Лермонтов

Альберт Бурыкин
Некоторых живших ранее я ПОМНЮ. Памятью несколько инаковой, но вполне действенной.
Однажды в темноте гримёрки мы ждали игры и смотрели куда-то в мысленную даль с другом Серёжкой Ермоловым (о нём - разговор будет вскорости). И я вдруг стал ВСПОМИНАТЬ "Выхожу один я на дорогу..." - как будто эти стихи проживались, слышались мною и были заронены глубоко... Точнее, будто рождаются они сейчас. Сейчас и мною.
Надо сказать, в старшей школе из программы по литературе я прочёл лишь "Преступление и наказание" и "Герой нашего времени" (зато раза по три), да ещё десятка два стихов - даже Пушкина почти избежал. (Впрочем, Блока на исходе школы прочёл всего, но это особый случай.) А "Выхожу..." - если и слышал до конца, то мельком.
И вот - всё, что там, вдруг расстелилось, под мерцанием колких звёзд, под безвременьем шума листвы - и слово в слово, не сбиваясь, я пропел-прочёл вроде бы незнаемые строки.

И чувство, что ты, Серёжка - их тоже ЗНАЕШЬ, и сидим мы рядом не здесь, а ТАМ - и разговор лишь длится в обоюдной задумчивости на острие безвременного диалога...

В те годы как-то сверлил дрелью бетон. Точнее, я давил отцу на плечо, чтоб пробить-таки монолит (о перфораторах мы не знали). И вот висим мы оба у потолка, на пирамиде из табуреток - и вдруг под гул дрели я слышу "Ночевала тучка золотая" - о, какая мелодия, Боже! Я слышу её всю, от первой до последней ноты, но стихов, кроме двух строк, НЕ ЗНАЮ! Или не помню.
Прошу сделать перерыв, бросаюсь к шкафу с томиком Лермонтова - и... о, чудо, он раскрывается сам - точно на той странице. Будто всё рукою водимо. И строки ВЛИЛИСЬ в музыку. Они легли в неё и смыслом, и ритмом. Одна из любимейших мною своих песен...

Однажды позже, дойдя в усталости до жизненного края, я уехал в поездку по России, в том числе в Тарханы. Был тихий ясный день, мы слонялись по комнатам имения бабушки Михаила Юрьевича, и как-то было пустынно здесь: солнце, пыль - пусто без людей... Предметы тосковали, дух дома закостенел. Я вышел в сад, пробежался вниз, к реке - на мосту остановился. Никого. Только лес, как прежде. Над верхушками - воет ветер. Я иду туда - в усыпальницу. Ступени, ступени. Нежданно мы - рядом. Тело Лермонтова - вот оно. Мы одни с тобой. Я - и ты. Ты присутствуешь, я ощущаю тебя спиной, мурашками, сердечным шёпотом. Мы говорим изнутри, и нет счёта минутам в звенящей тишине. Вдруг - гром сотрясает усыпальницу. Иду вверх - там нет уже дня. За 10 минут, что я был в земле, всё заволокло тьмой, ливнем. Вспышка - деревья замерли - вновь свет! Земля уже в лужах, я бегу по ним к автобусу и ужасаюсь ВСТРЕЧЕ. Это был - по случаю - день памяти его, день убийства на дуэли - 27-е июля нашего стиля, ровно через 149 лет.

Память - не строки в учебнике, не игра с экрана, не горечь утрат. Ткань памяти - мы, в ритмах восхода, дня и заката. А ночь наша - не вечна. Силой, неведомой нам, мы продляемся за грань телесного тления. Это жгуче зримо, но - нам, живущим у тленности в плену, до времени невместимо.