя злость, действительно, была смешна, потому что ты, как султан, не знал, что делать с двумя женщинами сразу и злился, что выпил, и не контролировал происходящее – расслабился —  после “высокой” ночи, а за нее  обязательно должна была быть – “плата”, и мы оба расплатились за нее – сполна… И за вино, которое никогда в жизни мне не было – так вкусно пить – из твоих губ, (как страшно потом это закончилось – твоей болезнью… Никогда больше не буду – так с тобой – пить, хотя – очень хочется! Очень красиво, очень ...
Прости, что я постоянно возвращаюсь к тому, что мучает меня. Мне это нужно тебе сказать, и лучше – в письмах, потому что “тет-а-тет” я тебя немножко побаиваюсь (от Близнеца всего можно ожидать: непредсказуем… А так – сказала – и – спряталась (в Москве). Достань, попробуй! Нет худа – без добра… Отыграюсь…За весь Париж – сразу… Я уже оценила твои управленческие способности: наблюдаешь за мной (пишущей), а сам – в тени, чтобы не “вылезать” из того красивого образа, который – я – нарисовала, не “проявляться” (вдруг “ударит”? Женщины – они – народ коварный и непредсказуемый!)... Близнецы любят быть – в тайне – нераскрытыми… Оставайся там, любимый! Не полезу я в твои глубины, если сам не раскроешься! Не люблю – насилия и насильников (настрадалась от Вовочки — любимого мужа!). И не буду считать, кто кому “сколько” дал и “почем”! У меня – много! Бери, пока дают! А – не возьмешь – пусти по ветру! Кого-нибудь всегда найдет!  (“свято место – пусто бывает…”). Но – теперь – я точно знаю, что выживу! Ты – меня – такой красивой и сильной “нарисовал” (и храброй!), что я не боюсь (а если – боюсь, то знаю, как “бояться и чего…) В общем, не переживай – не пропаду… Мой мир – огромен, и в нем всегда найдется влюбленный в меня мужчина или даже просто – любящие меня женщины и дети (или животные, растения, грибы… - все живые). Так что если ты “подводишь итоги”, можешь учесть и это… Все! На сейчас я – исписалась, … и настроение у меня – чудесное…
… Спасибо за иконку: я так и таскаю ее с собою в книжке, где ты с Окуджавой (ты там очень не похож на себя: в жизни ты гораздо лучше, а там – одна из твоих “масок” … Я сколько ни смотрю – никак не узнаю (я запомнила твое улыбающееся лицо и глаза – на меня, в меня проникающие… Тебе очень идет улыбка, тогда, в институте я даже ее не знала…ты тогда не улыбался, а как-то затравленно насмехался...над кем-то) … Очень хочется написать: Ванька ест засохший “Эмменталь” и говорит: “Что-то я Пушкиным себя не чувствую…” (я ему рассказывала, что Пушкин любил этот сыр). Противная “нянька” больничная даже сахар ему в чай не положила (хорошо, что в моей сумке есть “заменитель” — конфеты ). Слышу дикие крики... пришлось пойти разогнать дерущихся мальчишек...здесь, в детской больнице( ты не забыл, что мы еще в детской инфекционной больнице-”тюрьме”?), все, как в армии,  как в тюрьме...Если бы я здесь не осталась, они бы не только заразили Ваньку вирусом А (он передается через грязные руки), но и избили бы его крепко. Караулю даже когда идет в туалет…Когда-нибудь (надоест же тебе когда-нибудь мое писание!) ты вернешь мне эти бесценные для меня письма, и я буду перечитывать их и плакать, вспоминая эти замечательные дни; даже эту “камеру” с Ванькой на двоих (это самое страшное испытание; быть с ним так долго – со Скорпионом, – прости меня, Господи! – на таком маленьком пятачке, не пристроив его ни к кому больше… Между нами обязательно должен быть кто-то третий) … Слава богу, Скорпиончик спит, напросившись у меня прощения (чтобы почитала) и наслушавшись “Хоббита”… И теперь я могу поговорить с тобой… Я погадала, вышло, что ты думаешь обо мне и переживаешь за меня, но переживания эти – “обманные” (не нужно переживать: не звоню, потому что я в больнице. Или переживаешь, что звонила и пишу? Тоже – не нужно…Дело добровольное (мне так хочется). А если не хочется тебе – скажи —  и не буду (ни писать, ни звонить…). Вернее, писать буду! Только тогда тебе придется выслать мне начало “романа” и разорвать”контракт”... Или ты переживаешь по другому поводу? Но, если это меня касается – скажи! Или лучше не говори (у тебя, как в таинственном светящемся, но непрозрачном яйце что-то рождается, создается, созревает, но —  не увидеть! Не пустишь “раньше времени” – ну, и не надо! Подумаешь! “Зелен виноград”, - как сказала бы лисица (и поступила очень мудро). Я и сама обожаю тайны и неизвестность: это так романтично! (если не слишком долго это тянется (разницу “голосов” чувствуешь?). Когда я пишу тебе, у меня всегда поднимается настроение, потому что представляю себе, как ты будешь это читать…Придешь с работы, достанешь из почтового ящика письмо( а, может, письма!), не спеша, поднимешься к себе, разденешься, вымоешь руки, ляжешь на свой любимый диванчик — и — только тогда, расслабившись, будешь радоваться моим, любящим тебя, словечкам-строчкам... Знаешь, никто на свете так здорово, так трепетно и восхищенно не читал мне мои письма! Пускай 10 раз пьян! Настоящий пьяный никогда так не прочитал бы текст художественно, открыто и с любовью… Может быть, вино помогло тебе в этой сложнейшей ситуации стать храбрым! Немногие мужчины отваживаются на такое …Я не могу воспользоваться твоей храбростью…Помнишь, ты сказал, что своими письмами я тебя уже “женила”и “Я тебя люблю” – сказал! Я тогда ответила:”Не верю!” Я верила, но дала тебе возможность отступить (это очень серьезно, это нельзя – “еще”...Я сама бы “отступила”, чтобы “10 раз отмерить” ... Но это была прекрасная ночь… Я не спала: никогда в жизни я не была так счастлива и просто боялась это счастье спугнуть: эту красоту отношений (когда ты мне читаешь мое же письмо по телефону, и меня ДВЕ разные ТАМ и ЗДЕСЬ!!! (значит и там, с тобой – я тоже есть, живу… Это  как колдовство, я ощущаю – такую силу, такую полетность, какую никогда не давал мне  — не дарил! – ни один…Никто! Я в тебе всех мужчин теперь люблю и прощаю! Все, что сделали мне – прощаю (и больше плакать об этом не буду!). И всех отпускаю… Эриний – не будет…Вы хорошие… (как Ваня мне говорит: “Мама, ты хорошая!”). А старший — Олег –не говорит, но никогда не продаст. И выживет – без меня (на ноги поставила!)… Андрюшенька, лапушка, что мне для тебя сделать, чтобы отблагодарить – за тот поток любви, который ты во мне вызвал? Проси, как у золотой рыбки – все сделаю, что смогу (даже больше трех желаний)… Можешь не желать их сейчас, а оставить на” потом” и, если я об этом, паче чаяния, забуду, предъявить письма (и это письмо – “золотой рыбки” – отдельно…) Как мне с тобой весело! Прощай!






ПИСЬМО  СОРОК  СЕДЬМОЕ...


Здравствуй, мой единственный собеседник! Как я жалею, что не могу говорить с тобой – сколько хочется —  по телефону или “живьем”! Как мне не хватает тебя в жизни — умного, тонкого – понимающего меня — собеседника! И никакие письма мне эту тоску не компенсируют! И это самое страшное : немота окружает со всех сторон… Немота моих близких, моих родных… Мне не о чем с ними разговаривать… Поэтому я с детства предпочитала иметь в собеседниках книги… С ними, с умными и талантливыми людьми (ты правильно заметил, что я люблю умных) – мне всегда интересно… Интересно, а почему тебя интересовало, кого я люблю, чего боюсь, сколько  было у меня мужчин,какие... Прямо “дело” завел! Чекист! Я-то прекрасно знаю, зачем… Но вот – знаешь ли ты? Отдаешь ли себе в этом отчет? Ведь я тебя о твоих любовях не спрашивала! Кстати, и влюблять в себя целью не ставила… А ты ставил… Ты сделал все, чтобы я влюбилась… Столько энергии на это потратил… Зачем? Ты ведь знал, что я “прохожая”, что я уйду —  и все! Неужели ты мог предположить, что я буду писать тебе письма?!!!…Такие вот длинные и нежные? (нежность, смешанная с иронией, с юмором, хотя (виновата-с) – бывает и сатира, и гипербола, и даже гротеск..., но злость всегда —  как волна —  о твою обезоруживающую ласку и терпеливость – разбивается… Если б ты знал, как мне твоей ласки и твоего терпения не хватает! Мне именно ТАКОЙ по природе человек нужен! А он в Париже! И не может быть в Москве… А я не могу в Париж! Наверное, мне очень нравится роль жертвы, потому что я вечно в нее “вляпываюсь”! Ведь жертва —  “несчастная” – это очень романтично, а счастливой быть совершенно не романтично. Были б у меня мозги были вместо порывов и талантов (а лучше – вместе, а не “вместо”!), можно было б давно догадаться, по какому пути идти и чего добиваться в этой жизни (а уж упорства у меня хватает: Бог дал…). Прожить полжизни —  Бог знает как и для чего? Растратить столько “золотых”, данных изначально —  впустую, нарожать кучу детей – бездумно, щедро (от любимых и нелюбимых) — и стать их рабой — РАБОЙ ЛЮБВИ!.. Мужчинам легче: на них дети камнем на шее не висят… Да мне-то от этой мысли что? Я женщина, правда такая, что и в монастырь, и странницей, и в творчество —  могу резко уйти —  и все! “И никогда меня вы не найдете, ведь от колес волшебных нет следа…” — помнишь эту песню Новеллы Матвеевой? Теперь я поняла, куда идти: к человеку, с которым мне будет о чем поговорить… И даже если Бог не даст мне прожить с ним остаток жизни (только пусть это будет не Близнец: это невыносимо!), то хоть, как Тургеневу, может, даст погреться у чужой семьи … так что – 1:1 ! —  мой избранник  будет похож на тебя… Умом и способностью меня понять… И будет мне  говорить: “Разве ты можешь повышать голос? Ну что ты… тебе это так не идет…”

                * * *

… Я уже дома! И хандру —  как рукой…Дозвонилась тебе —  два дня подряд! И получила от тебя имя! (ты назвал меня по-новому: Аленка-а-а и Але-е-енка”…). Ласково так! И еще сказал, что после моих писем боишься мне писать. Ха! Комплексуешь! Радость-то какая! А то я комплексовала: МЭТР! Журналист, блин! Маэстро… С Аней своей “умные” разговоры ведет, а мне — картошку чистить… Вот почисть теперь сам! Не можешь письма-то писать? А? Съел? Вот “раздухарилась”-то после плавания в ванной , в пене (обожаю воду!). Слушай, а ты, правда Большой человек! Целую! Прощай!

СОРОК  ВОСЕМЬ — ПОЛОВИНКУ ПРОСИМ! (хоть половинку письма!)

Здравствуй, Живи! Я благодарна тебе, что в речах наших по телефону ты меня от насилия отучаешь… Я же тебя пытаюсь в рамки (“Напиши! “Позвони!”) засунуть, а ты так мягко меня —  разворачиваешь на 180°… Прямо как в танце – партнершу (партнеру достаточно ногу напрячь – чуть-чуть, и партнерша уже знает, с какой ноги начинать танец: ей думать – не надо…) Как ты со мной… танцуешь! Со мной пока никто не мог быть – на равных – партнером… Я – властно – брала – мужскую роль (эмансипированная! С сознанием собственного превосходства, выращенного в литературной школе, да еще – “младшая ведьма” – “по крови”… Недаром мне “Олеся”  купринская так нравилась, что дочь в честь нее назвала… Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь меня “обломал” (я тихоней только притворяюсь, потому что большинству мужчин именно это – нравится… Все “клюют” на милую мягонькую такую кошечку, а из нее потом такая тигра вырастает!). Вовочка – муж бывший – когда понял, чуть со страху не помер. “Я,  говорит, – жить хочу, Леночка!” А вчера он мне – с Ванькой (используя Ваньку) —  спектакль разыгрывал:“Одевай, – говорит (ночью) Ваню и отпусти ко мне!”А Ванька прячется и орет: “Не хочу! Мама! Не хочу!”  “...А не то НИКОГДА больше меня не увидишь!”  — продолжает пугать ПАПА-ВОВОЧКА...И – смотрит – на реакцию мою. А я – злыми ЗЕЛЕНЫМИ (с желтизной – как у всякой ведьмы) – глазами на него – в упор смотрю ...и говорю так тихо и ласково: “Как хочешь!...” А он думал – овцой заблею от горя  (“Тигру” – увидел– и сам – овцой стал)…Я, говорит, шутил, ты что – не догадалась? Я – для Ваньки... эмоциональные встряски… Знаем мы его “встряски”!(ремень уже вытащил и несколько подзатыльников успел Ваньке дать…) Но – сыграл!… Великолепно  сыграл… И – сразу – Ваню целовать, об Олеге – заботиться (а сам – в мою сторону косит: “Видишь, какой я хороший! Забочусь – о твоих детях…! А игрушку, которую я Ваньке привезла из Праги —  забрал…выпросил у ребенка! для “высокой идеи”...Якобы наш общий друг “просил” посмотреть, как она сконструирована: они будут “театрики” сами делать и – продавать такие игрушки... Очередная “гениальная”идея. Обещал вернуть (А увез — в Ростов - на - Дону!) … Одно могу сказать: интересный вы народ – мужики, и чем больше наблюдаю я за вами, тем интереснее становится… Актеры… Никакой искренности! … Инопланетяне… (с более низким уровнем планетного разума) и безнравственны – совершенно! И еще имеют наглость соглашаться! “Да, – говорят, – безнравственны!Зависимы от женщин!” (думают, что это должно вызвать обратную реакцию – из чувства противоречия – у нас. Но женщина – сложнее! Она никогда не станет слепо подчиняться “закону маятника”... И думаем-то мы – очень разными точками...Какое счастье, что с тобой мы не на этом, а на космическом уровне общаемся! Ведь ты меня понимаешь?!!
… Я иссякла – от чувств... Улетаю – в сон – восстановиться, чтобы – опять – красивой и ласковой – прилететь к тебе – с письмом…Спокойной ночи (если ночь сейчас) и – доброго утра и дня, душа моя родная, далекая (... ого – го куда забралась!печально!) Пусть у тебя все получится / моя цыганская кровь тебе – с твоей цыганской кровью – поможет / может, поэтому ты  мне такой родной?) Живи, ради Бога! И не пей, пожалуйста! Я заранее прошу прощения, что рядом помещаю эти строки (не воспринимай их, как упрек!) Натальи Ильиной (сегодня прочла): “Наш век —  не эпистолярный век, и сегодня, по-моему, уже никто не пишет писем.Разучились. Всем лень, все делают вид, что безумно заняты. Как каждый литератор, выпустивший книжку, я дарю ее друзьям, посылаю знакомым, и вскоре возникает ощущение, что книга брошена в пропасть: не то чтобы письма — телефонного звонка — и того нет!...Обычная распущенность. Обычная невежливость...” (Н. Ильина “Дороги и судьбы”, М., 1991, с. 399-400) Я не судья тебе, и мне кажется, что, если я вдруг перестану писать, тебе понятно будет, в чем дело … Я тебе все прощаю и заранее прошу извинить за любую боль или неприятность, причиненную тебе (“излишней” откровенностью или еще чем-то, неосознанно…)… Строго говоря, это не письма, а записки, и читать это, кроме тебя некому: может быть детям...Скоро Новый Год...Не знаю, получится ли тебя поздравить — звонком? Наверное, это будет тяжело: у меня, как всегда, соберется шумная компания, приедет Тивиша (из Ростова-на-Дону) с фейерверками, прожигающими все насквозь, тыквами (пустыми) с зажженными свечами через окно —  пугать оскаленной мордой тыквы прохожих... В прошлый раз, в год Быка, она притащила “для гадания” целую кучу шоколадных “бычьих яиц” – “киндерсюрпризов” с фигурками внутри. Мы хохотали, как бешеные, вытаскивая фигурки и показывая, кому что досталось… Нам с Тивишей – всадники на конях (у меня сбылось: я встретила Рыцаря — тебя, она — тоже...), у Ваньки вылезло какое-то пакостное, стучащее челюстями панцирное существо (и правда —  год тяжелый был для него: 2 больницы как минимум). Олеся вытащила крокодила с подарками (действительно, появился мальчик, одаривающий ее частенько подарками- игрушками: у нее мягких игрушек теперь (она их очень любит) – целый угол!), Олег вытащил крокодила со спортивным диском (он много в этом году занимался спортом и очень возмужал: “бицепсы”, как у мужчины, мне даже не верится, что это – мой сын), а моя мама вытащила “крокодила на скейте” – мы смеялись ужасно, но это так соответствует ее характеру! Леша-муж вытащил двух морских котиков: папу и ребенка —  и почему-то подумал, что это знак мне: смущался… А я теперь вижу, что это его новые отношения с его собственными детьми (у него их двое) и вообще забота о детях...О моих он тоже заботится, а вот бывший муж — даже ни разу в больницу — ни в одну! не пришел...Обидно, хотя давно уже перестали на него рассчитывать… Пиджак Ване так и не купил… болтун…  Прости за жалобы!…Мне так жаль, что тебя не будет на Новый год… На всякий случай – приглашаю… Интересно, как ты проводишь свой Новый Год? С девочками? Мне будет грустно без тебя. А если не приедет Тивиша, это просто будет кошмар: она всегда смягчает обстановку и напряженность между мной и Лешей… Странно… Ваня в момент, когда я пишу, “боммкает” часами – как в Новый Год… И чего это я про Новый Год? Праздника хочется! И волшебства… Вот возьму и приеду к тебе в феврале справлять свой день рождения… Нет! Ведь ты меня не приглашал! Даже “из вежливости” – когда уезжала не приглашал! (“Заходите еще, если будете здесь – рядом…” О господи! (кажется, у меня “столбняк” от поразившей меня, как молния – мысли…) И так “горячо” махал: “Уезжай, мол! Уезжай подальше!” … Ванька поет в этот момент: “Она его, Морозова, морочила… А он – ни в чем не виноват… А он ее любил…” (дословно). “Столбняк” продолжается… Нет, писать невозможно… Спас – от меня самой – меня —  Ваня. Он попросил меня спеть про розу “в склянке темного стекла”, и обожаемый Окуджава меня успокоил: “Вымысел – не есть обман! (пропеваю) Замысел—еще не точка —  Дайте ж дописать роман До последнего листочка. И, пока еще жива  Роза красная в бутылке, Дайте ж выплеснуть слова, Что давно лежат в копилке!…”
… Прочитала почти всю Ильину, я поняла, что она из моей “компании” (я тоже “литератор”, только без “литературной среды”! И нужно было давным-давно воспользоваться средой своих давних друзей-журналистов “Алого паруса” (“Комсомолки”): Санечку Морозова я обязательно “достану” (и остальных “комбриговцев”, может быть, тоже) Вальку Юмашева, конечно, трогать не буду, а вот Мариничеву, Хилтунена, Женю Двоскину (Фура – Сашу Фурмана) мне бы хотелось повидать. Я тебе про “комбриг”( “комиссарскую бригаду” — педагогический отряд при “Комсомольской правде”) еще 12 лет назад восторженно рассказывала, но ты не поверил… Скептически очень к этим рассказам  отнесся. До сих пор помню, как наткнулась на твою”стену” и поняла, что что-то объяснять бесполезно, да и все это, действительно, наполовину придумано было тогда мной (и не помогло бы тебе тогда нисколько). Наш руководитель —  Хилтунен —  был тогда — в 80-х годах —  “под колпаком”, боялся всего страшно, и как раз тогда “комбриговцы” “расползлись” и сидели по “своим норкам” тихо… Только Санечка Морозов “приставал” ко мне с требованием то ли писать, то ли помочь ему писать что-то педагогическое, а я влюбленно глядела на  своего мужа Вовочку и сверху — на всех остальных. Мой друг Цех  нарисовал меня —  того периода, и я, увидев этот портрет через несколько лет, с удовольствием “забыла” его на старой квартире, когда переезжала (надменная, углубленно – влюбленная в себя, и даже глаза полузакрыты и спрятаны за очками с цепочкой: “Уйдите! Я очень далеко от вас всех!…”). Помоги мне научиться писать, Андрюша! Собственно, ты это и  делаешь, читая мои письма, и я не просила тебя их оценивать (это глупо, наверное).“Милые, добрые, хорошие письма” – высшая твоя похвала для них — но мне хочется… Я не знаю, чего мне хочется, но я поняла, что мне совершенно необходимо сейчас либо писать, либо петь, либо рисовать(насколько мне позволят трудности семейные). Обычно меня такие преграды – наоборот  — подхлестывают. Я занималась историей русских обрядов, когда рожала Олесю, историей искусств — с Олегом на руках (и Саша Фурман писал об этом стихи), писала диссертацию —  с маленьким Ваней… Я понимаю, что до меня ты снизошел только как до “женщины” или чего-то такого забавного, занятного — “комочка русской души”( твои слова)...Помогите мне оформиться, господин журналист! Я этого никогда не забуду и оплачу самой щедрой монетой (отработаю!).Мне, правда, нужна чья-то помощь… Может быть твоя...
Как много глупости в том, что я тебе пишу...слишком много слов. И еще я поняла вдруг одну страшную для меня (а , может быть, и для тебя) вещь: я не смогу писать тебе, если ты не будешь мне отвечать. До сих пор “ответ” я читала в телефонных звонках. Только “сидя” в больничной “камере”, я почувствовала жуткую одинокость своих писем /спасла меня только книга Ильиной, но книги —  жалкие собеседники, если нет иных и если ты сам (а) слаб (а)…И белый лист —  жалкое утешение, если не находишь себе подобных… Мне ужасно грустно сейчас и одиноко…Таких печальных писем, кажется, я тебе еще не писала…Что-то во мне “сломалось”, перестало вдохновлять...И одинока Ахматова, про которую пишет Ильина, и одинока она сама… Мы все очень одиноки (но разве бывает творчество без одиночества?)… И есть Моцарт и  Бернард Шоу (продолжать можно до бесконечности, “выкинув” самые пессимистические личности)...Это я не с тобой – с Ильиной все еще разговариваю…Надо остановиться, пока я еще чего-нибудь не наговорила глупого. Как будто специально – у Олега по литературе идет добролюбовский “Луч света в темном царстве”, и я диктую ему  ответы на вопросы, которые задала учительница. И, надо сказать, вопросы мне прямо “в точку”, в душу ложатся: “Почему именно женский образ выходит в “герои”? “Почему не может мужчина выйти на главную роль?” Так и вижу тебя, сидящего на диване с сигаретой и рассуждающего о силе женщин и слабости мужчины (помнишь? Ты со мной об этом говорил). Тогда гостья- я интеллигентно то ли удивилась, то ли промолчала (кажется, и то, и другое вместе),  а сейчас так и хочется спросить: “И тебя это вполне устраивает?” (Я же знаю, что ты не ответишь мне на письмо, поэтому, расхрабрившись, могу спрашивать и говорить о чем угодно! Как “девушка в вагоне”, которая поедет дальше, когда ты выйдешь на своей остановке. Странно, но мне хотелось бы, чтобы на этот вопрос ты не ответил утвердительно, а —  как князь Андрей – Пьеру: “Да, я говорил, что дОлжно простить падшую женщину, но я не говорил, что Я могу простить!” С литературным приветом тебе (или к тебе – сплю уже) – Елена Терещенко( в жизни никогда на подпишу ни одной своей “литературной” вещи фамилией первого мужа!). И так уже ей досталась моя диссертация об игре! А он к этому никакого отношения не имеет! И вообще я — Терещенко (“Черешенка” для “комбрига”,“Че-че-че-решневый кларнет, - пел мне Цех). Прощай, милый мой, “литературный” возлюбленный! Я боюсь писать тебе “До свидания! (вдруг “свидания” так и не будет?) Люблю. Чувства мои очень противоречивы. Не обращай внимания на них!

СОРОК  ДЕВЯТОЕ ПИСЬМО! ЕЩЕ  ОДНО — И — ПОЛСОТНИ!

Здравствуй! ТЫ СПРАШИВАЕШЬ — КАК Я ЛЮБЛЮ? Я люблю, когда ты тихий и задумчивый (сам с собой), когда не играешь со мной в жестокие игры (защищаешься), не меняешь сиюминутно масок (Близнец!), —  люблю, когда ты влюблен, и не боишься обнажить это. От твоего звонка остался вкус рябины или твоих сигарет, когда мне единственный раз пришлось их у тебя попросить (когда не справлялась с собой, помнишь? И ты меня так чудно утешил (на всю жизнь запомнила: как ребенка, почти укачивая, сидел у изголовья (противная ручка: нарушила тишину, и бумага сопротивляется: ну почему —  как только выходишь за грань — тебя либо останавливает, либо, как принцессу Диану — убирают (или разводят — как нас с тобой). Чья энергия вмешивается сейчас в наш с тобой поток? Или просто кого-то предупреждают? Или просто хотят, чтобы письмо было разноцветным? (эта версия мне нравится больше всех других! На ней и остановлюсь). Ты научил меня не бояться, ты —  хороший учитель, тонкий и мудрый. Я не создаю себе снова “кумира”: я мучаюсь всеми твоими грехами, и принимаю их – благодарно, потому что они доказывают лишь то, что я тебя не придумываю, что ты  есть (твоя самая лучшая “ипостась” говорила сегодня со мной: на мое легкомысленное “Меня нет!” –ты сказал ЗНАЧИТЕЛЬНО:“Ты —  есть,” – и я поняла все, что стоит за этими двумя словами). Удивительно, что ты тоже нашел меня лучшую – я и не знала, что она(я) есть, жила (ведь жила же!). Ты разговаривал со мной сегодня на разных “языках”, на разных уровнях, сумел меня найти – истинную (не знаю, как сказать). Но как странно! Я никогда не думала, что это” за гранью” —  существует. “Я на это наткнулась случайно и с тех пор все как будто больна”... Я совсем иначе поняла сейчас это стихотворение Ахматовой! Раньше я считала его” брюзжанием” гордой и неприступной женщины:

                Двадцать первое.Ночь.Понедельник.
                Очертанья столицы во мгле...
                Сочинил же какой-то бездельник,
                Что бывает любовь на земле!
                И по глупости или со скуки
                Все поверили: так и живут:
                Ждут свиданий, боятся разлуки
                И любовные песни поют…
                Но иным открывается тайна,
                И почиет от них тишина…
                Я на это наткнулась случайно
                И с тех пор все как будто больна...

Я очень люблю и ее, и ее мужа — Гумилева, и их сына — Льва Николаевича (девочкой еще наткнулась на его работу и очень мало поняла про “пассионариев”...Тебе интересна моя“литературщина”? (оправдываюсь, дура!) Это странно: я  тогда могла влюбляться в людей, которых нет или они —  в другом пространстве, далеко — в другой жизни, в других эпохах, пространствах, а я иногда чувствовала себя с ними на одном космическом уровне, и они были для меня кем-то вроде моих друзей( Пушкин — книгам своим — перед смертью:”Прощайте, друзья!” — это его последние слова!), и это было так замечательно, что они  живут – а сейчас – ты — на этом космическом уровне —  встречен! Это такое чудо!  Я знаю, откуда этот привкус горечи – от страха перед неведомым. Я знаю, что  ты —  есть, и я тебя не выдумала...
… Очень хочу спать. “Но спаться уже никогду не пойда…” Кабачки меня доконали… Подумаю обо всем  —  завтра… и о “сегодня” – тоже – завтра…Целую тебя — в лоб: “В лоб целовать – заботу стереть – в лоб целую – (прохладный). Спасибо Цветаевой! Не разрешай мне, сонной, с тобой разговаривать – пограничное состояние – опасно (опять я чего-то боюсь – как надоело!). Это от одиночества… “Бред сивой кобылы”.Нет – белой (сивой быть не хочу!)… Ты сегодня был – прекрасен! Этот образ я буду хранить долго… ( Ты обязательно его скоро – сменишь: не успеваю привыкнуть к одному, как является другой (ты великолепен, Близнец!)

ПИСЬМО  ПЯТИДЕСЯТОЕ — ЮБИЛЕЙНОЕ...

Здравствуй, Близнец! (Живи!). “Вода и камень, стихи и проза, лед – и пламень…” —  В одном Близнеце). Ты выздоровел и стряхнул меня с колен, как кошку (я не обижаюсь: кошки не обижаются (они уходят в дальние углы ). Я рада, что “хозяин” выздоровел и не будет меня больше тискать и пинать, а глядишь – и погладит, и вкусненького когда-нибудь подарит (я, правда, и без его “подарков” сыта – сумею себе что-нибудь “наохотиться”. И первая к нему не подойду. Пусть позовет, если нужна буду. В конце концов, у меня и своих, кошачьих, дел хватает…Я — кошка, “которая гуляет сама по себе”... И я теперь знаю, в каком ряду среди твоих “семи женщин” стою. Я врачую твою душу. Это приятно и почетно. Еще вчера, когда я гадала – видела, что ты пошел к “крестовой”, но я у тебя была близко к сердцу, окружена очень хорошими картами (красное), нежностью и любовью твоих последних слов вчера по телефону (я их все даже не смогла выдержать и повесила трубку)… Очень благодарна тебе за “подергивание за хвост”…
Ваня приготовил мне царский завтрак – бегу и на ходу сбрасываю с себя кошака (такая у них кошачья доля!) – он заметил у меня в нижней части “напряжение” и улегся на — пониже спины —  снять его …
...Понежилась в ванне, разучивала новую песенку про нас с тобой (грустно-веселую) – “Берендеевскую”:
“Ты очень похож на меня, Человек!
Одна лишь с тобой есть помеха:
Тебе ни за что не сидится в Москве,
А мне от нее не уехать…
И я жду, и беда – не беда,
И я жду, и мне трудно не ждать…
Время … та – та – та – та – та (ля – ля)…
А я жду: Ты нужен мне!…
(мелодия прелестная!)
… Лежу на животе, ноги задрав (как девочка в моей книжке – с иллюстрацией Киселевой – книжке, которую ты так раскритиковал (я же не виновата, что вашим французским детям игру и в хвост, и в гриву суют, а нашим ее никогда не хватало… И вообще – “сытый голодного не разумеет”: я пишу тебе под детский “хлоп” (старший — младшего по попе) и крик: Ванька изрезал ножницами растения, которые Олег выращивал...Вы на работу —  в 12 ходите, а  мы —  в 7 (не в порядке упрека, а так – констатация факта)… Послала тебе посылку, простую — на “авиа” не хватило…В общем, денег не жалко, а жалко своего глупого положения (кстати, слово “идиот” – от французского “идьот” – глупый”! Благодаря тебе, я стала интересоваться французским, хоть “Войну и мир” “в подлиннике” почитаю и пушкинские стихи понятней станут (“Noel” – не “сказка”, а “рождественские сказки”? Большая разница... (Так что благодарю тебя, о прекраснейший из парижских мужей и Близнецов! Ты дан мне для пробуждения от сна (я — “спящая красавица”) и творчества, и твой поцелуй – с чудесным французским вином (хоть ты и утверждаешь, что был пьян) был поцелуем принца, пробудившего меня ото сна, и никакие злые чары больше мне не страшны: я жива, живу, благодаря тебе и воле судьбы, подсунувшей мне тебя. Хорошо! (блоковское). Завтра на работу (после больницы —  уже звонят родители ). “Будет русский?” — “ Будет, будет…”. Будет бал у трех моих учительниц : завтра —  день рождения (двум —  по 50 : повеселимся). Я “распорядилась” подарить им хрустальные рюмки, в пику моему директору – Близнецу, который называет нас ( мой общеобразовательный отдел) – “пьяницами”  за то, что мы очень любим что-нибудь справлять и веселиться (завидует). На своем юбилее (после моего тоста – нахального)… он пришел ко мне и сказал: “Вы такая вкусная женщина”. Наши седые благородные мужи из Гнесинки и Большого театра быстренько его подхватили и увели — от меня подальше...Вот какие у меня мужчины — и не семь, а семьдесят семь, и я с ними — в отличие от некоторых — не сплю, ибо знаю, что на космическом уровне – это очень тяжело: брать за каждого из них все грехи рода (а это происходит при слиянии женщины и мужчины – у женщины, во всяком случае —  как там у вас, инопланетян, – не знаю... Пора мне отнести письма (предыдущие) и бежать в поликлинику – закрывать больничный (маму посажу с Ваней – пусть “повоюют”, а я на работу, к моим “училкам”, детям, бессердечному Близнецу (все вы бессердечные: наступите, толкнете, обидите и даже не заметите ничего: Се ваша, близнецовская, Ля Ви). Прощай, милый! Не позвоню. Не побеспокою, пока не начнешь умирать (тогда зови — прилечу). Прижимаю твои руки к лицу и целую. Живи! (и не пей). Прощай!

                Твоя Алена.

ПИСЬМО  ПЯТЬДЕСЯТ  ПЕРВОЕ
               
                ПРИВЕТ!
У меня праздник — не все же мне горевать! Приезжает TV (Тиви), Тивишка – моя духовная мама, учительница жизни и творчества. Я могу ей сказать даже больше ,чем тебе (обожаю с ней разговаривать) . Она приезжает и живет у меня в ванне и жалуется горько на жизнь, что Бог ей не дал ванну (лукавит). Бог ей дал столько всего другого, что жаловаться грех. Дома теперь будет каждый день – праздник, веселье, фейерверки и подарки – мне —  чаще всего (она ко мне уже 20 лет приезжает: всех “мужей” моих пережила – счастливая... Освободит меня от готовки завтраков и ужинов (напевая и разбрасывая по всей кухне и по всей квартире в “творческом беспорядке” разные – по своей природе – вещи – телячьи хвосты, петрушку, лифчики, колготки, фрукты – пополам с подарками (от трусов до высочайшей философии) – книгами, цветами, свечами, обязательно с подписью —  это все — “подарковая культура”( у нее и лекция такая есть). И в доме будет счастливый смех и тарарам, и все подружатся на время ее жития у нас: нежность и любовь к миру будут  светиться в глазах, и телефон будет трезвонить без передышки, и, даже старший сын —  Олег —  не будет мне хамить (и муж тоже). Приедет и дочь ее —  Тивиши – ведьма, водолейка (черные волосы). А я — водолейка белая, хотя ты и думаешь, что “крашеная” (выгоревшая: не люблю головных уборов летом!). Ты прав, у меня очень счастливая жизнь: кипящая, бурлящая событиями и невзгодами (и вечно со мной что-нибудь случается!), и я обожаю свою московскую жизнь, но не привязана ни к чему материальному: жизнь научила не привязываться:  бывший муж бил вдребезги все, что было мне дорого, чтобы насладиться моей болью и лишний раз сказать, что живое важней! Я ему за это даже благодарна. Сегодня, когда я с любовью протирала в белой оправе темное зеркало и белую фарфоровую руку, на которую я вешаю украшения (еще есть!), “рука” выскользнула из рук и разбилась: два “пальца” отлетели, но я поняла знак: не привязываться к материальному, к вещам, к дому и уюту в нем...
Теперь муж Леша и бывший муж будут “делать предприятие.“Хозяйка предприятия” — сестра бывшего мужа, которая била меня — бред! шпионила за мной — теперь звонит и таким робким голосом Лешу спрашивает!Мне грустно от всех эти перемен: я рада за Лешу и Вовочкину сестру, которые нашли друг друга (она еще и не замужем, вернее, разведена. А вдруг у них с Лешей роман случится? Я понимаю, что все это, вроде как, для меня Бог послал: и две машины, и дача, и Лешина новая работа (“Видишь? Я для тебя расту! Оценишь, наконец?” — как будто спрашивает Леша). А мне грустно, что я должна опять лгать: Леше, Вовочкиной сестре, которой буду вынуждена отвечать вежливо и почти ласково (мы делаем вид, что не знаем друг друга: я давно простила ее, но она даже не попыталась попросить прощения!.. Я знаю, Близнец, что тебе это неинтересно и вообще... Все, что не о тебе и не касается тебя – мимо, мимо, но ты сам дал мне такую лазейку —  широким благородным жестом: звонить, писать (“Напечатаю”). Я знаю, что все слова Близнеца, как шелест травы – пока дует ветер: ласковые, шелестящие… А ветер стих — непонятно, по какой причине, да это и не важно !— и  все исчезло (Не было! Не было сумасшедшей ночи, когда я бегала всю ночь —  вприпрыжку, натыкаясь на мебель, через все комнаты, голышом к телефону – к Близнецу, который звонил всю ночь, любил — сумасшедше… А сегодня утром “обрезал” —  как ругательство: “Ты что? С ума сошла?” ). Нет, все-таки, Близнецы прекрасны! И я ищу утешения у других Близнецов: болтаю с подругами-Близнецами: с одной говорю о жизни и о Близнеце( мудрая пенсионерка), с другой (изучает 3 года французский) – о французском и о Париже, а потом, утром, бегу на работу к Близнецу-директору и, хмурого и усталого, усмиряю приглашением сразу на 3 юбилея училок... и “бал” затягивается до самого вечера, и Близнец-директор оживает, расправив крылья дирижерские и уже строит планы о переводе училища в высшее учебное заведение, где мы будем сразу и школа, и училище, и вуз. Близнец! И ведь добьется своего! Рассказывает о Париже и о “половине Франции”, которую они с оркестром в прошлом году объездили (между прочим, по приглашению парижской мэрии!) и вообще... у них там( у вас) с бытом и духовым искусством все в порядке”…
Если бы ты согласился приехать сюда и преподавать в нашем уютном гнезде мальчишкам (и немногим девочкам-флейтисткам) историю и французский! Я бы отдала тебе и свою должность – “директора общеобразовательного цикла” и стала бы просто училкой под твоим начальством (ты ведь любишь быть капитаном! Просто знай, что в моем доме тебя всегда ждут (жду). Всегда можешь рассчитывать на  дом, и кров... И на кусочек моей земли – в лесу возле Пушкинского (гончаровского) имения… На моем окне всегда стоит свеча для тебя– для путников…
… Мне на рунах вышло: “смерть или очень серьезные перемены в жизни”… Почему-то завершение пути” (что это значит?) и “пустота – это конец и начало (прыгать с протянутыми руками – в бездну?). Кажется, я еще в Париже – прыгнула… Посылаю тебе воздушный поцелуй…
                Прощай!

ПЯТЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ  ПИСЬМО

     “Оставь меня, но не в последний миг, когда от всех невзгод я ослабею…”ЗДРАВСТВУЙ! Видимо, мне совсем нельзя общаться с тобой на уровне быта... Ты правильно (только очень грубо!) сказал: “Лучше пиши письма”... После всего того, что ты мне наговорил, мне очень не хотелось писать (я вовсе не так “влюблена” в тебя, как ты думаешь (не на уровне быта – на уровне искусства!) и потому общаться с тобой – земным “бычком”, растаптывающим от боли все цветы, которые я с такой любовью сажала — нет смысла... Действительно, нужно было оставить тебя в покое, такого агрессивного и незнакомого. Единственное, что толкало меня “под копыта” к тебе – это то, что я не хотела расстаться с тобой “некрасиво”: Я же чувствовала подмену: этот незнакомый человек, двойник, оборотень – как угодно —  не был тем, с кем я могла бы расстаться. Герда не могла бросить Кая – жестокого и холодного, потому что знала, что он заморожен Снежной Королевой (а значит, это не он, а его двойник с кусочком зеркала в сердце). Так что я поищу Андрюшу, а не разъяренного Бычка и с ним буду разговаривать, а до этого — озверевшего —  не снизойду, пусть не надеется, бездушный монстр (он меня не заслужил, хотя и говорит иногда между топаньем копыт правильные вещи (например, про трудности моей жизни)… НО ЗА ЭТО НЕ УБИВАЮТ! Так и скажи своему самцу-Быку!). Ты дан мне не для физической жизни! Как жиль, что я пошла у тебя на поводу! Теперь расплачиваюсь.… Женщину мужчина не прощает, если не выдерживает сам тот уровень, который “задает” женщина… Видимо, я задаю “слишком высокий (для идеала, а не для живого человека) уровень. У тебя к тому же трагедия (с работой и вообще очень трудная жизнь – в чужой стране выжить), и ты сначала мне “подыгрывал”, а потом, когда стало не хватать сил, разозлился и перестал даже считаться со мной – существом, человеком (я уж не говорю, как сильно пострадала от тебя во мне – Женщина). У меня уже (благодаря, конечно, тебе и Парижу) открылся клапан – путь к другим, более совершенным, чем я до сих пор знала – мужчинам… Я научилась себя ценить, и то, что в последние два дня ты стал поступать, как предыдущие мои мужчины и обижать меня —  лишь доказывает, что я приблизилась неосторожно к тебе слишком близко (и в этом, безусловно, виновата сама – не защищалась, а от вас – инопланетян – всегда, оказывается, нужно защищаться: нельзя забывать, что вы – другие…). Хорошо, что есть Тиви, и можно залезть с ней в ванну – “по-лесбийски”, в высоком смысле этого слова, и говорить, говорить...
Сначала я  привязалась к тебе, позволила “гладить” себя и надеть образ – кошки, но он меня уже не устраивает! Я хочу быть дождем, водой, солнышком (“Солнышко мое,” –  ты ведь так говорил, было, было! Ты как будто вдруг забыл язык, на котором мы с тобой разговаривали (на котором встретились) и я все думала: как сказать тебе – и не могла, потому что вдруг от страха  забыла все слова – НЕЛЬЗЯ БОЯТЬСЯ! Ты испугался, и я тоже, и вмиг все исчезло: где-то мы нарушили запрет и получили оба Черную Луну (можешь тысячу раз не верить, и, когда не веришь – ничего нет (“Если веришь – есть Бог, не веришь – нет Бога…”). Это просто информация для кого-то, кто способен ее воспринять (“имеющий уши да услышит”)… Просто я – не твоя женщина, и ты не знаешь, как со мной обращаться —  не умеешь и злишься, а злиться не нужно: я ведь с самого начала не стремилась быть твоей женщиной. Я сама по себе и с тобой – в Париже —  просто хотела поговорить — и все! Но так случилось – РОМАНТИЧЕСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ – хорошо! Пусть для меня только! Если ты не хочешь признаваться себе в этом (видимо, тебе так легче выжить!) — ради Бога! но такая высота не бывает не вдвоем, и я не могла все это одна придумать! Мы вместе творили: это было творчество, усиливаемое родством знаков, лун, душ...
Я бы так к тебе не  привязалась, если бы ты не  привез  меня на такси ночью к себе. Ну, не зачеркивай ты красивого в своей жизни: все это было – зачем чернить самому – хорошее, нежное... Да чего я тебя уговариваю! Ты умный, все понимаешь (даже слишком много иногда: умный, злой и мстительный – отомстил за свою привязанность и за то, что сочинила, полюбила — не тебя, а свой собственный образ : “Я люблю, как араб в пустыне  припадает к воде и пьет(как ты “пил”  меня жадно и дико, и мне это не очень-то нравилось!)... А не рыцарем на картине, что на звезды смотрит и ждет...” (Гумилев). Это то, что “нарисовалось” у Гумилева, странный такой вариант... И опять —  “рисую” — наизусть. Может, ближе – к тебе – конец стихотворения:
                “...И умру я не на постели
                При нотариусе и враче,
                А в какой-нибудь дикой щели,
                Утонувшей в густом плюще,
                Чтоб войти не во всем открытый,
                Протестантски прибранный рай,
                А туда, где разбойник, рыцарь
                И блудница крикнут:”Вставай!” 
Точно! Это про тебя! Я долго рассказывала тебе сказку про Париж, поверила в нее, проснулось творчество – подхватило меня и унесло, —  а ты остался на Земле: одинок, брошен, обманут (и с работы выгнали, и пьянство, и смерть друга – все навалилось сразу), а я “люблю” в своем, созданном мной и для себя – мире, а до тебя мне дела нет, и мне-то хорошо там летать (за “твой счет”), ты же прекрасно понял, что был моей “стартовой площадкой для полета”, и упреки твои – увы! справедливы!Игра в искусстве —  коварнейшая вещь, Игра – любимое мое дитя, я умею играть  в письма , хотя и наша с тобой ИГРА —  парижская —  была на уровне искусства (любви), и поэтому она —  прекрасна. Мне весь вечер идут “врачующие” звонки. Я богата любящими и переживу твою НЕЛЮБОВЬ, но ты всегда для меня будешь Принцем, разбудившим мое творчество и сыгравшим со мной в удивительные женско-мужские отношения высочайшего полета (“С красотой человек может только играть, и играть он может только с красотой”. Фридрих Шиллер)...
Я ранена тобой уже почти смертельно: вот почему руны два дня подряд мне говорили о смерти (или предупреждали?). И мой чуть ли не вылет из автобуса во Франции – предупреждение! Игра – опасна (и любовь тоже) для жизни. Я не буду больше на тебя “давить” заботой о тебе (это унижает тебя: Ты, действительно, не тот, за кого я тебя принимала: ты умный и сильный… А пьянство делает тебя еще и жестоким (правда, и 12 лет назад я чувствовала в тебе ожесточенность… Ты — жестокий и красивый. Мальчик – Звезда(помнишь, у Оскара Уайльда?). Я люблю тебя и за это тоже. Но убивать себя не дам. И ошейник не повешу даже твой (“не звони утром, звони, когда я не “злой, как собака”, понимай меня с полуслова, люби меня всегда и просто так за то, что я есть”. Не буду! Водолеев нужно баловать, а не держать в строгости. Когда ты меня баловал в Париже, мне было чудесно с тобой (“игровое расстояние” было достаточным, про любовь не было сказано ни слова, мы просто – “были” сами собой, каждый сам с собой… Я думаю, что в письмах эта свобода сохраняется, и грубить в них труднее (а уж хамить — тем более! —  в искусстве невозможно!). Грубость на уровне искусства приемлема, а в жизни — это пошло! Прощай!


53-е...5+3=8 (РОКОВОЕ ЧИСЛО)

                Любимый мой Близнец, здравствуй!
Я боюсь даже писать и звонить после вчерашнего разговора с тобой, когда ты сказал, что я “САМАЯ-САМАЯ” из всех твоих женщин… Я обняла этот подарок двумя руками и сразу спрятала, как ребенка… Это сильнее всех роз. Мне очень повезло, что в доме сейчас “тарарам” (гостит Тивиша), потому что я боюсь звонить тебе: боюсь спугнуть свою счастливость. Как истинный Водолей, я понимаю, что этого чуда – этого ожидания счастья и счастливейшего своего состояния такого уже не будет никогда,  и я буду вспоминать все это, как самые лучшие свои дни… Эти гадания (только что – вместо звонка, — погадала на тебя, вышло  у тебя – почти все красное, а в конце —  все красное (будущее) – это хорошо. Прости, что ничем не могу помочь тебе: ты мне сам этого потом не простишь. Ты должен все —  сам, ты вообще любишь – сам, и первые роли, и зависимости своей – любой – не простишь! Ты же меня чуть не убил за опеку мою (я, действительно, чуть не сделала тебя – слабее – своим безмерным  материнским  инстинктом… С тобой так нельзя … Ты – большой, ты – не мой ребенок, и не потерпишь опеки… Все это я поняла, когда подошла к тебе слишком близко (“Я играла с огнем, не боялась огня, мне казалось: огонь не обидит меня…” - пою Долину – про себя…) Больше постараюсь так близко не подходить: больно было очень, но – сама виновата: теперь буду “щупать”: горячая у тебя рука или нет, чтобы под нее  не попасть: жить хочу! И еще – мужики “косяком” пошли. (Тебе, наверное, это не понравится, но я очень довольна сейчас, что нравлюсь – всем (опекают, что-то “почуяли” : “излишнюю эмоциональность”, полетность…) Мне, конечно, стыдно, что я без тебя  с друзьями в сауну хожу (я даже от “виноватости” коленку сегодня в бассейне разбила), но мне было так хорошо! От ощущения – тебя, заполненности мира – тобой. У меня появился такой стимул – любить себя – что все “ахнули”. Тело – как после волшебной мази Маргариты – нежнейшее (я знаю теперь один рецепт: кожа после него (снадобья) становится – шелковистой и гладкой – только любовью заниматься после такой чистки и сауны (жаль, что не могла дать тебе – потрогать: ты бы убедился сам. Спинка у меня выпрямляется (я была очень сутулая): я тебе тоже – научусь – помогу: надо ее выпрямлять (в сауне) и лежать на лавке: это так приятно! Компанию я в этот раз собрала чудесную и чувствовала себя – счастливой хозяйкой этой разноцветной и любящей меня тусовки, где нестеснительно и никто не чувствует себя голым, толстым или некрасивым (это состояние духа), все – красивые, даже те, кто “приближается к “идеальной” форме – шара…” Тебе бы понравилась моя компания (я тебя обязательно в сауну с нами – свожу), в ней нет “крутых” и “зажравшихся” (прости за грубое слово!): мы заплатили сегодня по “11 франков” за 2,5 часа нашего “саунного клуба”, и в нем был стол – огромный, по-русски – щедрый (Люба притащила  корейскую морковку и свеколку, Галка – пироги, я – грибы и ягоды, а мальчишки – пиво, вино, фрукты, орешки, соки —  у нас было разнотравье чаев и холодных – из морозилки – ягод… И чем только мы там ни натирались и ни чистились! Люблю справлять там – праздники (Новый год, 8 марта и просто – праздники . Муж Леша не пошел в сауну (“наказал”нас с мамой: поехали без машины), а – глупый – забыл, что меня – всегда подвезут (Шура довез до дома и меня, и маму: холодно, мама простывшая; но, даже если б не довезли, настроение бы не испортил: мы и пешком любим… Леша похож сейчас на Людоеда из японского мультика” Кот – в сапогах” (в детстве – любимый мультфильм!): Тивиша обхохоталась от такого сравнения (похоже!), а она – художница (очень неплохо рисует – углем и ручкой)… Прости, что я так много – о сауне (завлекаю тебя –  в гущу моих друзей, хотя и понимаю, что все это –очень сложно, невероятно сложно в нашей с тобой ситуации…) Представляешь, ты приезжаешь, а я говорю – настоящему и бывшему мужьям (они в последнее время объединились и оба у меня в доме – торчат): “А это – мой любовник… “Юмористическая картинка, да? Они-то считают соперниками – друг друга… Нет, не смешно! Я, пожалуй, лучше – в обморок упаду или чай пойду ставить, а вы там, втроем, разбирайтесь… Как ты меня – со своей Аней – там, в Париже, пытался объединить… Мне тогда пришлось – хитрость – чисто женскую – включать… А здесь я – по – так высоко оцененной тобой – доброте – не могу никого прогнать и устроила путаницу мужьев , друзей и врагов). Мое предназначение – и врагов делать – друзьями (мне часто снится один и тот же сон: убийца идет на меня – с ножом или чем-то еще, а я – протягиваю к нему руки и – молча – люблю, “уговариваю” бросить нож и ощутить – любовь… Видишь, я перед тобой тоже – каюсь… Я в нравственности своей иногда до границ безнравственности – из-за человеколюбия – скатываюсь (как и ты – с женой погибшего друга: я тогда это очень поняла, потому что сама – такая… Ты спрашивал: зачем мне Леша? Я пожалела его – за боль и стояние – на грани (у него тогда детей отняли). И бывшего мужа Вовочку – преступника по отношению ко мне и детям – терплю и принимаю его покаяние в виде заботы о детях(чаще – показной, конечно!). Отпусти ты мне мои грехи, Андрюша! Разбей мое – родовое – (от матери, бабки, прабабки )– отношение к мужчине (“Мужу – псу не рассказывай правду-всю!”)...
… Мне нравится говорить с тобой – обо всем, чтобы высветить в твоем характере что-то мне малопонятное, незнакомое (может, это и не очень удачно: просто я все время – для себя – пытаюсь твое “близнецовство” оправдать и повернуть – другим конусом-лицом: их ведь – два…). Не очень нежное получилось письмо, да? Зато честное (это тоже свойство, за которое ты меня уважаешь: я резко – лгу (иногда просто сама не догадываюсь, что – лгу…Я хочу, чтобы у тебя все получилось, чтобы ты – справился со всем, что преподносит тебе жизнь – сам… (это не значит, что я не предлагаю тебе помощи: просто ты ее возьмешь – когда нужна будет… И тогда я тебе отдам все, что ты попросишь… Как тогда – в Париже: “Через пятнадцать минут…” Тогда я даже притихла от этой властности: внутренне – не испугалась, а просто – почувствовала силу и – подчинилась (это было очень волнующее и незнакомое чувство!). “Нога” партнера у моего” бедра” – напряглась – и велела – “вальс” – “левый поворот” – “раз, два, три…”
Все. Я сейчас усну – в танце, и тебе придется меня уложить – на твой замечательный диван (я часто его “вижу” – как в кино, как – не со мной…и все время слышу колокольный звон — церкви рядом с твоим домом )... Я уже забыла все, что с нами было… Это было так давно и с тех пор произошло столько всяких событий и превращений… Мне страшно будет лететь к тебе – зимой (я не смогу – поездом, я не смогу терпеть нескольких дней: за 2 дня и 3 ночи –  сколько тогда произошло? Разве можно их “выбрасывать” на дорогу? Я – нетерпелива, да)…
И вообще —  я обожаю – стремительность и полет! Хочу – на самолете – разрывая время и пространство… [кот – рядом – на кресле – при этих моих словах – зафыркал от возмущения и проснулся, а сам – тоже любит “летать” под потолком, несмотря на свою толстую задницу!] Красив, разноглазый! Мы с Тивишей его, все-таки, окрестили “Рюшей” (производное от “Андрюша” — не сердись! Она называет его еще “белой французской коровой”: я ей рассказывала про удивительно белых — на зеленом —  французских коровах …
Что-то со мной еще будет? Какие приключения еще – ждут? Карты показывают – “перемену жизни” (и у тебя тоже). Она уже – наступила – сразу – после встречи с тобой… Я – другая, и мне это состояние так нравится! Я уже даже не в ожидании, а включена в какой-то дивный процесс – реализации себя… Прости за дневниковость письма (и за частое – “прости”!) Я только учусь с тобой – говорить… Мне повезло больше, чем Русалочке… Я могу с тобой говорить – это так много! Я целую то, чем ты говоришь… Прощай!

