ПЕРВЫЙ РЕПОРТАЖ
Встав ни свет ни заря я отправился по росной тропинке на ферму. Редакционное задание мне было написать репортаж про доярок. Здесь громко стучали ведра, не доенные ещё коровы хором выму-у-учивали песнь во славу созревшему в их утробах молоку. Доярки встретили меня довольно равнодушно, у них с утра было много забот, они громко перекрикивались и без конца бегали с бидонами и ведрами от одной коровы к другой.
Просидев так всё утро и задав все вопросы, один глупее другого, работницам фермы, я не нашел ничего, что можно было бы записать в блокнот. Положение становилось критическим.
Ближе к обеду к ферме подрулил мотоцикл. На нём приехал первый секретарь райкома ВЛКСМ.
– Ну, как тут у тебя дела? – поинтересовался он.
В те времена журналистов принято было сопровождать – а то напишут ещё чего-нибудь.
– Данных не хватает, – нашёл что сказать я, внутренне озабоченный собственной профессиональной несостоятельностью.
Он скомандовал мне садиться в люльку и умчал в известном только ему направлении.
Вскоре меня вооружили кипой цифр про надои молока в районе, а потом предложили примкнуть к группе тележурналистов, которые в тот день по совпадению собирали новости о ходе уборочной страды. Я с радостью согласился и вскоре уже ехал под тентом УАЗика, со всей силы держась за железный поручень, чтобы не упасть, потому что машина всё время прыгала на ухабах. Меня даже подташнивало.
– Вон он едет, – крикнул оператор, показывая на мерно двигающийся по пшеничному полю комбайн.
– Давай ему наперерез! – скомандовал режиссёр водителю.
УАЗик помчался по полю и, встав на пути комбайна, заставил его остановиться.
– Куда ж вы по полю-то, вашу так, – комбайнер высунулся из кабины и на весь белый свет стал честить журналистов.
Ничуть не смущаясь, те обступили комбайн.
– А ну вылазь давай! – закричал режиссер.
– Вылезай, кому говорят! – заорал оператор.
Видя, что его взяли в клещи, комбайнер вышел. Лицо у него было всё в пыли – грязное, как у шахтёра. Оператор снял с головы мужика кепку и сунул полосатую материю с козырьком ему в руки.
– Рожу вытри.
– Тьфу, мать вашу!
Крепко выругавшись, комбайнер с ожесточением наплевал слюны в кепку и стал тщательно вытирать лицо.
– Может, не надо? – запросил он пощады.
– Ты хлеб свой зарабатываешь? – задал риторический вопрос режиссер. – Вот и мы зарабатываем!
– Ещё вытирай, вон ухи все в пыли! – указывал оператор.
– Тьфу, мать вашу!
Комбайнер больше не сопротивлялся. Лишь иногда междометия досады по поводу приезда журналистов вырывались из его груди.
Его заставили сесть в кабину так, чтобы дверца была отворена и он выглядывал, выставляя напоказ своё отчищенное лицо с мятой кепкой на лысине.
– Улыбайся! – скомандовал режиссёр.
– Да иди ты! – попытался было сопротивляться комбайнёр.
– Улыбайся, мать твою! – заорал оператор.
Мужик изобразил подобие улыбки.
– Ещё, шире!
Когда съёмка была закончена и уборочной машине дали путь, из кабины на журналистов посыпался град отборных матерных выражений, но те только заржали.
– Дело сделано, – сказал режиссёр. – Там добавим ещё из архивных съёмок – и будет хороший репортаж.
После напряженного трудового дня они завернули на УАЗике в кусты у маленькой речушки и устроили пикник. Из машины достали рыбные консервы, хлеб, водку, перочинным ножом вспороли брюхо жестяной банке, крупно искромсали буханку и с веселым предчувствием стали разливать.
Вскоре подрулил и первый секретарь на мотоцикле.
– Ну как, набрал материала на репортаж? – участливо спросил он меня.
– Похоже, набирается, – сказал я.
– Вот и прекрасно! Ты если что – к нам обращайся. Коллеги твои давно уже наш район вдоль и поперек изъездили, уже знают как работать.
Мне тоже плеснули водки в стакан, и я выпил вместе со всеми. Потом ещё. Я был самый молодой среди журналистов, и они стали учить меня.
– Какой-то ты квёлый сегодня, устал? Выпей ещё, не стесняйся!
– К дояркам, говоришь, с утра ходил… А ты знаешь, что у них эта не повдоль, а поперек! Честно! Ты проверь в следующий раз, обязательно посмотри! А ты про что их там спрашивал?
Громкий хохот далеко разнёсся по кустам.
Меня стало мутить. Не знаю с чего. Вроде, я и немного выпил, последние наливки незаметно для всех выплёскивал из стакана на землю. Словно в тумане, отполз к речке. Здесь меня несколько раз вырвало, а они там всё разговаривали.
На следующий день утром по пути в редакцию я остановился на мосту и, обхватив голову руками, тупо стал смотреть в воду. Голова болела. Что я скажу, что напишу в репортаже про доярок? Я истратил все командировочные, весь свой интеллектуальный потенциал, но так ничего и не записал в блокнот.
Проходивший за спиной у меня мужчина вдруг сказал:
– Да не убивайся ты, всё наладится. Что пройдет – то будет мило.
Он даже не остановился, не глянул в мою сторону и не обернулся. Я же долго смотрел ему вслед.