Он воспитывался в сахалинском детдоме, в какой-то приморской школе радистов и на маленьком, восемь тысяч тонн водоизмещения, танкере, снабжавшем водой китобойную флотилию. От этого у Вовки Новикова остались скромные по размерам, но меткие и содержательные наколки, страсть травить байки и, говоря сегодняшним жаргоном, толерантность. Проистекала она, скорее всего, из внутренней неубитой врожденной интеллигентности – с одной стороны, и воспитанного почти цинического нюха на истинные пружины слов и поступков – с другой. А может, приводило ее в действие понимание, что за сказанные резкие оценки придется отвечать.
Это он зародил во взводе ежевечерний крик «Коли лампу!», красочно рассказав, как у них в детдоме старшие пацаны каждый отбой отмечали, швыряя сапог в лампочку на перекрученном шнуре. И Вовка же Новиков своими шуточками гасил попытки тинейджерского вандализма и агрессии, не вступая в нравоучения и конфликты. Поэтому кричать-то салаги кричали, но сапоги в плафон не бросали. А рассказы его поражали отсутствием шаблона и морали.
- Представляешь? – он строил брови двускатной крышей над и без того широко раскрытыми голубыми глазами. – Едем в трамвае из порта, дали увольнительную, тесно и без нас, а нас – человек десять. Нагладились, ботинки начистили – на танцах рассчитываем на девочек. И вдруг вижу, опустив глаза, как в мой сверкающий ботинок бьет довольно яркая струя и отскакивает от него, делая в воздухе от силы напора изящный пируэт. Кто-то в тесноте ссыт! Разворачиваюсь – и в ухо, тут и началось…
Поражало не описание драки, столь привычное в армейских посиделках, сколько замечание о картинности струи. Здесь пахло (извините!) не только мастерством рассказчика, но достоверностью и правдой жизни. Поэтому поверилось и следующей байке.
- Восемь месяцев без женщин – это, понимаешь, тяжело. Танкер мотается в Кейптаун или западноафриканские порты за пресной водой, чтобы напоить китобоев, но африканские увольнительные – это не танцы во Владике. Опасностей больше. А на судне есть буфетчица. Не молоденькая, конечно, но и не так чтобы совсем старуха. Хотя и страшная. Вот с ней-то все видные члены экипажа во время рейса заводят романы. Как положено – ухаживания, разговоры за жизнь, дружеская помощь, непритворное восхищение. Потом бурный период сбывшейся влюбленности, потом страсть целый месяц остывает. Разрыв тихий, без скандала. Но все равно облегчает следующему тактику – молчаливое сочувствие, нежная поддержка, ранее мужественно скрываемая, а теперь проявляющаяся симпатия. А следующий уже бьет копытом и набирает обороты. В общем, разнообразная любовная лирика с легким издевательством над заслуженной труженицей. Потом родной порт – и адью.
А титан, спросите вы? Он там же, на танкере «Находка», стоял в камбузе. А потом перегорел. И когда электрик полез чинить, проявив непрошенную инициативу, то под спиралью этого водонагревательного прибора обнаружил тряпочки. Это буфетчица кипятила свои женские принадлежности, заметим, что прокладок тогда наши просторы не знали.
Вовка Новиков не осуждал буфетчицу, считал ее поведение адекватной местью всему экипажу, весь рейс пившему чай из этого титана. Но когда он прислал письмо с предложением уйти вторым радистом в рейс на «Находке», не соблазнила даже фотография Вовки в обнимку с пингвином, сделанная во время остановки в Антарктиде.