ПИСЬМО  ПЯТЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ

 Здравствуй, удивительный, тонкий, ироничный Близнец! Этой игрой я спасаюсь от тебя – разного – постоянным – “Близнец”, и только в конце разговора – в мягком бархатном  твоем “Пока!” – я уловила близкие мне нотки – доброты. Я, действительно, сейчас – чужая тебе и живу – в чужом далеком мире (сознание этого было так щемяще, что я прервала разговор Тивиши с Берштейном – о “конфеенции” (она “р-р” не выговаривает) и даже отбросила заботливо подсунутый ею – мне – том “Антропологии мифа”, где очень “интеесно” – о “филологии мифа” – в кресле-качалке читать —  твой голос – совсем другой, чем два дня назад меня так насторожил, что я переборола страх попасть под “горячую руку” и – позвонила тебе – попыталась казаться веселой (глупо — зачем?), и ты меня так тонко-иронично “зацепил”, обидел (“Ну, ты же все обо мне знаешь…”). Жаль, что письмо придет недели через две, ситуация забудется и не будет понятной, и вообще в последнее время у меня все время ощущение “невстречи” с тобой… Как будто я прихожу на то место, откуда ты – только что – ушел (как в фильме “Любовь, настоящая любовь…”). Правда, там эти повторяющиеся ситуации радуют и вдохновляют , а мне грустно: Тивиша лишила меня– одиночества —  творческого (мне негде даже писать тебе: все комнаты заняты спящими, в коридоре (“холле”), зажечь свет нельзя: стеклянные двери, а в моей уютной кухне все еще царствует Тиви! И требует, чтобы я залезла с ней в ванну! И муж пришел – во второй раз за неделю  пьяный “вдрызг”  — идти не мог, а сейчас (ночью) звонит бывший муж и требует, чтобы я разбудила его, потому что у хозяйки “предприятия” пропал кошелек! Дурдом! Ведь он же знает Лешин характер! (Да, грубый, “дурно пахнущий” мужик, пьяница – иногда, но не вор! Он это прекрасно знает! И смеет– звонить – мне! После того, как нежился тут, в моей квартире (“сидел с Ваней”, ел, пил, вел “интеллектуальные разговоры”, пытался выяснить причину моей внезапной остылости – к нему (звонит теперь – он, а не я!)...”Предательство, предательство”: вымазать женщину, которую любил – в грязи – “Души не заживающий ожог…” Я слушала – в трубку – как он мямлит, что его сестра не может целую ночь не знать, где ее кошелек, —  и думала: “Зачем судьба дает мне и это: Я ведь и так его – отпустила, остыла, ушла… Или я чего-то не видела раньше, или – человек так изменился!? Ведь мы же любили друг друга так сильно!..
Я, все-таки, залезла в “лесбийскую ванну” с Тивишей, и она утешила меня – вниманием к моему любимому медальону  – “Луна в Близнецах” (я сама сделала из лунного камня и очень оригинального медальона астрологического, где Близнецы – это две головки (одна “вырастает” из другой: женская и мужская – я такого изображения Близнецов еще не встречала… И в сердолике моем (камень Елены и Водолея) Тиви узрела и показала мне – правда! – тоже две “головки”: женскую – изящную, в шляпке – с, воротничком а ля 18 век и мужскую – большую! – это ты – большой, а я – маленькая и воздушная (в камне)…  даже такие “глупости” могут быть – подарками, если они – от чистого сердца. Дарю их – тебе...
Я очень скучаю по тебе, Андрюша! Может, и не стоит об этом писать, чтобы опять – не приближаться и – не дай Бог – “паразитировать” на тебе (ну, согласись, что это неправда: я всегда стараюсь отдать – сторицей – за то, что получаю (у меня начинается сразу творчески-отдавательный процесс) просто не всегда берут то, что предлагается… Но – тебе – я стараюсь – предлагать и то, и это, и – еще вот такое!…У тебя очень сложное время сейчас, и ты все время посылаешь меня “к верблюду”… (помнишь песенку – матвеевскую – про караван (ведь я, когда пела ее тебе, предвидела – интуитивно!):
                “… Друг отошел и, чтобы скрыть обиду (я)
                Книгу достал, потрепанную с виду,
                С грязным обрезом, в пестром переплете,
                Книгу о том, что горе – не беда…”)
У тебя – “ой да, горе – не беда!
Та—та—та—та  — та — слезы льет” (какая-то русская народная песня: я, как кот из книжки Стругацких“Понедельник начинается в субботу” – помнишь? – “в трансе” и ходит – поет все по одному куплету, смешивая в жизни все свои сказки... Прости, что короткое и не очень интересное письмо. Я —  “зеркало” твоего состояния и не могу устраивать праздники, когда тебе не очень весело. Побудничаем! Ты сейчас – замечательный: тихий, собранный и спокойный… Я, когда потеряла работу, заболела… До сих пор вспоминаю это состояние с содроганием. Ты – сильнее (очень выносливый Бык – по гороскопу) Черта лысого с тебя снимешь – “черну шапку”(“Ой, то не вечер… “).Это радует!… Я сегодня видела жуткий сон: меня-облако заморозили – без моей на то воли...Не смешно... Считай, что попал – случайно – под дождь, а на дождь не обижаются, что намочил или пошел – не вовремя…
Хочу пролиться – на тебя – голого –
Теплым струящимся потоком…
Вода снимает – все, что
Не нужно: усталость,
Грязь, боль, проблемы…
Хочу к тебе…
(“заморозили” облако с дождем)…
Я, действительно, сейчас как будто заморожена: как будто и не жила=летала – любовью к тебе… Полеты как-то сами собой прекратились (чтобы уберечь, чтобы – не разбилась – без тебя…) Сижу тихой замороженной птичкой на посохе у Мороз Иваныча (“Морозко”, помнишь? “Настенька!” – “Иванушка”! – такой милый детский фильм)…
Мужества тебе, Андрюша!
Так хочется тебя приласкать, погладить ноги, даже пяточки! Руки, ладони… (кругами) Я буду учиться у тебя – сдержанности и терпению: это замечательные качества. Хорошо вам, Близнецам: вы – самодостаточны  (двое – в одном) и легче переносите одиночество, чем все остальные знаки… Я вот, если, не вылью “в кого-то что-то” – погибаю, поэтому – прости, если моя вода недостаточно чиста или прозрачна, холодна или тепла (а, может, ты и вовсе пить сейчас не хочешь!)... Прощай!

ПЯТЬДЕСЯТ   ПЯТОЕ   ПИСЬМО ИЛИ

ЧастьII. Перед прыжком в пропасть.

Привет! Ночные диалоги с Близнецом Андрюшей, который ухитряется отвечать на мои “толстые письма” в разговорах по телефону —  вот история моего романа… в нем все – о любви, о тебе, Близнец! Я не хочу уточнять – о чьей (она и без партнерства – в любой форме существует… Конечно, Рубинштейн – для тебя – не последняя инстанция, но и он в свое время вывел “формулу любви” (и, кажется, ты “мне – ее – не единожды произносил:“Спасибо за то, что – есть…” И давай на этом определении закончим (если не закончим, то тогда ты выводи свою формулу – сам! Ты ищешь фабульность, действенность, определенность в таком неуловимом для всего (до – единого человека!) человечества чем-то, что называют любовью, посвящают ей целые тома, жизнь, творчество – и все почти бесполезно: она – неуловима. А ты хочешь, чтобы я – в коротком телефонном разговоре вдруг “выпалила”, “за что я тебя люблю”, “почему”, и пр, и др… Я – не очень искушенный в любви человек, я только начинаю путь – по этой дороге (и ты мне ее – открыл, и за это я тебе очень благодарна, но, похоже, ты знаешь о ней еще меньше, чем я, (это и понятно: я с третьего класса читала (живо!) Мопассана и очень задумывалась тогда, что же это такое – любовь? Во всяком случае, о соприкосновении пальцев (мизинцев!) сцена меня очень волновала… Мне кажется, ты не очень еще разбираешься сам в себе (ты правильно уловил мое слабое место и бьешь в него – слишком часто, так что болевых ощущений скоро не останется), но говоришь – талантливо, как “средней руки” дьявол в фильме “Иствикские ведьмы”, который я уже цитировала не единожды (один из любимых в моей видеотеке, рядом с “Фанни и Александр”…)…Что-то ты сегодня “прятался” от меня (снова!) за французские слова (понятно: ты в них имеешь преимущество, но мне уже подарили 2 хороших книжки по французскому, и разговорник я продолжаю таскать с собой в метро, так что – выучу, не волнуйся! Придется тебе потом искать другие области своего превосходства…  “Теплый комочек”, “Да дай же мне, наконец, прочесть твое письмо!”, “настройка” моего письма – и все это —  как о произведении искусства —  вот что я, как золото из песка, “вымыла” из нашего с тобой разговора, и после этого мне абсолютно все равно, какая в том разговоре еще “шелуха” была: я ее не заметила! Женщины понимают и чувствуют в любви больше, чем мужчины, ведь для них смысл жизни — в  любви (у вас – Бог его знает,в чем… наверное – в творчестве)…
… Правда, и  я сейчас как Близнецы сама (Луна-то у меня в Близнецах!) : и мужчина, и женщина – одновременно (в творчестве сама с собой слилась, явилась) – еще и поэтому меня не очень волнуют твои “не люблю” (скучно уже слушать по нескольку раз!). Ну и не люби! Это – твои трудности… Я уже это прошла, и для меня – любовь – это свободный полет, мой полет: я никого за собой не тащу и ни на ком не вишу (висю, висаю). Со мной можно – рядом лететь, не хочешь – оставайся внизу или улетай в другое пространство (или – рядом летай…). Я от этого не перестану существовать и не погибну, хотя я, действительно, скучаю по тебе – давшему мне полетность… Я  не Львица – Водолейка, и мне не нужно, чтобы мое самолюбие грели слова “Я ждал Вашего звонка – целый день”, но и у тебя прорываются спрятанные глубоко и одновременно – по-детски – легко находимые – чувства: в словах, в поступках, в “отмывках золота”… Когда я работала в Богородском детдоме под Куйбышевым, там все младшие дети носили еду своему “хозяину”, о существовании которого догадался один педагог. Он спросил у мальчика, выносившего суп: “Ты кому несешь первое?” – “Собаке”. – “А кто второе ей несет?” – “Вовка”. – “А третье?” – “Санька”. Ребенок даже не понял, что “заложил” хозяина хитрому педагогу… И ты – тоже —  большой ребенок, и мне это (если уж спрашиваешь, “за что” люблю) в тебе очень нравится (поздно уже: писать не могу, буквы скачут: спать ложусь в 2, 3, 4 ночи…). Состояние творчества… Похудела, похорошела зато… И какое кому дело – зачем? Как только определишь – “зачем”, так тут оно и кончится…
… Все, пойду спать. Все равно, наверное, больше не вспомню, о чем мы с тобой говорили (я только помню, как чудесно ты читаешь мои письма, и – “настройка в начале письма” —  это вообще гениально: я же не знаю, как я пишу, а ты – видишь мой творческий процесс – через огромное пространство (Париж – Москва)… А-а-а, помню! Вот еще о чем хотела сказать... Я “увидела” боль твоей обиды, хотя и не услышала подробностей (убегала от старшего сына – с трубкой — чтобы дал договорить). Ты “дал мне по носу”, чтобы не лезла в “мужские” проблемы… Вовочка никогда мне не простил то, что я видела, как он плакал…
Ну и дурак!… Я тогда – еще сильнее за эту слабость – его полюбила, за открытость – мне…
… Кот – белый – “любовник” наш с Тивишей (очень ласков!) спит (и мне пора). Посылаю его (кота) зад — на фотографии (белый хвост – трубой – на моей зеленой даче – а в гамаке – старший сын – Олег) … Маленькие кустики – это мой “вишневый сад”. Под домом растут белые грибы… Ну хочется мне – любимое – тебе подарить (у меня много). Еще дарю тебе – себя – разную, которая – в конце концов – и к тебе забрела… бродяжка… А ты все пытаешься понять, кто я (“ярлычок” повесить, место определить, куда меня засунуть… Не бойся! Я – сама по себе … Путешественница я – по людям! У тебя мне хорошо жилось: ты меня – как никто на свете! – баловал! За это – тоже – люблю тебя! И за ночи – чудесные, и за дни… За то, что ты – есть…  Прощай!

ПИСЬМО ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЕ

Здравствуй, Андрюшенька! Здравствуй! Дарю тебе первый снег, который сегодня – с утра выпал… И замечательный день, которым мне хочется с тобой поделиться. Меня баловали: Тивиша – взбитыми сливками, мама – пирожками, и почти весь день я то лежала в ванне, то пыталась спать, то возилась с рыбами (и, конечно – с Ваней: поход в поликлинику – не в счет). От утреннего снега осталось ощущение чистоты, и я, наконец, за три дня в первый раз смогла написать тебе: вспомнила твой “бархатный” голос и твою заботу – обо мне (это – самое ценное и чистое, белое – как снег… Ты сказал, что беспокоишься – за меня (чтобы не подошла к тебе слишком близко, чтобы не обожглась, не поранилась – о тебя)… Это так удивительно, так нежно —  такая забота о наших отношениях – спасибо тебе! Ты мудр и знаешь, как со мной обращаться: знаешь, как обезоружить – воинственную и сильную — как настроить на нежность (“бархатный голос”), как дать “провалиться” в твою тревогу, в бездну (конечно, глубину наших разговоров только словами — не передать!). Я пыталась заснуть и “видела”, как ты приезжаешь в декабре в Москву – мириться с ней, как я тебя встречаю – в черной шубе с капюшоном – в холод и снег, потом почему-то – как мы – в сауне. Кто-то приносит ведерко со снегом (все это я – как во сне – вижу), и я не знаю, как себя вести – с тобой – ведь там я замучена – нелюбовью: нагая, независимая, никому не позволяющая приблизиться к себе  (игра, игра!), и я продолжаю играть и ты не узнАешь (не узнаЕшь) меня – такую – и это хорошо:  меня – много, я —  разная, я ложусь на свое любимое место в  сауне —  на вторую полку  слева, на живот, и — главный в нашей саунной компании йог и учитель —  Шура, сидя на верхней полке, отпускает  сверху шуточки по поводу моей спины, задницы или шапочки – с пумпоном. А Люба – методолог – опять вся в своей диссертации (никак не угомонится: это выходят в сауне – ее (как и у всех) – трудности, а Юра – кореец – ее муж – таинственный, как кот Баюн в молодости, улыбается своей загадочной корейской улыбкой и говорит, что у меня спина лучше, но я, конечно, не занималась – и – запросто – вставляет мне косточки на место;  я даже не сопротивляюсь, а чуть-чуть постанываю от легкой боли. За эти стоны мне, по-моему, и вправляют спину каждый раз (у Шуры улыбка – по уши: он предлагает позвать Лешу – послушать мои стоны… (какое мне дело в этот момент – до Леши?). Я распластываюсь на деревянной лавке и безмолвно “проваливаюсь” в блаженство… И чувствую, что ты наблюдаешь за мной – краем глаза – и Бог знает, какие мысли у тебя сейчас в голове… и меня почему-то это тревожит… но я все равно “проваливаюсь”… А потом я пытаюсь увидеть – Новый Год и тебя – в нем, у меня дома – толпа народу – и ты, обязательно ты – в ней – и – отдельно – не смешиваясь – с толпой – остроумен – с дамами, красив, обаятелен, а я грущу: нет моей любимой женщины – Тивиши, с которой мы всегда лежим в ванной в пене и беседуем интеллектуально, и без нее Новый Год – не Новый Год, а этот год – Тигра – красный, оранжевый, страшный – пугает меня: в нем нет тепла, и  непонятно зачем, почему  мне так хочется побыть одной или с тобой (и я, пожалуй, уйду из этой толпы, чтобы не остаться – с Лешей, мрачным и недоверчивым), и наверное,  убегу – гулять по Москве – одна, если не с тобой, и все равно буду счастлива – свободой, творчеством – беременностью им —  в себе. И уже поэтому я – не одна: я пойду искать приключений в новогоднюю ночь, крепко сжимая в руке фигурку рыцаря, выпавшего мне в ночь гаданий…
Грусть мою прервала Тивиша: она кричала (пришла) на всю квартиру – весело, что дарит мне перчатки (пушистые, черные) чтобы я меняла мужчин, как перчатки. И стала готовить курицу (а я оторвалась от письма и уже готовлю помидоры с начинкой: сыр, чеснок, майонез – красивые – с курицей,– и у нас опять – пир и веселье, и кошак балдеет – от количества курицы и женскости  – желтым и голубым глазами кося – лунного камня цвет: желтый – с голубым , —  и у нас снова семья, как в фильме“Фанни и Александр” — мы смотрим его под курицу с помидорами. Тивиша, усталая, под курицу и засыпает на полчаса в кресле-качалке, а я бегу дописывать письмо – тебе, и дети уже так не окружают нас– кольцом, сжимающим горло, а растворяются в этих праздниках души и живота... И весело мне, что сегодня я прочту свои художества Тиви, а она – искушенная в этих вещах —  скажет, останавливаясь на каждой фразе и захлебнувшись в —  ней – смехом восторга – до тоненького звука :” Это гениально. Нет, Лешка, ты писательница!” —  и я верю! представляешь? верю: и мне так хорошо, что у меня уже есть два читателя (читатель — ты —  и читательница – Тивиша). Мои письма, действительно, не совсем письма (ведь ты на них не отвечаешь!). Это — художественное произведение – в честь тебя, поэтому я и не вижу ничего дурного в том, чтобы прочитать его – Тивише – прежде чем послать – тебе (и тебе сразу станет легче: никакой ответственности, ведь это – искусство, это – игра, и не нужно мучиться любовными переживаниями, как в кино, как в сериале: помучился, посочувствовал героям —  и не помнишь это все  – оно в области искусства, а не в жизни, и прикоснуться к этому можно тоже – только в области искусства… Наверное поэтому – сверхчувством каким-то, учуяв истину, ты не стал отвечать на мои письма (ты сказал, что тебя “смыло” или ты поплыл каким-то своим путем —  не со мной – а рядом, своей дорожкой…). Я ужасно суеверна: как встретишь его (Новый Год), так и весь год пройдет, а тут еще знак этого ужасного Тигра, грозящего всем – разрушениями… Почему-то вчера, на уроках по Библии, я попросила детей прочитать или рассказать то, что им больше всего нравится в ней и объяснить…Представляешь, говорили – про всемирный потоп (бедные дети! — конец тысячелетия!), а еще – про создание Адама и Евы, и я спросила (сама не знаю, зачем — у мальчиков (у меня почти все в классах – мальчики!): “Почему именно – из ребра? Как вы думаете?” О, какие вещи они мне – шестиклассники —  наговорили! Саша М. (нет мамы, только папа) сказал: потому, что женщина должна быть частью, телом мужчины – от него расти, потому что она должна быть родной ему косточкой и защищать, защищать – мужчину от внешней среды, ведь она – грудная клетка (шестиклассник!). Посылаю тебе фото Тивиши с педотрядом под Ростовом-на-Дону, в Танаисе. Хорошие лица всегда рядом с ней, правда? Гитара, как моя — “Кремона”… А знаешь, как мы с ней(с Тиви) познакомились? Я была – в “Комбриге”( при газете”Комсомольская правда”,”Комиссарской бригаде”) – Лена Терещенко – “Черешенка”, а она – руководитель клуба “ЭТО”. Встретились мы в Ростове-на-Дону — в клубе”ЭТО”(ЭСТЕТИКА-ТВОРЧЕСТВО-ОБЩЕНИЕ)...“ЭТОвцы” знали, что я из Москвы, из “Комбрига” – и хотели устроить грандиозно—фейерверковый праздник (я – повод), а я была уже влюблена во второго руководителя клуба —  Цеха . Никто не мог сравниться с ним в творчестве(он еще так ехидно пошутил в Москве насчет моего неумения играть: на лодках на Алексеевских прудах мы тогда устроили настоящий морской бой)! Я была очень робка: школьница: ленточки, шляпка, духовой оркестр – образ меня, который подарил мне Цех...Сейчас  вдруг наполнился реальностью( я работаю в ГУДИ — Государственном Училище Духового Искусства)!  Итак, я приехала в Ростов раньше, чем меня ждали – за сутки до времени, указанного в телеграмме, —  переоделась, надела парик, стала “хромать”, намалевалась – стала очень загорелой и раскрашенной и представилась “девушкой” одного из “этовцев”.Как Штирлиц, я рисовала с ними плакаты в мою честь (они же меня не узнали!), пекла с ними всю ночь пирожные – СЕБЕ, приезжающей, плела венки и сочиняла песни – ДЛЯ СЕБЯ! (и разучивала!), а потом пошла с ними же встречать – “СЕБЯ” на вокзал… Только вот поезд пришел, а вагона № 13, который был указан в телеграмме, не оказалось! Как же это было трудно – быть “Штирлицем”! Сотни раз хотела признаться – и не могла: страшно было… Но, когда они заметались по платформе в поисках МЕНЯ, я заплакала, стащила парик и стерла (слезами!) краску… Цех меня расцеловал… Это был мой творческий, артистический триумф: в первый раз “разыграли” Цеха, а Тиви  заметила во мне личность (потрясенная, обняла, не веря, что это черное чучело в хромых босоножках — я: светловолосая тихая девочка с дрожащим от волнения голоском песни… Цеха потом я разлюбила (покорила и пошла – дальше), а с Тиви начались необыкновенные длинные годы – встречи – ближе и ближе: я училась у нее – духовно, залечивала все свои душевные раны в ее маленьком высоком домике с виноградом. Она устраивала мне праздники приезда: с букетами из зелени и хвостами соленой рыбы (настоящей, ростовской, донской), водила меня купаться – нагишом – на Дон, рисовала моего любимого мужа Вовочку и мыла ему ноги – в тазике, когда я его “привезла” в Ростов — ей показать… Тебе это все – дико? Непонятно?И про эти “лесбийские ванны”, когда мы философствуем, нежась: она мне очень родной человек (духовная мама)… Она мне сегодня сказала интереснейшую вещь: рОдность часто идет – через сексуальное (ты – тогда мучился из-за жены – друга —  это была рОдность, попытка утешить, помочь…). И со мной была тоже – рОдность (“теплый такой комочек” рОдины, Москвы, того самого места (института), которое так больно обидело, ранило, травило… И я тебя – с родиной – мирила, и с той неосуществленностью – со мной, любящей Вовочку, а не тебя – мирила – так что не вини себя за наше с тобой: все в нас прекрасно, все необыкновенно трагично, как первый снег...”И когда мы все встретимся,” — сказала Тивиша, – пойдет снег…” (как во многих фильмах Тарковского, как – очищение, как благость и рукопротянутость судьбы: пусть для тебя, когда ты приедешь в Россию, пойдет снег… Целую тебя, родной мой человек! Духовно – рОдный! Прощай!







ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ

 Здравствуй, мой переменчивый Близнец! Да не мой, не мой! Просто – милый, хороший, талантливый! Умный, нежный человек!
… Белый кот, белый снег, белая бумага и разговор с тобой , несмотря на то, что ты опять пил (знала, гадала) – тоже чистый и белый, потому что ты очень честен (“Мне очень трудно живется…”), не делаешь вид, что у тебя все “о кей):“Приедешь?” – “Я в этом уже не уверен…”и весь сейчас – в болезни роста (ты же еще очень молод и способен перерождаться (на картах все время выпадает “перемена жизни”…). Дочери тебя спасают, и надежда, и Бог… Все будет хорошо – вот увидишь: когда придет это письмо, ты будешь уже “на коне” (позволь мне мрачно пошутить: я поняла значение зеленого цвета – коня – у всадника моего новогоднего гадания – это — “Зеленый змий” и – цвет —  жизни (а зеленого коня я выкинула, чтобы не притягивать больше этого самого “змия”)… Спасение для Близнеца – только в творчестве! Постарайся найти его: выбрось ты, ради Бога, все свои “комплексы”: речь идет о твоей жизни! Ты, действительно, пропадешь, если не реализуешься – ищи! Ведь еще не поздно… Бог послал тебе такую замечательную лазейку – письма для меня, или – “рецензии” (пусть злые!) – на мои письма… Редакторство – твое – мне так важно, так нужно сейчас! Придумай – нам – форму творческого сосуществования, если моя тебя не устраивает. Да Бог с ним – с этим мужским самолюбием: у тебя ведь и так все есть: ты красив, тонок, интеллектуален, духовен. Поделись этим – хотя бы со мной, а то тебя, как беременную женщину, не желающую рожать – разорвет… Нужно просто потужиться (все в этот момент кричат ей: “Давай, давай, давай, давай!”). Они хотят тебе добра – послушай их!… Не сердись, что я так за тебя переживаю: ты мой родничок, и я знаю, что ты значишь для Земли, ведь я от тебя – пила (и это – не “вампиризм”, это переход чистой энергии в чистую, и я тебя буду питать – как родничок родничка, и буду закрывать от солнца, чтобы не пересох, и камешки буду подбрасывать, чтобы бурлил звонче… Ответь! У нас с тобой такой эпистолярный роман получился! Совсем другое соединение энергий пойдет… Телефон – дьявольская, все-таки, штука; он что-то искажает, он — “долговая яма…” —  не даст увидеть главное: все распыляется и тонет в мелочах (он – не собирает, как письмо или даже магнитофон, а распыляет, ведь  прежде чем отправить —  нужно понять, ЧТО ты отдаешь – в целом – а в нем целого, единства – нет… Все рассыпано на кусочки (Цех мне как-то рассказывал свой самый страшный сон:  мир стал рушиться, рассыпаться на кусочки —  ничего не осталось ЦЕЛОГО…). Хотя…я зря так набросилась на телефон… Это – наши с тобой трудности МГНОВЕННОГО творчества, импровизации (время в нем ограничено: вот это ужасно! Нельзя же за одну минуту показать “Фанни и Александр”! Вчера мы с Тивишей — в последнюю ночь — этот фильм вместе смотрели (и там – снег, и там – детство ее и источник творчества,родник, который “откопали” ее дедушка и бабушка…). Ты – чудный романтик и максималист (или – ВСЕ —  “миллион алых роз” – всю ночь звонить, – или – НИЧЕГО (“не буду писать!”). Ребенок, баловень, мальчишка – ты замечательно живешь: тебя любят, с тобой носятся (я, твои дочери и “еще много женщин”). Ах, mon amie!* – столько лазеек есть для творчества! Ты так чудесно говорил со мной – даже по телефону! – и научился давать то, что просят – это искусство! Я ОЧЕНЬ благодарна тебе за родниковость, я обязательно приеду к тебе и отблагодарю, отласкаю, отогрею, отдам – все, что захочешь взять. Да ведь ты можешь брать и сейчас, но – не берешь, не хочешь, не нужно… Это печально…Хорошо еще хоть – читаешь: тебе – хорошо, и мне так – хорошо: я вышла на какой-то совсем другой уровень – полетности над бытом. Это очень важно. Я этого раньше не умела и погрязала в мелочах, расстраивалась из-за каждой мелочи. “Мелочизм” можно отряхнуть, стряхнуть отнестись к нему – “поставить” его на место( не “над”, а – “под”)…
Прости мне мой учительский накал : я же – “училка”. Друже мой, не бойся за меня ухватиться: я помогу тебе – не упасть (помнишь? мальчик из моего шестого класса сказал, что женщина – “грудная клетка”, “часть его” и спасает мужчину от ударов, от воздействия внешнего. Пусть я – не “твоя” женщина, но пока “свято место пусто” —  надо же, чтобы кто-то тебя защищал – грудной клеткой, грудью (мужчина – как ребенок: так ищет спасения в женской груди – не надо ему в этом отказывать). Ты – приедешь, и у тебя все получится. Ты – не пьяница (я не увидела в тебе пьяницу; просто старайся им не быть. Ты – хороший, ты – замечательный (я не лгу, это 10 раз—правда… я живу сейчас – твоим светом (ты меня – зажег!), а то было — “потухла” (ведь я – Елена – “факел”). Этим можно гордиться (это очень важная миссия: быть Керн – для Пушкина. Шуманом – для Жорж Санд… Тивишей – для Бернштейна (она помогла ему написать книгу). Давай ты тоже напишешь – книгу —  из  моих писем… Под каким угодно соусом! Я – на все согласна. Книга будет пользоваться успехом, потому что наша с тобой жизнь романтична и интересна (а можно и “приврать”!). Только – отработать надо: не полениться тебе и не поспать немножко (ты в очень комфортных условиях живешь, и тебе, конечно, это гораздо труднее, чем мне…). Даже картошка у вас – другая: не черная, а – белая…  желтая в крапинку… Я эту картошку во сне вижу, как символ – вашей “отмытой” —  до блеска —  жизни… С такой картошкой – не потворишь! То ли дело – наша! Мы ее даже не выкопали, а так много и так заботливо сажали! Я… “корячилась” – сажала – одна, а Леша взял да и не выкопал – всю! Мелкая, – говорит… У меня мало времени для творчества (только ночь – которая – и для сна тоже!), поэтому я его так ценю. И сейчас вот забросила  тетрадки с домашними заданиями и сочинениями – и даже грустные думы о деньгах – “ерунда все это” (ты правильно мне – по телефону – сказал). Я очень благодарна тебе, что ты меня хвалишь за храбрость: ведь я не побоялась писать тебе и любить – тебя – такого ежика колючего (а живот – нежный, мягкий…). Я сегодня полтора часа “угробила”: делала медальон – себе (носить твой знак – на груди). И очень ценю  крестик, с которым была – с тобой (там твоя энергия тоже – хранится). Тивиша подарила мне к нему цепочку – серебряную – как у тебя! Я теперь чувствую себя – твоим Близнецом! А ты вот сейчас возмутишься, начнешь говорить, что все я– вру и выдумываю! Ну, конечно, Женщине – сказать, что влюблен (или дать понять!) – смерть! Тут же охладеет!). Да если и сочинила – не велика беда : мы все что-то себе сочиняем и в этим – живем. А я хочу быть – с красивым тобой (лучшим, пусть и “выдуманным”) – неземным (Посланником)… Завтра я иду в сауну и буду “ ждать” тебя… Я поняла: я – Сольвейг и Пер Гюнт одновременно. Близнец, приезжай, пожалуйста, не тогда, когда мои глаза совсем ослепнут (хотя я  могу – и ощупью…). А не приедешь в декабре – я сама к тебе в январе приеду (может быть)…. Кошак пошел по краю подоконника и разбил два горшка (за что и получил!), но остался – жив – и гордо смотрит на меня – сверху (Видишь? И по краю – можно!). Ты по краю – сейчас – идешь… Ну,подумаешь, два горшка разобьешь! Так ведь потом зато будешь сверху – сфинксом – смотреть на всех (предсказываю будущее). Уважаю твою слабость и обожаю...о нет! Не обожествляю! Люблю и не оставляю тебя… Посылаю поцелуй: пусть долетит – куда интересно попадет? Прощай!

ПЯТЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ

                Здравствуй, Андрюша!
Я уже почти забыла тебя, когда ты позвонил, и вдруг – на мгновение –  прижалась к тебе и услышала столько теплых слов, что ты, наверное, и сам не помнишь, что это для меня было (нам так мало нужно – Женщинам: мы любим УШАМИ (наверное поэтому я так привязалась к тебе: ты как никто сказал мне ОЧЕНЬ много теплых слов (и вообще слов – обо мне, даже “холодных”!). Мужчины обычно (даже самые умные!) не понимают, как это важно для женщины (похоже: ты – понимаешь)… Сегодня у меня очень страшный день: впервые за все 7 лет училищу устроили проверку документации. Как гром среди ясного неба: “Ревизор”… (а у меня – никаких документов, впрочем, как и у всего “творческого” начальства. Сидим, как школьники – за партами – перед проверяющими “дамами” (на первой парте – наш директор – Близнец – понурый, жалкий, с седеющей лысиной (но я-то знаю, что он специально всех так рассадил: режиссер, актер – одним словом – Близнец, а рядом со мной –зав. “медным” отделением (медные трубы) – похож на Грига – с седеющими волосами – Лев — сделал мне комплимент (прежде, чем сел за парту). Я говорю: “Спасибо: это единственная за сегодняшний день радость в этом “черном” дне. А он так удивился: “За что – спасибо?” —  “Да за то, – говорю, – что красивой меня назвали!” Он пожал плечами(старая гвардия: видно, женщины его поколения принимали такие слова “пачками”, а нам по граммам приходиться выуживать… (вот какое длинное предисловие!).
Мне сегодня хотелось написать тебе “запоздалые диалоги”… Шел снег – хлопьями – холодно! Я сама – снежный комочек – белая – сверху черной шубы – чувствовала себя – Гердой – в стране Лапландии, к Каю еще Бог знает сколько идти (он в Париже!). Заморожен Снежной Королевой (и, кстати, не ты один!). Бог знает, для чего директор – Близнец – передо мной и очередной англичанкой, которую я ему приволокла (обаять, чтобы осталась в училище) – “пел” про Францию (они с оркестром 40 городов объехали “у вас”). И рассказывал, как плохо принимали их французы, какие они жадные, пройдохи, не соблюдают подписанных договоренностей, стараются заработать на русских детях и их педагогах — в общем, “жадины”...”И русские, – сказал он, —  попадающие в эту страну, ТОЖЕ становятся такими – Да, да!” – и тут он – (мне так показалось!) – выразительно посмотрел в мою сторону… “Посвистим-ка лучше! – как говаривал известный поэт… Так – да…а где же “запоздалые диалоги”?: — “ Никогда ни о чем не проси!” (ты). – “Никогда не говори “никогда” (я). Вот отвратительное слово – “никогда”! Не предполагает никакого развития, театральное, пустое, и не нашего ума это дело – Божьего!). А когда тонешь – тоже не просить? Половина женскости в этой слабости – просить! Мужчине так нравится, когда его – просят. (важно, конечно, в какой форме…). Не знаю, конечно… “Жираф большой – ему видней…”Может, это ТВОЙ ПРИНЦИП (принсИп), но уж никак – не мой  — и нечего мне его навязывать, деспот ты мой замечательный, хороший… сладкий… Прости, что я злюсь и злю – тебя (я не только о “сейчас”. Злюсь, чтобы напомнить о себе. (“Забыл” – МЕНЯ!). Когда начинаешь думать о человеке плохо – “влипаешь” в него (просто чувствуешь свою зависимость, а поделать ничего не можешь...Мне кажется, я пока еще независима (Вова, Леша, ты…), и я о вас очень хорошо думаю... Вовочка — Ванин отец —  подарил нам компьютер (хочет, чтобы я писала под его контролем – умный!). Уже дети спрашивают (Ваня), что я пишу. Говорю – “роман” (и не лгу)… Тивиша меня дразнит “Франсуазой”( Саган)… Ты – моя дорогая прихоть… Я “развлекаюсь”  — в хорошем смысле этого слова – на фоне маразма окружающей меня жизни (я уж не буду писать тебе про все свои трудности, чтобы ты там не “хохотал” (тебе же смешно? А киске – больно… Хорошая поговорка)… Я ужасно сейчас устаю, болею, (холодно, нервно…). Хорошо, что снег… Мы про него, конечно, сочинение написали… Одной рукой сейчас за 10 дел хватаюсь (я это люблю, одно даже судебное – попутно), поэтому прихожу – мертвая – про себя тебе письмо наговорю и – засыпаю (в метро, в толкучке – очень хочется писать: какие-то мысли удается – чуть-чуть – записать – таскаю в метро книжку с французским и учу ваши гласные и согласные (это очень смешно – в метро — произносить ваши”носовые”)… Чудесный снег! Закрыл всю грязь, все окурки и слякоть – благость! Если приезжать в Москву, – то зимой, в снег… Приезжай! (не прошу!). Целую тебя – снегом московским – холодным. Я очень хочу к тебе, если получится,  приехать на немножко, чтобы не надоесть…). Приезжай! Выделю тебе комнату, будешь спать один…). Прощай!
P.S. Какое-то некрасивое получилось сегодня письмо: я, конечно, летать уже почти перестала (и так много летала: почти два месяца – благодаря тебе!). Разобралась со всеми своими долгами (это радует: значит, я умею быть самостоятельной!), и о тебе никто из моих “попечителей” — мужчин не узнал (незачем им в мою личную жизнь влезать!). У меня, конечно, куча трудностей с детьми (и наверное тебе об этом – неинтересно), но я сама собой восхищаюсь: я, все-таки, не в безысходности при кажущихся “жутких” трудностях с одним, вторым, третьим ребенком… То, что я не могу, перекладывается на их плечи, и это хорошо. Потому что дети тогда получаются лучше (с трудностями)… … Я даже в сауну хожу (и всех собираю, а это куча времени и сил) – еженедельно, а в воскресенье собираю кучу друзей на Ванькин день рождения (… “ведьм”, мужей – двое)… Со всей этой суетней так мало стало посещать меня мыслей! (Как жаль, что Тивиша уехала, мы с ней этому уделяли время ежедневно!)… Вот придут в воскресенье еще гадалки и астрологини, болтуны и управленцы – это тоже будет интересно: поболтать и – может быть – попеть под гитару, выпить, сплясать на столе (есть у меня и такие —  знакомые – чудесно! – чисто – по-русски! – завидуй! Будут и пироги, и картошка с грибами( соленые и маринованные грибки), и огурчики соленые и грибная икра, и красная , и красная рыба – будем гулять! Чай – с мятой и фруктовыми добавками, варенья – несколько сортов…
Гадюка я, да? Я люблю кружиться в шумном вихре самых разных компаний, быть их душой и организатором (Водолей!). Так что – привет скучающему, жестко-жестокому Парижу от “гулящей” Москвы! Какая она сейчас красивая: изморозь вьющихся белых кружев-веток деревьев, полно снега, хотя ноябрь только – послезавтра … Все. Наше (Ваше) время истекло. – “Кончайте разговаривать. Кончайте разговаривать”. – Помнишь? В “Золушке” – старой – шварцевской? Целую тебя, великопарижский принц! Роскошный Близнец, домашний – Андрюша…

ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТОЕ

 “И жизнь, и слезы, и любовь… – крутится в голове, как у тебя тогда песня “про шапку”... Здравствуй! Как хотелось тебе позвонить сегодня! (по картам ты – болеешь очень…). Не смогла: рано (перед уроками), и муж Леша дома… А вчера вечером тебя не было… (я не забываю о тебе, я просто очень далеко, и сил – мало…).
Вчера после работы упала клубочком и не могла встать очень долго (и так все последние дни). Астрологиня сказала: луна рождалась (и я вместе с ней родами мучилась, физически ничего не могла: ни писать, ни “кыш!” сказать  разбушевавшимся детям (летали стулья и коты). Сегодня обязательно пойду в сауну, иначе заболею (как жаль, что не могу взять тебя с собой!). Вообще это ужасно: ничем не мочь тебе помочь (как стихи). Я хоть пою (4 часа пела – на 60-летии Олега Чумаченко – организатора всех московских КСП – с Никитиным, Кимом, Бачуриным, Сухаревым (он ужасно поет), Берковским, “Берендеями” и пр. любимыми… Жалко, что ты совсем об этом ничего и никак (это я поняла еще в Институте, когда рассказывала тебе про КСП — Клуб Самодеятельной Песни —  а я – дитя этих “КСП”, этой растворенности в любви, природе и песне. Хоть автор знаменитого фильма”Собачье сердце” — с Евстигнеевым) и желчно прошелся по русским песням , это – великая сила – объединяющая, спасающая – в любви. Даже Вовочка пел – своим ужасным голосом —  но это было такое чудо, что человек “зашоренный” (“зашторенный”) – поет… Я тебе так благодарна была, что ты со мной (с пленкой посланной) пел… Где ты? Что с тобой? Жив, курилка? У меня с тобой в картах только “поздняя дорога” выходит. Да все “крестовая” тебя успокаивает… Или – успокоит. Так что радуйся: все равно тебя кто-нибудь успокоит… А я успокаиваюсь – писанием своим, голосом – твоим, котом и рыбами... Цветами, выращенными моим сыном (пишу тебе с работы, целый подоконник –  наверху – цветов – моего сына – перетащила в училище, хотела еще рыб принести, но я здесь нечасто бываю: подохнут). Машинку свою притащила (печатную), но предпочитаю – руку, а она – для “блезиру”. Может, тебе так трудно писать, потому что ты привык – не рукой, а машинкой, компьютером? Да нет, не в этом дело. Просто – ты – в другом. Как Тивиша (она страшно злилась, синела, чернела, розовела, пыхтела, но так ничего на бумаге тогда и не родила. (нужна была рецензия – Бернштейну), а она слишком к этому относилась серьезно. Ты, наверное, тоже, поэтому и не можешь – писать (и не хочешь, конечно, для тебя такое движение —  “в сторону” : лишние силы, боль – творческая… А зачем? Я ведь и так тебе буду писать, и ты об этом знаешь). В “Письмах к незнакомке” ведь тоже нет писем самой Незнакомки, а есть только – Моруа и она – рожденная им – в письмах… Правда, мне, все-таки, хотелось бы, чтобы ты помог мне написать этот эпистолярный роман: время соскучилось по этому жанру, люди все меньше пишут писем… Сегодня видела, как вытряхивали ящик с письмами – почти пустой,“худой” мешочек… Давай напишем! Деньги – пополам! Даже если ты “художественно организуешь” – мое…
Я решила не уходить сегодня с работы (все почти ушли), пока не напишу тебе письмо. И отправлю его в тот ящик, который сегодня – полупустой – видела. Пусть письмо будет маленьким и не очень интересным: я не летаю сейчас, я страшно” устула” (уснула и устала – случайно написалось, как “но спаться уже никогду не пойда” в стихотворении Юнны Мориц – метко замечено о детях. Я и сама как дите сейчас – слабое и ужасно замученное – конфликтами на работе и дома (тебе они кажутся “преувеличением”, потому что ты их не имеешь!), а я даже  уже и “мышей не ловлю” – после творческого обессиливания (после уроков по Пушкину – Близнецу любимому).
…Снег растаял. Грязь и окурки снова подло выглядывают с земли. От снежных баб остались только страшные “остовы” – скелеты, чудовищно грязные. Этого и надо было, конечно, ожидать: деревья и трава еще полузеленые… но как-то очень хотелось скорее – зимы, скорее – каникул (к тебе приехать, пока ты не передумал, Близнец противный: никакого постоянства… А, может, еще и в декабре приедешь: как снег на голову (я уже привыкла к мысли, что –вряд ли). Пишу тебе под звуки фортепьяно, флейты и еще чего-то медного… Эти звуки меня “расстроили” совершенно. Все. “Убегаю, убегаю, убегаю”, – как закричал бы кролик в “Алисе” (и, правда, с ума можно здесь сойти – от одиночества и звуков…). Где ты, Близнец? В какое бы место тебя – поцеловать? Ни одного не вижу и не чувствую (улетел). Только бы не в пьянство! Как-то не верится, что ты – пьяница! Не верится – и все… Мама сказала в сердцах, гадаючи: “Ну вот. Дурак у тебя – был. Садист –тоже. Не хватает только – Пьяницы”. Тут я остановилась и задумалась, стоит ли тебе это писать. Но ты же – не “мой”, и не – Пьяница, насколько мне показалось… И вообще мы же очень “легко” знакомы. Я – просто “знакомая”, ты – “знакомый”, правда, были какие-то “сумасшедшие” звонки, и “миллион алых роз”, и ты грозился что-то сделать моему директору- Близнецу и посылал меня (злобно) – в постель к Леше… Все – шелуха. Есть ты, есть твой замечательный “бархатный” голос и нежные слова – ко мне – есть. И Париж, глубоко спрятанный у меня в душе – теплым комочком – спит – до января, когда я к тебе – приеду. И розы твои я тоже там поселила (и ухаживаю за ними – бережно). Только живи, Андрюша. Пусть у тебя все будет хорошо! И скучай (хоть иногда) по мне и по России… “Люблю глядеть в глаза твои…” – пела и тебя вспоминала – во всех песнях за те 4 часа… Пока, лапушка!

ШЕСТИДЕСЯТОЕ

                И с болью в сердце,
                Не имея силы –
                Писать, писать! –
                И тайна – без конца…
                Приветствую тебя,
                Близнец мой милый!
                Щекочущий таланты и сердца…
Родилось в ванне: неуклюже, ибо давно не писала стихов, но зато – свыше! (“…И пальцы тянутся к перу,  перо – к бумаге, – Минута! И стихи свободно потекут…”). Дом, наконец, опустел, куча посуды помыта, измученный количеством гостей, кот улегся на кресло вверх лапами и, пасть открыв, уснул, бедолага! Кусал, ревновал, злился… “Роза красная” (темно-малиновая) “цветет”* на подоконнике рядом со свечой –  солдатиком, оплавившим в огне полголовы сегодня – в час гаданий… Ушли ведуньи и гадалки, уплыли ин-теллек-туалки (что-то меня сегодня сносит в поэзию!). О тебе  — нагадано и угадано (им всем тут очень хорошо в моем доме появляться, заряжаться и таинственно царить: вот и будут они ложное-корыстное дарить… Боятся, что в Париж уеду, глупые! (Я им ничего не говорю: карты раскидывают и руны, и гороскопы мой с твоим совмещают (говорят: я от тебя все равно убегу). А я им говорю: литературная игра, все “понарошку” – не верят, ну и не надо: у них свой интерес —  меня не потерять…
Мне ведь, действительно, очень хорошо с ними, с друзьями моими (опять впала в поэзию!) с мужьями моими: оба меня любят и за мной ухаживают: Славно! И даже отношения друг с другом наладили! Это после сборников стихов одного барда: пыталась мысленно исправить у него рифму и ошибку: он талантлив . Тоже Близнец!. И Иришкин муж. Ирину Васильевну из лаборатории иностранных языков помнишь? Где ты скрывался (в пристроечке) и курил – с ней, когда был изгоем? У Иришки – двухлетний сын – тоже Ваня. Славный: яблоки таскал (надкусывал), на рыб – завороженно – глядел… У Иришки счастливый вид (похорошела, похудела), особенно когда Валера поет, а ребенок – двухлетний – подпевает… Мучается она, говорит, с ним – Близнец!. Но вид у них – счастливый… Хорошо… Я послушалась тебя и выпила вина (настойки чернорябиновой – на водке), и боль в сердце, действительно, прошла… то ли от вина, то ли от твоего голоса (не со вчерашним твоим “Я” говорила – холодным и жестоким, а – с мягким, добрым, “бархатным”сегодня. Надо бы того, жестокого, кому-нибудь еще “сплавить” (одной из твоих семи женщин: кто там к тебе ближе?). А меня нечего кусать: я далекая, ненадолго прилетающая в ваши края птица  из Красной книги: меня есть нельзя: я не курица, хотя и “дурашка”...
Ах, мон шер и мон ами! Как хорошо с тобой и как плохо! Плохо, когда ты меня не понимаешь, опускаясь на свой нижний уровень! Я не хочу мужчину – Бычка (мне мужчины так надоели – до смерти…): я хочу только понимания – иногда, редко… Ну, не трогай ты меня, когда ты – Бычок и роешь копытом землю! Куда хочешь – скачи, а меня – не топчи! Я же тебя не удерживаю и не пытаюсь забраться на твою вздутую от ярости холку… Почему обязательно нужно женщину – растоптать, а потом – вознести? Нельзя ли просто – вежливо объехать, а потом помчаться – в свою сторону и – хоть рога обломай – твои трудности! Почему я все время должна тебя бояться? Ярости твоей… да на биса она мне сдалась? Лучше тарелку разбей об стену (или об лоб). А еще лучше: тазик холодной воды – на голову! Классно помогает! (сама испробовала). Надо еще, действительно, попробовать тебе “вы” говорить (“К чему на “ты” нам быть, к чему?”…), а ты мне можешь отвечать: “Мы, Николай II” (а Николаю хамить как-то – не по чину: все-таки – государь… Хочешь ведь – царствовать, любишь – первые роли, – так и соответствуй тогда первым ролям! Леша – слесарь – интеллигентнее тебя бывает в отношениях – с женщиной!
Извините, батенька, ежели я сегодня чересчур резка с Вами (я же далеко и ответить Вы мне не сможете – письмом, а звонить я буду теперь очень осторожно и редко: накушалась, да-с, батенька, сыта Вами – по горло...И почему тебе так нравится меня мучить: силу свою, что ли, на мне проверяешь? Так я же сама – сильна, целостна и гармонична (меня космос оберегает, Бог и пробабка – колдунья: противоядие найду от тваво яду и уйду (опять рифмую!). Ты хочешь, чтобы я ушла? (я так собиралась спросить директора,зачем он сделал мою жизнь совсем невыносимой, но он – Близнец! – просто хотел, чтобы я была к нему поближе и стала его какой-то по счету рукой: вот он меня и шантажирует…А ты – чего хочешь, когда мучаешь меня? Мне совсем это не нравится, и я, пожалуй, сейчас “залягу на дно”, как советуют руны… Полюблю – себя… (сколько можно позволять себя – топтать? Никому больше не позволю: ни Вовочке (он уже понял и присмирел), ни Леше (он тоже в последнее время понял, как я сильна и серьезна), ни даже – тебе (спасибо, конечно, что пробудил спящие женские и творческие силы, что был моей Лаурой, (я – Петрарка), но мучить меня не надо! Жалуйся, сколько угодно, на жизнь, питайся – от моего родника (я не “вампир”, и меня – много: на всех хватает: и на друзей, и на мужьев, и на тебя – любимого...
Сейчас – четвертый час ночи! Пишу тебе – с болью в сердце, самое сладкое тебе отдаю – сон, но —  не предавай меня, пожалуйста, так часто! Ты же обещал, что больше не будешь “придуриваться” пьяным, когда тебе это удобно. Ты же честный знак (и прямой)! Ну, не разыгрывай ты меня, как последнюю дурочку: грешно смеяться над доверчивостью! Лучше посмейся над чем-нибудь другим (можешь даже над несостоятельностью моей: я тебе все равно не поверю, а тебе будет легче!). И не жалей денег, которые потратил на женщину: денег все равно уже нет, а вот женщины после этого точно можешь лишиться! А в хорошую женщину вложенный “капитал” – утраивается, даже вашим примитивным французам это понятно! Ой, какой ты еще маленький! На целых два года меня моложе! И ленивый: если бы писал, быстрее бы все понял и меня обогнал бы – в ученье (Близнец!). Я учила брата – Близнеца петь под гитару, – перерос свою училку! …Что-то я все письмо с тобой “воюю”… Я знаю, ты чихать хотел на все мои философствования: женщина, “дура”… Наступает век ДУР (раньше был Иван-дурак – самый умный на самом деле, а теперь будут Алены – Дуры…). Кто знает, может и в сказках имена поменяют в связи с такими космическими изменениями. Во всяком случае, с женщинами – Близнецами мне очень хорошо. (мудры). Прости, Андрюша, Андрюшенька, что вместо “картошечки” кислятину какую-то тебе подсунула (“клюкву на уши”). На самом деле я к тебе очень хорошо отношусь… … Целовать  не буду… все равно – хватать руками – воздух (а вдруг поцелую – Бычка? Пока!

ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВОЕ

Здравствуй, мой добрый и заботливый Андрюша! У меня сегодня печальный день: я безутешно и долго плакала, как ребенок (давно так не плакала!) по погибшей любимой – самой дорогой и красивой рыбе – голубой акаре (она прожила у меня целый год и выбросилась – от одиночества: Леша ее “наказал”: велел отсадить, пока она “всех астронотусов не побьет”, и икру какую-то там углядел: (какая икра! там – 3 самца!)  вечно он спекулирует моим материнским инстинктом…). Посадил ее в “карцер”... как она выбросилась – ума не приложу! (крышка была чуть-чуть сдвинута). После смерти она стала еще красивее – голубой яркий перламутр… Прости за детскость! Просто я почему-то сразу подумала, что я тоже – “голубая акара” (и ты), и от одиночества могу выброситься, и мне стало очень жалко себя (и тебя), хотя жалеть себя очень вредно, это – тоже предупреждение: повод поразмыслить… Я позвонила тебе и поблагодарила за вчерашнее спасение от сердечной боли (была куча народу, я всем говорила, что у меня болит сердце (еле держалась на ногах), было полно любящих и родных друзей, но никто ничем не помог (наоборот: я бегала и всем подавала и наливала), и только Шура задумчиво прищемил мне мизинец и – ушел . Мизинец потом распух от боли: я его мяла и мяла, а боль в сердце не уходила – и – то ли голос у тебя – в моей волне, то ли просто – энергия из Парижа долетела и коснулась – я почувствовала твою заботу и выздоровела! А ты говоришь – за что? За доброту, за заботу, за то, что могу – ребенком с тобой быть, пожаловаться на боль (и ты меня – пожалеешь!). Нам всем хочется – в любом возрасте – чтобы, как ребенка, кто-то иногда жалел…
Души родной – духовно —  хочется… Леша почему-то  ненавидит почти все, что люблю я: рыб, книги, интеллект. Я для него — “кандидурочка”. А я – терпеть не могу его футбол и уровень общения с друзьями. И запах… Я не принимаю, как животное (?) его запах – это на уровне сексуальности. Я не жалуюсь: просто пытаюсь об этом размышлять (ушла в тину, как советуют руны, и размышляю…). Нужно только не бояться и не взвешивать каждый свой шаг, и в пропасть не смотреть – сорвешься… Просто – не быть расчетливой (это я о своей подруге: ищет “богатого” любовника, а потом удивляется, что ей, такой мудрой и одаренной – в любви отказывают. Хочет любви, а просит – денег… Вчера она пыталась с моим бывшим мужем — при мне —  заигрывать (прикоснуться – с силе нашей с ним – прошлой любви). Хороша была: волосы распущены, ножки – демонстрировала – при всех моих гостях, при тостах о маме с папой, а он —  все равно за мной – собакой (Вовочка) ходил (чует, что оторвалась)... Ушла – обиженная – рано…Не оценили — усилий... Она, права, что мужчины, в основном (в этом) – примитивны и правильно “ ловит”, задрав все, что можно, — на себе —  но ей-то не этого хочется уже, и большинство конфликтов между мужчиной и женщиной – от этого, от того, что женщине уже (еще) другого хочется (как и мужчинам, впрочем, тоже), но эта примитивная роль – царствует в умах мужчин: самоутверждение – фаллосом (и это, наверное, природно), но женщина утверждается – духом и женоподобные (мои любимые) мужчины – тоже...
Женоподобный – в смысле —  понимающий , как Флобер (“Бовари – это я”), как Толстой – Наташу Ростову, как Моруа – Незнакомку и всех – незнакомок… Не могу больше писать: устала, сникла, сползла…Целую! (какое сегодня было твое – “целую” – по телефону! У меня же “уши – музыкальные…”. Я же оттенки – чую…!).
Мне очень нравится “музыка” наших с тобой прощаний (как эхо: “Целую”..,  “Пока…”). Еще бы свечи – по одной – задуть – мысленно – как в знаменитом моцартовском Реквиеме. … Снег – опять – выпал, и сразу настроение – другое (опять чисто и светло – на душе… И даже на работу идти не так противно, потому что знаю: настроение у всех тоже – чистое будет (без ругни и обид), хотя и “комиссия” (“Ревизор”) ходит… Бог с ними! Маленькие каникулы – у наших детей (4 дня), потому что мы – училище. Зато в январе будет – почти месяц... (Три точки – для тебя, Близнец!). … Я и творчески – под воду ушла, вглубь, в тину… Таких писем, как тогда – с Тивишей живя – не могу писать / нет “лесбийских” ванн с ночными разговорами, с праздничным состоянием души – сотворчества нет… Тебе звонить тоже боюсь: засадишь в долговую яму, да еще наговоришь – такого, чтобы жизнь калачами с маком не казалась… А жизнь у меня, действительно, хорошая: кипит, бурлит, несется – по “трем уровням” сразу (это астрологиня меня все пытается учить – в благодарность за некоторую душевную заботу – о ней (пенсионерка, одинока, живет на 7 “франков” (рублей) в день… Зато Ваньке кубик Рубика – от самого Рубика! – подарила (валялся у нее в бумагах!).
Увы! – Мне, как и всякой женщине – всегда хочется на что-то опереться (“слабость природная”) – хоть на астрологических – успокаивающих (объясняющих) – Черных Лунах — и прочая…
Вот Черная Луна в делах закончилась – на работе стало хорошо (у тебя Черная Луна “похлеще” сработала…). А в партнерстве она – “полегче” будет. Опять же – будет на кого и на что свалить свои неудачи в отношениях (“Как славно быть ни в чем не виноватым…”).
… Прощай! (“И каждый раз навек прощайтесь!”). Кто знает: что Черная Луна с нами – выкинет? Прости за неинтересное письмо. (Сижу “на дне”). Целую. Рыбка (с теплыми губами).

ШЕСТЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ

Привет! Я надеюсь, что ты – жив, хотя никто на телефонный звонок не отвечает… Последний наш разговор был очень коротким (твое “спасибо” – эхом – на мое… Спасибо тебе!” и мое “Целую!” – эхом – на твое… “Целую”) и очень хорошим (что еще для счастья нужно?). Я такая слабая сейчас (чуть-чуть болею…) и такая счастливая, хотя твой телефон не отвечает… (информация мне – о тебе – все равно идет: через карты, руны и гадания по книгам). У тебя все наладится. У меня – налаживается…У меня в душе – лад (ладится), хотя вокруг – лёд (твердо, холодно и крошится – это об “атмосфере” – по Михаилу Чехову – тоже любимому (огромный был человек!): я читала его книгу – руководство для актеров (и учителей!) – еще в перепечатке от Федора Сухова (киноактер, учитель, режиссер). Его огромный “М. Чехов” и сейчас – у меня (от Вовочки: он играл как-то в его театре Фому (Неверующего) – в спектакле об Иуде… …Вчера вечером ко мне заскочил психиатр Ванечка (одноклассник мой и Ванькин крестный), принес Ваньке крест из Иерусалима. Вот у кого – интеллект и дворянское воспитание (“балдею” – неподходящее слово – от его речи и манер). Истинное удовольствие – с ним общаться… Наш домашний Доктор: помирил – нас – с Лешей (ненадолго…). Было ощущение – трех одиночеств (Ванечка, я и Леша), но всем было хорошо. Водолеи не могут – без людей, без гостей… …Сижу у камина и пытаюсь представить огонь. Уютно. Рассматриваю старые слайды, отбираю самые художественные (наши, детские). Вдруг понимаю, что я – хорошая мама (потому что на слайдах, на фотографиях – мордашки “счастливые, и всё – художественно, и все – красиво (и нет ни у кого таких красивых – лиц…). Разве что у Тивиши – в клубе…Я чужая тебе – очень, и это почему-то не очень беспокоит меня. Я – самость, сама и самка. Я все еще – на дне (размышляю). В Москве холодно и полно снега. Никак не научим Ваню читать (трудно: отстал, операция и —  взращенная, взлелеянная – лень…). Каникулы и мамины пироги (почему-то по привычке – к 7 ноября)… Надо научиться печь – как мама (тесто – как женская грудь…). Ванька сегодня пытался выучить “У лукоморья дуб зеленый”… (сам попросил – разучить с ним Пушкина или Лермонтова… Я не удержалась и прочитала ему: “Там, на неведомых дорожках верблюды пляшут в босоножках”… Ему понравилось, а бабушка (мама) ругалась (мы в это время все лепили пироги с капустой и яблоками)... Я почему-то стала ценить свою жизнь и видеть “картины” нашей счастливой семейной жизни: вот мы с мамой лепим пироги, вот учим Ваньку читать, вот Ванька – на Олеге – верхом едет, и оба так заразительно хохочут… Олег лежит “на втором этаже” (детской кровати) и “страдает”, свернувшись калачиком...Заросли разведенных им комнатных растений – по всем комнатам —  и в доме, и в моем училище (Ванька копирует брата, но у него все “дохнет” и засыхает…). Кот – белый “альпинист” – по гладким поверхностям залезающий – на арки, по потолку – как будто – парящий (летает, как белка, по всем комнатам). Рыбы – что-то все время жующие, Тивиша из Ростова-на-Дону – звонящая: спрашивает, остался ли у меня еще розовый плюшевый халат (привезла такие-же тапочки)… Её любовник – звонит (мне!) и спрашивает, когда она приедет к нему (?!!). Он может оплатить ей приезд в Москву... читала ли она его новую книгу (???). Пришлось Тивише написать письмо (отправляю с твоим вместе, раз он не может этого сам сделать (это же так просто!). Странные вы существа – мужчины… Инопланетяне… Периодически звоню – тебе (это уже тоже – картина: в кресле качалке, у камина – в моей любимой деревянной кухне с Меньшиковским паркетом…
Все нереально, как отнявшаяся у меня – нога, и, если я дозвонюсь, ты услышишь крик (мой) от покалывания в – не моей – ноге, но я не дозваниваюсь, к счастью, и картина умиротворенности и засыпания продолжается. Горят две точки: зеленым – телефон, красным – телевизор, тихонько шуршат часы, и под их равномерный шелест я уж точно не напишу ничего страстного. Я – на дне. От тебя – очень далеко. И, кажется, диалога с тобой сегодня не произойдет… Вряд ли тебе будут интересны сегодняшние мои картинки. Я даже пишу – без очков (половину – не вижу). А вот тебя – вижу. Твое лицо – отчетливо (насмешливое и доброе)…Тебе не дозваниваюсь (грешу). Ноги замерзли... “О закрой свои бледные ноги”! Халат задрался... Иду спать... “Ибо иначе простудишься” (декадентские игры в начале века)...
Целую и глажу – твои мягкие волосы,
Твои пухлые детские губы
и загадочные льдинки в глазах… 
Где-то ты сейчас?
Живи – пожалуйста!
P.S. Интересно, какой сейчас – Париж?
…Немой… и не – мой…

ПИСЬМО  ШЕСТЬДЕСЯТ  ТРЕТЬЕ

                Здравствуй, Андрюшенька!
Странно, но я тоже все время пытаюсь понять, как тебе удалось пробудить мое творчество и мое – сто лет назад отданное другому и спящее – сердце. Все-таки, это ты строишь меня – такую – может той, несбыточной, многолетней — НАЗАД —  влюбленностью (и поэтому, как в сказке, я стала на 10 – 100 лет моложе у тебя дома (помнишь?). Ты сам сказал: “помолодела лет на 10”…). Пришла – такой светской солидной дамой с тремя детьми, а выпорхнула – девочкой (ведь во всех остальных местах, со всеми другими людьми —  я остаюсь – прежней (старше), а с тобой – девочкой из Института… Видно, та непрожитость должна быть прожита – и все… И надо с этим смириться (как с Луной у меня – в Близнецах, у тебя – в Водолее, как с разделенностью во времени и пространстве(“Как ты живешь?” – Выдохнув, по-школьному, по-детски: “Я живу [ха – ра - шо]…). А тебя все по-прежнему мучает вопрос, почему я тебя “обожаю” (все тот же недоверчивый взгляд “гадкого утенка”: “этого же не может быть, меня – обманывают?”). И в этот раз ты придумал еще одну – не одним писателем прописанную —  истину, а у Моруа – это так просто —  в руководстве для молодых людей – в  “Письме к Незнакомке”. Там талантливо поющую даму молодой человек “задел”, сказав ей, что она “отвратительно” поет.Она вышла именно за него замуж( помню почти наизусть, хотя столько лет прошло! (читала сразу после 10-го класса в “Иностранке”). Что же касается любви – похоже ты первый – и то – играючи (Близнец!) сказал мне (да – да, говорил!), что любишь меня.. До тебя – даже Вовочка не говорил (он боялся это говорить…Он говорил: “Ненавижу”. И это было правдой: я мучила его, когда, танцуючи, шла по “полосе безопасности” в центре шоссе, а справа и слева мчались машины (играла – с жизнью). Он хватал меня – за руку, тащил на пустырь – рядом с шоссе и – бил… (чтобы не смела причинять ему боль )…  Про первого мужа вообще молчу (дурак). Я долго выясняла, в качестве кого и зачем он везет меня к своей маме – в Краснодарский край (сказал: “невесты”, и я успокоилась). А Леша и не говорил ничего. Пришел гостем – и остался. Седьмой год уже. Когда по телефону он пытается выдать себя за моего мужа, я мягко поправляю: “ Не Муж, а Милый друг…” Так что ты – Близнец! – к сожалению – оригинален! (и, может быть, поэтому – в своей старомодности – так привлекателен для меня (я вообще обожаю 19 век). А к 20-му – вот уж кончается, а – никак не привыкну…). И вообще сегодня выяснилось, что я – дитя нелюбви (родители, выпив, проболтались, что, когда мамин любимый человек за ней приехал, она – с досады(поссорились) – уже замуж вышла и меня –  родила. Хотела все бросить и развестись, да я помешала...Имя-то какое у ее любимого было – Орест! (почти орел! Или Форест Гамп). Уж прости, если что-то не так написала (звуково пишу). Печальная история...а я-то все пыталась понять: за кого я так “отрабатываю”, чью любовь... Не могла понять, зачем – мне – столько любви – “дадено”(многократные попытки – раздавать, отдавать – любовь – многим, влюбчивость – как форма раздачи любви, отработка – любовью…). Да, Андрюшенька, можешь не верить (я – внутри —  сама на свою жизнь глядя, хохочу – безумно – и радость, что хоть один человек мне это сказал (значит, проклятие спало: помнишь, я еще у тебя почувствовала, что спадает? Не помнишь. Тебя это не касалось и вообще ты “оттуда” очень как-то мало помнишь, зато сейчас – цитируешь мои письма, и я так благодарна тебе за эту – память!). Нет, безусловно, я – не совсем “дитя нелюбви” (скорее: дитя мужской любви, ведь папа – маму (не Грандисон, маленький крепыш –  красавицу) боготворил, служил ей и до сих пор “Вашим сиятельством” – иронически – называет… Сегодня – очень важный день для меня, очень трудный день: спасибо тебе!. Я не по привычке “спасибаю”: я действительно очень благодарна тебе за поддержку, за звонок, который, может быть, тебе ничего и не стоит, но, как тулупчик заячий в “Капитанской дочке” Петрушин – жизни может стоить… спасенной. Кто знает? Может, и я когда-нибудь тебя спасу…
…Хочу сказать тебе одну очень откровенную вещь – о наших с тобой отношениях (ты мне очень дорог, и я – таким образом – хочу тоже – предостеречь, сберечь, оберегаю – тебя – от меня): ты – все время – в тени и не даешь мне “глубоко” влюбиться в тебя, а я ”люблю” тебя все время – интеллектуально (письмами и проч.”). Я знаю, что это для Близнеца очень важно (важнее даже сексуального, может быть…). Я не ставлю себе цели – привязать тебя этим (мне просто – некому писать. Никто не поймет, никому не нужно…). Но, все-таки, – нечестно было бы не сказать тебе об этом… Так что можешь смело испугаться (вот сочетаньице!) меня, но ведь трагизм – в том, что ты меня за серьезного противника и не держишь (а зря!) и не боишься меня совсем (хотя именно это я так ценю в мужчинах – когда – не боятся особенного – когда ЗНАЮТ И НЕ БОЯТСЯ ...(Леша не знал, кто я… и до сих пор не очень знает… Ванечка – умница – психиатр – пытался ему сказать, что я хорошо умею притворяться – Душечкой…). Ведь даже такие великие, как Гоголь и Лермонтов – боялись женщин. Насчет Лермонтова не очень уверена, а вот у Гоголя все очень понятно: женщина – “ведьма”, оседлает – не поздоровится тебе, человече, погибнешь! Вспомни “Вия” – с Натальей Варлей и молодым Куравлевым!)… Что-то я все о грустном да о страшном…
Я рада, что у тебя есть — хоть какая-то —  работа. Вышлю – обязательно – учебник по русскому для твоего ученика( задачник). Он, хоть и для 4-го (теперь 5-го) класса, но годится для всех возрастов, включая старших (проверено). И – обязательно – словарь. Я на каждом уроке (ритуал) заставляю писать – любые 30-35 слов из словаря и даже ставлю “халявные” 3 “пятерки” трем первым, кто  этот словарь напишет. Тренировка зрительной памяти – самая сильная (читают-то они сейчас мало!). Грамотно пишут – те, кто много читает. И еще – читать нужно —  с закладками, а на закладках дети должны писать свои мысли – угаданные, понятные из авторского диалога. Очень полезно подчеркивать, черкать (“безобразить”) в книге – своими ремарками (в эти “ямы” нужно, конечно, учителю их толкать – помогать находить “ямы”. Особенно их много у Толстого. На каждой странице можно делать закладку с несколькими мыслями – сразу. И стихи – тоже “раскладывать” —  по мыслям. Особенно если – сложные… Как-то мой друг Санечка Морозов – журналист, поэт и великий толкователь стихов —  в  досаде примчался ко мне и сказал, что он такие гениальные строки нашел у Мандельштама, а это оказалась – ошибка, опечатка (“творческая ошибка” – по Джанни Родари)… Не помню, о чем там было — ничего не умею хранить… А вот моя дочь умеет хранить – каждый знак внимания – ей —  материальный. А я храню – духовные знаки! (и чего оправдываюсь? Боюсь быть ниже той планки, что ты мне установил…
…Опять уже далеко за полночь. Засыпаю – многодетная мамашка – над письмами – к тебе (“Роман” во Францию – пересылаю!). Придумала же себе – забаву! И тебе – досуговое чтение (и как ты еще от такого моря слов не утонул! Очень уважаю твою интеллектуальную терпеливость: ты позволил мне писать, когда хочу, и не ждать “ответа”, снял условности жанра и всяческие другие ограничения (как же мне не любить и не уважать тебя – хотя бы за это!) Возвращаясь к “вечной” теме(“за что” я тебя обожаю) —  ты даешь мне возможность сотворчества (и не только хвалишь! как судьба и тут нас хранит! Не дает “любовной лодке” разбиться!). Я – искренне – радуюсь, что ты есть, Андрюша! …Мои письма сделали свое “черное дело”: ты уже не так резок со мной  и даже чему-то у меня (!) учишься! Удивительно! Не боишься – оказаться учеником” (и это при твоей установке – играть “первую скрипку”, быть – “капитаном”!). Какая смелость!нет, ты правда – БОЛЬШОЙ! Иногда я даже специально – занижаю твой образ (чтобы не “разбиться”, как с Вовочкой), но ты – все время в движении, в развитии – это то, что я больше всего ценю в мужчинах, в людях вообще… На этой высокой ноте и покидаю тебя… (иду спать). Целую – твои колени, уютно пристроившись к ним). “Целую” – “Целую”. “Пока” – “Пока”(эхом)… Пока —  что? “День 7 ноября – красный (красивый) день календаря”...

ШЕСТЬДЕСЯТ   ЧЕТВЕРТОЕ

Здравствуй, Андрей Анатольевич! Ужасно приятно, что ты носишь мое отчество (или я – твое, вернее, оно у нас – “близнецовское”). Знал бы ты, в каких условиях я иногда пишу тебе и где… В жутко неудобных местах… Не хватает времени: суета с Ванькой (музыкалка, “кошки” – послеоперационные аппараты, попытка нагнать 2 месяца пропущенных занятий в школе, разрезание и наклеивание всяких гадких “пособий”для школы, лекарства, справки, выписки для поликлиник и врачей, ругня с бухгалтершей, которую весь наш отдел – униженно ждал несколько часов (зарплата, а не ждать нельзя, денег нет!), а она – не пришла (ты, наверное, опять смеешься... А киске – больно!)… У тебя очень грустный голос сегодня ( “Да я вообще на срыве”)… Пойду тоже глотну что-нибудь сердечное… Не нашла… Похоже, кошак куда-то занес (гоняет  сейчас какие-то таблетки… как достал?) или дети… Олежек (15 лет!) свернул толчок (починить хотел: хороший мальчик!), вода била фонтаном, потом разбил лампочку (швырнул в Ваню мячом), а ночью (сейчас) я, поминая его “хорошим словом”, выуживаю из аквариума полусгнивший хлеб (просила же не бросать! – бросает!). Котик нагадил утром на постель (2 пододеяльника), потому что его закрыли в комнате… Уснула в 3, разбудили – в 7, потому что Леша, рыцарски пообещав мне“один раз дать поспать”, ушел за сигаретами, а милые мои мальчики устроили такой звериный рык, что я вскочила – голышом – и как безумная выскочила из комнаты. Оказалось: Ваня не хотел завязывать ботинки, а Олег применил “силу”… и т.д., и т.п…. “Живу я, как поганка, а мне летать... а мне летать... а мне летать охота!”…Вчера ночью немножко “полетала” (посмотрела “Последние искушения Христа” по роману Казандзакиса… Зачем было кому-то из-за него устраивать – дважды – манифестацию с хоругвями и красными флагами – “за нравственность” — непонятно... Для рекламы, наверное)…Сегодня ты меня “Аленушкой” назвал… Смешно так! (О, прости! Я, как Андрей Болконский – ужасно боюсь этого слова (но люблю, когда  – смешно!). А за “Аленушку” – благодарствую... И за голос – мягко успокаивающий… У тебя все получится... Ты умеешь держать себя в руках (не то, что некоторые: я…). Я не люблю ругаться, прости, что выругала тебя – с твоего разрешения (насчет “хрена”). Ты так тихо и спокойно живешь, не бежишь и не отбиваешься, как я – от детей, котов и мужьев… Это состояние – уже творческое… А недовольство собой, своим недеянием – прекрасное состояние (предрождение, беременность). Если оно есть, значит полдела уже сделано (раз хочется что-то делать)… Я гораздо больше не люблю тупое состояние усталости, суетню, мелочовку. Это почти смерть. Точка – устремленность в никуда. Сама удивляюсь: как еще хватает сил – писать после таких состояний… Сердце болит (вместо “от сердца” выпила сосновые корки (настой) – он для сердечников не годится… Клин – клином (это – моя мама —  Овен…). “Зуб за зуб” – это уже мои милые мальчики говорят (не понимая, что говорят…). ПОЗДРАВЛЯЮ ТЕБЯ – С ГРАЖДАНСТВОМ (французским)! Хоть унижать не будут французы противные!Ты — Счастливый! Уже и рождественскую сказку репетируешь…  может, я ее увижу (чем ближе это, тем меньше мне верится, что ты меня ПРИГЛАШАЕШЬ В ГОСТИ НА КАНИКУЛЫ!… Я – пессимистка (на самом деле). У меня “коньяк – клопами пахнет, а не клоп (оптимист) – коньячком” (из известного анекдота). Из всех анекдотов меня потряс только один – самый пессимистичный, который мне киевляне рассказали: “Колобок – колобок, я тебя съем! – А я не Колобок, а Чернобыльский Ёжик…”. Ведь там в детстве я бывала каждое лето – под Киевом. Обожаю его каштаны, каменные мостовые, Днепр с высоким берегом – из окошка метро – Крестителя и даже “Бабу” (в честь воссоединения Украины с Россией) и потрясающий юмор киевлян (новый район за “Бабой” – “Зажопьем” (прости) назвать! Или – 3 их “Д” перестроечные – для интеллигенции: “Доедаем, Донашиваем”, Доходим”…). Бабушка Оля (первая моя духовная мама) после Чернобыля таких крупных черешен нам тогда передала – из-под Киева. Всё “Чарлику” (в туалет) пришлось спустить… Как-то резко сегодня снизился, спустился мой стиль, замечаешь? Первые письма были – “высоким штилем”, а сейчас я чем-то вроде “шпаны ореховской” себя чувствую. И – никакой философии в голове! Ветер! Зато свободно, и мыслям не тесно (их просто нет)… Голова до прелести пуста оттого, что сердце – слишком полно… Дни мои, как маленькие волны, на  которые гляжу с моста. Чьи-то взгляды слишком уж нежны В лёгком (?) воздухе, едва согретом… Я уже заболеваю летом, Еле выздоровев – от зимы…” – любимое цветаевское – вдруг всплыло… Действительно, заболела тобой – “летом, еле выздоровев от зимы”...Как бы это – научиться у тебя – “отряхиваться” от неприятностей и болезней (как БОЛЬШАЯ СОБАКА). Спасибо – за “спасибо”, что не забываю”. Забудешь тебя – как же! Столько лет помнила! (Ты-то – почти забыл! А я – мучилась и отрабатывала (что? – не знаю, но что-то – точно отрабатывала!). “Пациент на операционном столе – вы сами”, – сказали мне руны… Вот, наверное, откуда – самоирония и “низкий штиль”! А не так уж и плохо смотрюсь – на столе! Похудела, похорошела, на лице – духовности печать, какой-то стержень – обрела (или, наконец, его заметила). Вообще – интересно – себя – разглядывать. Окружение опять же “больничное” (кто – рядом с “операционной” – стоит, сидит или горюет… Надо бы повнимательнее присмотреться! Кому я нужна? Засыпаю… На самом интересном месте! “Ну, я так не играю”, – сказал бы Карлсон Малышу...Спокойной ночи, Карлсон! (Теперь по-настоящему: по телефону я сказала тебе это сегодня часа  полтора – два назад, а потом всё писала, писала... Представляю, какую реакцию может вызвать мое полуночное ударение! Целую! Друг мой, брат мой...Глажу твои светлые волосы (и с удовольствием стащу с тебя очки – чтобы глаза (взгляд) были добрее и беззащитнее… А теперь поцелую – в “гобойные” (помнишь, как смешно ты показывал мне, как тебя мучили в детстве игрой на гобое?) губы… “Гадкий утенок”? Спи, Лебедь белый… Песня моя тебе  — тоже  “лебединая”. “Я тебя не слишком – хвалю?   

ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТОЕ

Здравствуй, неожиданный и непредсказуемый Андрюша! Меня обжег сегодня твой звонок: обычный, думала, из сотни звонков звонок – и – изменился в лице, неверное поэтому Вовочка, и его нога, уходившая за порог (взял Ваню на два дня в выходные), застыла перед дверью .“Кто? Кто это звонил?” – потом допытывался он( наверное, я – совсем другая, когда разговариваю с тобой…).“Что тебе сказали? Почему ты – ТАКАЯ?” – был немой вопрос у растерявшегося – впервые при мне – Вовочки (слишком много-про Вовочку – просто я хотела описать тебе эту картинку, чтобы ты понял, как важен для меня был этот твой звонок! Как замечательно ты меня “отругал” за самоунижения, недооценку – себя (я опять стала “сползать” в это состояние, потому что – не уважают и используют, и даже Ваня так давно не говорил: “Мама, ты хорошая!” А при Вовочке он вообще – ужасен: вместе они меня – топчут (никак не могу понять, почему? Делят? Мстят? (каждый – за свое…) – не знаю… А от твоих слов крылышки расправила и выпрямилась (как тогда – в Париже, когда ты мне – тоже – переоценку ценности учинил...). Как здорово, что есть (спасибо, что ты – есть!) человек, которому не безразличны мои взлеты и падения и который, когда я падаю, встряхивает меня и говорит: “Ты что? Лети!” = “Все твои письма замечательные. Ты так помогаешь мне – расти! (знак больше или равно). Не падай духом… Не падай! — твои слова...). И все домашние стоят, раскрыв рты от изумления, а я улетаю – далеко – у них на глазах – и парю, парю – птицей (моя улыбка – Джоконды – так забеспокоила Вовочку, что он остался и сел пить чай… Ушел – такой несчастный – и по телефону (знал, чем ударить – хитрец!) стал мне говорить, как плохо я стала относиться к детям: раздраженная – слишком, и вся – “на нервах”, и от каждого звука – вздрагиваю, и у меня – “своя жизнь” (это уже пошла ревность и обида), и они, мол, тоже теперь будут жить “своей жизнью” (судьба: это же надо было, чтобы твой звонок застал его ногу – переступавшую порог – и – остановил!). Но звонок был – чудесный, защищающий меня (как старший брат – защитил)! И такой мягкий! (Ты даже “отчитывал” меня – мягко и красиво – интеллигентно, уважительно (как мне этого не хватает!). И какой урок – окружающим лицам мужского пола! Даже Олег спросил: “Кто это?” (Он меня – такую – не знает… не заслужил – подростковым своим – хамством). (Нет, как интересно! Каждый – пробуждает – в одной и той же женщине – столько разных женщин. И такую – каждый – какую заслуживает… К тебе я поворачиваюсь – самым красивым своим лицом… (ты возводишь меня в степень – ЛИКА). Так вот откуда миф о Галатее – пигмалионовской (и “бернардшоуевской”…). Поздравляю тебя, ты родил сегодня во мне – Галатею (и дал осознать мне – это). Смотри: не влюбись потом в свое творение… Я понимаю Вовочкину досаду: он считал меня своим вторым “я” (с чем я всегда не соглашалась: я сама – “Я”), разгуливающую – как Тень Шварцевская – Двойник… …Образ Галатеи мне больше нравится, чем образ Тени… Не буду никогда ничьей Тенью… Даже Тенью – великого человека… Каким бы умницей он ни был… Я так ошалела от твоего звонка, что даже говорить – не могла (“столбняк”). Очередное – спасибо (спаси Бог тебя!) тебе – Андрюшенька! Складывай их – колечками – в кучку (спасибы) – пригодятся... душе они нужны: я поняла это, когда ты –  поблагодарил меня сегодня за то, что я — есть… Я положила твое “спасибо” – на грудь, поближе к сердцу и к “теплому дыханию женщины” (так люблю это платоновское выражение!). Все. Умираю, падаю (как в каждом письме –  в ночь, а завтра – уроки!).
Я теперь буду писать: “Прости за короткое письмо”. (как будто оно обязано быть – длинным!”Краткость – сестра таланта” ! Чехов, конечно, не знал, что можно – еще короче, чем он – в нескольких фразах телефонного разговора – столько сказать! (все мое письмо – “перевод” с … какого-то… твоих нескольких фраз – гениальных! Близнец, тебе нужно быть оратором! У тебя – получится. Или политиком. Любимцем – детей или – народа (лучше – детей). Я правда уже – сплю (глазки закрываются, а расставаться с тобой – не хочется… Хочу в полете – заснуть (и летать – на мягком – до утра, чтобы проснуться и увидеть – тебя (и это тоже будет – шок, как от прилетевшего сегодня ко мне – твоего голоса (очень люблю твой голос: это из-за него – музыкального – я так к тебе привязалась (еще одна версия – попытка понять непознаваемое … Рыбы снова начали рожать (хороший знак! И лимонные и апельсиновые косточки – воткнуться мной в землю – тоже вырастают, и вообще всё – хороший знак: все живет, цветет и радуется после твоего звонка: опять “розы” – Кая и Герды (девочки и мальчика из сказки). Сказка – никогда не ложь: в ней все можно понять, объяснить и проследить, от чего родилось. Сказка – это душевное и духовное. Я поплыла в свою сказку (целую тебя – на дорожку (ты меня – гладишь? По голове? Усталость снимаешь… Благодарю тебя! День прожит не зря: завтра отправляю письмо… Интересно, все-таки, кто их пишет? Я – или – не я? (надо спросить у Алисы из страны Чудес…). Нет, не хочу быть Алисой! Целую в … А вот ни за что не догадаешься! Прощай! Мне хорошо с тобой!

ШЕСТЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ

Здравствуй, тактичнейший из Близнецов! Я тебе так благодарна за чуткость к моему настроению, за то, что прислушиваешься к “музыке голоса” и ловишь печальные нотки, за то, что относишься ко мне – бережно, как к ребенку (“Я купила двух рыб – редких – “попугайчиков)” – “Поздравляю” (серьезно). Все смеются над моей страстью – к рыбам…Ты – нет… (Понимаешь, что это серьезно). Я вчера с этими “попугайчиками” полтора часа в очереди провела – в ЖЕКе (справку – очередную – унижение – вечное), и только одна маленькая девочка в очереди восхищенно отреагировала на рыбок (подбежала, мы с ней их покормили). Остальные лица – серые, измученные, никакие (никаких чувств), ибо “только влюбленный имеет право на звание человека” (Блок). Это ужасно трудно: быть влюбленной (ным) в мир… Гораздо легче – обозлиться. Мужчины чаще – не выдерживают (слабые) и злятся… Когда я посылала тебе книжку – на почте – наш с тобой ровесник – красивый – желчно “смахнул” меня с окошка (почтового). Я посмотрела на него – изумленно (мужчина же! И – красивый, интересный, умный! ). Оказался – не очень умный! Бедная, желчная речь – про какую-то (глубинный смысл его речи) несправедливость – всеобщую – жизни... Ну ты же не дурак, ты молод и хорош собой, неплохо одет, сыт (денег кучу куда-то пересылал), но такая – ненависть к жизни, к людям, к женщине, которая – тебе, дурак, за то, что ты ее “смахнул”, как пылинку и вышиб из очереди, – улыбается… Не понял, ничего не понял! Да и я хороша: зачем ему моя любовь к миру, если у него своей – нет? На это и злится. Как моя Алена – училка истории – Козерог – умница… Злится, что я так легко влюбляюсь. Пытается меня “поучать”… Моцарт и Сальери…
Оба – гениальны, только один влюблен в мир, а другой его ненавидит… Нет уж, лучше я буду – Моцартом (обожаю его музыку), даже если знать, что отравят…Вот почему я так ценю наши с тобой отношения (ты даешь мне возможность побыть “Моцартом”, а с Лешей или Вовочкой я сама чувствую себя – Сальери (с “Сальерями”).
… Я пишу тебе – в “окошках” между уроками. Небо почернело и нахмурилось: черно, как перед грозой… Снег исчез (грязь)… Черная Луна – шествует… Я боюсь , хоть  я и – Водолей, знамений природы. Скорее бы снова – снег… Звонила Тивиша (которую ты не знаешь, но о которой я –  тебе – так много говорила… У нее, как всегда, катастрофы: провалился пол в доме, и институт, в котором она работает, сгорел (кстати, и наше училище – тоже, когда я пришла в него работать – сгорело, а на следующий день после пожара детский оркестр уехал во Францию… Зацвели цветы, выращенные моим сыном – в учительской (белые).
… Я ужасно устаю – от Ванькиных домашних заданий (после работы), от дурацких букв, которые приходится клеить и вырезать, а так хочется (уже не пишет рука) – писать… И слушать – умных людей (хоть иногда)… Вот сегодня – Юрия Лотмана послушала – о декабристах. Он не очень чтобы умно говорил, но интеллект – потрясающий! И тема – декабристы (любовь). Надо же! Они так же, как и я (как ты) – жили – литературные образы используя в жизни, в любви (высокую планку духовности – от литературы – брали…и “Новую Элоизу” Жан Жака Руссо – цитировали в своих – высоких – отношениях, и письма писали, и философствовали все (и женщины, и мужчины). Я – оттуда. Это – мое… Ах, а какие галантные были мужчины! … “Все они – красавцы, все они – таланты, все они – поэты…” —  Окуджава тоже оттуда. Расскажи мне о нем как-нибудь! Ты же его немножко – знал? А я только к нему в Политехнический – курсисткой – бегала (как в свое время молодежь – к Маяковскому – туда же…). Самое интересное, что у них (у декабристов) это не была литературная игра. Они были – люди дела (слово – тоже дело”. “Слово – Бог”, и жили – по своим высоким духовным литературным (от романов) – принципам… Вот почему я еще в школе (литературной) – “пятерочница” – прогуляла уроки и пошла в кино на “Звезду пленительного счастья”, когда она только вышла. Сзади надо мной смеялись “двоечники” из параллельного класса.Они не понимали, как я там оказалась... Они просто прогуливали – в кино… У нас была хорошая (в классе) интеллектуальная компания. Мы не пропускали ничего нового и интересного – в искусстве – и, если “для дела” нужно было, убегали с уроков – в музеи, на выставки. У нас был удивительный класс (Лицей!). Мы любили учиться —  “породистые”  такие мальчики и девочки. Я с ними до сих пор дружу. Ванечка – психиатр. Алена Косова – переводчица с немецкого, Оля Газизова – с испанского, болгарин Бизон (Сережка Куртев) – психотерапевт. Болгарские “зеки” его обожали (рисовали), сейчас он — гроза бандитов и наркоманов в Софии... Сашка Неволин – художник, Киса (Андрей Киселев) – журналист – международник, недавно объявился — жену оставив в Париже...Сына воспитывает — сам...тоже — Ваню( как у меня). Несколько человек – очень хорошие врачи в детских больницах (водим к ним детей). У Кати Николаевой — своя фирма, Наташа Марченко — на телевидении. В баню ходим иногда... Что-то я загрустила по ним. Надо собрать их у Зинаиды (нашей классной —  учительницы литературы) – поговорить за столетним столом – о высоком, перемешивая литературу и жизнь (“Там речь гудит, как печь, – красна и горяча…”). Вовочка всегда завидовал, что у меня такие одноклассники, и даже пытался своих собрать, но у него ничего не получилось: порода не та… (они – могут жить только по литературным нормам – высоким… мешая литературу с жизнью…Как тогда – в десятом классе – после вечера Маяковского ( мы ставили “Клопа” и “Баню” – одним сценарием) –  я была “невестой” (“Эльзевира Скрипкина! Передайте рыбки нам!”). Откопали ноты романса Вертинского, посвященного Вере Холодной: “Где вы теперь, кто Вам целует пальцы?” – играл на фортепиано Миша Белоус – лучший ученик в музыкалке: в Гнесинку брали… (какие руки!) Он уже погиб... После вечера – меня – в одежде и гриме невесты несли на руках под “Съезжалися к ЗАГСу трамваи, там красная свадьба была…” От Войковской шли —  до центра. Народ балдел: думал, что это – настоящая свадьба (с таким азартом играли!). А  после вечера Есенинского (знаю, что с маленькой буквы писать нужно, но не поворачивается рука!) – тем же, “литературным” путем…Мы всегда так красиво по Москве гуляли... Это я все про смешение литературы и жизни, это и у нас с тобой сейчас происходит —  творческий полет! Везет же мне на людей! Вообще – на встречи. Ведь и Лотман (по телевизору) сегодня СО МНОЙ – говорил. Оказывается, это самый главный принцип жизни декабристов моих обожаемых – уважать себя ( Луиза Хэй). Так что мы с тобой – почти декабристы. Ты – декабрист, а я – декабристочка ( приеду – “январисточкой” к тебе в январе, если получится, а в декабре буду тихо умирать – с тоски по Новому Году и январю…). Все. Упала под стол – от усталости – никак не смиряющаяся с обстоятельствами – упрямая —  девчонка… Не хочу быть – солидной многодетной мамашей, поучающей своих “паучат”. Хочу в творчество — и буду!, хоть вы меня замучьте русской женской долей!
Вот посплю чуть-чуть – и … Целую —  в насмешливые твои глаза (мягкие такие бывают, ласковые…). В пухлые губы (обожаю!). Ласточка моя, Андрю-ю-ша! Любовник мой литературный! (и в жизни, и в жизни хочу – приеду)... Разницы – никакой, ведь началось не с литературы… Не сердись на меня! Я все равно – живая, хоть и “литературная” (теплая). Мысленно – с тобой – в грезах…Принцесса Греза…


ШЕСТЬДЕСЯТ   СЕДЬМОЕ   УЖЕ

Здравствуй! Я сегодня – счастливая – проснулась и, еще не проснувшись совсем, перенеслась – а Париж и сделала, потягиваясь, гимнастику на твоем коврике (голышом). Это счастливое время, когда я могу посвятить его – себе (“одиночество прекрасней”). Ваньку на 2 дня забрал Вовочка, поэтому я блаженствую, пью кофе со сливками из любимой гейдельбергской чашечки – с телевизором (Петербург, раздел “Культура”), а вчера – засыпала под “Евгения Онегина” ( когда Юрский читал дуэль и смерть Ленского, а ты ужинал с девочками (мне почему-то представилось: при свечах…), и эта умиротворяющая картина мгновенно унесла меня  вчера – в сон, и, проснувшись, я опять подумала о тебе, о том, что вы еще спите (у нас – 10, а у вас – 8 утра…), и что сейчас я буду писать ( Леша ушел тихонько утром, а Олег тоже тихо – сам позавтракал, пожарил себе, как всегда, яичницу, и только стук его ложечки о стакан разбудил меня (и почему я так болезненно реагирую на этот звук? У тебя дома – тоже – на звук аниного постукивания вилкой о тарелку – всхлипывала во сне …). А еще я вчера – гадала (и сегодня утром – тоже) – по книгам. Нарочно, чтобы доказать себе, что все это – ерунда, взяла самого мрачного поэта – Мандельштама — открыла страницу — и: “Твое чудесное произношенье –
                Горячий посвист хищных птиц,
                Скажу ль: живое впечатленье
                Каких-то шелковых зарниц”.
(“Бархатный “голос…). Или:
                “…Пусть говорят: любовь крылата,
                Смерть окрыленнее стократ,
                Еще душа борьбой объята,
                А наши губы к ней летят.
                И столько воздуха, и шелка,
                И ветра в шепоте твоем,
                И, как слепые, ночью долгой
                Мы смесь бессолнечную пьем…”
(1917)

А рядом  – ужасные стихи, со словами “омерзительно”, “бессмысленно”, “холодное”, “сорвут”, но  это – открытое мной – такое светлое!… Хорошо, – решила я и испытала судьбу во второй раз – прозой Жорж Санд: “…Сестра моя, я не могу принести вам эту добрую весть сам, но радуйтесь: друг ваш спасен, и теперь ему легко будет …Я думаю, что вам, в вашем уединении, приятно будет переписываться  с этим достойным всяческого уважения человеком. Да, Лелия, этот страдалец (ты, ты – Близнец!), который... скрывается от славы так же старательно, как иные ее домогаются, поразил меня. Сердце мое преисполнилось грусти и уважения. Он решился мне открыть свою тайну, рассказав о своей молодости, о своем преступлении и о своем несчастье. Удивительная щепетильность, сердце, которое не хочет принимать от другого знаков внимания и участия, не испытав его сначала суровым признанием… Он никакой не христианин, и, однако, в нем есть весь пыл, все самообречение, весь энтузиазм первых христиан. Это живое воплощение великого и неисчерпаемого источника божественности, бьющего из глубин человеческой души. Это энергический протест против слабости и грубости человеческих суждений… и самая обыкновенная награда пугает его …на первый взгляд можно было бы подумать, что это ловкий способ восстановить свое доброе имя в глазах общества: когда же заглядываешь в глубь его мыслей, видишь, что, избыток его смирения – это избыток гордости. Но какая это благородная и благочестивая гордость! Он знает людей: жестоко надломленный ими, он больше уже не может ни ценить их одобрения, ни домогаться их сочувствия. Он бы, верно, их презирал, если бы в нем не было глубокого чувства любви и жалости, которое заставляет его жалеть их …в том, как они поступают с ним он видит только доказательство их заблуждения…”Ну как ?!! О тебе — “в точку”, правда? А утром – я погадала опять (все письмо – одни гадания, но мне ужасно нравилось, когда мы с тобой – гадали по книгам (кстати, много-много раз проверено: книги не лгут, даже если сразу и кажется: “Ну, этого не может быть!”)... “Я и ты “(открылось в сборнике поэзии):
                “О, уезжай! Играй, играй
                в отъезд. Он нас не разлучает.
                Ты – это я, И где же грань,
                что нас с тобою разлучает?
                Я сам разлуку затевал,
                но в ней я ничего не понял,
                Я никогда не забывал
                тебя. И о тебе не помнил.
                Мне кажется игрой смешной
                Мое с тобою расставанье…
                Ты – это я. Меж мной и мной
                не существует расстоянья.
(что-то дальше  мне не нравится, не знаю – что)
                О глупенькая! Рви цветы:
                спи сладко иль вставай с постели.
                Ты думаешь, что это ты
                идешь проспектом Руставели?
                А это я. Мои глаза
                ты опускаешь, поднимаешь
(нет, мне это совсем не нравится!).
                … И лишь одно страшит меня
                и угрожает непрестанно:
                ты – это я! Ты – это я!
                А если бы меня не стало?”
(Да ничего страшного! Продолжала бы с тобой разговаривать: ты живешь – во мне ( любовь множит жизнь, расширяет ее границы…). Обозлившись, я открыла – последнюю книжку и прочитала: “Час настал, я спокойно канаты рублю, – мой корабль уплывает на полюс, на поиск… Ледовитая стынь. Одисеева повесть. Пробиваюсь сквозь льды – потому что люблю… Не сдаюсь и на части себя не делю, – это скорбная участь рабов и уродцев! – всем своим существом привыкаю бороться, пробиваясь к тебе – потому что люблю...”
Вообще-то я гадала на тебя, а не на себя (на нас с тобой, не знаю – запуталась). Халявное какое-то письмо получилось! Гадания съели весь объем. Зато, может, повеселю тебя. Я помню, как ты радовался, когда мы с тобой гадали по книгам, и мне всякая страдальчески-любовная тоска выходила (а я от нее открещивалась! и не верила). Тоска – на самом деле – уже прошла :я тихо радуюсь нашим с тобой нежным отношениям. “Доброе слово и кошке приятно,” – мурлыкаю с удовольствием, когда ты меня “по голове гладишь”. Я обрела в тебе друга, защитника и вроде как старшего брата… Ну и любовника, разумеется (это на самом деле – вторично, особенно при таких расстояниях…). “Мне нравится, что Вы больны не мной, мне нравится, что я больна – не Вами… Целую – руки твои и зарываюсь в них – с головой , а ты погладишь меня по голове, —  “Светлая головушка…” – Я вся в песнях и стихах (интеллектуальный голод мне уже не грозит, пока ты есть). Мечтаю прилететь к тебе по-настоящему (почувствовать тепло твоих рук и живота, привет ему – от моей головы, на нем лежавшей…Прощай!















ПИСЬМО  ШЕСТЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ

    Здравствуй, Андрюшенька! Я не знаю, какие струны моей души тебе подвластны, но “настраиваешь” ты их мастерски: как гитару, стоявшую долго в углу с расшатавшимися нервами-струнами… И, наверное, это самые высокие струны, потому что настраиваешь – на высокий лад… Я тебе (или Создателю, который наделил тебя этим ) – очень благодарна (если тебе надоело слушать слова благодарности, переадресовывай их Господу: оно и правильнее будет…). Бог наделил тебя удивительным терпением и выносливостью. Здесь, в России, это уже – большая редкость… Самые сильные мужчины – на пределе, на нервном срыве, – становятся крикливыми и злыми (от слабости, от того, что не выдерживают жизни “на выживание”. Почти все они (кто не стал “крутым”, “новым русским”) – садятся на шею женщинам, и от этой женской роли превращаются в… Ну, не будем о грустном: их ужасно жаль, особенно интеллигенцию, не пристроившуюся к “творческой” (эта еще как-то выживает) или не перешедшую в “слесари” (это тоже выход)… Правда, ты и 12 лет назад был таким же тихим и терпеливым (я не помню тебя в гневе… В смехе – помню , в грусти – тоже, а в гневе – нет (это уже в этом году – в пьяном виде —  ты мне кусочек своего гнева показал, и гнев, надо сказать, был вполне заслужен (мной): я собиралась тебя бросить – пьяного —  и удрать в Париж – “погулять”… Наверное, поэтому я и осталась, хотя очень тогда испугалась твоей “ярости” (“И зачем мне эти помидоры?” – подумала тогда я на жаргоне управленцев- методологов, которые говорят рефлексИя, а не рефлЕксия!…).
Странно… Я все время – по кругу – возвращаюсь к одним и тем же “картинкам”, эпизодам и нахожу в них новое – как в те счастливые времена, когда я проходила десятки километров по лесу и “прокручивала” так куски своей жизни (и мне казалось: только там мне дается истинное понимание происходящего – лес дает, или Господь дает…). Оказывается, такое состояние “видения” мне “дают” уже чаще – не раз в году, в лесу (храме), а, благодаря встрече с тобой (не тебе – спасибо, не тебе!) – в последнее время все чаще и чаще…
Отошла лечить рыб: гниль плавников (нужно поднимать температуру и разводить соль – в двухсотлитровом аквариуме – без прибора обогревательного (сгорел): “Купила баба порося…”. Тивиша издевательски меня “Айболиткой” зовет… А я им (рыбам) так благодарна , что на них можно смотреть и отвлекаться от, скажем, сегодняшней сцены с Лешей (когда он увидел мое лицо – с тобой разговаривающей по телефону и стал говорить что-то ревниво-обидное и ехидное (я понимаю, это оттого, что сам он не может вызвать во мне ТАКОЕ ЛИЦО, и его ужасно жаль, но все заслуживают то, что заслуживают)… Ты трудишься , чтобы научиться завоевывать женщину, а он хочет, как моя Олеся, (сейчас она другая) – сразу замуж за Майкла Джексона – и место под солнцем, которое кто-то заботливо тебе приготовил. Нет, лгу… Леша трудился. Но он не знает, как… Он взялся не за свою ношу, но это делает его сильнее. Я думаю, что помогла ему стать личностью, реализоваться – в любви, в творчестве… Я – хорошая (хоть он мне этого никогда и не скажет). А говорить – надо!
“… Давайте говорить друг другу комплименты!” — бедный Окуджава! Все – восхищаются (песней). Редко кто говорит (комплименты). Я помню, как дико восприняли мой дрожащий голосок с гитарой и этой песней – в нашем институте. Молчание было страшным, гробовым… “Бобик” (Борис Николаевич – зам. директора тогда по науке —  помнишь эту сволочь?) – злобно сверкнул тогда на меня очками – без глаз (как он ненавидел мою открытость!, как мучил меня – до слез, когда муж мой сошел с ума… Не пускал к директору – взять отпуск… Он правильно боялся. Директор потом даже попытался меня придворной певичкой сделать (но я пела ему и его другу – министру —  всего один раз и то – из благодарности (восстановил меня на работе, когда меня вышвырнули при первом же сокращении… А вообще-то он тоже – Водолей, и не злобен, а только порочен…). Надо бы узнать, уволили меня из института уже или еще числюсь – на полставки… Года два уже не была… Спился наверное институт (во главе с директором: здорово они в последнее время все пили (все, кто там еще находился) или женское белье продавали – на втором этаже… (рядом с библиотекой: библиотекарша все возмущалась…). А у Бобика (даже фамилию забыла – да черт с ним!) дачка (участок) где-то рядом с моим (на дочку оформлен), но пока даже не обработан, слава Богу! А интересно было бы его – соседом по даче встретить. Они (бывшие сотрудники) так интересно на природе проявляются: кто таскает с участка все, что плохо или хорошо лежит, кто идет – по грядкам – “под дурачка” (Я, мол, тут забор (плетень), не заметил... кто в “советские” игры в заботу о всеобщем благе играет…  Хорошо, что почти все воры продали свои участки и “слиняли” с этого чудесного дачного места. От института почти никого не осталось (глаза б их не видели!), а только – природа, зайцы и грибы. Я уже заскучала по даче… Привезу тебе (если приеду) – грибов – маринованных, жареных и соленых. Побалую тебя  “картошечкой”… Есть какое-то священнодействие в моем собирании грибов (передалось от матери и пробабки-колдуньи – она всех детей таскала в лес с 3-х лет и особо выделяла – маму). Благодаря этим грибам и ягодам (и травам, коркам) они выжили в войну, а у меня с лесом так и вовсе удивительные вещи происходят (из правнуков прабабка тоже – меня – выбрала). Хочешь – верь, а хочешь – не верь, а я лесу – точно как дочь: охраняет, мысли очищает, лечит (птица – на моей спине – не редкость), а грибов лес дает мне столько, сколько прошу… Прошу: “Дай… столько-то, пожалуйста!” Оборачиваюсь – стоят (именно столько). У меня иногда – мороз по коже… Но, если с кем-то иду, – ничего не дает (я с ним, с лесом, как с мужчиной – должна быть одна… Поэтому я всегда одна хожу в лес…). Заболталась я, Андрюша! Гони меня спать! (поздно). Целую тебя – в ночные твои губы. (Как мне сладко было ночью – “ночами  тремями” – с тобой!).ПРОЩАЙ!

ШЕСТЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ  ПИСЬМО
               
Привет!
…Я пришла на работу на полчаса раньше и решила написать тебе – сколько успею… Мне ужасно стыдно, что вчера я вела себя, как надутая девчонка с тобой (по телефону) и мстительно – тебе, Близнец! (не тебе, Андрюша!) – сказала, что пишу исключительно для себя… Конечно, для тебя, Андрюша (ты – объект “моего романа” и двигатель моего творчества, но главное – не это, а то, что тебе мне ХОЧЕТСЯ писать, а себе – не хочется (дневники, если их никто не читает, ужасно вредные и доводят людей до сумасшедствия). Нельзя писать – в пустоту (заболеет разум). Все, даже самые гениальные писатели сразу старались – прочитать (и вслух, вслух!) – друзьям, знакомым…
…Сволочная у меня работа (прости за ругательство): принимать на себя конфликты… Так и невротиком стать можно! (Нет у меня твоего терпения!). Рыбок заводить здесь срочно нужно, а то я ботинком в какую-нибудь “гадюку”  запущу . Одна “щука” нам весь “аквариум” мутит… Правда, это и хорошо: мне иногда хочется побыть бойцовым петушком (рыбкой) как тогда, в институте, за тебя “сражалась” и – проиграла (о чем не жалею). Целую – еще раз (еще много – много раз!). Какое-то веселое бойцовское состояние и настроение. Трубы – диссонансом – в ушах (в училище). Хочется быть плохой! (я устала быть “хорошей”…). Прощай!

ВОТ  УЖ  И  СЕМИДЕСЯТОЕ  ПИСЬМО...

Здравствуй, “мой хороший”! Возвращаю тебе – с благодарностью – это теплое — “мой хороший” – по отношению ко мне (и это были единственные два слова (и еще твое – “целую”), которые хранили меня в эти сутки. В прошлом письме я написала, что “надоело быть хорошей”, “хочу быть плохой…”. Я стала – постепенно – менять что-то в своем характере и – отвечать: на удары – ударами (защищаться). Я объявила – твердо – на работе – завучихе(“щуке”) – бывшей (“с бородавкой на носу” – как мы ее зовем дома), что этика вырабатывается только двумя сторонами, а не одной , и она вылетела – скорее – за дверь, пока я ей не нахамила (и уважение светилось в ее глазах! О! Сколько же эта женщина меня мучила, играя на моей природной мягкости к людям!). Это было вчера, и вчера же ночью был кошмар: Леша “надрался” так, что его привезли в 4 ночи и “поставили” под дверь (ручки и двери отлетали, когда он “входил”, а перед этим – с 12 ночи он звонил мне каждые полчаса и посылал во все места. Быдлянский Джин, выпущенный из бутылки,  наказывал меня “за нелюбовь” , пользуясь “грехом Цирцеи”(помнишь — мужчин — в свиней?), который помешал мне прогнать его, или – не пустить ( я не прогнала, ведь он не просил меня стать его женой – тогда бы точно отказала —  не пустила бы быть рядом)… Я продолжаю мысль о потребности —  вчера и сегодня – и завтра – быть “плохой” — я  ответила ударом на удар… И сегодня же, на “кошках” (аппарат для лечения Ванькиных глаз – в поликлинике) – с медсестрой разговорившись (2 года ходим) – посоветовала ей сделать гадость гадящему соседу: цементом залить трубу, выведенную им на ее дачный участок (под землей), и сливающим таким образом воду с химическими средствами для мытья и стирки – не под свои растения, а под соседские… Суды, сам понимаешь, у нас не работают. Неинтеллигентно, зато действенно (а потом можно и интеллигентно улыбнуться: “Да что вы! А, может, мышка попала?)... “Добро должно быть с кулаками”! (Заболоцкий?).
Я совсем не об этом хотела написать тебе… Выговорилась – как на исповеди, правда, эта исповедь, похоже, ближе к Черному ангелу (гордыня, и не хочу больше подставлять щеку – другую: нет у меня  Христова терпенья и силы:
“Слаб человек , покорствуя пределу,
................................................потому
Дам беспокойного я спутника ему
(Господи! Откуда это? Из “Фауста” Гете? – “Я – сила зла, которая
творит добро…” ).
А хотела я написать, милый Андрюша, совсем другое стихотворение – лирическое – на твое доброе “хороший мой” –  когановское – раннее: ему было тогда 15 лет, а романтической “Бригантины” его тогда еще и не было):
                “Полночь тишью запорошена,
                Тихо лампу потушу…
                Хочешь я тебе, ХОРОШИЙ МОЙ,
                Просто сказку расскажу?
                Про дороги про далекие,
                Про слова простые, друг…
                Золотые чьи-то локоны
                Разметались по ветру…
                Золотые чьи-то локоны.
                Чей-то голосок простой…
                За дорогами далекими
                Есть отчаянный простор!
                За туманами, за далями,
                За… (забыла)… морей
                За тревогой, за печалями,
                За обидою твоей… “(Павел Коган)
Ну, вот, Андрюша! Ты опять вдохновляешь меня на чтение стихов! А я уж думала, что в моей духовной жизни – “зима”.
Только что был такой интересный междугородний звонок! Мужской голос, так похожий на голос моего кузена-Близнеца, Сережу из Киева, сказал, что ошибся, а я: “Нет, нет! Сережка, это ты?” А он – со вздохом: “К сожалению, не я…”. И я подумала, что это – знак мне, чтобы не хандрила, потому что есть еще тысячи интереснейших людей и встреч, которые, может быть, пошлет мне еще судьба, если я буду уважать себя и свою самость и никому не позволю убивать в себе женщину – ту, замечательную, которую задумал во мне Господь и на которую – мягко взобравшись на спинку кресла – загадочно смотрит – сфинксом —  кот – своими разными глазами: желтым и голубым – белый, как душа (цвет чистоты и Лада с Ладой – у славян  верховные боги были в праздничных белых одеждах – супруги, равные друг другу … Я, все-таки, не оставляю надежды найти своего Лада (или Кая, –  или – Грэя – какая разница? “Назови хоть горшком – только в печку не ставь! “ ...Может, я ставлю? И – не выдерживают... Но ты же – выдерживаешь мои письма? А это и есть – “печка…”. “Ах, было б только с кем поговорить!…” Я вся — в литературно-песенных ассоциациях — реминисценциях...
…Вторую ночь – не сплю но это – “неспаньё” – совсем не такое, как вчера – “неспаньё” – это творчество,  не безысходность, а – исход, выход к свету из тьмы (“Да, здравствует солнце! Да скроется – тьма!”). Лешин инкрустированный стол(для — меня!)  задевает медной полосой ручку и не дает писать, но руки и ручка все равно – пишут, и так будет, даже если ты,мой замечательный Близнец, от меня откажешься… забудешь! – это у меня  шутки такие…
Жизнь моя полна – до краев – и удивительна (по ночам). Обожаю – ночь! Пишу, кота прижав к себе: чует энергетику, ко мне сам пришел! Ноги на кресле – качалке – взлетают: позы меняю, пишу – как пою (учили – “профессионально” – петь – вниз головой – искать звук – настоящий – в разных позах…). Так и в письме (писании) – ищу чистый – звук и верный – тон, чтобы не сфальшивить ( как точно ты определил в одном письме моем – “НАСТРОЙКА”!) Как ужасно, что ты не можешь мне ответить (слишком много сил, слишком большое расстояние – и –” загородка”, “загородка” (в картах , в гаданиях, в которые ты не веришь (просто не знаешь этого языка, как я не знаю французского, хотя усердно – в метро – пытаюсь освоить фонетику и грамматику его, и это спасает меня от серости будней и беспросветного ожидания – чуда –  алого паруса в 38 лет (жизнь только начинается, когда просветляется в голове – что-то, и начинаешь видеть и понимать (и чувствовать, но это уже не та слепая страсть и боль – от ударов – вслепую – об острые углы клетки, а – полет, полет в собственную глубину и радость от общения… Целую тебя – как всегда . Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ  ПЕРВОЕ —  ВОСЬМОЙ  ДЕСЯТОК  ПОШЕЛ!
( И ОПЯТЬ — 7+1=8! ДА НУ ИХ — “РОКОВЫЕ”!)

                Прижаться, коснуться, услышать – хочу
                Обняться — совсем  ненадолго – хочу
                И что-то я там проглочу  — “хохочу”,
                И нужно бы что-то сказать,
                А – молчу.
                Но – чу! Не кричу...
                ( и на этом законЧУ! —
                мне надоело это ЧУ!)
(у меня – “ч” —  как “г”: никак не научусь писать (в смысле почерка – пляшет, танцует… На сберкнижке каждый раз заставляют расписываться по нескольку раз (у меня роспись неодинакова, хоть и расписываюсь с …надцати лет…)...ЗДРАВСТВУЙ! Спасибо тебе, что спасаешь меня от “одиночества (хм) прекрасней”:
“Но одино –о-о- чество, но одиночество
Но  а – ди – но – че – ство пре – кра – а -а– сней... “1
(врет он все – Дольский!)... У меня пропало вдохновение… И страсть… И радостей – так мало! Вот Окуджава – пел – как будто “оттуда” (пришел поддержать). Старый, слабый – но мужчина!  (я в него влюблена была). Я – Дон Жуан (Донья Жуанита), влюбляющаяся постоянно, и от этого – теряющая силы —  птица (не могу уже летать…). Меня греет только встреча с тобой, в которую я уже – не верю… Как у нас с тобой параллельно!
Я дозвонилась тебе, а ты – “умираешь”… И я сказала тебе (бессознательно): пусть тебе приснится, что на тебя села птичка и лечит… и ты выздоравливаешь (так было со мной, когда я умирала и уехала на неделю – от всех – в лес. И там – в лесу – мне на спину села птичка (когда я, уставшая – ноги подкашивались – села на бревно и затихла). Это ужасно приятные ощущения – птичьих лапок на спине… Я так удивилась! (она же дикая!). Потом я пошевелилась, и она упорхнула и села рядом… И пока я шла, она летела вслед за мной. После этого мне попадалось удивительно много грибов и ягод (тот год был урожайным), и я выздоровела… Конечно, письмо мое придет только дней через 10, но я уже представила, что я – птичка – и лечу тебя (сидя на твоей спине – перышком – не тяжело! Или лежа на животе твоем – головой с ладошкой (и глажу) – уже женщиной… так бывает: это болезнь роста, ты не умрешь, пока нужен , пока об этом кто-то просит Бога (чтобы ты жил). Ты сам тоже попроси, чтобы тебе дали жизни… Я помню, я даже в “коридоре смерти” была и просила:” Господи! Верни меня к моим детям!: я еще им нужна!” И ты – нужен твоим девочкам, и мне, и еще очень многим людям, и нерожденным еще, и рожденным… (помнишь? Ты говорил, что у тебя еще будет третий ребенок!) Не отчаивайся! У тебя еще все будет! Это все “русская хандра”: “… а просто русская хандра им овладела понемногу…” (“Евг. Онегин”). Близнец Пушкин говорил, что она “хуже халеры… но холера на днях пройдет… Были бы мы живы – будем когда-нибудь и веселы…”. Какой ты хочешь подарок на Новый Год? Что бы тебе такое прислать? Это так здорово: выбирать тебе подарок… Я люблю дарить подарки… Ужасный Красный Тигр… Но он еще не пришел… Пока – твой год, твоего Быка (ты родился в год очень выносливого Быка, поэтому обязательно выживешь…). А Тигр – ближе к моему дню рождения придет, в феврале (я уже тогда от тебя уеду…). Я все еще очень хочу к тебе приехать… Хоть на один- два дня…Пожарить тебе картошку с капустой квашеной ( ты какую любишь: обычную, провансаль или с корейской заправкой – острую? Я тебе, привезу все три…), погладить, приласкать, поговорить с тобой – сколько хочется, не думая про “время – деньги”(Москва — Париж!)… Почитать с тобой стихи… Погадать по книгам (посмеяться) или послушать, как ты читаешь, уютно устроившись у тебя под мышкой или на животе… так здорово слушать: мужчины читают “животом”, а женщины – “грудью” (у нас с вами “дыхалка” разная). Попеть – с тобой… Я бы еще хотела – покричать и подурачиться, где никто не услышит. Ты приедешь в Москву, и мы с тобой покричим – в лесу… Ладно, в баню, так и быть, не пойдем и в Большой театр тоже… Просто – побродим по Москве и по лесу (в Подмосковье или в моей Калужской  области, на даче…). Сходим к Андрюшке Кулакову в гости и к Наде – Суворовой… (из лаборатории истории). Мой сильный Близнец, вылезай, пожалуйста! Может, тебе, действительно стоит приехать в Москву, чтобы понять, что все не так плохо, что не нужна тебе кандидатская, которую ты не защитил (черт бы побрал, прости Господи! ваше мужское самолюбие!). Ты хорошо и прочно стоишь на ногах (посмотри, что стало с твоими одногодками здесь, в России! Ты смог сохранить в себе столько прекрасных черт характера, личности своей – уникальной, сумел сохранить романтизм души и детскость восприятия мира (а это очень дорогие качества: платить и платить за них всю жизнь, зато – какие!). Да все у тебя сложится, Андрюша! Ты – редкий. А это – болезнь роста (пока не переболеешь – дальше, к сожалению, не пройти…). А жить будешь долго: ты – сильный и упрямый. Спи, мой хороший, я не буду тебя  беспокоить… Прости меня! Я тебя люблю! Я люблю тебя! Люблю я тебя! Тебя я – люблю! Целую тебя  —  и сильного, и гордого… звездных тебе снов! Я приду, когда позовешь… Когда не буду мешать – болеть… Иногда болеть, действительно, лучше – в одиночестве… Но я – рядом… (не отталкивай! “Я тебе еще пригожусь…”. Как в сказке: ты меня спас, и я тебе еще пригожусь, когда трудно будет…). Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ   ВТОРОЕ

Здравствуй, Андрюша! Прости, что приходиться тебе жаловаться… Наверное это мне очень нужно сейчас (“дырка” в спине”). Устала от “самости”, от собственной силы (видимо, это очень неестественно для женщины – быть чем-то среднего рода, играть роль и папы и мамы одновременно. Прости мне мою злость – на весь род мужской… Я вдруг осознала, что сделала чудовищную ошибку – с Лешей. Я надеялась, что он станет отцом моим детям (и только это да еще – секс – держало меня возле него). Я ужасно сейчас откровенна, но если я это не пропишу, я не пойму, отчего у меня “дырка в спине…”. Я не могу понять, почему я так нелюбима и почему дети мои нужны только мне… Почему после операции отец не приходит к сыну, почему не покупает ему книжки и игрушки, если я это не “организовываю”, почему покупка (ребенку) пиджака растягивается на годы, почему не родительские собрания, куда должны ходить отцы – и улыбаться, улыбаться – женщинам – педагогам и где все время требую денег (и мужчина, мужчина должен задавать их, а не женщина с тощим кошельком) – хожу я —  “под пистолетом”, ибо я знаю, что мне будут жаловаться на то, что мои дети – “трудные”… А как им не быть – “трудным” – если отцы их – не любят, если на глазах – вечное унижение и игра матери, если отчим (?) Леша пьет, как свинья, и все это – и запах, и загаженный туалет —  они видят, и никто не заботится обо мне и о детях, пока не закричу и не заставлю (как с учениками: уважают только силу!), а заботы, тепла —  ну хоть  ступеньки сделать в погребе,( мне приходится делать акробатические трюки, чтобы достать квашеную капусту!) – нет, нет! Это все под нажимом, это все – с насилием почему-то (а я не люблю насилия, и поэтому вот уже 6 лет ступенек нет – и черт с ними! И очень горько, и – Бог с ней, с этой моей неудавшейся жизнью, и от этого – “дыра” в спине —  и не спасут ни кот, ни кресло-качалка, ни рыбы, ни Ваня со своим: “Мама, ты хорошая!”.
У меня сегодня трудный день, ведь я, даже отравившись, не имею права отлежаться дома: я должна ехать “на кошки” с Ваней – послеоперационное лечение —  а потом на родительское собрание (ну, туда уж я не пошла!), потому что больше некому… К Вовочке опять приехала его Маруся, и он бросает телефонную трубку и отключает телефон, как только я начинаю говорить про Ваню (это его волнует, и он боится заболеть…). А Леша приходит вечером поздно, как в гостиницу: поел и лег спать (ни одного вопроса: что мы, как мы?). И засыпает под орущий телевизор: “нелюбимый, нелюбимый, нелюбимушка моя”… 99% русских женщин живут так, и я – не исключение…
Вот почему многие женщины предпочитают жить одни… Не знаю, стоит ли вообще посылать тебе это письмо... Ты – мужчина, и вряд ли поймешь меня… Наверное с твоей бывшей женой у тебя происходило нечто похожее, но ты был в другом лагере, на другой стороне, и у тебя были свои трудности… Почему мужчины так не терпят личность – женщину рядом с собой? Почему обязательно нужно, чтобы она потеряла свое лицо и, как Маруся… “не пущала”, служила? А если терпеть – на положении сыновей у мамки смотрят в рот тебе и говорят: “Как скажешь…”. И Некрасов – туда же:
“…Коня на скаку остановит,
      В горящую избу войдет…”.
А мужик-то в это время где? Пьян лежит? И чем восхищается, дурак? (Прости, Господи!). Нет ничего красивого в сильной женщине… Она-то, конечно, “войдет” и в “горящую избу”, но зачем же ее посылать туда, одну оставлять? Обидно мне за род мужской! Я, все-таки, оптимистка (с точки зрения Козерога Алены): не верю, что мужчин сильных нет… Есть —  и встречала… Ты – тоже сильный (во всяком случае, я не заметила в тебе слабости – той, о которой я говорю (слабости духа). Болеют все, но ты – даже слабым голосом – отвечаешь сильно (как сильный) — это достойно уважения. Мне очень трудно писать сейчас: зла на весь род мужской, а на тебе – от меня – моя же защита (ты меня “обезоруживаешь”). Ты очень поддержал меня сегодня – в моей вере в Мужчину, когда утром просил прощения (!), если вдруг нечаянно (!) сделал мне больно… Моя “дырка в спине” сразу “затянулась” пленкой живых клеток, и я поняла, что жить еще стоит… Жаль, конечно, что ты не хочешь потягаться со мной силами (в силе – пера), но и это очень по-мужски: ты хочешь быть первым, капитаном, и сама мысль о “тягании” (?) тебе противна: ты все равно будешь номером первым, а женщина – вторым, и ты будешь искать те области, где я слабее (или пытаться их организовать – эти слабые области, чтобы реализоваться – сильным – самому… Нет, что-то я не то пишу… Я сегодня – за что-то – “распинаю” мужчин… Леша – несчастный – от моей холодности – уснул, а Вовочка – болен так сильно, что не разговаривает ни с кем с тех пор, как со мной говорил и бросил трубку (“Ты меня волнуешь – оставь меня!”) – ни с матерью, ни с сестрой, ни с Марусей – женой, которая прокричала мне это в трубку… Похоже, я действительно, бываю опасной… Похоже, даже и ты меня можешь бояться (моей стихийной непредсказуемости), да? И чего я спрашиваю? Ты же – не ответишь… Может быть, по телефону… Ты не пишешь и не звонишь после тех сумасшедших звонков – ночью и на следующий день… Наверное понял, как это опасно… Я тебя понимаю и не сужу (уважаю даже твой страх: он обоснован… ты мог “разбиться”, а тебе нужно выжить…). Я слабее тебя: я – звоню (пишу – другое: это очень нужно мне (и творчество, и рефлексия). Я знаю, что звонить мне – нельзя – но – звоню, потому что слаба и не самодостаточна, потому что оживаю от общения с тобой (убеждаюсь в том, что ты – реален, а не выдуман мной, моим одиноким больным мозгом (не выношу одиночества и восхищаюсь твоим мужеством – выживать в таких условиях: все-таки, ты действительно – “очень выносливый Бык” (по гороскопу). Не обижайся на “корову”: это же русский символ женскости и матери: “Матушка-корова”  – в древнем, а не в современном значении этого слова (опошлили!). А еще – как бы ты ни “прятался” (прости!), интуиция все равно подсказывает мне многое о тебе: даже неответ есть – ответ (ты проходишь через все “ловушки” и испытания, которые я тебе устраиваю – ненарочно – с честью и достоинством (они даже удивляют меня: твой образ – человека “с другой планеты” (Мужчина), из другого – вражеского клана – был занижен мной с самого начала, но ты так вырос в моих глазах за эти несколько месяцев! Я не сочиняю: месяц (ноябрь) Черной Луны сблизил меня с тобой очень (я стала меньше восхищаться, но больше – уважать тебя – реального)... если бы ты прошел испытания декабря!.. (и я – прохожу эти испытания, но вовсе не так достойно, хотя… я же – женщина, и мне позволено – больше… особенно если вспомнишь, КАК я живу и через КАКИЕ прохожу унижения (они лечат меня от моей гордыни…).
…Не знаю, что мне делать с этим письмом… Оно не такое, как предыдущее… В нем почти нет любви –одна выплеснутая (на тебя! за  что?) ненависть… Не к тебе, не к тебе… Только это и решит сейчас участь письма: пошлю… В крайнем случае, можно будет свалить на невозможность не писать (как роды), на “художественность” и “романность”, игру… (спрятаться…). Заболеваю (грешу)… тебе и так плохо, а я тебе еще своей “чернухи” подбросила… А, может, наоборот – полегчает? Когда смотришь на чужие страдания, почему-то всегда легче становится; думаешь: “Ну вот, я не один (одна) мучаюсь…”. Хочется прижаться к тебе – тихо, молча, к большому, теплому и терпеливому – не рассчитывая даже на твою ласку – просто прижаться и помолчать (пережить свое горе – в себе, но – с тобой…). Как хорошо, что ты есть, Андрюшка! (как я люблю тебя!). Выздоравливай… пожалуйста… Пусть у тебя все получится! (посылаю тебе – энергетический пучок – фейерверком – искрящимся – теплой волной) – в декабре у нас – “слет” (ведающих) – там подзаряжусь… Целую тебя – в лоб (“заботу стереть”), в губы (“водой напоить”), в живот – чтобы жизненная сила не иссякла… Живи!

СЕМЬДЕСЯТ  ТРЕТЬЕ  ПИСЬМО

Здравствуй, Андрюша! Я очень как-то посерьезнела: из восторженной девочки превратилась в Золушку – после бала – молчаливую, тихую, прячущую свои безнадежные мечты – подальше – вглубь, и только в глазах иногда можно заметить свет надежды на лучшие времена (он греет). Ты мне очень понравился – в последнем разговоре по телефону (когда спрашивал, почему я не брошу Лешу). Тогда я не ответила, но тут все ясно: я не такая, к сожалению, сильная, как ты, и не могу жить одна (я начинаю сходить с ума от одиночества), мне даже все равно, с кем жить: лишь бы не мешали моему творческому одиночеству (в творчестве я люблю одиночество, и люблю его только там – больше нигде!). С детьми все равно одиноко: они относятся к нам – как бы ни хорошо – но – эгоистически (роль такая), и с этим ничего нельзя сделать, поэтому быть только с ними и только давать – невозможно, тяжело, неинтересно… С ними хорошо, когда есть еще что-то ( тогда начинаешь  их ценить), и они – ценят, когда понимают, что у тебя на них свет клином не сошелся… Когда я плакала (от одиночества, потому что с Лешей – “одиночество вдвоем”, но оно не такое страшное для женщины, как просто —  “одиночество”, когда отлетают ручки, проваливаются полы, и неустроенность быта гнетет, давит своей безысходностью) — так вот,  когда я плакала, Ваня – самый близкий мне духовно ребенок – подошел и спросил: “Ты не любишь меня?” (очень точно спросил: в тот момент я никого не любила: я сказала ему, как взрослому, что  меня не любят, не балуют, не благодарят, не замечают и даже не говорят, как вкусно я готовлю (а я полдня потратила на пироги, и это было так ужасно, что они все – не поняли моего состояния, а Леша с мрачным лицом (месть!) сказал, что не будет есть картошку, и – ненависть, ненависть во взгляде и в хамском – сверху – отношении ко мне, ведь отношение к Женщине в доме определяет Мужчина, и только он – законодатель, царь – в этой области; и когда в моем доме царит – полупьяный Полотняный завод (где Леша родился и жил – в Калужской области, в российской быдлянской глубинке, где нет высоты в женско-мужских отношениях, где не крестьяне, а фабричный пролетариат (бумажная фабрика), где можно с ума сойти умному человеку от отсутствия интеллекта, от дурных вкусов и размытых нравственных ценностей(нет, моральных! нравственные – по Арсеньеву – для индивидуальности, а там – толпа, психология – нет – черт знает чего-логия толпы!) – вот что всегда меня убивало и убивает: бездуховность, нечитаемость книг, отсутствие всякой тяги к знаниям – вот отчего я плачу и схожу с ума (нет, дети мои не будут такими, но эта бездуховности чума так заразна…Она же формируется, растет – в семье… Помоги мне, Господи, быть сильнее, чем Леша – в моей семье!… Олеся – живет у бабушки, с ней проще (я – единственный ее родитель и законодатель вкуса…), а вот Олег и Ваня смотрят на приземленного, твердо на ногах стоящего – Лешу, и его пренебрежение ко мне (“кандидурочка”) передается детям… Правда… в этот момент, когда я бунтую и плачу, они чаще – на моей стороне… Олег сегодня оказался во много раз умнее Леши (он извинился, хотя и не знал – за что), а Ваня ходил и выяснял, люблю ли я его, и успокоился только тогда, когда я перестала плакать… Я нечасто плачу… От безнадежности, от безвыходности – только… От обиды на жизнь, конечно,  хотя я понимаю, что это глупо, и продолжаю “рыпаться” и “менять установку” (себя, свой взгляд на вещи)…
… Что-то очень изменилось во мне –  отношение к тебе, —  но я этому, кажется, рада, потому что мне сразу стало проще с тобой: я ничего не жду от тебя, я ничего не хочу – от тебя… я понимаю, что моя влюбленность была стартовой площадкой – для полета, для пробуждения многих дремавших во мне сил – и теперь мне не нужна поддержка, я верю, что своего мужчину я найду – теперь – на этом уровне полетности и это не будет уровнем Леши… Прости, если не очень интересно тебе было все это читать (я не люблю быт, но от него никуда не денешься, я стараюсь его нарядить и раскрасить – иногда – и это не потому, что я восторженная курсистка, а потому, что в сером, нецветном мире я умираю… Мне приснился жуткий – цветной – сон: мы с мамой ехали – через лес – в автобусе (сзади, там, где я боюсь обычно стоять, не в середине, чтобы – если что – выжить…). Небо почернело, и началась гроза – как Страшный Суд (ощущение), и молния ударила в то место, где только что мы стояли с мамой: она  меня – как только началась гроза – увела поближе к середине). Страшно: дыра в автобусе, паника, дым, потом молния бьет – второй раз – рядом с мамой – и у меня жуткое ощущение, что хотят забрать самого дорогого мне человека —  рядом с ней – труп, она – за трупом – вываливается из окна, но я ее – хватаю крепко и не даю упасть, а она – смеется ведьминским своим смехом и – как всегда – утешает меня (ничего, мол, прорвемся!). Я проснулась – ночью, Андрюша, и так плакала! Я поняла, кто мне на этом свете всех дороже. Поняла, что это мне – предупреждение, знак – любить ее, пока она жива (прости, что вспоминаю твой рассказ о матери : он так страшно запал мне тогда в сердце, и я подумала — надо учиться любить мать, пока жива она, пока самый близкий мне человек – она (а с мужчинами будет еще время мне разобраться…). Не знаю, зачем я все это тебе пишу – делюсь самым сокровенным (под крик своих милых мальчиков: пришли ко мне, как к судье: стол разделить не могут (и почему они все делят?). У меня уже – два дня – температура (пью антибиотики (после “великого плача” и сна). Греет только   мысль о том, что к тебе можно приехать (как здорово, когда можно приехать куда-нибудь!… Я твоего добра не забуду. Если тебе понадобиться “куда-нибудь” приехать, приезжай ко мне. Гостевая (голубая) комната – твоя (и пусть тебя не волнуют Леши, дети: я всех пристрою…). И на дачу мою – приезжай (и квартира, и дача – мои: мне ни перед кем не придется унижаться…). А на “облика морале” я чихать хотела! Наш с Лешей союз – не семья, а нечто другое, и если его что-то не устроит, он разберется с этим сам. Заболталась я… Больно мне…Визу можно, оказывается, купить за 125-130$. И билеты. Мне ужасно надоело тебя целовать – через бумагу (посредством бумаги, бумагой – НЕ ЦЕЛУЮ!). Я разучилась целоваться – в губы (раз в несколько месяцев: куда это годится?). И вообще: раз тебе так хочется – Я ТЕБЯ НЕ ЛЮБЛЮ! Литературщина все – была! Выдумки! Просто ты – очень хороший! Замечательный (заметила!). Ну и я тоже… ничего… В твой монастырь со своим уставом не пойду… Постараюсь не мешать… не беспокоить… “Черт, как танцующие собаки”, – подумал бы Базаров.
Какое мерзопакостное у меня сегодня настроение! (“зеркалю” – от тебя). Может, не приезжать? Да? нет? Все будет хорошо... я буду тихая, как мышка, буду ходить по музеям и приходить только – ночевать. И готовить тебе буду—вкусно. И помогать – чем смогу… И развлекать… Склоняюсь в реверансе – бедная родственница из Москвы… (юродствую). Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ  ПИСЬМО (“БЫТЬ  ИЛИ — НЕ  БЫТЬ?”)

                Здравствуй, Андрюша!
 Мне кажется я не писала тебе сто лет и сто лет не слышала твоего голоса (какие-нибудь несколько дней!)… У меня ощущение потухшей лампы (лавы). “Когда лампа разбита, огонь умирает в пыли…”). Не поется, не пишется и даже не хочется звонить тебе (страх “просадить” последние деньги, на которые я хотела к тебе приехать (да еще Новый Год – так некстати: не люблю его из-за огромного количества подарков (детям – трем, да Лешиным – двум, маме с папой, брату, дюжине- другой друзей, Тивише, тебе (конечно). Нет, я не жмотина и люблю делать подарки, но, когда гарцуешь на грани безденежья, становится так грустно… А дети требуют (Олеся – дорогое белье, деньги  — Олег, Ваня вообще мыслит “по крупному”. Раньше было интереснее устраивать им Новый Год… Что-то очень пакостное и гнетущее пришло с этой “перестройкой”: незащищенность… Ты, к этому привык: тебя с детства жизнь не очень баловала, и ты “очень выносливый бык”. А наши мужчины (“Наши” и “не наши” – как в “Былом и думах” Герцена) прятались – в большинстве своем – за хрупкие женские плечи (впрочем, в России эти плечи всегда культивировались именно в таком виде(…Коня на скаку…”)… Но Новый Год я не люблю не за это, а за то, что он никогда не оправдывает ожиданий, возложенных на него, на все эти приготовления к чему-то очень значительному, важному ...“Будет чудо!” – хором верят все, и – всех – обманывают… В первом снеге, во встречах друзей больше чуда, чем во всех Новых Годах, которые зачем-то переносят с одной даты на другую, делят на восточный и западный, путают, маскируют, а праздника  —  как состояния праздника —  не получается. Для меня был Новый Год – в 35 градусную жару —  в Париже, когда – чудо! – встретила тебя, как брата – Близнеца — и твою открытость – как чудо из чудес, уже не встречающееся в жизни… Открытость твоя меня потрясла до глубины души: стоит в пустыне такой колючий “бессердечный” кактус, а на животе у него растет невиданной красоты и нежности цветок (и можно понюхать и потрогать! А в последние недели и не колется  – вот чудо, а не эта тупая западная реклама, где “чудом” называют сковородки и ножи, пластыри и штанишки для похудания (не говоря уже о вывороченной наизнанку голой женской ТАЙНЕ (дураки:  что можно увидеть с изнанки? Изнанку!). Но нравится мне, друг мой – Андрюша – мое настроение… Может, я трушу ехать к тебе? И что меня – гонит к тебе? Подленькая мысль – убийца – разочароваться, разрушить что-то? Или – бессмысленно (без понятного – мне – смысла) “прыгнуть в пропасть”, как советуют руны (на краю, все-таки, подумать о прошлой жизни – и – прыгнуть, ни о чем не жалея —  все равно!)? Наверное, мне просто нравится ходить “по грани” и создавать, простраивать (не воображаемую – нет!) – реальность —  нечто такое, чего не бывает или быть не должно, или просто – не создано еще (или не будет создано – никем, кроме меня) ... я скучаю от романов Франсуазы (Саган), от твоего Фицжеральда (задело: как это —  я – филологиня – и – не читала, а только “проходила” в институте!…), потому что там все слишком реально, правдоподобно, телесно… А в моей жизни все случалось: литература и жизнь; я ухитряюсь жить по законам высшего сословия 18-19 вв. и при этом зарабатывать деньги на двух работах, растить троих детей, всех их ( + Лешу, кота и рыб) обслуживать, как самая черная крестьянка (да еще и обо всем этом писать!). Нет, я – уникальное, редкое существо, что бы там мне ни говорили  милые мои близкие, на которых я “батрачу” (а нежных слов от них – таких, которые ты – мне – пригорошнями сыплешь – не дождешься!). Ты – мне – послан – утешением и надеждой в этом одиноком (для меня) – мире… Одиночество кончается плохо (Лермонтов,Гоголь). Как только ему подчинишься, так тебя черти сразу и унесут (понятно – куда). … Наверное я грущу – о потерянной влюбленности – в тебя (растеряха! Может, еще отыщу – после…). Происки “Черной Луны” (не дает писать, вжимает в землю, посылает болезни и размышления, а еще – мелочовку, мелочовку быта : не успеть, не сделать, не закончить, не быть на высоте – вот результат этой “мелочовки”… Ведьмам, однако, летать надо… Организовать, что ли, встречу – да, да, точно! Вместо того, чтобы думать, как достать визу, как купить билет – это все такая проблема – для летающей – меня —  нужно вообразить себя – тобой – и – спокойно так, лениво-рассудочно (для окружающих) сделать это легко и просто (и это будет – Победа над собой, хнычущей от самых мелких неудач (они все, как слоны  из мухи – крупны!). Как хочется тебе позвонить – а – не буду…
А – вдруг с тобою – что-то случилось?… А меня рядом – нет… (ужас)?…Есть! Я – рядом (позвонила) и обняла твой мягкий голос и устроилась – на нем, как кот на моих коленках (тепло!). Целовать – не смею… Прощай!       

СЕМЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ... ПРИВЕТ ОТ КАРЛСОНА

Привет тебе, Близнец! Нет. Лучше так: здравствуй, о достойнейший из Близнецов! (я слабая, болею, поэтому и шутки у меня “слабые”). Дочитала я – залпом – твоего Фицжеральда (“Ночь нежна”), потому что поняла, что книга была — с браком, поэтому вначале я читала ее, как “Игру в классики” – разными кусками, разбросанными по книге, потом склеила куски и стала читать по порядку, правда, тоже сокращала страницы: мне неинтересны кое-где были женщины, а интересен был Дик – очень ( начало книги было не о нем, а светские легкие отношения мне скучны, поэтому сначала я читала морщась и только из любопытства (почему тебе нравится эта книга?), и еще неверное потому, что я о тебе почти ничего не знаю, а только пытаюсь угадать (и иногда мне, как истинной Водолейке, это удается: видеть то, что не видно глазами и ушами)...Какую-то глупость я несу: я больна, детей разобрали – блаженство!  Вовочка подарил мне иглу к новому, молчавшему шесть лет, проигрывателю (Ваня сломал), и я сегодня наслаждалась старыми своими пластинками (любимыми), стереозвуком( Леша, выпендрившись, купил новый проигрыватель, чтобы я не слушала Вовочкин старый “Арктур” —  тоже с колонками, но оба проигрывателя удачно сломал маленький Ваня,  и на том  прекратилось это соревнование), и вот сейчас, шесть лет спустя, Вовочка, о чем-то затосковав, принес эту иглу, когда я была у студентов (на второй работе) , нашел пыльные пластинки и поставил “Юнону и Авось” (“Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу...”), и я, войдя в дом, чуть не прослезилась, а он полдня ждал благодарного моего звонка и не дождался (мне плохо, я приболела, а дома много дел) – и позвонил сам: “Ну, где же твое “спасибо”?” – Я – слабым голосом:”Спасибо.” – вся под впечатлением Фицжеральда и жалости – к себе и  Вовочке за наши разбитые жизни (я очень много потом нашла “своего” в отношениях Дика и Николь). Ничего, что я так много пишу о своем? Ты же не даешь мне возможность писать о “нашем” (мы эту тему  “закрыли” с твоей легкой руки, и я пережила это довольно легко:” мне нравится, что Вы больны не мной, мне нравится, что я больна —  не Вами”…Просто у меня, как у маленькой девочки,  радостное ощущение рождественских каникул (очень хочется!) – в Париже – у хорошего доброго человека – Андрюши, который никогда не обижал меня и не обидит ( а если и были какие-то обиды, я их давно забыла – не было их! И нет!).
Ручка не хочет писать… Лежу – на животе и смотрю на игру рыб – огромных – в две ладони – астронотусов. У меня тоже будет “рождественская сказка” – для 5-8 классов: директор хочет, чтобы было– все по-новому (Близнец)... я купила елку – большую, игрушки – новые,ведь мне он дал на это —  миллион!, и чтобы – шоколадки были(одну – большую, кому-нибудь…( ему самому?). И никакой еды! Никаких чаев! (размахивает руками – в полете дирижерско-творческом…). Все-таки, я его люблю: он хороший, он любит детей и не любит взрослых —  это правильно… Сказка будет музыкальная (дети играют, как боги), возьму Ваню, ведь это будет 31-го числа (директор: заставил всех учиться в этот день, а потом – сказка…). Мне не хочется домой – в Новый Год, поэтому меня это устраивает: все будет наспех, что-то вкусное приготовить я не успею, да и Бог с ним… Всем моим мужьям нравилось, как я готовлю, и сегодня у нас с Лешей тоже – мир, потому что я запекла горбушу со специями и чесноком, несмотря на то, что слабая и болею...  и, переделав все почти свои домашние дела, спешу написать тебе, друг мой, как я благодарна тебе за Фицжеральда, которого “проходила”, но не читала в институте, и как хорошо, что можно тебе написать ( почему-то уже не хочется ждать от тебя ответных писем: видимо, я влюблена в себя, а не в тебя, и ты понял, что я самодостаточна – каким-то очень мужским умом (и так нежен, так бережлив со мной, что я давно уже не узнаю в тебе Близнеца и не жду “ударов” от тебя и от нашей тихой нежной дружбы). Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь! Я нашла в тебе защиту от самой себя, обрела себя – заново и уверилась, наконец, в том, что такие, как ты – есть, существуют, и отношения, о которых я только мечтала, тоже есть, и мне достался от них – маленький кусочек (большего я пока, наверное, не заслужила)… и это все хорошо, и я рада, что ты – тоже обрел покой, ты – другой, ты —  удивительно нов и устойчив в этой “новости” своей…Я счастлива, что ты получил мою рождественскую посылку — конфеты твоего детства... Я вижу – деревья и снег(ты сказал:”У нас такая редкость — снег!чудо!”), и ты , ты шагаешь с моей посылкой-”конфетой” с бантом – в руках – и что-то удивительное – новое и детское – в твоих улыбающихся очках – и я тебя такого, как картинку, буду хранить в сердце, потому что ради этого стоит жить, храня  красоту – в сердце. Красоту человеческих отношений…
Целую твои следы в этом снегу – и жующие конфеты детства – губы – сладко! Пусть у тебя все сложится! Живи! Твоя маленькая кузина Алена. Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ

Здравствуй, Очень Не Типичный Близнец!
 Я все жду: когда же ты меня “дернешь за хвост”? А ты не оправдываешь моих “нехороших ожиданий”… Нет, правда, я так удивляюсь переменам в тебе: ты такой спокойный и красивый… и так долго… и никаких, понимаешь, срывов… Даже завидно… Откуда черпаешь хорошее настроение? Поделись! Такой таинственный, такой загадочный… Как будто Твой Год (Быка) дал тебе – в конце – все, что мог дать, и ты – окреп духом и можешь сражаться… Ш-ш-ш не будем о драконах… Сегодня звонил “наш с тобой бывший директор – Кривошеев… я чуть было не сказала ему что-нибудь – о тебе… Например, что ты его простил...(а ты простил?) Он был такой жалкий, и так доверительно сказал, что ему очень приятно было услышать мой голос —  “такой хороший голос” (таких вещей он мне никогда не говорил). И вообще – звонил он по поводу паркета… Может, мол, Леша ему подешевле отциклюет… (когда-то давно, несколько лет назад, очень трудно было с деньгами, и я “продавала” Лешины руки нашему богатому начальству, которое нам зарплату не платило, но имело деньги в достаточном количестве… Бог с ними! Наверное, я зря – об этом… … В Москве очень холодно… Что-то невероятное ( минус 38 градусов ночью!). Мороз щиплет так, что приходиться закрывать лицо…И вообще: неплохо бы не
ходить на работу… дети младших классов (мой Ваня) сидят дома (еле договорилась с мамой!), а взрослые – бедные – работают (и наши дети – музыканты тоже: отвратительный директор – Близнец так фанатично любит свое дело, что не позволил им не придти в училище… Представляю, какая там завтра будет холодрыга! Все будут толкаться в шубах и стучать зубами на уроках, а дети будут бегать, как обезьяны, чтобы хоть немного согреться…). Сегодня вечером у них в Гнесинке был концерт ( - минус 32 – минус 38 градусов!)… Представляешь, как они вечером возвращались? Вот такой у нас директор. Сумасшедший… Суворов… (“Тяжело в ученье…”). Боюсь я вас, Близнецов (внутренне). Внешне – мне позволено очень много (самый демократичный характер имеют наши отношения: и Водолеи, и Близнецы — из одной стихии — воздуха… Директор знает, что я в лепешку разобьюсь , но сделаю все, что он просит, потому что я понимаю его ПОРЫВЫ творчества… Вовочка часто тоже ко мне приходит “поговорить о вечном”… С Марусей – о кастрюлях – ему неинтересно… Мне так смешно было слушать в последний раз (виду не подала, конечно), как он обвинял – в моем лице – всю интеллигенцию (как приятно!) в содействии УНИЧТОЖЕНИЮ РУССКОГО ЯЗЫКА (предлагал устроить штрафы – в миллион – за употребление, например, слова “приватизация” (последствия насаждения у нес этого словечка обошлись России миллиардами: в этом он прав…). Но “штрафовать” – смешно. Это уже было в России и продолжается до сих пор: спор “западников” и “славянофилов”( помнишь ехидное — против “западников”:”Шел Иван в мокроступах( галошах) по гульбищу( тротуару) на позорище( древнерусск. — “театр”?). Вовочка считает, что раз в приятелях у меня самые разные люди бывали, в том числе и глава сегодняшней ельцинской администрации, а также еще пол-Москвы (свойство водолеев —  я им горжусь) – значит, ВИНОВАТА! И Петр Первый виноват, и западники, а “шишковисты” и славянофилы – замечательные люди… Нет, Вова молодец! Этак глобально мыслину – как запустит, а потом как предложит… работать на его рекламное агентство… бесплатно… И я – вся – в восхищении – от этакого поворота сижу (а куклу Ваньке так и не вернул, паршивец, и алименты – за прошлый год…). В общем, живу я весело, Андрюша —  прости мне мое дурацкое злословие по поводу обидевшего меня мужчины и бывшего мужа, которого, наверное, я, все-таки, еще чуточку люблю или жалею – по-русски (что в данном случае – одно и то же), и к тебе это, наверное, не имеет никакого отношения, кроме того, что ты увидишь меня с не очень романтичной стороны и сделаешь свои на этот счет выводы – пусть… Я думаю, ты специально “раскручиваешь” меня – в разных лицах, чтобы не ошибаться на мой счет (и меня это даже радует: крути! Я не боюсь… А вот ты – боишься…писать, боишься – это ужасно для меня… По законам хорошего тона… Хотя все это – ерунда, все эти законы… Важен один закон: не дергать “зеленых росточков” и не мешать никому жить… Я сама вторглась в твою жизнь, как тайфун (я не виновата что я – “тайфун”! … Вернее, этот тайфун образовался от нашей с тобой встречи (я тоже До тебя была – другая…). Но мне очень нравится то, что получилось потом! Разрушений не произошло. Просто о тебе я ничего не знаю, поскольку закручена – винтом – на себе – и, пока не перестану фонтанировать, вряд ли серьезно займусь Твоей Особой (а тебя это, в принципе, устраивает: ты любишь, когда тебя – не трогают, не изучают, оставляют в покое… Фонтанируй... рядом – говоришь ты мне – только не брызгайся и не мешай мне… Я благодарна тебе за это… Для меня это – высший дар – свобода, когда не мешают “фонтанировать” да еще и возятся со мной, как с маленькой, но! Достаточно Самостоятельной Девочкой…
Все! Замерзла. В последнее время только мысль о том, что ты стал редко получать мои письма, подхлестывает меня к ночным подвигам (я хорошо уже выдохлась – писать в одиночку, но упрямство не позволяет мне бросить это чудесное дело – писать! Целую тебя, мое вдохновение – Андрюша! Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ  СЕДЬМОЕ — “СЕМЬ-СЕМЬ — МОЕ  СЧАСТЬЕ”

Здравствуй, Андрюша! Я уж слегка и позабыла тебя, а ты, наверное, получаешь письма и думаешь: “Ну, когда же она устанет мне писать? Когда же ей все это надоест? Может быть, и надоест… Может быть, даже и скоро… Но перед тем, как это случиться, мне хотелось бы тебя увидеть… потрогать… поверить, что ты, все-таки, существуешь – и не в каком-нибудь ИНТЕРНЕТЕ, а – живьем, хотя мне все время кажется, что мы с тобой на разных планетах живем, и связь у нас – космическая… У меня – перегрузки – от усталости (на работу хожу с температурой: мне не хочется почему-то болеть). В сауну – с работы – пришлось просто ползти – на последнем дыхании (я знала, что оттуда выйду, вылечу – здоровой, щебечущей – Синяя птица! В бассейн, правда, не ныряла, но болезнь отогнала… Мне нельзя пить (на “слете ведьм” в сатанинский день выпила чуть-чуть вишневки – на водке – и тут же заболела… Вечер был чудесный. Астрологиня Инна Григорьевна (композитор!) пела свои чудные романсы грудным голосом… В общем, мы творили, и не было орущих, пищащих детей( мой крест) и старух с горшком (крест Аделаиды — помнишь? Я писала тебе о ней в”Оде Близнецам”...И она — Близнец). “Никто не знает, что мой дом летает: в нем орущие дети да плачущий пес (кот)”… (Долина). Мы жарили грибную икру с картошкой и философствовали, и не было одиноких и несчастных:“Ах, музыкант мой, музыкант, играешь и не знаешь, что нет несчастных и больных, и виноватых нет, Когда в прокуренных руках так сильно ты сжимаешь… Ах, музыкант мой, музыкант, че-че-че-решневый кларнет.” (Окуджава). Цех так пел, когда меня еще в Комбриге звали Черешенкой…Цех звонил (он пришлет Ване, наконец, куклу, которую взял Вовочка – Чарли Чаплина на веревочках… На Новый Год я Ваньке купила еще одну чудесную игрушку (мне бы такую кто подарил!): шкатулку (механическую под XIX век), где танцует Лебедь(“Лебединое озеро”) в зеркалах и декорациях , и звучит  моя любимая мелодия —  грустная – грустная (мы  втроем слушали и смотрели “Лебединое озеро”: Ваня, я и Вовочка): и я запомнила ее на всю жизнь (“Па, па – па – па – па , па, па- па, па – па,  па – па – па – па – па, па – а – а…). Да – а – а, немногие женщины водят своих бывших мужьев на “Лебединое озеро”… (Олег пришел и мучает меня русским языком, и даже Вовочка до сих пор моими консультациями пользуется: это приятно, когда тебя используют… как специалиста…)… Я понемножку осваиваю компьютер, но, машина мне, все-таки, кажется такой дурой! Она все мои – авторские – знаки препинания подчеркивает и говорит, что это ошибки… Я, конечно, плевать хотела на ее подчеркивания, но это так ужасно, что я не могу – на ее языке – ей объяснить, какие мы разные (и нечего куску железа мной командовать! Мы партнеры – на время работы – и все!)… Комбриг собирался на 50-летии Лены Хилтунен – журналистского своего “вождя”. Меня не позвали. Валю Юмашева (главу Ельцинской администрации) тоже… Новый русский Хил катал Лену, которую он давно оставил одну с кучей его детей —  в карете (в этом было что-то ненастоящее, как в билетах на “Ромео и Джульетту”, которые они всем раздали (и моему Брату – Близнецу тоже, о чем он не преминул мне похвастать, а когда я сделала вид, что огорчилась, он так трогательно утешил меня —  сказал: “Ну, я же представлял нашу семью! Зачем – тебе? Все вы – Близнецы – эгоисты, и нет никакой в вас  опоры! И только интеллектуальная гармония  – греет и рождает надежду… (“Ах, было б только с кем поговорить!”). … Леша опять пришел пьяным – вусмерть (как раз тогда, когда я просила его побыть с детьми и полетела – к “ведьмам”)… Самое ужасное, что все это видят дети. Ваня даже пытался скандалить (чуть не получил – я спасла) – защищал мою честь – мой маленький мужчина! Мне жалко Лешу: он не понимает, ПОЧЕМУ – его – такого хорошего не любят, не понимают… И – почему – он не может меня понять… “Счастье – это когда тебя понимают…”. (Сэнт – Экз.). Счастья нет, вообще...Если кто-то кого-то хоть чуть-чуть понимает, хоть час, хоть – минуту, хоть в чем-нибудь – это уже полсчастья, это уже – целый мир… Третий… на двоих…! Ан-дрю-ша! Где – ты? Я забыла тебя! Я звоню, а тебя – нет… По закону маятника… Надо быстренько “откачнуться”… Но мне кажется, что я так могу от тебя вообще улететь… Расстояния-то космические! Мой полет к тебе кажется бесконечным… “Поздняя дорога”…И почему твой мэр не подписывает приглашение?Какое ему дело — хватит у тебя денег на меня или нет!…Мне почему-то не хочется включать все свои силы, чтобы попасть к тебе… Я получила совет рун (“Прыгай”), но  стою “у пропасти”и чего-то жду, вспоминаю всю свою прошлую – “до пропасти” – жизнь – и вижу, что там – полет, что хоть немного, хоть – до – “разбиться” – я полетаю — да я и не разобьюсь вовсе! теперь буду летать и летать, пока не устанут крылья, а там и до края света – недалеко – и в жизни еще так много непознанного и чудесного (и там все же лучше, чем приземлиться и ползать возле лешиного хамства и пьянства или оглупленного, бестворческого благополучия… Уж лучше тогда повоевать с дурой – машиной (компьютером) и оставить после себя след – в виде романа или писем – апре ма мор!(фр.:после смерти) – Ну, почему “апре ма мор”, хотя я еще хочу жить, и при жизни – быть признанной (лучше – Женщиной, ну, а если – нет, – то хотя бы – писательницей…). …Ваня написал – магнитными буквами – на холодильнике — утром: ВАНЯ… ПАПА И МАМА…. Что он хотел сказать? Какого папу имел в виду?…Грустно... Я вырастила (гляжу на круглый аквариум) огромное количество маленьких рыб и мальков (детей)… Просто из любви к жизни… Их там сейчас – сотня… И все рожают (пересаживаю) и рожают… Мне снова – интересно – глядеть на них… Мне очень хочется – увидеть тебя, Андрюша, потому что ты тоже – очень ЖИВОЙ… Теплый такой… Я закашляла (болею): ветер горла подхватил листы письма, и они улетели…). Хорошо, я заканчиваю…Надо ждать вдохновения… Оно заставит – писать и ночью, и в транспорте, и на спичечных коробках – как Маяковский – когда “припрет”, прижмет –  какая-то странная сила… И оторвет – от земли, от обыденности, от всего нелюбимого и ненужного, и это будет прекрасное чувство – полета – И от обычного полета – птичьего или “на крыльях” – это  отличается  – НЕПАДЕНИЕМ СРАЗУ – о землю, а, может, и вообще – НЕПАДЕНИЕМ (“Можно, оказывается, взлететь и никогда не опускаться… “Аэрофлот, аэро-бред… Аэролинии – будто строфы…”). “Я уже – не здесь, хотя почти ничего не делала еще, чтобы – лететь к тебе (сижу и жду “летной” погоды… И даже подумываю: лететь или – не лететь? Тут – еще это постоянное падение самолетов (“очищают” небо…). Я боюсь… И я – ничего не боюсь…Мне все равно – где ты… (звоню – тебя нет). Лишь бы ты был… Будь, пожалуйста, будь! …Ой, письмо ведь придет в Новый Год или после… тебе понравился мой подарок? Мне так нравится делать тебе подарки! Это – такое творчество… Как и письма… Это – тоже – подарок тебе... Я никогда и никому ТАК не писала… Даже Вовочке. Он ТАКОГО во мне не пробуждал… Целую тебя, мой Образ : холодный голубоглазый снег, теплое облако (“в штанах” и “без штанов” – какие глупые реминисценции – ты должен быть! Ты – есть! Я тебя – “прожила”…Прощай!

СЕМЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ

Здравствуй, Андрюшенька! Я очень долго находилась “в ступоре” (я к тебе еду…) и не могла писать. У меня ощущение, что я – преступница (тайно еду!), и все вокруг меня осуждают… Страшно – стоять у пропасти и заглядывать вниз… “Мои” мужчины (настоящий и бывший мужья) почуяли, что я “улетаю” и – укор – читаю в их глазах и голосах (Вовочка – трогательным голосом – грустно – по телефону сказал, что “сердится” на меня, потому что Ваня так одинок”… (Это он узнал, что я “в Ростов” (Париж) еду… Леша – просто – старается мне на глаза не показываться и преувеличенно внимателен – к Ване (уже читаем – по слогам и учим стихи – кошмар! Как я от этого устала! А Вовочка еще смеет меня обвинять в ванином одиночестве (это ЕГО одиночество, а не ВАНИНО… Я давно заметила, что человек, выводя “вселенско-философские “размышления” – напоказ – чаще всего говорит о себе (особенно если он говорит о ком-то… О Ване – “одинок”… – читай “я – одинок…”. Хуже всего было то, что я сразу почувствовала себя виноватой и схватила первую попавшуюся книжку – “Зеленую песню” Оливии де Монтелонго, чтобы почитать – ему – , а там:
“ – А что это такое – одиночество? 
– Это не иметь компании. Иной раз мы одиноки, но не ощущаем одиночества…” и т.д., и т.п. Боже! Это же будущее — предсказано...
P.S.
Я сегодня стала собирать сумку (к тебе! Уже ЕДУ…) и обнаружила, что “символ женскости”, который собиралась тебе подарить – не корова, а бык! Ужас какой! Губы у нее, морда – коровьи, а вымени – нет! Такая подлянка! И продали – как “корову”! Я ужасно смеялась! А еще – старший сын слопал всю капусту, которую я  хотела привезти тебе, а корейская – в 32 градуса мороза на балконе – пропала (замерзла), — ужас: одежда не умещалась в сумку (та, что ХОТЕЛОСЬ БЫ НАДЕТЬ!) и я зашвырнула всех и все – в угол и всех “послала” подальше : решила, что я сама – ПОДАРОК, и незачем мучиться, что не так много сигарет поместится для тебя в сумке —  я – лучше сигарет! (“Малыш, но ведь я же – лучше собаки?”). …Ванька рисует на компьютере… Ничего себе – несчастный одинокий мальчик (периодически дергая и отрывая меня – от письма (мы с ним рядом и “творим” – вместе!). Сейчас пойдет “доставать” Олега – на кухне (вот кому НЕ ХВАТАЕТ одиночества: Ванька за братом “хвостом” ходит…). …Я поняла! Я вызываю раздражение у мужчин, которые хотят меня “поймать”, а хватают руками – воздух… Злятся (Леша), душат (Вовочка), кидаются вилками и ложками (зам. директора – Михал Иваныч – затравил, гадюка, но я сегодня с ним – обворожительно “пощебетала” (а то прямо уничтожал: доносами и пакостями) – и – расцвел мужик! Из дома мне звонил! Как же вас легко обмануть! А  как только – искреннее что-то – не верите! Не любите! Не принимаете! Загадка…
…Ваня “впиявился” в меня и ничего не хочет делать сам: ни читать, ни писать… Развлекай его! Играй с ним в Лохмушу и Гнома! Мотайся на послеоперационное лечение… Черт! Как меня этот человек (Вовочка) вампирит… Изучил все слабые места – и – как по клавишам – нажимает… Все равно “поймает – воздух”… Выскользну! Михал Иваныч – свою поганую теорию мне – по дороге – рассказывал (о том, что меня, мол, плохо “давили” мужья (изучил по справкам мое прошлое), и что – найдется когда-нибудь тот, кто меня “раздавит”… Дурак! Что я еще могу сказать! Делюсь с тобой, как с подружкой: ты ведь меня понимаешь!. Ужасно, что нельзя тебе звонить… Все равно позвоню – завтра… Наверное тебе не так важно слышать мой голос (мои письма – приходят, и ты не нуждаешься во мне – реальной – сейчас: ты знаешь, что я приеду… Мне было ужасно приятно слышать, как ты звал меня – срочно – бросив все – приехать (“умираешь…”). Но я знаю, что приеду, а там… никто не умирает (шутка!). Близнецы таковы: им – сейчас же, на помощь – все – вокруг них  — а они”умирают”, хотя до смерти еще – далеко, – но очень страшным показался мне рассказ Астрологини о своей сестре – Близнеце (Мальчик кричал: “Волки! Волки!” – шутил, помнишь? А волки съели и его, и овец, и никто не пришел на помощь: не поверили…). В самый тяжелый для сестры период – перед смертью – Астрологиня не поверила – и – кается теперь до конца жизни… Конечно, я приеду, Андрюша, даже если ты меня не встретишь или встретишь – холодно… Я всегда тебе верю, даже если ты меня разыгрываешь (я знаю, что – не разыгрываешь: просто слушаю твое второе “я”; более искренне, пьяное и откровенное, когда ты снимаешь все свои светские защитные маски и костюмы: я люблю тебя – беззащитного – матерински и – нежно, как домашний кактус: он засохнет, если его не поливать, не ухаживать (а кактусам (суперменам) в пустыне – никто не нужен, но таких, наверное, – нет… Всем когда-то кто-то нужен… Ты мне тоже – послан – обласкать и полить мои иголочки (и понять – как они растут…). Наверное это письмо придет, когда я у тебя дома буду… лежать, например, у тебя на животе и читать свое письмо (слушать с тобой вместе). Ты мои письма так здорово читаешь! Так красиво! И всегда текстам писем даешь заглавие – как главам романа (“то, в котором ты “кроешь” всех мужиков” и т.п.), и все они почему-то очень вовремя приходят – совпадают с твоим настроением – странно!… Мне не хочется думать о том, почему ТЫ – МНЕ – не звонишь и не пишешь… Я помню: ты так долго – звонил всю ночь мне после первого письма, которое тебя – встряхнуло, а потом – твой широкий жест – 1000 франков за разговор – и это так тебя сразу приземлило и ударило (по немыслимым законам у тебя еще и работу при этом – отняли! Все это было послано тебе – зачем? Целых два – страха – сразу (денежный и творческий – не состояться). Ты не выдержал испытания, но мы, почему-то, не рассорились… Даже когда ты сказал мне “не люблю”… нас связывало что-то сильнее, чем представления об идеальном герое и идеальной героине. Мы – не герои, мы очень слабые и грешные с тобой, Андрюша, и это так здорово: “не сотворять себе кумира”. Я, по крайней мере, больше на эти грабли наступать не буду… Не хочу… Поэтому – принимаю тебя всякого (и все твои лица, Близнец!). Не только с ПРАВОМ НА ОШИБКУ, но и с правом быть несудимым за эти ошибки…
… Кошак ко мне пришел, улегся под лампу, осторожно сбросив все, что ему мешало, – и – подтвердил своим умным взглядом мою мысль:
“Люби меня такого, каков я есть! И я тебя за это – люблю”, – говорит этот взгляд… Обожаю его, хотя характер у него не самый лучший, НО ОН – ЛАСКОВЫЙ, и это – для женщины – главное…
Целую тебя, милый мой и ласковый Близнец Андрюша!
(если б знала, что такое “фибры души”, обвилась бы вокруг тебя всеми “фибрами души”…). Надеюсь, что – до встречи!… Очень страшно мне – и – хочется… к тебе… Прощай! 26/27.XII.97

СЕМЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ

Здравствуй, Андрюшенька! Мужественно – не звоню тебе (перед отъездом), и вся – как будто опустошена (конец года?). Ощущение придавленности к земле (может, так всегда – перед прыжком “в пропасть”?). Новый Год не чувствуется совсем: нет ни морозов, ни запаха мандарин…Мандарины есть, а запаха – нет… Странно… И в Новый Год – без холодов – не верится… И вместо снега – грязная соль…Нужно срочно уехать на дачу (проверить: осталась ли зима хоть там, в лесу? Там должны быть сугробы… Поеду к папе и маме – на дачу – на Новый Год, потому что здесь нет ощущения семьи (тоска и тяжесть “одиночества вдвоем”)… Два огромных астронотуса (рыбы, переросли свой аквариум) семейно плавают – парочкой – верх – вниз, вправо – влево, а ведь неделю назад самка чуть кожу с самца не сняла (он был почти без чешуи от ее ударов!), а, вот – поди же ты! Опять – мирно плавают (сцеплялись челюстями – в страсти?). Самец чуть не умер,  поэтому она его сейчас выхаживает… Пожалела…
… Компьютер – страшная вещь… Высасывает из тебя энергию, как вампир, да еще милые мои дети стерли все, что я “наработала”… Отвратительное ощущение! Нет, с техникой я не дружу – “мне живое милей”… Уж лучше ручка, рука и лист бумаги…
…Время как будто остановилось… (это я нервничаю из-за визы, которая еще не сделана и будет (?) сделана только 31 декабря (?), из-за (конечно!) страха ехать к тебе (твое чудесное “кураж!”(фр.: смелее!) только и спасает…)… Мы с Ваней – вдвоем, плачем над изуродованным компьютером… Наверное это Вовочкины штучки… запрограммированы… Он, наконец, получил поездом Ванину куклу из Ростова (моими звонками туда), а то бы всем стало ясно, что я не в Ростов еду… тайна моя все время на грани… все время… вчера пыталась разучить прелюдию с фугой до минор Баха на пианино (вдруг ужасно захотелось играть на фортепиано, а не стирать… и мыть пол… Был скандал, потому что я попросила Олега помыть пол в подарок к Новому Году (Он согласился!). Леша мне этого не простил: дулся весь вечер, как мышь на крупу (все соседи должны были лицезреть МОЮ задницу, моющую прокуренный Лешей и загаженный (землей для цветов) Олегом коридор… А я играла на ф-но!… А Леша “врубил” телевизор! А я – все равно – играла (тихо так – скромница! – попросила включить меньшую громкость (внутри все кричало!). Там чудесные две темы – одновременно поются (в прелюдии с фугой – как раз под настроение… Потом успокаивалась полночи… глажкой белья (примета такая: к Новому Году долги нельзя оставлять…). Леша сегодня тихий и внимательный (ночью я спокойно сказала, что его здесь никто не держит, и, если я его не устраиваю (крестьянкой все равно никогда не стану: всегда – барышней – крестьянкой…), он вполне может меня оставить: я уже сильная и самообеспечена… Тоже “подчищает” долги… Я – лежа на полу (на ковре) – пишу тебе – и это тоже творчество – назло быту – как игра на ф-но, рядом – телефонная трубка (отвечаю на звонки и сама – звоню), что-то спрашивают дети и Леша – отвечаю, стелю постель Ване (под его постелью пишу)... Сползла с его дивана. Заболела учительница...елка… придется репетировать завтра с ее детьми, учительские “посиделки” – тоже завтра (распределила, кто что несет). Звонит Вовочка: я ему “подслащиваю пилюлю” (он “глотает” и завтра привезет и куклу, и подарок Ване – на Новый Год (надо будет “организовать” детей на “спасибо” папам за подарки, а то надуются и больше не будут дарить (подарки тоже я организовываю – вот такой, неприглядный , может быть, ракурс.… А впрочем, – СолОха! Чем плОха? Женщина! Я не знала раньше, что мужчин нужно “строить” на “первый – второй рассчитайсь!”…
… Наверное ни один мужчина не получал еще таких откровений от женщин… Хитрый ты, Близнец! Своим отказом писать мне ты установил жесткие рамки формы – дневник… Увы, дневник! Ты не отвечаешь мне, но для тебя это ценнейший опыт!… Ты, как человек – невидимка можешь за мной теперь подглядывать – в самых тайных уголках души – и оставаться при этом невидимым… Твоя изобретательность похвальна… Но, пока ты не начнешь творить – на бумаге – творческая тоска будет толкать тебя – к водке и  тоске… И хитрость твоя обернется против тебя же… Правда, может быть, ты найдешь себя в другой – творческой – области или работе… Я очень желаю тебе этого… Прости, если я тебя обидела! Я не хотела… Мне жаль твою светлую умную головушку… (“Светлая головушка – а – а … Не гаси ты, матушка, свечку у иконы!…”).
…В Новый Год я зажгу три свечи: белую, синюю и красную… в честь тебя… и мысленно возьму тебя за руку. Это образ духовного единства…с тобой и Парижем … Как интересно, наверное, читать эти письма – с тобой! Целую – обнимаю “светлую головушку”… Не пей, а то “темненькой” станет… Прощай!Сестрица Аленушка… 29.XII.97


ВОСЬМИДЕСЯТОЕ — ПИСЬМО-ИСПОВЕДЬ

… Все случилось так сразу, так внезапно – вихрь событий закрутил меня: тут уж было не до писем… звонки , звонки и жуткое состояние у тебя… Сейчас я пытаюсь вспомнить все, как на суде, чтобы самооправдаться, чтобы понять, КАК все было (если бы ты тоже писал, вел дневник или хотя бы рассказывал мне хоть что-то тогда о себе!…). Все началось, как бы, между прочим – с “легких” отношений и моих “утешающих” телефонных звонков  — это было настоящее преступление с моей стороны – тайное, ведь сумма за разговоры с Парижем иногда доходила до – почти миллиона – в месяц, т.е., целиком моей зарплаты. Я выкручивалась, как могла: экономила, Бог послал в качестве спасения мне премии и компенсации за невыплаченную ранее зарплату… Я была, как наркоманка: мне нужны были эти звонки… Иногда меня мучила совесть: на эти деньги я могла бы купить детям фруктов, “шмоток”, игрушек , себе – музыкальный центр или Леше – больше мяса на ужин, но я чувствовала, что это – несправедливо по отношению ко мне, потому что, все-таки, дети не голодают, обуты, одеты, у Ваньки чего только нет в игрушках (я всегда покупала ему самые интересные и дорогие игрушки), а у Леши есть я, и я готовлю ему ужины и даже снова стала спать с ним после почти двухмесячного перерыва, и я чувствовала, что в семье я – главное, и от моего самоощущения (себя) в мире зависят все они: и дети, и Леша, и рыбы, и кот, и цветы… Поэтому я совершала свои “преступления” легко: после разговоров с Парижем  я “летала” — значит,  все было хорошо. Все – оправдывалось… Сначала ты пытался меня остановить (“это сумасшедствие…” “Наркотик…”), потом, видимо, привык и к  письмам моим, и к звонкам: тебе было одиноко и тоскливо в этом мире, а я помогала  —  в диагностике отношений  – с миром, и как-то ты пытался даже “полюбить”  меня, звонил всю ночь, “просадил” кучу денег ,  тебя еще и уволили с работы, а перед этим были еще  15 тыс. франков долга, —  и жизнь реальная для тебя – Бычка по году рождения, привыкшему достаточно прочно стоять на ногах, в отличие от меня – “мистической” и нереальной, живущей постоянно в своем придуманном мире, но – ухитряющейся существовать и выбираться – силой своей воли – из любых финансовых и других – затруднений – все это, как снежный ком катилось, накручивалось: ты периодически пил, я тебя “вытаскивала” (так мне казалось), “спасала” по телефону; потом ты “пригласил” меня – после очередных “баталий” по телефону – на каникулы, даже не пытаясь брать на себя НИКАКОЙ ответственности, даже ЧАСТИ ответственности… И я взяла ее всю – на себя… это была ошибка… Ты несколько раз оббивал пороги мэрии Gagny для того, чтобы выслать мне приглашение (для визы), но они тянули и тянули, “издевались” (мы так с тобой решили после нескольких обнадеживающих  “походов”, мы ждали этого вместе, но, когда все сроки прошли, и началось католическое рождество, вся мэрия “закрылась” на рождественские праздники, и мне показалось, что ты впал в отчаяние (ты мог  и “просто так” запить!), ты говорил мне, что больше не можешь так, что отменил репетицию спектакля – такого важного для тебя и девочек (ты – режиссер! Зрители – “белогвардейская” община русских парижан – святого рождественского праздника ждущих…). Говорил, что и без документов сядешь в поезд – до Германии, а потом – Украина…( “Я позвоню тебе уже в пути откуда-нибудь…”). Я умоляла  чуть-чуть повременить, пыталась сама найти  приглашение – в Россию, звонила своим друзьям и, когда в мэрии тебе в последний раз отказали с моим приглашением, и ты сказал: “Я не знаю, что делать… По-моему, они издеваются…” , — я РЕШИЛАСЬ… Я точно помню, что отчаянно спрашивала : “Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочешь, чтобы я приехала?” – “Да, да, – отвечал ты, – в кои-то веки говорю тебе честно… “Кураж!” – смелее! И я – поверила. Я рванулась, как птица – высоко и сильно. ЗА ОДИН ДЕНЬ (в России это кое-что!) сделала себе визу (испанскую, потому что другую уже не успевала). Я бы даже улетела к тебе в Новый Год, не посчитавшись ни с детьми, ни с Лешей (а ведь это – семейный, святой праздник!). Бог спас: визу открыли только со второго января, а то бы я и работу потеряла: такой сильный был зов, что я бы бросила все: не только семью в Новый Год, но и елку 31-го числа, которую должна была провести в своем училище (уж за это-то мой начальник – Близнец точно бы меня уволил!).
Все эти, последние перед Новым Годом, дни даже забылись: таким вихрем они летели: достать деньги, купить всем подарки на Новый Год: и детям, и Леше (он потом чуть не плакал, вспоминая, как я ему – шерстяные дорогие брюки купила, которые он так хотел и “набор джентльмена”, чтобы у него – все, все было “хорошо”, чтобы не чувствовать себя предательницей – не жалела денег – всех любила (и только тебе привезла то, что ты просил и чуть-чуть – грибов и икры (я все время прятала ее: в холодильнике бы  обнаружили, и – похоже —  она испортилась еще в Москве, – но все это было неважно, ведь я взяла с собой СЕБЯ: я прыгнула в пропасть решительно и храбро, ясно осознавая, что могу здорово покалечиться (что – умру – не верила: слишком люблю жизнь…). Лихорадочно, как больная, ждала этого дня – ПРЫЖКА В ПУСТОТУ…”. Помнишь, как ты убегала от меня? – скажет мне потом в отчаянии Леша… Помню… Я уехала – раньше – с дачи – где мы – семьей – с мамой и папой отмечали Новый Год, и я ничего из этого Нового Года не помню, кроме момента, когда било 12-ть, и Коля – этот сибирский самородок и гармонист с глазами ребенка – сказал мне, когда все “загадывали желания”: “А я знаю, что ты загадала (наклонился): улететь в Париж…”. Я тогда побледнела (слышал ли Леша?). Скорее всего – нет, но я не могла понять, ОТКУДА этот большой тридцатилетний ребенок знает мою ТАЙНУ, и молила Бога, чтобы он ее не раскрыл случайно – ДО моего завтрашнего отлета…
То, что случится ЗАВТРА, уже не будет иметь никакой силы… Я выскочила потом из квартиры – с сумкой на плече – за какие-нибудь пять минут до приезда Леши и не дождалась даже сумочки (Леша должен был привезти) с моими вещами: дезодорантом и пр. (Как потом больно ты меня ударишь этим, и мне придется пользоваться – твоим дезодорантом, так же, как и множеством других твоих вещей, которые – для себя – я – в спешке – не взяла: я убегала – от своей прошлой жизни, я знала, что это – мой единственный шанс, что, если я гляну сейчас в лицо Леши, я не уеду… …В холодной “дубленке” — без меха, длинном черном платье и шляпке с черной вуалью – я была похожа не то на “Незнакомку” Крамского, не то на Анну Каренину, и обе они сложились в некий таинственно-трагический образ – почти Блоковский  —  Незнакомки: “И медленно пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, ОДНА…” -- это уже была роль, из которой мне предстояло не скоро выйти… Я все еще – в ней – и сегодня… Одиночество раздирает меня, протягивает ко мне свои ужасные лапы;  мне сразу становится холодно, я слабею и делаю неимоверные усилия, чтобы убежать от него… Иногда это получается… Но это теперь – постоянный мой спутник, мой мужчина – Дьявол: холодный, насмешливый, самоуверенный… Иногда мне удается сбежать от него надолго…
… Ожидание в аэропорту было очень мучительным, ведь я приехала на 3 часа раньше регистрации (сбегала, сбегала от себя!). Вероятно, меня принимали за сумасшедшую – в этой черной шляпке с вуалью и умоляющим, “собачьим”, взглядом (Хозяин ждет!). На контроле девушка увидела мою испанскую( во Францию!) визу, что-то хотела сказать, но, подняв на меня глаза, махнула рукой безнадежно (с ЭТОЙ – говорить бесполезно. Она сумасшедшая. Она все равно ПРОЙДЕТ…). Любовь ли меня вела? Сострадание ли? Жуткое ли желание ПОМЕНЯТЬ ВСЕ в моей жизни и ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ?…
… Я очнулась только в аэропорту Шарль де Голль, где, как на другой планете, вдруг поехала – в стеклянной трубе... и движущаяся дорожка, и странная, чужая музыкальная речь – как посланницу с другой планеты приветствовали меня… На мгновение я похолодела от страха, а потом поняла, что – жива… (ты не мог понять, почему я в Новый Год  — договорились, что ты звонишь вечером! —  сама, не дождавшись, позвонила и, спросила, жив ли ты?)… Я слышала, как ты засмеялся (даже не поздравила с Новым Годом!). А Я НЕ ВЕРИЛА, ЧТО МЫ НЕ РАСПЛАТИМСЯ ЗА ЭТО ЖИЗНЯМИ… Водолейское предчувствие меня не обмануло: умереть должна была любовь… Она жила – беззаботным ребенком – и во мне, и в тебе (как бы  и что ты ни говорил потом!) – жила! А нам еще предстояло ее убить… РАСПЯТЬ…

ПИСЬМО  81-Е — ОГРОМНОЕ — ДНЕВНИКОВЫЙ ПАРИЖ
НЕДЕЛЯ ПЕРВАЯ, ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

… Мне очень жаль, что насмешливый холодный мой верный спутник – Одиночество – не дает мне рассказывать о том времени взахлеб. Он как будто сторожит мою детскую непосредственность, мою сентиментальность и чувственность, иронично и чуть-чуть цинично улыбаясь, когда я – ему – пытаюсь рассказать, какой хороший был Андрюша, какой чудесный – Париж – и вообще – как они оба – в отличие от него – любили меня! Но он печально и красиво смотрит на меня своими чудными “бархатными” глазами, и в его взгляде я читаю такую верность и преданность – мне, что начинаю понимать смысл всего окружающего (верный признак сумасшествия: начинаешь понимать все!). Не волнуйтесь! Я не более сумасшедшая, чем Вы – читающий эти строки. Видеть – одиночество – в образе прекрасного молодого (или не очень молодого!) и хорошо воспитанного дьявола – денди – не самое страшное в этой жизни… Просто я люблю все красивое и живу – в нем – почти припеваючи …. Во всяком случае “припевать”, петь, “напевать” – люблю…
… Странно… Я не узнала Андрюшу, а он – меня – в маскарадном костюме даже – узнал… Наверное я одна была на маскараде, поэтому легко узнавалась, но он ни словом, ни взглядом — не обидел: понял, и я была ему очень благодарна за потакание моим чудачествам, моему сумасшествию...Он изменился: как-то ПОЧЕРНЕЛ (летом он был русым, почти светлым — выгоревшим на солнце в Ницце — БЕЛЫМ КОРОЛЕМ (в картах он всегда был — белый король)... Он спокойно взял меня и мою сумку (И это – все?” – удивление…) .Я настолько живу – В СВОЕМ – пространстве, что постоянно забываю обо всем, что нужно для жизни – в реальном – пространстве. Со мной никогда не бывает – то, что нужно… Всегда – то, что не нужно, но может пригодиться в ТЕАТРАЛЬНОМ пространстве: шляпка с вуалью, туфли на высоких каблуках, которые так и остались в Париже ни разу не надеванные, “холодная” (без подкладки) – дубленка, которую я надела только на несколько часов полета – и которая осталась там, в Париже – “для театра”, потому что “ТЕАТР Парижа” потребовал от меня сменить все: одежду и роль, с которой я приехала…
… Андрюша – широко – как имеющий вес в этой жизни (в отличие от меня – порхающей и НЕ имеющей НИКАКОГО веса, а значит и уважения – реального – в реальном) – усадил меня – в такси – холодно, как светский человек (кажется, он даже целовал меня при встрече – холодно – поэтому я и забыла, что ЦЕЛОВАЛ!). Я что-то щебетала (из зимы – в весну, в почти лето – тепло, и словно для меня – прекратился дождь, который шел весь день…), пытаясь найти хоть что-нибудь родное в этом чужом и незнакомом мире, брала Андрюшу за руку, но рука была – холодная, манеры – светские, таксист был остановлен несколько раз (МНЕ, в честь меня были куплены бутылки, и ДОМА ждала чудесная еда, но я не умела быть светской, это единственная роль, которую мне никогда бы не удалось ПЕРЕД Андрюшей сыграть: ведь он был мне РОДНЫМ, а не ЧУЖИМ человеком…

     ДЕНЬ  ВТОРОЙ
… Странно! Меня предупредили – что сказка не повторяется, ничего не повторяется, но дорога была – та же, что и летом, и такси так же волшебно неслось среди теплых ночных огней пригородов Парижа, только рядом – так НЕРЕАЛЬНО – сидел задумчивый Близнец и, видимо, пытался понять, чем все это кончится для нас (а так не хотелось об этом думать!), но – потом – позже – он бросит мне – упрек… “Ведь ты же ехала, чтобы разочароваться!” – Я: “Нет” – Он: “Показать?!!” (письмо)… Я не помнила, что писала: я просто радовалась НОВОМУ в своей жизни; я так устала жить НЕ СВОЕЙ жизнью, а эта – АВАНТЮР! – была – моя жизнь… – ТЕАТР… ПРАЗДНИК… И, кажется, он тогда об этом и говорил (о том, что я способна САМА устроить такую жизнь, какую хочу), и я радовалась огням, такси, теплой ночи, я ехала – ДОМОЙ – из того постылого дома, что не был мне по-настоящему ДОМОМ (сейчас он – мой ДОМ, и никакой Париж мне его не заменит: я свободна в собственном доме, среди своих детей, котов, рыб, цветов – нет чужеродного, не моего, как бы ни горько такое было читать Леше (надеюсь, он никогда не прочтет, а, если прочтет, то в тот момент, когда я буду значить для него что-то очень давно забытое и зарытое глубоко – Боль – ожог…). Как будто и не было этих нескольких месяцев – между двумя Парижами: я вошла и – помню – сказала нежно: “Здравствуй, Дом!” (Может быть, тогда уже Близнец почуял мое родство с Его – Домом (“Ты выгнала меня из дому”, – скажет он потом с горечью…). Он хотел, чтобы я – сразу – обжилась в его доме, он был ласков, великодушен и слишком гостеприимен (я даже сказала: “А ты не боишься давать гостю столько свободы?”). Я-то знала, что гость может очень изменить твой дом и наказать – за чрезмерное гостеприимство… Он приготовил мне – Царский ужин: жареная семга, красивый – кусочками – жареный картофель, салат из моих любимых помидоров… Тот самый “Кот дю Рон” – им поил он меня тогда, как птичку… Спасибо, Андрюша! Я никогда твоей щедрости не забуду! Ты был замечательным хозяином и Учителем: Учил наслаждению… Даже в простом: сыр, хлеб, вино – такое, наслаждение встречать день и заканчивать его – этим!… Как приятно – быть Золушкой на балу у такого чудесного принца: “Чего ты хочешь?… Пирожных?… Съешь вот это… Попробуй – … Я перепробовала почти все парижские пирожные (как я худела! Это только с парижских – так худеют… и хорошеют…). Если нам – по ошибке – давали не то пирожное, он обязательно покупал потом – то, которое я хотела… Нет – он замечательный… Дарил цветы и смеялся: “Хоть бы спасибо сказала!”… А я – немела – от его царских подарков: мне было так хорошо и так красиво от этой – моей – жизни, что я, как статуя (Родена?) замирала от восхищения и НЕМЕЛА… После музея – Родена – я обвила руками его – со спины – благодарно – и прижалась к этому большому, умному (нет, не доброму!), отчаянно похожему на сенбернара (любимая в детстве собака!) человеку… Он сказал тогда: “И почему Роден не запечатлел это…”… По телевизору сейчас показывают Париж, Лувр, Сену, Нотр-Дам… – и я не узнаю их… У каждого должен быть – СВОЙ Париж (он так же, как Мона Лиза, смотрит ТОЛЬКО НА ТЕБЯ – сколько бы человек ни смотрело на НЕЕФ…). И Париж у меня, конечно, очень похож на Адрюшу: Близнец… Разный…Холодный и сверкающий… Теплый и домашний… всегда – творческий и красивый – Мужчина с большой буквы (со всеми его недостатками и особенностями – иной планеты…

      ДЕНЬ  ТРЕТИЙ
… Одна планета – Москва… Другая планета – Париж… … Мы – инопланетяне друг друга… Мы из разных сказок… Я прилетела в пятницу… В субботу шел дождь… В субботу он должен был встречаться с девочками (“уик – энд” с дочерьми – традиция…), но он все отменил (мне было неловко!) – из-за меня… Кажется, мы ходили гулять по Парижу (ради нас прекратился дождь – на какое-то время…). Мы гуляли – у Сены – заходили в кафе (где тот ресторанчик китайский с рыбками?). Так и не нашли – зашли в другой… В зоомагазинчиках были рыбы – и при входе – на улице – тоже… (“Ты сама, как рыбка…”). Я сказала, что приду сюда, когда у него будут дела или он от меня устанет… Мы были – дети, здоровались с каждым кутенком и котенком… Радовались огромным и маленьким птицам (маленькие куры, как голуби, и большие голуби – как куры…). Цветы – на улицах… Пошел дождь – мы убежали ДОМОЙ… Пили за чудесный день (“Я с тобой совсем почему-то, не пьянею…” – “Ты одухотворяешь мой дом…”).
Потом – я ходила в Лувр – сама – в воскресенье (и это был подвиг, потому что – конечно – я потерялась на обратном пути, хотя Лувр нашла очень быстро (“Ты пойдешь по улице Риволи…”). Я разменяла в банке – деньги (сама), и в электричку – сама (и билеты купила! Так приятно было говорить, спрашивать… я училась – французскому…) Самое прекрасное было – ехать на электричке, на втором этаже – к Парижу, видеть его – задолго до вокзала. Так странно было – самой открывать двери вагона или разглядывать пассажиров, слушать чужую речь, но ощущать себя здесь – совершенно своей, не чужой… Не было страха, потому что даже, когда потерялась, как-то ухитрялась говорить с милыми старушками, с девушкой, которая извинялась (на немецком!), что не знает русского: “Он очень трудный” (schwer!”). “Га – а – ни” – поправляли меня старушки [“Ан – Ан кафэ” – запрокинута выразительно в позе “Ан” голова Андрюши, – … Шелль! Поезд на Шелль… Помнишь “шелльского человека”? Он – отсюда (“Шелль” – моя любимая теперь помада – рыжая…). Какой замечательный учитель – Андрюша! Такую (даже такую!), с вечным “географическо-топографическим кретинизмом” – вечную “маленькую девочку” научить ориентироваться в пространстве! (“Ты – сильная! Не бери меня под руку! Посмотри: все парижанки очень самостоятельны! ) – А потом – грустно: “Вот я тебе уже не нужен”, когда я – взахлеб – ему – о своих победах парижских рассказывала…
…Я не помню – удивительно – ничего плохого, хотя, конечно, наверное, мы ссорились… Я только помню, как очень обиделась на него и ушла – тихо, молча – в ванную (плакать), когда он сказал, что был пьян, когда приглашал меня… Вернулась – как ни в чем не бывало, а он притянул меня к себе и сказал: “Прости… Ты поставила меня в угол…”. И я простила все: все прошлое и все будущее – все абсолютно обиды, которые предстояло мне еще выдержать… За одно за это – простила… Странно: вся неделя была – как праздник (до седьмого, до “ночи перед Рождеством…”. Помню удивительные – парно – танцующие – ласкающие – в чудных движениях – руки, помню – чувство родности (так сильно прижиматься друг к другу – нет, это было что-то даже несексуальное (он думал: наша с ним “инвалидность”, я думала: родность, но он ее потом принимал за “выпрашивание ласки”, а это было что-то другое (я не посмела, побоялась ему сказать, скрыла – а зря! Он не думал бы, что “выпрашиваю” ласку – у него – мужчины – “возбужденная” женщина… Он даже не мог предположить, что я “не хочу” его (и я боялась об этом сказать, чтобы не ранить его самолюбие...). Он ведь так обиделся, когда я – со смехом – говорила, что “не хотела”, что “сделала ему подарок”, а он думал – он – “дарит” мне, когда “занимались любовью”… Ну и дураки же мы были!… 

     ДЕНЬ  ЧЕТВЕРТЫЙ
… В понедельник – мы ходили (и ездили на автобусе) с ним по магазинам… так здорово было с ним осваивать это чужое пространство (было так легко делать его – своим…). Он с таким вкусом так тактично – подобрал мне “парижскую” одежду… С такой заботой и ни капли раздражения! (как же я привыкла уже к раздражению своих мужьев по поводу покупок, особенно – одежды… А здесь – никакого раздражения и тоскливого загнанного в магазин зверя! (“Ну, когда же ты закончишь выбирать?”). А я еще так медленно соображаю в эти моменты и теряюсь: я же живу в полуреальном мире… Мне же еще “настроиться” нужно на мир земной и опуститься – на него – со своих мечтаний… Я снова – помолодела – в лисьей – теплого цвета – под мои волосы – курточке. Он с такой любовью выбирал – джинсы (как себе: “на резиночке”, и не сердился, что я не знаю размера) и свитер – темно-синий (“Ну вот, ты теперь – как петербургская интеллектуалка…” “Наконец-то ты не мерзнешь” (он очень сильно переживал, что я все время мерзну… Хороший Андрюша! Прости, Андрюша! (Завтра – “прощеное” воскресенье… Последний день Масленицы… А тогда был – январь, предрождество христианское и построждество католическое... Везде – “куча” елок… И цветы – на улицах, и березки “Такие милые”. И даже – розы цвели (“Это ты наколдовала: природа с ума сошла…”). … Шестого – мы тоже – гуляли (вот тогда, у Сены, и в Нотр-дам зашли, и по бульвару – Севастополь (туда, где начинался Париж – ров (воображаемый), ворота, книжные развалы (Так дешево – Климта – мне и ему – купила, книжку – “Весь Париж” (“так… вот здесь ты уже была, тут я тебя уже водил… А сюда… Лучше не заходи – разочаруешься… Лучше посмотри на фотографии…”). Помню – “самые старые в Европе часы…”, самый дорогой ресторан (мы тогда решили туда сходить – эх, не пригодились туфли! И платье: запил Андрюша…). Но все это было – потом… А пока – остров Ситэ, пятачок, где “занимаются любовью”, статуя Генриха IV, самый старый – “новый” – мост Понт Неф с головами его, Генриха, подданных… Стихи, которые я читала – у Сены:
“Я иду домой возможно тише,
Ненаписанный стихов – не жаль.
Стук колес и жареный миндаль
Мне дороже всех четверостиший…
Голова до прелести пуста,
Оттого, что сердце – слишком полно…
Дни мои, как меленькие волны,
на которые гляжу с моста…” (Цветаева).
… Андрюша смеется … он счастлив, что ЕМУ читают стихи...Я тоже… Только потом, во второй раз, когда тут же сама (он пил), гуляла по этим же местам, я прочла конец стихотворения:
“Чьи-то взгляды слишком уж нежны
В нежном воздухе, едва согретом…
Я уже заболеваю летом,
Еле выздоровев от зимы…” и подумала, что, заболев летом (тогда, в первый раз – в Париже), “заболеваю” и зимой …
В эту ночь – шестого – была полная луна, ПОЛНОЛУНИЕ в НОЧЬ перед Рождеством (а мы, такие беззаботные, забыли о нем…). Что же случилось в эту ночь, что случилось? До сих пор не могу понять – что… Кажется, своим самокопанием – в наших отношениях” (и зачем “копалась”?). Я разрушила – все… Я пыталась определить неопределяемое… “Несказанное, синее, нежное…” нежное!”


ДЕНЬ  ПЯТЫЙ
7 января. Рождество. Париж. Ночь была ужасной (“Ночь перед Рождеством”), и я поняла, (я сняла крест – случайно, и все бесовское набросилось на меня – отвоевать, оттянуть к себе (У меня есть связь с этими силами, и я – ее боюсь…), что надо писать, иначе измучаю и себя, и Андрюшку… Он такой хороший: ласков, внимателен, полетен – в разговорах (“диалоги с Сократом…”). Смеюсь… Счастливым смехом… Меня так никто еще не оберегал (и от самой себя – тоже) и не ценил во мне Человека… Одел – тепло (“Я не могу, когда ты мерзнешь!”), куклу подарил – трогательную (педагогический подарок: она просит помощи, протянув к вам руки…) – Посмотри, как одета, какая красивая, сильная в своей женскости – сама справится – БУДЬ СИЛЬНОЙ!” Здесь, в Париже, не принято быть “кисейной барышней” и висеть на руке у мужчины… Париж – мужчина, теплый и красивый, с праздничным лоском и независимостью денди… Мой “Виргилий по Парижу” – такой же: щедр и независим, в руки не дастся (ручка не пишет, придется купить другую ручку), хотя здесь, на Монмартре они – часть пошлых сувениров для туристов: дорого и безвкусно... (еще и пишут плохо: измучилась, пока нашла пишущую легко…). Возвращение в то же кафе; обидно: мой столик занят, зато бармэн тепло улыбается: узнал (еще одну чашку кофе – большую – “кафэ о ле”… Свободно! Сажусь опять за СВОЙ столик.
… Я поняла, что случилось ночью… Во-первых, разгул темных сил (и Гоголя-то я ночью, выходит, не зря вспоминала!) и – дикая потребность в творчестве (слишком много впечатлений и мыслей) о любви – конечно – по любимой – женско-мужской теме… Хорошо! Светло (Рождество!) Радостно! (Солнце после хмури и дождей, тепло – после холода: действительно, Христос родился… Постояла службу в Александро-Невской церкви (очень красива – снаружи: солнце, полетность верхушек, теплые воздушные краски…). Внутри – не умею ценить красоту (я – тоже – внутри – в себе: пела с хором… Удивительно: “Отче наш” не поют, как в России – все – хором… Да и вообще это, конечно, другие люди. Другой храм (офранцузившийся), все другое: у нас посреди службы, толкаясь, деньги не собирают… Достаточно – у входа в Храм… не сужу: наверное, они: бедные (это французы-то!) и собирают так деньги не все (“На ризы” “На…”). Но ведь можно же – до – или после – службы!… Очень странные лица: как будто нарисованные, неживые, остановившиеся еще ТОГДА и ТАМ в своем развитии (Жизнь была – только ТАМ, а сейчас они – слепок с той жизни: трогательной красоты и хрупкости куклы… золото, фарфор, парча… Не выдержала, ушла до конца службы, Андрюша меня нашел(“ Ну что ты?”...), а я почувствовала себя ужасно чужой всему этому, исчезнувшему уже у нас, миру...Андрюша не такой, как они: он живой, теплый, страдающий(“кричащая”маска мужчины в Лувре в руках у Мельпомены Праксителевой — он!  Лувр не потряс–ощущение большого кафе, где все курят, пьют, разговаривают — о своем — но зато такая домашняя Венера Милосская! Как в кухне — теплая женщина( халат сполз, пучок сзади…).
    ДЕНЬ ШЕСТОЙ
…Ощущение ежедневного праздника, и даже на Монмартре среди “мазил” нет ощущения подмены детского  моего представления о творческом месте: вот ведь сижу и творю – в кафе, и южная зелень вокруг — “вечная весна”, любовь…, и “импрессионистическое”, распадающееся на краски – сознание – и – блики, блики…
Андрюша открыл мне Климта (я видела раньше, но – не ощущала так “физически”, так полно… Он замечательно рассказывает – так образно, точно, полно… … Удивительно… Благодарю Бога, что  нас ВСТРЕТИЛ. Дорвалась до Андрюшкиных книг...  терпеть – друг друга невыносимо: две творческие личности… искры летят, и творчество – взрывается – фейерверком, ракетами (жгут и ранят – болью!). … До сих пор слабею (ток – “от  губ” до губ) от очень простых вещей: он САМ чистит мне сапоги (даже если “ругаемся”)… Поцеловал сегодня – трижды – как христосовался… Льюис прав: влюбленность усложняет чувства и утихомиривает влечение (раньше – было просто НАСЛАЖДЕНИЕ друг другом, а сейчас мы боимся ИСПОРТИТЬ, задеть, ударить этим свои собственные новые чувства… Удивительно ощущение от совместного чтения (Льюиса): мысли как будто зеркалят, ударяясь, отражаясь от наших с Андрюшей тел, голов, душ (не знаю, как назвать эти наши сущности, состояния в этот момент) … Как хорошо, что все это я написала – здесь, на Монмартре и стерла первое впечатление от него : здесь “Tati” – дешевые и некачественные “шмотки” для “новых русских” – ну, лежат они себе – и пусть – лежат… Каждый видит свое (“Каждый пишет, как он слышит…”). Пела в ванной — Окуджаву. Плакала (шла с ним какая-то удивительная связь)… Почувствовала его усталость от жизни и тоску… Он совсем недавно — здесь — умер, и я еще ощущаю его Дух(это очень тяжело – выполнить, поднять и донести – свою ношу, не перекидывая ее ни на кого…). Ему зачтется… земля ему пухом… душе – покой… (как страшно выставлена в Лувре женщина – мумия: кричит – в стеклянном гробу… И еще —  отрубленная голова – другой мумии: страшный оскал (когда же их похоронят?) измученных глаз и губ (видно, грешницы  большие были…).    
… Пора уходить из кафе (кажется, все успела записать, кроме наших с Андрюшей прогулок, но это – не поддается описанию… Это – праздник, огни, краски – фонарей, рыб, птиц – рождение чуда у тебя на глазах… “Давай выпьем за этот день…” (чудесное французское вино, хлеб, сыр – божественное сочетание – малого и великого…).
Пьем – за каждый день… Не было еще дня – не чудесного (Андрюша – Андерсен, а я – кукла из его сказок, действующий, ЖИВОЙ персонаж…). Как в комедии масок – жизнь наполнена жестами, словами, движением, мыслями и чувствами… Театр души… Усталость, как после родов… Пойду поговорю с Парижем, помолчу – с ним, (пусть говорит: надо научиться его слушать (как женщина —  мужчину, вдохновляющая его – она, творящий – он…) … Два бармэна очень тепло провожают меня (писавшую) взглядами… (“До свидания! “Приходите еще!” – на ломаном русском и немецком).
Музей д’Орсэ. Узнала: “Махи на балконе” —  картина была в Москве “сто лет назад” (мы были еще с Вовочкой вместе) Монэ лучше МАНЭ (для меня  – светлее, чище, праздничнее). Потряс Курбэ: я его так мало знала! такие иллюстрации не печатали у нас… “Кричащая” рыба. Женщины – какая эротика! 1880-е… Сегодняшняя ей в подметки не годится… Остальное – так… Милое, знакомое (чертовски устала – не к ночи будет сказано: прошлую ночь почти не спала совсем…). …Вчерашний Нотр Дам де Пари – домашний и теплый (не то, что собор в Реймсе…). Андрюшины “живые” рассказы (“купаюсь” в них, погружаюсь, как полуобнаженная женщина – в воду – у Курбэ… Вечер...Ночь. Огни Парижа.(“А вечер кажется мне колдуном раскрашенным, и он ворует мысли у меня” — звучат в ушах собственные стихи...). Путаю направления и билеты – от усталости… “Мавр”, похожий на Филиппа Киркорова —  с улыбчивым – мне – взглядом…

ДЕНЬ  СЕДЬМОЙ
Хитрый Близнец! Я опять тебя жду: теперь в кафе…  Утро. ДОМА. (прости, что взяла твою ручку: она пишет, как “кровью”, а сегодняшний наш разговор с тобой очень важен для меня: я сейчас, как птица, истекающая болью (правда, утром, когда ты ушел так тихо и нежно (и поцеловал в мою горящую щеку, боль истекла…). … Я блаженствую… Я почувствовала сегодня, что твой дом перестал для меня быть “клеткой”, и я могу лететь, куда угодно… И то, что мы “встречаемся в кафе”, тоже спасает меня от жуткой мнительности гостя, которого нужно “камнем” (Скажи, почему я – “камень на сердце” —  ты как-то – сказал!) таскать за собой или придумывать, куда бы его деть, чтобы не мешал… (Как пишет ручка! Я себе такую куплю: пушкинское перо”…). … Ночью я поняла, что надо “выяснить отношения”, и именно – “высоким стилем” письма (ты не успеваешь поговорить со мной: у тебя дела, а потом можешь устать, спать, еще что-то – в общем, “шуганешь” меня, как это уже было несколько раз, ночью – и правильно: мысли, прежде чем их вылить на чью-нибудь голову и душу, нужно оформить и смягчить, чтобы не ранили и были поняты правильно… (Меня “приперло”, раз я не даю тебе спать…). Ты уже дважды сказал, что пригласил (позвал) меня “спьяну” (как твоя рука “позвала”, когда мы  (ужасное слово!)  занимались любовью, и ты отрекся опять от меня (“Бог с тобой!”). Когда это случилось в первый раз (предательство), ты попросил у меня прощения (мне было очень больно: ты понял и “поставил себя в угол” – я легко простила: Близнец! Но, когда слово “спьяну” было произнесено дважды, я испугалась (и за него ты и не думал извиняться: просто мы посмотрели друг другу в глаза – молча, и я притихла (“переваривала”)… Это прекрасно —  принять решение: сразу освобождаешься от “комплексов”, вернее от пути к шизофрении, которая не видит никакого пути: примешь решение – и ты здоров, и больше не “горит” кожа, и мир уже кажется светлым и чистым – с дорогой в будущее… …Ты отлучил меня от своего тела, и от этого у меня “горела” кожа (я не могла понять: почему?). Это вопрос тебе, ведь я мучаюсь: секс – это “низкое” (не в смысле “грязное”, а – “веселое”, “приятное”, “легкое”), но без него трудно “высокому”: его обязательно нужно “опускать” таким образом, посмеиваться над ним… Я не молюсь сексу: я, все-таки, не язычница, а христианка, поэтому я тут же стала думать, что что-то сделала “в последний раз” не так, (“обманула”? Но это был – искрящийся, веселый дар: я улыбалась и нежно любила тебя.  Мне было радостно, что я не отношусь к этому “серьезно” (похоже, что у тебя, что ли, не так? – Это вопрос). “Устно” я сказала “глупость” (а, может, и нет?): я стала неприятна тебе? Или ты стал как-то не так, а –  ответственно к этому относиться? Или боишься “обмануть”? Ты честен – очень – я знаю, но этим не обманешь: секс – это “легкая” форма, плата тебе – за гостеприимство, ласку, заботу обо мне… Я чувствую себя хорошо, когда ты “берешь” мою ласку, а иначе – непонятно, зачем меня “здесь” держат (да, кстати, зачем? В качестве кого? Кухарки? (Нет, конечно!). Средства от одиночества? Домашнего животного? (Но ты “кошек” не любишь). Играешь “в жену”? В любовницу? – Я запуталась: что я тут делаю? Я приехала – “спасать” и “спасаться”, но мне – для устойчивости психики – нужна какая-то определенная роль (женщины! консерваторы!). Друг” – не подходит. Никакие мы с тобой не “друзья” – это – только общий взгляд на мир, одинаковый (он у нас присутствует, да!.) У меня есть друзья – мужчины, но это совсем не то… Я с тобой никогда не “дружила”, и ты это знаешь, потому что иначе не подпустила бы тебя к себе так близко (и ты бы тоже – не подпустил!), и не завоевывал бы (а я чувствую и знаю, что ты меня завоевываешь, и это у тебя получается – иногда с блеском, иногда – совсем не получается (наверное так же, как и у меня…). Если ты вдруг “очнулся” и предлагаешь “дружбу” (то есть, разрыв всех любовных отношений) – это будет очень больно и тебе (я знаю!), и мне, но, если ты считаешь, что это нужно сделать сейчас – скажи, чтобы потом не было “смертельно больно”… Сейчас еще это можно (наверное?) сделать, хотя нас тянет друг к другу невероятно: я это, как “магиня” ощущаю (я знаю, что ты с этим вслух, как истинный Близнец, не согласишься, но мне твое согласие и не нужно: мне кажется, я как более тонкая или близкая к любовной – материя (женщина) – понимаю в этом больше (это природно и совсем не обидно: ты лидируешь в направлении этих отношений, а я – в оценке и ощущениях (тоже оценка – подсознанием). Женщины вообще сложнее устроены, чем мужчины… … Итак, объясни мне, зачем ты изменил направление наших отношений (они текли себе и текли, сами по себе, выбирая русла и пути, но ты сейчас совершаешь искусственный акт: возвел плотину (а вода-то прибывает: вот уже прорвалась в моем “послании” – красными чернилами — “кровью” (ужас, как высокопарно!) – мне, в моих мучениях по ночам (пойми же ты, ради Бога: я не ищу “виноватого”: я ищу выхода, спасения… Их много – выходов, но ты должен (раз взял такую ответственность) – вместе со мной( я тоже – взяла) – существовать эти две недели — билет на самолет в Россию у меня есть!А раз “взял” – либо “плотину” убрать и не сдерживать искусственно “течение” отношений, либо – жестко их изменить, но тогда… Ох, я не знаю, что будет тогда… Страшно мне, хотя, конечно, я сделаю все, чтобы сохранить хоть что-то в наших с тобой отношениях: как ни брыкаемся (и ты, и я), а у нас в них – нужда (Бог – свел – для чего-то… Вот для чего?)… Мне хорошо с тобой, мне легко с тобой —  даже когда трудно. Я не боюсь тебе это писать: я очень доверяю тебе, но мы сейчас не на равных: ты не открываешь мне своих карт (а мне лучше любая правда, чем неискренность, ложь в отношениях). Может быть, ты сам заметил какие-то изменения в себе или в своей жизни, и они тебя пугают? Ты что-то прячешь от меня (не говори – что, просто скажи: “Прячу!” – это будет уже понятнее, ведь мне здесь еще “мучиться” еще 8 дней! Я не буду мучиться, если ты будешь со мной откровенным – при любом “исходе” дела . Поговори со мной об этом! Я выдержу любые твои откровения… (я сильная). Только не прячь от меня глаза! И вздохи…
Ты сказал мне как-то ночью, что “у нас с тобой еще очень много времени” (мне было так нежно и тепло, когда ты укрыл меня – заботливо (словами и одеялом) —  я растворилась вся в твоем чувстве… И я же вижу, что ты не жалеешь, что я – здесь, и тебе со мной – ХАРАШО (у тебя такой счастливый вид, когда ты мне рассказываешь о своем или ешь то, что я приготовила… Знаешь что? Можешь сказать (если ничего не хочешь говорить), что тебе трудно… Так и скажи: “Мне трудно…” (и мне станет легче), но в таких случаях лучше все-таки понимать, ПОЧЕМУ трудно, а это – только в разговорах “обзеркаливается”. Не надо ничего “решать”! Просто поговори со мной, чтобы я сама не придумывала жутких “монстров” (ты же знаешь, что я это умею делать!).
Ну, признайся, что ты, таким образом, создаешь условия для “Как сложить заклятье, чтобы снова потерять мне
право на твое дыханье, руки, платье?” (“У нас с тобой впереди еще целая жизнь…”). А это – о самой любимой (А. Тарковский) женщине, жене:
“Отнятая у меня,
Ночами
Плакавшая обо мне,
В нестрогом
Темном платье с детскими плечами –
Лучший дар, не возвращенный  Богом.
Заклинаю прошлым, настоящим –
Крепче спи, не всхлипывай
спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим:
Ангел, олененок, соколенок…
Из камней Шумера,
Из пустыни Аравийской, –
Из какого круга
В памяти – сиянии гордыни –
Горло мне захлестываешь туго?
Я не знаю, где твоя держава,
Я не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твое дыханье, руки, платье…”
Я пришла на вечер Арсения Тарковского в школьном платье и фартуке– черном. Когда я брала – со всеми —  автограф, он поднял глаза и сказал: “Какая девочка!…” “Видите, Вас даже дети любят и знают,”– сказал ему стоящий рядом молодой Левитанский… А для меня эта встреча была судьбинной…

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ, ПАРИЖ,
НЕДЕЛЯ  ВТОРАЯ. ДНИ —  ВОСЬМОЙ, ДЕВЯТЫЙ, ДЕСЯТЫЙ — ПРОПАЛИ ДНИ!

 Я поняла, что не отказываюсь ни от одного своего слова – мало того – горжусь птичьим своим полетом и птичьим своим падением: пусть все видели! Это прекрасно – быть птицей, и упасть птицей – лучше, чем кроликом, хомяком или даже кошкой – на четыре лапы сразу! Мои раны – ничто по сравнению с моим полетом… И потом: ты открыл мне полетность, ты снова научил летать одомашнившуюся кошку...Нет! Лучше я буду одинокой, но птицей – дикой, не гусыней домашней, не уткой (у них – своя красота и прелесть…). А мои все утята, кроме Ванечки (да и тот уже петушок!) выросли, и я могу писать, могу летать, могу творить, могу любить – все мне теперь позволено, и нет предела свободе моей, и нищета не задавит (на кусок хлеба с маслом себе и детям я пока в состоянии заработать!). Мне смешно, что ты “уличил” меня в желании выйти за тебя замуж… Мужчина пьющий (хоть и в Париже – какая разница, где он пьет!) – не очень-то завидный жених (говорю тебе честно!). И очень много должно быть в женщине любви и самопожертвования – отдать себя на самосожжение такому человеку… Дружить с тобой интересно, жить – страшно (и видеть, как деградирует такой редкий интеллект и человек творческий еще страшнее… Что ты и наблюдал на моем лице и в моей душе в Париже во время твоего запоя (вторая неделя), в первую ты держался и был совсем другим человеком: веселым, деятельным, жизнерадостным: так трогательно делился со мной своими творческими проблемами и победами… Как истинный Близнец – блистал: кормил, поил, баловал, увлекал, рассказывал – творил театр цветов, радуги, французских вин и блюд… Прекрасно было все: и ходить с тобой в “музей Родена (чуть не сказала “к Родену и той женщине, с которой (и которую) он лепил … Два таких интересных таланта, две личности, две – звезды  — не думаю, чтобы это был брак, не ругаю: просто это ДРУГОЕ…  И так замечательно (красиво!), с таким вкусом – ты подбирал мне вещи, меня окружающие, и пищу, и музыку (“Не кри па!”) , и даже телевизор с тобой было смотреть – творчество и наслаждение (помнишь тот боевик, который я сначала отказывалась смотреть и потом притихла, когда ты мне объяснил, что там происходит на самом деле?). И комедия масок, и даже женщины – актрисы, по поводу которых ты “кидал” свои реплики – все это было творчество и праздник… Праздник каждый день… Каждый день – праздник… (помнишь, мы пили – немножко – хорошего вина – “Кот дю рон” – любимое теперь мое вино – пили за каждый день той первой праздничной недели, пока ты не напился (прости! Это звучит не очень здорово, но это – правда…). Ты напился в день своего триумфа — спектакля: проклятые родные россияне преподнесли тебе водку! — режиссеру — водки! — и я, как назло, ушла, обиделась, почувствовала себя лишней среди твоей , хоть и бывшей, семьи, друзей, ведь ты не заметил меня, не представил никому, не подошел после спектакля, когда я сиротливо сидела рядом( ты потом ужасался, говорил, что это проклятая твоя близорукость — ты искал и не видел меня, а я боялась сама подойти...да, я тоже виновата, что ушла тихонько — домой, и ты сказал, что понял, где я — уже когда напился...“из-за меня”, а не из-за бывшей жены ) – просто сорвался. Не выдержал планки, которую сам себе поставил – так бывает… Это, действительно, очень страшная болезнь и я, когда посмеялась над твоим подвигом – не пить 3 недели – не знала, как это серьезно. Я не была готова к такому, поэтому так и отреагировала (“Болото…” Мой крик, истерика, “ужасный диван”, все – ужасно и непонятно: то, что не можешь неделями встать и куда-то пойти, не можешь есть, быть собой…). Для такой “иллюзионистки”, как я (создаю себе мир и живу в нем, не касаясь ногами земли, ухитряясь при этом каким-то непонятным образом все же на ней существовать, зарабатывать деньги и кормить и себя, и детей своих – птица! Не знаю, как у меня это получается: Бог ведет…). Вся неделя наших с тобой проблем” просто была болезнь, больное сознание боролось со мной – чужой пришелицей, зеркалом, в которое тебе так не хотелось смотреть, а оно еще кривило, отражало что-то гротескно, любовь пыталась что-то “переделать”, а это было нельзя, и это была удавка, камень на шее, свидетель ненужный и бесполезный, а потому – вредный…Были проблески сознания (театр, попытка уйти и что-то сделать), но больше было ненависти (“любовная лодка разбилась о быт”) и досады (разрушила мир иллюзий :”Я же не пьяница! (гордо), я – наркоман”,  втайне – не верящий, как и всякий наркоман и пьяница, что это так (я могу, а все это —  ОНА придумала, она все придумывает, значит, и ЭТО тоже она придумала): мы же себя любим, мы же не верим в свое падение, как я не хочу верить, что меня отшвырнули, отбросили, забыли, выбросили из души и сердца, потому что это очень больно (а зачем – боль, если можно – избавиться от боли, оттолкнуть, ударить – посильнее, грубо отшвырнуть (что ж она: мазохистка, что ли? уберется… Не нужна мне ее помощь! Я – сильный, я и сам могу: ишь — придумала, что спасает, а сама возле меня греется, вампирит (“Сонечка!? Мармеладова!? Мармеладу захотела?” – кричал ты страшным голосом... Как натурально ты тогда, “играл”, меня отшвыривал! Я все тогда поняла… (как плохо быть умной… и красивой: умным и красивым женщинам не везет вдвойне, если, конечно, ум у них не “лисий”, приземленный… у меня, к сожалению, не “лисий” (Водолейка!). И нет ни гордости, ни чувства самосохранения, когда опасность рядом (бросаюсь в “болото”, не видя, что сама уже в нем увязла, что это БОЛОТО, ТОПЬ, а не синее безоблачное небо (и я не летаю, а давно уже ползу и захлебываюсь…). Конечно, тебе легче было бы придумать, что я тебя хочу ОКРУТИТЬ, но для твоего интеллекта эта версия “шита белыми нитками” (и ты сам это прекрасно понимаешь), и даже “благородство” твое по поводу меня (чтобы “стерся твой образ” – не звонить, не поздравить с днем рождения – ЗАБЫТЬ все это БЛАГОРОДСТВО шито ужасными нитками: они расползаются мгновенно, как только слышу я твой мстительно-гордый тон: “Я – твоя первая и последняя любовь”… Бред! Почему – “первая”? Я стольких любила! Почему “последняя”? Я еще стольких буду любить! Конечно, не так, как тебя… Просто мне все время нужно кого-то любить… Время было любить мне тогда – в августе – в Париже… И не знала я, русская женщина, тогда, что можно любить – поверхностно – “по-французски”... И когда ты сказал – “друг”, – я была – друг… Бог так распорядился: вот ситуация – решай ее и скажи честно, чего ты хочешь, а не черни и не обвиняй кого-то в своих трудностях … Знаешь, почему я тогда ушла  с твоего спектакля в рождественский праздник? Я поняла, что ты не способен меня защитить, ты отрекся тогда от элементарной ответственности за свои поступки (позвал ведь меня в Париж? жила я у тебя две недели? знал ведь, что ты – единственный родной мне человек в этом чужом для меня городе, государстве?)...
Мне тогда было ужасно стыдно, противно за твою слабость и предательство!… О этого, а не от “ревности” к бывшей твоей жене я изменила к тебе тогда отношение (и ты, конечно, это почувствовал, и ждал расплаты, но ты был пьян, и я, как всякая любящая – друг —  да, и друг тоже! – женщина молча раздела тебя и уложила в постель и даже выслушала все твои гордые монологи о твоем триумфе – впервые за три года – перед “этими белогвардейцами”, не принимавшими тебя (а теперь – приняли и благодарили. “А ты – не слышала, а мне так важно было, чтобы ты – слышала, ведь я был прекрасен?” – Правда, правда, – говорила я восхищенно —  одними глазами —  и ты успокоился, как ребенок, который избежал наказания (ведь мама все простит, а ты тогда искал во мне – маму, ты вообще очень часто ее во мне искал, и я тебе “ее” давала – в ущерб своей гордости, своей женскости, своему ЭГО – для твоего ЭГО…). Ах, мон ами!1 Писать письма – прекрасно! Мне стыдно, конечно, что я- таки выцарапала из твоих рук свои письма (они пропахли твоими сигаретами и —  кто знает – что они были для тебя, когда ты читал их, лежа на диване… Может, это были лучшие минуты твоего дня, а я так жестоко отняла у тебя – твою уже – собственность (“Может быть, СТО писем”, – говорил ты мечтательно…).  Я возвращаю тебе твою собственность, и ты будешь единственным обладателем ДОПИСАННЫХ через полгода писем…: не думаю, чтобы этот жанр где-нибудь еще существовал: его придумала Тивиша, когда я, поняв свою ошибку – поплакалась ей в “лесбийской ванне” – две женщины, как на картине Климта — любим тебя – обе… Прощайте… Так писал Моруа Незнакомке (Я – Моруа, ты – Незнакомец...).

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ — ИЗ  МОСКВЫ

 Из этого письма я выкинула только конец: все остальное – прекрасно и верно (и ни слова не выкину, и под всем – подпишусь, и ни о чем не жалею…). Уже февраль. Здравствуй. Как ты?… Глупый вопрос – в пространство – НЕЗНАКОМЦУ… Ты прав: твой образ потихонечку стирается, боль утихает, а жизнь выносит куда-то: только все в ней, как в романах Франсуазы Саган —  пусто и бессмысленно  — без любви… Меня наказали – за нелюбовь (“Договор” с Лешей…) — любовью к тебе и болью разрыва  — с мужем (как ушел тогда —  16-го января –когда я из Парижа вернулась и все ему рассказала —  даже за вещами не вернулся: только икону и успел взять… Я его очень люблю теперь – такого (и плАчу по ночам – как королева, лишившаяся власти, короны и головы)… А ты еще говоришь, что я корыстна и женить тебя – на себе – хотела… Знал бы ты, как мне (как у Христа за пазухой) в браке с Лешей жилось!… (уж если ТАМ была удавка (а она была!), при том, что я творила, что хотела … впрочем, тебе это неинтересно… “Что имеем – не храним, потерявши – плачем…”. Десять твоих Парижей (двадцать, сто) не вернут мне моего королевства, но я отреклась от него САМА, и ни о чем не жалею… Единственное, о чем жалею, что мы с Лешей сейчас, как два голых человека, распятых на крестах (“РАСПЯТИЕ ЛЮБВИ – РАСПЯЛА! (судьба —  не я…) – каюсь, плАчу, да горю не поможешь —  плача —  от боли и любви – у всех на виду —  у равнодушных, у пришедших поглазеть – на пожар… Леша ни единым словом меня не упрекнул и ни одного дурного слова обо мне – даже в пьяном виде – не сказал… Как я сейчас уважаю его – маленького солдата (чуть не сказала – “капрала” – любви1 . Наверное ты раздражаешься, читая эти строки (может быть, и вовсе не удосужишься прочесть), ведь для тебя Леша – “неизвестно кто”, с кем я распивала бутылку “Кот дю рон”(а) (“Нечего было пить неизвестно с кем!” – в ответ на просьбу привезти это любимое мое вино…). Я понимаю тебя… Ты тоже, как Леша, отрезал – и все… Чтобы не больно было (“освободился”, “камень с шеи сбросил”… моя “художественнаю память” печатает картинки, как в кино: до деталей и слов —  сказанных…. Не переживай: ты “набил” мне такой болевой мозоль, что я абсолютно равнодушно восприняла твой незвонок и неприход на мой день рождения — в Москве: мужчин на дне рождения у меня все равно  было много (и это не самореклама), к “свободной” женщине в очередь выстраивались, и розы несли, и соперничали их длиной и цветом (все розы – красные, все (мужчины) “хотели”, и я выбрала сама, как королева – фаворита (холодная и насмешливая). И женщины завидовали моей женскости и магии пения (“Не пускайте поэта в Париж…”, “Не гаси меня – свечу…”, “Никто не знает, что мой дом летает…”)… “Пир во время чумы” не получился: все было – на утверждение меня – Женщины (и даже Леша – 18-го – принес розы и бананы – детям (и пытался со мной петь, но я – не могла: ком стоял в горле (я же ему – убийца…).
А ты – мне – не убийца , а – источник вдохновения и творчества (просто я “скатывалась” на бытовой уровень – с творческого… Но ты, конечно… гм… ЗАСРАНЕЦ! – (мне смешно – прости!). Я очень люблю – полеты – “с уровня “ – на “уровень…”, с “высокого штиля” — на “низкий”… Знаешь, мне действительно все равно, как ты на это отреагируешь, и будешь ли вообще это читать… “В душе моей неосторожно Вы разбудили вулкан…”. Сам разбудил – ПОЛУЧАЙ! И не надо делать вид, что ты к этому никакого отношения не имеешь! Еще и как умеешь! (хорошая ошибка: творческая…). Я не разбилась, а изменила траекторию полета… Чуть-чуть изменила… самую малость, но в космических масштабах это – огромные расстояния… Завтра – затмение солнца… Я к нему подготовилась: не пропаду… Завтра я встречаюсь с Санечкой Морозовым и покажу ему кое-что из моих (к тебе – прости!) записей. Поэтому я и пишу тебе эти письма: роман будет эпистолярным, на их основе… Конечно, имени твоего не будет, но все это вызвано тобой, Близнец! Ты, конечно, можешь “порвать со мной” все отношения… Но ты не можешь запретить мне писать, ведь это все равно, что родившегося ребенка пытаться затолкать матери обратно в чрево… Это не должно тебя унизить – наоборот – прототипы (если роман талантлив) живут в веках. Я не рассчитываю на известность при жизни, но думаю, что даже, если он не будет издан (роман), его, все-таки, стоит написать (собственно, он уже написан, только нет КОНЦА и предстоят кое-какие правки)... Я думаю, тебе уже хочется меня УДУШИТЬ, но я далеко, и ты боишься меня – Женщину (то, что ты – ХРАБРЫЙ1 – вовсе не противоречит этому!). Ты – замечательный, но ты тоже, к счастью или к сожалению, – не знаю, – будешь наказан ЗА НЕЛЮБОВЬ: все ЛЮБОВИ ты душишь в самом зародыше, как истинный Близнец… – Близнец Цех лет 10 назад сказал мне с грустью: “Эх, какую я сейчас в себе любовь задушил!” –
и показал – как – руками (“Вот так…”). Обожаю его — художника и мима – Цеха – Он — мой друг и периодически присылает мне свои фотографии или открытки – с дьявольскими по своей точности предсказаниями… Знаешь, что он пожелал мне в этом Новом Году? “Кроме черных и белых полос в жизни – рыжую, пушистую” (как лиса на моей, чудесно выбранной тобой (с таким вкусом!) – под цвет моих волос  — “старого флорентийского золота”– курточке… Я с удовольствие в ней щеголяю… и поминаю тебя добрым словом… Хороший ты, чудесный, редкий… Я тебя обожаю… как творческая личность – творческую… “Мы с тобой – одной крови…”. Но съесть себя – не дам… (Багира и зайчик – пушистый – одновременно…). Прощайте! (Прямо как в письмах Моруа – Незнакомке… Он ей в каждом письме писал – “Прощайте” (“С Богом… Адью!…”) … Солнышко мое парижское… мутное… все в бегущих – стремительно – тучах, которые проносятся в раскрытом дверном проеме твоего балкона – окошко во Вселенную: к ней я радостно протягивала у тебя и горестно воздевала – руки свои и стоны … Как бы я хотела сейчас послушать твои музыкальные записи” (Особенно – “Не кри па!…”). Привет твоей маленькой плите и сине-зеленому одеялу-покрывалу… Как там бедный сломанный диван и синяя (Настина) – ваза? Поклон им, а также прозрачным тарелкам и твоему – для пива – бокалу … Щеточке для обуви – особо… Она вызывала у меня – в твоих руках – на моих сапогах – всегда волну нежности и возбуждения (материал для психиатра…). Целую тебя – книжно и нежно…
P.S. Куклу, которую ты мне на Рождество подарил, переименовала из Офелии —  в Мальвину. (топиться не собираюсь: “Я никогда не отчаюсь: я – веселая кукла Мальвина” (из моих детских стихов).

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ... ПОСЛЕ  ЗВОНКА

Здравствуй!
Удивительно, все-таки, как нам, Водолеям, дано видеть будущее – в творчестве, в снах, в “предчувствиях любви”… Такое ощущение, что письмо это я написала, действительно, сегодня, а не полгода назад… Может быть, тогда ты не мог их понять? Ведь ты, действительно, где-то отстал от меня – в полете (тебе еще нужно учиться летать, но я рада, что ты хоть перестал сваливаться в бездну, тонуть в болоте: у тебя НОВАЯ ЖИЗНЬ… И, хоть эта жизнь, – без меня, исключает меня (у тебя сейчас – своя траектория, мощная: тебя не нужно уже спасать…), я за тебя очень рада… Я благодарна тебе, что ты не встретился со мной, чутьем поняв, что со мной – нельзя обыденно:
“Ему сказала я :“Всего хорошего!”
  А он прощения не попросил…” Ты просил – Спасибо! Спасибо, что оставил мне лазейку и не устроил “театрального прощания”… Я не знаю, зачем я на него “нарывалась”… Видимо, сделав очень больно одному человеку (Леше), я пыталась “отработать” боль на другом . “И тебе не надоело играть роль жертвы?” – твои слова прямо в точку, хотя я что-то бормотала насчет переименования куклы из Офелии в Мальвину и с удовольствие пела: “Но, как бы ты ни был самолюбив, я не из породы самоубийц”… (“потягиваю” “Кагор”: не стать бы “творческой” пьяницей!). Не стану! И тебе не советую… Я сегодня делала гимнастику и вспоминала, какой “памятник” ты хотел поставить мне в своей комнате… Мне нравится теперь эта мысль, и я “включила памятник” (поднятые “вперехлест” женские ножки) в утренний ритуал своего тела … Постараюсь разобраться в клочках бумаги, которые исписываю иногда, “разговаривая” с тобой в метро (Нет, все-таки, я встретила тебя не в реальном пространстве, а в каком-то другом… в искусстве…
Ты чувствуешь это и инстинктивно защищаешь мою “любовную лодку” от быта… “Любовная лодка разбилась о быт”… Странно, но в “быту” с тобой я встретила “лучшего в мире Карлсона”… Я думала, ты – хуже... (и была приятно удивлена), хотя, подозреваю, что все это потребовало от тебя огромных усилий: ты проговорился как-то (“Полжизни стоила мне твоя “гармонизация”… “Не нужно будет теперь тянуться на цыпочках”, –  сказал ты, когда я уезжала…
… “Сердце стачивая в кровь, десять лет дите растила…”. Позволю себе усомниться в том, что твои девочки – такие замечательные – благодаря только тебе… Любая женщина поймет, почему, “стачивая в кровь”… сердце, мы растим детей… Мой третий ребенок – Ваня – “выпил” из меня уже столько “крови”, что после занятий с ним чтением (1-ый класс!) общение с тобой – двуличным Близнецом – кажется манной небесной… Только те… кто растит мальчишек, могут меня понять… Меня могла понять твоя мама, которая растила такого сложного и влюбленного в нее сына (как – в меня – Ваня: собственник, сложный, интересный – и поэтому УЖАСНЫЙ…). Отцы редко вкладывают душу в своих мальчишек —  это ужасно тяжело: вкладывать душу … В тебя тоже нельзя было мне – “вкладывать душу”, ведь ты – не гений, не Пастернак и не Пушкин, и даже – не мой сын, поэтому “вкладывать” – вредно: не оценишь ни ты, ни человечество… “Жертва – сапоги всмятку”, как говаривал один умный человек – Базаров (Тургенев)… Кстати, мы с ним похожи: он тоже всю жизнь искал свою женщину, как я – “своего” мужчину (да так и не нашел, бедняга…). Мне еще хуже: я не мужчина и не писатель…Прощай!


ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ

Здравствуй!
… Я проснулась сегодня, в твой последний день в Москве. И ВСЕ, НАКОНЕЦ-ТО, ПОНЯЛА! Ты надеялся, что мне “Не дано”понять – Нет, дано! Что-то произошло сегодня, что-то сдвинулось, как тогда – у тебя, когда ты написал мне первое свое и неотправленное письмо. Я вдруг все увидела – с высоты птичьего полета, а не с земного уровня страстей. Я поняла, ЗАЧЕМ мне нужно было приехать в Париж: не только для того, чтобы разобраться с собственными проблемами и мужчинами и получить – благодаря ТЕБЕ – свободу от них (и именно поэтому ты мне с болью в голосе сказал, что “не должен мне ни грамулечки” (эта детская фраза твоя мне так помогла! Целую ее мысленно…), но и для того, чтобы увидеть тебя – настоящего – близко, очень близко (и – помнишь – я сказала, что ты оказался лучше, чем я думала? До момента моего приезда я думала, что я тебя спасаю. Ты совсем не нравился мне – отталкивающий и ранящий так больно. Я почти забыла тогда тот единственный день, когда ты впервые повел меня на свидание с Парижем и был тогда – самим собой – единственный день из тех двух дней и трех ночей (ночи мне тогда с тобой тоже не очень нравились, но что-то ужасно тянуло к тебе – видимо, я знала, как Водолей, что в тебе зарыт клад и только я могу его увидеть: кусочек этого “золота” блеснул в тот единственный мой первый с Парижем – день, а потом я видела его целую неделю, пока ты не спохватился, что я “увидела” твой живот, твой мягкий, добрый и пушистый живот колючего ежика (“Мы, ежики, такие!” – это тоже была мне подсказка, которую я сразу – не поняла). Помнишь, ты стал говорить мне, что я бандитка, что я перевернула всю твою жизнь (неточно, но смысл был такой). Я ведь я ничего не делала!  даже
не колдовала, если не считать народных примет с зашиванием карманов (Я об этом тогда не знала – клянусь!) и готовкой пищи (но об этом знал ты и сам попросил меня : значит, знал, на что шел. Ты все время подталкивал меня обживать твою комнату, подойти к телефону…
…Здесь, в Москве я никак не могла понять, КАК тот человек, которого я знала в Париже, мог так ужасно обойтись со мной в Москве (да это началось еще в конце моей второй недели с тобой, когда ты стал резко отталкивать меня, пытаться запугать и прогнать (и даже пытался уйти сам!). Наверное я не должна была уходить с твоего  спектакля – как бы мне ни было больно: я должна была ту боль выдержать, если я любила тебя… Может быть, тогда у тебя не было бы срыва, но тогда было бы нечестно: я увидела бы в тебе только пушистого зайчика, мягкого и нестрашного. Бог устроил так, что я увидела тебя —  разного, и в какой-то момент мне стало очень страшно – тонуть с тобой в “болоте” длительного запоя (никогда не встречалась с “этим близко и поэтому так – отреагировала). Представляю теперь, как больно было тебе видеть мою реакцию. Я тогда спросила тебя, помнишь?: “Я тебя предала?” -- “Да,” – ответил ты… И теперь я понимаю, ПОЧЕМУ ты, зная, как больно мне будет забывать тебя, прощать тебя, устроил весь этот “российский спектакль”… Гениально, надо сказать устроил. Я даже не поняла, что это – спектакль в мою честь, во имя меня, во благо, чтобы я – выжила, а не тратила свою – достойную лучшего – жизнь на тебя (и узнала о твоей болезни, о которой ты сам себе боишься признаться: такие запои ПОЧТИ неизлечимы. ПОЧТИ, потому, что ты – сильный (“Ты меня совсем не знаешь!” – сказал – ты мне по телефону, когда я умоляла тебя встать из запойной постели и приехать – сюда, в Россию… Я знала. Я два часа репетировала свой разговор с тобой, использовав даже свою боль разрыва с Лешей, чтобы “достать” тебя, задеть… Я плакала от счастья, когда узнала, что ты, все-таки, встал и доехал до Москвы… Только я знала, какой это был подвиг для тебя… Даже ты не знал, потому что самому себе диагноз поставить очень трудно… Звонит телефон, и я дергаюсь со всеми своими листами – в руке – чтобы сразу позвонить тебе и прочесть то, что успела написать, потому что поняла, что это какой-то знак… Это, действительно, был знак…  я гадала: у тебя ничего хорошего  не получается; и это видно не только из карт, но и из твоего раздраженного состояния в Москве: будь ты влюблен (а ты очень хочешь влюбиться, я знаю, и это, конечно, могло бы тебя спасти), ты говорил бы другим голосом – иначе; но ты не влюблен, Бог не дал тебе еще такого счастья, ибо его заработать надо, и ты, может быть, еще не отработал —  бывшей жене ту боль, которую ей причинял “любовью втроем”, опозданием в роддом – прости, что вспоминаю это, но всем Близнецам, полезно иногда ставить диагноз: сами вы его себе ставите с большим трудом, впадая в крайность (чаще всего – самоунижения, самоуничтожения…). “Знак” был —  звонок от Ванечки-“психиатра”… Странно, что в тот момент, когда все мужчины – с опаской – отошли “от меня в момент взрыва (“оплавленная воронка в моей семье действует на моих знакомых угнетающе: они  думают, что вот так же в один прекрасный момент я могу поступить и с ними (и на тебя мой разрыв с Лешей произвел, видимо, неизгладимое впечатление…), – странно, что Ванечка протянул мне руку – нет, не помощи, а руку союзника. “Я тебя понимаю”, – говорил мне этот редкий мужчина, жесткий ум которого всегда отпугивал меня – в течение всех 24-х (!) лет нашего с ним знакомства. Удивительно, что сейчас мы – на равных, как и с Тивишей, которую я раньше – боготворила и не смела ей слова сказать, а теперь мы лежим с ней вдвоем – по родственному – в “лесбийской ванне”, философствуем, “плачемся” друг другу и делимся радостями, которые никто почти, кроме нас, не поймет – “О друзья мои, дышащие легко!” – у меня таких друзей мало. По этому поводу мне все хотелось рассказать тебе Ванечкин анекдот про дедушку Ленина и рыбок. Дедушка Ленин разбил аквариум, сидит и плачет: “Какое произведение рук человеческих загубил! Сколько было стекла, воды, красоты! “А Васька (кот) жрет рыбок и говорит ему: “Сколь ты мудр, о великий!” Ванечка рассказал мне этот анекдот, и я поняла, что плакала по аквариуму, а не по рыбкам (и поэтому меня так возмущала форма твоих отношений со мной, а я ведь ее заслужила: я плакать должна была по рыбкам – нашим с тобой, которых уже почти всех сожрал кот Васька, а не по аквариуму —  может быть, еще не поздно и можно кого-то спасти (у меня получалось: рыбы живут и по сей день, спасенные мной из самых невероятных ситуаций – пролежав на ковре долго без воды, разбившись о паркет на кухне – живут!)… Я боюсь за тебя… Тебе сейчас нужна будет помощь – хоть в искусстве! Не отказывайся от моих писем. Это не жертва, а благодарность тебе за свободу, которую ты помог мне обрести: свободу выбора, свободу жить так, как мне хочется, творить, искать… любить… Целую тебя, мой колючий Близнец, даже если мне снова придется уколоться…Прощай!










ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ — ОТВЕТ  НА  ЗВОНОК

Здравствуй!
… Ты не устал еще от моего романа, Близнец? Ужасно интересно перечитывать сейчас свои письма и убеждаться в том, что Водолеям открыто будущее… Мне нужно вчитываться в свои же строчки: я пишу их бессознательно, а в них заключено будущее… У тебя тоже память плохая: ты не запоминаешь, о чем я пишу, а “воспринимаешь все в целом”… Интересно: какое оно – твое ЦЕЛОЕ… Хоть бы в красках попытался изобразить или в мыслях – ЛЕНИВЫЙ БЛИЗНЕЦ! Но Женщину (Как Гумилев об Ахматовой: “Она еще и пишет? (страшно удивился) – в творчестве – ты не уважаешь, и меня терпишь только потому, что – о тебе пишу (в основном), отталкиваясь от разговоров с тобой, каким бы вымышленным этот “ты” себе ни казался (что-то ведь в тебе я действительно угадываю, да и кто знает? – чьи замки реальнее: мои или твои? (твой взгляд на мир – тоже —  только ТВОЙ взгляд : “реального” мира как такового не существует… Наверное… Во всяком случае, мое сознание – не менее реально, чем твое, и его картины мира тоже имеют место быть… Мне нравится раскрашивать мир – в такие цвета, а тебе – в другие, и я очень тебе благодарна, за то, что ты не говоришь, что моего мира нет (раз ты в нем есть – значит, и он – есть?)… Запуталась я между миров… А пора бы вести дело к развязке (романа). Собственно в нарушение всех литературных правил она произошла в предыдущем письме, но перед последней – “самой красивой” – версией – были другие – пострашнее и похуже… Кстати, был в моей жизни момент, когда мне тоже хотелось тебя “пристрелить”… Я долго думала, как это сделать, когда ты сказал, что “не помощник” мне в том, чтобы разобраться – что произошло и чтобы я “развела костер” из моих – к тебе – писем… или – “сожгла их в камине” (а говоришь – не помнишь деталей! Кое-что откладывается – в подсознании…). Это – тебе хочется – “сжечь”, потому что я их у тебя – отняла (на время). Чья же тут – боль и чья рана – не зажила? У меня рана почти уже зажила, но ты ее разбередил своим “трагическим” голосом. И досадой (на меня).
… В том разговоре – я “заигралась”… Я – “спряталась” за игру (а может, – действительно – была игра? В высоком, в творческом смысле этого слова – в самом человеческом (“и он только тогда – в высшем значении слова – человек, когда играет”… и играет...только с красотой”1 ). У меня ведь было такое ощущение… Ты переживал, а я – играла, и поэтому у меня не было боли, когда ты хотел мне ее доставить (не всегда – не было… Только когда удавалось – уйти в игру… Но тогда – боли – не было, а был – интерес к жизни, к ее событиям (самодостаточность) То что отпугивает от меня – мужчин: я выскальзываю, выпархиваю из любых тисков… Со мной ничего нельзя сделать: и вот уже ты лежишь на ковре, измученный, и не знаешь, КАК причинить мне боль (и переживаешь в это время – МОЮ боль, а я – “холодный огонь” – ушла в себя и наблюдаю за происходящим (а все жизненные силы в этот момент собраны в пучок, чтобы спасти меня, а тело – расслаблено и чувства – притуплены. Разум же включен только в одной точке: “Как самосохраниться”. Вот почему я не убежала от тебя и не натворила глупостей – на уровне страстей – там в Париже – а еще и накрыла тебя) – на полу – одеялом, чтобы согреть и вернуть к жизни моего “убийцу” (Надо же кому-то подниматься – над страстями – в разуме страстей! Не истеричному же Близнецу: он то сильный, то слабый) “Мне нравится в тебе твое постоянство”, – говорил ты не единожды… И доброту мою заметил – хороший Близнец! Только этих качеств не оценить – словами…
…Вот ЧТО я еще “придумывала”, когда ты – даже не приблизился к моему пространству, когда был в Москве. Для меня ты – так и не приехал в Россию… И я – не встречала тебя – в снег (но ты приехал в Россию, и шел снег!) – как мечталось в моих “воздушных замках”, и мы были – как две звезды, столкнувшиеся и разлетевшиеся – в разные пространства (но – изменившие от этого толчка, взрыва – свои траектории…). Эта гипотеза мне тоже – нравится… … Я немножко мучилась – после тебя – вопросом: “Что отпугивает от меня мужчин?” – То, что меня невозможно завоевать, а мужчина по сути своей – завоеватель, “Моя” или “не моя” женщина – вот что для него главное. Странно: и ты, и Леша, и Вовочка – поступили – одинаково: “отрезали”, “отрубили”, как только поняли, в чем дело… Мой славный психиатр Ванечка даже построил теорию “подавления” мужчины (или ты давишь – или тебя давят: так, что ли?). Даже маска в руках у Мельпомены  в Лувре, похожая на кричащего – тебя, Близнец (“Не кри па” – любимая песня) – все это – подтверждение этой “теории”? Но ведь там – мужчина ее успокаивает (в песне), а Мельпомена – богиня, судьба, искусство (а не человек). Человек(я) – рядом – маленькая девочка в Лувре, в свитере и джинсах – стоящая у ног Мельпомены и пожалевшая – кричащего мужчину, которого – держит, не отпускает жестокая Мельпомена… И мужчины мне нравятся – мягкие и женственные, как в том же зале у Праксителя, рядом с огромной – Мельпоменой (и Афродиты, и даже Афины у него – мягкие и женственные… Теплый камень…). … И Венера Милосская для меня – просто чья-то жена в халате – приспущенном – сзади, в тапочках (которые она потеряла или забыла), с хвостиком-пучком домашним…). … Нет, я не подчиняю мужчин и не подчиняюсь – тоже… А третьей связи они не знают, наверное…
…Разговор, услышанный в тот день в метро: “Он сказал: “Я буду завоевывать Вас…  Это трагедия, когда мужчина не может завоевать женщину, когда теряет столько сил – и все напрасно… (Потерянные со мной 6,5 лет у Леши… Почему-то все считаю, что он их – “потерял”… А он, когда пришел ко мне, сказал: “Я к тебе учиться пришел…”. Забыл? Или мужское – пересилило человеческое начало?…)
Вокруг меня сейчас – много мужчин… Санечка Морозов – помогает печатать “роман” (“Мы с тобой друг друга, как писатель писателя, понимаем…”). Умница Ванечка (“Санечка”, “Ванечка” – всех люблю…) – психиатр, углубившийся в потоки моего странного сознания – чем-то родственного ему, такому умному и проницательному… Близнец Сережа – брат (троюродный!) и друг… “Я выпил за тебя рюмочку в твой день рождения, а позвонить (из Киева) – не было денег… И в Москву я наверное больше никогда не приеду” (Украина. Нищета интеллигенции – хуже, чем в Москве…) Саша – Водолей и Дракон (как Леша): “Я чуть не потерял власть над собой”… “У тебя 10 секунд… чтобы уйти”… И с Вовочкой мы пьем красное вино (отмечаем “День прощения” и “Славянский Новый Год”): “Какая ты сейчас красивая!”… Значит – нужно НЕ ЛЮБИТЬ, чтобы они – все были?… “Холодный огонь”?… Значит, я и вправду – РОКОВАЯ женщина? Что же это такое – быть РОКОВОЙ? Одиночество (творческое)? “Ведьмовство”? (Ведать…). Жизнь – больше в искусстве, чем в жизни (петь, писать, думать – о жизни”?). Свобода от всех “моих мужчин”? От всех – свободна (и даже от тебя, Близнец). Просто ты – “самый любимый” в “моем гареме”, но ты – тоже – не смог снять с меня ЧАРЫ… Будет ли кто-нибудь, кто СМОЖЕТ?
Может, просто – не захотел… Зачем тебе? Я и так принесла в твою жизнь – боль... Боль – запоминают… Я – из тех женщин, которые оставляют глубокий след в сердце мужчины, потому что неподвластна им, дьявольски – неподвластна… Я никогда не смогу любить – и быть – любима… как только я – люблю, меня разлучают с “предметом моей любви” – потому что это очень сильно (“камень на шее”): я из любви делаю кумира… “Не сотвори себе кумира…” – мама после церкви сказала мне (ей открылось – впервые)... Тут еще, все-таки, ЧАРЫ… колдовство рода (мистика). Ты это понял, когда кричал: “Ведьма!” И это очень серьезно, и полюбить так, как ОНИ ХОТЯТ (мужчины), я не могу… И они это чувствуют и уходят – к обычным, “диванным” женщинам (марусям), а меня, как редкую и ценную вещь (“Она талантлива!” “Редкая!”) – помещают в кунсткамеру… в музей… в собор… Заболталась я, Прощай, Близнец! Адью – прощайте…


ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ—НЕУДАЧНАЯ НОВАЯ ГЕРОИНЯ

Здравствуй, жестокий Близнец! И не лги, что я тебе – “родной человек”: с родными так не поступают – это вместо приветствия… (Ужасная усталость, и писать я почти перестала, но вот хотела на твой суд (Ха! Можно подумать, ты серьезно относишься к моему литературному увлечению!) еще одного героя (героиню) вывести – автора. Она будет любить меня – не любимую тобой – в романе, переживать за меня. Крыть тебя – на чем свет стоит! – Я же не могу (та “я”, что в письмах – не может…) … Очень литературный прием о  раздвоенности –  (в творчестве и жизни). Сейчас я – в творчестве…  В самые романтические строки будет влезать эта “лирическая героиня” (якобы “автор”) и защищать героиню писем (некоторая “розовая” идея – тебе в пику…). Например, героиня пишет: “Сю – сю – сю”…вся на ладони – раскрыта, — “ Храбрый мой! Это – любовь! Не боялся чужой, неизвестной, совсем далекой”… и пр. МУРА, а автор – ей – другим, шрифтом – врываясь в письмо на правах лирической героини: “ТЫ ОПЯТЬ ПОДСТАВЛЯЕШЬСЯ! ПРОСТИ, ЧТО Я  НАРУШИЛА ТВОЕ УЕДИНЕНИЕ – С ПИСЬМОМ – ТВОЕМУ ЛЮБИМОМУ БЛИЗНЕЦУ… ОН ВЕДЬ МОЕГО ГОЛОСА НЕ УСЛЫШИТ И, ЛЕЖА НА ДИВАНЕ, С УДОВОЛЬСТВИЕМ БУДЕТ ЧИТАТЬ ТВОИ ПИСЬМА – ВЛЮБЛЕННОЙ ДУРЫ, ПОТОМУ ЧТО В НИХ ВСЕ – О НЕМ… … И КАК ВЫ, ВЛЮБЛЕННЫЕ УХИТРЯЕТЕСЬ НАХОДИТЬ СТОЛЬКО ДОСТОИНСТВ В ПРЕДМЕТЕ СВОЕЙ ЛЮБВИ! ЗАВИДУЮ…) или: “Так ласково, так надежно: “Не ударю!” (УДАРИЛ – ЭТО Я ОПЯТЬ ВЛЕЗЛА В ЕЕ ПИСЬМО…) Или: “Осмыслить себя – женщину – сметет! Сметут, затопчут высшие силы (КТО-ТО СВЕРХУ – ВОДИЛ РУКОЙ МОЕЙ ГЕРОИНИ И ПРЕДУПРЕЖДАЛ ЕЕ ОБ ОПАСНОСТИ, НО ОНА – КАК РЕБЕНОК – НЕ ЗАХОТЕЛА, НЕ ВНЯЛА, НЕ СМОГЛА… ПРОСТИ МЕНЯ! ПРОСТИ, ЧТО НИЧЕМ НЕ МОГУ ТЕБЕ ПОМОЧЬ… ТЫ ВСЕ РАВНО НИКОГДА НЕ УСЛЫШИШЬ МОИХ ТИХИХ СТОНОВ И ГРОМКИХ КРИКОВ: МЫ С ТОБОЮ В РАЗНЫХ ПРОСТРАНСТВАХ ЖИВЕМ: ТЫ – ГЕРОИНЯ, Я – АВТОР, И НАМ НИКОГДА НЕ ВСТРЕТИТЬСЯ, НИКОГДА! НО Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, УМИЛЯЯСЬ, ОСУЖДАЯ И БРАНЯ – ТЕБЯ И БЛИЗНЕЦА ТВОЕГО, А ТЫ НИКОГДА И НИЧЕГО ОБО МНЕ НЕ УЗНАЕШЬ… Я СПАСУ ТЕБЯ, Я НЕ ДАМ ТЕБЕ ПОГИБНУТЬ (И ЭТО – В МОЕЙ ВЛАСТИ), ВЕДЬ И ТЫ МЕНЯ СЕЙЧАС СПАСАЕШЬ – ОТ БЕЗЛЮБОВЬЯ, ОТ ЖУТКОЙ ПУСТОТЫ СЕРДЦА – ТЫ, ВЛЮБЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА… ИБО “ТОЛЬКО ВЛЮБЛЕННЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА ЗВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА”1 … … А дальше идет опять письмо…
“… Сколько фильмов ты бы мог мне показать, “легендарная личность” в киношколе на Воробьевых горах! (ЧТО-ТО Я НЕ ПРИПОМНЮ НИ ОДНОГО ХОРОШЕГО ФИЛЬМА, КРОМЕ КАКОГО-ТО ОЧЕНЬ КРОВАВОГО – И ТОТ ШЕЛ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ, КОГДА ТЫ 2 НЕДЕЛИ БУДЕШЬ У НЕГО В ПАРИЖЕ… ДАЖЕ НА “ЛОЛИТУ” ВЫ НЕ СХОДИЛИ… ПИЛ… А ПОТОМ И ВЫГНАТЬ ИЗ ДОМУ ТЕБЯ ПЫТАЛСЯ – ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ ТВОИМ… ЭТО ВСЕ ЕЩЕ БУДЕТ… ЭТОГО ВСЕГО ТЫ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕШЬ, НЕ ВЕДАЕШЬ… МОЖЕТ, НЕ ОТПРАВЛЯТЬ ТЕБЯ – К НЕМУ – В ПАРИЖ? ЧТО ТЫ  ТАМ ЗАБЫЛА? НЕ ГОРОД ТЕБЯ МАНИТ, НЕ ЕГО РОМАНТИЧЕСКАЯ КРАСОТА – А ЭТОТ, РАСПУШИВШИЙ ТОГДА, В АВГУСТЕ , ХВОСТ – БЛИЗНЕЦ… ДОБЕРУСЬ Я ДО НЕГО… ОБЕЩАЮ …)
Ну, как? Интересно? (спрашиваю у “стены”: она не позвонит и не напишет… )
И – все-таки – пусть будет написано хоть на стене, хоть на листе, хоть – в компьютере (ввожу в него по ночам теперь – новый текст, с ремарками “автора” и видением “сверху” (“Лицом к лицу – лица не увидать: большое видится на расстоянии”2 …) Посылаю тебе купленные давно (да так и не посланные раньше, открытки – с 1 апреля или еще с чем-нибудь (“Для меня ты – праздник…”)
… Аквариум течет, сволочь! (“Не ругайся!” – “Не буду!”). Два дня уже пытаюсь остановить эту течку… Завтра – идти с Ваней в туберкулезный диспансер (что-то у него с прививками нехорошо. Вовочка орет: “Кормить надо лучше!”, а сам алименты еще за прошлый год не выплатил… (сволочь). Леша тоже не приходит к детям, а ведь жил с ними почти 7 лет… Ваню растили – вместе. Хоть бы фруктов принес, зараза! (“Не ругайся!” – “Не буду…!). Все мои мужчины всегда отыгрывались – за меня – на детях… для меня за то, что я… Что ли стать стервой? Была бы я “стервой”, – и ты не посмел бы так со мной обращаться (“я сознательно… тебя… на кусочки…”). Ну и садист же ты! Самую родную, ту, что тебя – со всем миром примирила (и с женой, и с сестрой, и с отцом – да, да! Это – моя работа!) Я тебя – самого – мягче сделала, любовнее – к МИРУ! Адью! Укушу когда-нибудь… Прощай!

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ — УЖЕ  В  ПАРИЖЕ

Мысленное письмо. Рисунок. Здравствуй, Андрюша: Душа моя по-прежнему с тобой, и ручка – как всегда – не пишет – если она первая попавшаяся под руку… Я пребываю в этом задумчивом состоянии с тех пор, как ты проводил меня до отеля и (оказывается!) быстренько воспользовался поводом пойти напиться… Если бы я знала! Ну что стоило сказать: “Не уходи! “Я рванулась бы к тебе через все стеклянные двери сразу – Нет! – Видимо нужно было тебе еще раз – и мне – тоже – испытать эту боль. Чтобы понять, что мы – два дурака” (Андрей Дурак – как Иван дурак – самый лучший сказочный Дурак (Умный) и Алена Дура (тоже от большого ума). И, если бы ты не напился, мы так и занимались бы “дуракавалянием”, так что – как это ни странно! – все – все равно – к лучшему… Странно, что в этой трагической и очень непростой ситуации мне весело и хочется шутить… У тебя удивительное чутье и – какая-то непонятная мне (откуда?) власть надо мной… Только я, “намылилась” исчезнуть в других мирах… А меня – цап! – и вернули! И я – зайчик с розовыми ушками (и эта власть надо мной… “вот такого! – мужика!”) – мне ужасно нравится (мне так нравилось и в этот раз подчиняться тебе в Париже, когда ты ВЕЛ, а я шла за тобой хвостиком (на самом деле я очень страдаю от собственной эмансипации, и ты это злорадно и очень остроумно “ввернул” мне в Люксембургском саду (я вообще очень ценю “остроту” твоего языка) (и твое “это что-то новенькое” – на мое …ощущение, что я – “твоя дочь” (ироничен и прекрасен – Близнец!). Черта лысого я бы с тобой возилась, если бы ты не был таким умным и талантливым (прости мне эту шутливую брань – это от поворота на 180 градусов моей жизни – сейчас – и ответственность за это… Я дважды (нет – трижды) бросала тебя ради собственного самосохранения: там, в НИИшкол, на твоей чудесной Рождественской сказке – зимой – когда ты напился, – и сейчас – “в свой последний приезд (каждые полгода – редко?)… “Ты так редко приезжаешь…” —  это я восстанавливаю твою поврежденную алкоголем память, – больше не брошу! Даже если ты будешь говорить, что я “вешаюсь на мужиков” (тебя). “Разве я тебя обижал?” — удивляешься… Не нужно передо мной казаться сильнее, чем ты есть и бояться просить помощи – для меня это честь и награда (для женщины самопожертвование – природно – честь и награда (служить, помогать любимому – прекрасно – как подвиг жен декабристов (да какой это подвиг? это – норма, природно, естественно – сохранять Любовь… Это удел Женщины, ее предназначение…). Вот так я начала со слога “низкого”, а закончила – “высоким штилем” (это все – правда, а потому – не вычурно). Я тоже делюсь с тобой самым любимым своим и сокровенным (как твои самые любимые места в Париже – мне – оценила, Андрюша, оценила! (Неужели ты не видел моих восхищенных глаз (а, если бы ты знал, что перед этим я три ночи не спала и ехала к тебе, как в консервной банке – в автобусе – опять ручка не пишет! – не выдерживают накала страстей – понял бы, что – оценила!) Тебе удалось меня вылечить – от тебя же, от моего неверия – в тебя (и так чудесно был послан источник в Сен Женевьев де Буа и русская женщина —  из “той”, бывшей России – расцеловавшая нас обоих…
      P.S.
… Я запуталась: где оригиналы, а где копии рисунков Тивиши – Она рсовала меня, мой роман, моего кота и мою Музу... Хочется – “укрупнить” “план письма” (чашка на рисунке с ручкой – вопросом… Я обязательно передам ей твое “спасибо” за рисунки… Она очень много сделала, чтобы “вернуть” меня – тебе, когда я пыталась тебя забыть (предать) и всегда передавала тебе привет (она очень хорошо к тебе относится – по моим рассказам… Через образ тебя я помогла ей создать свой собственный образ в Любви (а она – мне – мой…). Так что ты любим – заочно – еще одной женщиной (у Климта – это мы с ней…). Она очень звала меня в Ростов – к ней – отдохнуть (и я знаю: она устроила бы мне царский отдых: прислуживала бы и подавала мне дивные угощения – в постель, но, когда я сказала ей (в письме), что еду к тебе, она поняла меня “как женщина – женщину”…
… Я сегодня (с утра!) выпила бутылку “Кот дю Рона”, чтобы понять, что боль заглушить вином нельзя: нужно искать другие способы (их много!), а в этом —  есть какое-то оскорбительное для Личности – однообразие (ведь ты – Близнец! Ты не терпишь – однообразия?). Может быть эта утренняя “послекотдюроновская” мысль тебе поможет… Я так рада, что тебя повидала, что ты не дал умереть моей любви к тебе, что ты вылечил мой взгляд на мир и на тебя… Я жалею только, что в своей заботе о собственной душе – не прижалась к тебе и не обняла тебя – такого родного мне Человека, моего Мужчину (можешь сколько угодно теперь говорить, что я – “не твоя женщина” – я тебе не поверю: я помню твои глаза через столько стекол (дверей и очков): они звали… Целую тебя – нежно и тихо. Твоя Алена.

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ

Незнакомец моей души (не знающий мою душу – как выяснилось сегодня) – здравствуй! Я обещала написать тебе “злое” письмо, но, по-видимому, эта “злость” будет приятно завуалирована, ибо я не могу говорить с тобой языком низким, а к “высокому” злость имеет весьма отдельное отношение… Нет, я не “напилась” (увы), как обещала: я “вылилась в творчество – благодарю тебя в который раз за это чудо (и за ним я снова “прилетела” в Париж – за чудом вдохновения и любви к миру (а оно меня чуть не покинуло: летом я обижалась, обижалась, и так обиделась – на весь мир и на тебя, что Муза – эта редкая для всех гостья – посидев на краешке стула возле суеты моей и обиды – печально и тихо ушла – и мне пришлось гоняться за ней по свету, через пять стран и увидела клочок ее платья в Польше, когда разговорилась на своей1/4 родины(ПОМНИШЬ? я — на четверть — полька...) с поляком, но поляк остался при своей – а я – при своей польской гордости – по настоящему же я ее (Музу) нашла в Гани (Га – а – ни – и, – говорили французские тетушки на Гар де Лест ), когда, после мучительной ночи (ехать? не ехать? ) я не смогла тебе дозвониться. Гар де Лест оказался рядом с гостиницей, и это была судьба. Я очень хорошо помню, как тепло встретил меня – полуголую — Париж (вызов: красное – самой себе, Франции, Парижу – война!…). Но городок так тихо и мирно улыбался, электричка показалась такой родной, у меня было ощущение родины (странно). Меня принимали, не обижали, не было душевной боли (я так подробно все это пишу, потому что, хоть ты и пуд соли слез моих – съел (как ты утверждаешь),  но понимаем мы с тобой друг друга — увы! все еще с трудом: надо же было так чудовищно ошибаться в моем отношении к тебе и Парижу (Бог с тобой! Насчет себя можешь придумывать любые версии, но Париж, мою сказку, мое вдохновение – не трожь! Это МОЯ сказка, мой образ, и его, как и детское мое представление о бабушкиной – черной прекрасной косе – не изменить  тебе!)... Я подошла к твоему дому в Гани и вспомнила радугу, висящую (когда-то) над твоим домом… И вокруг все совсем не изменилось, и не было полугода разлуки, и не было больше душевной боли и страданий от “выяснения отношений” зимой: все исчезло, и я чудесным образом исцелилась (помнишь, я говорила об этом Кате, о том, что можно исцелиться, вернувшись на “то” место? Даже если бы тебя не оказалось дома, я ушла бы со светлым чувством (простила, вылечилась от тоски и бестворчества). Я постояла, позвонила кому-то в квартиру (потому что забыла, как пользоваться домофоном. Случай опять послал мне Помощника (француза, которому каким-то чудом я сумела объяснить, в чем мои трудности). Я даже помню, что одет он был во все белое (как Ангел) —   он открыл дверь. Я просто машинально нажала кнопку лифта (как у Пруста, как путешествие в прошлое) – оказалось верно! вот приоткрытая дверь с отломанной ручкой – особенной – не ошибешься! – мне даже в голову не могло прийти, что ты так радушно (после стольких наломанных дров!) можешь меня – встретить. Дальше все было – как во сне: и твое радушие, и удивление (не очень сильное :опять “свалилась на голову” —  я всегда к тебе сваливаюсь – откуда-нибудь), и чай, и разговор...
Как ты можешь говорить, что я этого не оценила. … твой чудесный обед, который ты готовил, пока я лежала и блаженствовала, отогревалась от обычного твоего льда по телефону (ты сам признался, что телефон тебя сковывает, не дает говорить так, как это было бы без него – посредника). У меня просто была остолбенелость и ужас от мысли, что все это мне снится, чудится, а вот “сейчас я упаду” – и декорации поменяются, а сказка – продолжалась, и ты САМ повез нас  с Катюшей — старшенькой твоей —  в Париж, к Люксембургскому саду (где я не была), а раньше приходилось клянчить (иногда очень долго), чтобы ты это сделал (“ты всего пару раз меня так водил”, – упрекнула я тебя потом устало – после сцены декораций, когда ты, все-таки, ухитрился меня обидеть (“У нас только влюбленные держаться за руки!” – А я просто падала от усталости (два ночных переезда было к тебе ПОДРЯД – и столько дней в пути! – в тревоге за маму, которую я сначала ввязала в эту авантюру, потом попыталась ее отговорить — трусила перед отъездом). А она уже – уперлась и сказала: “Ну, нет, я так не играю – поехали! (и я не пожалела). А потом я стала чувствовать себя иной в глазах твоей молоденькой хорошенькой дочери, но мне было интересно с ней...Она поставила меня в тупик, когда спросила, почему я остановилась не у тебя, а в отеле...но мне было все равно – ХОРОШО! И от твоей заботы – хорошо (как ты пытался меня одеть в плащик!). И от Катиных “летаний” в Люксембургском саду, и от всех ваших рассказов (твоих и Катиных: она так старалась, так гордилась тем, что тоже – почти как ты – может рассказать о Париже, о его женщинах, об истории Франции…
Нет, Андрюша. Твои упреки … … … твои послания – как в театрике – рассыпаются от одного прикосновения моей Музы —  как карточные домики. То, в чем ты меня “подозреваешь” (“тебе нужен был не Париж, а – я…”) – отсутствовало, как эротика – в наших новых, новых! – по твоей и моей – одновременно! – задумке) отношениях: у меня не было ни капли сексуального – к тебе (может, это тебя так раздражало, как истинного представителя сильного пола?). Ты – как мужской объект”, как объект моей целенаправленной деятельности – хитрой и коварной женщины – НЕ СУЩЕСТВОВАЛ! Я простодушно радовалась солнцу, городу, твоим рассказам и своей – свободе от тяжелых чувств… Они иногда меня одолевали (к вечеру, когда я вспоминала, как я должна была себя вести – как женщина, которая (вспоминай! вспоминай!) – столько выстрадала от тебя и ДОЛЖНА ВЕСТИ СЕБЯ ИНАЧЕ по всем людским законам общежития… Но наступало утро, я опять забывала про свои горести и, счастливая, (неужели ты не помнишь моих глаз?) ехала с тобой в Сен Женевьев  де  Буа. Я ходила за тобой восхищенно —  хвостиком, я впитывала жадно все, что ты мне говорил; я знала это —  “хлеб насущный” моей Музы, моего полета, моего вдохновения, которое вернулось! И это было – чудо… Я думала — нельзя дважды войти в одну реку, но это была уже другая река… Как полезны, однако, бывают обиды...
… Ты спросил меня, зачем я выкинула вдруг все свои “ученые труды” – наверное, чтобы найти пожелтевшие от времени листочки, которые я одним пальцем печатала в 18 лет — письма к Незнакомке Андре Моруа ( на той фотографии в круглой березовой рамке, которую ты мне отдал)… Видимо, это судьбинные листочки, ведь через много лет я сделала то же самое, что и Моруа – в письмах к тебе. Ты был мой Незнакомец и моя неоткрытая волнующая страна Мужчины и Женщины, о которой мне хотелось поведать миру… Не знаю, зачем я тебе их посылаю (а вдруг они будут тебе неинтересны?), но я знаю точно, что сила, которая водила рукой в тот момент, когда он писал, была та же самая, что водила и моей рукой – в письмах тебе – сила пробужденного творчества – и в этом Твоя заслуга (я хочу, чтобы ты уважал себя за это: ты стоишь уважения, как Личность… Мир, который я в тебе открыла – существует: это не “восхваление кумира”, если я так помню все “художественные детали”, все твои или свои слова – просто это тот самый Мир, который и есть истинная Жизнь, и нам сделали подарок тем, что допустили нас к нему, и это и есть не сон, а истинная жизнь (помнишь, ты сказал, когда мы гуляли в этот раз (в эти два дня – в последний) – по Парижу, что тебе это кажется сном ,и время течет так быстро – “Счастливые часов не наблюдают”... Я не помню, где ты это сказал: я опустила глаза и от страха пробормотала что-то вроде: “Ладно, хватит издеваться”, а потом – что это и есть истинная жизнь, а сон – вся остальная… У меня в этот раз Париж – усталость и страх, неполетно и жалко висели мои крылышки за спиной, когда, по дороге в отель я жаловалась тебе на эту свою усталость чувств, и ты понял! Я так благодарна твоей тонкости понимания меня (Я еще спросила, о чем ты думаешь, и ты ответил: “О том, что ты сейчас сказала”, – и лицо твое было печальным, мудрым и красивым: ты понял, что я тоже бываю очень слабой и нуждаюсь в твоей поддержке (и не выдерживаю иногда твоих самых лучших задумок насчет “новых отношений” – и это печально и замечательно, что мы с тобой – не боги и не герои романа, а просто люди: это дает надежду выжить (я не хочу все время летать, как тот ангел золотой – мой любимый – на Шателе (ты вскидывал руки, лежа в постели, рассказывая, какой он, этот ангел – зимой, на Рождество, когда я жила у тебя, и я запомнила этот полет рук на всю жизнь – картинка! Я пришла к нему (к Ангелу) в свой последний день (третий) в Париже и привела к нему маму, и мы ходили там целый день, и я рассказывала ей о Париже с такой же любовью, как ты всегда рассказываешь – мне, а ты в это время уже был болен (пьян), и я не знала, что, проводив меня до отеля, ты напился, но – чудесным образом – во мне, со мной – ты все еще ходил по Парижу и рассказывал – моими устами – моей маме о Нотр Дам, Консьержери, Сен Жак, Ангеле, Новом (Старом) мосте и придворных Генриха, сидящего неподалеку от них на зеленом коне – и я обошла с мамой опять всех рыбок, птичек, кошек и собак у Сены и фотографировалась с Ангелом – с разных точек, и с цветами на улице, и у “самых старых часов в Европе”, и ты был со мной, “твое дело не пропало”, поэтому ты полное право имел отдохнуть дома и напиться, хотя в последнее время за тебя мне очень страшно (помнишь, я все время, как истинный Водолей, чувствовала опасность, стоящую возле твоей жизни? (ты смеялся, когда я спрашивала, жив ли ты? А ведь я не знала тогда, как серьезно ты болен!). И с Москвой мне теперь понятно: я была единственным человеком, знавшим о твоей болезни (ведь ты скрываешь ее от всех). Я была – увы! – ненужным свидетелем – ведь даже тебе самому не хотелось знать, что ты болен – поэтому ты так жестоко обошелся тогда со мной: я только теперь поняла все свои “почему”. Я не упрекаю тебя, я пытаюсь тебя понять… Ну, хватит о грустном. Я знаю, как тебя вылечить и, если у тебя хватит мужества признаться себе самому в своей болезни не только в тот момент, когда тебе плохо, но и тогда, когда ты из нее выходишь и тебя “отпускает”, – и приехать, – я обещаю попытаться тебе помочь: поделюсь, так и быть, с тобой своими друзьями( шутки можно выбросить: тебе действительно, как моей Олесе когда-то, нужно полностью сменить обстановку, найти новых друзей, работу, окунуться в деятельность, в творчество – может быть, строить все заново на пустом месте и доказать самому себе, что ты чего-то стоишь (у тебя уж-жасно низкая самооценка!). Тебе бы к детям, преподавать или в “театрик”! Не были б мы с тобой “дураками”, – сейчас уже были бы в Ростове – на – Дону у Тивиши в ее балагане – бедламе, куда съезжаются близкие по духу люди, творческие одиночки, вроде тебя. Тебя бы с Цехом познакомить! Как он звал нас с Вовочкой (давно) делать с ним театр! Да и здесь, в Москве – не Франция: можно найти единомышленников, пропадающих, как и ты – без дела и поддержки —  “хоть одного человека”...
Ах, Андрюша! Может, и вправду я – существо, но не стоит мне говорить об этом… Пожалуйста… У тебя веселый и бодрый голос, и только твое “Ох!” – как ниже пояса – “Ох!”, как в яму – “Ох!”, как в безнадежность – “Ох!” (“каменную”). И мне сначала даже расхотелось писать – тебе, а потом я подумала: “Черта лысого!” Мне интересно, и мне разрешили еще поиграть в эту игру… И это заботливо – великодушное: “А тебе нужно? Тогда – пиши…  —  меня так тронуло… Нет, ты – замечательный… Умный… Большой… (у тебя все большое: и рост, и размер (я преувеличиваю специально, чтобы ХОРОШЕГО (т.е., тебя) было БОЛЬШЕ…). А если бросишь пить – еще больше вырастешь… Будешь БОЛЬШОЙ – ПРЕБОЛЬШОЙ… И сохранишь свои мозговые клеточки – для всех, кто может их оценить – твою “светлую головушку”… (кажется, ты обижаешься – и зря: я очень любовно все это писала, ну, может, не очень умело… Я же – разрушительница СТАРОГО, зато раньше других вижу на этом месте – новое  — Водолей – так и хочется сказать это ужасное “Блин!”...
Прощай, дорогой мой Андрюша. (Я правда,  увлеклась продолжением “телефонного” разговора с тобой – в письме… Ты мне простишь эту маленькую шалость, это отступление – от правил?) Ах, как хочется узнать, чем ты сейчас живешь (кроме французского) и почему ты благодарил меня за книги —  какая же я “язва”! Интересно, что тебе понравилось у Михаила Чехова? Наверное – совсем не то, что мне… 
P.S. Знаешь, а меня вдруг поразила сейчас мысль, что ты еще полгода (нет, больше) назад был совсем другим… Ты ОЧЕНЬ изменился… И к лучшему – это точно (несмотря на ухудшение наших с тобой отношений. Мне это – приятно осознавать, как бы плохо ты ко мне ни относился (а относишься ко мне ты – на самом деле – очень хорошо: я это чувствую… ). Целую тебя – очень осторожно и издалека (без всякой телесности). Да здравствует дух!…Прощай! Аленка.P.P.S. Мне очень нравилось, как ты писал в том единственном письме – и в том листочке, что увидела я в ванной с моим адресом — “ Алена” – “Здравствуй, моя милая Алена” (мне показалось, что письмо я  потеряла,  я похолодела вся). Прощай!

ДЕВЯНОСТОЕ

 Ах, мон шер и mоn амiе (рука сама выводит смесь “французского с нижегородским”)! Пишу тебе – прямо с дачи, облачившись в простынь после н – ного за сегодняшний день – душа, откуда нога ступает в зелень, а в окошко влезла непоседливая рябинка; картошка (у дорожки, рядом) – растет каждые два часа, свекла, морковь и горох – тоже (и каждый раз, когда я иду к душу, я с изумлением наблюдаю этот оптимистический рост – зеленого, крестьянского… За окном сейчас – заросли (именно – заросли) смородины (опять пропадет полурожая, несмотря на то, что – всем знакомым будет раздаваться все это – даром, а в сауне – весь год будет свежезамороженная ягода… Я чуть не упала в обморок (а, может, и – упала – темно было в глазах от всей этой красоты – берез с балкончика второго этажа (и камина – в нем) или просто – от тоски одиночества и этой глыбы (природы), не ведающей страстей – такой мир и покой вокруг… Парное молоко, зелень, домашний творог и сметана, и сырники – с изюмом – мои любимые. Мне хорошо: я приехала в свою семью (мама, папа, дети, и даже кот теперь – здесь), меня здесь любят, и мне другого счастья – не хочется… Я даже согласна здесь толстеть – от зеленых щей со свининой, от степенных усаживаний – всем вместе – за стол, от хохота и визжания моих детей, обливающихся из шланга, играния в карты (“кон” в карты – “кон” сольфеджио, чтения или письма – для Ваньки… Брат, тоже Близнец, обещает отвезти меня на мою дачу – на своей машине (ревнует к маме: мне так хорошо сейчас в родительском доме, а у него – через несколько домов здесь же – свой дом и участок, жена, дети, теща, муж (бывший) тещи со своей семьей – а – главное – нет свободы (оказывается, даже мне, в моем положении “брошенной” покинутой – мужчинами (Лешей, тобой, Вовочкой) – можно завидовать – моему впадению в детство… И даже если я уеду на свою дачу, со мной поедут мама или папа и будут опекать и привозить продукты… Я часто закрываю глаза и вижу – “свои” места в лесу: вот здесь всегда – белые, здесь – подосиновые, здесь – лисички, тут на меня села та чудесная птичка, а здесь весной всегда – ландыши… … Да, мы тут, в России – “дикие” и живем в согласии с природой (кот – белым шаром – молниеносно покатился за мухой, смахнув при этом добрую половину всего, что лежало на столе и виновато оглядывается: “Извините – с… Инстинкт – с. Раньше меня раздражала и эта “жизнь на природе” и эта бедность, и эти “примитивные удобства”. Сейчас я понимаю, что все это выживет и спасется, а “цивилизованная” Европа будет получать все больше ударов и разрушений – за свою цивилизацию… Лучше я поеду туда – на недельку, на экскурсию, чтобы вернуться потом в свой лес и сказать:
“На свете счастья нет, но есть покой и воля
Давно завидная мечтается мне доля,
Давно – усталый раб – замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег…”1
Так и пишу – в простыни – а отец забивает топором (тупой частью) какой-то колышек – за окном – в двух метрах от меня...Под другим окном – мама кричит: “Олеся, смотри, как бабушкина роза расцвела! Бабушкина Олина” (с Украины)… Прости, что я тебе – не о тебе. Андрюша, я понимаю, что сие картины должна вызвать у тебя противоречивые чувства… С одной стороны – это уже все чужое тебе (ты теперь – “цивилизованная Европа”), с другой – “картинки милой старины”… Я согласна быть для тебя даже “картинками” – не оттого, что ты – такой замечательный, и мне неважно – кем быть тебе (“в этом краю далеком буду тебе…”) – нет мне нужно кому-то об этом написать… Кому очень щедрому и доброму, раз он согласился читать мои письма и “проживает” их – потом, что способен их “прожить”, я согласна на такое – письменное – меня – восприятие, раз я такая “опасная женщина” (мне это льстит). Поэтому – дорогой мой Близнец! – я – в который раз – восхищенно и благодарственно – протягиваю к тебе свои руки – письма, потому что только их ты пока не жег крапивой, не осмеливался их топтать (Бычок!), правда швырял – все же! – ради пра – с досадой – целой папкой – мне – в кровать – когда подумал, что все это для меня – лишь игра, чтобы наладить отношения с Вовочкой, а так чудно плакала тогда у тебя на плече, и – так по-рыцарски – меня успокоил… Никогда забуду этого чувства родности – у тебя на плече – плача – и такой невероятной защищенности – от кого-то, чего-то – ТРЕТЬЕГО (жизни?)… Можно“ухмыляться в усы” и говорить, что я слишком много помню, а вот ты – нет – просто я развивала в себе – с детства – художественную память, – просто она дана была мне – с детства, когда я воображала себя” дочерью леса” – я, действительно, ею была и я – действительно – проживаю какие-то миры, недоступные “ненастроенному” на них человеку… …невлюбленному… Мне кажется, ты сейчас – не влюблен (какое-то время, чуть-чуть – был влюблен( в жизнь, в жизнь!) под влиянием потока моих писем и звонков – поток кончился, и ты тоже “заглох”… правда, к остановке потока ты тоже имел отношение… Великан, блин! (ужасное новое слово!) – остановил! (Новый русский в аэропорту: – …посадка в Дублин… -- Куда, блин?). … Самого себя и свои действия оценивать очень трудно, почти невозможно… Я предпочитаю “отзеркаливать” истинное от множества людей, окружающих меня (и стараюсь выбирать – умных и порядочных…). Ты – такой… Несмотря на все твои “гримасы”– твое “зеркало” меня устраивает… Я не так уж плохо в нем выгляжу (все советы почти – пригодились, кроме тех, что – от непонимания меня (“Вешаешься” на мужиков!” – Я дружу с ними! Все мои мужья этого не понимали, даже принимали меня за женщину “легкого  поведения”). Я – открыто, чисто иду к людям, которые, как мне кажется, из моего мира… Это, действительно, ошибка, если видеть результат в – “приручении” этого мужчины… Житейски – это ошибка, бытово!… А, если знать, что в этот момент – через меня – проходит космос – это чудо… Общения – чудо… ВСЕ  абсолютно “мои мужчины” благодарны были мне за это прикосновение к тем уголкам их души, которые не видны больше никому… Я каждому из них – помогала открыть в себе НЕЧТО… Я зря пишу тебе это (ну, уж – написала). Оправдываться перед тобой мне – не в чем… Я ничего плохого тебе не сделала – и – даже если и помогла “пострадать”, – так это на пользу… Ты очень красиво страдал – ты был прекрасен…
Я уже уезжаю – с дачи – дописывая – и – допекая запеканку с изюмом – детям (и – всем). Олеся с Ваней “дуются” в карты (Олеся так готовится к экзаменам), кот – “кабысдох” – от жары и косит – одним глазом, высунув язык, а я все пытаюсь донести до тебя (или – до себя? или – до кого?) мысль о том, что здесь, в дачном поселке реализуется извечная потребность русского человека – жить общиной, всем миром (“Война и мир”, “мiр” — вселенная  и ”мир” – община). И тебя – дразню этой “дикой”, этой любезной моему сердцу – жизнью...
Я ехала с дачи – с открытым окном – на большой скорости в машине брата – Близнеца под чудесную музыку (вы все щедры – Близнецы – на “широкие жесты”, на “самое-самое”… я люблю вас за это) и думала – улыбаясь – о тебе, о том, что это очень здорово, что ты у меня, как чувство, как болезнь, как печаль – есть; и еще – о том, что ты очень понятно на меня реагируешь (мне – понятно). Когда будут у меня деньги, пришлю тебе видеокассету с “Озером любви” З. Кинга. Я смотрела этот фильм несколько раз и – только сегодня ночью – пересматривала – поняла, о чем он. “Возьми меня с собой” – говорит она безжизненным голосом, понимая, что – не возьмет. Они дерутся (сексуально), он прогоняет ее к мужу и ребенку, сам надевает на нее все, вплоть до нижнего белья, отвозит домой и заставляет что-то “репетировать” – что сказать мужу и —  главное – кричит: “Что же это такое? Что это?” — ему страшно, потому что это настоящее(его страшит ее власть над ним). “Куда я тебя возьму?” – кричит он. – Я неудачник!”. Он может в этот момент говорить все, что угодно: “Я не люблю тебя”, “Уходи!”,” Ты для меня – не женщина”, но смысл – истинный – всех этих слов-шелухи – в другом, в совершенно нормальном страхе (меньше всего я хочу тебя сейчас обидеть) мужчины перед женщиной, власть над собой – которую он почувствовал, власть пассионарную1 , разрушительную и несущую все лучшее от культуры отношений в человечестве – “пассионарии” – лучшие люди (в смысле передачи через них сквозь, посредством них – генофонда). Это все очень сложно, но теперь мне очень многое понятно в пассионарных парах: с тобой и Вовочкой (прости, что я тебя “посчитала”: на твою свободу это никак не повлияет). Я с большой нежностью и благодарностью (за то, что ты меня “раскрыл”) -- отношусь к тебе – матерински – сестрински и – любовно – женски: в этом я – постоянна…Прощай!

ДЕВЯНОСТО  ПЕРВОЕ

Несмотря ни на что – здравствуй, живи и поступай с моими письмами, как хочешь, Андрюша! (это твое дело, и я сама тебе это разрешила (выбросить) уже в своем первом письме… Я не буду никак оценивать этот твой поступок: он принес мне много горя, но я сама в этом виновата: принесла себя тебе в жертву, как “бедная Жюльетта” (Жюльетта, а не Шарлотта – да не все ли равно? Алена, я – Алена (“и губы у меня солены, и волосы – морской песок, и песни – летний ветерок…”. Любовь – это то, что создает ваш маленький рай – я сама создаю “свой маленький рай”, я самодостаточна, как женщина на картине у Климта (август: наш с тобой общий календарь еще не закончился – висит у меня на стене, рядом с куклой, пианино и Санта Клаусом, похожим чем-то очень на тебя( твоя совершенно высокая фигура и очертания — он гораздо выше куклы), я включаю их вместе, но его песенка резче, и я оставляю звучать свою (куклы), и они забавно так двигаются и разводят руками: “Ну что поделаешь! Такие мы!” Они очень красивые – из сказки, из моего маленького “рая”, я создала его в противовес уродливым формам жизни, в которых я вынуждена пребывать: бедность, постоянная мука о детях, о куске хлеба, о болезнях – в хлопотах, чистке “котлов” и зашивании чулок… У Золушки была крестная: у меня нет никакой волшебницы или даже человека, который бы обо мне заботился – вот почему меня потрясла твоя забота обо мне – в Париже – в первый мой приезд, и ты стал моей “крестной” (вот еще “что-то новенькое”: у нас тысячи ролей и ипостасей: таков человек, и если ты “убил” моего литературного героя – твоего “двойника” – это твое право — ты все равно – богаче, тебя все равно – больше, чем “его”: он – это тоже ты). То, что я в тебе увидела (ведь я ничего не выдумывала: я просто что-то видела и пыталась это “изобразить” на листе бумаги  —  не могла не писать  : это “что-то” прорывалось, и я чуть не заболела, когда ты “запретил” мне(“пиши кому-нибудь другому”). Я не могу – “другому”, потому что ты сам “родил” меня: ты слишком много “вложил” в меня своего: ты рассказывал мне о себе в течение почти двух суток подряд (в мой первый приезд), ты постоянно рассказываешь мне о себе, когда я с тобой наедине. Телефон лжет: я проверила, когда приехала к тебе на эти два дня: ты со мной такой же… Когда я попыталась “отойти” и стать тебе чужой, ты забросал меня упреками и обвинениями: мне “не нужен был Париж”, я как-то “не так” реагировала на твои рассказы и твое доброе ко мне отношение... Я пыталась уйти, Андрюша, и стать тебе и Парижу чужой: я вас отталкивала, а тебе это так не понравилось, ведь ты просто мог холодно поддержать мою игру, и мы расстались бы навсегда… Но ты почему-то напился и переживал мое безразличие сильнее, чем я… Я смирилась, а ты вернул меня, чтобы снова – помучить, чтобы из меня сначала полились нежные слова к тебе (“Солнышко мое парижское!), а потом – страшные (“Я не хочу жить”). С тобой, наверное, стану талантливой писательницей, ибо ты ухитряешься держать меня в постоянной творческой боли, в постоянном напряжении – только так и можно писать (тогда не можешь не писать): Андре Моруа, Рильке, Ален – все (и еще куча великих до них и после) говорили об этом. После последнего парижского – к – тебе – “вояжа” я снова получила целительный глоток творчества и стала жадно читать и писать. Смешно воображать себя только жертвой, которую (не я – кто-то!) принес – тебе? – нет – через тебя .“Здорово ты проехалась по мне в прошлый раз” – очень точно ты сказал – но! – не я! – меня швырнуло, выдернуло из очень благополучной внешне семьи, где Леша служил мне, как царице: каждый мой взгляд, каждое движение – выполнялись беспрекословно —  ты даже не понимаешь, КАКУЮ, с точки зрения женщины, жертву я принесла тебе (вернее, меня “принесли”): мне завидовали все знакомые, подруги (“с тремя детьми – нашла и так им вертит!” Даже ты тогда сказал: “Ну, и поставила же себя!” (в семье). Теперь, слава Богу, мне не завидуют: я оплатила все свои долги, я больше не лгу и не умираю со скуки (и даже с Лешей – будь он чуточку взрослее, мудрее, опытнее – я могла бы начать совершенно новые отношения после этой “встряски”. “Не гаси меня, свечу!”1 – неверно: я могу “погаснуть” только сама, если ты станешь мне неинтересен, как человек, а ты мне – несмотря ни на что (“Я не умею обращаться с женщинами”) — интересен, ибо ты – личность, очень неуравновешенная, ты очень разный, тебя, собственно – нет такого, какого можно было бы “нарисовать”, “определить” – тебя так много, что, может быть, как Виктору Гюго – Шарлотта – я смогу рисовать тебя целых 50 (!) лет и не повторюсь ни в одном письме. Ты можешь их выкидывать и даже не распечатывать (увы, даже великий Виктор Гюго так и делал с письмами своей Шарлотты (я специально перечитала это место у Андре Моруа, чтобы убедиться, а он – исследователь честный и добросовестный…). Я слишком жестока была к тебе в предыдущих письмах: их стоило выкинуть. Я понимаю тебя, если ты это сделал и ради другой женщины, чтобы как-то не ранить ненароком ее: такие письма больно будет читать любой женщине (а женщины – любопытны!). Я, честное слово, желаю тебе только добра, поэтому – выкидывай! Как сердце матери, на которое наступил сын, произнесло: “Ты не ушибся сынок?” — так и я — забочусь о тебе. Мать ведь не может думать о ребенке своем – плохо. Любовь слепа, а я, честно тебе признаюсь, никогда не надеялась стать “твоей женщиной” и не прикладывала к этому никаких усилий: просто жила сама по себе рядом с тобой – “самим по себе”. Может быть, это было ошибкой, но мне казалось что “Золушка с тремя детьми” да еще без всякой крестной и такая слабая – по жизни, в быту – не может иметь на это права. Я вернулась к своим “котлам” и единственное, что меня спасает – мое творчество…
(листочки письма побывали под дождем, поэтому – не так красивы...). Вчера ночью я загляделась на небо: было столько звезд и чистого воздуха, зелени. В черноте ночной домик моих родителей – с горящими окошками в комнате Олеси, на втором этаже – казался сказочным, непропорциональным, непохожим – окнами и очертаниями – на все обычные дома (мой отец не умеет строить, поэтому все – не “как у людей”, все непропорционально, оригинально и трагически – романтично… (в темноте). Мне тоже( как и тебе) очень интересно разговаривать сейчас с дочерью – обо всем. Я жалею, что нельзя было давать читать мои письма твоей дочери – Кате (ты выстроил определенный свой “образ”, я понимаю; да и вообще – с точки зрения морали это – аморально (но не безнравственно1 !). А мне кажется, ей интересно было бы со мной разговаривать, спорить. Может, мне писать ей? (представляю, как ты морщишься!).И вот еще чего я никак не могу понять: почему ты всегда “выясняешь со мной отношения” так долго – по телефону? Чтобы разорить меня и таким образом “наказать”? Ведь можно было устроить “выяснение отношений” в Париже (у нас для этого была куча времени – и бесплатно!), но ты предпочитаешь со мной “ругаться” – по телефону, а “тет – а – тет” – нежен и ласков – удивительно! Нет, телефон, все-таки – дьявольское изобретение, он искажает не только голос: он лишает лица (“потерять лицо”!) и держит человека на экономической веревочке зависимости от денег… А все, что в зависимости от денег – дьявольщина. Если только это не единственный шанс – успеть что-то сказать, пока не поздно… Я знаю, что ты раскаиваешься в своей резкости, что считаешь, что “не умеешь обращаться с женщинами”... Нет, не буду больше о тебе ничего писать, чтобы ты не думал, что я тебя опять “рисую”… хотя! ты знаешь? ты сделал мне комплимент, как пишущему человеку, начинающей писательнице – когда сказал, что тот образ Тебя, который я создала, настолько стал живым, стал ходить, двигаться, размахивать руками и выживать Тебя самого, вымещать из жизни – что ты – взял и “убил” своего литературного соперника… Но, поскольку рожден он, все-таки, был от тебя, и в нем было от тебя – много, – ты что-то убил в себе… (Помнишь фильм о женщине – снайпере, который мы с тобой вместе смотрели у тебя? Меня он раздражал – сначала (я не могла понять, что так заинтересовало тебя в этих убийствах), а потом ты сказал (когда герой убил ее): “Он не ее убил, он в себе что-то убил”… Что ты убил в себе, Андрюша? Россию, мои ромашки, мою дачу (мои фотографии тоже выкинул?). Ты пытался убить мою любовь – к тебе – таким способом. Или свою – ко мне? “Тайна сия великая есть…”. Кого же, все-таки, убило? Я-то – жива! А! Это литературную героиню – вместе с ее героем! Живи! Целую! Насчет работы – напишу, как обещала...Прощай!

ДЕВЯНОСТО  ВТОРОЕ

Здравствуй, свет очей, моих – Любимый Близнец! Долго думала я: кто я тебе? (полночи не спала) – и – поняла (сначала – кто – ты мне). Действительно, ты – “свет очей моих” (свеча, которая, хоть и жжется, и плавится, и капризничает (не хочет гореть), и умирает – этот тлеющий огонек – моему творчеству… Я уж и так, и эдак пытаюсь его сохранить: и ладошками от ветра закрываю, и песенки ему пою (и колыбельные – как мама, и страстно – как женщина, нежно и преданно любящая). Ты – и свеча мне, и ребенок мой – больной – и выздоравливающий потихоньку (а я радуюсь твоим победам – “Я уже меньше пью, я почти не “пью…”). Наверное я – единственная в твоей “практике” женщина, которую ты “пропустил” через обычную свою “мясорубку”: сначала делаешь все, чтобы понравится женщине, окутываешь ее своим чудесным артистизмом, – а потом…. и делаешь это искренне: в твоем – единственном – ко мне – письме – я уловила это: “Я их, действительно, любил (женщин) – пишешь ты, – они мне нравились, и я им нравился…” – ищешь по жизни единственную ту, которую полюбишь – без страха, что она бросит тебя, уйдет или просто “надоест”… Мне кажется, я единственная твоя “жертва” – выжившая после многочисленных ран, нанесенных “маньяком” (я хорошо отношусь к “маньякам”: это несчастные люди, я их жалею, я сама такая (“ты маньячка, я – маньяк, ты – рыбачка, я – рыбак, ты на суше, я – на море – мы не встретимся никак”). Смешная песенка, смысла которой я долго не понимала…
Прости меня за эти слова (просто точнее сейчас не могу подобрать – уж очень “образно”). Я тоже – “маньячка”: я не пропускаю ни одного мужчины возле себя в надежде, что это – “тот самый” и тоже приношу им много боли... Я пыталась тебе сказать это еще в Москве, но тогда я сама еще была твоей жертвой, а “маньяк” “жертву” – не слышит, поэтому ты и не услышал (да и не очень трезв был, по-моему). Это еще одна, особая тема. Ты не можешь этого, может быть, осознать – до какой степени ты болен – алкоголем (и это еще одна причина, кроме того, что ты – моя “свеча” – беспокоится о тебе… Ты ведь сам – там, в Париже, в мой первый приезд – позвал “маму”, не только женщину – физическую, но и – “маму”, “сестру” – родное, потому что понял, что и я могу тебя понять и быть тебе – хоть на время, хоть как-то – “мамой”…
Несмотря на все твои сложности с отцом, в тебе больше от отца – жесткого, холодного (какой голос я услышала по телефону! – в первый раз), чем от матери, которая очень рано от тебя ушла в небытие(и ты ее продолжаешь искать, и, может быть, я была послана – к тебе – отогнать и защитить тебя, когда тебе было трудно). Сейчас тебе легче, ты вышел из тупикового состояния, но в тебе живет (от отца, конечно, от отца – отношение к женщине формируется у мальчишек – и у моих – тоже! —  от  отца (не хочется, чтобы все это “пахло фрейдизмом”, но в этом Фрейд – действительно – гений космического масштаба – ничего не попишешь!). Бедный, как ты мучился в мой второй приезд – в Париж, когда лежал – помнишь? – на полу и не мог понять, почему тебе так плохо? Ты хотел (видел) во мне ТАКУЮ ЖЕ, как все, что относились к тебе – только как к мужчине, а я увидела – ребенка, а на ребенка нельзя – сердиться, нельзя ему НЕ ПРОЩАТЬ (мамы всегда – прощают, а я, наверное, – твоя духовная мама или сестра и послана тебя спасать, и не брошу тебя, пока ты не будешь совсем здоров, и буду тебя утешать и петь “колыбельные” песенки и поддерживать тебя – как смогу (в нашей нищей, но духовной стране). Ты капризничаешь и обижаешь меня – часто, но, когда просишь прощения – я не помню ничего, кроме любви – к тебе и радости, что ты – есть, ты – жив (“от твоего пламени все мои искры”). Ты – Бычок, ты – очень земной (“Ты – каменный, а я – летаю… Я знаю, что нежнейший май пред оком вечности ничтожен, но птица я! И не пеняй, что легкий мне закон положен…”1 ). Ты иногда растаптываешь все мои “цветочки” и “траву”, что я – посадила, как упрямый и очень самостоятельный (и не очень мудрый) – ребенок. Ребенок не может быть всегда – мудрым (а мужчины все – дети, а женщины – мамы, и это природно, и это – неплохо). Я раньше никак не хотела с этим смириться (что вы – дети, а мы – мамы), я думала, что это какая-то ошибка, что такого не должно – быть… Я была неправа (мне самой хотелось быть – ребенком, вечным ребенком, но мужчине обязательно нужна – мама, и поэтому Вовочка ушел – к Марусе, потому что я не хотела быть ему – мамой, быть с ним – помягче, быть – проще и мудрее…). Мне трудно говорить с тобой – по телефону (я не успеваю совладать со своими чувствами. А ведь еще нужно как-то выжить – материально – в нашей уродской стране (но любимой, любимой…), поэтому я даю тебе, как мама – сколько могу и как могу – не “помогаю выжить”, а помогаю – быть (от – “бытие” а не быт). Поэтому – знай – ты – самый хороший, самый любимый – творческий мой ребенок (и – партнер по творчеству)...Я утащила у младшего часть его коллекции о любви – из жвачек – посылаю тебе – это интересно:  посмотри, как много у любви смыслов, значений. А мы – чаще всего не замечаем, что она (любовь) – рядом. Надо только не бояться ее и открыть – для всех – для любви – сердце (“Боящийся несовершенен в любви” – из Евангелия). Когда я пишу тебе, я ведь говорю не только с тобой – со всей мужской половиной человечества (так получилось, что ты – мой избранник: ты сам натолкнул меня на это творчество, и я тебе за него страшно благодарна). Я люблю тебя. Это ничем тебе не грозит. Мы породнились с тобой – духовно (про физическое – не будем, хотя я чувствую, что там “собака зарыта”, и ты это почувствовал и очень вовремя меня оттолкнул (не очень-то и хотелось!). Помнишь? Я угождала тебе, а ты – мне (и ты очень обиделся). А мне не только это нужно (“Ты хочешь сразу – все!!!Не как обычные – женщины”...) А мне – летать охота, да! А с этим телом земным – столько трудностей! (“Моя” женщина – не “моя” – вот собственник! Я не собственничество в тебе люблю и не эгоцентризм, а то, что ты – “свеча” (и пока – горишь, а не просто коптишь землю).
Целую тебя, родной мой, упрямый, иногда примитивный – как все мужчины, ужасно обидчивый – Близнец, (какая… этот знак! Как мне не повезло! И повезло – очень (есть от чего отталкиваться и не стучать оттого, что “все хорошо”). И – все – все равно – хорошо! “Мы живы – будем когда-нибудь и веселы!”2 Пусть нам повезет! Любовь – это еще и работа, работа, работа над собой и над со – бытием – с ней, с ним (совместным, отношенческим). Это мое добавление (и Михалкова – Кончаловского) к Ванькиной коллекции “вкладышей” в жвачку – “про любовь”. А ты – что думаешь по этому поводу? (Не разрушил еще алкоголь твою способность – думать ?). Прости… Я люблю тебя. Путь тебя это греет, а не пугает. Маму и сестру не нужно бояться – далеко – и – рядом). Аленка. Прощай!

ДЕВЯНОСТО  ТРЕТЬЕ — ПОСЛЕ  ЗВОНКА

И все-таки, – что было в этом: “Ох, не знаю!”? В этом – “Ох”? И – вопрос – на вопрос… Но я-то – знаю… Для меня это нужно, потому что это – преодоление себя, возможность “выйти за границы”. И возможность – писать Мужчине… Многие женщины – умные, тонкие, талантливые – хотели, чтобы я им – писала. Тивиша – кумир молодежи, умница и любовница МНОГИХ талантливых мужчин нашего времени – пишет мне нежные письма, присылает вещи, лекарства и кормит – как мама, когда приезжает, а я НЕ МОГУ ей так писать: у меня занята эта ниша… Мне хочется – и в письмах – быть женщиной, а не существом “среднего рода”. (О! Эти мужчины! Нашли во мне слабое место – и мстят – за то, что “прошлась” так больно – по их судьбам (в моем гороскопе сказано, что я оставляю очень заметный след у всех мужчин, которых встречаю…). Интересно, что все мои любимые мужчины (и ты, и Вовочка, и Леша – прости за упоминание тебя в этом “ряду”) – совершенно одинаково “наказывали” меня сексом” (т.е. отсутствием оного), говорили мне, что я – “среднего рода” и спешили “унести ноги” от такого “разрушительного тайфуна”, как я… Мой новый поклонник – говорит, что это встретились как бы два фронта (как в Московском недавнем смерче) – холодный и теплый, и разница всего в 13 градусов породила такие ужасные разрушения в Москве (как то: падение возле Мавзолея трехтонной (!) глыбы, поднятой сначала в воздух, повреждение кремлевской стены (зубцов) в 11-ти местах; сорвало крышу Большого театра, вырваны с корнем или поломаны огромные деревья (наше училище завалило: пробиралась через бурелом), потолок у моего балкона (пол у соседнего этажом выше) проломлен в трех местах (из сквозных трещин лила вода – по щиколотку – в застекленном балконе, пролетел мимо изумленной Олеси ковер – как в сказке (она не могла закрыть балконную дверь), а соседка Наташа Гончарова(!) наблюдала полет чьей-то части балкона; на даче оторвало лишь форточку (плавно улетела, пока я – в одной простыни – после холодного душа – завороженно смотрела в небо, держась за крыльцо (чтобы не унесло). Олеся говорила, что очень боялась (она оставалась в Москве), что наш домик унесет, как в сказке про девочку Элли. А еще сказал поклонник “благородных кровей” –  мой стиль( я пишу ему книгу о кузнецах) похож на то самое грозовое – бликами – небо (“рваное сознание, картинками, выхваченными из темноты – до белизны – вспышками этого прекрасного неба, которого я совсем не боялась: понимала, что меня оно не может обидеть —  не было страха, а только было так ИНТЕРЕСНО, так ново – никогда не виданное явление – природы, невероятно прекрасное, непохожее ни на что и – земное… Только потом я узнала, что были жертвы, задавленные или заваленные деревьями, но в тот момент это было неважно, и я ЗНАЛА, что со мной и моими близкими ничего не случится (хотя Олеся была – в Москве одна…). Вот тебе “картинка” бури, пронесшейся  с субботы на воскресенье, в 12 часов ночи в Москве и под Москвой, когда столкнулись два фронта: теплый и холодный, и разница в 13 градусов родила такой разрушительный смерч, а потом – потоки, ливни воды – по колено (запоздавшие прохожие продвигались домой с обувью в руках). И еще он( поклонник благородных кровей — были представлены доказательства!) сказал, что и я – соединенье двух “фронтов” – кровей – благородной со стороны папы (писатели, священники, паны польские) и – крестьянско-есенинской, цыганской – от мамы ( хорошо говорит-льстит – как пишет!, как его благородный дед – бабушке (с этим эпистолярным наследием мне, видимо, придется познакомиться)... А пока я пишу ему книгу – альбом о кузнецах на Руси, решетках Москвы и Петербурга времен Пушкина – со стихами Пушкина и фотографиями моих детей – на фоне этих решеток (“На фоне Пушкина снимается семейство”1). Обещает издать в Праге, на финской бумаге и с цветными фотографиями… А мне просто нужны деньги. Нет, пожалуй, не только деньги, это интересная работа, и Олесю он обещал в институт пристроить — поэтому я и согласилась… А еще он обещает “пристроить” Олесю в фирму (чешскую или французскую – к своим друзьям). А еще он снял на видео, как я пою (с чего и пошло знакомство), и мне понравилось: так художественно он мне – меня – преподнес…Только кажется мне, что он все — врет, как “поэт вранья” — Хлестаков...Слишком уж красиво и вдохновенно...и нереально... И, когда я велела ему “исчезнуть” на три дня хотя бы (уморил,“достал” творчеством и собой) – “исчез”!… (я теперь тебя понимаю, мой “шквал” творчества…).
“Идеальный” мужчина. 2 квартиры, 4 машины (это уже проза), но мне почему-то не хочется ехать с ним на мою дачку, где уже пошли грибы (“лисички” – и не такие дохлые, как в вашем французском магазине, и корзинами), земляника...Интересно: выросло ли что-то на моих грядках? Клубника точно есть! А меня – нет… Я в этой ужасной Москве, и завтра (сегодня: уже ночь…) – педсовет, а после него я поеду работать с собранием сочинений 50-х годов Пушкина – к Астрологине (а она будет петь мне свои романсы). Прощай!

ДЕВЯНОСТО  ЧЕТВЕРТОЕ — “ОБЕЩАЛ  ВЕРНУТЬСЯ!”1

Ты приезжаешь???!!! Или только – мне кажется? – Тебе нельзя идти в Москву старыми путями… Может быть, стоит приехать даже инкогнито, не говоря ни слова никому о своем приезде: ни отцу, ни сестре, раз ты не чувствуешь с ними духовной связи, – а найти ее у других людей (ведь, действительно, самые близкие нам по крови люди чаще всего оказываются очень далекими нам по духу: у меня, по крайней мере, так… Пушкин тоже на это жаловался в “Евгении Онегине”.). Я помогу тебе с этими людьми встретиться (это не одолжение, а предназначение Водолеев – всех сводить, встречать, объединять: зря “брыкаешься” (даже случайная встреча в кафе в Париже показала тебе, что для моих знакомых ты “вот такой! Мужик”)…
…Утром  — после твоего звонка — мне было очень плохо, пока я не сообразила, что нужно тебе написать (тяжело было на душе). Правда, сначала я потянулась с постели – как всегда – к Гумилеву (погадать: у тебя я тоже, пока ты был в душе  — “на Гумилеве” гадала, – и он оказался прав, хотя я ему тогда не поверила!). Вот что оказалось актуальным сегодня в гадании – это для тебя – обо мне:
(ты спрашивал, чем ты меня обижал: вот ответ… “Анакреонтическая песенка”.)
Ты хочешь, чтоб была я смелой?
Так не пугай, поэт, тогда
Моей любви, голубки белой
На небе розовом стыда
Идет голубка по аллее,
И в каждом чудится ей враг,
Моя любовь еще нежнее
Бежит, коль к ней направить шаг
Немой, как статуя Гермеса.
Остановись, и вздрогнет бук, –
Смотри, к тебе из чащи леса
Уже летит крылатый друг.
И ты почувствуешь дыханье
Какой-то ласковой волны
И легких, легких крыл дрожанье
В сверканье сладком белизны.
И на плечо твое голубка
Слетит, уже приручена,
Чтобы из розового кубка
Вкусил ты сладкого вина.

… В моем окне всегда стоит свеча – для путника. Целую тебя. Проснулся Ваня – “свет очей моих”. Мы с ним сейчас живем вдвоем (Олеся на Украине, Олег – на даче у бабушки) и блаженствуем… Я хочу, чтобы мой сын любил меня, как ты – свою маму… Я думаю, так и будет…Прощай!
















ДЕВЯНОСТО  ПЯТОЕ

Здравствуй!
… Я никак не успокоюсь после разговора с тобой… У нас дождь… Эта Муза на рисунке очень грустная, в ней нет ни капли эротики. Ее обнаженность – духовная и не должна тебя оскорбить… Я даже бросилась гадать – от отчаяния, но карты говорят, что ты думаешь обо мне очень хорошо и светло (красно). Нет, ты все правильно делаешь, ты очень искусен, искушен в любви (ты не хочешь ни капли зависеть от женщины, даже если тебе очень тяжело. Это правильно. Это очень по-мужски… Ты хочешь быть на коне… Женщины любят Тех, Кто на Коне… И, все-таки, мне радостно, что я – твоя “Шарлотта” ( помнишь? у Виктора Гюго была “бедняжка Шарлотта”, она была его самым верным и единственным другом (и в горе, и в радости). Ей он посвятил чудесные стихи… Ради этих строк стоило писать ему 50 лет… Я желаю тебе стать Виктором Гюго – не меньше… Ты очень талантлив, остроумен, мягок и нежен… Ты так здорово умеешь утешать в этой страшной и невероятной – своими пустотами, падениями – жизни – космическая яма, бездна, хаос… Мне в ней очень трудно было бы без тебя, без твоего человечного взгляда на мир, на детей, на семью, на любую трудную ситуацию… Я так успокаиваюсь, когда слышу твой голос. Странно! Житейски ты вроде бы очень слабый человек (ты сам так говоришь), но откуда у меня такое ощущение вечности и прочности, надежности – когда ты рассуждаешь, когда ты говоришь со мной, когда ты думаешь – вслух… Собственно, ты уже давно – “мой космический супруг”, партнер, мой Мужчина (представляю, как ты сейчас “ухмыляешься “в усы”: ну загнула “Космический супруг”, партнер, а сама со мной и двух недель прожить не смогла: сбежала… Ну так ведь – “космический”! И не сбежала, а просто звезды все имеют свою орбиту… Унесло меня, но тянет, тянет к одинокой мерцающей звезде, которая того и гляди потухнет или разлетится на тысячи миров (что одно и то же) – гибнет… “Нет, – гордо заявляет Звезда, – и вовсе я не гибну. Ты все это придумываешь, чтобы погреться у моего огня. Ну, а если и так: тебе что – жалко? У тебя же много гори, пока не потух! Ты очень честный: ты не хочешь, чтобы я тебя “жалела” и мучилась вместе с тобой… А мне нравится – “мучиться”, мне это легко и приятно – “космический” – и совершенно наплевать, как это будет выглядеть на Земле, физически… Я думаю, что – красиво… Я очень хотела полюбить РАВНОГО себе, не “мерзавца”, как Вовочка, не далекого от моих полетов Лешу, а – равного, сильного, красивого – духом. Я тебя и вижу – таким. А когда ты снимаешь очки (последний щит от мира), я просто застываю в восхищении (когда ты это делал зимой – шел из ванной – в комнату и столкнулся со мной – у стены – передразнил – по-детски – … – смеясь – мое “ворчание” по поводу того, что … “любовь случилась без душа” (один американец тут, в России, цинично заявлял, какие “странности” есть у “русских” девушек: “они не могут без душа, “они обязательно моются” – козел американский! (прости!). У нас к этому относятся как к таинству, как к смерти – очень серьезно – это заложено в нашей русской культуре, в наших обрядах  — это ничем не вытравить, никаким режимам: я не верю в уничтожение культуры лицами столь далекими от ее корней (большевики и пр.) —  да где им взять такую силу? Она дается только людям духовным. Вот я встретила Татьяну Борисовну( ту француженку, жену белогвардейского офицера — помнишь?) в Сен Женевьев де Буа – и нам и говорить-то ничего не нужно было! Мы глазами встретились, Любовью, Культурой – что-то невидимое глазу произошло… Нельзя “верить” или “не верить” в “будущее России” – это не нашего ума дело, это Нечто, что можно чувствовать или не чувствовать (шестым чувством, не знаю, каким органом – я опять укрупняю план (от тебя – до России…). И план письма – тоже… Ты сказал “Моя Дама” – в Сен Женевьеве де Буа – я говорю – “Мой Рыцарь”. “Мой небесный супруг”, “Моя знакомая звезда” (такая же как я – Звезда). Я очень люблю Вселенную и нас с тобой (Звезды). А если “звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно?”1 Я желаю тебе – гореть…
P.S.
Я прошу тебя не путать “небесное” и “земное” и не осуждать меня за слабость в земной жизни… Да я не такая уж и слабая в земном (как и ты, как и ты)… Просто все, даже Любовь – это Работа, очень трудная (и не всегда хватает терпения и сил). Я желаю тебе и себе – терпения… Силы… Я очень благодарна тебе за поддержку (ты удерживаешь меня “на плаву”, в творческой полетности, и на самом деле это – самое главное, а не житейская устойчивость (от нее тоже можно зачахнуть и умереть от тоски). Я хочу видеть тебя, мой Рыцарь (помнишь, я говорила тебе, что в Новый Год, в гадания “на бычьих яйцах”-”киндерсюрпризах”шоколадных (это была Тивишина затея, мы так хохотали!) я вытащила фигурку Рыцаря – он до сих пор со мной — на коне, но, даже если ты, паче чаяния, свалишься с “коня” (в пьянстве или еще в каком горе), я буду любить тебя не меньше… Я до сих пор с гордостью вспоминаю, как раздела тебя без упреков и уложила в постель, когда ты зимой, после спектаклей, напился… А еще я помню, как в самый первый свой приезд тебя, горящего температурой, бредом, высоким давлением — отхаживала (и мне это было так приятно: заботиться о тебе!), смачивала холодной водой под коленками и в локтевых сгибах (это помогает!). Эх, Русалочка я! Оценишь меня только когда погибну (превращусь в пену…). Такова се ля ви, как говорят у нас в России, коверкая милую фр – р – р, поговорочку…
Целую тебя, мой гордый Мужчина, не желающий зависеть от Женщины (уважаю!) придется лечить тебя на расстоянии (это труднее) даже на краю пропасти (обрыва?). Спасибо – за ласку и нежность даже в такую трудную для тебя минуту… Твоя “бедняжка Шарлотта”. Большой привет Катюше: она – славная девочка…Прощай!

ДЕВЯНОСТО  ШЕСТОЕ

Ах, мон шер и мон ами1 – я устала, как эта, замученная ночными переездами в автобусе – Муза – я исписалась, уже глубокая ночь, и мое раздражение наконец-то улеглось (все же это лучше, чем кидаться ботинками в детей – целясь в Олега и попадая – о ужас! – в Ваню (он до сих пор мне об этом напоминает!) – это было в моем неудовлетворенном житии с Лешей, а в тебя я швыряюсь всего лишь словами – и не самыми худшими из них – литературно и художественными. Да-а-а, перец души моей, милый мой “алкоголик” (это твои слова, и я их тебе – возвращаю, потому что, как ты правильно заметил, женщины почему-то очень боятся этого слова и не приходят в восторг от самого явления: мне же оно противно, как нечто примитивное, как чернь (толпа) и убивающее – не творчество – чувства. Я очень люблю твое – алкоголическое творчество (наблюдала: здорово! Душа твоя не примитивна, сразу видно, что ты – не слесарь Леша и сделан из тонкой материи: алкоголь мне очень помог в тебе это увидеть, да и если честно – “Кот дю Рон” нам развязал языки и встретил: до сих пор помню тот удивительный  поцелуй с вином – люблю вино! Приезжай: выпьем втроем с моим другом, одноклассником и “личным психотерапевтом” Ванечкой: он оценит твой талант рассказчика и будет тебе достойным соперником! Грешно: люблю с ним под хороший разговор “дерябнуть” хорошего вина или даже водки – не пьянеем и под “хороший разговор” на кухне (он Лешу-то от пьянства спас, ну, и я – немножко…). Пить, поддерживая мозг в творческом напряжении (помнишь, ты говорил, что со мной не напиваешься?) – здорово и … В общем, завралась я, однако, и не заметила, что опять в одну и ту же дуду дую (а это творческому человеку обидно!). Хочется послать в одно место свое человеколюбие и гордыню и … “всех спасать”… Спаси меня лучше ты… от одиночества… (крик души). Очень мне бывает – в своей одинокой гордыни – хреново (прошу прощения). Целую тебя – в образное словечко – под звон твоих колоколов сегодня (в честь Успения) – в оба твои, Близнец, лица (как двух мужчин сразу – ух, ты!). Сколько в них может таиться творческого вдохновения! Спасибо тебе, Близнец, что обидел! Низкий тебе поклон! Пропала бы я от скуки совсем без тебя… А “эта импровизация с дамой из Сен Женевьев де Буа!” – как много мне говорит эта твоя пытающаяся ужалить фраза! Это, Андрюшенька, обычная ревность – да – да! У нас с “Дамой” … случилась любовь, а с тобой (у тебя) – не случилась (на этом месте ручка — мистически совершенно —  отказалась писать, как – мистически – два уже, дважды! – именно в Париже засвечивается вся фотопленка (все получилось, все страны, кроме Франции – не выдерживает техника “накала страстей”! Трижды я уже была в Париже – и ни одной фотографии (во второй приезд такая мысль даже и в голову не пришла!). А все потому, что фотографии – к разлуке… Кто-то очень не хочет нас с тобой разлучать, а мы с тобой – настырно – по – очереди все пытаемся это сделать – два дурака: дурак и дура (ну, тебе простительно: у тебя от алкоголя “крыша едет”, а я-то? Я – “всезнающая” (!) – Да не я, а рукой моей Господь водит и красноречив дает (а у меня его в жизни никогда не было: всегда устно была – косноязычна…). Так отчего ты напился? Оттого, что не мог понять, что происходит (а происходило – сильно и не объяснялось обычными, стандартными способами, и это была боль души, и ты залил ее вином, и это было – представь себе! – к лучшему (видишь, не всегда я одинаково реагирую на твое питие), к тому что я почувствовала, что что-то происходит и с тобой и что ошибалась – опять – в тебе (ты опять оказался – лучше, чем я предполагала!). “Спасибо на добром слове”, – сказал ты мне как-то на такую же фразу – обиженно, и мне – как и в тот, и в этот раз – стало стыдно, что я тебя опять – недооценила (вот где “бисер – т. Я хорошо помню (ты честен всегда, когда пьян!), что тебя обидело именно мое отношение к тебе – как к “среднему роду” (“У тебя чудесные дочери, – утешала тебя я, – ты будешь замечательным дедушкой, когда они родят тебе внуков”… – не хочу дедушкой, – завопил ты, – хочу мужчиной!” – вот где собака-то зарыта (не сказала я тебе этого, не обидь ты меня так больно – как на допросе тебе и выложила). Я только собралась “похоронить” тебя как… Мужчину, отнеслась к тебе, как  внимательная и благодарная экскурсантка (запросилась домой – заметь! – только тогда, когда ты сказал свою коронную фразу про влюбленных (злорадно) — я поняла, что дальше будет “избиение младенцев”… А “избиения”после таких чудесных – проведенных с тобой – часов – так не хотела! Так хотелось сохранить это чудесное, вновь посетившее меня – влюбленное – вдохновение… Я не ошиблась: потом были нежные  (в Париж тебя!) слова – ко мне (в пьянстве, из глубины души), а я так боялась за твою жизнь тогда, за твое дурацкое высокое давление, которое может тебя убить – что – не слушала их… А так хотелось!
3 ночи. Пойду спасибо и целовать в губы и не только) – во сне. А вдруг – материализуешься? Нашла – и выкинула – злое письмо – тебе  (неотправленное… Письма – лучше телефона… Их можно – перечитать, проверить и не отправить, если написаны – сгоряча… так что это даже хорошо, что я не говорю с тобой по телефону… (хотя я очень тоскую по твоему голосу и даже – иногда (по ночам или в ванне) – плачу… Да, мне легче стало жить, чем с Лешей (не лгу и не живу чужой жизнью). Тяжелее – физически, но – легче (я тоже жила, как барынька, и это тяжкий труд, во всяком случае, плакала я чаще… Тогда я плакала от злости (мне не хотелось ни о ком заботиться), а сейчас – только от слабости (и мне помогает – молитва…). Ты единственный мужчина, о котором мне ЗАХОТЕЛОСЬ заботиться (я этого раньше – не умела: заботились – обо мне (речь не о детях, конечно…) (дарить благодарность – благой дар любовь?) . Не так, как Леша – “Дом хрустальный на горе для нее, сам как пес бы…”* а на самом деле этот дом не имел ко мне никакого отношения: он был построен не для меня (руками не трожь!), а чтобы все видели, что – построен… Ты же мне – “благое дарил”, и мне тоже захотелось дарить, вот почему творчество полилось из меня от встречи с тобой – вулканом (и я понимаю твою реакцию на эту “лаву”… Я недавно прочла это и у Дальвига (“СТРАШНАЯ ЛЮБОВЬ”!) и у Андрея Болконского (т.е. у Толстого): страшно от чувств этой девочки (Наташи), потому что мужчины относятся к этому серьезнее: они понимают, что это такое и какова цена будет, а женщина – не думая – бросается в поток (чувственная, не расчетливая женщина): она не может, не умеет в этот момент понять себя самое, и это – хорошо (иначе бы испугалась и все – исчезло): как канатоходцу на проволоке ей нельзя смотреть вниз: упадет… да и мир этот – исчезнет безвозвратно… Думаю, что эти “сумасшедшие” рассуждения (на грани – рассудка и чувства) подарил мне тоже ты: я все последнее время живу в том самом волшебном мире (не буду даже определять его: это не мир грез – в понимании обывателя —  не мир сказок …
не мир – придуманной – романтики (“всегда восторженная речь и кудри черные – до плеч…”**), но мир реальный, проживаемый мной, глубокий, красочный, осязаемый – прекрасный и трагичный: то, что Пушкин называл настоящим романтизмом (“но романтизма тут нимало не вижу я…”). В нем я – Ассоль на берегу моря, на камне (и пусть смеются!), я – Сольвейг, но я пока не слепа, и у меня “счастливые” желтые и голубые билетики (парижские) в кармане парижской курточки – талисмана, и цвет меха на капюшоне – как цвет моих волос, и в ней я – в гармонии с миром, с радугой – на даче, с одиноким трубачом – в метро, и мы все – не одиноки: и я, и радуга, и трубач, и море, и ты – ты есть в этом мире. Ты останавливаешь меня взглядом, когда я хочу закричать на своих мальчиков, ты вдохновляешь меня – на пироги для них (какие хотите: с лимоном? Яблоком? Грибами? Грейпфрукты?). И в этом, в этом же мире – рядом с радугой, морем и Ассолью – такой живой папирус из Сен Женевьев де Буа, и лимон с мандарином, выросшие у меня (как в сказке) из косточек, и даже персиковая косточка – как в сказке про Карлсона – не растет, а Карлсон реален, потому что Ваня спрашивает, как доехать до Стокгольма, где он, Карлсон живет… Все реально и трагично, как в фильме “Форест Гамп”, потому что вчера я написала злое заявление в школу директору, чтобы Ваню не переводили в “класс коррекции” (пусть только попробуют! Олега (старшего) они мне уже этим классом (для детей без пап, сложных) наградили комплексом неполноценности под видом заботы о ребенке (и под видом заботы – раструбили на всю школу историю, случившуюся несколько дней назад, когда моему Ване 16-летний мальчик с мутными наркоманьими глазами так разбил лицо, что оно было все в крови, и я бросилась, раздетая, на улицу – за ним, а он привел меня в свой дом, смеясь, уверенный, что ему ничего не будет, ведь он –
“ненормальный”… и я завтра увезу Ваню на дачу – подальше от этой истории, ведь мой сын – “кесареныш” (кесарево сечение при родах): он не ведает страха смерти  и лезет, лезет, на рожон (говорят, Наполеон специально отбирал для себя таких “кесарят”: ведь они родились легко, не прошли боли и ужаса рождения – как все – вот и не боятся)… Вот почему он выбегает на дорогу, где несутся и сигналят машины, а, может, просто есть такие дети (которых очень любят мамы): этих детей всегда бьют, засовывают в трубу, разбивают им лицо, потому что эти лица почему-то раздражают окружающих (детей)… Я все время вспоминаю – с Ваней – твою историю про “гадкого утенка”. Странно, что то, что этих детей так любят мамы, и так не любят – в детстве – окружающие… Все это тоже мои сказки… Ты не слушай, Андрюша… я не жалуюсь. Я очень люблю жизнь (хотя в последнее время частенько грешила отчаянием со словами: “Не хочу жить”). Я одна всего полтора года, но уже привыкла к одиночеству (ты говорил – два года привыкал… у меня получилось – раньше…). Я успокоилась – даже за тебя, хотя, если ты не объявишься, я буду искать тебя – просто чтобы узнать, что ты – жив (и успокоить твоего отца: он волнуется, что ты и ему адреса не дал…). Но я надеюсь, что ты объявишься: позвонишь или напишешь. Можно 2 слова: “Я жив”. Или – что замок и парк – необыкновенно хороши, а вот сосед по квартире храпит, но храпа не слышно почти, и вообще тебе писать некогда, потому что ты каждый день ходишь на занятия французским, или опять эти противные французы обманули… Напиши хоть, что это за община – русская?… И вообще – это невежливо – не отвечать на письма. Уж лучше – ругнись, “шугани” – но в письме на бумаге это все равно будет – интеллигентно…
Нет, я ничего у тебя не прошу… Письма ни к чему не обязывают… Спасибо и за то, что я могу – писать… Одинокий трубач просто трубит свою песню – в метро, а ты можешь пройти мимо, а можешь – остановиться и положить ему – горсть монет… если песня задела тебя за живое… Образ с трубачом – лжив, потому что я уже не чужая тебе: Я хочу знать, как ты… Меня это волнует… Я хочу гладить тебя и делать массаж тебе и твоим пяточкам, стопам… Я знаю, что тебе это сейчас нужно… Поговори со мной! Тебе это тоже поможет… Помнишь, я говорила тебе, что мои детские письма спасли девочку даже от шизофрении (а эта болезнь считается неизлечимой!). Я не могу принести тебе вреда… Помнишь, как смешно я говорила – в той трагической ситуации в Париже (может и не помнишь!): “Я пришла в этот мир – для добра…”. Кто это – во мне, мной – говорил? Зачем? К чему?… Я пыталась помочь тебе… Не “выбрасывай” меня! Я тебе еще пригожусь! У меня очень сильное – материнское чувство к тебе (об остальном можем не говорить, хотя тебя, кажется, задевает, что материнского – больше, чем “женского”.. Настоящее женское – и есть – материнское, вселенское, а не – поверхностное “Хочу тебя! Да, хочу, но могу и пренебречь этим своим хотением (правда жалела я, жалела, Андрюша. Помнишь, ты сказал: “А ТЫ не будешь жалеть?” (и так – глянул…). Буду. Жалела. Жалею. Ты же умный, Близнец! И все – то ты знаешь! И видишь – вперед… Ночь… Уже вторую – не сплю. Я о тебе думаю … и молюсь… За тебя и за Аню твою (ненавидящих и обидящих нас прости!). Прощай!…

ПИСЬМО  ДЕВЯНОСТО  СЕДЬМОЕ

 Я представляю, как ты спокойно, покуривая и чуть-чуть усмехаясь (глазами) читаешь мои волнующиеся сбивчивые  строчки… Мне так нравится эта твоя стена – на мою волну… Здравствуй, Андрюша! Надеюсь, что у тебя все хорошо и ты обо мне благополучно забыл. Что делать? Таковы Близнецы, таковы люди – по своей природе. А я научилась просто радоваться жизни, меньше стенать и плакать, умиляться желтеньким цветочкам (у нас все еще в пышном цвету одуванчики, поскольку только-только заморозки майские прошли). Терпеть не могла раньше желтые цветы (измена!). Теперь даже люблю – благодаря тебе и разговариваю с ними, как с величайшей ценностью в мире… “Я научилась просто мудро жить. Смотреть на небо и молиться Богу…”, —  бубнит Олег (задали по литературе). А ведь такие чудесные строчки Ахматовой! Я привыкла (опять же – благодаря тебе и мартовскому твоему разздраю!) – ежедневно молиться… Я отмолила – после Парижа – “сглаз” на себе (Аня?). А ведь Болезней – как не бывало (тьфу – тьфу). “Органон” свой – привела в порядок (и теперь я – в гармонии с миром и ощущаю себя легкой его ласточкой, весенним танцующим цветочком – и – я свободна и влюблена (и это чудо, что любви (Любовь – это Работа, Путь…) меня – не лишили, и это – дар, который я так давно просила у Бога, и я не ощущаю себя одинокой, хотя я очень одинока, и я понимаю, что мое одиночество – это внутренняя работа и соотнесение себя с миром… в мире… это Дар. Я поняла, что перестала жить накопительством, “вещной” жизнью. Я прихожу в восторг от мысли, что на деньги потраченные “на Париж” я давно могла купить себе машину и научиться водить (я и сейчас могла бы копить на обустройство быта, на стиральную машинку, которая стирает без грохота и подпрыгиваний, но – не это нужно мне. Я всерьез подумываю о браке фиктивном и прописке для своего работодателя, чтобы отдать эти деньги потом – тебе или истратить их – “На Париж”, на чудо общения с тобой (хоть два дня, как прошлым летом – в автобусе – чтобы увидеть тебя (ручки не пишут, намекая на то, что об этом писать не принято, неприлично – для Дамы (и вредно! – А! Пусть! Даме, живущей в Угрюм – стране России (чудесный образ подарил мне сегодня один из актеров, игравших в “Угрюм – реке” )… А “ведьма” – Чурсина! Чудная женщина! Не для дураков…). Прости мне, друг мой, Андрюша этот несколько ядовито-горечный тон: он как цветы – хризантемы – с горьким привкусом жизни, которой я живу… Нет, я выживу, я обязательно выживу, даже в одиночестве (“Что? Легче тебе без Леши жить, стало?” – как упрек от всех мужчин сразу – Да! Легче! Я люблю, и я свободна – чего же мне еще желать? Я нелюбима (???), но я люблю – и это мне нравится больше, чем помыкание царственное “мужем – мальчиком”, “мужем – слугой”… Я тоже хочу о ком-нибудь научиться заботиться (а до сих пор мне казалось – в моих браках – что женщина – царица, и ей должны прислуживать (образ, навязанный мне из моей семьи…)… Телесные, сексуальные браки живут недолго (все они у меня – распались, ведь я просила  у Бога – партнера, равного мне, понимающего меня. А секс… Это я люблю и это – приложится… Это мощное оружие, которое пока во мне играет и – наконец – оценено мной (и я не считаю это больше – низким). Кажется, я слишком разоткровенничалась с тобой – скрытным и осторожным… Но ведь ты Друг? Правда? Я не хочу больше бояться  в тебе Мужчину...Из “болота”, вдруг потек ручеек – светлый и чистый (откуда в болоте?). Самое смешное во всем этом (трагикомедия!), что меня – “лягушку”, хоть и “царевну”! – бросили в твое… “болото” (помнишь, ты говорил, что я “бандитка”, что я перевернула что-то устоявшееся в твоей жизни и привычное отношение к миру (не я – мной) и твое “болото” тоже “закипело” и вышвырнуло – тебя – на свет Божий, оставив без привычного Дома и привычного образа жизни (“Я жил, как барчук”). Интересно!… А я все тогда думала – для чего? Почему – эти испытания и кипение страстей (“Не звони мне!”). Поздно, батенька! Да и кишка тонка вмешиваться в игру титанов, возмущаться космическим вихрем, Божьим промыслом… там (наверху) виднее… Единственное, что дано сейчас уже осознать: все это происходило во благо. И поэтому я – нисколечко, ну вот, ни капельки! – не жалею ни о чем и ни на что не жалуюсь, хотя было время, когда я обвиняла во всем – тебя (да и в марте, в Париже – все еще сердилась и не верила… Ну “не дошло” еще… Глупая… И вообще – Женщина! Женщинам пока еще позволительно прятаться за это слово… Мне очень нравится, как твой отец (очень жесткий и умный человек! И этим обидеть – может) снисходительно и мягко утешал меня, когда я “каялась”, что “паниковала”: “Вы же – женщина…”. Я научилась – не обижаться на него и на тебя. Ну такой вот человек! Терпи, если он тебе – важен (и обижаться вообще – грех…). Я пытаюсь даже не обижаться на твое молчание, на твой – неответ мне… Я понимаю, что ты хочешь побыть – один (и даже отцу – адреса не сказал!). Завидую даже, грешница (у меня такой свободы – нырнуть в тину, в воду – от всех (больше, чем на неделю) – нет. Прощай!
P.S.
Нет, я не боюсь больше тебя… Не хочу – бояться, потому что мне больше не важен – результат наших с тобой отношений. Думаю, поэтому я, все-таки, не расстроилась, когда ты решил не приезжать. (мне важно было, чтобы было лучше – тебе. Как с моим (прости!) неспаньем с тобой…), ведь ты даже сказал: “Ну, ладно, приеду. А потом опять – перерешал (Близнец!). Тебе непонятно, наверное, зачем я так подробно раскручиваю (назад, вперед, – плэй! – Как в видеофильме) “пленку жизни”. Я помню – ты летом, еще – об этом в вагоне “RER” сказал, когда мы ехали в Сен – Женевьев де Буа. Я этому научилась в своем лесу на даче, когда целыми днями бродила одна (за грибами), когда искала одиночества от своей многодетной (многомужней) жизни. Ко мне вдруг стали приходить образы прошлого, “раскручиваться”, и я поняла вдруг то, чего не понимала раньше и острое ощущение гармонии поразило меня тогда, ведь эти же образы я воспринимала раньше так близоруко, а тут они, отдалившись, пришли ко мне снова – с разгадкой ТАЙНЫ (я стала мыслить себя в мире! Я стала разговаривать – с миром. Может быть, это и есть “сумасшествие”, но это приходит к людям вместе с одиночеством, это как образы, которые мучили Рафаэля и Леонардо (помнишь, у Михаила Чехова – об этом – есть?). Образы стали живыми, двигающимися (меня приняли в мир искусства?). и после этого я уже не могла не попасть в Париж, не писать и не изменить свою жизнь: я попала в ту точку Вселенной (в лесу, возле своей избушки!), которая сказочно изменила мою жизнь, так надоевшую мне своей неизменностью прочностью застоявшейся заболоченной воды…
Ваня – на даче – ревниво ждет – каждую неделю (и передает оттуда “огромные” – мне приветы). Вот так мне нравится его любить, когда он ценит то, что имеет…
… Папирус (из Сен Женевьев де Буа) – дал уже 4  ростка, 5-ый лезет (я так боялась, когда он чуть не погиб (закопала его при пересаживании): плакала, думала, что это – Знак (а он вон пятый лезет за эти несколько дней после пересадки!). Может и ты – после “пересадки” – расцветешь? Такой будешь красивый папирус – Лебедь, не будешь считать свои руки “безобразными”, а тело – некрасивым! (Обожаю твое тело – прости! Поэтому – так бережно к нему отнеслась, Дура!). Нет, я не только гадостей за эти полтора (почти два) года тебе наговорила! Я целую Поэму о тебе сложила, Роман – о тебе Прекрасном написала (и даже могу это подтвердить, ибо вовремя спохватилась, чтобы оставить и себе авторский – хоть и неполный – экземпляр…). Ну вот, уже заговариваюсь: нужно “закругляться” (тебе теперь, небось, и читать все это – некогда. На кого хоть стажируешься – сказал бы!)… Мальчики мои разыграли милую “сценку” с мячом и котом. Нет, я, все-таки, очень счастливая, что они у меня есть (все-таки, я в “мальчишнике” живу: даже кот и рыбы (самцов больше). Мы с котом вечером плачем по тебе (я “плачу – кот “утешает”), а утром – радуемся солнцу и жизни (кот меня целовать приходит). Есть день, есть пища, есть желтенькие цветочки и живет надежда, что ты – жив и еще улыбнешься мне и скажешь что-нибудь хорошее…Я не знаю, где ты и что с тобой...Я купила путевку в Париж и не знаю, что мне делать...
P. P. S. Ты позвонил, когда я перечитывала свое письмо!!! Трубки (телефонной) не было: она где-то валялась. И твой голос звучал по всей квартире!… Я обняла – телефон – на стене… После разговора – заплакала (отчего?) и обняла – стену, вжалась в нее, как в родную…

P. P. P. S. Ты:” Ты всегда приезжаешь так неожиданно!” Я – “Когда я приезжала “так неожиданно”?  — “Всегда...Я приеду сам к тебе”... А – а – ладно!  сейчас у меня единственная возможность побыть с тобой не 3 дня (за те же деньги!) – отпуск! А ты меня – не пускаешь, гонишь, Принц Самодурский, и ведь я слушаюсь, как девочка. А я – комета… Наверное, письма теперь идут в этот твой замок Монтжерон не 10 дней, а гораздо больше… Прощай!

ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОЕ

Здравствуй, Андрюша! Вот уже вторую ночь (после телеграммы) жду твоего звонка, а его все нет… Или почта так плохо работает, или я, переволновавшись, не тот адрес написала, или сегодня ты, может, и звонил, когда мой старший сын (Олег), чтобы сделать мне больно, выключил тихонько телефон на несколько часов (а я и не заметила, что он выключен, а когда заметила и поняла, что это – нарочно (он потом признался…).  Ох, как мне плохо было. Плакала, как ребенок (и потому, что ты, может звонил, и потому, что сын так поступил… Мерзкий возраст – 16 лет… С Олесей я его тоже еле пережила (Ты помнишь, я рассказывала…). А письмо хотелось написать хорошее, как раньше, со стихами, да я вот уже несколько дней как пришибленная (с отчаяния и тебе телеграмму дала —  от страха). Хотела попросить, чтобы ты меня “спрятал”, потому что я, кажется, “влипла”… Бумаге не доверяю. Как-нибудь расскажу… По телефону – тоже не буду. Да, может, все и так обойдется, Вовочке рассказала. Он кричал, как сумасшедший и все с меня “слово брал” (“Ну ты же мне обещаешь, что, прежде чем сделать глупость, со мной посоветуешься”? – Я почему-то внутренне этому обороту речи обрадовалась: выходит, можно и пообещать, чтобы он успокоился, потому что он сам “разрешил” мне “посоветоваться” -- и – “сделать глупость”… На самом деле ему, в общем-то, на меня – наплевать”. Но вот к Ване сыну – он относится с нежностью (вру, и ко мне – тоже – “с нежностью”, но чтоб сама, как хочу, выживала, чтоб Ваню – тянула и на него не “вешала” (не дай Бог – что со мной случится!), чтоб ничего не требовала  (алиментов нет) и слушала, какая замечательная у него Маруся и как он ей обязан… (как будто мне от этого теплее или холоднее… Разве можно даже бывшей любимой женщине – о другой – такое говорить? Нет, все-таки, Вовочка – дурак…
Больно мне, Андрюша – прости! (что “лью” на тебя свою боль: Сын (Олег) испугался моей реакции на отключенный телефон (слезы отчаяния) и не нашел ничего лучше: как в ночь уехать… “на дачу” (без денег), не сказав мне ни слова (пока я плакала). Самый мой родной. Жалуюсь я. А если высадят из электрички ночью? – «Приемный грузинский сын» любит меня, кажется, больше всех. Он тихо утешает меня (ему 13, но он взрослее Олега, потому что знает, как жить – без матери…). Он защищает меня, когда Олег – унижает (Господь послал мне этого тихого ласкового мальчика… Пока он со мной, я не боюсь никого из “крутых” в грузинской общине… Правда, похоже, что община заволновалась, когда они поняли, какое влияние на ребенка я стала оказывать… Сразу приехал дядя (действительно родной дядя Беки, который – глава этой общины и в баню с Лужковым и Черномырдиным ходит…). Мне повезло, что мой второй муж – был игротехником и методологом (и я многому от него научилась), иначе бы мне два часа “допроса” “крутого дяди”, прощупывавшего в моем мировоззрении – все – не выдержать… Я вела себя достойно, как сильная и умная женщина, хотя в глубине души тряслась, как Бека, закрывшийся от “дяди” в комнате, как “овечий хвостик”… Даже мой работодатель – Тимур – сидел при мафиозном родственнике – навытяжку, но вжавшись в угол… После “беседы” меня “трясло” часа два… В ванной, с корвалолом кое-как успокоилась… Наверное там, в “верхах”, все такие: с жуткой, черной энергией (Вот где танк-то! Раздавит – ты и “вякнуть” не успеешь, если у тебя плохая реакция… Кажется, пока у меня – хорошая… И интуиция – бережет… И сила во мне – колдовская – но – белая… Нет, не боюсь… Даже если случится – что…
Я для тебя уже, наверное, как книга (прочитанная?). Детективчик российский. Роман – мистический… Живые картинки учительницы… Угрюм- страны (записки сумасшедшей). А, может, тебе нескучно (о тебе ведь – мало), и ты их (роман, записки, детективчик) и вовсе уже не читаешь… Почему ты, все-таки, не откликнулся на телеграмму? (ты же – благородный…). Может болен? А может, так глубоко в себя ушел в своем новом измененном качестве, что не хочешь выходить, появляться, проявляться? Плохой я подарок тебе ко Дню рождения прислала! Надо было – диктофон (чтобы пытался – писать), но их – не берут на почте… Может, когда-нибудь (если адрес скажешь) – приеду, привезу… Я могла бы узнать, но – не хочется… Обидно как-то… навязываться.. (“Ты опять баночки, грибочки привезешь!” – Дурак! (Прошу простить). Когда – единственный на свете человек – Тивиша – мне подобное творит, мне хочется растаять от счастья… Хотя, конечно, я тоже, как идиотка, бурчу: “Ну зачем ты…?” Как ужасно мы устроены! (“закон Маятника”). Как неблагодарны! И понимаем это только, если что-нибудь случается… Как много я с тобой разговаривала в эти дни!… А написала – совсем другое… Мне хотелось подарить тебе дачный лес с цветами (привезла букетик) и кукушкой, поющей мамой (что-то о любви!) и бегущими впереди собаками (по лесной тропинке… вот белку увидели на стволе – заливаются лаем до визга… вот мама охает: помойку в лесу дачники устроили и корни деревьев – оголили (в мешок – и на свои грядки защитный слой сосен). Вот по дороге к нам “прикалываются” мужички. Женщины – “задумчивость России…”, цветущие яблоки – в садах. Желтые (еще!) поляны одуванчиков и белые – звездчатки… Ландыши еще не раскрылись (а мы с мамой – “за ландышами” идем… Листьев – тысячи… цветка – ни одного… Душная электричка… Дождь… Ты не позвонил и сегодня. Можно идти спать… На даче телефон тоже не отвечает (не работает?). Ничего не знаю про Олега… Где он – в эту ночь? В первый раз так – ушел… Страдать… А завтра – выпускной… Придет, конечно (знаю). Только бы ничего не случилось! Что с вами делать, мальчики? Как – помочь, если помощь – как унижение – воспринимаете? А? – Андрей Анатольевич? Где ты, Андрюша, и что с тобой? Как ты мне сейчас нужен! Ты так успокоительно влияешь на мою безрассудную голову! Я очень люблю, когда ты тихий и мягкий, умный... Лицо – и глаза – светятся, пульсируют – жизнью… А все движения тела – размеренны и спокойны… Уверенны… Я тебя сейчас таким представляю, хотя, может быть, именно сейчас тебе плохо или трудно и ты воешь (от тоски или – на Луну…). Я целую тебя – страстно (в последнее время – не стесняюсь даже писать: все равно “канет” это в глубокий колодец…). Не забудь: ты обещал приехать сам!

ДЕВЯНОСТО  ДЕВЯТОЕ — ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ

 5 часов утра (у тебя – 3) меня что-то разбудило… Тоска И я чувствую, как вчера, что она – из твоего поля… Здравствуй! Живи, мой Новый Близнец! “Головка забубенная”, ласковый и жестокий – что с тобой поделаешь? Ты и сам переживаешь все это сильно: я  по телефону и то все время делаю тебе больно… Представляю, что было бы, если бы ты приехал... А мне боль – полезна (как и всем, как и тебе): я от нее пишу или пою – идет чистка  души,  духа и сознания… Наверное тебе важнее даже сейчас не сама я, а мои письма (“Это какое-то чудо, что они сюда доходят…”). Любимый мой, хороший Андрюша! Из нашего вчерашнего “больного” разговора (я не слышала тебя, а ты – меня) я поняла, кто я тебе (задумалась об этом и опять стала спорить, хотя понимаю, что спорить с Мужчиной нельзя, нехорошо (водолейское – сделать “ровно наоборот”…). Полтора года назад, когда ты приехал в Москву и не позвонил мне, я спрашивала тебя (ты рассказывал, потом про Москву – “перезванивал”, когда был “богат”), кто я тебе? И ты сказал: “Родной  человек”. А сейчас, недавно – в ту чудесную и сумасшедшую ночь, когда мы любили друг друга назло всему реальному и вопреки всем расстояниям и временам (не жалей о своих победах – творческих и любовных —  не жалей!), сказал мне в страсти:” Девочка моя!”… Я не буду, не скажу больше ни слова из тех, которые ты мне тогда сказал, но я помню их все (у меня,как кинопленка … я не забываю... я теряю сознание, выключаю его, когда “прокручиваю” эту пленку. Сам сказал – значит так и есть (другом тоже ты меня назвал – значит так и  будет: я постараюсь…). Я поймала себя на мысли, что ты любишь меня – сильнее и искреннее, чем я – на бумаге, в “романном” стиле, через посредника-(защищаюсь от тебя!) – творчество – ты честнее и лучше меня в этом вопросе… потому что не воображаешь себя Дон – Кихотом, совершающим Подвиг во имя Любви (и верный мой оруженосец – Кот —  тоже встал с моих ног и поплелся со мной писать, бедолага...
Я нехорошая девочка, когда защищаюсь от твоего “потока” (“ставила” ночью прямо “экран стеклянный”, “стену”, когда любовь мучила меня, не давала, спать… Кот опять потянулся к папирусу (как он разросся в последнее время!): хочет сожрать, мерзкое животное! (прости, пожалуйста, но здесь эта резкость и ироничность слов оправдана: папирус теперь – как живая связь с прошлым, с тем днем, когда ты возил меня в Сен Женевьев де Буа и мы гуляли весь день с этой веточкой, а в Соборе Парижской Богоматери ты со вздохом сказал мне, как много у тебя сейчас свободного времени (каким-то чудом, видно, запись этой службы в храме сохранилась у ребят на видео – они подарили мне пленку, но я плачу, когда включаю ее, поэтому и включаю – очень редко. У меня теперь нет даже ни одной фотографии твоей (из-за этого несчастного “коллажа” — тебе — на день рождения, хотя ты так благодарил за него! Он ведь надолго теперь с тобой, да?) . Нет, это верно, что движениями души вымощена дорожка в ад...А  ты молодец, что вечно “играешь в Гамлета” (Нет, вру, не вечно! Были же у тебя восхитительные порывы, когда ты “брал власть”  и резко вмешивался в мою жизнь, притягивал меня к себе то в первый раз – в августе, ночью (26-е, в этом году будет ровно 2 года как я пишу тебе сумасшедшие письма и творю сумасшедшие дела…), то зимой… В последний раз ты опять сотворил это (“взял власть” несколько дней назад, ночью, и тут же пожалел об этом, ведь ты “разбудил” во мне такую сильную сексуальную энергию, которая буквально уничтожает меня в последнее время: я спасаюсь от нее только творчеством. Чем спасаешься ты? Или – тебе легче, ведь ты —  послал поток и уснул, а женщина еще долго “бурлит” и пытается творчески пристроить этот поток, ощущая свое предназначение в этом мире… Это случается в любви с каждой глубокой женщиной, даже думаю, что с любой – только по-разному, с разной степенью глубины...
Жаль, что я не успеваю “схватить” большей части того, что хочется сказать тебе (я все время, когда начинается “внутренний диалог” с тобой – не успеваю добежать до ручки и бумаги). Иногда приходят такие удивительные, такие красивые “картины”: все двигается, дышит, говорит, живет… Я слышу, вижу, ощущаю тебя очень сильно (“Как ты это делаешь? – спросил ты меня , —  Меня так возбуждает даже твое дыхание!”…). Меня тоже – очень – твое, но я еще и (не знаю, каким способом! фантастика!) совершенно реально переношусь в твои объятия, вижу, слышу (естественно!) и ощущаю все – вплоть до запаха твоего тела. Я не верила раньше Астрологине, которая мне говорила о формах любви будущего…Тогда я посмеялась… Сейчас мне – не до смеха… Я еще вспомнила тот болгарский, нашумевший в свое время со Смоктуновским  —  о летающей девушке фильм… ( помнишь? В “Иностранке”  я тогда читала эту вещь… И фильм был– сразу)… Дыма без огня не бывает… Может, нас с тобой встретили – для “полетов”? То, что мы с тобой – “люди будущего” и лучшие люди – я не сомневаюсь (потому что любящие: это избранность...), ведь, действительно, в институте (нашем с тобой – институте – я даже забыла, как он назывался, ого! Сейчас вспомню... ИОО !(Институт Общего Образования), а раньше? НИИШКОЛ?). Было в нем 200 человек, и только ты – “вываливался” из окружающего, стал “диссидентом”, потому что не терпел несправедливости, “потому что, есть совесть”, и она не позволяла тебе деградировать (ты помнишь? Я тебя цитирую! здесь все – посвящено тебе, все письмо... – Чихнула.. (Правильно говорю —  примета такая!)… Я так возгордилась, когда ты мне “ядовито” заметил (по телефону, в последний наш разговор):
“Ох, сколько же мне денег придется заплатить!И за ночное баловство”! (расстояния! Москва – Париж! И каждый месяц телефон дорожает! Приехать хватает только на 3 дня, а собирать – полгода!). Мог бы и приехать… Чтобы хоть наговориться (тебе же это нужно, я чувствую – нужно). Я уж не говорю – о другом, сокровенном...А так хочется! Клапан-то открыт, “лава” течет... Серьезно, я “истекаю соком”, как любая женщина после и во время любви!…). Господи! Я же потеряла полпредложения! Ты “ядовито” так заметил, что меня теперь “не переговоришь”. Спасибо, Андрюшенька! Я раньше (до тебя) очень плохо говорила (хорошо – писала), а теперь самого тебя могу “переговорить”! И нечего лить в твой замечательный мед яд, яд! Надо заканчивать письмо… (“Ваше время истекло! Кончайте разговаривать! Кончайте разговаривать!” – тюремная фраза из шварцевской “Золушки” (фильм). Я посылаю тебе выдранный кусок из журнала со своим “первым литературным ребенком” (журнал с книжкой Андрея Кулакова будет гулять бандеролью долго, а письма, мне кажется, идут быстрее, хоть уже и не 10 дней, как раньше…). Твоя письменная и телефонная женщина (ужас, как звучит!). А то, что ты подрался с полицейскими, а потом “полюбил их” (расстались друзьями) – это здорово: это выполненная карта Таро (милосердие, доброта). Господи, как я по тебе скучаю! Не целую! Уйди!Прощай!

СОТОЕ... ПОСЛЕДНЕЕ...

Я потрясена –  такого я не испытывала никогда... 4 часа ночи, рассвет (у вас только 2 часа, и ты только заснул, устроив мне этот замечательный фейерверк чувств —  по телефону – Волшебник, маг, чародей, Близнец! Ты – самый лучший, самый творческий и самый мужчинный из всех, которых я встречала на своем пути. И только ты так властно изменил мой путь, так сильно…  В эту ночь я почти не спала (отключалась на час-два), но  не посмела тебя разбудить – ты очень изменил меня, Андрюша. Я наконец-то стала настоящей женщиной, бабой – в самом хорошем значении этого слова, Берегиней твоей, потому что именно в этом предназначение женщины – беречь своего сильного, уставшего от битв и ран жизни Мужчину...Как в танце. Помнишь? Только когда напрягается его тело, она начинает двигаться, она – второе, она – партнерша, а первое – он… Адам… И все, что не Адам и Ева – не любовь, не от Бога… Это откровение мне послали сегодня ночью, чтобы я не разбудила тебя – ни в творческом, ни в земном возбуждении… Ты спал, а я, обняв тебя и чувствуя твое тепло и твою жизнь – теплую и бьющуюся еще в этом мире, понимала, что должна только беречь твою уникальную, неповторимую личность и ждать твоего пробуждения и твоего “хочу тебя” в любое время жизни – чтобы подчиниться тебе – как бы ни “пострадала” (в кавычках) я и моя творческость. Это то, что говорили мне карты Таро, когда я гадала на тебя —  прости! —  они сказали: жертвование своей личностью и своей творческостью ради простого бабьего счастья. Ох, как всполошилась Астрологиня! Она любит меня – творчески. Она стала говорить: брось! Они (мужчины) — все – “козлы” (прости за грубое слово!), а тебе нужно писать, петь… Неужели ты не хочешь петь, ты же хотела – в кабаках? —  “Нет. – сказала я ей по-водолейски безжалостно – Не хочу! Я хочу любить, а не петь и писать. Я выбираю природное (любовь), а не заменитель (творчество) ради творчества” ...Я прекрасно понимаю, что уступаю тебе, и в тебе уже проснулся этот мощнейший поток. Ты сказочно вырос с тех пор, как я тебя встретила, ты идешь очень сильным и неповторимым космическим путем, ты – звезда, тебя видно в небе, ты слишком сильно горишь и сжигаешь себя – до срока. Знаешь, ты можешь не верить мне, но такого храброго человека я тоже встречаю впервые. Там, где я боюсь и пасую, как серая мышка (я, считающая себя звездой, пламенем (“Елена” =“факел”!), Андрей – храбрый берет на себя ответственность за происходящее, за творческость, а ведь это – самый тонкий мир, где упасть с каната под куполом и разбиться – ничего не стоит…(как мне хотелось, чтобы такой мужчина нашелся и – не спасовал —  согнул бы меня в бараний рог со всеми моими выкидонами… Нет, ты даже не понимаешь, что произошло: Ты РАЗРЕШИЛ мне сегодня разбудить тебя, когда мне захочется, а я не разбудила, а только послала тебе мощную сексуальную энергию – потоком – из Москвы – в Париж (какие у нас расстояния! А время? Как тебе удалось ночью, когда мы любили друг друга так сжать эти два часа разницы и тысячи километров, чтобы они исчезли? Нет, Андрюша, можешь мне петь Лазаря, что ты слабый – я-то уже знаю, что ты – сильный, очень сильный...
Письмо – единственная тоненькая ниточка связи с тобой, и поэтому я возвела письма – в Роман (над жизнью)... Иногда по утрам (или вечерам) тоска охватывает меня и бывает невыносимой. Я хватаюсь за книги (стихи) и гадания… Задаю вопрос —  ответ – в книге:
                А я вам говорю, что нет
                Напрасно прожитых мной лет,
                Не нужно пройденных путей,
                Впустую принятых вещей,
                Нет невоспринятых миров,
                Нет мимо розданных даров,
                Любви напрасной тоже нет,
                Любви обиженной, больной.
                Ее нетленный, чистый свет
                Всегда со мной, всегда со мной.
                И никогда не поздно снова
                Начать всю жизнь, начать весь путь.
                И так, чтоб в прошлом бы ни слова,
                Ни стона бы не зачеркнуть.
                (О. Берггольц)
По телевизору идет какой-то индийский фильм. Герой и героиня изъясняются стихами, и героиня —  ну точно, как я! —  мелодраматично произносит (они в разлуке):
                “Живу надеждой: я, что ветер тот
                И до меня твой голос донесет…”
… Нет, я не зачеркиваю в своей жизни ни одного штриха: они все мне бесценны, все дороги… Романтичные отношения с тобой греют мою жизнь, возводят ее до уровня творчества, какими бы бессмысленными они ни казались тебе или окружающим меня, близким (и далеким)...“Кино для одного зрителя” крутит мне сегодня утром пленку мартовского моего приезда, руки (пальцы) помнят нежность ощущений от твоих волос (я гладила тебе волосы, голову, а ты говорил: “Какие у тебя руки!… Почему ты пришла так поздно?” Я вообще не могу “приходить” к тебе – только в письмах (или в снах?). Ты правильно сделал, что прекратил “мучить” меня по телефону… (А, все-таки, я так жду звонка!)... Опять  я должна заплатить очередные 100$... Где их взять? – вот интерес в жизни реальной, практической, земной – он будет поддерживать меня “на плаву”, как трудности с детьми, которые вдруг кучей свалились на меня (мелкой, маленькой кучкой…). Ваня разбил коленки на велосипеде. Олег потерял аттестат (выбросил нечаянно в мусорную корзину сразу после выпускного и не может теперь сдавать вступительные экзамены – вот его отношение к образованию, которое он получил. Я была сутки в шоке, потом успокоилась и помогла ему заказать дубликат… “Грузинская мафия” “давит” на меня и на Олесю, использует ее, как рычаг (но мы тоже “не лыком шиты” и “просчитываем” их ходы… Валерчик – чудесный сказочник (читает мне стихи днем и ночью), “Андерсен”, поэт и художник (и иногда – клошар)– согласился сказать, что мы с ним – “жених и невеста” и периодически жить у меня – чтобы оставила в покое “грузинская мафия”...он похож на Мишеля Уэллебека, портрет которого я тебе высылаю: это самый модный ваш писатель (очень хочется прочесть, но еще непереведен, кажется). У меня болело сердце – очень, когда ты не приехал, и спас меня только “доктор Андерсен” (пришел и стал жить со мной). Нет, конечно, мы только разговариваем... Я сказала ему, что если бы у меня было два сердца, я любила бы вас обоих… Так что твое пожелание от 3 июня исполнилось… наполовину… Половина в том, что я пишу все равно – тебе… Не обижайся, я никак не хотела тебя задеть, ведь я строю мост – с одной стороны… Нет, это неверно… Ты тоже строил – и даже возводил для меня хрустальный замок – самый лучший и самый красивый на свете город – Париж – с его театром улиц, загадками и тающим волшебством… Нет, Андрюша, ты – чудесный, даром что Близнец. Я тебе очень благодарна за краски жизни, за ее магию, ее волшебство… Ты – самый удивительный Мужчина из всех, что я встречала (я говорю о Сути твоей, а не о внешней форме, которая суть – шелуха: я смотрю в глубь человека… (она у тебя прекрасна и чиста)… Я знаю, что у тебя “крестовая” в “казенном доме”… За тобой есть кому ухаживать, и ты не одинок (и поэтому – агрессивен?). Все это тоже – “шелуха – жизни”. Это ни в какое сравнение не идет с тем, что я пережила с тобой в такие короткие часы встреч с тобой. Ты ругаешься со мной только по телефону (и то только потому, что я ничем не могу помочь тебе. Ничем…). А когда ты рядом, близко – ты никогда меня не обижаешь (даже когда “гнал” – думал обо мне (чтобы не видела тебя – “такого”…) и называл: “Аленушка”. Меня еще никто никогда так ласково не называл, так глубоко и так необычно —  поэтому я всегда буду любить тебя – с кем бы я ни была… на земле… В любви (в космосе, в небе) – я только с тобой… На земле я живу, а с тобой – летаю (и я буду иногда к тебе прилетать…). Ведь я – мотылек, а ты – свет… Ты светишься, Андрюша, не забывай! Ты очень светлый человек… Непонятно, почему ты считаешь себя “темным”… “монстром”. Ты зайчик, причем солнечный…Просто это не всем видно ( мне – показывал…). Тебе удивительно, что я не вижу в тебе ничего дурного (как ты страдал тогда на Рождество, когда рассказывал мне, как ты плох, дурен – даже пирожное мне купил то, которое не пробовала – и хотел “смягчить” удар (вот я какой плохой!), а я даже не поняла, о чем ты… Ты – хороший, потому что я понимаю, почему и как ты поступаешь (я очень многое о тебе знаю… ты сам мне доверил свою жизнь и не раз жалел об этом – не жалей! Может, я глупая и не умею себя вести “как надо”, но это именно то, что тебе надо (ведь ты бы никогда не сказал своему отцу то, что сказала ему я… “Посреднику”(мне) досталось – по заслугам (слишком много на себя взяла, непосильный груз, но зато я знаю, что у вас с отцом все теперь будет хорошо, все будет лучше: он хоть будет знать правду, которую ты так долго скрывал, и, может быть, чем-то сможет помочь... Я очень помню тебя, я по тебе ужасно скучаю (иногда), по тем высотам, на которые ТЫ МЕНЯ ВОЗВЕЛ (мне там хорошо —  летать). Не казнись: ты ничего плохого мне не сделал (у нас с тобой совсем другой уровень отношений (даже быт – на уровне искусства). Пусть цветет желтыми (твой любимый цвет) и алыми (любовь) цветами дорожка от Москвы до Парижа… И пусть там будут незабудки (память, надежда), и ромашки, и васильки (Русь), и папирус из Сен Женевьев де Буа (разросся! куст – больше полуметра в высоту)...
Это самое трудное письмо из всех, которые я писала тебе. Нет, я уже пишу не тебе, а себе – избавившись от “этого сумасшествия”, от иллюзий… (пусть они зависнут где-то наверху в душе, где-нибудь на уровне горла (комок в горле)… Острое, впившееся в горло – больно! Очень больно! И уже не больно, потому что – умерло… Умерла… Меня – нет. Я тебе снюсь  —  или себе, потому что письмо – мне, как лекарство после полной потери иллюзий , полная амнезия, – нет, я не помню, как это называется , а ведь язык привык к выражению этого (того) – иллюзорного мира и пытается свернуть мое мышление к прошлому – не выйдет! Зачем-то же мне посылает Бог (да – да, я еще помню твое “с большой буквы”, я даже помню тебя — ведь ты совсем недавно дважды, дважды звонил! но не помню – себя. Это не я , а ты говорил, что “знаешь” меня – черта с два! (прости!). Водолеев не поймать ни на чем застылом: они меняют форму и уходят сквозь пальцы… Господь послал мне – поэта, чтобы спасти меня – от тебя и разрушить все мои иллюзии – в любви (ей нет места на Земле. Она – в иллюзиях: в этом чудесном мире она живет…  Я выяснила одно: меня, инопланетянку с планеты иллюзий не поймет ни один мужчина и не примет  (не терзаюсь) ни один. Потому что я – личность. Просто “это невозможно” (я все твои слова помню), и я – “редкий человек” (мы сидим в китайском ресторанчике, и ты мне это – голубыми своими холодными глазами и мягкими губами – говоришь… Глаза теплеют – на мгновение, только на мгновение… Я не собираюсь ничего вычеркивать из своей жизни, особенно эти два года – сумасшедшей любви (ты в электричке, моей любимой, двухэтажной… с надеждой спрашиваешь меня: “Значит, любовь – это не для всех? Это – для избранных? Я киваю. Я знаю о ней много. Это тема моей жизни, мое задание, мой стержень – Любовь)… Я понимаю тебя сейчас, когда сама стала – одиноким человеком, больше всего на свете любящим свободу и одиночество (“покой и воля”). Я и пишу-то потому что не могу заснуть: Бог послал нежеланного гостя,  нарушившего мое одиночество и мой сон – в ночи… Я благодарна ему за неожиданное вдохновение, хотя этот его визит – последний: “поэта”, “Андерсена” я вернула его молодой и глупой жене. И это – правильно, потому что он разрушил мой мир ( это было даже не больно: не было полета – значит, нет и боли…). Да… Что же я поняла о тебе?... От этого человека (от тебя, Андрюша!) я не видела НИЧЕГО ПЛОХОГО… Я должна быть благодарна, что испытала такую невероятную любовь… И это длилось ЦЕЛЫХ два года. Никто не хочет чьей-то Любви. Все хотят – сами любить, и это – важно. Просто кому-то дается, а кому-то – нет. Я заслужила. А у тебя  много проблем… Ты должен их решить. Сам… Ты – не мой больной ребенок. Ты – мужчина. Был – моим любимым Мужчиной. Спасибо за это. Дай Бог  тебе!
Как я сейчас тебя понимаю! (я сейчас тоже безработная, но у меня есть ДОМ: это спасает…). Отличный ты мужик, Андрюша, тонкий (какая интуиция!). Жалко, что не “мой”. И жалко, что так низко ценишь себя. Тебе цены нет! Ничего эти бабы не понимают… Ищут между ног, а не в области головы (интеллект!), груди (душа) и живота (мягкость). В общем – прощай, милый! Не буду я больше тебя беспокоить. “Дерево наших отношений” не погибло, но растет, конечно, не в твоем саду… И не в моем. А в тридевятом царстве, в тридесятом государстве… И найти его тебе, Андрей-царевич, будет очень трудно… А, может и не под силу… А, может, и не нужно! Прощай. Я знаю — ты меня не забудешь…

ПИСЬМО БЛИЗНЕЦА ПЕРВОЕ,  ЕДИНСТВЕННОЕ  И   ПОСЛЕДНЕЕ
( НАПИСАНО НА КАКИХ-ТО СЧЕТАХ)

ЗДРАВСТВУЙ, МОЯ  МИЛАЯ  АЛЕНКА!

ЗДРАВСТВУЙ. ТЫ СПРАШИВАЕШЬ, ПОЧЕМУ Я НЕ ПИШУ? ЧТОБЫ ПИСАТЬ, НУЖНО ИМЕТЬ ВНУТРЕННЮЮ ПОТРЕБНОСТЬ ВЫСКАЗАТЬСЯ. А КОГДА ИДЕТ ТАКОЙ ПОТОК, ТАКОЙ ВЫПЛЕСК, КАК  У  ТЕБЯ, ТО  ЭТО ЗАТЯГИВАЕТ,  ТЫ  СТАНОВИШЬСЯ  ПОТРЕБИТЕЛЕМ,  НЕ  ТВОРЦОМ... МНЕ, КОНЕЧНО ЖЕ, ЕСТЬ,  ЧТО  СКАЗАТЬ. НО ВОТ  ВОПРОС —  КАК   НАЧАТЬ?

СЕГОДНЯ  УТРОМ  Я  ПРОСНУЛСЯ  СОВЕРШЕННО 

ДРУГИМ. ВЕРНЕЕ, ТАКИМ  ЖЕ, КАК  БЫЛ, НО  ЧТО-ТО 

ИЗМЕНИЛОСЬ. Я   УЖАСНО  ЛЮБЛЮ  ЭТИ  ИЗМЕНЕНИЯ,

КОГДА  ЧТО-ТО  СДВИНУЛОСЬ  ВНУТРИ  ТЕБЯ, ЧТО-ТО 

ПОШЛО. ЗНАЧИТ, Я  ЕЩЕ  НЕ  УМЕР, НЕ  УМИРАЮ, НЕ   

ПРОПАЛ. ВЕДЬ  ОБЫЧНО  УТРО  ПОХОЖЕ  НА 

УТРО... ДЕНЬ — НА день... ЗАМЕТИЛА, КАКАЯ  РАЗНИЦА (в

буквах)? ВОТ  ОН, ТВОЙ  БЛИЗНЕЦ! ВЕСЬ  Я  ТАКОЙ. ТО —

БОЛЬШОЙ, ТО — МАЛЕНЬКИЙ, крошечный... ТО  ПИШУ 

БУКВУ “ т”, ТО ПИШУ — “Т”. ТЫ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО,

УДИВИТЕЛЬНЫЙ  ЧЕЛОВЕК, Я, ПРАВДА, ЕЩЕ  ТАКОГО 

НЕ  ВСТРЕЧАЛ. И  ТВОИ  ИНТОНАЦИИ,  ТВОЙ  ГОЛОС — 

ЧУДЕСНЫ...Я  ПРИНИМАЮ  ТВОЮ  ЛЮБОВЬ, ТВОИ 

ПИСЬМА, ЗВОНКИ. НЕ  ЗНАЮ, МОЖЕТ  БЫТЬ, ЭТО 

ПЛОХО, МОЖЕТ  БЫТЬ, НУЖНО  ВСЕ  ЭТО 

ПРЕКРАТИТЬ... ТАК  МНЕ  БЫЛО  НЕ  РАЗ  СКАЗАНО 

РАЗНЫМИ  БАРЫШНЯМИ, КОТОРЫХ  Я “СОБЛАЗНЯЛ” —

НО  Я  ИХ  НЕ  СОБЛАЗНЯЛ,  Я  ПРОСТО  БЫЛ  САМИМ 

СОБОЙ: Я  ИМ  НРАВИЛСЯ, И  ОНИ  МНЕ  НРАВИЛИСЬ...Я 

ГОВОРИЛ  ИМ, ЧТО  ЛЮБЛЮ  ИХ —  Я  ИХ ,

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ЛЮБИЛ! НО  ОКАЗЫВАЛОСЬ, ЧТО  ИМ 

НУЖНА  БЫЛА  НЕ  МОЯ  ЛЮБОВЬ, А  ФРАНЦИЯ, ПАРИЖ,

ДОМ, МАШИНА, РАБОТА  ЗДЕСЬ — И — КАК 

ЗАВЕРШЕНИЕ  ВСЕГО  ЭТОГО  СЧАСТЬЯ — Я...НЕ НАШИ 

ОТНОШЕНИЯ  БЫЛИ  ВАЖНЫ, А  НЕКИЙ 

МАТЕРИАЛЬНЫЙ  РЕЗУЛЬТАТ. КОГДА  ЖЕ 

ВЫЯСНЯЛОСЬ, ЧТО  С  МЕНЯ  ПОЛУЧИТЬ  НЕЧЕГО,

КРОМЕ  ТОГО, ЧТО  Я  ДАЮ  И  ТАК, ТО  МЕНЯ 

НАЗЫВАЛИ ”МОРКОВКОЙ, ВИСЯЩЕЙ  ПЕРЕД 

ЛОШАДЬЮ”, “ПУСТОЦВЕТОМ” И  Т.Д.  ДЕСКАТЬ,

МАНИТЬ-ТО  ТЫ  МАНИШЬ, НО  ВОТ  ПЛОДОВ  ОТ  ТЕБЯ

— НИКАКИХ... А Я НЕ



Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ, КОГДА УЖЕ ПОНЯЛ, ЧТО ПОТЕРЯЛ —

СОВСЕМ... НЕТ, КОНЕЧНО, Я НЕ ВЕРИЛ, ЧТО — СОВСЕМ,

ЧТО СКОРО ТЫ ИСЧЕЗНЕШЬ, УЙДЕШЬ ИЗ МОЕЙ

ЖИЗНИ...Я ЗВОНИЛ — ТЕБЕ — А В КВАРТИРЕ ТВОЕЙ

ЖИВУТ ЧУЖИЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ДАЖЕ НЕ ЗНАЮТ,

КУДА ТЫ ПЕРЕЕХАЛА, НО — НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ!

ВДРУГ ТЫ ПРИЕДЕШЬ, И ТЕБЕ ПЕРЕДАДУТ ЭТО ПИСЬМО

— ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ! Я НЕ ПРИДАЛ

ЗНАЧЕНИЯ В ПОСЛЕДНЮЮ НАШУ ВСТРЕЧУ ТВОИМ

СЛОВАМ, ЧТО, КОГДА ТЫ УЙДЕШЬ, МНЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ

БОЛЬНО... Я ПРОСТО НЕ ВЕРИЛ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ТАК

УЙТИ... ВЕДЬ ТЫ ВСЕГДА УСТУПАЛА, ВСЕГДА ПРОЩАЛА

МНЕ ВСЁ: ДАЖЕ ТО, ЧТО НЕЛЬЗЯ ПРОЩАТЬ... Я НЕ

СОГЛАСЕН! НЕ  МОГУ  СОГЛАСИТЬСЯ  С  ЭТИМ!................



...Мадам, мясьо — больше писем я не нашел, хотя некоторые с удовольствием покусал и потрепал...О Хозяйке же не скажу больше ни слова: на это есть свои причины...Всегда готов к Вашим поглаживаниям и восхищенному сюсюканью по поводу
моей редкой породы, белой шерстки и разных по цвету глаз —
 — О! Я чую запах обеда...Мр-р-р...адью! —
— ВАШ  БЕЛЫЙ  НОРВЕЖСКИЙ...

P.S.

Кот пропал — и никто не знает, как это было: может, украли на даче, тихо сцапав его сзади, греющегося на солнышке( он же глухой и жутко породистый!), может, сам ушел, не простив хозяйке предательства( новый муж привез ее к себе — из больницы — с младшим ребенком — старшие уже жили самостоятельно — НО БЕЗ КОТА — поставив это условием, и она согласилась оставить его у матери — НО СОГЛАСИЛСЯ ЛИ С ЭТИМ БЕЛЫЙ НОРВЕЖСКИЙ?..Никто его, как вы сами понимаете, об этом даже не спрашивал...Хозяйке легче думать, что украли интеллигентные добрые люди, может, он и сам к таким прибился...В последнее время уж очень третировала его на даче черная беспородная кошка, которая считала себя хозяйкой и никак не могла понять, чего это так носятся с каким-то котом, дома держат — в тепле и уюте...Каждый день эта отвратительная черная морда появлялась с клоком белых волос в зубах — угадайте, чья это была шерсть? Однажды она пришла в дом, прыгнула хозяйке на колени, нагло посмотрела ей в глаза и сказала:”Он больше не придет!”Хозяйка в ужасе сбросила ее с колен и не поверила, но это была правда: он больше не пришел...Потом СЛУЧИЛСЯ пожар : сгорел дом, и черные деревья еще долго и печально глядели на такую разруху, покачивая на ветках печеными яблоками...Дом построили новый, еще лучше прежнего, черная кошка куда-то делась, оставив под хозблоком дикого черного котенка — он и сейчас еще там! В руки не дается! Дети выросли, разлетелись — собираются все вместе — с мамой — только на даче или по праздникам — у бабушки, потому что квартиру пришлось разменять: всем по куску...Уже успели хлебнуть семейной жизни и разводов...Младшего,Ванечку,семнадцатилетнего,зверски убили средь бела дня.Убийц не нашли(и не искали!).Тивиша погибла в автомобильной катастрофе:в них врезался черный джип…Жалко, что, как говорил Бубнов в бессмертной пьесе Горького“На дне” — “ВСЕ СОТРЕТСЯ!”...
                ДАЖЕ ЛЮБОВЬ?













ОГЛАВЛЕНИЕ

ЗАПИСКИ  БЕЛОГО  НОРВЕЖСКОГО   ……………………………..…….…   2

ПИСЬМО  ВТОРОЕ  (ПЕРВОЕ  ВЫ  УЖЕ  ЧИТАЛИ  ВМЕСТЕ
С  КОТОМ)   …………………………………………………………….……… .  6 

ПИСЬМО  ТРЕТЬЕ  ––  ПРОДОЛЖЕНИЕ  РАЗГОВОРА
ПО  ТЕЛЕФОНУ   ……………………………………………………….………   11

ПИСЬМО  ЧЕТВЕРТОЕ   ………………………………………….……………   13

ПЯТОЕ  ПИСЬМО   ……………………………………………………………..  16

ПИСЬМО  ШЕСТОЕ   …………………………………………………………..   20

ПИСЬМО  СЕДЬМОЕ   …………………………………………………………   22

ВОСЬМОЕ  (ЧИСЛО  ДЛЯ  МЕНЯ  МАГИЧЕСКОЕ)   ………………………  24

ПИСЬМО  ДЕВЯТОЕ   …………………………………………………………..  26

ПИСЬМО  ДЕСЯТОЕ   ………………………………………………………….   27

ПИСЬМО  ОДИННАДЦАТОЕ   ………………………………………………..   28

ПИСЬМО  ДВЕНАДЦАТОЕ   ………………………………………………….   30

ПИСЬМО  ТРИНАДЦАТОЕ   ………………………………………………….   31

ПИСЬМО  ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ   ………………………………………………  36

ПЯТНАДЦАТОЕ ПИСЬМО   …………………………………………………..   37

ШЕСТНАДЦАТОЕ ПИСЬМО   ………………………………………………..   38

ПИСЬМО  СЕМНАДЦАТОЕ  (1+7=8  ––  НЕ  ЛЮБЛЮ  Я  ЦИФРУ  "8")
(ИЗ БУДУЮЩЕГО)   ……………………………………………………… ….   40

ВОСЕМНАДЦАТОЕ   …………………………………………………………..  42

ДЕВЯТНАДЦАТОЕ…  ИЗ  БУДУЮЩЕГО…   ……………………..………..   45

ПИСЬМО  ДВАДЦАТОЕ   ……………………………………………..…….….  46

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  ПЕРВОЕ —  ОДА БЛИЗНЕЦАМ   …………….…..   49

ДВАДЦАТЬ  ВТОРОЕ   …………………………………………………….…… 49

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  ТРЕТЬЕ   ……………………………………………..  51

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  ЧЕТВЕРТОЕ   ……………………………………….   52

ДВАДЦАТЬ  ПЯТОЕ ПИСЬМО   ………………………………………………   53

ДВАДЦАТЬ  ШЕСТОЕ   ………………………………………………………..   54

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  СЕДЬМОЕ   ………………………………………….   58

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  ВОСЬМОЕ   ……………………..…………………...  60

ПИСЬМО  ДВАДЦАТЬ  ДЕВЯТОЕ   …………………………………………..   61

ПИСЬМО  ТРИДЦАТОЕ   ………………………………………………………   64

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ПЕРВОЕ   …………………………………………….   65

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ВТОРОЕ   …………………………………………….   67

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ТРЕТЬЕ — ПРО  СИНЮЮ  МОРКОВКУ   ……….   68

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ   …………………………………………  69

ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ПЯТОЕ  (3+5=8 — РОКОВАЯ  МОЯ  ЦИФРА)   …..   71

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ШЕСТОЕ — АСТРОЛОГИЧЕСКОЕ   ……………..   74

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  СЕДЬМОЕ — ТОЖЕ  ИЗ  БОЛЬНИЦЫ   ………….   76

ПИСЬМО  ТРИДЦАТЬ  ВОСЬМОЕ — ЧЕРЕЗ  ПОЛГОДА   ………………..   78

ТРИДЦАТЬ  ДЕВЯТОЕ — ОПЯТЬ  ВЕРНЕМСЯ
НА ПОЛГОДА  НАЗАД   ……………………………………………………..     78

СОРОКОВОЕ — “ РОКОВОЕ “   ……………………………………………..    81

СОРОК  ПЕРВОЕ  ПИСЬМО   ………………………………………………..    82

СОРОК  ВТОРОЕ — ИЗ  БУДУЩЕГО   ……………………………………..    84

СОРОК ТРЕТЬЕ   ………………………………………………………………   85

СОРОК  ЧЕТЫРЕ  ВЕСЕЛЫХ  ЧИЖА   ……………………………………..    86

СОРОК  ПЯТЬ — “ БАБА — ЯГОДКА  ОПЯТЬ”   …………………..……...   89

СОРОК  ШЕСТОЕ  ПИСЬМО   ………………………………………..………   90

ПИСЬМО СОРОК СЕДЬМОЕ   ………………………………………..……...   93

СОРОК  ВОСЕМЬ — ПОЛОВИНКУ  ПРОСИМ
(ХОТЬ ПОЛОВИНУ ПИСЬМА!)   ………………………………………..…...   94

СОРОК  ДЕВЯТОЕ  ПИСЬМО… ЕЩЕ  ОДНО — И  ПОЛСОТНИ!   …….    98

ПИСЬМО  ПЯТИДЕСЯТОЕ — ЮБИЛЕЙНОЕ   …………………………….  100

ПИСЬМО  ПЯТЬДЕСЯТ  ПЕРВОЕ  ………………………………………….   101

ПЯТЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ ПИСЬМО   ……………………………………….…   103

53-Е — 5+3=8  ( РОКОВОЕ  ЧИСЛО)   ……………………………………..    106

ПИСЬМО  ПЯТЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ   ………………………………….…   111

ПЯТЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ  ПИСЬМО  ИЛИ ЧАСТЬ 2.
ПЕРЕД ПРЫЖКОМ  В  ПРОПАСТЬ   ……………………………………….   110

ПИСЬМО  ПЯТЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ   ………………………………………..   112

ПЯТЬДЕСЯТ  СЕДЬМОЕ   …………………………………………………….  115

ПЯТЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ   ……………………………………………………   118

ПЯТЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ   …………………………………………………….   120

ШЕСТИДЕСЯТОЕ   ……………………………………………………………   122

ШЕСТЬДЕСЯТ  ПЕРВОЕ   ……………………………………………………   124

ШЕСТЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ   ……………………………………………………   126

ПИСЬМО  ШЕСТЬДЕСЯТ  ТРЕТЬЕ   ………………………………………..   128

ШЕСТЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ   ………………………………………………..  130

ШЕСТЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ   …………………………………………………..…   132

ШЕСТЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ   ……………………………………………...……   134

ШЕСТЬДЕСЯТ  СЕДЬМОЕ  УЖЕ   …………………………………………..   137

ПИСЬМО  ШЕСТЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ   ………………………………….…   139

ШЕСТЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ   ПИСЬМО   ………………………………..…...   141

ВОТ  УЖ  И  СЕМИДЕСЯТОЕ  ПИСЬМО   ………………………………....   142

СЕМЬДЕСЯТ  ПЕРВОЕ ––  ВОСЬМОЙ  ДЕСЯТОК  ПОШЕЛ !
(И  ОПЯТЬ 7+1=8!  ДА НУ  ИХ  —  “ РОКОВЫЕ “ !)   …………………….   144

СЕМЬДЕСЯТ  ВТОРОЕ   …………………………………………………....  .. 146

СЕМЬДЕСЯТ  ТРЕТЬЕ  ПИСЬМО   ……………………………………….…   148

СЕМЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ  ПИСЬМО
("БЫТЬ  ИЛИ  –-  НЕ  БЫТЬ ?")   …………………………………………..…   151

СЕМЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ…  ПРИВЕТ  ОТ  КАРЛСОНА…   ……………….…   152

СЕМЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ   ………………………………………………….…   154

СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ  —  "СЕМЬ-СЕМЬ — МОЕ  СЧАСТЬЕ"   ……..   156

СЕМЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ   …………………………………………………...   158

СЕМЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ   …………………………………………………….   160

ВОСЬМИДЕСЯТОЕ. ––  ПИСЬМО-ИСПОВЕДЬ   …………………………..   162

ПИСЬМО  81-Е — ОГРОМНОЕ — ДНЕВНИКОВЫЙ ПАРИЖ
   НЕДЕЛЯ  ПЕРВАЯ,  ДЕНЬ  ПЕРВЫЙ   …..………………………………     165

   ДЕНЬ  ВТОРОЙ   ……………………………………………………….…..   166

   ДЕНЬ ТРЕТИЙ   …………………………………………………………….   167

   ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ   …………………………………………………….…   168

   ДЕНЬ ПЯТЫЙ   ………………………………………………………….….   170

   ДЕНЬ ШЕСТОЙ   ……………………………………………………….…..   171

   ДЕНЬ СЕДЬМОЙ   ………………………………………………………….   172

ПИСЬМО ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЕ,  ПАРИЖ,  НЕДЕЛЯ  ВТОРАЯ —
ПРОПАЛИ  ДНИ!  ДНИ  ––  ВОСЬМОЙ,  ДЕВЯТЫЙ,  ДЕСЯТЫЙ   ..…..   175

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ТРЕТЬЕ —  ИЗ  МОСКВЫ   ……………….   178

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ЧЕТВЕРТОЕ…  ПОСЛЕ  ЗВОНКА   …….…  180

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ПЯТОЕ   ……………………………………...   181

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ШЕСТОЕ —  ОТВЕТ  НА  ЗВОНОК   ….…   183

ВОСЕМЬДЕСЯТ  СЕДЬМОЕ — НЕУДАЧНАЯ  НОВАЯ  ГЕРОИНЯ  …… 186

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ВОСЬМОЕ — УЖЕ  В  ПАРИЖЕ   …….....   188

ПИСЬМО  ВОСЕМЬДЕСЯТ  ДЕВЯТОЕ   ………………………………….   189

ДЕВЯНОСТО   ……………………………………………………….……….   194

ДЕВЯНОСТО  ПЕРВОЕ   ……………………………………………….……   197

ДЕВЯНОСТО  ВТОРОЕ   …………………………………………….………   200

ДЕВЯНОСТО  ТРЕТЬЕ –– ПОСЛЕ  ЗВОНКА   ……………..…………..….   202

ДЕВЯНОСТО  ЧЕТВЕРТОЕ — “ ОБЕЩАЛ  ВЕРНУТЬСЯ! “   ……….…..   204

ДЕВЯНОСТО  ПЯТОЕ   ………………………………………………….…..   205

ДЕВЯНОСТО  ШЕСТОЕ   ……………………………………………….…...   207

ПИСЬМО  ДЕВЯНОСТО  СЕДЬМОЕ   ……………………………….……..   211

ДЕВЯНОСТО  ВОСЬМОЕ   …………………………………………….…….   214

ДЕВЯНОСТО  ДЕВЯТОЕ —  ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ   ………………………..  216

СОТОЕ…  ПОСЛЕДНЕЕ…   …………………………………………….……. 218

ПИСЬМО БЛИЗНЕЦА ПЕРВОЕ, ЕДИНСТВЕННОЕ И
ПОСЛЕДНЕЕ  (НАПИСАНО  НА КАКИХ–ТО  СЧЕТАХ)   ………………   222

ОГЛАВЛЕНИЕ   ……………………………………………………………….   226